================= Симка
В середине марта наступила оттепель, и целых две недели снег активно таял. Все решили, что зимние походы закончились, и тут вдруг ударили морозы. Гордеев позвонил Наде и предупредил, что лыжня жёсткая, может, даже ледяная, но она решила ехать.
— А кто из наших будет?
— Мы с Лосем и Васька. И ещё одна девица, Лось обещал привести.
Значит, Гордеев с Лосем помирились, Лера не придёт, и Виталик… Ну и ладно, не хотят и не надо, главное — Васька будет. Интересно, что за девица такая? Очередная подружка Лося?
Надя угадала верно: Гордеев с Лосем принесли друг другу взаимные извинения. И теперь ломали головы, куда исчез Виталик.
Гордеев ни о чём не рассказывал Наде, а о Виталике сказал, что если не пришёл, значит, не смог. Может, болеет, а может, мать у него болеет. Ирине Анатольевне Герт они с Лосем звонили через день, и уже знали, что Виталика почти нашли. Симка-то работает! А определить местонахождение сотового можно по персональному IMEI-коду: сим-карта принимает сигнал даже находясь в выключенном устройстве. Сотовая компания через спутник отправляет запрос на определенную сим-карту. Едва карточка получит сигнал, её местоположение будет вычислено.
Ирине Анатольевне сотрудники ОВД отвечали коротко: «Ищем. Подключили Гостищевское и Белгородское УВД. Далеко уехал ваш парень». Её не удивило, что Виталика ищут в селе Гостищево Яковлевского района Белгородской области. Диагноз сына не оставлял надежд. Она почти привыкла к нему, такому, а он взял и уехал за 670 км от Москвы, не сказав ни слова. И не позвонил.
Состав, увозящий Виталин сотовый, миновал Тулу, Орёл, задержался в Курске, где к нему прицепили другой электровоз, простоял трое суток в Ржаве и неспешно двинулся дальше, застревая на каждом полустанке и пропуская скорые и пассажирские поезда. В Гостищево от него отцепили несколько вагонов, в том числе и полувагон с берёзовыми брёвнами, в котором ехал смартфон Виталика. Состав отправился дальше, в Белгород, а полувагон — на перевалочную станцию, где его разгрузили мелкими отправками, а смартфон, зацепившийся чехлом за бревно, нашёл в своей машине шофёр-дальнобойщик (вот же повезло! У него зарплаты не хватит на такой!) и увёз в Волгодонск, где и выбросил чужую симку, и вставил свою.
Поиски в селе Гостищево и в Волгодонске закончились ничем. У Лося был знакомый следователь, с которым они учились когда-то в детско-юношеской спортивной школе Олимпийского резерва. Он и растолковал ему, что если приходит ориентировка по пропавшему без вести в другой город или область, то на розыске можно поставить крест.
— Что, никто не занимается? — не поверил Лось.
— Почему никто? Многие занимаются, в том числе ОРО при отделе криминальной полиции, но фактически — не занимается никто. По розыску "бегунков" иногда наводят справки, посещают адреса связей бегающего. Но твой-то, говоришь, на всю голову больной, и в Белгородской области у него ни друзей, ни знакомых нет. Так что сложно сказать, к кому он ехал и куда побежит… и главное, от кого.
======================= Ирочка
За две недели «гордеевские» успели соскучиться и встретились так, словно не виделись полгода. Надю целовали все трое по очереди: Гордеев в одну щёку, Лось в другую, а Ваське щёк не хватило, и он поцеловал её по-настоящему. Надя зарделась, прошептала в Васькино ухо:
— Зачем ты при всех?
— А-аа, — беспечно заявил Васька. — И так все знают.
Но главным номером программы стала Ирочка Романенко, которую привёл Лось — черноглазая красавица-украиночка с милыми ямочками на щеках. На привале выяснилось, что Ирочка окончила ВГИК, где училась шесть лет на художественном факультете. Васька от неё не отходил — ведь почти коллеги! То есть, это он так считал. Куда ему со своей «Щукой» против Ирочкиного ВГИКа?
Ирочка с удовольствием отвечала на вопросы, которыми её засыпал Васька. Неизвестный ВГИК раскрывал свои тайны, удивлял и завораживал. Специальность живопись, мастерская: художник фильма по костюму. Специальные профессиональные дисциплины: комбинированные съемки, пластическая анатомия, перспектива, история изобразительных искусств, история материальной культуры, история костюма, моделирование костюма, основы мультрежиссуры, история искусства анимации, теория компьютерной графики, основы компьютерного монтажа.
