КАК ПОДМЕНИЛИ ПЕТРА I ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ ВЛАДИМИРА КУКОВЕНКО
Что же такое знали Собакины, что их вместе с ближайшими родственниками отправили в опалу? В этом же году от двора был удален и другой стольник, П. Неплюев. ... В 1694 году в Преображенском умирает от пыток Петр Абрамович Лопухин Большой, родственник супруги Петра, царицы Евдокии. Дело его не сохранилось, но по записям современников явствует, что он навлек на себя недовольство царя во время Кожуховского похода[1], высказав какое-то неприятное ему мнение. ... Когда в 1689 году он был разбужен ночью в Преображенском известием о том, что стрельцы готовятся напасть на него, то вскочил в одной ночной сорочке на неоседланную лошадь и скрылся в ближайшей роще.
http://mishka-oz.ru/download/docs_17608
Источник:
Автор книги: Владимир Куковенко
Царь Петр — «первый
революционер на троне» —
был великий разрушитель
национального уклада
страны, символ неумного,
поспешного и чрезмерно
жестокого в своем
нетерпении стремления во
всем подражать Западу.
Пушкин, приступая в 1831
году к написанию «Истории
Петра I», был полон бурного
восторга и хотел восхвалить
самодержца, как это он
сделал в поэмах «Полтава»
и «Медный всадник», но
более тщательное
знакомство с деяниями
царя-реформатора не
оставило от этого восторга и
следа: Пушкин
возненавидел Петра и
называл его не иначе как
протестантом, тираном и
разрушителем России.
Зададимся неожиданным
вопросом: а был ли Петр I
русским человеком?
Вопрос этот не столь
абсурден, как кажется на
первый взгляд. И задавать
его впервые стали не сейчас,
а более трехсот лет назад,
но большей частью
шепотом. Со страхом и
смятением в сердце, глядя на странные причуды и страшные забавы царя, русские люди почувствовали смутное подозрение: немцы царя подменили!..
Куковенко Владимир
КАК ПОДМЕНИЛИ ПЕТРА I
ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ
Часть 1 ТАЙНА ЦАРСТВЕННОГО
1 «НЕПРИСТОЙНЫЕ РЕЧИ» О РОССИЙСКОМ ГОСУДАРЕ.............................................5
2 ДЕТСТВО ПЕТРА
3 ШОТЛАНДЕЦ МЕНЕЗИС — ПЕРВЫЙ ВОСПИТАТЕЛЬ ПЕТРА ...................................11
4 НАЧАЛО УВЛЕЧЕНИЯ «НЕПТУНОВЫМИ ПОТЕХАМИ» ............................................14
5 БОТИК ПЕТРА И СТРОИТЕЛЬСТВО ПЕРЕСЛАВСКОЙ ФЛОТИЛИИ ...........................15
6 ГОД 1692-й. ПЕРЕМЕНЫ В ПЕТРЕ
7 ГОД 1694-й. СМЕРТЬ МАТЕРИ И ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ НА ВОДАХ ......................37
8 ПОДМЕНА
9 ФЕДОР ЮРЬЕВИЧ РОМОДАНОВСКИЙ
Часть
ЗАГАДОЧНАЯ ИСТОРИЯ ОДИННАДЦАТОГО САМОЗВАНЦА .......................................59
1 МОСКОВСКИЕ АКТЫ И ПРОФЕССОР ОЛЕАРИЙ О САМОЗВАНЦЕ...........................60
2 ЧТО СКРЫТО В ПРОТОКОЛАХ?
3 САМОЗВАНЕЦ, ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ПОКРОВИТЕЛИ......................................69
4 ВОЗМОЖНЫЕ РОДИТЕЛИ АКУНДИНОВА
5 ПЫТКА
6 ИСТОРИЯ РОДА
7 ОПАЛА ДЬЯКА ПАТРИКЕЕВА САМОЗВАНЕЦ В ПОЛЬШЕ И ТУРЦИИ ПИСЬМА,
ДЕКЛАРАЦИИ, СТИХИ
9 ИТАЛИЯ. ПОИСК
10 ГЕРБ И СТРАННЫЕ ГЕРАЛЬДИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ ................................................89
11 У БОГДАНА ХМЕЛЬНИЦКОГО ТАЙНАЯ МИССИЯ...................................................90
13 ДРУЖБА ДВУХ ПОДЬЯЧИХ ПОКАЗАНИЯ КОНЮХОВСКОГО ..................................97
14 ГОЛШТИНИЯ. ПОИМКА САМОЗВАНЦА КАЗНЬ ВО ИМЯ СОБЛЮДЕНИЯ
ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСОВ
15 ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНИХ ПЛАНОВ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
Екатерина I: как прачка оказалась на
Часть 1 ТАЙНА ЦАРСТВЕННОГО ПЛОТНИКА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вопрос о личности Петра I и значении его реформ для исторического становления России давно
стал краеугольным камнем и даже некой пограничной линией в мировоззрении, непримиримо
разделяющей западников и сторонников исконно русского пути развития страны. Если первые
видят в Петре государственного деятеля огромного масштаба, давшего России науку, развитую
промышленность, регулярную армию, флот, культуру Европы и тем самым спасшего страну от
неизбежной гибели в том историческом тупике, куда она невольно зашла, придерживаясь
политической и культурной самоизоляции, то для других Петр — столь же великий разрушитель
национального уклада страны, символ неумного, поспешного и чрезмерно жестокого в своем
нетерпении стремления во всем подражать Западу.
В этом отношении очень примечательны петровские указы о введении в России европейского
платья — башмаков, чулок, коротких кафтанов, париков… Для тех, кто эти указы не выполнял,
предусматривались и кнут, и каторга, и зачисление в солдаты, и даже смертная казнь! Можно ли в
этих крайне неразумных и крайне унизительных для целой нации указах видеть движение «от
небытия к бытию» (так характеризовали всю деятельность Петра его восторженные сторонники),
ощущать в них гениальный дух «великого человека» (слова историка С. М. Соловьева)? Более
видится в них нелепая и мелочная вздорность посредственности, потерявшей голову от
собственной всесильной власти.
Но эта вздорность обернулась для России подлинной трагедией, так как расправы за
несоблюдение этих указов были воистину драконовские. Именно из-за них вспыхнул народный
бунт в Астрахани в 1705 г. Несколько позднее Петр смягчил эти требования и позволил русскому
человеку, уплатив определенный налог, ходить в привычной для него одежде и даже оставаться
при бороде. Но это послабление было вызвано более корыстными интересами, чем уважением к
собственному народу.
Особо надо сказать о том впечатлении, которое производит Петр I своими деяниями. Любой
человек, поверхностно знакомый с эпохой царя-реформатора, невольно испытывает к его
деятельности восторженный интерес и симпатию: гром побед, выход к морям, российские гордые
вымпелы на бурных волнах, развитие науки, промышленности и искусства, широко распахнутые в
Европу окна и двери…
Но стоит пристальней и глубже вглядеться в события «тех славных дней», как симпатия к царю
сменяется на чувства едва ли не противоположные. Так, Пушкин, приступая в 1831 году к
написанию «Истории Петра I», был полон бурного восторга и хотел восхвалить самодержца, как
это он сделал в поэмах «Полтава» и «Медный всадник».
Но более тщательное знакомство с деяниями царя-реформатора не оставило от этого восторга и
следа: Пушкин возненавидел Петра и называл его не иначе как протестантом, тираном и
разрушителем. И у него уже не было желания слагать хвалебные песни в честь той поры, когда
«Россия молодая мужала гением Петра». Задуманная поэтом книга так и не была написана.
Польский историк Казимир Валишевский в творческом и эмоциональном аспекте почти буквально
повторил путь Пушкина — от восторга к глубокому разочарованию. Начав писать свой труд о
Петре с твердой убежденностью в его гениальности и особой исключительности его деяний, он,
по мере изучения исторических материалов, заметно охладел к своему герою, его сподвижникам
и его преобразованиям. И хотя книга о Петре была дописана, но многие неприглядные факты из
жизни русского царя, опустить которые автор не мог, не ставя под сомнение свою объективность,
серьезно исказили первоначальный замысел. После прочтения этой книги перед читателем
предстает не герой, как хотелось того Валишевскому, а довольно посредственный государь, бездарный полководец, сомнительный преобразователь и в высшей степени безнравственный
человек.
