О самой ранней своей влюблённости, я помню мало, его звали Сергей. Глаза у него были, как принято говорить, на выкате, рыбий взгляд. Почему-то это запомнилось впечатление настолько раннее, что вообще сомнительно, что оно касалось этой жизни, а ни какого –нибудь предзародышевого периода… наверное, это был детский сад, в который ходил-то он не долго… потом уже в школьном возрасте, я его обнаружила на день рожденье подруги, вспомнила, узнала или точнее опознала выпученный взгляд, и заробев, выглядела должно быть глупо, смущённо проулыбавшись праздничный вечер… тогда, помню, играли в «Татьяну», что была пьяна, и её воры обокрали, а сыщик должен был искать вора… и ещё вроде девочки гадали на четырёх королей, но короли тогда казались старыми, и гадали на вальтов! Но относиться к такой туманной поре серьёзно всё-таки не серьёзно! Потом ещё один мальчик нравился с детского сада по школьные годы, что называется, среднего школьного возраста… тогда в детсадовской жизни разразилась война девчонок против мальчишек – махались скакалками, в ход шли кулачки и щипки… войнушку воспитатели быстро прекратили, но помахаться мы успели…
Наказали мальчиков страшным сараем – заперли посидеть в темноте его! Этот сарай у меня ассоциировался со страшным мужиком с топором. (Может,там дрова для отопления садика рубили?) – садик-то деревянный был и двухэтажный. А ещё со злой собакой, темнотой и чем-то неопределённо страшным… поэтому, наказание казалось слишком суровым, ведь виновны в развязывании войнушки были в равной мере и девочки. Сердечко моё чувствовало несправедливость, и готово было разделить страшную участь мальчиков, вдруг ставшими «братьями по крови». Я тоже рвалась в сарай, которого жутко боялась. С таким ощущением связалось первое чувство вины и любви к чёрненькому кареглазому ребёнку, который оказался потом со мной в одной школе, и в одном классе, и только когда «выпустился» из восьмого, чувство отпустило. Разве не верное детское сердце?
Конечно, это была ещё не любовь, а детская влюблённость или мечтание, желание любви и идеал мужчины только формировался. Но когда я приезжала на каникулы в Ивановскую область к бабушке в торфяной посёлок городского типа, лето было посвящено именно волнению подросткового девичьего сердца. Конечно, я ещё и читала много, гуляли мы с подругой Элей, русской татарочкой, русской – по отцу, татарочкой – по матери; внешность у неё была больше в мамку, но мне так было даже интереснее. Необычная подружка с красивым именем Эльвира – самая первая и самая любимая. В городе ещё Ирина была – в детских играх наших мы с ней вместе формировали то, что теперь я могла бы назвать ранней сексуальной сферой чувств. Мы играли в замки, принцесс, их незадачливых женихов – именно эти роли доставались мне. Женихи мои оказывались то слишком старые, то жадные, и наконец, принцесса (Ирина) выбирала себе какого-нибудь бедного материально, но богатого духовно пастушка – музыканта, поэта или ловкого смелого неунывающего солдата, авантюриста даже, умеющего найти выход из любого самого безнадёжного положения. И конечно, жених должен был безумно любить свою принцессу. С Элей у нас игры были попроще, (сейчас я могу назвать их социальными); в столовую, магазин, больничку, но и с ней мы очень доверяли друг другу; формирующей «интимные» сценарии ролевой игрой была игра «Дочки – матери» (не куклы), где роли распределялись от количества участников, обычно их было трое, чаще играли в двойные роли – мамы и жениха дочки… папа, как правило, был где-то там, и не очень учитывался в событиях. Кстати, в моё время в «дочки – матери» играли многие. И после, работая няней – уборщицей в детском саду, я была свидетельницей подобной игры, но с куклами у других девочек, значительно младше нашего среднего школьного возраста, - старшего дошкольного. Девочки укладывали маму с папой (куклы, конечно, их изображающие) в постель друг на дружку и только после этого у них появлялся ребёнок.Скромное предложение другой девочки: «Давай, как будто, он уже появился!» - было отвергнуто, - «Нет, сначала надо вместе поспать, только тогда дети появятся!» Помнится, даже меня это немножко смутило; но прерывать или влезать в их игру окриками или упрёками я, ни в коем случае, не стала; я поняла, что дети формируют очень личный сценарий, который потом воплотят в жизнь, и чужие комплексы в этот исключительный момент интимного характера, могут иметь последствия непредсказуемые и хуже того, пагубные, внести ложный стыд, который потом может повлиять на семейную жизнь и отношение к мужчинам.
Фабула нашей игры в «Дочки – матери» примерно была такая: мама, конечно, устраивала дочке воспитательные скандалы, и никуда не пускала, та всё равно убегала к своему мальчику и устраивала скандал ему… виноватым и крайним, правда, ещё и всемогущим, оказывался «жених», который то хотел жениться, то нет… кончалась игра или свадьбой, или «разводом», в смысле – разрывом отношений…
В старших классах мне тоже нравился парнишка. У него была своя связка – они дружной «котлой» пришли с одной восьмилетки – пять парней и четыре девчонки, и сразу оказались «разобранными» - в смысле внимания одноклассников. Мне досталась рыжая Лена, яркая и симпатичная. Я её «углядела» и увела в свой круг общения. Все два года до выпуска «тусня» была с ней. Мы вместе загорались какими-нибудь идеями и вместе не делали, или всё-таки пытались делать уроки. Другие девчата, заносчиво причислив себя к элите класса, придирчиво «держали марку». Во всех новеньких парнишек кто-нибудь из наших девочек был влюблён. Элитная группа «тусовалась» вместе на днях рождения друг друга. Меня не приглашали, но я и не понимала тогда удовольствия от подобного общения по квартирам. Сомневаюсь, что сама пошла бы. Дальше любования и тайных фантазий на тему «вместе» дело не пошло. Парнишка крутился в «элите». Возможно, просто чувствуя мою симпатию к нему, относился ко мне дружески, ни разу ничем не обидев, не оттолкнув и ни к чему большему не поощрив. Он был почти помолвлен с пришедшей «элитной» девочкой, и сразу после окончания школы, они поженились…