Общепрофессиональные дисциплины: история отечественного кино, история зарубежного кино, теория кинодраматургии, основы кинорежиссуры, фильмопроизводство.
Общегуманитарные дисциплины: философия, эстетика, история, история религии, экономика и право, история русской литературы, история зарубежной литературы, иностранный язык.
Мужской состав группы (то есть все, кроме Нади) смотрел на Ирочку с восхищением, а на Лося — с завистью: умеет подруг выбирать! И никто, даже Лось, не догадывался, что Ирочка работала оператором компьютерного набора в частном издательстве, а по вечерам шила на заказ. И искренне считала себя неудачницей.
Это началось ещё в детстве. Выученное назубок стихотворение Ира не могла рассказать у доски, теряясь от устремлённых на неё взглядов и напрочь забывая слова. На уроке стеснялась тянуть руку, хотя знала ответ. Потому что одноклассники дразнили её гундосой за её вечно заложенный нос: результат закаливания, которое Ирочкиным родителям порекомендовала врач-педиатр, и они старались из всех сил, и вышибали клин клином, не вспоминая о пословице: «Заставь дурака молиться, он и лоб разобьёт».
Молоко из холодильника, когда болит горло. Нарядные лёгкие ботиночки, когда другие дети в сапожках и валеночках. Купание вдвоём с папой, когда ещё не открылся сезон, и мама кричит с берега: «Хватит, ей уже хватит, Игорь!», а Ирочка просит папу поплавать ещё, ей весело и совсем не холодно. После купания волейбол на берегу, и мяч, то и дело улетающий в воду — беги, дочка, лови, а то уплывёт! Мяч она доставала в три гребка, обратно получалось дольше: плыть с мячом тяжелее. А утром следующего дня у неё начинался насморк, и кашель, и горло… Ничего страшного, пройдёт.
На уроках Ирочка предпочитала молчать, отказываясь от заслуженных пятёрок, лишь бы не слышать мерзкий шепоток: «Опять гундосая загундела». По этой же причине она игнорировала факультативные занятия для отстающих по физике и химии, и до сих пор не понимала, что такое электрический ток и что такое валентность. Зато читать умела с четырёх лет, и сказки запоминала дословно. Она была девочкой с секретом, девочкой-шкатулкой, и никто кроме родителей не знал, на что она способна и что умеет делать.
Поступить во ВГИК у неё получилось, помогли связи родителей, ну и деньги, конечно, помогли. А вот работать по специальности не получилось, не смогла устроиться. Денег хватало, а счастья не было, и жизни не было. Из-за своей робости и всегда опущенных глаз (ей слишком хорошо помнились насмешки одноклассников) Ирочка не могла поддержать беседу, и её считали нелюдимой.
Дружила она только с Димой Лосевым, с которым жила в одном подъезде. Надежды на то, что дружба перерастёт в нечто большее, не было никакой: Лось был верным другом и никудышным женихом, и его интерес к Ирочке был как строчка из песни: «Люблю тебя я до поворота, а дальше как получится»
«До поворота» Ирочке не хотелось, а в загс Лось не приглашал, да и другие не приглашали, так что — приходилось притворяться оптимисткой, довольной жизнью. Получалось хорошо, не зря она окончила ВГИК, всё же чему-то научилась. И никто не догадывался, как ей не хочется возвращаться домой — в однокомнатную тесную квартирку на первом этаже, доставшуюся от бабушки.
Ирочка жила здесь с двадцати четырёх лет, оформила право на наследство и переехала от родителей. Потенциальные женихи сменялись один за другим, и когда она наконец поняла, что им нужна вовсе не она, Ирочка Романенко, а её квартира, в которой было уютно, чисто, сытно и удобно (ключевое слово), — когда Ирочка это поняла, жить стало скучно и тоскливо, а из женихов остался один Лось, который помнил Ирочкину бабушку и с которым у них были общие воспоминания (о бабушке).
Ирочке льстило близкое знакомство с «настоящим» спортсменом, жившим, к тому же, по соседству. Дима её любил, был потрясающе нежен, а ещё он был потрясающе необязателен и надолго пропадал (поскольку Ирочка у него была не одна). Она спасалась шитьём, заполнявшим все вечера. Покупала абонементы в бассейн и фитнес-клуб. Ещё она пробовала ходить в лыжные походы, но там с ней всегда что-нибудь случалось: то мозоль натрёт, то воздухом морозным надышится и всю неделю лечит горло, которое хрипит и сипит, несмотря на закалку.
