Весна. Почти лето. До него оставалось несколько дней. Облака стояли над горами огромным комом пушистой ваты. Ласточки срывались вниз как самоубийцы, а перед самой землей снова взмывали вверх. Город. Море. Тишина. Такое странное солнце, очень жаркое для мая. Люди в белых одеждах, женщины в платьях ведут детей за руку. Продают мороженое. Дома выкрашенные в белый цвет. Это приморский город. Поет Утесов: "У Черо-но-го моря прошло мое детство". Мороженое на палочке. Женщина везет коляску. Свет все соединил во едино - тучи, яркость и наступающее лето.
Некий человек, который мечтал открыть в себе и окружающих какую-то тайну, точно следователь в детективных романах, завтракал в компании приятелей:
- Ярослав, - обратился он к светловолосому модному типу с хипстерской бородкой. - Как ты думаешь, мы завтра изменимся?
Море было все в маленьких лодочках. Они вдалеке почти смешивались с воздухом и казались яркими бликами. Яхты, лодочки, сверкающие рыбы или просто чайки.
- В каком смысле ? - ответил тот.
Предчувствие было как теплый ком в горле, готовый разорваться. Утром пели соловьи, а днем ты уже забывал это пение. Все видно, все чувствуешь, но больше уже не чувствуешь ничего. Дорогу сначала видно, ты все шел и шел, преодолевал какие-то препятствия, нагибался от ветра, спотыкался, встречал людей, терял их, грубил, завидовал, скалился. А потом - она пропала. Твоя, верная, настоящая и единственная дорога исчезла, и чем больше напрягал зрение, тем меньше пугало предчувствие того, что пути вперед больше не существует. Поток мишуры захлестывал, закрывал рот, и сначала хотелось кричать, а потом ты уже больше не слышал свой голос.
- Вот мы сегодня пьем кофе, рядом дерево, напротив море, перед тобой телефон, кишащий переписками. Ты приятный, легкий, интересный, не обремененный ничем гражданин мира. Ты завтра изменишься?
На берегу моря, в курортном городе С. сидела компания из хорошо одетых, модно подстриженных, имеющих дорогие спортивные туфли и одинаковые мобильные телефоны людей. Ярослав, красивый и эффектный, Миша, яркий брюнет южной внешности, и еще один, имя которого утром было еще.... То есть у него было имя, но к обеду он стал в этом сомневаться. Лет им было где-то под сорок. Они уже не были детьми Советского Союза, у которых при звуках музыки из фильма "Приключения Электроника" текут слезы, а при исполнении гимна тянется рука отдать пионерский салют. Они были свободные, родившиеся и выращенные в России уже по лекалам почти капитализма. И вроде бы все должно идти слаженно и ровно: ты продаешь домики на берегу моря, у тебя от каждой сделки в пять миллионов поступают родные десять процентов на жизнь, ты можешь купить доску SUP и плавать по морю, можешь жениться на спор и потом развестись через три месяца, можешь съездить на шоппинг в Италию. Ты можешь потратить на покупку машины все свои средства, залезть в несколько кредитов, а потом разбить авто на ночном перекрестке. Ты - все можешь. Вот она, легкость бытия. Настоящее блестящее счастье.
Всем сидящим за завтраком вопрос о завтра показался ненормальным.
Миша оторвал глаза от телефона, где он одновременно переписывался с двумя барышнями, одна из которых была жена. Откинулся на стуле и взглянул на кроны сосен над головой. Солнце своим светом создавало интересные рефлексы, воздух проходя через зеленую массу становился мягким, день был ласковый, майский, легкий. Совершенно не хотелось думать ни о чем, что выбивалось за рамки стеклянного кубика, на котором красивым модным шрифтом было выведено: "ЖИЗНЬ".
Вопрос, заданный его даже не другом, а так, компаньоном по бизнесу, казался скрипучим и от него хотелось отмахнуться, как от ошибки в программном обеспечении или от назойливого насекомого.
Ярослав уткнулся в отражение неба в чашке кофе пытаясь найти безобидный и беззаботный ответ на вопрос.
- Конечно изменюсь, - почти хмыкнул Ярослав. - Я стану старше на день, и Михи будет новый скандал с женой, а ты, может быть, начнешь ходить с нами в спортзал.