Не жаловали Петра и первые российские историки — М. М. Татищев и Н. М. Карамзин, плохо
относился к нему и последний русский император Николай II, отдавая предпочтение отцу Петра,
царю Алексею Михайловичу, как разумному правителю, осторожному в своих нововведениях.
Но, с другой стороны, можно назвать длинный ряд имен тех, кто относился и продолжает
относиться к Петру I с особым чувством искреннего восхищения и уважения: Г. Р. Державин,
С. М. Соловьев, В. И. Буганов, Н. И. Павленко. Для них его заслуги перед Россией и историей
неоспоримы.
Но не будем углубляться в эти почти трехвековые споры историков, а зададимся иным, несколько
неожиданным вопросом: был ли Петр I русским человеком?
Вопрос этот не столь абсурден, как кажется на первый взгляд. И задавать его впервые стали не
сейчас, а более трехсот лет назад, но большей частью шепотом. Со страхом и смятением в сердце,
глядя на странные причуды и страшные забавы царя, русские люди почувствовали смутное подозрение…
1 «НЕПРИСТОЙНЫЕ РЕЧИ» О РОССИЙСКОМ ГОСУДАРЕ
Петровские времена памятны не только реформами, созданием армии и флота, изнурительными
войнами, но и многочисленными кровавыми казнями стрельцов, старообрядцев и иных людей,
противящихся необдуманной и излишне жестокой «европеизации» России.
Среди этих многочисленных государственных преступников (преступников ли?) можно выделить
наиболее безобидных из них, но которых почему-то преследовали с особой настойчивостью и
предавали самым мучительным казням. Это были те, кто говорил «непристойные речи» о
государе-реформаторе или же слушал их, но не доносил правительственным органам. Вначале
такими людьми занимался приказ Тайных дел, но впоследствии, из-за увеличения подобных дел,
был создан особый Преображенский приказ тайных дел, во главе которого стоял печально
знаменитый «князь-кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский.
За «непристойные речи» против государя секли кнутом, пытали, резали языки и рвали ноздри,
клеймили, казнили лютой казнью, отправляли на каторгу и в ссылку, отдавали в солдаты. Но до
самой смерти Петра эти «речи» все множились и с упорной настойчивостью повторялись русским
народом, видевшим в царе не отца нации, а жестокого тирана, обрекшего своих подданных на
многочисленные и, главное, бессмысленные страдания.
Так что же непристойного говорил русский народ о своем благоверном царе-батюшке?
Говорили разное. Религиозно и мистически настроенные люди видели в Петре антихриста и,
воспламенившись фанатичной верой, всенародно проповедовали об этом. Книгописец Григорий
Талицкий написал и даже издал книгу, в которой доказывал дьявольскую природу Петра
ссылками из Апокалипсиса. Он предложил целую программу сопротивления царю-антихристу:
следовало, прежде всего, прекратить платить налоги и подати, отказаться от выполнения
государственных повинностей, упорно отвергать все нововведения. Кроме этих пассивных мер
Талицкий предлагал и активные: стрельцы со всего государства должны были собраться в Москве
и свергнуть ненавистного царя.
За это сочинение Талицкий был предан мучительной казни: вначале его «коптили» над огнем, а
потом четвертовали. Но даже и такие жестокие меры не помогали — «непристойные речи» о том,
что на троне сидит антихрист, повторялись повсеместно
Но чаще всего русский народ говорил о том, что царя подменили. И эти слухи упорно держались и
среди аристократов, и среди духовенства, и среди крестьян. Вся Россия на разный лад говорила о
подмене. Вот несколько примеров таких толков.
Неизвестный собеседник крестьян Семенова и Ветчинкина утверждал, что Петр не настоящий
царь, а немец, Лефортов сын, в доказательство чего приводилось введение в стране немецкого
платья.
Монах Чудова монастыря Феофилакт говорил следующее: «Государь де не царь и не царского
поколения, а немецкого… Когда были у государыни царицы Натальи Кирилловны сряду дочери, и
тогда государь, царь Алексей Михайлович, на нее, государыню царицу, разгневался: буде ты мне
сына не родишь, тогда де я тебя постригу. А тогда де она, государыня царица, была чревата. И
когда де приспел ей час родить дщерь, и тогда она, государыня, убоясь его, государя, взяла на
обмен из немецкой слободы младенца мужеска пола из Лефортова двора…»
Крестьянка Арина в 1716 году поведала такую легенду о Петре: «Государь не русской породы и не
царя Алексея Михайловича сын, взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца на
обмену. Царица де родила царевну и вместо царевны взяла его, государя, а царевну отдали
вместо ево».
В 1701 году крепостной крестьянин Ф. Степанов, слушая жалобы односельчан на тяжелое
положение, заявил, что «государя де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит
немчин. Вот де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б он был государь, стал ли б так свою
землю пустошить?»
Ржевская крестьянка Анна говорила мужу в 1703 году: «Это де не наш царь. Это де немец. А наш
царь в немцах, в бочку закован да в море пущен».
Белевский крестьянин Григорий Анисифоров говорил в 1705 году: «Нашего государя на Москве
нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу».
Говорили о подмене русского царя и иностранцы. Маримьяна Андреевна Полозова, повивальная
бабка, рассказывала писарю Козьме Бунину, пригласившему ее на роды своей жены: «Муж мой
покойный был на службе в Архангельске, и жила я с ним в том городе лет тому тринадцать (в
1710 г.), хаживала для работы к англичанину Матиасу. Прихаживали к Матиасу иноземцы и
разговаривали то по-немецки, то по-русски. «Дурак де русак! — говаривал бывало англичанин, —
не ваш де государь, а наш! Вам (русским) нет до него дела!».
Говоря о подмене государя, Маримьяна пояснила, что «не только де я ведаю, ведают де и многие
господа и другие, но не смеют о сем говорить. Еще ж де, когда я была у города Архангельского,
сказывал де мне иноземец с клятвою, что сей царь подлинно наш (т. е. иноземец) природный, и
посмотри де, какая от него нам будет милость».
Стоит обратить внимание на одну интересную деталь. «Непристойные речи» о государе русский
народ стал говорить не со дня его рождения, а значительно позднее. В 1691 году — этот год
следует запомнить! — боярин князь А. М. Голицын был лишен боярства и записан в «боярские
дети» «за многие неистовые слова» против царя. Его теща А. Хитрово была сослана в монастырь,
ее братья Степан и Алексей Собакины были лишены звания стольников и сосланы в свои вотчины.
Надо сказать, что стольники были наиболее близкие к царю люди, руководившие различными
дворцовыми службами и имевшие наиболее полные сведения о дворцовых делах. Что же такое
знали Собакины, что их вместе с ближайшими родственниками отправили в опалу?
В этом же году от двора был удален и другой стольник, П. Неплюев. Вместе с ним в опалу были
удалены его брат и зять.
В 1694 году в Преображенском умирает от пыток Петр Абрамович Лопухин Большой, родственник
супруги Петра, царицы Евдокии. Дело его не сохранилось, но по записям современников явствует,
что он навлек на себя недовольство царя во время Кожуховского похода[1], высказав какое-то
неприятное ему мнение. Что же это были за слова, из-за которых виновного подвергли
смертельным пыткам?.. Как кажется, это и были первые «непристойные речи». Не мог ли Лопухин
усомниться в подлинности Петра? Именно после этой казни и был учрежден Преображенский
приказ тайных дел и начал свою неутомимую кровавую работу, которая продолжалась полных три
десятилетия, до кончины Петра.
В самом начале 1695 года в приказе уже разбирается следующее дело — боярина Кондырева,
резко осуждавшего царя. И год от года количество таких дел все увеличивалось — «непристойные
речи» повторяла вся Россия.
Историкам XVIII–XX вв. эти дела Преображенского приказа были известны, но никогда не
подвергались серьезным исследованиям. Одни, очарованные величием царя-преобразователя,
относили эти слухи на счет бессильной ярости невежественных его противников из среды
церковников и стрельцов. Другие не решались поднимать эту тему, поскольку всегда она шла
вразрез с доминирующей официальной концепцией исторического значения Петра. К тому же в
XVIII–XIX вв. признание Петра I «подмененным» ставило под сомнение легитимность правящей
династии Романовых. В XX веке Петр попал под покровительство советской государственной
идеологии и стал историческим столпом России. В этих условиях было бы безрассудно касаться
подобного вопроса.
