Маскарад Последнего века

    Александр Лобанов      

    МАСКАРАД ПОСЛЕДНЕГО ВЕКА


     «И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит имеющий острый с обоих сторон меч: Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа».
    «Откровение». гл.2 ст.12.13).



Л68 Лобанов, Александр. Маскарад последнего века /  Владимир: Аркаим, 2017. – 364 с.


ББК 84Р6
©А. Лобанов, 2011
ISBN 978-5-93767-200-1   






    Цитадель зла рушится под натиском отважных одиночек. Оба героя как будто пришли в современность из эпохи XII века. Книга, которую читатель держит в своих руках, менее всего можно уложить в прокрустово ложе современных жанров. Если сказать, что это «мистический триллер». Да! Это -  «мистический триллер». Если мы обозначим его, как «экшн» и «блокбастер». Вы не ошиблись. Если вы увидите здесь «психологический детектив» и – «лирическую драму». Вы также будете правы. Ибо  это называется одним словом – «миннезанг»! Давно забытый жанр рыцарского романа с не менее забытой триадой: «Мой Бог, мой король, моя дама»!
«Побеждающий облечется в белые одежды» (Откр.3;5). Потому что герои еще живут среди нас!




    Права книги защищены. Копирование книги либо части ее без письменного согласия владельца авторских прав не разрешается.






   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:  «ВХОЖДЕНИЕ  В ЛАБИРИНТ»

    ГЛАВА  I: «Общие впечатления»

    Игорь Берестов уже пожалел, что опрометчиво подписал с институтом контракт сроком на три года и перебрался из столицы в глушь, в пределы равноудаленные как от Вологды, так от Петрозаводска и Архангельска. Научный городок находился вблизи границ этих северных областей. Расположенный посреди тайги, вдали от железных дорог и главных автомагистралей, тем не менее, отнюдь не был похож на тихий провинциальный город. Жизнь  в нем, напротив, кипела весьма бурно. Это был как бы в тысячу крат уменьшенный мегаполис, со всей его инфраструктурой, но тоже уменьшенной в тысячу крат. Игоря это сначала позабавило, но потом стало раздражать. Теперь он искренне пожалел, что польстился на заработок в полторы тысячи долларов, при желании такую работу можно было найти и в Москве, хотя контракт он подписал не ради денег. Семейные неурядицы, развод с женой; в течение года развалились две крупные корпорации, в которых он последовательно работал. Некоторое время находился не у дел, хотя и мог найти себе применение; единственно, в нем говорила гордость, не позволявшая опускать планку ниже своего уровня. И если бы не звонок бывшего коллеги, предложившего это место, то наверняка бы уехал за рубеж. Вчера Игорь приступил к своим обязанностям, но этот странный город и странный институт уже начали его раздражать. Корпус института был чудовищно огромен: длинное одиннадцатиэтажное здание исследовательского центра разделялось на два одинаковых крыла стеклобетонным  цилиндром или башней в семнадцать этажей, которая увенчивалась ажурной пирамидальной крышей из металла и стекла. Прилегающая к институту площадь также была чудовищно огромна. На расстоянии версты, у самого леса, находились цеха экспериментального производства; там же находились две вышки космической связи, и неподалеку от них дымила сизым дымом труба ТЭЦ. Между исследовательским центром и промышленной зоной располагалась огромная забетонированная территория, и ничего более.
    Резкие порывы ветра то и дело срывали снежную поземку с поверхности бетонного поля и клубящимися потоками несли ее вдоль бескрайней поверхности.
    - Уж не строят ли здесь секретный космодром? - предположил Игорь и, поежившись от налетевшего порыва ветра, оглянулся на оставшиеся далеко позади цеха промзоны. Вьюга уже окончательно скрыла очертания находящихся на той стороне зданий, и лишь только благодаря красным огням еще угадывались контуры вышек связи и трубы теплоэлектростанции.
    - Странно, что общего между профилем института, обозначившего себя как Центр транс-эниологии и экспериментальным станкостроением, - в недоумении подумал Берестов, - или к чему все эти цеха по производству холодильников, стиральных машин и прочего ширпотреба.
    Собственно, бесконечный пустырь уже заканчивался: на хоздворе института, так же, как и в промышленной зоне, рядами стояло различное оборудование: заколоченные в деревянные короба электрощиты, контейнеры, если судить по годам, с устаревшим типографским оборудованием; кабельные бухты, водяные насосы, электродвигатели, западногерманская снегоуборочная машина и непонятно зачем находящийся здесь ковш экскаватора. Один из электрощитов был половину размонтирован, и дверца его отчаянно хлопала на ветру. Игорь выдернул торчащую из-под снега проволоку и, поймав себя на мысли, что немец или американец этого никогда бы не сделали, примотал к кронштейну сломанную ручку. Только в России, пожалуй, возможно: говорить одно, писать другое, при этом подразумевать третье... а, кто-то четвертый исправляет ошибки  всех остальных. Bот и с контрактом произошла ситуация, невозможная в европейских государствах. После подписания ему как бы между прочим сообщили, что должность его еще не утверждена Центральным ведомством, ко всему, для вновь принятых положены два месяца испытательного срока. В результате он, специалист высокого класса, должен заниматься тем, что полагается по рангу лишь мастеру телевизионного ателье.
    Неожиданный порыв ветра ударил пригоршней в лицо, запорошив глаза и рот колючими льдинками сухого снега. Ветер закружился вихрями и буранами, и стало coвсем темно, как в глубокие сумерки.   
    - Просто царство Деда мороза! - произнес Игорь, откашлявшись, и затем попытался очистить от снега заиндевевшие усы и бороду. - И это придется терпеть все  три года: зимой холод, летом - комары.
    Здание института выглядело в снежном сумеречном кружеве, теперь и вовсе противоестественно. Огромные, как у южных отелей,  окна горели изнутри неживым неоновым светом. Матовые стекла башни были почти черные в угасающих сумерках.  Ее венчала подсвечиваемая изнутри пирамидальная крыша, да еще три красных огня на шпиле антенны неподвижно висели посреди крутящейся  мглы. Игорю даже стало не по себе от возникшего ощущения брошенности и никому ненужности.
    Неожиданно из кармана сумки для инструментов послышался писк рации. 
    - Да, на связи, - Берестов вынул аппарат и приблизил его к себе. 
    - Это директор института вас беспокоит, - баритон руководителя был с тем особенным рокотом, который характерен для многих благополучных преуспевающих начальников. - Видите ли, я не стал утром снимать вас с производственного объекта, но теперь вижу по видеосистеме, что вы возвращаетесь. Зайдите ко мне.   
    - Хорошо, - отозвался Игорь, - буду через десять минут.
    - Да, пожалуйста, будьте добры, - вновь пророкотал директор и отключил связь.
   Поднявшись в свой кабинет и оставив в нем верхнюю одежду, Игорь взял необходимые инструменты и направился по вызову директора. Уже заканчивался второй день, как он приступил к работе, но беседовать лично с руководителем института еще не доводилось.   
    - Что ж, предоставляется повод для знакомства. Возможно, удастся затронуть вопрос об оговоренных контрактом сроках утверждения в должности.   
    Согласно правилам, если работодатель не выполняет условий, то через два месяца работник может в одностороннем порядке расторгнуть договор. 
    - Очень похоже, что все предшественники так и поступали, - подумал про себя Игорь. - Надо же придумать название: «Центр транс-эниологии». В контракте записано более развернуто: «Центр транс-пара-эниологии». Под этой вывеской может скрываться все, что угодно и заниматься здесь тоже можно, чем угодно. Нет, похоже, что через пару месяцев придется писать заявление. 
    За двухстворчатой стеклянной дверью «приемной», вдоль стены сидели несколько посетителей и молча ожидали своего вызова.
