А кто такой этот Юрий Коробьин (1884 – 1971), чья статья «Пушкин и Воронцов», написанная ещё в 1962-м году, вдруг появилась на сайте «Домашний Архив», созданном его внучкой Натальей Михайловой? (1). А это – «юрист, экономист, философ и поэт. Из древнего дворянского рода. Участник первой русской Революции в 1905 году. Эсер и эсдек. Толстовец. Кантианец. Присяжный поверенный и гласный в городе Майкопе. …В октябре 1930 г. арестован …и осужден на 10 лет ИТЛ. Освобожден досрочно в 1935 г. и остался вольнонаемным в системе НКВД». И, по словам его внучки, он, оказывается, «с 1951 г. — 20 лет до своей смерти занимался литературно-историческими изысканиями, результаты которых издавал в 4-х машинописных копиях».
Насторожились? И правильно, т.к. слово «издавал» у В.И.Даля означает «печатать, пускать в свет», что подтвердил и Ожегов, но уже в XX-м веке. В нашем же веке «пускать в свет» можно и через интернет, но, несмотря на это, современные словари всё же уточняют: «Если писателя, поэта и т. д. издают, значит, его книги выходят из печати» (2). Ну, а в какой же «свет» в XX-м веке могли уйти четыре машинописных копии, которые и к слову-то «печать» можно отнести с большими оговорками? Уж не был ли это «Самиздат», каким занимались тогдашние диссиденты? Да нет, ни к каким диссидентам пенсионер Коробьин не принадлежал. Во всяком случае, Михайлова пока что его к ним не причислила. Но главное – это то, что никто кроме неё не видел этих копий, а соответственно и подтвердить их наличие в 1960-х годах не может.
Ну, а если почитать письма Коробьина, то там сплошное восхищение Пушкиным и радость, что выучил наизусть «Евгения Онегина». Вот, например, как он писал жене: «Завтра твои именины. Я так мечтал приехать к этому дню в Москву и провести с вами этот вечер, и в твою честь продекламировать лучшие места из Онегина. Я ведь теперь его всего знаю наизусть. О, как я его теперь оценил!» Или: «Я иногда вспоминаю слова, написанные на одном юбилейном издании Пушкина: “Пушкин к нам приходит с самого детства, а мы приходим к нему только в зрелые годы”. Это очень верно! Кто это написал? И напиши мне подлинный текст. Я, как и все, с детства знал Пушкина, и многое наизусть, но понимать его стал по-настоящему глубоко только с 30 лет, и чем дальше, тем глубже. Всю поэтическую красоту Онегина я познал и перечувствовал только после того, как всего его выучил наизусть, а мне тогда было уже под пятьдесят! И я, конечно, правильно писал в своём “Письме Пушкину”:
Так многошумные века,
Отбросив мусор языка,
К твоим строкам льнут с умиленьем,
С них мёд поэзии берут,
Их повторяют и поют,
И открывают с удивленьем
В них новый ритм, игру и блеск,
И многогранных мыслей всплеск!» (3).
И вдруг в наше время появляется статья «Пушкин и Воронцов», в которой тот же Коробьин …охаивает Пушкина! И при этом он, толстовец (!), который наверняка читал «Хаджи-Мурата», хвалит Воронцова! Но неужели он из категории тех, кто «смотрит в книгу – видит фигу», и поэтому ничего у Толстого не понял? Так, какой же он тогда «толстовец»? И если в предыдущей статье (4) Коробьин писал, что Пушкин «в двадцать лет гремел на всю Россию», то в данной статье восхищения уже нет, и мы с удивлением читаем, что «в 1824 году только тонкие ценители поэзии верили в Пушкина, а многие не признавали его гением первой величины и позднее». Ну, а тогда непонятно - как же эти «многие» могли не признавать Пушкина «гением первой величины», если за пять лет до этого он «гремел на всю Россию»?
И я уж хотел разразиться на ранее судимого за вредительство Юрия Коробьина следующими стихами:
За вредительство пять лет
Отсидел Коробьин-дед,
Но вредить не перестал:
Ложь на Пушкина скропал.
Внучка ж этот дедов бред
Притащила в Интернет,
Где, башку чеша, народ,
Говорит: «Какой урод!
Хаять Пушкина посмел…
Эх, дедок …не досидел!»
