Было это давно. Так давно, что даже и не вспомнить как давно. Ещё не было ничего у людей. А жили они в пещерах, одевались в шкуры, хотели есть мамонтов и не хотели чтобы их ели саблезубые тигры. Писать они не умели, читать тоже. Впрочем, может, пару неприличных жестов и придумали, но и приличий тогда тоже не было.
Откуда я об этом знаю? А я подслушал.
Жили в одной пещере муж и жена. Мужа звали Табуба и надо сказать он был совсем неплохой муж – у него была большая дубина и он очень хорошо умел ею бить кого-нибудь по голове. За это в племени его уважали.
А жену звали Пагукай. И все в племени знали, что её зовут Погукай, потому что стоило Табубе вечером, таща с охоты тушку зверя, погукать, как Погукай - тут как тут! – стоит на пороге пещеры и принимает добычу на семейный стол. Хотя в те времена и стола-то никакого ещё не было.
Но мужем и женой они считались не поэтому. Просто, когда они начинали спорить о том, что лучше есть, или, когда Погукай ругала Табубу за то, что он охотился не в том лесу и поэтому мало приносил добычи, а Табуба кричал в ответ, что она ничего не понимает в охоте и вообще не её дело лес с лесом сравнивать, а лучше бы за пещерой следила…
Словом, когда они начинали так спорить, то спор их затягивался так надолго, что вождь того племени однажды не выдержал и приказал соплеменникам схватить их, и запереть в отдельной пещере… Что из этого вышло я расскажу в другой раз, но их, так уж повелось, считали мужем и женой с личной пещерой.
История, о которой пойдёт речь, произошла так.
В тот день Табуба вернулся поздно и очень устал. Дело в том, что мамонт, который попал в ловчую яму оказался старый с очень толстой и почти непробиваемой шкурой. И когда охотники племени кололи его своими копьями, то он только глупо хихикал. Да, мамонты в ту пору могли хихикать от щекотки, но кто об этом помнит сейчас, когда последнего давным-давно доели? А этот мамонт, к тому же давал всем своим видом понять, что если ему удастся выбраться из ловчей ямы, то он настроен решительно изменить жизнь охотников самым непредвиденным образом. Словом, всё было в неопределённости, пока Табуба не пустил в ход свою знаменитую дубину.
Потом, как водится, самую вкусную вещь — голову мамонта — отдали вождю, без руководства которого охотники не догадались бы, что на мамонта надо охотиться. А раз мамонта одолели, то значит, так оно и было. Вождь об этом сам сказал и все подумали, что раз сказал – то так оно и есть.
А нежное филе досталось шаману, который камланием направлял «реку удачи в копья охотников». Разумеется, с безопасного расстояния. Шаман тоже об этом сказал, а раз мамонта убили, то стало быть, и это чистейшая правда.
А как делили всё остальное, я вам после расскажу, хорошо?
Вот так и вышло, что Табубе, как главному победителю мамонта, досталась огромная ляжка зверя. Он её и тащил, и катил, и пинал. И пару раз запыхавшись и отдуваясь рядом с добычей, сидел на земле и, смотря на восходящую луну, хотел даже изобрести колесо. Впрочем, до этого дело так и не дошло. Табуба был серьёзный охотник и, как сейчас бы сказали, респектабельный член племени, и потому такие глупости как изобретательство отметал сходу.
И вот, когда Табуба отбросил полог из звериных шкур на входе в пещеру, и затащил добычу внутрь, то он совсем выбился из сил. А на завтра намечались новые трудовые будни. Впрочем, в те времена ещё не было календаря, а стало быть, и выходные с буднями люди не изобрели. Правда, иногда шаман объявлял праздники в племени, когда надо было плясать и делать жертвоприношения, но их регулярность зависела скорее от полноты продуктовых запасов самого шамана, чем от времени года.
- Погукай! Табубыгу хм ых-ых-ых!, - только и сказал Табуба, что означало «Милая, я так сегодня устал на работе, что я без задних ног». И это было не преувеличение – когда он спешил он действительно бегал на четвереньках, по совету шамана, утверждавшего, что так будет быстрее.
И после этого он завалился на двуспальную кучу листьев в углу пещеры.