    Слева, в обширном помещении секретариата, не обращая внимания на посторонних, несколько сотрудниц сосредоточенно работали за компьютерами. В глубине «приемной», вблизи массивной дубовой двери с надписью «Директор»  сидела одетая по последней моде секретарша и лениво перебирала документацию. Игорь остановился и, оглядев помещение, посчитал за лучшее поздороваться сразу со всеми. Вместо приветствия лишь только сидящие  вдоль внутренней стены посетители вопрошающе посмотрели на него, но тоже ничего не ответили. Во всем облике ожидающих  проявлялась та характерная обреченность, которая свойственна всякому просителю, месяцами обивающему пороги кабинетов. Стулья для просителей стояли вдоль стены, до самого входа в  кабинет, массивная дверь которого  имела  более подробное обозначение: «Первый зам. директора: Некродия Домициан Аполлонович».
    Состояние некой обуморенной стылости царило в кабинете, в котором сотрудницы, не обращая внимания на посетителей, сосредоточенно работали за компьютерами, а восседавшая у входа в кабинет руководителя секретарша лениво просматривала расположенную перед ней документацию.
    За огромными, не по-северному большими окнами, бушевала пурга ,и от этой странной несоразмерности создавалось ощущение близкого присутствия стихии. Пурга, как если бы входила в помещение, отчего в дополнение состояния общей  стылости появлялось чувство некой безотчетной тревоги, душевного неуюта, ощущение, которое неизбежно возникает при нечаянном столкновении посреди городской толчеи с сумрачной похоронной процессией.
    Неожиданно одна из сотрудниц оторвалась от работы и, с досадой взглянув на разыгравшуюся метель, порывисто поднялась и стремительно направилась к клубящемуся уличной стихией окну. Возможно, снежная круговерть отвлекала ее от работы, или же причиной было то, что наступил вечер, и нужно было задернуть шторы. Игорь непроизвольно обратил внимание на ее золотые, взятые в пучок волосы, стремительной волной ниспадающие вдоль спины. Черный деловой костюм элегантно подчеркивал ее стройную фигуру, а походка сотрудницы была легкой и как бы  летящей.
Девушка взялась рукой за край бархатной багряной шторы и, словно почувствовав на себе чужой взгляд, на краткий миг замерла. Борясь с собой, мгновение она пребывала в нерешительности; Игорь видел, что ей остро хочется обернуться, и она уже почти сделала это, но в последний момент передумала и порывисто задернула окно тяжелой бархатной шторой. Не оборачиваясь, девушка направилась к соседнему окну и, всем видом показывая, что ее интересует только это, стала на ходу поправлять горшки с цветами, которые стояли во множестве вдоль стены на ажурных металлических  подставках.   
    Странное смущение вдруг овладело Игорем. Как если бы крыло ангела тихо коснулось струн его души, отчего возбужденный небесным дыханием, томительный аккорд арфы камертоном отозвался глубоко в сердце.  Кровь  тяжелым толчком хлынула к голове Игоря. Он почувствовал, что теряет под собой  опору, ибо зазвучавший в недосягаемых сферах хорал звал к себе призывно, властно и неодолимо. Казалось, время прекратило свой бег, и... Берестов тряхнул головой, чтобы избавиться от овладевших его сознанием чар. Наваждение рассеивалось медленно, как дым. Игорь глубоко вздохнул и, сделав над собой усилие, направился в кабинет директора.
    - Павел Петрович занят! - секретарша тут же, словно сторожевой пес, вышла из-за стола и сделала шаг навстречу Игорю.
    - Я по вызову, - жестом успокоил ее Берестов и возле двери, не удержавшись, вновь оглянулся на златокудрую сотрудницу.
    Вновь почувствовав внимание к себе, девушка замерла подобно испуганной лани, и словно что-то решив  для себя, спустя мгновение тоже обернулась. B ее больших васильковых глазах отразился вопрос.  Берестову вдруг показалось, что они были знакомы всегда. Их взгляды встретились на короткий миг, и время вновь остановилось...
    Из наваждения Игоря вывела секретарша, которая стояла уже подле него.   
    - Я по вызову, - с интонацией, не требующей возражения, во второй раз ответил Игорь и уже решительно потянул на себя дубовую, пропитанную мореным составом дверь.
   В углу кабинета, у раскрытой створки встроенного во внутреннюю стену шкафа, стоял плотного телосложения мужчина в кремовом костюме. Берестов тактично замер у входа, ибо хозяин кабинета был занят довольно странным делом. Доставая зерно из пакета с пшеном, он тихо напевал песенку без слов и мотива и насыпал зерно кому-то, находящемуся внутри шкафа. Игорь почувствовал, что попал в неловкое положение и стал свидетелем очередной причуды, коих уже насмотрелся за вчерашний день предостаточно. Институт готовился к новогоднему маскараду, и создавалось впечатление, что маскарад – это главное дело всех сотрудников учреждения. 
    - Почти как в Латинской Америке, - поймал себя Игорь на мысли, - там подготовка к будущему маскараду занимает для профессионалов все время после маскарада прошедшего. Верно, наш руководитель тоже из числа этих профессионалов.
    - Цыпа, цыпа, цыпа, - едва слышно произнес директор и взял из пакета еще oдну щепотку  пшена. 
    - Да, видно, мои предположения верны, - уже с юмором подумал Игорь и тактично закашлял: «Гм, Павел Петрович, я по вашему вызову!»   
    - Входите, пожалуйста, - директор невозмутимо закрыл стенной шкаф и, спрятав пшено в тумбовый стол, направился навстречу Игорю. Его массивное крупное лицо было увенчано такими же массивными, под стать комплекции, роговыми очками.    
    - Типичное лицо властного, но справедливого начальника, - отметил про себя Берестов.
    - Что же, давайте знакомиться, - руководитель института сдержанно улыбнулся и протянул руку для пожатия, - Павел Петрович Карев-Терри, ваш новый директор.               
    - Берестов Игорь Александрович, - в тон ему отозвался Игорь.
    - Мой метод работы – лично знакомиться с каждым своим сотрудником, - теперь директор улыбнулся широко и радушно, - так сказать, кто каким воздухом дышит. Если  пожелаете, побеседуем вне формальной обстановки.   
    Услышав это предложение, Игорь лишь неопределенно пожал плечами и огляделся вокруг.
    Кабинет был обычной, стандартной планировки. У дальней наружной стены находился тумбовый стол директора, с примыкавшим к нему Т-образно длинным столом для заседаний и приемов; в углу стоял массивный сейф. Внутренняя стена сплошь состояла из встроенных шкафов с документацией и книгами; у входа находился платяной шкаф; на резных, под старинный буфет дверцах шкафа в углу кабинета висел массивный замок. Внутри его послышался шум, сменившийся вскоре отчетливо слышимым  квохтанием. Директор бросил тревожный взгляд по направлению к шуму, но, безмятежно улыбнувшись, взял Игоря под локоть и повел его к окну.
    - Три с половиной месяца всего в этой должности, - с жалостливым вздохом произнес директор, - пришлось сменить профиль специализации… я по образованию биолог, пока еще вникаю в детали… - Карев внимательно посмотрел Игорю в глаза и неожиданно сменил тему.
    - Вы любите цветы? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, - а знаете, напрасно. Здесь, на севере, многие начинают разводить цветы.   
    Действительно, все окна и полки на стенах были заставлены горшочками с цветами, кактусами и другими экзотическими растениями.               
    - Моя мама с детства привила мне любовь к кактусам, смотрите, сколько их у меня, - Карев бегло показал рукой на заставленные ими подоконники. Действительно, из всех комнатных растений в кабинете директора превалировал, в основном, этот вид растений.   
