Сад был большим, старым, тенистым. В нем росли и груши, и сливы, вишни было немеряно, но любимым местом девочек была небольшая полянка под раскидистой, высокой яблоней . В жаркий летний день так приятно было, расстелив старое байковое одеяло, валяться на мягкой траве, подбирать , не вставая, огромные, желтовато-розовые яблоки и, натерев их прямо об шорты или майку до глянцевого блеска, откусывать большой, сахаристый на изломе кусок, заливаясь сладким соком. Катя , Аня и Оля, порой целыми днями валялись на этом, протертом до основы одеяле, грызли яблоки, читали вслух книжки, крутили модные записи на слегка дребезжащем магнитофоне Интернешнл. Болтали, поглядывая на копошащуюся в огороде, либо собирающую урожай Олину тетку. Мол, не подслушивает ли?
О чем болтают девчонки в тринадцать лет?, Конечно же, о мальчиках, о любви, о счастье. Только счастье каждая из них представляла себе по-своему. Например, Катюха, дочка Цыганского барона. Ей о нарядах, или к примеру, магнитофоне, мечтать в голову не придет, дом у ее отца - полная чаша, одета, как куколка, магнитофончик ее, ни у Оли, ни у Ани ничего такого и в помине не было. И мальчишки ей без интереса, папа со временем такого жениха доченьке найдет, на руках будет Катю носить. Так что счастье для нее - это сегодняшний день, проснулась, а счастье вот оно, чего о нем мечтать!
Анечка нарядами тоже не обделена, конечно, и дома достаток, не у всех такой. Но вот любимого хотелось бы выбрать самой, чтоб красивый. умный, обаятельный, как, например, Костолевский, или, хотя бы, как Игорь Скляр. И она, Аня, за ним, как за каменной стеной....
Оля этот разговор поддерживала неохотно. Не то, чтоб он ее не увлекал, просто стыдно было признаться, что для нее, росшей в очень небогатой семье, счастьем были деньги. Не просто зарплата пятого и двадцатого, как у отца с матерью, когда на сапожки надо полгода копить, а летом только к тетке, в провинцию. Счастье - это большие деньги, причем, много и сразу. Чтоб можно было в магазин зайти и сказать :" Заверните вот эти туфли фирмы "Саламандра", серые бежевые, ну , и серебряные, а к ним вон те три сумочки в тон!". Или купить билет на самолет, и в Сочи, на выходные, просто в море окунуться. Но как о таком расскажешь, мечтать юным девам положено о высоком!
Ах, как это было чудно, узорчатая тень от яблони, мягкая трава под вытертым одеялом, сочные, сладкие тонкошкурые яблоки, воздух, пропитанный запахом скошенной травы и чуть влажной земли. И задушевные подруги рядом , чем не счастье?!
То, что от тетушки перестали приходить посылки, Ольга сообразила лишь перед самым Новым годом. Готовясь к праздничному столу, она вдруг обнаружила, что в холодильнике нет яблок. Не тех, глянцевых, зеленых, со слабым запахом и неярким вкусом, которые продавались во всех супермаркетах города. И не тех, шершавых, оранжево-зеленых "ренетах", которыми торговали старушки на рынке. Отсутствовали очень крупные, сочные, сахаристые на изломе, с тонкой желтовато-розовой кожицей и дурманящим запахом весеннего сада, которые, каждое завернуто в несколько слоев бесплатной газеты, прибывали из провинциального городка в большом фанерном ящике. Подарок от любимой тетушки. Обычно такие посылки начинали приходить уже в середине сентября, но вот уже декабрь подходит к концу, а в почтовом ящике ни разу не появилось уведомление о том, что на почте Ольгу ждет ароматный фанерный ящичек. И тетушка молчит. А Ольга и не заметила!!! Вообще-то, у нее есть веские оправдания, и даже не одно. Но, если быть откровенной перед самой собой, свинья она редкостная. И нет ей прощения.