Она ждала субботы и радовалась, что Лось наконец-то пригласил её в свою компанию (а раньше даже не заговаривал об этом), где «все наши тебе обрадуются», и она, Ирочка, тоже станет «нашей». И никому не скажет, где работает и чем занимается, потому что девушки из группы непременно пристанут к ней с шитьём, а когда узнают расценки, расстроятся: никаких денег не хватит, и не докажешь, что она не жлобиха и не скупердяйка, а просто мастер эксклюзивного пошива. Нет, об этом лучше молчать. Она и молчала.
Тихая серенькая мышка? Как бы не так!
Бассейн и фитнес-клуб сделали своё дело: фигура у Ирочки была дивно хороша, её не портила даже обмотанная шарфом шея, а розовые от мороза щёки и шапочка с забавными шерстяными косичками сводили на нет Ирочкины сорок лет, и она казалась молодой, хотя была ровесницей Лося.
Васька смотрел на неё, как казалось Наде, влюблёнными глазами, и забрасывал вопросами про ВГИК, и словно бы невзначай сообщил, что учится в Щукинском, на четвёртом курсе, и теперь уже Ирочка задавала вопросы, а Васька отвечал, интимно (как казалось Наде) склоняясь к розовому Ирочкиному уху.
Надя на него обиделась. То столовое серебро дарит и каждый день звонит, а как только в группе новая юбка появляется, в упор Надю не видит. То есть, не юбка, а штаны — горнолыжные, всем на зависть.
— Ты и на горных лыжах катаешься? — интересовался Гордеев.
— Не-а, я на лыжах не умею, — простодушно отвечала Ирочка. — Я на доске катаюсь. На доске проще, на ней останавливаться удобно, на любом склоне, даже почти вертикальном.
И снова все замолкали, и смотрели на Ирочку с восхищением. На Надю так никогда не смотрели. А ведь она окончила консерваторию, это вам не Щука и не ВГИК, это в разы серьёзнее и труднее.
Тем временем Лось вспомнил о Лере Голубевой.
— Лера опять не пришла. Всю зиму с нами ходила, теперь не ходит. Странно.
— Ты сам виноват. Сало таскаешь каждый раз, а ей нельзя.
— Так она его и не ела, сало.
— А пахло-то как! Ты ж его над огнём жарил, с шампура капало, аж шипело… Она и не выдержала.
— Ей без Виталика скучно, цепляться не к кому. Виталик номер отколол, в Белгород уехал. Вернётся, от матери в лоб получит, Голубевой позвонит… Заявятся оба, и вздрогнем.
Надя обречённо слушала, как смеялся Лось, как хлопал себя по коленям Гордеев, как заливался Васька, поглядывая на Ирочку… И ждала, когда же кончится привал. Ей не хотелось смеяться. Потому что её снова бросили. Её всегда бросали те, кого она любила и кто любил её. Сначала умерла бабушка, потом любимая учительница вышла на пенсию, а Надю перевели к другой, и с ней уже не было тех доверительных отношений, которые были с Анной Семёновной.
А теперь её бросил Васька, которому сегодня не до неё, глаз положил на эту Ирочку. Она стройная, спортивная, а Надя не спортивная. Ну и пусть. Не очень-то и хотелось.
==================== Убегающее сердце
С завтрашнего дня никаких пирожков и строгая диета, пообещала себе Надя. Они с Васькой поженятся, и не будет никаких Ирочек, и никаких девочек с Васькиного четвертого курса, о которых он рассказывал Наде по телефону каждый вечер, и они каждый вечер ссорились. Типа они — будущее Российской культуры. Васька так и сказал, его заносит иногда. А Ирочка, понятное дело, будущее российского кинематографа.
А у неё, Нади, будущее — скучно-педагогическое.
Когда они с Васькой познакомились, это самое будущее подкатилось под ноги дорожкой, беги-догоняй… Васька так трогательно её опекал, даже рюкзак отобрал, в их первом походе, когда не пришёл Гордеев. Обвешанный рюкзаками Васька напоминал верблюда-мутанта: один горб спереди, другой сзади. Зато Наде было легко, она справилась с темпом, а потом втянулась и шла как все, и Васька учил её, как надо правильно дышать и как собирать рюкзак, чтобы не класть лишнее.