В силу этого слухи о подмене царя так и не были признаны официальной исторической наукой
хотя бы как версия и были отнесены к разряду, пусть и массовых и устойчивых, но все же
невежественных и вздорных народных сплетен.
Писали о подмене царя и иностранцы и даже называли возможных кандидатов на роль двойника.
Но эти сочинения никогда на русский язык не переводились и в России не издавались. Тем самым
подчеркивалось пренебрежительное отношение к ним, как измышлениям самого низкого рода.
Поэтому проанализировать их или же дать некоторые выдержки из этих сочинений не
представляется возможным.
Казимир Валишевский также считал подмену Петра выдумкой. «Нет ничего удивительного, —
замечает он, — что легенда задумала превратить его в подкидыша, сына родителей-иностранцев:
настолько сильно и во всех отношениях не подходит он к той среде, в которой родился! Он был
свободен от всяких предрассудков, а его москвичи были полны ими; они были религиозны до
фанатизма, он — почти вольнодумец; они опасались всякого новшества, он неустанно стремился к
всевозможным нововведениям; они были фаталисты, он — человек инициативы; они стойко
держались за внешность и обрядность, он доводил в этом отношении свое пренебрежение до
цинизма; и наконец, и в особенности, они — вялые, ленивые, неподвижные, словно застывшие от
зимнего холода или заснувшие нескончаемым сном, он — сгорающий, как мы видели,
лихорадкой деятельности и движения, насильственным образом заставляющий их очнуться от их
оцепенения и спячки ударами палки и топора».
И хотя в приведенном отрывке Валишевский довольно эмоционально признает резкое отличие
Петра от типичного русского человека того времени, но в дальнейшем он с такой же страстью
доказывает, что Петр — типичный сын своего народа. Поэтому едва ли стоит серьезно относиться
к этому, более художественному, чем научному, исследованию польского историка. Для нас
важно то, что Валишевский все же не обходит молчанием некоторые устойчивые слухи
относительно происхождения Петра, а пытается — пусть и кратко — найти им правдоподобное
объяснение. Правда, применяет он при этом весьма странные логические построения: хотя ничего
русского в Петре нет, все равно он для Валишевского самый русский человек!
Но, несмотря на то что версия подмены полностью отрицается многими историками, трудно
согласиться с тем, что подобные слухи являлись всего лишь сплетнями. Слишком много в жизни
Петра темных пятен, непонятных и необъяснимых поступков, слишком явно он презирал
собственный народ и веру предков, слишком откровенно тянулся ко всему иностранному. Хотя и
живем мы сейчас во времени со стертым понятием национальной и исторической идентичности,
но все же подобное поведение настораживает нас, когда вдруг обнаруживается у высших
государственных лиц. Тем более подобное поведение заставляло задумываться современников
Петра I и искать тому разумные объяснения.
Попробуем беспристрастно разобраться в этом вопросе и выяснить, что же заставило русский
народ сомневаться в подлинности своего царя.
В это же время Петр меняет свою подпись. Если раньше он подписывался Petrus, т. е. использовал
латинизированный вариант своего имени, что говорит о его знакомстве с латинским языком,
которому его мог обучить Менезис, то после 1692 года он именует себя Piter.
Как отметили современники, «на двадцатом году жизни» (т. е. в 1691–1692 гг.) у Петра
неожиданно появляется заболевание — «трясение головы», страшные и мучительные судороги
лицевых мышц, продолжавшиеся порой по нескольку часов. Штахлин, еще один иностранный
биограф Петра, их описывает следующим образом:
«Известно, что монарх этот с молодости и до самой смерти был подвержен частым и коротким
приступам довольно сильных мозговых припадков. Подобные припадки конвульсий приводили
его на некоторое время, иногда на целые часы, в такое тяжелое состояние, что он не мог выносить
не только присутствия посторонних, но даже лучших друзей. Пароксизм этот всегда предвещался
сильной судорогой шеи с левой стороны и неистовым подергиванием лицевых мускулов.
Вследствие того — постоянное употребление лекарств, иногда странных, вроде порошка,
31
приготовленного из желудка и крыльев сороки. Вследствие этого же — привычка спать, положив
обе руки на плечи ординарца».
Русские современники Петра, несколько более сдержанные в описании болезни царя, говорили,
что он «голову запрометывал и ногою запинался». Впоследствии эти приступы стали
сопровождаться взрывами необузданного гнева и бешенства. Известен случай, когда он гнался с
обнаженным кортиком за пажом и чуть не убил его, лишь за то, что тот неловко снял с него
ночной колпак и при этом дернул его за волосы.
Это нервное заболевание, как предполагают историки, развилось в Петре из-за потрясений,
испытанных во время стрелецкого бунта 1682 г. и во время отстранения Софьи от власти в 1689 г.
Но вряд ли это верно — слишком значительный срок прошел после этих событий, поэтому
причину заболевания надо искать в другом.
Француз Невиль, приехавший в Москву летом 1689 г. и покинувший ее в конце того же года,
нервного заболевания у семнадцатилетнего Петра не заметил и в своих записках писал
следующее: «Царевич Петр был коронован к удовольствию всей России; этот государь очень
приятен и строен, судя по живости его ума можно бы ожидать великих дел от его правления, если
бы он получил хорошее руководство».
Если бы Петр Алексеевич страдал в это время нервным тиком, то это не ускользнуло бы от
внимания Невиля и нашло бы место в его записках. Поэтому можно предположить, что это
заболевание появилось лишь у двойника Петра и объясняется тем огромным нервным
потрясением, которое ему пришлось испытать, когда его заставили выдавать себя за царя.
Обращает на себя внимание то, что Невиль не отметил и высокого роста Петра (рост Петра
превышал два метра). Похоже, что московский царь в это время ничем особенным не отличался
от прочих людей.
Спустя три года до Невиля доходят новые сведения о внешнем виде Петра и его занятиях, и он
заносит их в свои записки, помещая в предпоследней главе «Современное состояние Московии»:
«Единственное его достоинство — жестокость; глаза его, хотя и большие, но имеют вид
растерянный; так что на них тягостно смотреть; голова постоянно качается, хотя ему всего
двадцать лет, а его развлечения заключаются в устройстве драк между приближенными, а зимой
— купанья их в проруби, а также в колокольном звоне и пожарах».
Контраст между Петром, которого он видел в 1689 г., и тем человеком, о котором ему рассказали
спустя три года, разительный! Изменился если не внешний вид царя, то его внутреннее состояние:
вместо прежней живости у него появилась растерянность и неуверенность в себе. Да и вкусы его
огрубели — он стал более плебеем, чем аристократом, что и проявилось в виде интереса к
низменным забавам.
Фоккеродт, несмотря на свое уважение к монарху, также отметил его необыкновенно грубые
вкусы: «У него не было ни малейшего вкуса в удовольствиях, так же как и в других вещах,
служащих людям для украшения и развлечения: он вовсе не понимал разборчивости в том. Все
его развлечения имели в себе что-то грубое и неприятное. Самые непристойные виды забав
нравились ему больше всего, и ничто не приводило его в такое восхищение, как возможность
насильно принудить людей сделать или вытерпеть что-нибудь противное их природе. У кого было
природное отвращение к вину, маслу, сыру, устрицам и подобным кушаньям, тому при всяком
случае набивали рот этими вещами, а кто был раздражителен и всего более корчил рожи при
этом, тот наиболее и потешал Петра I; оттого многие совсем не раздражительные от природы
притворялись такими, чтобы тем заискивать в нем».
