Весной семьдесят девятого случилось невозможное. Звонок, обычный, телефонный.
- Юрдмич, почему за документиками не идете...
Папа опустил трубку, присел, тяжело выдохнул и задумался.
И тут мама - на точке кипения. Возле.
- Ну, говори уже.
- Документы...
- Отказали - так и знала!
- Не совсем.
- Отложили, вызывают, что...
- Готовы.
Примерно за полгода до тетка выслала приглашение. Италия - на три месяца. По гостевой. Отец отмахнулся.
- Меня, беспартийного еврея, не смешите - с такой-то анкетой в Болгарию не пустят.
Разумеется, ничего делать не стал - с такой-то анкетой. И вот, пожалуйте.
Первый семестр первого курса пришелся на одиночество вдвоем. Баба Сима - видел в щелочку. По многолетней привычке запиралась.
Обедать пришлось по талонам. Спортивным - Хейман подсуетился - раз у друга така беда.
Ну, и баба Поля - фаршированный фиш, жаркое, как ты любишь, курочка...
- А коржики?
К новому году объявились. Иностранцы. Шесть чемоданов чудес - джинсы, дубленки, куртки. Главное, пластиночки. По списку - Оскар Питерсон, Билл Эванс. Под обещание на отлично. Сдержал. Еще до сессии - три автомата из четырех.
На следующий год поехали деды. Летом.
- Деточка, вот ключик, иногда заходи, проверяй, договорились...
Деточка зашла. На три месяца. Вместе с половиной центра. К сентябрю объявился великий скульптор - Виктор Петрович Бокарев. И остался на два месяца - Горького лепить. Чтоб Высоцкого по ночам, по-полной. Плюсом наш курс. Аркаша Туник, будучи в добром здравии, бывало через окно - ближе к трем утра. Благо, второй этаж. Чтоб не беспокоить.
Джаз-рок, фьюжн, андеграунд. Музыка качественная, что греха таить. Кримсон, Дженезис, Махавишну, Чик Кория.
Приперли Океан, 35-е колонки и понеслось - с утра и до утра.
Разумеется, написали куда следует. Так мол и так, программа время, а тут - диверсия, сионизм, фарцовка, пьянка. Более того, намечается предательство - побег в Италию.
Сначала мент - обнюхал, попросил Высоцкого. Еще сказал, явиться.
Прибыли к назначенному, побыли полчаса, подписали протокольчик, и завершились.
- Эта, пацаны, с соседями поосторожней, лады, - напутствовал он напоследок.
Не устроило. Написали в институт, родителям на работу и газету "Челябинский рабочий".
Родители как-то разобрались, газета тоже. С институтом вышло сложнее. Пришлось созывать комсомольское.
По-молодости, глупости постановили - не виноват. Еще экспертизу провели - акустическую. Мол, врут граждане.
На следующий день прибежал взмыленный комсорг факультета.
- Вы че, совсем. Быстро объявляем выговор без занесения. Наверху все согласовано.
Написали, честь по чести, отнесли. Довольный Вовчик, заулыбался.
- Давно бы так. Кстати, ты обещал Цепеллинов ...
Вроде успокоились. И тут ...
- Быстро к шефу, срочно, вещи оставь...
Давид Аронович встретил хмуро.
- Не ожидал. Впрочем, мне доложили, вас уже проработали.
Молча кивнул. Мол, да, проработали - теперь остро переживаю вину.
- Думаю, нет смысла говорить, насколько негативно это отражается на репутации кафедры..
Снова кивнул.
- Хорошо, надеюсь, исправитесь, извлечете.
Третий раз - извлеку, справлюсь, осознаю...
Шеф встал и демонстративно открыл дверь. С понурой головой повлекся на выход.
- Подождите там, - строгим шепотом приказал он, указав на лестничный пролет.
Повиновался. Минут через пять, стремительно проходя мимо, процедил:
- За мной!
Нашел пустую аудиторию, запустил, и шепотом, в телеграфном стиле, наскоро произнес:
- Италия. Бывал. У меня там знакомые. Дам рекомендательное письмо, и вас хорошо примут...
И пока студент изумленно приходил в себя, столь же стремительно вышел.
От такой шеф - участник войны, коммунист, гроссмейстер сопромата, бессменный
руководитель кафедры "Сопротивления материалов". Вечный Гохфельд.