В походах не принято никого опекать: не можешь, не выдерживаешь темп — не ходи с нами. Найди группу с подходящим темпом и километражем, где тебе не будет тяжело. Групп много, найти всегда можно. Надя и нашла — свою, гордеевскую, только что-то ей плоховато сегодня, метель, повышенная влажность, в глазах смеркается, вот-вот в обморок хлопнется. Надя никому не признавалась, что «хлопалась в обмороки», даже Ваське.
Она уже взрослая и привыкла справляться с собой, а раньше, в детстве, это делали её родители. Справлялись, то есть. Надины обмороки родители объясняли излишней чувствительностью и не особо волновались. Как сейчас говорят, не заморачивались. Музыкой девочка занималась с пяти лет, а с восьми уже выступала на школьных открытых концертах, и каждый раз страшно волновалась: боялась зала, боялась ошибиться, сфальшивить, но никогда не ошибалась и не фальшивила, благодаря упорным занятиям и репетициям.
Наденька играла блестяще, заученно кланялась, получала порцию заслуженных аплодисментов, убегала за кулисы и… падала в обморок, вероятно, от избытка эмоций. Обмороки считались побочным эффектом артистизма, бледность считалась аристократической, потому что предки Надиной матери были из дворян, родословная уходила корнями во Францию, во времена Луи Второго, и кто знает… Дома Наденьку звали Надин и обучали французскому, в свободное от музыки время.
В историю о французских предках верилось смутно, но Игорь Рыбальченко гордился женой. Вот и дочка такая же родилась, с покатыми «французскими» плечами, горделивой осанкой, вздёрнутым подбородком и аристократической бледностью. О том, что осанка и подбородок — результаты ежедневных маминых замечаний, а бледность и утомляемость — результат сердечной аритмии, отец не задумывался.
Наденька жаловалась иногда, что сердце словно убегает куда-то, и слышала в ответ:
— Далеко не убежит. Ты у нас такая впечатлительная, артистичная натура! Надо уметь собираться, говорить себе: я не устала, это просто лень. Надо больше заниматься, тогда не о чем будет переживать, оттарабанишь сонату так, что ноты от пальцев отлетать будут.
Наденька тарабанила, сердце убегало, стучало из груди, словно просило выпустить. Недостаток энергии проявлялся в быстрой утомляемости. Головокружения и обмороки становились всё чаще, но Наденька послушно отсиживала за роялем ежедневные три часа, послушно занималась французским, за столом с усилием запихивала в себя еду — иначе из-за стола её не отпускали, тарелка должна быть чистой — толстела и бледнела, пока не попала в больницу, где и обнаружилась аритмия.
Спортсменкой тебе не быть, а пианисткой — очень даже возможно, сделали вывод родители, и Наденька, которая очень любила музыку и вместе с мамой мечтала об исполнительской карьере, согласилась. Она станет пианисткой. Выдающейся. Знаменитой.
Комнату для занятий регулярно проветривали, чтобы будущей знаменитости легче дышалось. Надиными успехами гордились, не скупились на похвалы и закармливали девочку шоколадом и её любимыми пончиками. Гости восхищались её игрой и дарили мягкие игрушки, которые громоздились на пианино и умели слушать, но это была тайна.
Наденька любила музыку самозабвенно, отдавая инструменту всю себя, в пятнадцать лет поступила на подготовительное отделение консерватории, и тут-то выяснилось, что с Надиным строением руки мечта о концертировании и о поездках по всему миру останется мечтой. В двадцать три года любовь к музыке… не то чтобы прошла, но кардинально изменилась. За плечами был фортепианный факультет консерватории им. Чайковского, но это не радовало.
Счастью мешала инвалидность третьей группы (тщательно скрываемая), отсутствие друзей, рыхлое тело, складки на животе и полтора подбородка, которых, если ничего не предпринимать, скоро будет два. И мальчики, как их называла Наденькина мама, а сама Наденька называла очкастыми недоразумениями: все как один говорили с ней о пианистах, концертах, чьих-то дебютах, взлётах и поражениях.
Разговоры эти надоели Наденьке до смерти. Она недовольно фыркала и вставляла замечания, от которых мальчики теряли свою бойкость. Григорий Соколов? Он регулярно и подчёркнуто игнорирует Москву, но приезжает раз в год в родной Санкт-Петербург и даёт концерт в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии. Спешу и падаю!
Альфред Брендель? Ему восемьдесят лет, не смешите. Не восемьдесят? Ну, так скоро будет. Он руками клавиши нашаривает, ногами педали ищет, никак не найдёт. Я и то лучше играю.