    - Или вот, смотрите, какой замечательный экземпляр, - директор взял горшочек с кактусом шаровидной формы, - род Навахоа, или этот, - он поставил горшочек на место и указал взглядом на соседнее растение, - Обрегония де Негри… обратите внимание, какое нежное опушение. Или еще - Эскобари Чэффи, - и директор приподнял следующий кактус с цилиндрическим стеблем. Или вот, посмотрите экземпляр, - он с благоговением указал на растение с шестигранным продолговатым стволом, - «Царица ночи», род Селеницериус, луносвечник; дает крупные цветки до тридцати пяти сантиметров. Главная их особенность: раскрываются ночью и увядают на следующее утро. Луносвечник госпожи Макдональдс давал за лето по сто бутонов, из которых пятьдесят раскрывались.
    - Простите, - перебил Берестов директора, - а как часто цветут кактусы? Я слышал, что цветут они редко, один раз в пятьдесят лет.   
    Карев отрицательно покачал головой и поставил горшочек на место:
    - Ничего подобного, большинство кактусов цветут ежегодно, с апреля по июнь... Моя мама, Олимпиада Васильевна, работала до защиты кандидатской диссертации в Ботаническом саду имени Комарова в Ленинграде; это потом мы переехали в Москву. Так что любовь к кактусам и вообще к растениям, у меня от мамы, дочери ботаника Лукьянова-Терри. Отец мой был на партийной работе... кстати, дед до революции носил фамилию Царев, - и Карев многозначительно повел бровью, - да, все мы пережили эти времена молчания, компромиссов и гонений… и-и, едва не забыл: причина, зачем я вас вызвал, - директор покровительственно хлопнул Берестова по плечу и подвел к столу, находящемуся у входа в кабинет.
    На столе стоял персональный компьютер «Интель Пентиум-4», сканер, копировальная установка и телефакс.
    - Вот, пожалуйста, принтер мнет бумагу и издает какие-то скрипящие звуки, - посетовал директор, - займитесь пока им, а я займусь своей оранжереей.
    Внезапно где-то очень далеко раздался гулкий рокот. Игорь вздрогнул от неожиданности и посмотрел в окно; вьюжная мгла целиком закрыла небосвод, но где-то высоко в небе, на самом пределе видимости появился едва заметный всполох света. 
    - Не обращайте внимания, - успокоил директор Игоря и, взяв со стола графин с водой, направился к стеллажам с цветами, расположенными вдоль наружной стены, - это в Плесецке, на космодроме, произвели запуск ракеты.   
    - Вот как?..
    Непонятно почему, Игоря взволновал факт близости космодрома. Он вспомнил возникшую час назад мысль о предназначении огромного институтского пустыря. Ко всему, некоторое время он состоял в штате обслуживающего персонала Центра управления полетами Звездного городка и теперь, совершенно неожиданно для себя, вновь оказался в прилегающем к космодрому районе.
    - Да, пуски ракет совершаются довольно часто, - отозвался Карев на вопрос Игоря, - тем более что налажено международное сотрудничество, и многие государства хотят иметь на орбите спутники связи. - Он подошел, наконец, к цветнику и начал поливать растения из графина.
    - Я уже говорил вам, что любовь к кактусам мне привила моя мама. Когда мы жили в Ленинграде, она часто водила меня в Ботанический сад. Именно там она защитила кандидатскую диссертацию под руководством доктора наук Кирпичникова. До последних дней его, даже когда жили в Москве, поддерживали дружеские отношения.
    Переходя от цветка к цветку, директор рассказывал Игорю свою родословную, и было заметно, что сама тема доставляет ему удовольствие. В этом было даже нечто детское. Стараясь не шуметь, Берестов разложил на столе необходимые инструменты и вскрыл крышку факса.   
    - Вы, наверное, заметили, что у меня в кабинете много эпифитных растений, - голос хозяина кабинета доносился уже откуда-то из угла, из-за шкафа, - это другая моя страсть: орхидеи, бромелии, папоротник «олений рог». Или, например, рипсалис, когда цветет, создает потрясающий эффект, как будто застывшие искры фейерверка.
    Не перебивая директора, Берестов осмотрел телефакс и едва не сразу определил причину неисправности. Подрегулировав некоторые узлы, пустил принтер в работу. Скрипа и заеданий в этот раз не было. 
    - Все можете пользоваться, - Игорь поставил крышку на место и начал собирать инструмент. 
    - Так быстро? - директор искренне удивился и, закончив поливать цветы, отнес на стол пустой графин. - Спасибо, сразу видно, вы понимающий специалист. Кстати, - он вынул из кармана носовой платок и вытер им руки, - мне вашу кандидатуру предложил Коротков.    
    - Вот как? - теперь пришла очередь удивляться Берестову, - мы с ним бывшие коллеги, работали в Центре управления полетами, и сюда я приехал по звонку от него.   
    - Ах, вот в чем дело, - директор понимающе кивнул, - к сведению, сейчас он руководит отделом филиала нашего института, а  начинал тоже с вашей должности. Насколько я помню его личное дело, ради соблюдения условий контракта его дважды переводили с повышением, а теперь он третий по значимости человек в нашем дочернем учреждении… так что дерзайте, - и в знак доверия Карев похлопал Игоря по плечу, - тем более что по профессии вы...   
    - Специалист по космической связи, - с готовностью ответил Игорь на вопрос директора.   
    - Именно так, - согласно кивнул он и на прощанье пожал Игорю руку. - И, да... чуть не забыл, - произнес он, спохватившись, - сегодняшним приказом вы включены в список участников маскарада. Так что обратитесь к господину Тойфельсу, он подберет вам костюм.
    Выйдя из кабинета, Игорь с трудом протиснулся между толпящимися в приемной сотрудниками; за прошедшие десять минут их стало едва ли не вдвое больше. Берестов бросил взгляд на сотрудниц секретариата. Увы, златовласой снегурочки из сказки на  месте не оказалось, и лишь картинка на экране компьютера показывала, что с ним недавно работали. Игорь подумал, что сейчас отдал бы полжизни, лишь бы снова увидеть эти большие васильковые глаза и ниспадающую вдоль спины волну золотых волос. Он вдруг понял, что ни за что не сможет уйти отсюда, пока вновь не увидит ее. Остановившись в дверях, Игорь оглянулся, надеясь на чудо.
    - Молодой человек, вы не могли бы уступить мне дорогу? - мелодичный, как хрусталь, голос вывел его из забытья, и Берестов непроизвольно шагнул в  сторону. Снегурочка из сказки стояла рядом и держала в руках папки с документацией. Сердце гулко ухнула в груди Игоря и в недостижимых далях снова томительным аккордом зазвучал небесный хорал…
    В лучистых глазах девушки уже не было вопроса, она смотрела на него просто и спокойно, как на давнего своего знакомого, более того, в ее взгляде было доверие к нему, и Берестов это чувствовал, она ждала ответного шага с его стороны. Немота сковала уста Игоря и неизвестно отчего, единственно, чтобы преодолеть затянувшееся молчание, он произнес первое, что пришло на ум:
    - Если вас зовут Изольда, то меня… - Игорь поспешно одернул пиджак и поправил прическу, - соответственно, Тристан.
    В ответ девушка лишь снисходительно улыбнулась и, слегка склонив голову, произнесла певуче:
    - Не говорите так… там все очень печально... они умерли в один день… и потом…   
    От хрустальных бубенцов ее голоса у Берестова вновь предательски закружилась голова.   
    - И потом… мне надо работать, - девушка неожиданно стушевалась и просительно взглянула Игорю в глаза. Берестову ничего не оставалось, как только уступить ей дорогу. Девушка вновь благодарно улыбнулась и, войдя в открытую дверь, проследовала на свое место. Глядя ей вслед, Игорь вдруг подумал, что отсюда он не скоро уедет, а если уедет, то не один. Утренние нервность и раздражение совершенно оставили его, а все недавние проблемы  показались пустыми и не стоящими внимания.