Ибо, разве может послужить оправданием в равнодушии сначала намечающийся роман с сослуживцем, а потом свалившийся, как снег на голову, выигрыш в лотерею. И не просто выигрыш, а выигрыш с таким умопомрачительным количеством нулей, от которого "крышу" может снести даже у дочери Абрамовича, не то, что у скромной журналистки одного периодического издания.
И ведь, что характерно, никогда в жизни, до этого момента, Ольга ни в каких розыгрышах не участвовала, ни какие билетики не покупала, никакими посулами "потратить рубль - получить миллион" не соблазнялась. И чего вдруг рискнула? Может жалко стало замерзшую на промозглом осеннем ветру девчушку, вяло зазывавшую прохожих купить счастливый билетик ? А может глянулась яркая картинка на прямоугольничке мелованной бумаги: одетый в лохмотья огородного пугала Волк вытаскивает из дырявого брыля золотого Зайчика. А может вспомнился к случаю старый анекдот про мужика, который молил о выигрыше, но ни разу не купил лотерейный билет. А вот она купила. И, как и было обещано в анекдоте, тут же выиграла. А дальше классика:"Что делать?!" Ну, слава Богу, ГУГЛ - наше все, Этот доброхот все подробно пояснил, и про адвоката, и про строжайшую секретность, и про создание "слепого траста", (не знаете,? А оно вам и не надо, пока не выиграете!). Правда, какие-то "папарацци", будь они трижды неладны, все-таки что-то пронюхали, но для них была найдена где-то в глухой провинции полная Ольгина тезка, которая непрочь была, за медные деньги посветить физиономией и кануть в небытие так же внезапно, как и появилась. Вместе с налогами, услугами адвоката и прочей мелочью, все обошлось в нехилую сумму, но все-же, цифра, образовавшаяся после всех манипуляций на Ольгином счету, не только радовала весомостью, но и выглядела весьма гармонично. Настолько гармонично, что тратить хотя бы и незначительную часть этих денег казалось кощунством. И счастливица придумала себе великолепную игру. Она ходила по дорогущим магазинам, мерила роскошные наряды, умопомрачительное белье, легчайшие, как пух, удобные, как носочки туфельки, валялась на комфортных диванах и долго-долго обсуждала, насколько идеально подойдут вот эти шторы к вон тем обоям, и не внесет ли в эту идиллию ноту дисгармонии простенький на вид афганский ковер, по цене приближающейся к стоимости бюджетного японского автомобиля. После всех этих экзерсисов, сумма на счету абсолютно не менялась и продолжала радовать своей гармоничностью.
Все бы и дальше было так шоколадно, если бы не яблоки. Вернее, их отсутствие. Мысленно обозвав себя последними словами, Ольга кинулась к компьютеру. Тетушкин скайп долго не отвечал, электронный перезвон рождал в душе племянницы сосущее ощущение тревоги. Наконец голубой экран сменился картинкой знакомой с детства комнаты, мелькнул пестрый фартучек в стиле пэчворк, сшитый самой Оленькой и подаренный тете на день рождения. От души на мгновенье отлегло. Жива! Но перед экраном, в подарочном фартучке, сидела не тетя, а ее муж. Сердце заколотилось с новой силой. Потому, что вид у дяди был очень-очень печальный. В руках он держал небольшую кастрюльку, и все время что-то в ней помешивал, как-будто это было важнейшее занятие в его жизни, и от того, как тщательно он будет совершать круговые движение, зависели судьбы мира.
- Дядя, что происходит?! - севшим голосом проговорила Ольга. Она старалась формулировать вопрос нейтрально, боясь услышать очень конкретный ответ. Но он все-таки прозвучал.
- Беда у нас, Оленька, беда. - голос дяди был тихим, ровным, и оттого очень страшным. - Тетя приболела, сильно так приболела, уже и не встает почти.
