В возрасте примерно тринадцати лет я любил проводить время, сидя на дереве. Для этого я облюбовал самую большую березу, росшую на нашем дачном участке. Были у нас представлены и другие древесные породы, но по стволам елей обильно стекает смола, которой можно очень быстро испачкаться, и от которой потом не отмоешься, а у осин внизу ствола ветки тонкие и хрупкие. Другое дело береза: ее кора сухая и шелковистая, необыкновенно приятная на ощупь, а прочные упругие ветви расположены на стволе часто, и начинаются почти от самого низа. По ним я забирался на высоту, откуда до верхушки оставалось метра три – ограничением была толщина веток, достаточная для того, чтобы выдержать вес моего тела.
Но у меня была возможность путешествовать по дереву не только вдоль вертикали, но и радиальном направлении, так как у моей любимой березы было несколько толстых веток, отклонявшихся от ствола на угол примерно сорок пять градусов. Передвижение вдоль них было связано с реальной опасностью сверзиться, поэтому я полз по ветви по-пластунски, принимая позы по заранее составленному плану, учитывавшему все боковые веточки, могшие послужить опорой для рук и для ног. При этих прогулках по крупным ветвям по моим подошвам «шел электрический ток».
Для более спокойного времяпровождения я себе облюбовал место на высоте примерно пятнадцать метров, где было нетрудно найти толстую ветку, отходящую от ствола почти горизонтально, на которой можно было сидеть, обняв ствол левой рукой, в правой держа читаемую книжку. Со всех сторон меня окружала полупрозрачная стена листвы, с тихим шелестом колеблющейся под легким летним ветерком, овевающим березовой свежестью. И только взглянув вертикально вниз я мог видеть землю сквозь частокол радиально расходящихся ветвей. Так можно было проводить время долго, но от «сидения на жердочке» быстро затекал зад.
Поэтому, после того, как отец у другой березы отпилил верхушку, дабы она не затеняла яблони сада, я на ней оборудовал себе гнездо. Из двух досок я сколотил крестовину, и прибил ее длинными гвоздями к распилу ствола, затем переплетя ее лучи тонкими ветками. После этого мне осталось только привязать сверху пучок сена – и гнездо было готово. Чтобы из гнезда ненароком не вывалиться наподобие незадачливого птенца, я прибил к стволу вертикально доску, выполнявшую роль спинки; к ней я для большей надежности мог привязать себя веревкой.
Впечатление от сидения в гнезде было бесподобным: я находился как бы на дне зеленой чаши, а надо мной было распахнуто небо. Плохо было только то, что я был буквально привязан к месту, и вскоре у меня в сознании забрезжил следующий фантастический план: вот бы соединить между собой деревья подвесными канатными мостиками: тогда можно было бы жить на деревьях!
Однако план этот так и остался мечтой, а несколько лет спустя я потерял интерес к лазанью по деревьям, и о моем гнезде напоминала лишь его крестовина, отчетливо выступавшая в зимнем небе, как знак перечеркнутого прошлого, а потом березу спилили.
Но много лет спустя идея жизни на деревьях напомнила о себе по прочтении романа Итало Кальвино «Барон на дереве».
Сейчас, когда мое увлечение жизнью на деревьях ушло в далекое прошлое, я задаюсь вопросом: каков был его смысл? Конечно, первой посещает мысль об атавистических тенденциях; мол, память предков во мне заговорила. Вспомнив свои тогдашние ощущения, я прихожу к мнению, что это так и есть, но только речь идет не о предках - приматах, а о предках более далеких – общих для нас и для птиц.
Май 2019 г.