Такой же грубой и неумеренной была и страсть Петра к тушению пожаров. Влечение это
обнаружилось в нем в том же 1692 году и имело какой-то болезненный характер. Петр бросал все
32
свои дела ради тушения пожаров и занимался этим с каким-то нездоровым азартом. Несомненно,
это была пиромания в самой крайней форме. Вот один из характерных примеров. 9 декабря 1694
года скончался Павел Менезис, первый наставник Петра Алексеевича. Похороны состоялись в
Немецкой слободе, и генерал-майора русской службы в последний путь провожали с
торжественными воинскими почестями. Для участия в них были «наряжены» по три роты от
Преображенского, Семеновского, Бутырского и Лефортовского полков. Церемония погребения
началась в 10 часов католической службой и должна была продолжаться весь день. Но в начале
церемонии пришло известие о том, что на Покровке начался пожар. Петр немедленно покидает
дом и семью покойного и с несколькими офицерами и солдатами бросается на тушение огня.
Похороны прерываются на неопределенное время, видимо, к большому недоумению и даже
обиде присутствующих. Спустя два часа, так и не дождавшись Петра, церемонию вновь
возобновляют. Патрик Гордон, записавший в своем дневнике этот случай, деликатно умолчал о
том, явился ли царь на продолжение церемонии или нет. Эта сдержанность дает повод думать,
что Петр так и не проводил своего наставника в последний путь.
Кроме страсти к тушению пожаров, такую же болезненную тягу Петр испытывал к выдиранию
зубов и к препарированию трупов. Вырванные им зубы он складывал в специальные мешочки,
которые зачем-то бережно сохранял, и после его смерти они обнаружились в его личных вещах
вместе с набором специальных щипцов.
Особенно отталкивающей видится страсть Петра к анатомированию. Во время своих заграничных
путешествий он обязательно посещал анатомические театры и с каким-то удовольствием подолгу
разглядывал препарированные трупы и различных уродцев, заспиртованных в банках, и покупал
их для свой Кунсткамеры. В Амстердаме во время подобного посещения ему так понравился
заспиртованный младенец, что он вытащил его из банки и поцеловал в губы.
В Лейдене, во время осмотра другого анатомического театра, Петр, заметив брезгливость на
лицах некоторых русских из своего сопровождения, пришел в такую ярость, что заставил их
зубами разрывать мышцы на препарированном трупе, выставленном как один из экспонатов
этого театра.
Казнив свою любовницу Гамильтон, он поднял за волосы ее отрубленную голову, поцеловал в
губы и стал давать своей свите некоторые пояснения, показывая вены и кости перерубленной
шеи.
Когда в 1715 г. умерла царица Марфа Апраксина, вдова его брата Федора, славившаяся своей
безупречной жизнью, Петр принял участие в ее вскрытии, желая убедиться, сохранила ли она
свою непорочность.
В этом же году 22 октября умерла после родов и принцесса Шарлотта Вольфенбюттельская,
супруга его сына Алексея. Тело усопшей было вскрыто на другой день по кончине в присутствии
царя. Согласно записи в «Журнале», в котором отмечались все события, имевшие место в жизни
царя, Петр «смотрел анатомию кронпринцессы».
Знакомясь с подобными «анатомическими деяниями» Петра, следовало бы откровенно назвать
великого преобразователя России бесчувственным животным, лишенным самых элементарных
понятий о границах приличного. Но, скорее всего, здесь нечто иное: это был человек с
изуродованной психикой, имевший явные патологические наклонности.
В 1710 году Петр устроил шутовскую свадьбу своего карлика Якима Волкова. После венчания и
торжественного пира, на который были свезены карлики со всей России, молодожены были
отведены в спальню, куда последовал и сам Петр. Историки деликатно умолчала о цели его
странного визита в столь интимное место и в столь неподходящее время, но, как можно
предположить, это было болезненное любопытство, которое он даже не стремился скрыть от
окружающих.
33
Известен его указ 1718 года о приобретении различных монстров и уродов по всей России для
пополнения коллекции Кунсткамеры. Петр определил и плату тем, кто доставит подобные
экспонаты: за мертвого урода человеческого — по десяти рублей, скотского — по пяти рублей,
птичьего — по три рубля. За живых: за человеческого — сто рублей, скотского — пятнадцать,
птичьего — семь; ежели будет «гораздо чудное», то обещано больше. За утайку таких монстров
был положен штраф в десять раз больше против указанной платы.
Несомненно, что только человек с явными психическими отклонениями мог повелеть подобное.
Фоккеродт по поводу странных увлечений Петра откровенно заметил: «До конца его жизни
самым приятным его занятием было точение (на токарном станке), дергание зубов, выпускание
воды у больных водянкой и другие подобные фокусы».
Просматривая литературу о Петре, невозможно не обратить внимания на то, с какой охотой
многие авторы приписывают ему первенство почти во всех видах деятельности: Петр первый
кораблестроитель, первый организатор регулярной армии, первый законодатель, первый учитель
русского народа, первый дипломат, флотоводец, полководец и т. д. Но, выставляя Петра на
первое место в масштабных военных и политических сферах, авторы не забывают и о мелочах, и
Петр становится пионером в деле учреждения парусного спорта, первым организатором
правильного сельского хозяйства, первым врачом, ветеринаром и даже первым овцеводом!
Странно, что этот хор откровенных льстецов не назвал его первым стоматологом, первым
специалистом в области физической патологии и первым анатомом России. Видимо, даже у самых
восторженных почитателей Петра не хватило духа связать его болезненные наклонности с
подлинным научным интересом.
В этом же 1692 г. Петр совершает свой наиболее странный поступок. 14 мая за три часа до
рассвета умирает его младший семимесячный сын Александр (родился 3 октября 1691 г.), и в этот
же день его погребают в Архангельском соборе. На похоронах Петр не присутствовал, хотя
находился в этот день в Москве[13].
Чем можно объяснить его отсутствие? Охлаждением или даже неприязнью к семье, крайней
«занятостью» на дружеских пирушках, которые стали с этого года неотъемлемой частью его
жизни, или очередным сборищем «всепьянейшего и всешутейшего собора», который начал свою
деятельность примерно в это же время? Но едва ли любой из этих поводов способен извинить
Петра.
О настоящей причине его отсутствия на похоронах сына догадаться не трудно: он панически
боялся появиться перед царской семьей и быть разоблаченным.
В этом же 1692 году современники отметили его охлаждение к жене Евдокии Лопухиной. Хотя она
и побывала, согласно документам, летом этого года в Переславле на торжествах по случаю
завершения строительства флотилии, вряд ли это способствовало укреплению супружеских
отношений. Занятый своими кораблями, плаванием по озеру и военными маневрами, Петр едва
ли обращал на нее внимание.
После знакомства с немкой Анной Моне, которое, по некоторым источникам, состоялось в этом
же году, Петр окончательно оставляет свою жену. Через несколько лет, по возвращению из
заграничного путешествия в 1698 году, Петр отправляет ее в монастырь. Евдокия была уверена,
что Петра подменили, но ее мнение, которое относили к пристрастным, по причине перенесенных
ею незаслуженных обид и унижений, никогда не принималось всерьез.
Переписка Петра с Евдокией не сохранилась. На основании этого многие историки делают вывод
о том, что Петр вообще не писал своей жене и был к ней довольно холоден с первого дня
совместной жизни. Но при внимательном чтении личных бумаг Петра невозможно не обратить внимания на одно письмо, которое, как считается, адресовано его матери, царице Наталье
Кирилловне, и датировано августом 1693 года:
«Радость моя! По писму твоему ей-ей зело опечалился, потому тебе печаль, а мне какая радость?
Пожалуй, зделай мене беднова без печали тем: сама не печалься, а истинно не заживусь. А
словесно о нашем пребывании известит Федор Чемаданов. А у нас по се время все здорово
малитвами твоими».
Судя по слишком интимному обращению, письмо это адресовано не матери, а Евдокии, и отнести
его следует к 1689–1691 гг. Это небольшое послание свидетельствует о взаимных нежных чувствах
и, как можно предположить, послано Петром из одного из потешных походов. Он утешает
загрустившую в кратковременной разлуке Евдокию обещанием того, что не задержится слишком
долго — «истинно не заживусь».
Письмо это, к сожалению, единственное. Но все же оно дает довольно яркое представление о
взаимных чувствах Петра и Евдокии, которые никак не укладываются в позднейшую официальную
версию их отношений.
