Серега, наш «питерский», приехал тогда на недельку.
От него еще пахло палой листвой и набережной Невы.
И даже сосновый ветер с гор Иерусалима не вымывал из машины эти стойкие запахи.
Пока ехали, перебрали в дороге все новости. Дай, думаю, спрошу о старом.
- Слушай, - говорю, - а ты не заметил у вас там той перемены, которая произошла в России лет восемь-десять назад?
- Что за перемена?
- Не знаю как сказать… У меня получилось так, что между двумя поездками в Москву тогда прошла тройка лет. И когда я приехал во второй раз – все как подменили.
- Стало жестче?
- Наоборот. Все стало какое-то благостное. Люди на улице, вдруг, - стали улыбаться. Ты разговариваешь с продавщицами, с девушкой, которая за стойкой в гостинице, - ты шутишь и чувствуешь, что они понимают шутки и даже сами иногда говорят что-то вполне человеческое и мягкое в ответ.
Когда лет пять назад были у вас в Питере, – на улицах и в метро большинство – молодые люди, улыбаются и даже шутят, пусть в своей компании, но все же…
- А раньше?
- А раньше – мрак. На улицах, везде. Мрачные, старательно сохраняющие сурьезность, физиономии. У всех. У прохожих, даже у подростков, не говоря уж о продавцах.
Я тебе опишу один момент, знаковый, который сказал мне: «стоп, парень, ты в России!»
- Один момент – и вся Россия?
- Нет, кроме шуток. Дело было в Краснодаре. Утро, площадь перед аэропортом, ждем рейса, все еще закрыто, бегаю, ищу где б купить телефонную карточку. Вдруг вижу – точка открылась уже, захожу, сидит девушка, по утряночке, видно, не успела дома накраситься, ну и дорисовывает себя. Косметика, лаки на рабочем месте.
- Ну?
- Это я хотел спросить: «Ну?» Что делает девушка, когда ты застаешь ее за этим невинным занятием? Первым делом улыбнется, правильно?
- Ну…
- А эта девушка – первым делом нахмурилась! Потому что это – Россия, а она, девушка, - «при исполнении»! Это надо понимать…
- Ну, при исполнении… Да… А что, должны улыбаться?
- Да не «должны», голубчик! Пойми: улыбка – это другой мир! Для меня этот мир открылся однажды, вдруг, в девяностом году. После всей нашей советской жизни. Я понял, что мир этот существует! Масса людей уезжали, и я искал, каким путем лучше – поезд, автобус, самолет… Был в Киеве, а там работала миссия одной, - может, и не одной, - христианской организации, из тех, которые помогали евреям выезжать в Израиль. Из Голландии они были, по-моему. Сижу в их конторе, чиновник кого-то уже принимает, я жду. И вдруг из соседней комнаты офиса заходит их девушка. Сотрудница. Зашла явно по делу, серьезно, но, встретившись со мной глазами, первым делом – улыбнулась! Это было так непривычно… Я чуть с кресла не упал.
- Понял… А у нас «при исполнении», говоришь…
- Да не только. Раньше, помню, и простой народ был во мрак погружен.. Так, во всяком случае, выглядело. Случай: стою в аэропорту, Домодедово. Толпа в отстойнике, ждем чего-то, место огорожено солидной веревкой на столбиках. Вдоль ограды прохаживается туда-сюда сержантик, милиционер. Народ в толпе стоит молча, сосредоточенный, все лица почему-то с серьезными и даже мрачными выражениями на них. Каждый ухитряется сосредоточенно смотреть в свою сторону. Я стою близко к веревке, улыбаюсь – домой же улетаю! Сержантик, гляжу, проходит в одну сторону и косится на меня. Явно с подозрением. Потом в другую – снова косится. Потом опять. Толпа сурьезных граждан стоит, как положено, – а один вдруг лыбится. Непорядок. До сих пор помню.
- А сейчас?
- Да что ты… Не сравнить. Ты что, не помнишь бланки деклараций, в которые ты должен был вписывать в каждый квадратик по буковке? Дрожащей рукой… А то ведь последнюю буковку не вместишь – начинай сначала. А сейчас – все распечатано уже на принтере, тебе тут же это дают. И даже мрачных сержантов с глазами-буравчиками в будках на паспортном контроле заменили на вполне пристойных девушек. В форме, но все же… У нас в Израиле паспортный контроль выглядит намного мрачнее даже чем сейчас в Москве. Очевидное-невероятное.
- У меня такое впечатление, - сказал Серега, - что власти у нас, действительно, конкретно работают над этим.
Могу судить по поведению налоговых инспекторов. Раньше, лет восемь всего назад – это же были упыри. Говорить с ними? Спросить о чем-то? Да ты что… Сейчас – ты с ним можешь побеседовать, спросить, он тебе посоветует, как быстрей пройти все этапы, без лишней писанины. Люди старой закалки просто теряются…
- Ну вот. Так что, сейчас приедем – выпьем за «новую Россию»?
- Да нет, день впереди, дела, вечером - обязательно.
- Стоп! И вечером не получится.
- Что так?
- Рановато. Остался один контрольный момент. Кто будет в Москве – пусть проверит. Тогда выпьем.
- Один момент?
- Один павильон. Точнее, на какой высоте в нем сейчас находятся окошки кассиров.
- Где это?
- Возле Кремля есть павильон, кассовый, в нем продают билеты на экскурсии по Кремлю.
- Ну?
- Так вот, представь себе, окошки касс там на уровне.. «ну, в общем, вам по пояс будет…». Почему? Потому что по ту сторону кассир сидит на стуле нормальной высоты. И для него, человека «при исполнении», и сделан весь дизайн. Окошко – на уровне лица сидящего на стуле человека. А с этой стороны – приходят группы людей, иностранцев, при мне японцы и испанцы там толклись. И каждый из них наклоняется, оттопыривает зад и заглядывает в это маленькое окошко, чтобы говорить с кассиром. Представляешь себе.
- Да…
- Россия. Так было – и так есть. Если мужик приходил в приказ к дьяку приказному, первым делом он кланялся. И сейчас – будь ты сто раз заморским гостем, первым делом тебя приучают кланяться.
- Понятно. Да, я это называю аптечной манерой унижения. В аптеках у нас на уровне лиц все изнутри за стеклом заставлено коробочками, а свободное место, чтоб видеть с кем говоришь – тоже на неприличном уровне.
- Ну ничо, брат. Процесс пошел, как сказал «классик» политики всяческих перестроек. Все ж когда-то мы выпьем за лучшую жизнь. И у вас, и у нас.
- Железно…