- Как приболела, чем? А что же вы молчали все это время, отчего мне не позвонили? Ее ведь лечить надо, спасать! - Ольга почти кричала. Она готова была накинуться на родню с обвинениями в самых страшных грехах, лишь бы заглушить мысль о том, что сама вела себя как черствый сухарь.
- Не кричи, маленькая, не кричи, - по-прежнему тихо проговорил старик, - не знаем мы, чем больны, никто не знает, ни врачи, ни знахари, уж сколько их перебывала. Уходит наша красавица, слабеет день ото дня, хоть и не болит у нее ничего. Помнишь, яблоню у нас в саду, с нее еще яблоки такие душистые были? Так вот где-то в начале сентября в нее молния ударила. Дерево враз почернело, листья обуглились, а яблоки на нем печеные висели. Погоревали мы с женой, конечно, посетовали, очень уж любили это деревце. Мы ж его вдвоем сажали, когда еще совсем сопливыми пацанами были. Это уж потом друг на дружку поглядывать стали, гулять вместе, потом поженились. Детей вот нам Бог не дал, так, что эта яблонька нам, как дите родное была. И вдруг сгорела в одночасье, такая беда. Я еще говорю жене, мол, по весне саженец куплю, эту срублю, чего горелой коряге среди огорода торчать, посажу новое. А она так головой молча покачала, то ли да, то ли нет, не поймешь. Только сказала, как вслух подумала : " Как же теперь Оленька без яблок?!" И вроде как интерес к жизни у нее пропал, борщ без души готовить стала, уборку без радости делать, на себя лишний раз в зеркало не глянет. Я это дело сразу заприметил, то обнову какую куплю, то вкусненьким побалую, приглашу пойти куда. А она подарки в шкаф не примерив кладет, вкусняшки соседским детям раздает, от прогулок отказывается :" Устала я что-то, полежу". Дальше больше, от еды-питья отказывается, все больше в кровати лежит, ни книжку почитать, ни телевизор посмотреть. Я уж тут к врачам кинулся, спасайте жену, говорю! Обследовали ее, грех жаловаться, внимательно к болезни подошли, да только не нашли ничего. Витамины прописали, настойки какие-то, недешевые, она все пила, как положено, и все худела, слабела. Я к знахарям, верю-не верю, за любую соломинку ухватится готов. Есть тут у нас одна травница на районе, сильная, говорят, многим помогла. Сглаз, говорит, наслано на мою красавицу злопыхателями. И откуда только взялись, сроду не было ! Но за обряд большие деньги заплатил, вдруг поможет.
Дядя с тяжелым вздохом махнул рукой и опять остервенело начал мешать в кастрюльке. "Он сейчас там дырку провертит!" - подумала Ольга.
- Вот теперь не знаю, что и делать, осталось только кашу варить да подушки поправлять. - - Дядя, ну что же ты мне не позвонил? - уже не с истерикой, а с укоризной спросила Оля. - Сначала не велела, мол, что по пустякам беспокоить, отлежусь и встану. Потом уже и я решить не мог, звать-не звать? Ну, приедешь ты, чем поможешь? Сама-то все больше спит, говорить не хочет, если приедешь, через силу делать станет, а оно надо?! А так-то я справляюсь, помыться ей помочь, вот, кашу сварить. - от кивнул на кастрюльку в руке. Помолчав, добавил - Но, пожалуй, пришлось бы звонить, день ото дня сил все меньше.
- Дядя, я завтра же к вам еду!!! А что врачи, вообще никакой диагноз не пишут? Ну хоть что-то?
- Так синдром какой-то поставили, несовместимый с жизнью, - фраза далась старику с трудом, - медленное угасание.
