Сонгфик (фанфик на мелодию)
Шарль-Ками;ль Сен-Са;нс симфоническая поэма «Пляска смерти» (1874) по стихотворению «Равенство, братство» (фр. ;galit;-Fraternit;) поэта Анри Казалиса, в котором описывается ночная пляска скелетов на кладбище под стук каблуков Смерти, играющей на скрипке. Посвящена пианистке Каролине Монтиньи-Ремори.
Пляска смерти. Анри Казалис 1840 1909
Vasiloi Adela Diomidovna (перевод)
"Зиг и зиг и зиги" — в полночь, без опаски,
Пляшет Смерть на камне, пятками стуча,
Плачь, плита могилы, в этой свистопляске,
"Зиг и зиг и заг" — как скрипка, дребезжа.
Воет зимний ветер тёмной жуткой ночью,
Стонет на деревьях липы томный цвет,
И скелетов белых видим пляс воочью -
В саванах танцует их кордебалет.
"Зиг и зиг и зиги" — в ритме разудалом,
Слышен лязг костяшек, жжёт лихой танцор;
Пара разбитная верховодит балом -
Наслаждений прежних вспомнила задор!
"Зиг и зиг и заги" — ярится старуха
Теребить и дёргать дряхлый инструмент.
Ненавистный саван скинула воструха,
И партнёр к ней жмётся — был же инцидент!
Дама — в голом виде — чисто баронесса,
Кавалер галантный — редкостный бурбон;
Ужас! Но партнёрша, не без интереса,
Жмёт в объятьях плута, будто он барон!
"Зиг и зиг и зиги" — что за сарабанда!
Что за люд престранный в шайке мертвецов?
"Зиг и зиг и заги"... высший свет иль банда?
Тут король танцует в круге мужиков!
Но увы! Распался круг костей истёртых,
Раскричался кочет — склепы нарасхват!
Как прекрасна ночка для несчастных мёртвых...
И виват Костлявой, Равенству виват!
Пляска смерти. Анри Казалис (1840 1909)
Адела Василой (перевод)
"Зиг и зиг и зиги" — в полночь, без опаски,
На могильном камне, радостно визжа,
Смерть канкан танцует, скрипка вторит пляске,
"Зиг и зиг и заги" — жутко дребезжа.
Воет стылый ветер тёмной зимней ночью,
А в гробах из липы глухо стонут вслед,
И скелетов белых видим пляс воочью -
В саванах танцует их кордебалет.
"Зиг и зиг и зиги", в ритме разудалом -
Лязг и скрип костяшек, жжёт лихой танцор;
Пара разбитная верховодит балом -
Наслаждений прежних вспомнила задор!
"Зиг и зиг и заги" — ярится старуха
Теребить и дёргать дряхлый инструмент.
Ненавистный саван скинула воструха,
И партнёр к ней жмётся — знай, лови момент!
Дама — в голом виде — чисто баронесса,
Кавалер галантный — редкостный бурбон;
Ужас! Но партнёрша, не без интереса,
Жмёт в объятьях плута, будто он барон!
"Зиг и зиг и зиги" — что за сарабанда!
Что за люд престранный в круге мертвецов?
"Зиг и зиг и заги"... высший свет иль банда?
Тут король танцует в шайке стервецов!
Но увы! Распался круг костей истёртых,
Раскричался кочет — склепы нарасхват!
Как прекрасна ночка для несчастных мёртвых...
И виват Костлявой, Равенству виват!
Роман присел на парковую лавочку. Репетиция вымотала. Хотелось тишины. Поэтому и пошел домой через парк. Людей было много, но шли они мимо. Вот только… Мелодия заиграла вновь. Как же достало его за репетицию бесконечное повторение одной и той же мелодии! Молодой человек оглянулся. На противоположном конце его лавочки сидела девушка и слушала мелодию, глядя на телефон. Мелодия отзвучала, и она вновь ее запустила.
— Что вы делаете? — хмуро, с некоторой досадой, обратился к незнакомке Роман.
— Кайфую, — с некоторым вызовом, но спокойно, ответила та, повернув голову в его сторону и глядя как-то сверху вниз.
— Кайфуете?
Собеседница молча кивнула в знак подтверждения.
— И под какую же мелодию кайфуете? — неожиданно для самого себя заинтересовался молодой человек.
— «Пляска смерти». Сен-Санс, — ответила та и пояснила. — Вязала под нее долго.
