Время никого не любит и никого не ненавидит, время ко всем равнодушно – оно уносит всех.
(Афоризмы древнего мира.)
Было еще совсем темно, хотя, судя по времени, уже наступило утро. Холодное, осеннее северное утро. Ночь медленно, очень медленно, по крупицам, нехотя, сдавала свои позиции. Узкой, чуть заметной, забрезжившей на востоке, бледной полоске света. И только присмотревшись, привыкнув, к ночному сумраку, в смутных очертаниях, можно было разглядеть обрывистый берег реки. И на нем, на самом краю, в гордом одиночестве, росший вековой разлапистый кедр, глядя на который, можно было только восхищаться, его стойкости.
Вот уже на протяжении многих десятилетий, один, борясь с природными катаклизмами, он выстоял, выжил. Его не сломали свирепые северные ураганы, вооруженные мощными снегопадами, не морозы за пятьдесят градусов, от которых, иногда, из глубины тайги, доносится громкий, судорожный жалобный стон, разрываемых на части стволы деревьев. Не тронули, обошли стороной и мощные разряды летних гроз. Низвергающие из своего чрева, огромное количество молний несущих смерть всему живому на земле. Не тронул его порой безрассудный удар топора человека.
Но нет, ни чего вечного, на этой грешной земле. Смерть, этот карающий меч, перед которым все равны и бессильны. Она, подобно охотнику, осторожно скрадывающего на лежке чуткого зверя, надвигалась на него. Ползла к нему, словно удав, ничего не подозревавшему кролику в ожидании не минуемой смерти.
Берег, на котором рос кедр, вода, поднимаясь во время весеннего половодья, все больше и больше подмывала обрыв, обнажая корни кедра. И они, словно пальцы огромного осьминога, замертво выброшенного из морских глубин, на берег моря, во время шторма, свисали с обрыва безжизненными плетями. Высыхая под палящими лучами летнего солнца. И, уже не далеко то время, тот день, когда кедр, вконец обессиленный. Словно крепко подвыпивший мужик, не устоявший, ставшими, не послушными ногами, рухнет на землю.
Так и кедр, содрогнется, от внезапно налетевшего порыва ветра. И медленно ломая свои могучие ветви, сползет с обрыва, в холодные, давно поджидавшие его воды реки. И он, подхваченный сильным течением, поплывет далеко, далеко, вниз по течению реки. Туда, где однажды, встретит такого же бездомного бродягу, как и он сам. И они, сцепившись своими безжизненными ветвями-лапами, прижавшись, друг к другу, словно нильские крокодилы, чуть выглядывая из мутных вод реки, будут подстерегать, подвергать опасности, плывущие по реке лодки.
Узкая полоска света, появившаяся на востоке, продолжала разрастаться, все больше и больше увеличиваясь в размерах, тесня ночной сумрак.
Уже можно было разглядеть, хоть и не совсем отчетливо, на противоположном берегу реки, темнеющую стенку тайги, из плотно росших елей. Острые вершины, которых подобно копьям средне векового войска, были устремлены вверх, к одетому в грязные лохмотья туч небу, чем-то напоминавшему старый, весь в заплатах деревенский зипун. В просветах туч, тусклыми, редкими, чуть видимыми точками, похожими на стадо овец, разбредшихся по полю, смутно мерцали звезды.
Кругом, стояла мертвая, пугающая, леденящая душу тишина. Лишь иногда, со стороны реки, послышится слабый всплеск, сплавившейся, крупной рыбы. Чувствуя долгое зимнее кислородное голодание, плывущей в поисках глубокой зимовальной ямы. Где можно будет отстоять, переждать до наступления весны, затяжное кислородное голодание.
Вдруг, неожиданно, заставивший вздрогнуть притаившуюся тишину, откуда-то сверху, с противоположного берега реки, в сонном небе, послышался отрывистый одиночный крик. И на фоне бледнеющей кромки неба, едва не касаясь острых вершин елей, устало махая крыльями, показалась небольшая стая, припозднившихся, с крайнего севера лебедей. Они летели вытянувшись в одну ломаную линию. Что заставило эту стаю задержаться, не улететь во время, вместе со всеми, трудно сказать.
Очевидным, наверное, было одно. Там, далеко на севере, в бескрайней тундре, неожиданно, в одночасье, ударил крепкий мороз. Разом, заковав в ледяной панцирь, чудом еще уцелевшие, не замерзшие участки открытой воды. Тем самым, лишив эту стаю, последнего пристанища, на их исконной Родине. Родине, неожиданно ставшей для них такой неуютной и суровой.