Возможно, Петр испытывал симпатию к иностранцам и до 1692 года, но имел достаточно
политической мудрости и такта, чтобы этим чувством не раздражать своих русских подданных и
духовенство. В этом он был похож на своего отца, царя Алексея Михайловича, который широко
привлекал иностранцев на государственную службу и щедро оплачивал их труд, но все же более
считался со своими соотечественниками, чем и приобрел славу ревнителя отечественного
благочестия и веры.
В 1689 году, сразу же после победы над Софьей, Петр издает указ с запрещением иностранцам
приезжать в Россию без царского позволения. В таком шаге видится разумная осмотрительность
государственного мужа. России нужны были специалисты, а не шайки искателей приключений,
поэтому въезд иностранцев следовало регулировать и вызывать их, исходя из потребностей
страны.
Одновременно с этим из Москвы удаляются иезуиты, как наиболее деятельные и ревностные
сторонники папского престола, которые, несомненно, беспокоили иерархов православной церкви
своей неутомимой пропагандой.
18 декабря 1689 года генералы русской службы Менезис, Гордон и де Граам вместе с другими
католиками из Немецкой слободы обратились к Петру с просьбой допустить в Москву
католических священников. Несмотря на теплое отношение к этим людям, Петр отказал в их
просьбе.
В этом же году последовала странная казнь, которая редко упоминается в исторических
исследованиях, посвященных царствованию Петра. В октябре месяце в Москве, на Болоте, был
заживо сожжен лютеранин Квирин Кульман, обитатель Немецкой слободы. Родом он был из
Силезии, получил достаточно хорошее образование, но уже в молодости обнаружил признаки
повышенной мистической экзальтации и расстройства ума. Кульман путешествовал по Европе,
был в Иене, Амстердаме, Лейдене, Париже, Лондоне, даже в Константинополе и в Смирне. Из
многих городов был изгнан как богохульник и негодяй.
В 1685 г. Кульман появился в Москве и тайно стал выдавать себя за пророка. Царевна Софья
приказала его взять под стражу и допросить. На допросах Кульман утверждал, что «приехал в
Москву по гласу ангела, который явился ему в Амстердаме в белых одеждах и велел немедленно
отправиться в Россию для исполнения предначертаний свыше; если же в Москве его не
послушают, возвратиться назад, к жене, которая в пророчестве была искусней его самого».
К Кульману с осуждением относились и лютеранские пасторы Немецкой слободы и
высказывались за его казнь. Софья не успела распорядиться его судьбой, и это дело закончилось при Петре и по его повелению. Это единственный случай, когда Петр осудил иностранца за его
отступничество от веры. Впоследствии он предавал казням исключительно русских людей за их
религиозные убеждения, но иностранцам в этом вопросе предоставил полную свободу.
Когда в 1690 году у Петра родился сын Алексей, в Грановитой палате был устроен «радостный
стол» — обед, на который был приглашен Петром и весьма уважаемый им генерал Гордон. Этому
неслыханному ранее делу— приглашению к царскому столу иноземца-ка-толика — воспротивился
патриарх Иоаким. Петр проявил деликатность и уважение к его мнению, и Гордон не был
допущен к столу. В то же время Петр проявил особую деликатность и по отношению к
обиженному генералу: на другой день он устроил обед специально для Гордона в одном из своих
загородных дворцов и проявил к нему особую любезность.
В этом же году Иоаким умер и состоялись выборы нового патриарха. Петр хотя и имел
собственное мнение по поводу того, кому отдать патриарший престол, все же разумно уступил и
позволил, вопреки своему желанию, вместо просвещенного Маркела, митрополита Псковского,
избрать Адриана, митрополита Казанского, известного ревнителя старины.
Подобные действия, направленные на укрепление авторитета и единства православной церкви,
которые имели место в первые годы после отстранения Софьи, можно рассматривать как некую
временную уступку Петра духовенству, той силе, которая помогла ему в борьбе за трон и дала ему
реальную власть. Возможно, это и так, но в то же время они говорят о том, что Петр был склонен к
компромиссу и был более гибким политиком, чем в последующие годы.
Но эти же действия можно рассматривать и под другим углом зрения и сделать вполне
обоснованный вывод о том, что он, как и его отец, был искренним ревнителем чистоты
православия и нравов своего народа.
Для правильного понимания религиозных чувств Петра необходимо иметь представление о том,
как православные иерархи относились к нему и какие надежды они на него возлагали. В этом
плане весьма показательны события осени 1689 года. Во время противостояния Петра и Софьи,
когда еще чаша весов не склонилась явно на чью-либо сторону, «самодержица» послала
патриарха Иоакима в Троице-Сергиеву лавру для примирения ее с братом. Но патриарх пренебрег
своей высокой миссией и примкнул к Петру. Этот поступок святителя русской церкви значительно
усилил авторитет Петра и, в конечном счете, способствовал его быстрой победе.
Решение патриарха, зная его непреклонность в делах веры, едва ли можно связать с какими-либо
корыстными интересами или опасениями за свою жизнь. Скорее всего, это был сознательный
выбор для пользы православной церкви, которая в этот момент остро нуждалась в поддержке.
Василий Васильевич Голицын, просвещенный и европейски образованный человек, фаворит
«самодержицы» Софьи был склонен к объединению западной и восточной церквей и имел около
себя кружок искренних сторонников подобных идей. После смерти Иоакима предусматривалось
избрание в патриархи Сильвестра Медведева[14], одного из деятельных сторонников
«самодержицы», который при поддержке Голицына и начал бы осуществление планов
религиозной унии. Скорее всего, подобное тяготение к Европе и католичеству испытывала и
Софья. Именно это и оттолкнуло Иоакима от нее, и он отдал предпочтение более ревностному
православному христианину Петру. В нем он ожидал найти энергичного сторонника своим планам
укрепления православия в Московском государстве.
Надежды патриарха вполне оправдались. Придя к власти, Петр поменял церковную политику и
поддержал наиболее консервативную часть духовенства. Софья была пострижена в монастырь,
Голицын отправлен в ссылку, сторонники их были заключены в тюрьмы.
11 февраля 1691 года, после страшных пыток, был казнен и Сильвестр Медведев, идеолог
реформации православной веры. Преследуя цели искоренения униатских настроений среди части
духовенства и стремясь предотвратить еще один назревающий церковный раскол, церковь пошлана такой необходимый шаг. Но не исключено, что сторонниками казни старца Сильвестра были не
только православные иерархи, но и сам Петр, видя в этом единственную возможность избежать
новых религиозных потрясений внутри государства. В этом случае уместно считать его
убежденным защитником православия.
Сторонником религиозной унии восточной и западной церквей был и первый воспитатель Петра,
Менезис. Есть очень много свидетельств, говорящих о том, что Менезис в Риме в 1673 году вел
тайные переговоры по этому вопросу и был уполномочен на это самим Алексеем Михайловичем.
Так, например, секретарь Менезиса, саксонец Рингубер, в записке папе Иннокентию XI, поданной
в 1679 году, прямо утверждал, что Матвеев, отправляя посольство в Рим, имел тайное намерение
посредством учащения сношений с папой достигнуть соединения церквей. То же самое
утверждалось и в записке кардиналу Алтиери, и высказывалась надежда на скорое осуществление
этих планов.
В это время над Россией и Польшей нависла реальная угроза турецкого вторжения, поскольку
огромная султанская армия сосредоточилась на Дунае. Возможно, что Алексей Михайлович в
объединение церквей или же в разумном диалоге между ними видел то средство, которое
поможет сплотить силу различных стран и остановить мусульманскую экспансию. Именно к этому
времени относится и заключение русско-польского союза.
Усилия Менезиса в Риме к ощутимым результатам в деле объединения церквей не привели. Но
все же он сохранил приверженность этой идее, и всю оставшуюся жизнь искренне сожалел о
своей неудаче при папском дворе. Скорее всего, по причине приверженности к унии, он хотя и
занял в 1689 году достаточно высокую армейскую должность, но не стал первым человеком в
ближайшем окружении царя. Этому противились, как можно предположить, иерархи
православной церкви. Под влиянием патриарха и под влиянием собственного религиозного
чувства Петр не решился или же сознательно не хотел вновь приблизить к себе Менезиса, как
ревностного сторонника идей, которые считались еретическими.