— А чего не вяжите?
— Так связала, — улыбнулась собеседница. — Теперь кайфую без вязания. А хотите вязаный кайф?
— Вязаный кайф?! — удивился неожиданному предложению тот и, получив еще один утвердительный кивок в ответ, внезапно согласился. — Хочу!
— Десять тыщ и он ваш, — вновь улыбнулась незнакомка.
Роман встал и, доставая кошелек, подошел к девушке, в очередной раз запустившей мелодию Сен-Санса. Две купюры из кошелька переместились сначала в хозяйскую руку, а из нее в женскую. На раскрытую мужскую ладонь легло аккуратно сложенное вязанное нечто небольшой стопочкой. Новый хозяин, засмотревшись на него, не заметил, куда исчезли купюры, как встала их новая обладательница, но, услышав деловито-сухое «спасибо», посмотрел на продавщицу. Но та уже поворачивалась к нему спиной, пряча в карман юбки наконец-то замолчавший телефон. И пошла своей дорогой. Глядя ей в след, молодой человек сунул покупку в карман, куда та охотно и легко влезла, хоть и оттопырила, и пошел домой. Там, так и не развернув, сунул в дальний угол ящика письменного стола. И забыл. Надолго.
— Гений?! Ну, раз ты такой гений, может тогда и сам себе танец поставишь?! — орал на Романа в очередной разборке один из солистов ансамбля. Последние несколько лет шумные разборки между солистом и рядовым танцором стали привычным делом для всех.
— И поставлю! — так же громко, но с откуда-то взявшимися твердостью и уверенностью ответил молодой человек. — Под какую мелодию хочешь?!
— «Пляска смерти». Сен-Санс, — с язвительным ехидством, но уже спокойно ответил тот. — Сможешь?
— Смогу, — ответ прозвучал так же твердо и уверенно.
— Вот и отлично, — неожиданно поддержал идею руководитель ансамбля, неизвестно откуда взявшийся. — Через полгода у нас выступление в отличном зале. Твой сольный номер сделаем завершением программы. Успеешь?
— Да, Нестор Владимирович, — кивнул Роман.
— Отлично. С местом и временем для твоих репетиций сейчас разберемся. Начинай работать прямо сейчас, — одобрительно улыбнулось начальство.
И рядовой танцор ансамбля начал ставить свой первый сольный номер по симфонической поэме Сен-Санса. Работа спорилась. Движения оттачивались до предельного совершенства, но чего-то не хватало. Чего-то столь же маленького, сколь и значительно, но начинающий постановщик никак не мог понять, что же это такое.
В день премьеры Роман еще раз оглядел комнату перед выходом. Собранная сумка весела на плече. Ничего не забыл? Еще раз перебрал в уме все взятое. Все. Взял. И тут… Молодой человек подошел к столу, выдвинул до конца один из ящиков и увидел аккуратно сложенное вязание. Достал. «Хотите вязанный кайф? — прозвучал в голове голос забытой незнакомки. — «Пляска смерти». Сен-Санс». Усмехнувшись, танцор поставил сумку на стол, открыл и сунул покупку поглубже. Ящик закрыл.
Для номера Романа на сцене сделали декорации зимнего заброшенного сельского кладбища с забором, на который в конце взлетал петух, возвещающий о скором рассвете. Задник по мере звучания музыки светлел, как бы показывая течение ночи. Молодому человеку нравились декорации, нравилась своя постановка, но так и ненайденная важная мелочь беспокоила.
— Волнуешься? — тихо поинтересовался Нестор Владимирович.
— Немного, — не отрывая взгляда от приготовлений на сцене, кивнул тот.
— Это нормально. Все-таки у тебя премьера. И соло, и постановка. Удачи.
— Спасибо. К черту, — выдохнул Роман.
С первыми звуками мелодии он шагнул на сцену из-за кулис. Тело уверенно повторяло заученные движения, а глаза следили… За Смертью, удобно устраивающейся на могильном камне с противоположной стороны со скрипкой в руках. Легкий взмах смычка и раздаются первые звуки. И идущего к центру исполнителя кто-то толкает. Он рефлекторно поворачивает голову, чтобы глянуть, кто именно, но тут его уверенно подхватывают под руку и увлекают в другую. Роман смотрит… Скелет. Довольный до невозможности скелет. Почему-то это нисколько не удивило. Даже воспринялось мозгом Романа как нечто нормальное и естественное. А между тем, несколько сбивая его с заученных движений, уже два скелета, подхватив с обоих сторон, увлекали в пляску, двигаясь несколько по диагонали то в одну, то в другую сторону, лицом к залу, про который молодой человек совершенно забыл.
