В тиши комнаты шуршание ручки по бумаге было особенно отчетливо слышно.
"…, вчера, когда я смотрел по телевизору твое выступление на фестивале в Мельбурне, я с трудом понимал, как мы смогли выкарабкаться из такого провала".
Я перестал писать, откинулся на спинку стула и перечитал письмо, покусывая колпачок ручки. Воспоминания нахлынули холодной жуткой, а затем теплой ободряющей волной. После того конкурса нависла реальная угроза очень опасного рецидива у Эрла. Александр лежал в больнице, и ему еще предстояло узнать, что план провалился, и сын занял лишь третье место. Терзали сомнения, сможет ли Ольга, как в свое время Александр, не опустить руки в такой сложной ситуации. Да и у меня в школе учебный процесс выбился из колеи, и уже искры недовольного взгляда и фырканье завуча намекали на осложнение отношений с руководством.
День католического Рождества выдался рождественским. Мягкое, чуть морозное декабрьское утро озарилось проблесками солнечного света. В середине дня для приличия посыпало снежком. Воздух был чист и свеж. Едва я вышел из школы, как айфон затрепыхался в кармане пальто, требуя немедленно ответить.
– Сеня, я очень быстро, – скрипнуло в айфоне знакомым голосом. – Мой сын Лева, кстати, ты должен его помнить, так вот он организовал для тебя денег этому мальчику. Вы должны приехать ко мне в клинику сразу после нового года. Жить будете у старшего, Венички, кстати, ты его тоже должен помнить. Все. Лев с тобой спишется. Все, Сенечка, тете Симе привет от всех нас.
Короткие гудки.
«Я до сих пор проживаю этот момент, и слышу голос дяди, словно глас с небес. Помню, встал как вкопанный и еще долго рассматривал айфон, будто говорил именно он, а не дядя Соломон. В старину гонца, приносившего хорошие новости, награждали. Видимо, мне следовало наградить этот гаджет».
В тот же день по электронной почте пришло письмо от Левы, которого я несомненно должен был помнить, но отчего-то не помнил. В письме сообщалось, что он организовал серию благотворительных концертов для нас с Эрлом, и все уже готово к нашему приезду. Вырученная сумма вполне покрывала затраты клиники на лечение Эрла. Нужно было только купить билеты и приехать к ним.
Не могу сказать, что Александр и Ольга восприняли это сообщение с полным воодушевлением. Недоверие отягощало принятие решения. Помню, перед тем, как покинуть их квартиру, я сказал им обоим: «Подумайте, как вы мне потом будете в глаза смотреть, если не воспользуетесь этим шансом». Мне до сих пор кажется, что это возымело действие. Как бы там ни было, мы с Эрлом полетели в Израиль. Нет надобности описывать все приключения, кои нас поджидали, наши концертные выступления. Публика приняла нас крайне благожелательно и искренне радовалась за практически глухого мальчика, так зажигательно играющего джаз. Да и я сам получил массу удовольствия от того, что вновь, как когда-то, более чем тридцать лет назад, заводил публику. Потом прилетели Александр и Ольга. Я решил их оставить, да и каникулы заканчивались. Мы сидели в аэропорту, когда я обратил внимание, как Александр держал руку Ольги, лежащую на его колене. Теперь я их узнал, это были те, прежние, Александр и Ольга Ганнер, которых я видел на том далеком сборище, посвященном очередному юбилею выпуска.
«Я доволен, что вы уехали в Австралию и вижу, как ты там раскрылся, мой дорогой Эрл. Ты вырос и стал мастером. Я очень рад за тебя и твоих родителей. Надеюсь еще услышать тебя, что называется, вживую. И еще, одна просьба от меня: пришли мне цветную копию твоего диплома победителя джазового конкурса Australian blues.
P.S.
Не злоупотребляй игрой в наушниках
Твой друг, «тот самый дядя».