Вернулся к выжженной земле,
К руинам, и к детей могилам,
И выпив горький самогон,
По доске клуба вдарил с силой.
И в пляс пустившися хмельной,
Он перекрыл гармошку криком,
И бабы видя этот пляс,
Шептались: «Сгинет Федька Зыков».
А он стучал ногами в пол,
Хрипел и выл, пел и смеялся,
И только звон, протяжный звон,
В его Душе пустой остался.
…………………………………..
Он видел, как лежала цепь,
Вот-вот и бросят их в атаку,
А им хотелось не вперёд,
А отползти в окоп, хоть раком,
Но, нет! Команда! И, пошли!
Туда, вперёд! На пулемёты!!!
И до немецкого окопа,
Добралось меньше, чем пол роты.
Односельчанин Кошевой,
И балагур из под Майкопа,
Остались навсегда лежать,
На полосе меж двух окопов.
И с ними семьсят Русских Душ,
Изорванных германской сталью,
Ничком лежат на полосе,
И больше никогда не встанут…
Он видел штык в груди врага,
И смертный стон, протяжный, тяжкий…
И только крест тогда спасал,
Нательный крестик по рубашкой.
Землянку видел и окоп,
Сто грамм наркома, вши на теле,
Никто не рвался воевать,
Все, как один, домой хотели…
Он видел длинные ряды,
Парней, лежащих в братской яме,
И как бросал на лица землю,
Забыв о Боге и о сраме.
Он видел плач солдат без ног,
Тоску в глазах, и в крови губы,
О, сколько мы отдали тел!
Чтоб вдарили Победы трубы…
Ему свезло, пришёл домой,
На двух своих и руки целы,
И две медали на груди,
Свидетельство – каким был смелым.
И есть жена, и есть сынок,
Остался лишь один, но всё же,
Имеет очень много он!
Так от чего ж тоска так гложет?
Так отчего ж охота выть?
И отчего в башке разрывы?
И крик надрывный старшины:
«Войне конец! Всё, братцы, живы!».
Он помнил госпитальный быт,
Где гной и кровь, моча и кишки,
И будто мёртвый, страшный краб,
В тазу кисть юного парнишки.
И боли крик, и хруст зубов,
И в глотку спирт замест наркоза,
Виденья эти впились в мозг,
Как от доски в ладонь заноза.
Он точно знал, что никогда,
Он грязь и кровь не позабудет,
Беспечным, бойким, заводным,
Он больше никогда не будет.
Он чувствовал, что никогда,
Не быть ему таким, как ране,
Не сможет время затянуть,
В Душе зияющие раны.
Что будет воевать во сне,
Жену пугая жутким криком,
Всё это чувствовал солдат,
Солдат пехоты Федор Зыков.
Вот только он тогда не знал,
Хоть понимал, уже, немало,
Что сильно через год запьёт,
Чтоб меньше сердце горечь рвала.
А через пять, его добьёт,
Осколок что лежит близ почки,
И в школу он не поведёт,
Зачатой вскоре ночью дочки.
И, уж, тем боле он не знал,
Он, просто рядовой пехоты,
Что так же, как и он уйдут,
Из жизни и полки, и роты.
Их, исковерканных войной,
Добьют труд тяжкий, водка, раны...
Ну, а, пока, он пил первач,
И вроде не был сильно пьяным…
…………………………………………
А, где-то там, в Москве, в Кремле(!),
Велик, бессмертен и неведом,
Пил за Победу Сталин-хан,
Хваля борщ русский за обедом.
А после, принимая челядь,
Генералиссимус на троне,
Улыбку пряча под усы,
Мечтал о мировой короне.
Торчик И. В. 20.07.2018.