Но я вовремя остановился, поскольку, приглядевшись к статье «Пушкин и Воронцов», вдруг обнаружил в ней …не его руку! И действительно, разве мог Коробьин, бывший царский офицер и участник Первой мировой войны, прослуживший около четырёх лет, не знать какое воинское звание в царской армии самое высшее? Да это знал даже рядовой! И поэтому Коробьин не мог писать, что, став генерал-фельдмаршалом, Воронцов якобы «получил самое высокое воинское звание», поскольку «самим высоким» тогда и до самого 1917-го года, когда все прежние воинские звания были упразднены, было звание «генералиссимус». Тем более что и сам-то Коробьин прекрасно знал латынь, на которой написал эпиграф к данной статье, и, конечно, легко мог перевести с неё слово generalissimus как «самый главный». Да и в 1962-м году подобное звание существовало, поскольку 26 июня 1945-го года в нашей армии было введено высшее воинское звание — Генералиссимус Советского Союза, которое на следующий же день получил Сталин. Правда, в 1993г. вместе с другими воинскими званиями Советской Армии это звание упразднили, но Коробьин к этому времени уже умер.
Смотрим статью далее и узнаём, что Воронцов в 1803 году «добровольно отправляется на Кавказ, где начинает свою военную карьеру с младшего офицерского чина». И опять неувязка, недопустимая для офицера Коробьина, поскольку офицерская карьера в царской армии начиналась не со звания поручика, каковым был Воронцов в 1803-м году, а со звания прапорщика, каковым он стал ещё в 1786-м году. Правда, на тот момент ему было всего 4 года, но, как говорится, «солдат спит - служба идёт». Да и в 1803-м году Воронцов не мог НАЧИНАТЬ военную карьеру, поскольку начал её уже давно, а в армию князя Цицианова был ПЕРЕВЕДЁН. Т.е. мы опять видим в данной статье не Коробьина, а некоего автора, не знающего военную службу.
Читаем дальше и видим, что этот некто далёк ещё и от знания гражданской службы, что невероятно для юриста Коробьина, который в 1918-м году «был выбран депутатом в Кубанскую Раду», а в 1919-м году «участвовал в Конференции по созданию Юго-Восточного союза казачества и в составлении Конституции этого не состоявшегося государства». И мы нисколько не сомневаемся в способности Коробьина, который в своё время закончил юридический факультет такого серьёзного заведения как МГУ, написать казачью Конституцию. Так же, как и в том, что он, бывший адвокат и депутат, должен был знать не только воинские, но и гражданские звания. И поэтому Коробьин никак не мог написать о Пушкине, что тот имел «самый низший чин в табели о рангах» (5). А почему не мог? Да потому, что самый последний в этой «табели» - это коллежский регистратор, каковым Пушкин НИКОГДА не был, поскольку после окончания Лицея сразу же стал коллежским секретарём. Т.е. мы вновь видим в статье путаницу, когда коллежского секретаря (а это 10 класс Табели о рангах!) автор приравнивает к коллежскому регистратору из 14-го класса! И, конечно, это невозможно для такого грамотного юриста, как Коробьин. Тем более что этот юрист легко мог заглянуть в статью своего современника юриста-пушкиниста Н.О.Лернера, который ещё в царское время писал о прибывшем в Одессу "коллежском секретаре Пушкине".
Ну, а поскольку, как сообщает Николаева, её дед 8-го мая 1917г. «был назначен на должность начальника Майкопской милиции», а «Табель о рангах» была ещё в силе, то его неумение различать чины просто немыслимо, т.к. письменные обращения в милицию тогда сопровождались указанием чина заявителя. После же 11-го ноября 1917-го года «Табель о рангах» была отменена и все стали называться «гражданами». Однако полгода до этой отмены Коробьин как начальник милиции должен был рассматривать заявления со старыми гражданскими званиями, прекрасно известными ему ещё со времён учёбы в МГУ.