    Рабочий день уже подходил к концу. Берестов вышел из «приемной» и, направившись  по длинному, словно тоннель, институтскому коридору, стал обдумывать, чем заняться сегодня вечером. Хотя правильнее будет сказать, он ни о чем не думал, просто пребывал в блаженном состоянии от впечатления недавней встречи. Неожиданно дверь одного из кабинетов резко отворилась, и в коридор буквально вкатился коротышка, с кудрявой, начинающей лысеть шевелюрой.
    - Классический Санчо Пансо, - отметил про себя Берестов, наблюдая, как тот, порывисто запихнув под мышку ворох бумаг, свободной  рукой стал закрывать дверь на ключ. Справившись с этой непростой задачей, коротышка поправил едва не свалившиеся с носа массивные очки и лишь затем, весело взглянув на Игоря, поздоровался с ним, как со старым знакомым.
    - Здравствуйте, молодой человек.   
    Берестов кивком ответил на приветствие и хотел  проследовать дальше, но коллега  уже  бодро засеменил рядом с Игорем. 
    - Между прочим, хочу покритиковать вас, молодежь! - произнес  «Санчо Панса» с некоторой запальчивостью и, как бы отметая возможные возражения, неистово прожестикулировал свободной рукой.   
    - За что же нас критиковать? - ответил Игорь, продолжая улыбаться.   
    - О-о, вы многого не знаете… что я несу в своих руках? - и он экспрессивно хлопнул ладонью по вороху бумаг, находящихся по мышкой. - Это творчество молодых!.. Сплошное эпигонство, самокопание, дурной вкус; наконец  графоманство, а попыток плагиата не счесть!               
    - Неужели мы все такие плохие? - тем не менее, улыбаясь, перебил Игорь сотрудника.       
    - Плохие?!.. Не то слово! - коротышка взял папки в обе руки и тряхнул ими перед собой. - Хуже, гораздо хуже! И я, как заведующий сектором имманентных упорядоченностей, обязан этим заниматься! Ко всему, на мне еще общественная нагрузка - подготовка карнавала… кстати, у вас есть новогодний костюм? - и завсектором озабоченно посмотрел на Берестова. Игорь лишь отрицательно помотал головой.   
    - Г-м, вы наш новый сотрудник… моя фамилия Тойфельс… Рудольф Борисович, - представился наконец «Санчо Панса», после чего остановился у кабинета с надписью: «Сектор онтологических трансверсий».
    - Не сон ли это? - вдруг подумал про себя Берестов, - в наше время, когда книжные прилавки какой только литературой не заставлены, где-то в тайге, рукой подать до полярного круга, всерьез занимаются творчеством молодых.
    - Здесь трудится мой коллега, Рэм Кулаки, - вполголоса пояснил Тойфельс, - он занимается тем же самым, но с других позиций.    
    Тойфельс открыл дверь и пригласил Игоря войти следом. Берестов вошел в кабинет и едва удержал себя, чтобы снова не выбежать в коридор. За двухтумбовым столом, с одной стороны которого находился монитор персонального компьютера и офисный телефон с другой, сидел одетый в деловой костюм клерка крокодил. 
    - А-ха-ха, - завсектором рассмеялся, довольный произведенным эффектом, - человек как будто родился в костюме. А кто выбирал? - и многозначительно взглянув на Игоря, Тойфельс с рабской покорностью склонил голову на грудь.
    Тем временем хозяин кабинета снял с себя маску и, удовлетворенно улыбнувшись, направился навстречу коллегам. Пожав на ходу протянутую для приветствия руку, Тойфельс бросил на стол весь имеющийся ворох бумаг и начал торопливо говорить о содержании каждой папки.   
    - Кулаки, Рэм Дамианович, - внимая отчету Тойфельса, представился Берестову хозяин кабинета и, приветствуя гостя, протянул ему руку, - завсектором онтологических трансверсий.   
    - Берестов, Игорь Александрович, - Игорь пожал небрежно протянутую ладонь и в свою очередь представился, - ваш новый техник связи.   
    - Вот как, - Кулаки дернул бровью, изображая удивление, - жаль, что вас не было раньше. Вышел из строя дисковод, пришлось заменить весь системный блок.   
    - Теперь у вас таких проблем не будет, - в тон собеседнику отозвался Берестов, - в случае неполадок сразу вызывайте меня.   
    Кулаки хотел что-то ответить, но его вновь позвал Тойфельс. 
    - Рэм Дамианович, прошу минутку внимания!.. Здесь все папки разложены по тематике. Отдай их во второй отдел, пусть скинут на диск, а копии отдадут членам комиссии...
    - Хорошо, - отозвался Кулаки, после чего хлопнул Берестова по плечу, давая понять, что разговор окончен. 
    Покинув кабинет сектора трансверсий, Игорь заметил про себя, что вся эта институтская специфика, соединенная с приготовлениями к карнавалу, нравится ему все  меньше.             
    - Какой-то сплошной хеппенинг, а не научное учрежде¬ние, - раздраженно подумал Берестов и остановился около очередной двери, - вот, пожалуйста, еще пример маскарадного поп-арта. Под табличкой с надписью: «Завотделом первичной информации» висел листок бумаги с нацарапанным на нем корявыми буквами предупреждением: «Посторонним вход разрешен!»   Игорь, как ни устал от обилия предновогодних абсурдов, все-таки улыбнулся юмористической трактовке надписи и постучал в дверь кабинета. Спустя минуту постучал вновь, но ответа так и не последовало.   
    - Еще один абсурд, - подумал Берестов и, выждав очередную паузу, приоткрыл дверь.
    У окна, закрытого шторой - жалюзи, стоял «гном» в маске террориста. Впрочем,  гномом обладателя костюма назвать можно было весьма условно. На поясе потертых джинсов висел огромный револьвер в кобуре, а маскарадной была только верхняя одежда. Антураж костюма дополнял пулемет системы Дегтярева, на ствол которого этот человек опирался. Главным элементом одеяния являлась закрывающая половину лица шутовская шапка с прорезями для глаз, увенчанная тремя кисточками, с едва слышно позванивающими бубенцами.
    Казалось, в кабинете все замерло. Лишь только наверху шкафа, куда смотрел обладатель наряда, с поскрипыванием работала механическая игрушка; на качелях которой сидели с одной стороны обезьянка, с другой петушок. Когда обезьянка поднималась вверх, она забавно взмахивала руками и в глазах ее загорались зеленые огоньки. Когда вверх поднимался пе¬тух, красные огни победно вспыхивали в его глазах и он торжествующе взмахивал крыльями.
    Берестов предупредительно покашлял, и хотел было войти в кабинет, но гном-мафиози вдруг прыгнул к столу и молниеносно установил пулемет на треногу. Время вдруг замедлилось, и движения «гнома» предстали как бы в отснятой рапидом раскадровке: расчлененные вспышки движения затвора – «ку-клукс-клан»… такое же расчлененное движение головы к прицелу… и следом покадровый разворот ствола в сторону жертвы…
    Игорь едва успел захлопнуть дверь и отпрянуть в сторону, как вслед ему раздалась длинная оглушительная очередь. Как ни странно, проходящие мимо сотрудники совершенно не обращали внимания на пальбу за дверью и лишь только бегло, без интереса взглядывали на прижимающегося к стене Игоря. 
    - Дурдом! Палата номер шесть! - яростно выругался Берестов, и хотел было проследовать дальше, но кабинет неожиданно отворился и в дверях появился смеющийся «мафиози».
    - Ха-ха-ха… похож я на террориста, - произнес он, захлебываясь смехом, но тут же осекся. - О, простите, я спутал вас со своим приятелем, - он медленно снял маску  и спрятал ее в карман, - да не пугайтесь, патроны холостые. 
    Берестов лишь неопределенно хмыкнул и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.   
    - Знаю-знаю, вы наш новый техник, - уже вполне дружелюбно произнес гном-мафиози и сделал в дверях приглашающей жест, - если желаете, можете осмотреть мою аппаратуру… она хотя и работает, но уже не новая.   