Перед своей смертью патриарх Иоаким оставил завещание, которое можно рассматривать как
программу дальнейших действий царя Петра в государственной и церковной областях.
Несомненно, он видел в молодом царе своего единомышленника и искреннего ревнителя
святоотеческих устоев, поэтому советовал ему сторониться иноземцев и более полагаться на
своих русских подданных.
Похоже, что до 1691 года Петр неукоснительно следовал советам патриарха, которые вполне
совпадали с его собственными убеждениями. Хотя в исторической науке и распространено
мнение, что Лефорт и Гордон стали его любимцами сразу же после низвержения Софьи, но этому
нет документальных подтверждений, и, скорее всего, их приблизил к себе лишь двойник Петра.
Подобное сдержанное (пусть и внешне) отношение к иностранцам и твердая позиция в делах
веры говорят о том, Петр не только умел разумно выстраивать взаимоотношения со своими
подданными, но и имел определенные убеждения. В то же время он умел уступать и не проявлял
излишнего упрямства даже в принципиальных вопросах и тем самым счастливо избегал
умножения количества своих врагов.
В скором времени все эти полезные для истинного правителя качества бесследно исчезнут и Петр
предстанет перед современниками как крайне упрямый и крайне грубый в своих действиях
человек, не умеющий, а возможно и не желающий, находить со своими подданными общий язык.
Уже через три года после прихода к власти присущее ему уважительное отношение к мнению
своих подданных и их религиозному чувству сменяется каким-то озлобленным глумлением над
православием, над собственным народом и над его обычаями. Около Петра быстро собралась
«компания», состоящая из иностранцев и тех русских людей, которые оторвались от своих
православных и национальных корней. И вслед за этим возникает «всешутейший и всепьянейшийсобор», на котором осмеянию предается христианская вера, и прежде всего православие. Чего
стоит постоянно пьяный «патриарх» Никита Зотов, одетый в церковные ризы, с крестом,
сделанным из двух курительных трубок и Священным Писанием, внутри которого были
помещены «скляницы» с вином и водкой! Омерзительные попойки этого сборища и еще более
омерзительные развлечения, которым они предавались вместе с Петром, едва ли совместимы с
религиозным чувством, которое демонстрировал русский царь до этого.
Во время первого заграничного путешествия Петр, едва успев покинуть пределы России, без
стеснения порочит своих подданных, выставляя их невеждами, дикарями и безнравственными
людьми. Находясь в Голландии, он показывает какое-то удивительное уважение к голландцам,
даже откровенную симпатию к ним, к их законам и привычкам. Но к своим соотечественникам у
него лишь ненависть и презрение. Князь Иван Степанович Шаховской и Александр Алексеевич
Левонтьев, сопровождавшие Петра в заграничном путешествии, высказали пожелание, чтобы
царь более заботился о своем престиже перед иностранцами. Петр так рассвирепел на них за этот
вполне оправданный совет, что приказал заковать их в кандалы и хотел тут же казнить, но этому
воспротивились голландские административные лица, ссылаясь на свои законы. Тогда Петр велел
отослать одного из них в Ост-Индию, а другого в Суринам. Дальнейшая судьба этих царских
волонтеров осталась неизвестной.
Здесь же, в Европе, Петр торопится заявить, что намерен одеть русских в европейское платье и
заставить их брить бороды. И сразу же по возвращению он твердо и жестко, с какой-то
откровенной тупостью или глумлением осуществляет задуманное, собственноручно обрезая
бороды у аристократов. Затем бороды стали резать на всем необозримом пространстве России.
Кроме бород отрезались и полы длиннополых русских кафтанов и их широкие рукава, для чего
при въезде в города ставились специальные заставы. Запрещалось шить русское платье, седла,
строить привычные дома, печи и даже делать лодки по русским образцам. Меры грубые,
унизительные, характеризующие Петра как недалекого и крайне упрямого человека, не
имеющего прочных связей с национальными традициями. Впоследствии многочисленные и не
слишком умные почитатели Петра и люди, бесчувственные к национальному унижению,
рукоплескали ему за подобные ничтожные «деяния», усматривая в них проявления истинного
просветительского духа.
Совершенно неожиданно и необоснованно у него появляется презрение к собственному народу,
которое он выразит известной фразой, записанной брауншвейгским резидентом в СанктПетербурге Вебером: «Сам царь, вполне понимающий превосходным умом своим недостатки
своих подданных, называет их стадом неразумных животных, которых он делает людьми».
Даже Вебер, донесший до нас эти слова, был несколько сдержанней в своих оценках и не
испытывал к России подобной враждебности.
В этом презрении Петра к русскому народу и нежелании считаться с его культурными
особенностями чувствуется что-то нерусское, какая-то чужеземная неприязнь. И, самое главное,
обозначается она в нем совершенно неожиданно, без каких-либо серьезных видимых причин.
Отрицательный вклад Петра в становление русской нации очевиден даже при поверхностном
взгляде. Можно лишь с сожалением признать, что уровень преобразований, которые он произвел
в России, полностью соответствовал крайне узкому кругозору и скудному духовному уровню
самого преобразователя.
Отличался Петр и страшной безнравственностью, и в этом отношении он не мог быть образцом
для подражания своему народу. Он собственноручно писал непристойные уставы для
«всешутейшего и всепьянейшего собора», награждал участников этого сборища крайне
неприличными и даже гнусными кличками, которые вряд ли можно повторить в печатном
издании. Во время своих выездов за границу он постоянно нанимал женщин для утех или же
требовал от принимающей стороны обеспечить его таковыми. Какие нравственные черты мог
развить такой человек у своего народа? И стоит ли удивляться тому повреждению нравов, которое
укоренилось в России во время его царствования?
Не обладал Петр и мужеством, которое могло бы придать некоторое благородство его
малопривлекательной личности. Известно его постыдное бегство из-под Нарвы, когда он, при
первом известии о появлении Карла XII, бросил свою армию и поспешно бежал в глубь страны.
Повторно бежал Петр от Карла в январе 1708 году, на этот раз из Гродно. Так же трусливо вел себя
Петр и во время Прутского похода, когда, окруженный турками, он настолько потерял
самообладание, что был готов уступить султану за мир — а точнее за спасение своей жизни — все
южные земли, в том числе и Киев, навсегда отказаться от вмешательства в европейскую политику
и вернуть Швеции все завоеванные территории. Единственно, на что не соглашался Петр, так это
на возвращение Петербурга, но взамен он хотел предложить шведам Псков и другие города в
любом месте Центральной России. К счастью всего государства турки удовлетворились лишь
малым — Азовом и другими более мелкими крепостями на побережье Азовского моря. Но в этих,
сравнительно легких, условиях мира нет личной заслуги Петра.
Наследник прусского престола, будущий Фридрих Великий, писал Вольтеру по поводу его книги о
Петре: «Счастливое стечение обстоятельств, благоприятные события и невежество иностранцев
сделали из царя призрак героя; мудрый историк, отчасти свидетель его жизни, приподнимает
нескромной рукой завесу и показывает нам этого государя со всеми человеческими недостатками
и небольшим запасом добродетелей. Это больше не всеобъемлющий ум, всезнающий и
стремящийся все проникнуть, — это человек, руководившийся фантазиями достаточно новыми,
чтобы придать известный блеск и ослепить; это больше не неустрашимый воин, презирающий и
не знающий опасности, но государь малодушный и робкий, которого храбрость покидает в беде.
Жестокий в мирное время, слабый во время войны…».
Как кажется, это наиболее точная характеристика Петра и его достоинств.
После того, как к концу жизни Петра на Балтийском море появился огромный русский военный
флот, а под ружье было поставлено более двухсот тысяч человек, иностранцы о Петре заговорили
в другом тоне и их характеристики стали более лестными. Но подобные комплименты Петру, в
которых видится лишь дипломатическая учтивость, не должны вводить нас в заблуждение. Европа
56
считалась только с сильной Россией, считалась только с ее военной мощью, поэтому и отвешивала
реверансы в сторону Петра, мнение же о нем как о посредственности на троне и его губительных
для нации реформах едва ли изменила.
Мне могут возразить и привести следующий довод: этой военной мощи Россия достигла
благодаря усилиям и твердой политике Петра. Поэтому его и следует считать национальным
гением и титаном отечественного преобразования.
