Настоятель Покровского скита, игумен Паисий ещё раз внимательно оглядел свою рыжеватую бороду. По его глубокому убеждению, борода для священнослужителя являлась своего рода зерцалом благочестия, как для человека военной службы - выправка и порядок в содержании мундира. Куцые, в три волосинки, бороденки вызвали снисходительную усмешку настоятельских уст. Наоборот, окладистые, ниспадающие до «чресел» бороды отзывались в игуменском сердце уважением и почтением. У самого же отца Паисия борода была не такая окладистая, как ему желалось бы, но и не куцая. Чтобы сгладить этот недостаток пышности и длины игумен Паисий придавал своей бороде оригинальную форму: подстригал прямоугольником и расческой направлял вперёд, на манер ассирийских царей. Когда о. игумен служил и поворачивался дабы преподать благословение молящимся, то стоящий в церкви народ в первую очередь видел бороду игумена, а уж только потом его благочестивый профиль.
Удовлетворившись осмотром бороды, о. Паисий отошёл от зеркала и, опираясь на игуменский жезл, подошёл к братии, уныло разглядывавшей, под булькающие гороховым супом животы, изразцовую печь в приемной настоятеля. Братии было двое монахов и один послушник. О. Паисий с грустью посмотрел на своё воинство духовное. Нет, не об этом мечталось ему вечерами, когда он, будучи ещё семинаристом, размышлял над своей предстоящей духовной карьерой. Не какой-то забытый людьми скит, на окраине православного сознания епархии, а добротный Монастырь с большим количеством насельников и паломников. С гулким колокольным звоном и сверкающими в небесной глазури золотыми куполами. С длиннющими крестными ходами и богатыми покровителями и жертвователями. Все мечтания юного семинариста обычно заканчивались видением одной и той же мистической картины. Под гудящее пение колоколов выходит он из монастырского храма на паперть, суёт какой-то забывшей себя от счастья бабке в руки Богородичную просфору, чинно крестится и преподаёт игуменское благословение толпящимся вокруг паломникам и братии, склонившимся перед ним совсем как библейские снопы братьев перед праведным Иосифом.
Но пока из всех снопов были только три: рясофорные монахи Емельян и Самсон и послушник Варлаам.
Отец Емельян - семидесятилетний старик, с морщинистым лицом почти сплошь заросшим седыми волосами. В старом, много раз штопанном подряснике и грубыми почерневшими от постоянного копания в кладбищенской грязи руками. Маленький толстенький Самсон, глуховатый монах, склонный, когда того не видит настоятель, старчествовать среди приходящих по воскресеньям в скит деревенскими бабами, по натуре не злобный и отзывчивый человек. Послушник Варлаам, семнадцатилетний паренёк, шаловливый и совершенно не склонный к молитве, но единственный из этих троих обученный грамоте, и потому незаменимый на клиросе.
По мимо братии и отца игумена в приемной находился ещё один, совершенно не иноческого вида молодой человек. Более того, этот молодой человек сидел в настоятельский кресле, совсем не по монашески закинув ногу на ногу. Его длинные волосы, хоть и принятые в духовной среде, здесь более наводили на мысль о нигилистах и вольнодумцах.
-Отцы, - начал свою речь о. настоятель, - сегодня будет особый день. По моей просьбе в нашу обитель приехал вот этот господин - Айдамовский Михаил Михайлович. Михаил Михаилович живописец и будет трудиться на благо нашего скита. Как вы знаете, наша богоспасаемая обитель нуждается, чтобы молва о ней разнеслась во все концы нашей епархии, а главное, что бы узнали о нас люди влиятельные, облеченные властью и с положением, способные посодействовать в обновлении и устроении монастырских построек. А как достичь этого, если наш скит далеко не самый известный и посещаемый? Давайте подумаем. (о. Паисий выдержал паузу) Мы, с Михаил Михайловичем решили, что для этого богоугодного дела будет полезно написать несколько картин с видами скита и разослать их в виде рождественских подарков некоторым значимым лицам нашей губернии. Таким образом слух о нас достигнет и их ушей. Итак, сколько же полотен нам понадобится? Давайте подумаем. (пауза). Мы, с Михаил Михайловичем замыслили четыре полотна, долженствующих запечатлеть жизнь нашей обители.
о.Паисий давно вожделел этой затеи с полотнищами. Он вообще считал, что мысль эта ему внушена свыше, так постигла она его во сне, во время послеобеденного дремания. А главное, о. игумен очень уповал что картины эти не только направят финансовые ручейки в высохшую купель скитской казны, но и заронят в правящую голову Владыки Иринея мысль о выдающихся духовных и организаторских способностях о. Паисия и подтолкнут его к принятию решения о переводе вышеназванного на вакантное место настоятеля Преображенского мужского монастыря.
- Итак, полотен будет четыре. Первое, открывающее весь живописный цикл будет называться «Блюдите яко опасно ходите или Обитель при конце дороги». Там, на фоне нашей церкви буду изображён я, с радостной улыбкой и одной рукой указывающей на скитское кладбище, как место блаженного упокоения в конце жизненного пути, а другой - жезлом, гневно указующей на изображённый в углу трактир, недавно открытый в двух верстах от монастыря, как на место собрания нечестивых. Это полотно мы направим Владыке Иринею, как напоминание о нашем служении. Второе полотно будет называться «Яко тать в нощи». На этом полотне я буду изображён молящимся ночью перед закрытыми дверьми храма. Эту картину мы пошлём нашему полицмейстеру с приглашением посетить нас постом. Третье полотнище будет посвящено каждодневным трудам братии и потому названием его будет «Неплодная смоковница или трудолюбивая пчела». На сей картине господин Айдамовский изобразит меня с доброй улыбкой пропалывающего сорняки в монастырском огороде, как образ искоренения бесплодной смоковницы. Этот шедевр живописи мы подарим нашему губернскому судье. Это три картины. Теперь четвёртая. Четвёртое полотно мы назовём «Не может град верху горы укрыться или созерцательный монах». В этой картине Михаил Михаилович яркими красками отобразит меня, сидящего вот в этом кресле с доброй улыбкой и закрытыми в созерцательной молитве, как бы глядящими в глубь моей сути, глазами. Эту картину мы подарим самому губернатору. Да, самое главное: как вы понимаете, я не могу позировать на всех полотнах. Поэтому вы подменяете меня. То есть на картинах буду я, но писать будут с вас. Итак, вы подменяете меня следующим образом: Самсон - Обитель при дороге и трактир, Емельян - трудолюбивая пчела, а Варлаам будет татью. Ну а я возьму созерцание. На все это время я освобождаю вас от всех послушаний, поскольку дело это, по своей важности, превосходит все остальные.
Получив благословение творцы изящного разошлись на уговорённые места готовиться к шедеврам. о. Паисий остался один с живописцем, который уже устанавливал холст на мольберте.
Игумен поудобнее устроился в кресле. Тёплый лучик пробился в щель между занавесками и застрял в нацеленной на художника бороде о. Паисия. Михаил Михаилович взял в руки палитру, кисть и прищурился. О. Настоятель глубоко вздохнул и закрыл глаза, в молитвенном созерцании проникая в самую глубину своего, сразу же отяжелевшего сознания.