    Игорь вновь неопределенно хмыкнул, но, тем не менее, последовал приглашению.
    Обстановка в кабинете была самая обыкновенная. У входа располагался шкаф для одежды. Рядом с ним в углу стол с компьютером «Ай-Би-Эм». Напротив окна другой стол. Вдоль внутренних стен: шкаф для документации и напротив еще один шкаф.
Хозяин кабинета прикрыл дверь и поставил пулемет в угол к стене. Сбросив с себя камзол гнома, повесил его на крючок вешалки у входа и, небрежно покачиваясь, направился к  рабочему месту. 
    - Извините, забыл представиться, - произнес он, хлопнувшись с размаху на стул, - Айзек Блэкхом, завотделом первичной информации. 
    - Игорь Берестов, - односложно отозвался Игорь и, включив компьютер, начал  молча  производить его проверку. Работал он, в принципе, исправно и, лишь только стрелка визора дергалась при передвижении «мыши». Лениво наблюдая за действиями мастера, Блэкхом достал сигарету и прикурил ее от газовой зажигалки.
    - Извиняюсь за любопытство, - произнес он после затяжки, - вы еще не подобрали себе новогодний костюм? 
    - Нет, не подобрал, - односложно отозвался Берестов и, включив «графический редактор», постарался вывести на рабочем столе монитора правильный круг. Изображение, и вправду, дергалось.   
    - Напрасно, - укорил его Блэкхом, - не имеющий костюма лишается права присутствия на полуночной феерии.
   - В самом деле, - равнодушно ответил Берестов и начал проверять все программное обеспечение, - я слышал, за костюмы у вас отвечает господин Тойфельс?   
    - Да, Рудольф Борисович, гений маскарадного костюма. Он выберет то, что подходит вам, и только вам. Например, мой костюм. Я никогда бы сам не додумался.   
    - Сегодня имел честь с ним  познакомиться, - отозвался Игорь с единственной целью, чтобы поддержать разговор.
    - Тем более с этим не надо тянуть, - назидательно посоветовал Блэкхом. 
    - Хорошо, буду иметь в виду, - выразил согласие Берестов и, закончив проверку компьютера, перевел его работу в «спящий режим».
    Загоревшись, Блэкхом дал еще несколько советов относительно приближающегося маскарада, но Игорь уже не слушал его и, собрав инструменты, покинул кабинет.
    В коридоре Берестов едва не сбил с ног сотрудника, который  как бы нарочно ожидал его на выходе. В ответ на неуклюжие извинения он лишь иронично улыбнулся и с участием произнес: «Это в вас стрелял сейчас Блэкхом?»    
    - Да, - односложно отозвался Игорь, и хотел было проследовать далее, но сотрудник вновь улыбнулся и протянул руку для приветствия: «Щеголев, Станислав». 
    Берестову ничего не оставалось, как ответить на рукопожатие, тем более, что внешность собеседника располагала к себе: улыбка ироничная, но с оттенком горечи; так улыбаются те, кто глубоко познал изнанку жизни. Выражение голубых глаз тоже было ироничным, и Игорь вдруг поймал себя на мысли, что ирония собеседника напускная и в любой миг может смениться печалью. По крайней мере, такие как он, думают о жизни не поверхностно. 
    - Недавно подал доклад на рассмотрение нашего руководства, - поведал Щеголев Игорю, увлекая его за собой по коридору, - тема доклада: «Историософский взгляд на роль метааспектов культуры в филогенезе развития общества». Собственно, это даже не доклад, а краткое изложение моей новой диссертации.   
    Берестов уже привык, что с ним обращаются как со старым знакомым, поэтому решил просто слушать.
    - Конечно, я ожидал определенной реакции, - Щеголев сдержанно вздохнул и покачал головой, - но, как говорят в таких случаях: штрафные санкции превзошли всякие ожидания... директор временно отстранил меня от должности. - Игорь с интересом посмотрел на собеседника, но вновь промолчал, понимая, что тому просто надо выговориться. - Можете себе представить, поручили заниматься такой рутиной, что и студент-первокурсник ради заработка не возьмется.
    - Что-то серьезное? - все-таки спросил Игорь. 
    - Если говорить о докладе, то да! - произнес Щеголев с заметной гордостью, - на основе примеров   истории, используя чисто культурологический аспект, убедительно доказал, что мы находимся в заключительном периоде человеческой цивилизации. Спады и сломы будут неуклонно продолжаться. При этом  возможны временные периоды стабильности и даже подъема, но никакое пассионарное развитие, в принципе, уже невозможно. Не исключено, что государственные и социальные институты еще будут существовать, но только суть их вряд ли будет человеческой.
    - Просто, Тойнби и Шпенглер в одном лице, - подумал про себя Берестов, но вслух произнес иное, - увы, во время перемен ничего не бывает гладко, но, в конце концов, должна наступить стабилизация.   
    Щеголев лишь саркастически рассмеялся и процитировал Екклесиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить...» - помните, откуда это?..   
    Берестов кивнул и продолжил: «время разбрасывать камни, и время собирать камни...»    
    - Именно, - и Щеголев, как бы подводя резюме, со значением добавил, - речь идет о времени, ибо все эти события происходят тогда, когда есть само  время. Когда же времени нет, то начинают действовать иные законы.   
    - Какие же? - вновь поинтересовался Берестов.   
    - «Тайны беззакония», - вдруг с особой значимостью произнес культуролог, и на секунду в пространстве воцарилась мертвая тишина. Игорь хотел что- то возразить, но уже в следующее мгновение на лице Щеголева вновь появилась ироническая улыбка.
    - Как я понимаю, вы наш новый техник связи? - блеснув смайлом, произнес он.   
    -  Да, именно так, - утвердительно ответил Игорь, уже в который раз за день.   
    - Что ж, приятно было познакомиться с умным собеседником. - Щеголев остановился и протянул Берестову руку для прощания. Игорь ответил на рукопожатие, после чего культуролог вынул ключ из кармана и стал открывать им дверь кабинета. Табличка на двери лаконично свидетельствовала: «Старший аналитик».
    - У меня сейчас все работает, - пояснил Щеголев и, увидев вопросительный взгляд Игоря, добавил, - но если появится неисправность, будьте добры.   
    - Да, разумеется, - заверил его Берестов и отправился, наконец, в свой кабинет.


    ГЛАВА  2: «Классический треугольник»

    До конца рабочего дня Берестов побывал еще в двух-трех кабинетах. Уже вечером, собираясь домой, неизвестно отчего оказался рядом со стеклянной двустворчатой дверью секретариата. Как говорят в таких случаях: ноги сами принесли. Находящиеся под потолком электронные часы показывали время: 18-05. Мигающая лампочка таймера неумолимо отсчитывала секунды. Берестов вдруг с удивлением почувствовал, как странные робость и нерешительность властно овладевают его душой. Игорь оглянулся назад. Последние сотрудники, ожидавшие лифт на площадке, вошли в его кабину, и Берестов остался один. Зеленые цифры часов уже показывали на одну минуту больше. На ум пришла восточная пословица: «Для того чтобы преодолеть пропасть, надо шагнуть на другую сторону».   
    Игорь потянул дверь на себя, и странная робость вдруг сменилась не менее странным спокойствием. Внутри офиса приемной, как если бы никого не было. Яркое освещение на мгновение ослепило глаза. Берестов огляделся и только тут увидел златовласую машинистку, стоящую у окна с отдернутой наполовину бархатной шторой. Почувствовав присутствие постороннего, девушка обернулась и, узнав Игоря, произнесла с кроткой улыбкой:
    - Полярных ночей здесь не бывает, но северное сияние иногда можно увидеть.    
    - Правда? - с радостью отозвался Берестов, и ему вдруг показалось, что от внезапно сошедшей легкости за спиной выросли крылья.
    - Да, иногда его можно увидеть, - подтвердила девушка, и ее лицо вновь озарилось кроткой улыбкой.   
