Готовила тётя Маруся вкусно. Но для меня не совсем привычно.
Мы же на югах - Геленджик, смесь кухонь Кавказа, казачества и греческой диаспоры. Плюс морская рыба во всех возможных видах готовки.
А у тёти Маруси все блюда были среднерусские, подмосковно-московские. Не очень острые, не сразу дающие полноту ощущений избалованным Кавказом рецепторам. Вкус её блюд открывался не с первого глотка, был более мягок, и чтобы полностью ощутить его - есть надо было не спеша, ложку за ложкой. Вот тогда и приходило понимание, что ты ешь очень качественную не случайную еду.
Она прекрасно готовила каши, томя их в конце готовки в духовке, и немного досадуя на не совсем подходящие для этого наши кастрюли. (Большим любителем её еды стал мой младший брат. Да и мы не отставали. Правда, всё хотелось немного подсолить и поперчить.)
С духовкой тётя Маруся особенно дружила. Каждое второе блюдо в ней готовила. Видимо у неё эта привычка от деревенской печки пошла.
Я помню, так называемый "лапшевник", который она делала или из собственноручно накатанной лапши, или из магазинных макарон. Если не ошибаюсь - в рецепт входил творог и яйца. На выходе получался довольно бледный внутри, и чуть золотисто-коричневатый снаружи, толстый лохматый пласт. Лохматым его делали макароны. Есть можно было с маслом, или со сметаной. Часто ели с домашним киселём.
Ещё был "фальшивый заяц" - фарш плотно выбитый, заправленный необходимыми специями и луком, внутри толстого его батона варёные вкрутую чищенные яйца. И тоже в духовке.
"Бабки" - интересное блюдо. Ни до, ни после я его не ела. Делала она манную бабку и картофельно-мясную. Вторая мне, мясоедке, нравилась больше. Но и манная вкусная была.
Эти бабочные блюда тоже готовились в духовке.
Никогда раньше и позже наша газовая плита "Тбилиси" столько духовкой не работала. Родители были людьми молодыми, готовила мама хорошо, но без духовочных изысков, на них ведь немалое время уходило. И было больше жареного - мяса, рыбы, картошки. И ещё супы.
Благодаря тёте Мане мы с братом открыли для себя и полюбили средне-русские блюда.
Пекла тётя Маруся большие пироги на весь противень, и махонькие пирожки (буквально на три укуса) с витой дорожкой-швом. С рисом и яйцом, с капустой и мясом, просто капустные, картофельные, с картофелем и мясом.
Но больше всего тётя Маруся любила кабачки. Про еду из них она произносила всегда своё самое хвалебное заклинание
- Это что-то особенное...
говорила моя бабчатая тётка, размякая лицом и мечтательно улыбаясь.
В те годы ещё не вошли в моду оладьи из тёртых кабачков, я о таких тогда и не слышала, хотя сейчас, начиная с июня и всё лето , делаю их чуть не каждый день, как добавку к другим блюдам.
А тогда кабачки или жарили колёсиками, посолив и обмакнув в сыром яйце и муке, или набивали серединку толстенького колёсика фаршем и тушили на сковородке со сметаной, под крышкой, предварительно обжарив.
Так делала моя мама.
А у тёти Маруси рецепт был другой, и вот он мне, более привычной к маминым фаршированным кабачкам - не очень нравился. Она резала кабачки не "колёсиками", а "стаканчиками", так она называла получающиеся высоконькие цилиндры. "Стаканчики" набивались мясным фаршем с картофельным пюре, или с отварным рисом, отправлялись печься в духовку, а полу-приготовленные обливались сметаной, и запекались в печке до готовности.
Мне они казались пресноватыми, и кабачка в них было, на мой взгляд, очень много, но тётя Маруся ела их, наслаждаясь каждым кусочком, жмурясь от удовольствия. Лицо её приобретало выражение истинного наслаждения...
Ну да,
- Это ведь что-то особенное -
произношу я про себя, и не могу скрыть улыбку от воспоминания о тех кабачковых трапезах.
Были на кабачковой почве у тёти Маруси и большие переживания.
Мы жили на территории научной станции на берегу Черного моря, родители были сотрудниками. Довольно закрытое научное учреждение, обнесённое забором с двух сторон, с третьей стороны - бухта, с четвёртой морской мыс, переходящий постепенно в гору. Была проходная, пропуска. Люди не очень строго, но отслеживались, поэтому чужих практически не появлялось.
Но были командировочные, в основном из головного института, из Москвы. И вот так бил в голову москвичам наш неспешный расслабленный быт, деревенскость и природа, а особенно море с пляжем прямо на территории проживания, что они терялись, расслаблялись, и иногда делали то, что никогда бы не сделали у себя в столице.
Ну, например, они совершенно свободно летом перемещались по станции в одних плавках, считая, что сам Бог велел в таком месте расслабиться и скинуть с себя вериги городских одежд.