Старик ошибся в термине, не синдром, а аутоиммунное заболевания. Это когда организм настроен на самоуничтожение, съедает сам себя. Какие-то лекарства от этого, конечно, существовали, но болезнь имела столько причин, что, как говорится, на каждый чих не на здравствуешься. Однако Ольга была настроена очень решительно. Осмотревшись в тетушкином доме, пообщавшись с врачами в райцентровской больнице, она, не тратя время на уговоры, приказала дяде собирать вещи, перекинула болезную через локоть, как старый макинтош, и отправилась не в столицу, добиваться квоты, не в глухую тайгу к широко разрекламированной слепой целительнице, а прямиком в жаркую воюющую страну, прославившуюся отличным, но безумно дорогим медицинским туризмом. Можно было. конечно, и в Европу, но пока еще этот Шенген выправишь, а тут купил билет, и лети, как в Нижние Тютюши или в Саратов. Иноземные врачи долго колдовали на тетушкой, вливали в нее какие-то растворы, терроризировали массажами, подключали к хитроумным аппаратам - существенных улучшений не наступало. Но ведь и хуже не становилось! И это уже радовало. Однажды в обед, Оля как-раз пыталась накормить тетю невнятной бурой массой из пластиковой коробочки, которую русскоязычные санитарки, обслуживающие больную, называли просто блендером, так вот, однажды тетя слабеньким голосом спросила, а есть ли в этой стране каштаны? Сначала все подумали. что она говорит о конском каштане, цветущем по весне красивыми желтовато-белыми свечками, а осенью радовавшем детвору глянцевыми каштанчиками цвета густого меда. Его еще в тетином родном городке старушки от ревматизма активно пользовали. Но нет, оказывается о съедобном каштане говорила. Когда-то, давным-давно, сразу после свадьбы, тетушка с мужем ездила отдыхать на Кавказ. Вот там их квартирная хозяйка, пышногрудая осетинка, вместо приветствия произносившая в любое время фразу :"Кушать будешь?", потчевала вареными каштанами из своего сада. Отчего ей именно теперь, когда организм ранил даже нежнейший блендер, так захотелось этих каштанов?! Но захотелось ведь. и за последние несколько месяцев это было первым желанием больной. И Ольга рискнула. Купила в ближайшем супермаркете горстку, сварила в квартире, которую снимала недалеко от больницы, где лечили тетю. почистила и принесла еще горячими. Давала по крохотному кусочку, на кончике чайной ложечки, радуясь выражению блаженства, появившемуся на тетином лице. Целый орешек скормила! Тетя попросила каштаны не уносить, пусть на тумбочке лежат, пахнут. Блендер по-прежнему ела неохотно, быстро уставала, отказывалась. Когда на следующее утро Ольга пришла в палату, каштанов уже не было, а тетя, украдкой, чтоб не слышали медсестрички, попросила принести еще, и побольше. Через некоторое время она начала проявлять интерес к происходившему вокруг. К цветущему огненными цветами дереву за окном, к ярко-зеленым попугаям с красными щечками, весело чирикающим по утрам на дереве под окном, к письмам из дома, которые ежедневно читала ей племянница, наконец к бесконечному сериалу, уже год как идущему по телевизору. Наконец захотела прогуляться по больничному парку.
Врачи были очень довольны. Лечение, в положительном результате которого они уже начали было сомневаться, и за которое эта иностранка выложила весьма и весьма внушительную сумму, увенчалось успехом. Тут и почет, и выгода, как говорится, два в одном. Но, не умаляя их заслуг, Ольга все-же больше была благодарна сладким местным каштанам, вернувшим тетю к жизни.
Домой они вернулись в конце апреля, денег как раз хватило на билеты эконом-классом (туда в бизнесе летели) и такси из столицы в родной городок, еще даже какая-то мелочевка осталась. За накрытым всеми любимыми лакомствами тетушки столом, их уже ожидал веселый, вроде как даже помолодевший от хороших новостей дядя. Не только вкусняшки припас он к возвращению любимых девочек. еще и радостную новость: яблоня, которую считали безнадежно обгоревшей, зазеленела, пустила листочки, того гляди зацветет. И тетя спохватилась: как так, май на пороге, а у нее огород не вскопан, ничего не посажено. чем племянницу осенью баловать, одними яблоками, что ли?! "Зато какими, - думала Ольга, - Сочными, сладкими, с тоненькой-тоненькой кожицей, сахаристыми на изломе. Такие нигде, ни за какие деньги не купишь!"
