НЕМЦЫ В АЛЖИРЕ
(Продолжение. Начало см. http://www.proza.ru/2019/06/19/436 )
Эль-Хаджарский металлургический комбинат в Алжире во второй половине 70-х годов строили мы, - советские монтажники, а еще – японцы, поляки, французы и - немцы, западные и восточные.
Мне, начальнику тамошнего управления механизации, довелось взаимодействовать с немцами, - и теми, и другими, передавая им в аренду механизмы и автотранспорт. Часто они обращались с просьбой поставить их машины на свободные «ямы» - смотровые канавы в наших мастерских.
Веря во всемирное братство механиков, я старался не отказывать им без веских оснований, за что от восточных немцев получал слова благодарности и крепкие рукопожатия, а от руководителя западных – иногда и презент в виде солидной бутылки не менее крепкого шнапса.
Мое начальство – генеральный директор и главный инженер, не препятствовало моему вольному общению с иностранцами, переложив заботу о моей лояльности на плечи работников особого отдела, которые призваны были следить и в случае чего - «не допущать», - при получения информации о подозрительных контактах от агентов, именуемых у нас испокон веков «стукачами».
У меня в управлении механизации трудились два таких бдительных товарища: один умный, а второй, как в сказке, - не совсем. Умный, оберегая меня от неприятностей, доверительно сам сказал мне об этом своем дополнительном приработке, а тот, что не совсем, всеми силами соблюдал конспирацию, однако выдавал себя тем, что слушал постоянно рассказываемые мной анекдоты с излишне напряженным вниманием.
Его беда была в том, что он не только страдал отсутствием чувства юмора, но часто просто не улавливал смысла анекдота, и потому никак не мог решить, содержит ли он крамольные антисоветские мысли, о которых стоит доложить боссу - нашему местному Штирлицу.
В том, что я подозрительный элемент, он давно уверился, когда однажды из-за отсутствия переводчика я в переговорах с немцами вместо французского языка, которым владел получше, вдруг перешел на немецкий, который изучал в школе и институте, но говорить на нем стеснялся.
Наблюдая за работой немецких монтажников, я удивлялся их организованности, деловитости, спокойствию, дружелюбному настрою и, как механик – отличной оснастке, которую они применяли при работе с кранами. Мне было с чем сравнивать, поскольку я несколько лет перед этим проработал с нашими монтажниками в «Стальмонтаже».
Однажды у немцев возникла необходимость поднимать конструкцию в 150 тонн весом. Они попросили у нас 50-тонный кран, чтобы использовать его в паре со своим 100-тонным.
Я, посчитав, что операция достаточно сложна и требует повышенного внимания, решил сам при ней присутствовать, а немцы доверили руководство ею своему бригадиру. Все прошло как по нотам. Бригадир при этом дирижировал безупречно: то, что мне казалось достаточно сложной музыкальной пьесой, для него было, очевидно, заурядной полькой, вроде «Собачьего вальса».
Начисто сразил меня, и вы скоро поймете, почему, - приехавший на пуск бетонного минизаводика открытого типа шефмонтажник из ФРГ.
Дело было так: меня вызвал технический директор и поручил принять работу от шефмонтажника, - проследить, чтобы все было, как говорится, тип-топ: чтобы все механизмы завода работали как положено, и - если все будет нормально, - подписать акт о приемке и пуске.
Я взял с собой переводчика, точнее – переводчицу, и отправился выполнять задание.
Шефмонтажником оказался деловитый жизнерадостный коротко стриженый немец, лет тридцати, по имени Фридрих. Он был одет в красный комбинезон и белую каску, запыленные и замасленные при его манипуляциях на отладке механизмов заводика.
Оторвавшись от работы на минуту, чтобы поздороваться со мной, он продолжил уверенно и быстро все, что нужно, запускать и регулировать. Работа спорилась: ковш деррик-крана послушно набирал щебень, песок и цемент, автоматический дозатор выдавал нужное количество воды, а бетономешалка шустро крутилась.
Я только успевал бегать за ним по разным уровням, - из кабины оператора к редукторам, из одного открытого склада-сектора в другой, - от сектора щебня к сектору песка, от бетономешалки к крановой лебедке, при этом спрашивая, если что-то было не совсем понятно.
Как-то незаметно мы начали обходиться без переводчика, объясняясь на понятной нам обоим смеси немецкого и французского языков. Моя переводчица уже перестала бегать за нами и устроилась в тенечке с несколько обиженной миной на лице.
Шефмонтаж закончился тем, что немец, не раздеваясь, вылил литров двести воды не в бетономешалку, а себе на голову и сказал «Эндэ!», - что означало «Конец!»
Мы подписали документы, а Фриц напоследок предупредил, чтобы мы следили за алжирскими рабочими, которые, как показал его опыт, не прочь были иногда подбросить в редуктор болт, чтобы немного отдохнуть.
Я спросил его, сколько он еще намерен пробыть у нас, на что получил ответ, что через два часа он улетает в Тунис, где сегодня рассчитывает запустить еще один такой же бетонный заводик.
Восхитившись такой оперативностью, я не захотел с ним расставаться просто так, и повез его к себе, где он принял душ, переоделся, после чего мы отметили пуск завода, выпив по стопке разведенного спирта под соленые огурчики. Я накормил его борщом и затем отвез на своем уазике в аэропорт.
Я запомнил шефмонтажника Фрица на всю последующую жизнь, поскольку он преподнес мне урок, объяснив наглядно, что такое высокая производительность труда в наших механических делах.
Окончание см. http://www.proza.ru/2019/06/25/1692