- Апуа ф? – спросила мужа Погукай, что значило «Как дела на работе, дорогой?».
Пожалуй, я вам сразу буду переводить с древнепещерного, потому, что так быстрее. А ещё потому, что язык тогда тоже ещё не изобрели, а общение по большей части состояло из жестов. Табубе, например, часто хотелось закончить речь чем-то, что означало бы «При всём уважении к плюрализму мнений, обусловленному свободой нашего общества, я вынужден напомнить о том, что моё видение вопроса в силу сложившихся обстоятельств я считаю наиболее приоритетным в текущей повестке дня». Чтобы это сказать, он просто держал кулак перед носом жены. А остальные жесты были уж совсем неоднозначными.
На этот раз руки так устали, что он решил промолчать. Погукай задумалась. Табуба в последнее время часто задерживался на охоте. И вдруг первобытная жена охнула от догадки – у мамонта сзади ДВЕ ноги!
«Кому Табуба ещё относит ногу?» - думала Погукай. Она начала в уме перебирать женщин племени.
«Фупе-Упе? Не, у неё муж большой и злой. И у него палка-копалка для корешков большая, он их много приносит. А может он ходит к Такагых? Её муж Мух-Мух — рыбак, и целый день проводит на реке… Не, с Такагых он бы не связался. Её все считают глупой, она даже не могла прилично ходить на всех ногах, всегда на двух ходит. Ну не со старухой же Ум-Ум он спутался? Но кто-то у него точно есть».
Так подумала Погукай и начала решительно будить Табубу. Усталый Табуба просыпался тяжело.
- Кому ты отнёс вторую ногу? - строго спросила Погукай.
- Какую вторую ногу? – ошалело спросил Табуба, - не было никакой второй ноги.
И даже в свете очага пещеры были видны его сонные очумелые глаза.
- Как какую?! – возмущённо закричала Погукай, - ты с меня дуру делаешь? Думаешь, я не знаю, что у мамонта две ноги? Скажи, две?
- Ну, две, - тупо согласился сонный Табуба, - и что?
У Погукай аж дыхание перехватило от гнева, и она не задумываясь начала искать рукой палку, которой выковыривала мозг из костей (скалок в те времена ещё не было).
- Дура ты -, устало выдохнул Табуба и, откинувшись на листья снова захрапел. Последней мыслью Табубы перед сном было обещание самому себе этот вывод об интеллектуальных особенностях женского пола рассказать сыновьям, когда они станут постарше. Ведь тогда можно будет брать их на охоту, где нет лишних ушей, как в пещере. «И пусть передадут это своим сыновьям, а те своим» - угрюмо подумал первобытный муж, проваливаясь в сон.
***
Солнышко всходило над речкой, позолотив верхушки елей. Его лучи ласково гладили порог пещеры. На пороге жилища касаясь спиной полога сидел на солнышке Табуба и задумчиво ел вчерашнюю мамонтятину. За спиной в пещере он слышал как просыпаются домашние.
Из пещеры вышла Погукай.
- Табуба, правда, что я лучшая жена в племени? – сразу беря мамонта за бивни спросила его жена.
- Правда, - простодушно сказал Табуба.
- Вот вишь! Сам сознался что всех женщин в племени… что теперь со мной сравниваешь! Вот к ним и уходит вторая нога! А потом и наша нога уйдёт, а потом и сам к ним уйдёшь, а потом мы с детьми с голоду умрём, а тебе всё равно будет, да? Ты так хочешь? – закричала Погукай.
Табуба не стал дожидаться продолжения. Он вылетел из пещеры и на четвереньках побежал к каменному кругу племени, куда можно входить только мужчинам-охотникам.
Запыхавшись и даже ещё не войдя в круг Табуба проревел:
- Идём на мамонта! На саблезубого тигра! На кабана идём!! – взревел Табуба.
Охотники нежились на солнышке, сытно позавтракав вчерашней добычей. А двое соревновались в кругу, пытаясь опередить один одного в счёте пальцев на руках. Эту забаву недавно изобрёл шаман, придумав после числа «вот» и числа «оба» новое число «много».
Предложение Табубы поддержки не нашло.