Впервые фразу "родовое проклятие" Аня услышала когда ей было лет пять. Как-то на детской площадке судачили две тетушки, не забывая при этом пристально следить за играющими малышами. А Анюта как-раз пряталась от Таньки-ловы в кустах сирени у них за спиной. Вот тут и долетела до нее фраза: " А что она могла поделать, уж вроде все для него, а все-равно ушел. У них в семье никто с мужьями никогда долго не жил, такое, видать, родовое проклятье". Кто там с кем не живет, малышка не поняла, но на всю жизнь врезалось: коль есть на ком это самое проклятье, хоть головой об стенку бейся, чего хочешь никогда не добьешься! А лет в тринадцать поняла, что и над ней оно висит, как домоклов меч над головой, это самое, родовое.
Проклятьем Анны была, страшно сказать, мама. Вернее нет, не сама мама, она-то, как раз, была просто замечательной, а ее умение шить. Не просто шить, а шить великолепно! Наряды, которые она создавала, были безупречными, что фасон. что строчка, что отделка. И сидели они на заказчицах - любо-дорого посмотреть, самая неказистая в паву превращалась. А уж на дочке все ее платьица, костюмчики, блузочки сидели просто идеально. В чем, спросите, тогда проклятье?! Да в том. что Аня всю эту красоту, весь этот шелк, муслин, маркизет-мадаполам ненавидела лютой ненавистью!!! Ненавидела платьица с оборочками, презирала подкройные кокетки со сборочками, считала отстоем ладно сидящие по фигуре, с острыми, как лезвие бритвы складочками, брючки из чистой шерсти. И дико завидовала подружками, у которых не было таких мам-умелиц, поэтому щеголяли они в слишком длинных, через-чур мешковатых, низко сидящих драных джинсах. Или в бесформенных, полупрозрачных майках, надетых одна на другую. Короче, все подружки одевались модно, и только Анюта выглядела среди них, как роза на помойке. Роза-то она конечно, везде роза, но кто ее на этой помойке оценит?! Над девочкой смеялись, дразнили "старой барыней на вате", порой норовили и подпортить наряд, не кардинально, так, слегка, мол, чтоб не задавалась шибко. Завидовали. Но это Аня поняла много позже. А пока была совсем маленькой, просила, умоляла маму не надевать на нее эту рукотворную красоту, купить обычные штанишки кислотно-розового цвета, сопливую майку до колен, даже плакала, скандалила. Со временем, поняв тщетность таких истерик, смирилась, и , правда, без радости, но стала носить мамины шедевры, в душе считая, что выглядит, как полная дешевка. А еще позже в девушке плотно утвердилась уверенность, что это просто у нее со вкусом что-то не то, ведь всем же вокруг нравится, подружки обзавидовались, парни языком цокают: ":Ишь какая, прямо как из "Бурда-моден"! "
Но это так, по молодости, с годами Анна, вроде, и привыкла к таким нарядам, тем более, что положение обязывало, ведь была она теперь не девчонкой сопливой, и даже не девицей на выданье, а серьезной бизнес-вумен, владелицей элитного швейного ателье, обшивающего не только местных нуворишей, но и кое-кого из мира столичного гламура. Смешно было бы думать, что в девушке со временем проснулся тонкий вкус, фантазия заработала, а руки стали умелыми. Этого не случилось. Зато окрепла в ней математическая жилка, обнаружилась деловая хватка и экономическая сноровка.