    - Вы мне расскажете об этом? - Берестов подошел к девушке и встал рядом, возле окна. На улице, при свете полной луны, тихо падали крупные хлопья снега. Девушка слегка повернула голову и, глядя по-прежнему сквозь стекло, ответила задумчиво: «Зачем, вы увидите сами».   
    - В самом деле? - недоуменно отозвался Игорь. Он хотел спросить имя девушки, но, предупреждая вопрос, она произнесла сама, просто и обыденно: 
    - Меня зовут Евника… можно просто Ника. Евникия, значит, благопобедная.               
    Игорь кивнул и назвал свое имя.
    Минуту они стояли молча, наблюдая, как хлопья снега медленно падают за окном и это состояние хотелось длить, чтобы оно не кончалось никогда. 
    - Тихо вокруг, - первой нарушила молчание Евника, и ее серебристый грудной голос как бы рассыпался на тысячи медленно тающих снежинок. Вспомнилась вдруг изречение Ефрема Сирина: «Молчание, таинство будущего века».
    Несколько лет назад Игорь побывал в Коневецком монастыре, что расположен севернее Валаама, на Ладожском озере. Попал в этот монастырь почти случайно, хотя, как известно, у Бoгa нет ничего случайного. Игорь, после паломничества на Валаам, уже упаковывал вещи для отбытия на Большую землю, как знакомый послушник объявил ему, что через час отправляется катер на Коневец. Игорь увидел в этом особый знак. В Покровском Свято-Тервеническом монастыре, на севере Ленинградской области, где он завершил свое паломничество по Приладожским обителям, был храм во имя преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских. Осеннее празднование преподобного Антония выпадало на 15 сентября, день рождения Игоря, летнее, на 23 июля, совпадало с днем памяти Коневецкой иконы Божьей Матери. Решение было принято мгновенно. Взял благословение у наместника и бегом отправился на катер.
    Прожил на Коневце две недели, а потом едва заставил себя его покинуть. И даже по прошествии пяти лет, возникала эта щемящая тоска, и острое, едва одолимое желание вернуться назад. В монастыре, во всей природе Коневца, было именно оно – молчание. Не в человеческом и тем более, не в физическом понимании. Молчание было подобно таинству. И душа, соприкоснувшись с ним, восплакала и возликовала одновременно, она не желала расставаться с этим молчанием. Как измученный в пустыне путник ненасытимо пьет в изобилии подаваемую влагу, так и душа ненасытимо пила молчание. Она как если бы рождалась вновь.
    Но еще оставались надежды сохранить отношения с бывшей супругой. Оставались надежды, после увольнения из Центра управления полетами найти работу не только ради заработка. Оставались надежды творчески реализовать себя. Иногда Игорь жалел, что не остался в том монастыре. Настоятель, отец  Юстиниан, предлагал ему остаться. Но как это часто бывает с людьми, ради временного пожертвовал вечным. Точнее, отодвинул его на потом. Теперь было такое же молчание. За окном тихо падал снег. И это безмолвие хотелось длить, хотелось, чтобы оно не окончилось никогда.
    Неожиданно заиграла мелодия мобильного телефона. Ника смущенно посмотрела  на Берестова и, подойдя к вешалке, вынула из сумочки мобильник. 
    - Да, слушаю… - по лицу Ники пробежала тень. Она с каменным лицом выслушала собеседника, после чего ответила, придав голосу максимум доброжелательности, - да, Павел Петрович, через пять минут я буду внизу... не беспокойтесь, документацию к совещанию полностью готова.   
   Из динамика еще некоторое время раздавался покровительственный рокот, и Ника, выслушав ответ, с излишней резкостью отключила телефон.
    - Павел Петрович хочет отвезти меня домой, - сухо произнесла Евника и, не глядя на Берестова, направилась к гардеробу, - как минимум, paз в неделю он обязательно это делает.   
    - А, вы?!.. - Игорь почувствовал себя как в барокамере, из которой выкачали воздух.   
    - Я-а, - Ника одела шубу и, застегнув ее, сняла с вешалки дамскую сумочку,  - вынуждена это терпеть.   
    - Хотите, я спущусь вниз и поговорю с ним?!
    Игорем вдруг овладело желание совершить какое-нибудь безрассудство, например, подойти к Кареву и залепить пощечину, или попросту намять ему бока.   
    - Что вы, не надо! - испуг и удивление вспыхнули в глазах Евники, и она  постаралась перевести все в шутку, - господин директор уже знает, что со мной  нельзя как с прочими!      
    - Знает? - обескураженно отозвался Берестов и с надеждой поглядел в глаза Евники.      
    - Да, знает, - с наигранной беззаботностью ответила Ника и стала собирать со стола папки с документацией. Собрав их в стопу, она понесла документы к кабинету директора, и... Берестов поперхнулся от неожиданности: Евника открыла кабинет своим ключом. Ника вошла внутрь и, вернувшись через минуту, ответила просто и обыденно:
    - Павел Петрович поручил мне рецензирование деловых писем, а потому доверяет ключи от кабинета. 
    В довершение своих слов она замкнула кабинет и, положив ключи в ящик стола, в свою очередь заперла его своим ключом.
    - А завтра, после утверждения, я же и отошлю их по электронной почте.   
    Выслушав исчерпывающий ответ, Игорь лишь развел руками и покорно направился за последовавшей к выходу Евникой.
    - А если господин директор однажды забудет, что с вами нельзя, как с прочими? - догнав Евнику, спросил Игорь с некоторым вызовом. Евника задорно тряхнула головой, и ее серебряный смех  рассыпался в воздухе крохотными льдинками: 
    - Тогда просто будет назначен новый руководитель института. За прошедшие три с половиной года Карев-Терри уже пятый по счету.
    - Вот как, - только и сумел возразить Берестов.
    Некоторое время они шли молча, пока не остановились у лифтовой площадки. Евника нажала на кнопку вызова и через несколько секунд двери кабины открылись. Игорь хотел войти вслед за Евникой, но она удержала его. 
    - Пожалуйста, не надо, - и ее васильковые глаза вспыхнули кроткой мольбой, - в обиду я себя не дам... правда.   
    Ника заставила себя улыбнуться, и Берестов, тяжело вздохнув, отступил назад. Двери лифта бесшумно закрылись, и Игорь лишь успел произнести: «Тогда я скажу ему все завтра утром!»   
    Кабина с мягким гулом пошла вниз и Берестову вдруг показалось, что он потерял Евнику навсегда. Игорь до боли сжал кулаки и намеренно медленно направился к выходу. 
    - Спокойно, - произнес он себе минуту спустя, - не теряй самообладания... в конце концов, я не князь Мышкин, а она не Аглая.   
    Казалось, что прошла целая вечность, когда Игорь дошагал до смотровой площадки главного входа. Сквозь стекла витражей было отчетливо видно, как Ника  вышла из парадного подъезда, и директор, взяв ее под руку, отвел к мерцающему стальным отливом «Доджу». Ника села на переднее сиденье, и Карев, захлопнув за ней дверь, семеняще обежал автомобиль. Еще  некоторое время двигатель прогревался, но вскоре автомобиль фыркнул белым на морозе выхлопом и, мигнув поворотными огнями, устремился по направлению к городу. Игорь только сейчас почувствовал, как он устал. Обессиленно усевшись на пол, он обхватил руками голову и еще долго неподвижно смотрел перед собой, вслушиваясь, как звенящая пустота заполняет все его существо.

       *  *  * 
    Первое, что отметил в себе Берестов, проснувшись утром, это – нежелание исполнять свое вчерашнее намерение. Как если бы два разных человека боролись в нем. Один призывал к рассудительности и к обдуманным действиям. Другой, наоборот, требовал решительных действий и немедленного вмешательства в ход событий. По прежнему опыту Игорь знал, что правда где-то посередине, но где эта середина, предстояло еще выяснить. В молодости Берестов занимался восточными единоборствами и в какой-то степени на этом поприще преуспел. Впрочем, уже во время учебы в институте занятия эти были благополучно оставлены. На третьем курсе пришлось выбрать: или единоборства, или участие в студенческой рок-группе, куда его взяли как клавишника и автора песен.