Краем глаза зацепил фигуру скелета, судя по прическе, савану и манере двигаться при жизни бывшего урожденной аристократкой. Миг спустя ее подхватывает и начинает кружить в танце другой скелет. Через плечо дамы он встречается взглядом пустых глазниц со взглядом Романа и, задирая то, что при жизни было носом, приосанивается. «Но партнёрша, не без интереса, жмёт в объятьях плута, будто он барон!» — внезапно вспоминаются строчки перевода стихотворения «Равенство, братство» Анри Казалиса, которые читал, работая над постановкой. Его собственные партнеры, на миг отпускают и, сам не понимая как такое могло случиться, уже он подхватывает другую аристократку и кружит ее, внезапно осознавая, что в первый раз в жизни танцует с таким удовольствием. Да что там удовольствие! Нет! Это был кайф! Безумный, чистейший и такой прекрасный и всепоглощающий кайф! Кайф.
Едва отпустив свою даму, Роман был подхвачен и увлечен в очередной виток пляски другим мужским скелетом. Молодой человек смеялся и радовался происходящему. Скелеты? А кого вы хотели видеть на заброшенном кладбище ночью, когда сама Смерть играет на скрипке? Ангелов? Что ж. Свою первую партнершу он вполне мог назвать ангелом, хотя она была скорее похожа на бескрылый скелет ангела, но… Все-таки ангела.
Он танцевал, отдаваясь этому кайфу целиком и без остатка. Чувствуя, что теперь не только можно все, но и что может все. И его тело, совершая, казалось бы, невероятные па, соглашалось с ним. Он чувствовал необычное единение со своими неожиданными партнерами. Всепоглощающий кайф объединял их и делал равными в нем. В голове вновь пронеслись строчки из перевода: «И виват Костлявой, Равенству виват!» То его увлекали, то он сам кого-то подхватывал, увлекая, то солировал в этом безумии, желая лишь одного — раствориться в этом неожиданном и таком всепоглощающем кайфе. И вот в тот миг, когда его тело было готово рассыпаться на атомы и тем самым исполнить его желание все… Замерло. Роман и сам не успел понять, как смог замереть где-то на середине выполняемого па, как в мозгу взорвалось «Петух!», а его развернули, потащили, пригнули, усадили, отпустили.
Подняв голову, молодой человек вновь увидел уже стоящую Смерть. Его взгляд встретился со взглядом ее счастливых и озорных глаз. Та одарила его доброй улыбкой, в последний раз взмахнула смычком, подмигнула и… Растаяла. В ушах раздался стук собственного сердца, все еще живущего уже затихшим кайфом. Удар, еще удар, еще… От обрушившегося внезапного грохота Роман зажал уши руками, зажмурился и ткнулся лбом в согнутые колени.
Его трясли. Сильно. Давно. Пытались отнять руки от ушей, но он сопротивлялся изо всех сил. Но его победили, чуток отодрав одну руку от уха.
— Открой глаза! Роман! Да посмотри же на меня! Роман! — кричал знакомый голос. Кричал, настаивал, приказывал.
И он подчинился. Открыл глаза, быстро подняв голову. И глаза в глаза увидел Нестора Викторовича, резко, но довольно выдохнувшего.
— Живой! В образе застрял? Пора выходить, парень. Тебя публика уже час на бис вызывает. А ну вставай-ка.
И Романа поставили на ноги, развернули, и, обойдя декорацию могилы, повели к краю сцены. К залу. Залу, который стоя аплодировал. Как-то странно аплодировал, без возгласов. Солист скользнул взглядом по верху и увидел лежащую животом на висящей над сценой осветительной аппаратуре Смерть. В свесившейся руке была скрипка. Рукой со смычком она отсалютовала ему и кивнула в сторону зрителей. И тут он понял. Каким-то немыслимым образом ему аплодировали в ритме отзвучавшей пляски Сен-Санса. И он улыбнулся. Его отпустили, и он пошел к публике, которая еще долго не отпускала, хотя на бис так ничего и не повторил.