Глядя на то, как мать обшивает заказчиков, как радостно утаскивают преображенные тетки свои наряды, счастливые тем, заплатили за это медные деньги, пришла ей в голову шальная мысль делать на этом бизнес. Обычное дело, на дворе девяностые, в бизнесмены только ленивый не подался. Так вот, поскребла семья по сусекам, а там, сами понимаете, кое-что водилось, купили помещение, благо в те времена куча предприятий на ладан дышали и, спасаясь от банкротства, руководители распродавали по дешевке лишние метры. У них же и оборудование прикупили. Посадила Анечка за допотопные, но такие надежные Зингеры несколько "строчалок", к ним наняла парочку отличных закройщиц. Мама поначалу, пока жива была, им помогала, ну и имя ее сработало. Клиентуру даже завлекать не пришлось, мамины шедевры все в городе знали. А уж экономика- бухгалтерия, это уже Анечкино, очень уж она цифирьки любила, вот в них красоту и гармонию ясно видела.
Не только к нарядам привыкла, смирилась с тем, что надо ходить на светские мероприятия, позировать надоедливым папарацци, давать интервью популярным журналам, поучая молодежь, как надо добиваться успеха.
Вскоре состоятельная бизнес-вумен уже считалась завидной невестой. И, как водится, жених не замедлил нарисоваться. Да-да, писаный красавец, умный, обаятельный, мужественный, все, как в том самом "Космополитене". И дальше по схеме: свадьба, медовый месяц, "лямур-тужур, потушите абажур".
"Тушим абажур" примерно лет на пять, именно столько понадобилось обаятельному мачо чтоб уговорить жену переписать, после смерти ее мамы, бизнес на себя. И дальше, согласно отработанной схеме, в один далеко не прекрасный день, Аня обнаружила, что, из всего заработанного за последние годы, ей принадлежит лишь ветхий особняк, в котором она с мамой жили в молодости, да огромная коллекция стильных нарядов, так ненавидимых ею. Все остальное было записано на ее шикарного мужа. Сама себе удивлялась, как она, такая деловая, такая рассудительная, а повелась на сказки, что так лучше от налогов уйти.
И вот тут-то и случилось чудо. Переступив порог старого дома, Аня вдруг испытала необычное чувство. Ей вдруг показалось, что она долгие-долгие годы сидела в тюрьме, роскошной, комфортной, но все же тюрьме. И вот, наконец, ее отпустили на свободу. Только этой свободе все еще что-то мешало. Женщина поднялась на чердак, где в идеальном порядке мама хранила все ее наряды, начиная со школьного возраста и до своей смерти. Сухое, хорошо проветриваемое помещение, идеальный порядок позволили всем эти платьицам, костюмчикам, блузочкам сохранится в прекрасном состоянии, а классические фасоны делали их, если и не остромодными, то вполне современными и актуальными. В крайнем случае, винтажными. А посему, все это можно было продать, что Аня и сделала. Мамино имя еще многими помнилось, состоятельные женщины готовы были отдавать за сшитое "Самой...." вполне приличные деньги. А то, что не продалось в розницу, оптом скупил какой-то зарубежный молодежный театр. Вырученная с продажи сумма вполне позволяла Ане начать новый бизнес, строительный, например. Ведь тогда можно будет целый день бегать в столь любимых ею драных джинсах и мешковатых бесформенных майках. И никакого родового проклятия!
Катиного папу все в городке звали Цыганский барон, хотя на самом деле никаким бароном он не был. Да и цыганом, пожалуй, тоже. Вполне мог быть армянином или евреем, или даже молдаванином, среди них тоже чернявых много. А вот цыганом - это вряд ли, цыгане своих детей сроду в детдома не подкидывали. А этого какая-то мать-ехидна прямо на порожек посадила, мол, берите, и делайте с ним, что хотите. Взяли. Все как положено, выкормили, вырастили, в мир выпустили. Прозвище " Цыганский барон" еще в детстве дали, за страсть ко всему яркому, блестящему, дорогому. Другие мальчишки, вихры лишний раз не расчешут, с прорехой на рубашке неделю ходят, ни сами не зашьют, ни девчонок не попросят, а этот все казенные ботинки до глянца начищает, к отстойному пиджачку невесть где раздобытые красивые пуговицы пришивает, рубаху белую, простецкую, просит девчонок шелковыми нитками расшить. По улице пройдет, и не скажешь , что школота!