    Родители и родственники хотели видеть в Игоре разносторонне развитую личность: учили в музыкальной школе, которую он, к сожалению, так и не окончил, отдавали в художественную школу-студию; когда  же бывал на каникулах в Грузии, у родственников мамы, дядя Автандил брал его в горные туристические походы. Единоборствами Игорь решил заниматься по собственному желанию, на время забросив занятия как музыкой, так впоследствии и живописью. Мама не раз говорила ему, что нельзя так разбрасываться, то у него музыка, то живопись, нельзя бросать начатое на полпути. Но занятия единоборствами не прошли даром. Главное, что он получил от них: способность к концентрации внимания, к снятию стрессовых нагрузок и способность выкладываться до предела, когда это было нужно.
    Раньше, для того чтобы принять решение, нужно было просто помедитировать: расслабиться, выровнять дыхание и решение приходило само собой. Либо проблема теряла свою остроту. Когда во время учебы в институте крестился и стал ходить в церковь, отношение к медитации и вообще, ко всему восточному, радикально переменилось.
    Прибыв на службу, Игорь все еще пребывал в состоянии мысленной размягченности, и даже появилось желание вовсе забыть вчерашний инцидент, но вдруг ему стало стыдно. Откуда это малодушие? Разве достойно мужчине предаваться рефлексии. Вынув из нагрудного кармана иконку Георгия-Победоносца, которую всегда носил с собой, Игорь приложился к ней и, сотворив крестное знамение, прочитал краткую молитву.
    В приемной Берестов сдержанно поздоровался с присутствующими и, встретившись с Евникой взглядом, многозначительно кивнул в направлении массивной дубовой двери.       
    - Я по вызову, - погасил он возражения привставшей из-за стола секретарши и, еще раз взглянув на Евнику, направился к кабинету директора.
    Карев-Терри стоял за открытой дверцей встроенного во внутреннюю стену умывальника и что-то тихо напевал про себя. Директор был чем-то сильно увлечен и поэтому не обратил внимания на присутствие постороннего.   
    - Классическая ситуация драматургии Чехова, - с досадой подумал Берестов и, простояв у входа около минуты, начал уже всерьез жалеть о своей затее. Он было напрвился  к выходу, но директор вдруг  выглянул из-за раскрытой створки.
    На плечах Карева находилась львиная голова, и Берестов, несмотря на привычку к маскарадной атмосфере института, все-таки вздрогнул от неожиданности.   
    - Простите, Павел Петрович, - пробормотал Игорь и, теряя остатки решимости, начал клясть себя мысленно за опрометчивый шаг, - я еще не все закончил с ремонтом принтера.   
    - Что там еще у вас? - Карев снял с себя маску и с видом явного неудовольствия поставил ее на стол, - разве вчера вы не все сделали?   
    - Нет, не все, - холодно отозвался Берестов, и вдруг как в годы занятий единоборствами почувствовал – именно сейчас необходимо нанести противнику удар.   
    - Я бы хотел сказать вам одну вещь, Павел Петрович.   
    - Что такое?! - Игорь едва ли не физически ощутил, что директор внутренне также приготовился к поединку.
    - Знаете... не трогайте Евнику... оставьте ее в покое.   
    Несколько секунд Карев в ошеломлении смотрел на Игоря, и было видно, как  его взгляд под стеклами очков наливается гневом. Справившись с coбой, он медленно, с не предвещавшим ничего доброго лицом направился к Берестову. 
    - Оставьте Евнику, - вновь холодно и бесстрастно произнес Игорь. В лице Карева сейчас действительно было нечто львиное. Приблизившись к Берестову, он, было, протянул руку к отвороту его пиджака, но Берестов шагнул назад и, встав в стойку, предупредительно выставил ладонь.
    - Павел Петрович, у меня пояс. 
    - Что?!   
    - У меня пояс по тхэ-квон-до.   
    В глазах Карева вспыхнула молния. Казалось, еще мгновение и он с яростью ринется на своего противника. Берестов спокойно посмотрел  в глаза директору и с прежней холодностью произнес:
    - А если вам не нравится мое  присутствие, то через два месяца я уволюсь, согласно положению контракта.   
    Во взгляде Карева появилась растерянность. Было видно, что он лихорадочно соображает, с какой стороны уязвить противника. В сердце Игоря даже шевельнулось сочувствие, к казалось бы, непобедимому еще минуту назад противнику и, выждав положенную в таких ситуациях паузу, кивнул, после чего покинул кабинет.
    Едва Берестов появился в приемной, как Ника тут же обернулась и взгляд ее безмолвно вскрикнул: «Что?!»   
    Увидев Евнику, Берестов недоуменно пожал плечами и, кивнув в сторону кабинета,  словно каботинка, помахал на себя растопыренными веером пальцами. В глазах Евники появилось недоумение, и Берестов, придав лицу комическое выражение, сделал вид, что падает в обморок. На лице Евники вновь отразилось недоумение, но вдруг она все поняла и, зажав лицо ладошкой, отвернувшись к стене, прыснула от смеха. Справившись с собой через минуту, Ника все же попыталась изобразить занятость работой, но предательски трясущиеся плечи выдавали ее с головой. 
    Сотрудники приемной тоже начали со странными улыбками смотреть на обоих, и Ника, не удержавшись, вновь оглянулась на Игоря. Встретившись с ней взглядом, Берестов вдруг встрепенулся и, словно собираясь петь арию «Моя Кармен» из оперы Бизе, вдохновенно вскинул голову. Некоторые из работников секретариата, взирая на это немое представление, уже предосудительно качали головами, тем более что  Ника, не в силах заглушить смех, закрыла лицо обеими руками и теперь всем телом уткнулась в рабочий стол.
    Прошло всего несколько минут, как Берестов покинул кабинет директора, но Игорь вдруг понял, что именно они разделили его жизнь пополам. Первая, которую он прожил  до приезда в этот город, в которой он мучился, искал себя, пытался что- то достичь, а следующая… следующая жизнь только начиналась. За двойной дубовой дверью находился поверженный противник, и он вдруг понял с пронзительно сладкой болью, что никуда отсюда не уедет.
   Как бы почувствовав внутреннее изменение состояния посетителя, сотрудники приемной тоже затихли, и в этой тишине остались только он и она. Ника, полуобернувшись, просветленно глядела на Берестова, и он тоже глядел на нее с грустной светлой улыбкой. И хотелось, чтобы эта тишина длилась бесконечно, хотелось, чтобы она длилась всегда. Игорь кивнул Евнике, едва-едва улыбнувшись одними уголками губ и вздохнув, покинул помещение секретариата.
    Игорь вспомнил, как однажды в ранней юности, когда ездили с отцом и матерью в Крым, ему пришлось прыгнуть в море с двадцатиметровой скалы. Некоторые его сверстники, умевшие не только прыгать, но и нырять, периодически подначивали Игоря, не прыгнет ли он вместе с ними. Особенно усердствовал в этом Рамиль Исмаилов, заводила их компании. Когда же Игорь сдержанно отказывался, то Рэм тут же делал вывод: «Да, конечно, в Москве нет таких скал, и тем более моря. Откуда же там прыгать? Если только с балкона первого этажа».   
    Однажды при очередной  подначке, когда Рэм проехался по поводу его музыкальных способностей, а также занятий в студии художеств, Игорь вскипел и сказал, что умрет, но прыгнет со скалы. 
   - Сейчас прыгнешь? - поймал его Рамиль на слове. 
   - Сейчас! - запальчиво отозвался Игорь и, увлекая пацанов за собой, почти бегом направился на берег моря.