Наконец-то оказавшись в выделенной ему гримерной, уже состоявшийся солист переоделся, открыл сумку, чтобы сложить туда вещи и второй раз за день увидел сложенное вязание. Развернул, оглянулся и аккуратно расправил на коричневой спинке кресла. Небольшое прямоугольное панно, связанное крючком филейным вязанием. Силуэт мужчины в па в центре. Из-за окружавшего его менее плотного фона, он казался несколько более рельефным, чем окаймлявшая цветочная рамка на более плотном фоне. Ровный край был обвязан. Проведя костяшками пальцев по силуэту, Роман ощутил отголосок того кайфа, что охватил его во время соло. И он с благодарностью и нежностью медленно провел по вязаному полотну ладонью.
— Спасибо, милая, — тихо поблагодарил он позабытую незнакомку с телефоном.
В кабинет директора танцевального училища вошел мужчина с плоской коробкой средних размеров.
— Здравствуйте. Я к вам из нотариальной конторы буквально на пять минут, — подходя, объяснил тот. — Воля покойного.
— Покойного? — удивленно переспросил хозяин кабинета, все так же сидя.
— Да. Романа Родченко, — кладя коробку на приставленный к столу директора узкой стороной стол, ответил гость.
— Романа Родченко? Великого Романа Родченко?
— Его самого. Он вам завещал… Вернее вашему училищу. Я тут принес вам копию завещания, — доставая из портфеля папку, принялся объяснять визитер. Из папки был извлечен незапечатанный конверт, из него — несколько листов. Перебрав их, мужчина протянул всю пачку вместе с конвертом собеседнику. — Вот на этой странице. Абзац я отметил.
— Посмотрим, — принимая, заинтересовался директор и прочел вслух. — Завещаю свой главный талисман танцевальному училищу…
Далее шли название, адрес и прочие данные вверенного читающему заведения, а в конце фраза со словами: «настаиваю и требую, чтобы панно висело в мужской гримерной».
— Вот такая воля покойного, — развел руками сотрудник нотариальной конторы, поймав недоуменный взгляд собеседника. — У гениев свои причуды. Хотите взглянуть на наследство?
— Конечно, — оживился тот, и, положив бумаги на стол, подошел к гостю.
— Коробку сохраните. Она специально для панно сделана. Может перевозить придется, — открывая упомянутую емкость, посоветовал мужчина.
Внутри, в багетной рамке под стеклом было вязаное крючком панно с подложенным коричневым фоном. Внизу, между вязанным краем и рамкой, была надпись:
«Кайф Сен-Санса» Спасибо милая вязальщица.
Чуть ниже и правее была подпись.
— Надпись и подпись покойного, — вздохнул визитер. — Мне рассказали, что перед смертью, за несколько дней, Роман Родченко сожалел, что не запомнил ни лица, ни даты… Даже имя не спросил у той девушки, что продала ему панно. Помнил только, что очень устал от репетиции и купил за десять тысяч. И обратился к ней только потому, что его раздражало, что она без конца слушала одну и ту же мелодию.
— Эх… — вздохнул наследник почившего танцора. — Интересно было бы узнать, что то была за мелодия…
— Ее вы знаете, — усмехнулся собеседник. — «Пляска смерти». Сен-Санс.
— Неужели? — директор пристально посмотрел на гостя. — Его знаменитый дебют как солиста и постановщика. Слышал, что запись сделали, чтобы потом разобрать его ошибки. А теперь мы ее детям показывает как образец для подражания.
— Да, удивительная история. Теперь она уже ваша. Принимайте наследство, — улыбнулся сотрудник нотариальной конторы.
Так панно обрело свой новый дом в танцевальном училище. Шло время. Сменялись ученики, несколько реже директора, еще реже название и здания, но оно все так же висело в мужской гримерной. Кто-то проходил мимо, словно не замечая его, кто-то бросал на него скользящий злой ли, усталый ли, несчастный ли, гордый ли, счастливый ли взгляд, кто-то подолгу стоял, всматриваясь в его столбики и петельки, пытаясь отгадать сокрытую в них тайну, кто-то поверял свои секреты, кто-то просил помощи или совета… Некоторым везло и на один танец они соприкасались с даром панно. Иногда оно выбирало любимчиков. И тогда его дар, танцевать в кайф, как у Романа во время его сольного дебюта, и дарить кайф всем, соприкоснувшимся с их творением, был с ними в каждом танце всю их жизнь. От сложнейших партий до простейшего «так ногой, рукой вот так».