Живешь, идешь, ползешь, скулишь. В начале летаешь на крыльях, в конце - переползаешь от препятствия к препятствию. Вот растение, его нужно поливать, оно может засохнуть. Человека нужно поливать? А может его стоит пропалывать? В какой-то момент человек превращается из зерна в плевел?
Михаил почти зааплодировал находчивой и приятно-циничной реплике.
Но ответ не приходил. И наш герой, и Михаил, и Ярослав понимали, что вопрос был не о спортзале. Они вдруг настороженно и слаженно уяснили, что с их приятелем что-то происходит.
Тот все это время что-то рисовал на салфетке. Рисовал не отрываясь. Какие-то каракули.
- Дорогой друг, может ты влюбился? - нарушил вдруг образовавшуюся тишину Михаил. Наш герой как-то тяжело поднял глаза и отрицательно повертел головой.
- Ну, тогда завтра идем с утра в бассейн? - попытка реанимационного вмешательства была резко предпринята Ярославом.
Тишина вдруг образовала паузу. Время замедлилось и остановилось. Блики от солнца пропали, так как небо постепенно пропадало в надвигающейся грозе. Человек приготовился что-то ответить. Выпрямился, отложил в сторону ручку, допил кофе, посмотрел на каждого долгим вопрошающим взглядом, словно приготовившись выступать на защите дипломной работы.
- Я хочу что-то сказать. Но и спросить тоже. Утром я открыл глаза, и понял что все поменялось. Моя кожа, отражение в зеркале, книги на полке. Все такое же, как было вчера, но все изменилось. Это вроде как дежавю, но немного другое. Когда ты не ловишь себя в моменте, что уже здесь был, а понимаешь, что вчерашний день не имеет к тебе никакого отношения. Ты начинаешь анализировать и вспоминать: имя, работу, кто моя семья, как зовут кошку. Словно попал в больницу и нужно восстановить память. Но я - то помню все! Помню все, но понимаю, что все, что я помню - ко мне больше не относится...
Он потупил глаза, резко застеснявшись сказанного. Словно обмяк и втянулся внутрь. Было заметно, что ему почти больно. Двое друзей внимали его словам, один облокотившись на стол и мешая что-то в чашке, второй откинувшись на спинку стула:
- Ты мэ-ного випил вчера? - отреагировал Михаил имитируя кавказский акцент.
- Я не пил.
- Но тогда может быть курил?
- Я вам серьезно пытаюсь что-то сказать, или нет даже - пытаюсь понять, что со мной происходит.
- Да ничего не происходит! - вспылил, наконец, Ярослав. - День, кафе, море, юг, девушки, открытие гольф-клуба в среду. Ни-че-го не происходит! Иди проспись, завтра созвонимся.
Наш герой собирает вещи со стола. Все происходит словно в замедленной съемке. Он ни на кого не смотрит. Бумажник, ручку, телефон рассовывает по карманам. Забирает почерканную салфетку. Встает, оставляя сто рублей, делает жест бармену. Словно старый и больной человек выходит к морю. Садится на траву.
Море. Черное. При чем тут Утесов? Путаница из каких-то образов, лиц, мелодий. Она нарастала. Руки чувствуют холодную и мокрую зелень. "Брюки испортишь", - сейчас бы закричала Катя. Катя? Жена, красивая, смешливая, эффектная, два года в браке. Руки чувствуют траву, а потом траву уже чувствуют спина, затылок. Он ложится на газон и ввинчивается глазами в небо.
- Что происходит, небо? Кто я? Где я? Зачем я здесь? Почему все перевернулось?
Собака подходит и ложится рядом. Лохматое чучело, с обычными собачьими глазами. Наш герой поворачивается и вдруг видит в глазах собаки понимание.
- Пес, ты понимаешь? Что со мной произошло?
Собака начинает лизать руку нашего героя. Он не одергивает ее, как бы сделал раньше. Он смотрит на нее все более и более удивленно и осознает всю ненормальность ситуации: щеголь в хрустяще-выглаженной рубашке, в блестящих светло-серых итальянских брюках валяется на газоне в центре города и его облизывает странная лохматая сущность. Облака, которые мохнато наступали на бухту, растянулись по всему небу, равномерно распределив теплый свет. Как будто должен пойти дождь - такое четкое и странное предчувствие летней, освобождающей, все ставящей на места бури.
После получасового разговора с собакой рядом появляется Катя:
- Саша, что происходит? Мне Ярослав позвонил. Я взяла такси, отпросилась с работы. Тебе плохо? Что это за собака?