Но едва ли это верно. Как показывает история, любая страна, думающая о своем суверенитете,
непременно заботится о своих военных силах. Для осуществления подобной политики не надо
быть гением, а требуются лишь деньги, человеческие ресурсы и несколько опытных генералов.
Отечественные историки, тем не менее, из того простого факта, что армия в России при Петре
увеличилась в несколько раз, сделали поспешные выводы об огромном уме и прозорливости
Петра. Но армия и флот усилились исключительно за счет страшного разорения народа и страны.
Своим «гением» Петр довел народ до всеобщего обнищания, увеличив подати почти в три раза,
раздув неимоверно чиновничий и полицейский аппарат. Не сумел он справиться с воровством и
мздоимством своих ближайших сподвижников, и это явление в его царствование стало
подлинным бичом народа. Благодаря его «гению» в стране повсеместно распространилось
курение и увеличилось пьянство, в государственных органах управления наблюдалось
необыкновенное засилье иностранцев, страшное мздоимство и продажность. В стране
вспыхивали многочисленные бунты и происходило массовое бегство крестьян от притеснений на
окраины России, а то и в иные страны (в Молдавию, в Польшу, на Кавказ, в Турцию), или уход их в
разбойники, которые в царствование Петра стали страшным национальным бедствием.
Свидетельствует ли подобное положение дел внутри государства о каких-либо административных
талантах Петра? Конечно же, нет! Перед нами неоспоримое подтверждение его полной
бездарности. Военную мощь государства он создал за счет физического и духовного обнищания
своего народа.
Нельзя признать гениальной и внешнюю политику Петра. Под его руководством государственный
корабль, как при сильном шторме, бросало в разные стороны, и он двигался в течение всего
царствования Петра сумбурно, «без руля и без ветрил». Не доведя до логического завершения
войну с Турцией и Крымом и не получив выход к Черному морю, Петр оставил гнить на рейдах
воронежскую флотилию, оставил крепости по Дону и Днепру и бросился очертя голову на север,
где завяз на два десятилетия в шведской войне. Неожиданно прервав войну со Швецией, он
устремляется в Молдавию, где терпит постыдное поражение во время Прутского похода. После
этого Петр еще десять лет продолжает войну со Швецией и наконец-то неимоверными усилиями
побеждает своего северного соседа, но при заключении мира уступает большую часть
завоеванного: возвращает Финляндию, часть Карелии и выплачивает в придачу два миллиона
талеров (двадцать тонн серебра), как компенсацию Швеции за потерянные области и понесенные
жертвы. Так, может быть, с самого начала следовало заплатить эти деньги шведскому королю за
уступку нескольких десятков верст болотистого побережья Финского залива и не ввязываться в
изнурительную и кровавую войну?
Петр был настолько безрассуден в своей политике, что вполне мог, по окончании шведской
войны, бросить Россию в еще одну затяжную и изнурительную войну в Европе. Для этого он даже
заключил союз с Францией, а впоследствии и с обескровленной, но не сломленной Швецией.
Возможно, что тем самым он готовился к войне с Англией или Австрией. И только его смерть
спасла Россию от новых бессмысленных жертв.
Известны и его планы военных походов в Индию[20] и морской экспедиции на Мадагаскар.
Возможно, что Петра мог ждать и первоначальный успех в этих предприятиях, но удержать
приобретенные территории, ввиду их отдаленности, Россия могла лишь крайним изнурением и
истощением своих человеческих и материальных ресурсов. Это прекрасно понимали наследники
Петра, поэтому предали подобные планы забвению.
57
В этих амбициозных замыслах войны в Европе, Азии и Африке многие историки видят проявление
его гения. Но верней было бы назвать это политическим легкомыслием и недальновидностью и
стремлением удовлетворить лишь свое тщеславие.
В этом навязчивом желании начать новые войны есть изрядная доля пренебрежения нуждами
государства и своих подданных, поскольку на южных рубежах России еще не был решен
вековечный спор с кочевыми народами. Некоторые историки считают, что во время царствования
Петра от набегов татар, лезгин, кумыков, ногаев и казахов Россия потеряла населения в несколько
раз больше, чем за все войны того же периода. Так, только в 1717 году крымские татары
захватили в плен и продали в рабство более тридцати тысяч русских людей. Все заводы на Южном
Урале вынуждены были превратиться в небольшие крепости, так как постоянно подвергались
нападению кочевников и теряли множество людей. Каким же надо было обладать равнодушием к
собственному народу и собственной стране, чтобы при таких обстоятельствах задумывать войну с
Англией, поход в Индию или готовить экспедицию на Мадагаскар! Можно ли подобное решение
считать здравым и мудрым?
Совершив удачный Персидский поход, Петр присоединил к России Дагестан и часть нынешнего
Азербайджана. Но эта военная удача не принесла России ничего, кроме политического
поражения. Кавказ был слишком сложным регионом, в котором этническая рознь усугублялась
рознью религиозной, и здесь требовалось проводить внутреннюю политику как изощренно
гибкую, так и предельно жесткую. Чтобы держать в повиновении этот регион, нужен был
огромный колониальный опыт, предположим как у Англии, но которым вряд ли владела русская
администрация того времени. Сложным был Кавказ и в силу того, что здесь сталкивались
интересы многих государств, преимущественно мусульманских, и для уверенного присутствия
России в этом регионе нужна была и уверенная внешняя политика в мусульманском мире. Но ее в
то время у России не было.
Так что эти территориальные приобретения, хотя они и открывали дорогу в Индию, были для
России совершенно лишними и даже обременительными: новые земли поглощали ресурсы
государства и требовали постоянного присутствия русских войск, не принося абсолютно никаких
материальных и политических выгод. Уже в ближайшем времени преемники Петра были
вынуждены вывести войска из этих земель. Отказались они и от огромной армии, и от
балтийского флота, большая часть кораблей которого сгнила на рейдах Петербурга. И это была не
беспечность или небрежение его приемников, а вынужденная мерз — продлись еще немного
подобные темпы милитаризации, в стране вспыхнула бы гражданская война или наступил бы
экономический хаос.
Не надо забывать и о тех страшных жертвах, которые понес русский народ по воле Петра. Только
при строительстве Таганрога полегло более 30 000 рабочих. При строительстве Петербурга умерло
несколько сот тысяч рабочих! Каждый год сгонялось туда по 30 000— 40 000 крестьян, которые
очень быстро умирали от голода, эпидемий и изнурительного труда. Но следовали новые указы, и
новые десятки тысяч своих подданных Петр безжалостно обрекал на смерть для возведения на
болотах своего «парадиза» (рая). Новая столица России стоит, в буквальном смысле, на костях
сотен тысяч русских людей. Такой же страшной ценой достались и военные победы на
многочисленных полях сражений.
Без всякого преувеличения все эти жертвы можно сравнить с теми жертвами, которые понес
русский народ за период нынешних реформ. Весьма примечательно, что мы наблюдаем в наши
дни такое же распространение безнравственности, воровства, быстрое превращение человека в
бесчувственное животное и полную потерю им нравственных устоев, такое же мздоимство и
разбой, что и при Петре. Совпадение этих признаков говорит о том, что реформы и в том, и в
другом случаях проводились не для блага народа и людьми, которые едва ли задумывались о
судьбе нации.
58
Не сумел Петр прекратить и религиозное несогласие среди своего народа. Часто бывая за
границей, посещая костелы и кирхи, слушая и лютеранские, и католические проповеди, Петр, как
можно было бы ожидать, воспитал в себе определенную терпимость в делах вероисповедания.
Но его терпимость распространялась лишь на собственную персону и на своих иностранных
сотрудников, таких как Лефорт, Брюс, Гордон. В отношении русского народа он такой слабости не
проявлял и вел себя подобно изуверу. С неимоверным ожесточением — как злейших врагов, если
не диких зверей! — преследовал он раскольников, даже не помышляя о мирном пути решения
этого конфликта. Хотя такое примирение было крайне желательным, и его как благоденствия
ждала вся Россия.