И вот теперь, они, гонимые не столько наступившими холодами, сколько бескормицей, летели вдаль от океана, по дороге памяти своей, к теплым водам в солнечные страны, где белым, бело от лебедей. С тем, что бы весной, когда откроются ото льда многочисленные реки и озера, и тундра, очнувшись от долгой зимней спячки, вновь оденет, примерит на себя светло зеленый цветастый халат.
Они снова, теперь уже с юга, тронутся в свой трудный и опасный путь, на север, в родные края. К местам своих гнездовий. И так будет всегда, до тех пор, из года в год, пока однажды, не наступит, какой ни будь, не подвластный всему живому, природный катаклизм, который неминуемо, в одночасье нарушит биологический цикл на земле.
Еще не успела растаять, раствориться в заспанном небе стая лебедей, еще был слышен, их прощальный, наполненный грустью и тоской крик. Как неожиданно, почти одновременно, на самом краю обрыва, словно выросли из-под земли, показались две человеческие фигуры. Постояв какое-то время, на краю обрыва и, очевидно в чем-то убедившись, не спеша, пошли на встречу друг другу.
Раннее утро и эти, идущие на встречу, друг другу два человека, чем-то отдаленно напоминали дуэлянтов, времен Пушкина и Лермонтова. Разве что, до полноты картины, не хватало секунданта.
И, если бы кто ни будь, мог видеть их, достаточно было беглого взгляда, что бы узнать в этих двоих, людей мужского пола. А потому, как оба были эпикированы, по их одежде, суконные серого цвета охотничьи куртки и такие же брюки, на ногах сапоги болотники. Все это говорило, что оба охотники. У обоих на спинах находился рюкзак, на плече висело ружье.
Странным было, разве что, на двоих одна собака. Не менее странным было и то, тогда как, все деревенские охотники уже давно зашли в тайгу, на промысел. А эти двое, подобно только что пролетевшей стае лебедей, почему-то припозднились. Постояв какое-то время, ни слова не говоря друг другу.
Осторожно держась, за свисавшие корни кедра, нащупывая вырытые в склоне ступеньки. Поочередно спустились к реке, на узкую песчаную полоску берега. Где их ждала приколотая тросом лодка.
Прошло совсем немного времени, как эти двое спустились к реке. К этому времени, в некоторых избах, над крышами, из труб заклубился редкий голубоватый дымок, от растапливаемых печей.
Как вдруг, неожиданно, со стороны просыпающейся деревни, показался еще один человек, он также, как только что эти двое, какое-то время постоял. И только потом, озираясь по сторонам, оглядываясь, быстрым шагом пошел в сторону берега реки, к одиноко росшему кедру. И это, его такое поведение, говорило о том, он явно не хотел, что бы его мог кто-то видеть, но, кругом было тихо и пустынно.
Осторожно крадучись человек подошел к кедру, прижавшись к его стволу. Таким образом, как бы слившись с ним, представляя одно целое. Все это, раннее утро, двое, только что спустившиеся к реке и этот третий, хранило какую-то неведомую доселе тайну.
Было уже достаточно светло, уже можно было разглядеть лежавшие на земле предметы. И, стоявшего под кедром человека, и этот человек была женщина. И, если появление двух мужчин в столь раннее утро, еще можно было как-то объяснить. Тогда как появление стоявшей под кедром женщины и то, как она скрытно вела себя, не давалось, трудно было объяснимо.
Но и это еще не все, изысканность ее одеяния. Словно она пришла не на пустынный берег реки, а, на свидание. На ее голове красовалась, из редких черного цвета соболей, шапка. Такое же черное, строгое, отороченное норковым воротником, пальто, подчеркивающее стройность ее фигуры. Ее ноги были обуты из белого оленьего камуса унтайки, бисеренные красивым северным орнаментом.
И хотя было довольно рано, деревня только, только просыпалась. В то же время, глядя на эту женщину, на то, с какой тщательностью она была одета. Не скажешь, что она собиралась, второпях. Глядя на ее лицо, на голубизну ее глаз, и на то, как глубоко они были посажены в глазные впадины. На жгучую черноту, словно крыло ворона выбившую из-под шапки прядь волос. На округлые щеки, маленький аккуратный, чуть вздернутый кверху нос, завершал всю эту архитектуру подбородок с волевой ямочкой. Ее лицо, было прекрасно, той особой своей первозданностью, которой иногда, одаривает суровый север, прекрасную половину человеческого рода. Еще долго можно расписывать достоинства, стоявшей под кедром молодой женщины. И, все же, если более внимательно вглядеться в белизну, черты ее лица, голубизну глаз, столь не вяжущихся с представителями аборигенов севера. Исходя из этого, можно было усомниться в ее чистом северном происхождении. И здесь, наверное, будет уместно, открыть маленькую тайну, ее появлению на свет.
Продолжение следует…