Но, может быть, Коробьин был просто невнимателен в своих «литературно-исторических изысканиях»? Да нет! Со слов его внучки, он «постоянно настаивал на необходимости обо всем иметь самостоятельно выработанное суждение, любое утверждение проверять, не верить на слово». Замечательные слова! Но где дела? Где подтверждение слов Коробьина о том, что «хороший историк тот, который стремится к объективности, как к своему идеалу, и плохой тот, который развязно демонстрирует свою субъективную точку зрения»? Где точность юриста и честность в поиске истины, о которой в начале статьи напоминает эпиграф в виде поговорки «Платон мне друг, но истина дороже»? Нет этого в статье «Пушкин и Воронцов»! Конечно, автор мог забыть заглянуть в ещё дореволюционный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, в котором дата смерти Семёна Романовича, отца Воронцова, не столь ошибочная, как в его статье. Конечно, мог посмотреть и более современные словари. И при этом не писать, что в 1848-м году Воронцов «был возведён в княжеское достоинство, а в 1852 году, в связи с пятидесятилетием служения, ему был присвоен к носимому им княжескому достоинству титул светлости», поскольку в реальности Воронцов стал князем в 1845-м году, а титул светлости приобрёл в 1851-м.
Однако копание в датах, словах и событиях, да и вообще всякое буквоедство, более характерно для юристов, но… был ли подлинный автор данной статьи таковым? И был ли он тем человеком, каким просматривается Коробьин в своих письмах? Нет, он будет восхвалять Воронцова и сочувствовать, что его «Пушкин так злобно и ядовито отхлестал своей эпиграммой в 1824 году в Одессе». Обращаем внимание на эмоциональное слово «злобно», написанное вместо слова «зло».
И читаем дальше: «За два года пребывания на Кавказе Воронцов участвовал в нескольких сражениях, а также в переговорах с царём Имеретинским о принятии Имеретии в подданство России. За два года Воронцов дослужился до чина капитана и за боевые заслуги получил орден Георгия 4-ой степени». Ну, во-первых до капитана Воронцов дослужился, когда не прошло и года, а его переговоры «о принятии Имеретии в подданство России» закончились …ПРОВАЛОМ! И вот как об этом пишет профессиональный историк: «Цицианов направил к имеретинскому царю миссию в составе поручика лейб-гвардии Преображенского полка графа М. Воронцова и директора тбилисского благородного училища А.Петриева. Однако переговоры об условиях вступления Имерети под покровительство России оказались нерезультативными: Соломон II не подписал договора» (6). И мы видим, что наследственность от отца-дипломата Воронцову в данном случае не помогла, хотя знатность и богатство способствовали как быстрому продвижению по службе, так и быстрому получению новых наград.
Читаем далее: «В 1805 году началась война с Наполеоном. Воронцов возвращается в Петербург, зачисляется в армию в чине капитана и участвует во всех войнах против Наполеона и Турции. В 1806 году он полковник». Ну, надо ж, был капитан – и сразу полковник! А как же майор и подполковник, которые должны предшествовать этому званию? Правда, возможность получения внеочередного звания, когда некоторые могли (да и сейчас могут!) «перепрыгнуть» на более высокую ступень, минуя промежуточные, существовала всегда. Но обычно это было поощрением за особые военные заслуги. Ну, а какие заслуги были у Воронцова в 1805-1806г.г., если он участвовал «во всех войнах против Наполеона», а в то время была лишь бесславная война с Наполеоном вкупе с такой же бесславной битвой при Аустерлице, которая состоялась 20 ноября 1805-го года? И капитан Воронцов в ней участвовал! Как участвовал и другой «капитан», о котором Пушкин впоследствии писал: «Наш царь лихим был капитаном: Под Австерлицем он бежал, В двенадцатом году дрожал» (7). И, конечно, печально, когда Википедия пишет следующее: «Русская армия впервые со времён Петра Великого проиграла генеральное сражение. Победоносный угар русского императора сменился полным отчаянием. Смятение, охватившее союзный олимп, было так велико, что вся свита Александра I рассеялась в разные стороны и присоединилась к нему только ночью и даже наутро. В первые же часы после катастрофы царь скакал несколько вёрст лишь с врачом, берейтором, конюшим и двумя лейб-гусарами, а когда при нём остался лейб-гусар, царь, по словам гусара, слез с лошади, сел под деревом и заплакал». Однако доблестному Воронцову плакать было незачем, т.к. уже в декабре того же злосчастного для России 1805-го года он получил внеочередное звание полковника. Но за что? Биографы, поясните! Если можете.