Это иногда приводило к небольшим неприятностям, в виде приказов по институту о подобающей научному сотруднику одежде.
По результатам таких нагоняев сверху, талантливые молодые специалисты в различных областях океанологии даже писали смешные вирши, иронизируя над серьёзностью начальства.
Помню маленький совсем кусочек из одного из подобных творений
"...и не смотря на чин свой важный,
имел он вид излишне пляжный..."
Так же легко командировочные относились к растительности нашей станции, наивно, или наигранно-наивно, полагая, что всё что растет на земле и свешивается с ветвей деревьев можно брать и есть...
И брали, и ели. И ведь да - кизил, терн, сливу терновку, барбарис, алычу, ничейные практически жердёлы, ежевику есть было можно прямо с куста или дерева, и сколько захочешь, но особо бесцеремонные решили, что точно так же можно вести себя и на наших огородах, калитки которых никогда не закрывались на замки, а изгороди служили лишь защитой от коз, гусей и прочей домашней мелочи.
И вот однажды тётя Маруся получила удар прямо в своё чувствительное к правилам справедливости сердце - она пошла в наш огородик, чтобы срезать большой красивый кабачок, подошедший к стадии его поедания. Подходя она увидела у огородного крана молодого мужчину в плавках, моющего наш кабачок...
Тётка всегда с огромным уважением относилась к работе и авторитету моего отца, и в этот раз она взяла себя в руки, не стала пускаться в скандал (ведь неизвестно кто это, может московский начальник какой её племянника, не навредить бы).
А мужик этот хамоватый молодой, в плавках с модными полосками, выскочил из огородной калитки, и ничуть не смущаясь пошёл быстрым шагом в домики для командировочных, видимо готовить из нашего кабачка ужин.
Весь вечер тётя Маруся сопела. как сердитая кошка, наливаясь обидой и печалью из-за утраты такого прекрасного кабачка. Мне по секрету рассказала о событии, но предупредила
- Отцу не говори ничего. Не надо.
- Да почему не надо, тёть-Мань?
я как всегда полезла в бутылку.
- Да потому что твой отец рассердится на нахала. Ещё подерётся... А ему это ни к чему...
Ну да, ну да, папка тогда уже завлабом был. А боксёр бывший. Человек эмоциональный. Мог и подраться. И впрямь не надо.
Я промолчала. Не сказала тогда отцу. Да и не велик урон. Противна лишь бесцеремонность молодого хама.
А тётя Маруся вздыхала по кабачку. Очень уж он ей аппетитным казался.
В тот же год у нас абрикосы уродились так хорошо, как никогда не было, мы их и прямо с дерева ели, и варенья наварили, и джема, и компотов. А их всё равно как не брали. И у соседей так же.
Баба Маня заметалась. Как так, пропадёт ведь фрукт, а какой - загляденье. Хорошие у нас были эти деревья, саженцы всем тогда из питомника привезли.
Стала она с моим отцом говорить, а он отмахивается, некогда ему.
- Может продать, Владик?
негромко так тётя Маня спрашивает.
А нельзя. Научный работник. Стыдно. Ну стыдно так стыдно. Тётя Маруся притихла, а что-то задумала. Утром, как наши на работу ушли, взяла братишку моего, два ведра эмалированных, собрали они абрикосы и пошли в Голубую наверх, в санаторный посёлок, недалеко совсем, всё там и продали.
Какие же хорошие были те абрикосы, крупные, в косточке ядро сладкое, первый показатель высокой сортности, оранжево-красные. Персик-то у нас удался рахит-рахитом, косточка надвое расходится, сам бледный, прозрачный, прямо жалко, а абрикосы чудо просто как хороши были.
С возрастом я стала всё чаще возвращаться в то чудесное и простое прошлое. Вспоминать.
Мне кажется что теперь я лучше понимаю тётю Марусю. Сложную её жизнь с пенсией в 16 рублей. И вот это её умение радоваться хорошей простой еде, гордиться красивой шалью наброшенной на шуршащее, чёрное в цветочек, парадное платье.
Она надевала это платье, и эту шаль в дни больших церковных праздников, и ещё когда мы шли встречать экипаж подводного дома "Черномор", в котором был отец, после месячного их сиденья под водой.
Платье и шаль пахнут платяным шкафом, но она так ими гордится, и так гордится своим племянником акванавтом.
Держа моего братишку за руку, загребая, как индеец, носками внутрь, идёт чуть боком, сноровисто и ходко. На лице у Марии Ивановны - волнение и торжество. У моего брата Серёжки в руках цветы...
...На фотографии все наши подводники с георгинными букетами. Значит осень.
И счастливая тётя Маруся рядом с племянником, весь месяц в квартире без единой иконы тайком молившая бога о благополучном подъёме экипажа.
Сейчас все домой пойдём, есть тёти-марусины вкусности, радоваться.
Что там у нас сегодня на праздничный обед? Голубцы. И это замечательно.