Наш герой, а имя его все-таки было Александр, лежит на газоне в центре города, рядом с ним пес, они одинаковыми невидящими глазами смотрят на море. Море стало серо-стальным. Чайки как точки на горизонте. Некоторые из них при приближении почти растворяются в белой пыли облака. Ночью пели соловьи. Только сейчас он понял, что это нечто странное в современном городе. То есть - совершенно недопустимое.
- Катя, - после длинной паузы заговорил наш герой. - Я сегодня проснулся и понял, что все изменилось. Сначала я действительно решил, что все изменилось, и не мог ничего узнать. Ребят в кафе напугал. А потом мы посидели с ммм.... Бимом..... Познакомьтесь, кстати! И решили. Даже нет: постановили. Мое имя Александр. Мой отец был офицером, он умер при испытаниях самолета, я его не видел. Меня вырастили мама и бабушка, в детстве мы жили очень бедно. Мой дедушка воевал на Дону, мой прадедушка был из пластунов и воевал в русско-турецкой. У него было тяжелое ранение от сабли, но его выходили сначала бойцы, а потом жена, прабабушка Наталья. Его прадедушка переехал на Кубань при Екатерине, защищал южную Русь от горцев и от турок. Его прадедушка был грек, он переплыл море на корабле в шестнадцатом веке, и сначала осел в Херсонесе, а потом в Евпатории, в составе наемного войска бился то с поляками, то с москалями. Его прадедушка был купцом в Константинополе, у него была лавка тканей на Большом Базаре. Лавка досталась от его предков, которые держали ее почти полвека. Он был верующим, каждый год ездил в Иерусалим и даже на Святую Гору, и до последнего не решался покидать свою землю, и так бы и не решился. Он, как и многие, надеялся, что все изменится. Его прадедушка пел в хоре монастыря Сумела в Трапезунде, он был светским человеком, но очень любил церковное пение. Бабушку тоже встретил в монастырском храме, она помогала ухаживать за цветами. В этом словно висящем на отвесе скалы монастыре были удивительные внутренние сады, из цветов изготавливали розовое масло, благословленное самой иконой Богоматери Панагия. В пятнадцатом веке они перебрались из Трапезунда в Константинополь, спасаясь от степняков-османов. Никто и не подумал бы тогда...
Катя все время смотрела удивленно на своего супруга. Ей было и неловко, но и как-то горделиво.
- Ты мне ничего этого не говорил, кроме папы.
- Я не знал.
- А откуда узнал?
- Проснулся и понял, что знаю.
- Ты уверен, что это не твое воображение?
- Издеваешься?- Катя действительно понимала, что ее супруг всего этого придумать не мог с тройкой по истории. - И что теперь будешь делать?
Александр потрепал собаку, взял ее в охапку, поднялся.
- Жить, Катенька, жить, - ответил он каким-то словно из послевоенного кинофильма голосом. Он шел, нес под мышкой пса, на него удивленно озирались прохожие на набережной, жена торопливо смахивала со спины траву и сосновые иголки. Он шел и чувствовал себя Петром Первым, даже нет, Александром Невским, озирающим Чудское озеро перед битвой. Абонемент в бассейн, запланированная поездка во Вьетнам, покупка нового планшета жене ко дню рождения - все словно осталось в стеклянном кубике. А вне кубика были новгородцы и владимирцы, собирающиеся на битву по зову Великого Князя, чернецы-монахи, переписывающие Евангелие для храма в Херсонесе, серьезная женщина в тяжелом кафтане, похожем на священническое облачение, качающая люльку, подвешенную к потолку, группа людей в красном, несущих огромную икону в центр площади.
Он их не знал, но они его знали.
- Как ты думаешь, мы завтра изменимся? - Александр тихо спросил жену, обернувшись.
Жена улыбнулась в ответ и посмотрела на него таким же заговорщическим взором, как и собака час назад. И огромное, сложное, словно старинный золотой орнамент счастье накрыло нашего героя откуда-то изнутри. Словно что-то лопнуло, наконец, и заполнило мир восточным и очень знакомым ароматом ладана и земляники.
Над горами глухо затрещал первый раскат грома.
Они стали частью какого-то большого континента, который еще нужно было открыть.
29.05.2019
(* данный рассказ написан в рамках обучения в творческой мастерской Андрея Воронцова)