Читаем данную статью дальше: «В Бородинском сражении из четырёх тысяч его гренадер осталось в строю только триста человек». Однако и тут путаница, поскольку: «Как явствует из „Ведомости 8-го корпуса“, в 11 батальонах сводно-гренадерской дивизии состояло в строю накануне Бородинской битвы 4059 человек; после битвы убитых, раненых и без вести пропавших насчитывалось 2500 человек» (8). Однако если из 4059 отнять 2500, то в остатке-то будет 1559 человек. И это число оставшихся в строю более чем в пять раз больше тех трёхсот, о которых писал Воронцов в своих мемуарах! И это число слепо повторил автор изучаемой нами статьи. Правда, он не совсем доверился Воронцову, написавшему, что «от почти 5000 осталось не более 300 с одним полевым офицером…», и оставил более реальную численность дивизии в количестве 4000 человек. Но в любом случае мы видим, что главное и для автора, и для мемуариста Воронцова, – это показать значительность потерь, которая могла бы свидетельствовать как о силе неприятеля, так и о мужестве сопротивлявшихся. Однако я думаю, что если бы Суворов узнал, что какой-то его командир потерял в бою чуть ли не всю дивизию, то, наверняка, сказал бы ему: «А почему же ты, дружок, до сих пор не застрелился?»
Стремление автора данной статьи любым способом, пусть даже и за счёт унижения других, возвысить Воронцова, заметно и в следующих словах: «Во время войны1828 – 1829 годов с Турцией, после того как князь Меншиков не справился с задачей взятия Варны, на его место начальником осады был назначен Воронцов. В конце сентября 1828 года Варна была взята, и Воронцов получил золотую шпагу с алмазами с надписью «За взятие Варны». И всё! И довольствуйся читатель ложью про Меншикова, который якобы «не справился с задачей взятия Варны». Ау! Где вы, биографы князя Меншикова, которые могли бы сказать, что осада была поручена Воронцову лишь по причине ранения Меншикова, а также - о положительной оценке раненого Меншикова со стороны Николая I, который, прибыв для участия в осаде Варны, посмотрел на всё своими глазами? И вот что ещё в 1844-м году (весьма далёком от коробьинского 1962-го года!) писали тогдашние историки: «Тотчас по прибытии Государь Император отправился на берег осмотреть осадные работы. Посетив прежде князя Меншикова, под начальством коего столь успешно произведены первоначальные работы, не смотря на превосходство сил неприятельского гарнизона, он был изумлен быстротою, какая оказана в совершении части сих работ при начальнике прежнем, и окончании их при его преемнике. В ознаменование благоволения своего Государь Император пожаловал князю Меншикову орден св. Александра Невского» (9). Ну, и причём же здесь «Меншиков не справился»? Зачем позорить раненого в бою командира? Ответ прост: а для того, чтобы лишний раз возвысить «героя» Воронцова!
Читаем о Воронцове дальше: «Приехал он в Тифлис 25 марта 1845 года. После прибытия Воронцова военное положение на Кавказе резко изменилось к лучшему: была занята резиденция Шамиля – аул Дарго». Однако тему позорной Даргинской экспедиции Воронцова ранее я уже поднимал. И при этом указывал, что негативную оценку этой экспедиции дал и Лев Толстой, который тогда служил на Кавказе. И у нас нет оснований не верить ему, а также - Википедии, когда она пишет следующее: «Несмотря на занятия отрядом Воронцова Дарго, в целом экспедиция не увенчалась успехом. Русский отряд, неся тяжёлые потери, вынужден был отступить. Итогом даргинского похода стало значительное усиление влияния Шамиля». И вот за всё это безобразие Воронцов и получил звание князя?! Ну, а по возвращению в Тифлис он издал подленький приказ №69, в котором о понесённых потерях говорилось так: «Мы потеряли несколько достойных начальников и храбрых солдат; это жребий войны: истинно русский всегда готов умереть за Государя и Отечество…» (10). Но это «несколько» опровергается тем, что «Во время этой экспедиции потери составили 1658 человек убитыми, 3350 ранеными; кроме того, потеряны были три горных орудия и весь обоз» (11).
Кстати, а потеря обоза из-за партизанских действий ничего не напоминает? Да-да, точно также терял обозы и Наполеон, когда отступал из Москвы и когда его армию со всех сторон преследовали партизаны. И что интересно, в такой же неблаговидной роли в 1845-м году оказался и Воронцов, который во время Даргинского похода сначала попытался заставить Шамиля принять генеральное сражение, а потом, достигнув аул Новое Дарго, вдруг обнаружил, что в этой «столице имамата» уже никого нет! Т.е. оказался в пустом ауле, подобно Наполеону в покинутой русскими Москве. Ну, а на обратном пути Воронцов был окружён горцами-партизанами и так же, как и отступавший Наполеон, чуть не попал в плен, о чём князь П.В.Долгоруков впоследствии писал: «Если бы отважный и энергичный генерал Фрейтаг, стремившийся на спасение окружённого в горах русского войска, опоздал бы хотя бы сорока восемью часами, то Воронцов со своим отрядом был бы взят в плен Шамилём» (12).