После детдома не пошел, как многие, на стройку или на завод, где денег побольше платили. Делая "шпагат в воздухе", растягивая мизерную стипендию, так, чтоб и на хлеб, и на бэушные джинсы хватило, выучился в училище на повара. Кожей чувствовал, откуда стартовать. Так что, когда, через несколько лет, стал директором престижного ресторана, начал разъезжать по городу на новенькой Ладе, а семью перевез в небольшой, но уютный особняк в городской черте, никто и не удивился, одно слово, Цыганский барон, таким все само в руки плывет. Когда Катенька родилась, папа уже твердо стоял на ногах и в семье ни в чем недостатка не было. То, что отца в городе никто по имени называл, ее никогда не удивляло: значит так надо. Да и прозвище было красивое, не Кабыздох какой-нибудь, или Чмырь, Цыганский барон! Уважаемый, значит, человек. У такого человека и дом, и в доме, и жена с дочкой, как принцессы - обычное дело. Мама, конечно, не работает, за хозяйством следит, чтоб прислуга не ленилась, чтоб у дочки, и у нее самой наряды, как из журнала Бурда, чтоб Хозяину в доме тепло и уютно было. Подружки Кате завидовали. Ну, не то, чтоб завидовали, но такую жизнь на себя примерить любая не прочь. Это же какое счастье, такого папу иметь! Катенька с ними не спорила, папу она любила, но счастье?! Нет, она жизнью вполне была довольна, но счастье - это же что-то иное, да? Вот когда папа на выпускной ей кулончик подарил, слезку бриллиантовую, ее называли "счастливицей". Слезка девушке нравилась, но модному в начале 90х пластмассовому прозрачному браслету цвета фурацилина, она была бы рада ничуть не меньше. И ездить с мамой летом в Болгарию было ничуть не слаще, чем валяться с подружками на байковом одеяле под старой яблоней. А уж какие яблоки они тогда ели, что там ваша маракуйя с гуаявой!
После школы Катя учиться не пошла, ничего ее не манило, не увлекало. Разве что английский, так она его и так, как родной знала, мама постаралась. Мама для девушки тоже эталоном была, смотрела на нее, и понимала, что читать умные книжки можно и дома, а профессию получать - это удел мужчин. Или таких одаренных девушек, как Ольга, выбравшая журналистику. В крайнем случае, таких деловых особ, как Аня, поступившая на экономический. А красивые принцессы и без специальности проживут, для таких в активе у судьбы непременно найдется муж-добытчик. Как у мамы.
Муж конечно же отыскался и для Кати, не олигарх, правда, но и не лодырь какой-то, вполне твердо стоящий на ногах и с перспективой. Это так папа сказал, после того. как съездил с кавалером пару раз на рыбалку. Мол, за такого можешь выходить без опаски, надежный парень. Вот интересно, а если бы папа был против? Наверное, отказала бы, любовь-не любовь, а папе виднее, с кем дочка счастлива будет. Так и сказал:" Счастлива будешь, как за каменной стеной!" Это что получается, и в тюрьме все счастливы? Непонятно, однако...
Мужем Катя была довольна, как. впрочем и всем, что папа для нее делал. А что, ласковый, умный, собой недурен. Зарабатывает. правда, немного, но тут уж папа не оставит, а со временем обещал местечко пожирнее подыскать.
Не успел. Все знают, что самолеты время от времени падают. только от этого летать никто не перестает. Родители отправились в Египет на отдых, а когда возвращались, кому-то очень понадобилось заложить взрывчатку именно в их самолет. Сотни прерванных жизней, сотни искалеченных утратой судеб, зачем, ради чего?! Чтоб кому доказать самому себе, что не тварь дрожащая, а право имею?! Полегчало, сволочи, гореть вам всем в гиене огненной?!