Вождь Ушмак, крепкий старик, как раз рассказывал о том, как однажды он сам, один на один, убил саблезубого тигра, поглаживая на себе старую полинялую шкуру того самого тигра. Из уважения его слушали, хотя повтор этой истории давно перевалил за число «много».
Ушмак внимательно посмотрел на красное лицо Табубы, вращавшего глазами.
- Да… Идём, так идём, – сказал вождь, поднимаясь с камня.
- Ушмак, так ещё же вчерашнего не… - запротестовал молодой Ртака.
- Табубе надо. Станешь мужем – поймёшь.
***
- Погукай, принимай добычу! – весело закричал Табуба, вечером откидывая полог пещеры. Он бросил на каменный пол оленину и торжествующе заявил:
- Видишь? Две ноги!
Погукай скривилась с кислым видом.
- А остальные много ног по другим пещерам отнёс своим… (Она обвела свод пещеры взглядом, но нужное ей неприличное слово ещё не изобрели) своим тем отнёс? Может, у тебя там с ними и дети ещё есть?
Табуба оторопел.
Он крепко закрыл глаза и попросил Тех, кто Был Много назад, ждущих у Звёздного Костра, дать ему сил. Впрочем, эта первая в истории молитва серьёзно теряла в пафосе момента, так как Табуба при этом дал себе слово разбить голову шаману, который из абсолютно ускользающих от Табубы соображений научил женщин племени считать. По совести говоря, на протяжении тысячелетий многие мужчины хотят сделать в день получки то же самое с головой того злополучного шамана, но тот коварный старик, сделав своё чёрное дело, давно умер и память о нём затерялась в веках.
Табуба открыл глаза.
- Ты самая худшая женщина, - зло заорал Табуба, - и во всём племени! И во всех племенах! И за рекой, и даже если я пройду весь Лес, у которого Одна Сторона, и с другой стороны ты и там будешь самая… самая!... – Табубе от гнева не хватало воздуха.
- Ну, ну! Договаривай! Со всеми сравнил? А ты самый… По всем пещерам ходок! Вот ты кто! И чисть свою добычу сам или ешь так! - заявила Погукай, швырнув в него скребок для шкур.
В ту ночь Табуба спал в дупле старого дуба, съев раньше жившую там белку
***
С утра Табуба вернулся в пещеру. Жены и детей не было. В полутьме пещеры одиноко сиротел потухший очаг. В душе у Табубы всё перевернулось от ужаса. «Неужели меня ночью искать пошла? Ночью!..».
Он побежал к вождю. Вождь задумался и наконец сказал:
- Ты же знаешь Слова, Что Нельзя Не Знать: «Кто в ночь пошёл – тот, на Ту сторону леса ушёл». В лесу ночью не выжить. И тебе очень повезло. Редко кто может и в дупле ночь пережить. Давно такого не было… А твоя женщина смелая была... Только дура.
Видя застывшее лицо Табубы Ушмак добавил:
- Сегодня же другую себе в пещеру бери. Мою дочку видел? Бери! Крепкая, я об неё как-то палку сломал, так она повыла и ничего, встала. Только не ешь пока. Племя сейчас мало.
- Не нужна твоя дочь. Погукай нужна.
Ушмак подозрительно заглянул в лицо Татубы.
- Ты что, шатун?
В другое бы время Татуба обиделся. Шатунами называли сумасшедших и за такое оскорбление обидчика били. Шатуном только шаману можно быть. А если охотник без жены… Тогда уходи из племени сам. Шатуны быстро дичали и забывали все правила людей. И долго не жили. Шатуна даже племя родное не ест.
***
Табуба сидел и выл в пещере. Но так могло показаться на первый взгляд. Он говорил Дорогу. Говорить дорогу должен каждый, кто провожает близких на Ту сторону Леса, у которого Одна сторона.
Он выл, рычал и пел обо всём. И о дороге от пещеры, к реке, и о хороших и скользких камнях на реке, где брод. И о тропинках звериных в лесу, и Слова Звёздного Костра называл, прося его Старых Жителей закрыть глаза Тигру на его Погукай, отворотить ветер от носа Медведя, чтобы он не унюхал её след, запереть в норе Лису Хвостатую, чтобы она не обманула хвостом своим его любимую и не завела её обманом в чащобу. Пусть, Погукай дойдёт до Другой стороны Леса, у которого Одна Сторона, у-у-у!!!
