Фонарь просыпался в сумерках – в те странные минуты, когда снег становится фиолетовым, одежда прохожих теряет яркость, а лица кажутся моложе. Два раскосых кошачьих глаза мерцали еле заметной желтизной, но вскоре оранжевое сияние разгоралось в полную силу.
Фонарь не очень хорошо понимал те законы, по которым живет суетливое племя, снующее у его подножия. Одно было ясно – каждый стремится существовать сам по себе и не желает, чтобы его жизнь видели другие. Обитатели бесчисленных ячеек в доме напротив, включив свет, первым делом спешили к окну и поспешно задергивали плотные шторы.
Поэтому так интересно было наблюдать за одним окном, где штор не было вовсе.
Каждый вечер мягким персиковым светом загоралась лампа под большим абажуром с бахромой. Бархатными отблесками откликались на свет плетеные изгибы кресла-качалки, матовая керамика корпуса лампы – и такие же плавные линии тела той, что хозяйничала в этом маленьком раю. Да, было удовольствием смотреть на это незатейливое, но такое красивое существование.
Новый человек, появившийся однажды в комнате, сразу показался лишним, он вызывал неприятие – огромностью, резкостью движений, темной одеждой. Когда чужак схватил и тесно прижал к себе светловолосую хозяйку комнаты, фонарь едва не перегорел. Прохожие неодобрительно поглядывали на судорожно моргающий свет и ворчали что-то непонятное про безобразие и бардак.
Кое-как приведя в норму свои электрические нервы, фонарь увидел, что лампа в комнате погашена.
На следующий день все было как раньше, но потом новый обитатель появился снова, а вскоре, видимо, полностью переселился в комнату – и лампа горела все меньше. Очень часто фонарь наблюдал, как двое сидят рядом, освещенные только мерцающими переливами разноцветного экрана, она время от времени выходит, что-то приносит, ставит на маленький столик, убирает... Потом гаснет и этот непонятный свет.
Однажды все было не так, как обычно. Она зажгла не только лампу, но и старую люстру под потолком, которую почти никогда не включала. И принялась ходить по комнате, странно размахивая руками, ее лицо было красным и искаженным – она все время что-то говорила... Или даже кричала. Он тоже был в комнате, сидел сгорбившись, как большая черная птица, и иногда отвечал - коротко и редко.
Потом она села в кресло и так и сидела, держась руками за лицо. А он поднялся и ушел.
Затем она медленно встала и отошла к стене. Выключила люстру. И долго стояла у окна. За ее спиной сиял теплый свет, и лица не было видно.
Неожиданно она повернулась, взметнув светлые волосы, схватила лампу и швырнула об стену.
На следующий день фонарь увидел, как загорелась уродливая люстра.
Подойдя к окну, хозяйка задернула тяжелые шторы.