Что с Катей тогда творилось. словами не передать, ни муж, ни дети, никто больше ее не интересовал, ничто не радовало, как под наркозом жила. Родня уж даже забеспокоилась, как-бы с головой ничего не случилось. Слава Богу, обошлось. Старший сынок ветрянкой заболел, она и очнулась. Сидела возле кроватки мальчика целыми днями, по ручкам гладила, чтоб не чесался, младшего не подпускала, чтоб не заразился. Все равно не уберегла, старший на поправку пошел, младшего обсыпало. Опять дни у кроватки, ночи бессонные. А когда оба выздоровели, няньку, с благодарностью, рассчитали, чего зря деньги транжирить, когда мать дома сидит.
С деньгами-то похуже стало, а потом еще хуже, появился страх, что может быть совсем плохо. Хоть зарплата у мужа и была вполне приличной, другой семье запросто хватило бы, но Катя-то, при папе, жить широко привыкла. Пришлось отвыкать, сначала садовника уволили, потом кухарку. Горничную сменила приходящая раз в неделю уборщица. Стали подумывать, не продать ли дом, и купить квартирку поскромнее. Как-то раз Катя сидела со старшим сыном в холле городского клуба, ждала, когда младшенький занятие в секции закончит. А чтоб время даром не терять. учила со старшим английские времена, паст перфект, презент перфект, герундий. Да не просто учила, с песенкой, с прибауткой, чтоб легче запоминалось. Сидевшая рядом стильно одетая дама рассыпалась в похвалах, мол, как ловко и весело это у вас выходит! А моего сынишку не подтянете по-английски?. А тут вот еще мужу скоро предстоит поездка, Вы взрослых, случайно не берете? Мы бы хорошо заплатили!
Поотнекивавшись для порядка, Катя согласилась стать репетитором в этой семье. Потом еще в нескольких семьях. Потом от нескольких предложений пришлось даже отказаться, день-то не резиновый, семья тоже внимания требует. Но кое-кого все-таки еще взяла, очень хорошие деньги предложили. Вернула, правда лишь на три раза в неделю, в дом кухарку,
Как-то раз за ужином муж, не поднимая глаз, очередной раз завел разговор о продаже дома, уж больно расходы на него велики. И тут Катерина, сияя от счастья, выложила перед ним на стол вполне такую себе полновесную пачечку денег. Да не десятками-сотнями, а все больше тысячами. Муж побагровел от ярости:" Я же запретил тебе отцовы подарки продавать!" Жена, смеясь, чуть распахнула халатик на груди:" Да не быкуй ты, все подарки целы, вот и "слезка" моя любимая на месте, - покачала поблескивающим при свете яркой лампы кулоном. - Это я уроками заработала. Утром, пока дети в школе, в садике, я с учениками занималась английским. У меня несколько школьников и группа из пяти человек взрослых, им английский по работе нужен. Знаешь, как хорошо они платят!" Катя произносила эти слова просто раздуваясь от гордости. И, глядя на разом успокоившегося, теперь уже восхищенно на нее глядящего мужа, почувствовала себя абсолютно счастливой. Может быть, даже первый раз в жизни.
После обеда женщины отправили мужей с детьми в торговый центр за мороженым, а сами вольготно расположились на вытертом байковом одеяле под старой яблоней. День был жаркий, но в кружевной, слегка поредевшей после перенесенного ожога, тени было прохладно и приятно. Ветер носил по саду запахи свежескошенной травы и влажной земли, которые, смешавшись с густым яблочным ароматом, слегка кружили головы подружкам, развязывали языки, размягчали сердца. О чем говорят женщины, когда им тридцать пять? О мужьях, о детях, о счастье. Конечно, каждая из них ощущает это счастье по-своему, но в одном они непременно сходятся: когда ты вонзаешься крепкими зубами в огромное, тонкошкурое желтовато-розовое яблоко, откусываешь от него приличный кусок, сахарный на изломе, и сладкий, душистый сок тонкой струйкой стекает у тебя по руке - это тоже счастье!