И вот глядя на все эти злоключения, у меня возникает вопрос: а читал ли «высокообразованный» Воронцов небольшую книжку Дениса Давыдова «Опыт теории партизанского действия», изданную в Москве ещё в 1821-м году? По всей видимости, нет, а то бы он, не оставаясь с 1824-го года «полу-невеждой», учёл бы эту теорию в практическом противодействии партизанам-мюридам. Тем более что Воронцов после Бородина фактически не видел реальных действий русских партизан, поскольку вернулся в армию уже тогда, когда та вышла к границам России.
Но, как мы видим из статьи «Пушкин и Воронцов», несмотря на все потери Воронцова и усиление влияния Шамиля, её автор почему-то убеждён, что «военное положение на Кавказе резко изменилось к лучшему». Ну, а писать так может лишь человек, никогда не служивший в армии, каковым отставной офицер Коробьин ни в 1962-м году, ни позже, не был. Однако, стоп! А почему Коробьин записан как поэт, если он к своему стихотворному творчеству относился критически и писал: «Я мало-мало ; философ и поэт» (13), а также: «Быть литератором! Вот уж никогда я об этом не мечтал!! С юности своей занимаясь философией, я развил в себе рано чувство самокритики, познания самого себя» (14). Да и в стихотворении «Исповедь» он признаётся, что «стал во всём приятный дилетант». Ну, а глядя в этом стихотворении на труднопроизносимое словосочетание «с сознанием» (с-с) и на рифмовку «завидный – симпатичный», мы понимаем, что до настоящего поэта Коробьину было далеко. Да и когда в стихотворении «Неизвестному соседу» мы встречаем стихи:
..И казалось бы, жизнь безнадежную
Перервать можно взмахом руки…
Но вдруг издали манит надежда, и…
Глядишь зачарованно на болотные огоньки,
то несуразный размер последнего стиха опять же свидетельствует о слабом поэтическом мастерстве Коробьина. Да, собственно говоря, он и сам-то никогда себя поэтом не называл. А в предисловии к «исследованиям» Коробьина его внучка почему-то уверенно указывает, что он «поэт»! Подумаем над этим.
А завершим нашу статью вопросами: ну, и кто же тогда подлинный автор статьи «Пушкин и Воронцов»? Кто этот человек, не служивший в царское время и поэтому не знающий военных и гражданских званий того времени? Не юрист, не военный и не историк, поскольку плохо знает историю России. Неужели и в наше время есть мистификаторы, которые прячутся под чужими именами?
Примечания.
1. Наталья Михайловна МИХАЙЛОВА, 1940г.р., в 1963 году окончила Географический факультет МГУ, работала геофизиком, программистом и геологом, с 1981 по 1995 архивист в подмосковных музеях. Издатель семейного архива. Автор романа «Усадьба», 1995. Издан в 2007г. Некоторые статьи были напечатаны (иногда под псевдонимами) в разных журналах и альманахах.
2. Толковый словарь русского языка Дмитриева, 2003г.
3. Письмо из Игарки от 27/VII 1949г.
4. Статья о Шекспире.
5. «Воронцов, несомненно, смотрел на Пушкина, прежде всего как на молодого человека, занимающего самый низший чин в табели о рангах».
6. Александр Иосифович Брегвадзе. Славная страница истории: Добровольное присоединение Грузии к России и его соц.-экон. последствия. — М.: Мысль,1983— 174 с., 1983г.
7. С2 302.4.
8. «Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи» Захарова Оксана Юрьевна.
9. Лукьянович Н.А. «Описание Турецкой войны 1828 и 1829 годов», Санкт-Петербург, 1844, гл.15.
10. Википедия.
11. Выскочков «Николай I», ЖЗЛ, с.313.
12. Там же.
13. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ; Н.Е. КОРОБЬИНОЙ в Москву 17/VIII-1944. Хабаровск.
14. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ; Нине Евг. Коробьиной Комсомольск на Амуре. Восточное Управление БАМ МВД. Автоотдел 12/IV— 1947.