Марта Аргерих? Концерт запланирован, но не гарантирован, это точно о ней. Истеричка и неврастеничка, концерты отменяет из-за настроения, ей бы Надину маму, полюбила бы жизнь… Но играет прилично. Даже очень прилично. Наде бы так…
Марк Андре Амлин? Евгений Кисин? Даниил Баренбойм? Ну да, ну да… А мне больше нравится Мицуко Ушида, признавалась Надя, отлично зная, что «мальчик» Ушиду не любил.
Наде не хотелось говорить о музыке, хотелось — о любви, но о любви никто из «мальчиков» не заикнулся, и правильно, кому она нужна, такая жирная корова?
К слову, полнота не была безобразной, немного фитнеса было бы достаточно, чтобы прийти в форму, но Наденькин бунт был страшен в своей несокрушимости: время приват-занятий с учениками сократилось вдвое, дополнительные часы в школе при Консерватории, где она преподавала, стали недоступны (Наденькина популярность как педагога взлетела до небес, но ей было всё равно), у кабинетного рояля появились соседи — два страшенных, по определению мамы, тренажёра, от которых Наденька умрёт, ей же противопоказаны нагрузки!
Не умерла. Зато аритмия исчезла. Ну, почти исчезла. То ли лекарства помогли, то ли тренажёры, то ли просто выросла и выправилась, как говорили доктора.
Любовь застала её врасплох и оказалась худшим из зол: Васька был безалаберно-влюбчивым, как все артисты, и Наденька изводилась от ревности. Они познакомились в августе, а сейчас уже почти апрель, и — ничего. То есть, всё по-прежнему. То есть, так же, как в августе. Надя удивлялась и ждала чего-то.
Васька тоже удивлялся и ждал. И не понимал, почему он таскается за этой недотрогой, другая бы давно… А эта только целовать себя разрешает. Васька и целовал, обмирая от мысли, что когда-нибудь…
«Чёрт! Чёрт! Чёрт! Сколько ещё мучиться? Женюсь, и тогда пусть попробует отказать!» — думал Васька, вполуха слушая Ирочку и оглядываясь на Надю, которая шла последней, в пределах видимости, но могла бы и догнать.
А она не догоняла.
Где-то впереди, она помнила, можно свернуть, доехать до дачного посёлка, а там полкилометра до шоссе и автобус на Гжель, на нём она и уедет, а остальные пусть идут на Синеозеро без неё. Им весело: Гордей с Лосем наговориться не могут, трещат как две кумушки, Васька с Ирочкой миленько беседуют, а она, Надя, лишняя.
Надя отстала. Васька оглядывался, и это её раздражало. Уходя — уходи. А он всё время возвращался и спрашивал: «У тебя всё окейно?». Окейнее не бывает… — «Да всё нормально, просто хочу послушать тишину».
Снежная крупа сменилась густыми хлопьями, лыжню завалило за каких-то полчаса. Лыжи шли мягко, ледяные жёсткие жёлобы превратились в рельсы, по которым группа помчалась как на пожар. Надя дождалась очередного Васькиного визита и вместо очередного «окей» сказала, что он бегает туда-сюда восьмёрками, как собака, и от него мельтешит в голове. Васька обиделся, перестал «мельтешить» и только оглядывался.
Вот и поворот! Надя свернула и помчалась. В голове и правда мельтешило, наверное, от бега. Справа потянулись заборы, замелькали крыши летних дач с заколоченными окнами. Навалилась тяжёлая усталость. Это оттого, что шла слишком быстро, надо просто перейти на шаг и отдохнуть, успокаивала себя Надя. И боялась: так всегда начинался приступ. Весь этот день она переживала, и обижалась, и думала о неприятном. Вот и результат. Не хватало только свалиться без памяти…
Чтобы отвлечься, она разглядывала заборы: железные, из профильного листа, вычурные, с завитушками и кирпичными столбиками, дощатые сплошные, дощатые покосившиеся, штакетник… Где-то впереди ширкала пила. Странно, дыма нет, и следов на тропинке нет, она давно уже едет по нетронутому снегу.
У калитки со сбитым замком, криво висевшим на единственной петле, стояли знакомые санки. Тобагган! Но что здесь делает Иван Мунтяну?
Надя протиснулась в калитку, открытую наполовину из-за заледеневшего снега, и въехала во двор.
— Вань! Ты где?
Ширканье пилы прекратилось. От наступившей тишины зазвенело в ушах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2019/06/23/695