Был бы он шаманом он бы сразу её сделал облаком и отправил к Звёздным Кострам, только шаманам так можно. Но Татуба не был шаманом. Он был охотником. Весь опыт и память охотника он вложил в говоренную дорогу. Лишь бы дошла...
«Ну, вот и всё», - подумал Татуба, - «осталось завалить вход в пещеру камнями, пока снег не очистит её от смерти, а сам я уже буду далеко».
- Рано дорогу показываешь. Я ещё здесь.
Табуба вскочил на ноги. Перед ним стояла Погукай.
- Ты где была?
- Помнишь, я тебе говорила, что в дальней стороне пещеры осыпалось? Говорила всё тебе «завали там всё камнями»? А ты ещё всегда отвечал «потом, устал»? Так вот там проход открылся. Я пока тебя ждала придумала в очаг оленью ногу положить. Она там шипела, как змея, а потом я уснула. А очаг погас... Я знаю правило. «Очаг погас – смерть жене». Я подумала, что спрячусь пока в ту вторую пещеру, а как светло станет, так тебе тогда и нельзя будет после восхода меня прибить и я снова огонь разожгу. Мы там с детьми и пересидели. Там тепло, только сыро.
Погукай улыбнулась.
- Ты вот мне Дорогу говорил… Уже другую привести хотел?
- Нет. Не хотел никого вести.
- Ты что, шатун?
Табуба смотрел на неё и молчал.
- На вот, поешь, - сказала Погукай, протягивая мужу странно пахнущий кусок мяса, - такого никто в племени делать не может. Я первая придумала мясо в очаг всунуть.
Табуба ел, а жена всё говорила.
- Я вот подумала и придумала, что пусть ты там ещё кому-то вторую ногу относишь… Может, даже к ним в пещеру уйдёшь... Ну и пусть. Значит такой мне путь у Звёздных Костров проговорен... А если хочешь приводи их в нашу пещеру вместе жить, если они лучше меня.
Табуба оторвался от жареного мяса.
- Нет у меня никого. Ни лучше, ни хуже. Ты одна у меня такая. И всё.
«Видно, мясо из очага так действует», - подумала довольная Погукай, придвигаясь к мужу.
***
А на следующий день пришла неожиданная весть. Табубе пора вести старшего сына Такатаку на Первую Охоту. Он с утра вместе с детьми играл возле Мужского Круга и смог поднять Камень Нового охотника. Мальчишка поднял его с места и, отодвинув в сторону сделал себе, как положено, проход в Круг и, вернув его на место, стоял уже внутри. По правде сказать, он и раньше мог так сделать, но в последнее время шаман, который должен при этом возвещать Первую Охоту, жевал какой-то новый найденный им в лесу корень и глаза у шамана были при этом рыбьи, а сам он мог только мычать. Его жена на вопросы вождя отвечала, что раз шаман при этом не встаёт с четверенек, то это знак того, что он гостит на облаке около Звёздных Костров. Вождь хмыкал, но не спорил.
И когда все охотники замерли, а Такатак бросил своё копьё, проткнув кабана, а затем, как заведено, отгрыз у туши животного кончики ушей, охотники начали делить добычу.
Табуба начал проговаривать Слова Пути молодого охотника, куда вкладывал всю мудрость своей жизни, все знания и опыт. Такатак должен пронести эту мудрость сквозь всю свою жизнь и передать внукам Табубы, прибавив ещё и свою:
«… Ещё одно запомни, сын,
Чтобы жена твоя в жилье,
Не львицей бы грызла тебя,
А радостно звала к себе.
Добыча, чтоб была сладка,
И на охоте чтоб рука,
Не дрогнула, а лишь разила,
В руке жила чтоб зверя сила.
Ей никогда не говори о том, что хуже всех она.
Ей никогда не говори, о том, что лучше всех она.
И знает пусть она одно – она единственная, ведь
да не сравнится с ней никто…».
Впрочем, может, он так и не пел. Ведь язык и песни люди тогда ещё не изобрели. Но, Табуба очень-очень старался рассказать обо всём жестами.