Даже Костомаров, при всей своей любви к Преобразователю, должен был заметить: «Какие же
меры употреблял Петр для приведения в исполнение своих великих преобразований? Пытки
Преображенского приказа и тайной канцелярии, мучительные смертные казни, тюрьмы, каторги,
кнуты, рвание ноздрей, шпионство, поощрение наградами за доносничество. Понятно, что Петр
такими путями не мог привить в России ни гражданского мужества, ни чувства долга, ни той
любви к своим ближним, которая выше всяких материальных и умственных сил и могущественнее
самого знания. Одним словом, натворивши множество учреждений, создавая новый
политический строй для Руси, Петр все-таки не смог создать живой, новой Руси».
Подводя итог, можно сказать, что голландский плотник, волею случая получив российскую
корону, не стал русским человеком. Да, в нем со временем обнаружились честолюбивые
замыслы, появился определенный военный, административный и политический опыт, но
отсутствие уважения к стране, в которой он жил, и народу, которым он правил, сказалось самым
пагубным образом на результатах его усилий. Не был он подготовлен к бремени власти и в
умственном и в духовном плане, поэтому большею частью все его реформы поспешны и мелочны
и несут на себе откровенную печать посредственности. Новой России он не создал и не пробудил
спящие силы великого народа, а лишь распылил их, погубил их на многочисленных полях
сражения в Пруссии, Польше, Германии, Швеции, сгноил в болотах Петербурга, растратил по
пустякам.
Еще царь Михаил Федорович а вслед за ним и Алексей Михайлович начали преобразование
армии, вводили полки иноземного строя, но делали это без излишней торопливости, учитывая
материальные возможности государства. Уже при Федоре Алексеевиче Россия имела армию, на
60–70 % состоящую из полков европейского образца. Петр все эти военные соединения в силу
неизвестных причин распустил, оставив только три пехотных полка из бывших потешных войск.
Уничтожив армию своих предшественников, он тут же начал вновь формировать полки того же
европейского строя! Реорганизация бессмысленная и бестолковая, отнявшая и время, и средства
государства. Но такова была прихоть Преобразователя. Причем он решил создать новую армию и
флот в несколько лет и, потратив сотни миллионов рублей, совершенно не считаясь ни с народом,
ни с государственным бюджетом, поставил страну на грань экономического краха. В конце
царствования Петра все иностранные резиденты доносили о возможном взрыве народного
негодования — до такой степени народ ненавидел своего «отца отечества» и его губительные
реформы.
Историк С. М. Соловьев, описывая состояние России при воцарении Петра, обращает внимание на
то, что в русском народе к тому времени созрел великий дух и потребность в великих деяниях,
которые явственно ощущались во всех сторонах тогдашней жизни. Историк по этому поводу
образно замечает, что «народ собрался в дорогу и только ждал вождя». Возможно, Россия могла
обрести настоящего вождя в подлинном царе Петре Алексеевиче, который с рождения проявил
незаурядные способности, проявил уважение к своему народу и его религиозному чувству,
осознавал необходимость культурного развития. Остается только сожалеть, что судьба прервала
его жизнь и не дала возможности России осуществить под его руководством свой культурный и экономический взлет. Россия в свой исторический путь двинулась под руководством пьяного и
невежественного голландского плотника…
Пример того, каким путем могла пойти страна, дает нам царствование Екатерины II. Да, и при ней
были народные бунты, были недовольные, имели место политические процессы, процветало
мздоимство и взяточничество. Но не было национального унижения целого народа! Поэтому и
появилась плеяда блестящих военных, управленцев и промышленников. Именно при ней был
заложен фундамент будущего культурного расцвета, и на этом фундаменте через некоторое
время было построено величественное здание русской классической культуры. Екатерина не
стремилась мелочно, подобно Петру, овладеть различными ремеслами, военными и флотскими
навыками, но она поощряла это в других, и это было более важно для процветания империи. В
ней не было фанатичного стремления любой ценой достичь цели, но в то же время при ней
территориальные приобретения были в несколько раз больше, чем при Петре. Возможно, тем
самым история продемонстрировала нам, что и малыми усилиями, усилиями слабой женщины,
можно достичь многого. Главное — иметь здравый ум и, пользуясь им, разбудить энтузиазм и
дремлющие силы своих соратников. И это Екатерине вполне удалось, поскольку она обладала
государственным мышлением и, хотя была немка, умела считаться с национальными чувствами
своих русских подданных.
Как кажется, подлинный Петр Алексеевич обладал этими же качествами. Поэтому вполне
вероятно, что при нем Россия обрела бы победоносную армию, флот, блестящую культуру и
развитую промышленность, но эти усилия обошлись бы нации значительно меньшими жертвами
и без катастрофического истощения духовных и экономических сил страны. Поднявшись при
таком царе, Россия могла бы более уверенно пойти своей исторической дорогой и прошла бы ее с
большим достоинством и блеском. Возможно, что, не будь этой подмены, не произошло бы и
трагического раскола между народом и властью, который болезненно ощущался всегда, но
расширился неимоверно именно со времени Петра
ЭТО ССЫЛКА ГДЕ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ ЭТУ ЗАМЕЧАТЕЛЬНУЮ КНИГУ
ПОИСК ПРОДОЛЖАЕТСЯ ...СПАСИБО ВСЕМ КОМУ НРАВЯТСЯ МОИ ИССЛЕДОВАНИЯ А СЕЙЧАС НЕМНОГО ПОЭЗИИ ..
Муза легкокрылая моя...
Людмила Кичигина
**********LK
Муза легкокрылая моя
Ты меня обнимешь-знаю я
И своим крылом к щеке прильнёшь
Утро...день со мною проведёшь!
* * *
В вечер позову тебя и в ночь
Не пророчь мне славу ,не пророчь
Лучше осенью,зимой и в май
Мне свои стихи,скорей отдай!
* * *
Чтоб твоим стихом сказала я
Всё ,о чём грустит, душа моя
Буду звать и словом веселить
Ткать из рифмы солнечную нить!
* * *
Муза легкокрылая моя
Ты мой ангел - точно знаю я
Мы с тобой летали в вышине
Из фантазий,в сказочной стране!
( Посвящаю...Музе! Моему ангелу!)
Послушай тишину...
Людмила Кичигина
Людмила Кичигина
*************LK
Послушай тишину...услышь в ней звуки дня
С закрытыми глазами...расслабься не спеши
Представь себе цветок- а лучше божий храм
Их образ воссоздай... полезный для души!
* * *
И мысленно закрой - в них все свои тревоги
Им не забудь отдать... печаль свою и грусть
И нитью золотой... омой свои дороги...
И солнышка лучи -в душе побудут пусть
* * *
Вновь Бога благодать...войдет в больную душу
Спокойствие любви.....в молитве возродит....
Послушай тишину - вновь Господа послушай
Излечит душу он....омоет..... освятит!
Алёнушка
Людмила Кичигина
************LK
Русская красавица - лебедем плывёт!
На родной сторонке...лебедь лишь живёт
Верность лебединую ..ценит наш народ
У окна Алёнушка,друга мила ждёт!
* * *
Русь в огне и сечи вражьих сабель звон
Положились Русичи, в сборище ворон!
Только ненаглядная ,друга мила ждёт
Ветер шлёт неладное, конь один бредёт!
* * *
На седле красуется голубой платок....
Весточка любимого...счастья огонёк!
И в тоске Алёнушка мухоморы пьёт
Тело бездыханное батюшка найдёт!
* * *
По весне на озере гнездо лебедь вьёт
И на Русь великую снова мир идёт
Верность лебединую миф соединит....
Сказочка старинная - но душа болит!
В книги очень много полезной информации ...но как то не верится что ЦАРЯ ПЕТРА 1 ПОДМЕНИЛИ -МОЖЕТ ПРОСТО ПЕРЕФОРМАТИРОВАЛИ ...ВЕДЬ МОЛОДОСТЬ ПЕТРА ..ЕГО ТЯГА КО ВСЕМУ ИНОСТРАННОМУ И ЕГО ЖЕЛАНИЕ ПЕРЕФОРМАТИРОВАТЬ РОССИЮ ...СЫГРАЛИ ВСОЮ РОЛЬ В ЭТИХ ПЕЧАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ ...НО ПОИСК ПРОДОЛЖАЕТСЯ...В ДОБРЫЙ ПУТЬ.