    Минуту или две он стоял на краю отвесной пропасти, прислушиваясь к тому, как замирает в груди сердце, немеют конечности и прекращается дыхание. Эта минута показалась для Игоря вечностью. Стоящие за спиной десять человек молча ждали, когда он шагнет вниз. Самое главное, Игорь спиной чувствовал насмешливый взгляд Рэма: «не сможешь, не прыгнешь... никогда не прыгнешь». Игорь оттолкнулся от скалы, и...
    Он вошел в воду на удивление легко, лишь только ощутил хлопок жесткой морской воды по ступням. Позволив телу уйти на несколько метров в глубину, Игорь, насколько хватало воздуха, проплыл под водой и, когда вынырнул на поверхность, вскинул над собой руку с характерным соединением большого и указательного пальцев: «О, кей!»   Мгновение спустя шквал одобрительных свиста и криков раздался на скале и Игорь, не спеша, всем своим видом изображая беспечность, поплыл к берегу.
    В это лето он еще не раз прыгал со скалы, дважды это получалось не совсем удачно, но даже разбитые о жесткую воду губы и нос ничего не могли изме¬нить. Ему еще не исполнилось четырнадцати лет, но теперь он знал, что означает это великое слово: победа!  Впоследствии прыжки с высоты стали даже привычными, но чувство освобождения от собственного страха он запомнил на всю жизнь. Победа, это когда на душе легко и свободно. И как следствие этой свободы, этого преодоления, было то, что уже через год он попросил дядю Автандила, старшего брата мамы, взять его с собой на Эльбрус.
    Игорь шел по коридору, и ему было также свободно и легко, как тогда в юности. Откуда-то сбоку появился вынырнувший чуть ли не из-под мышки Тойфельс и, засеменив рядом с Игорем, начал безудержно тараторить. Состояние легкости мгновенно улетучилось, и Берестов в надежде отстать от собеседника стал то и дело оглядываться по сторонам. 
    - Вы знаете, сейчас рецензирую статьи и монографии для одного научного журнала. -  Тойфельс ухватил Берестова за рукав и даже попытался забежать вперед. - Могу заверить, состояние здесь еще более ужасное, чем в гуманитарной области... наука уже никого не интересует. Всех интересует желание сделать себе, если не имя, то хотя бы  имидж. Спецхран давно уже пуст, а потому приходится заниматься этим… Лично я, без всякого сомнения, сократил бы девяносто процентов всех институтов и научных изданий… 
    От потока ругательств, сразу стало тоскливо на душе и ко всему неприятно заломило в затылке. Игорь вздохнул, сдерживая досаду и не чая так скоро отвязаться от Тойфельса, вновь огляделся по сторонам. По причине утреннего времени коридор был пуст, а двери всех кабинетов закрыты. 
    - Постучаться в любой из них, якобы для служебных надобностей, - с тоской подумал Берестов. Трескотня Тойфельса уже помрачала рассудок и решение надо было принимать тут же, незамедлительно. Игорь сделал шаг назад и сразу ушел вправо, за спину коллеги. Как ни странно, дверь кабинета оказалась открытой.
    Помещение, в которое попал Берестов, принадлежало центральному сектору, а потому было   неудивительным отсутствие в нем окон. Приглушенные бра настенных светильников создавали ощущение таинственности и недвижимого покоя. В глубине комнаты, или точнее зала малых размеров, находился большой аквариум с внутренней подсветкой. Неслышно вращающиеся потолочные вентиляторы слегка шевелили кроны комнатных пальм, расположенных подле стоящих вдоль стен кожаных диванов. Обстановку довершала тихая, звучащая откуда-то издалека восточная музыка. Цветные обои изображали берег моря где-то на Гавайях или Канарских островах.
    - Похоже на комнату психологической разгрузки, - подумал про себя Берестов и уже хотел покинуть это странное помещение, но вдруг интуитивно почувствовал постороннее присутствие. 
    - Вы у нас новенький? - прозвучал где-то в глубине вкрадчивый женский голос. Игорь огляделся по сторонам, но никого не увидел. Заметив недоумение Берестова, женщина глумливо засмеялась и поднялась с кресла, которое Берестову вначале показалось пустым. Вновь усмехнувшись, дама поправила высокий напудренный парик и ,приблизившись к зepкaлy, ocмoтpeлa свой наряд образца XVIII столетия. 
    - Вы новенький у нас? - спросила она уже утвердительным тоном.   
    - Да, - односложно ответил Берестов и, отступив назад, сделал попытку оставить помещение.
    - А вы знаете, что я все могу? - женщина обернулась к нему в полоборота и пристально посмотрела в глаза.   
    - Нет, не знаю, - чувство острого дискомфорта и необъяснимой тревоги завладело Игорем; теперь ему хотелось только одного, покинуть это помещение. Он с ужасом понял, что не в силах даже сдвинуться с места. Берестов ощутил, как состояние усыпления, неподвижности, медленно входит в него. Микшированный свет и музыка только усиливали это усыпление, и еще минута пребывания здесь могла полностью погасить его сознание.
    - Напрасно, - теперь голос женщины прозвучал как сквозь толщу воды. Вальяжно и медленно она прошла к ломберному столику и достала из футляра тонкую длинную сигаретку. 
    - Хотите, сделаю все, что пожелаете? - ее правая бровь грациозно изогнулась и в уголке рта промелькнула улыбка. Мысли в голове Игоря уже путались, подобно клубку проволоки, стылая обреченность завладела всей его душой и, ускользающим разумом он еще успел отметить, что не покинет это помещение никогда.
    - У вас ведь есть сокровенные желания, откройте их... и я их непременно исполню.   
    От былого безразличия хозяйки салона не осталось и следа. Теперь она смотрела прямо, в упор и, во взгляде ее было нечто паучье.
    Где-то высоко, как бы эхо за перевалом, прозвучал угасающий в небесном окоеме зов пастушьего рога. Сердце камертоном отозвалось на этот зов, и Берестов вспомнил, что в его нагрудном кармане лежит иконка Георгия Победоносца. Преодолевая себя, Игорь прижал к груди правую руку и стал молиться пламенно, без слов, усилием воли прорывая паутину оцепенения. Вдруг горячая волна наполнила его сердце и ум мгновенно ожил, как наполняющийся ветром, уморенный многодневным штилем парус.
    - Хочу вас огорчить, - Игорь свободно вздохнул и наложил на себя крестное знамение, - я открываю сокровенные желания только на исповеди, а их исполнение полагаю на волю Божию.   
    Маска безразличия тут же тонкой вуалью легла на лицо женщины, но в голосе ее прорвались нотки досады и раздражения.
    - Многие думают, что мечты осуществляются просто так, а потом кусают локти.       
    - Извините, мне некогда, - резко оборвал ее Берестов. Ему вдруг стало скучно от этой  игры в гипноз. Он вынул из кармана носовой платок и, с шутовским поклоном помахав им перед собой, покинул кабинет.
    В коридоре Игорь едва не нос к носу столкнулся с Щеголевым. Старший аналитик в этот раз куда-то спешил, но, увидев Берестова, остановился. 
    - Ты был здесь?! - спросил он, кивнув на закрытую дверь.   
    - Да, а что? - недоуменно отозвался Берестов.
    - Гм, - Щеголев с удивлением посмотрел на Игоря и покачал головой, - и долго ты там был?       
    - Минут пять, или десять... там ка¬кая-то странная женщина.   
    Щеголев замолчал на минуту, но затем с волнением продолжил:   
    - Знаешь, я бы не советовал так просто заходить в центральный сектор. Здесь, в основном, специальное оборудование. Вход по магнитным пропускам. А в этой комнате, про нее все знают, но и все молчат, она для гос¬тей... а новички, если попадают сюда, то… - он прервался и вновь взволнованно  посмотрел на Берестова.
    - А-а, - Игорь хотел было задать вопрос, но Щеголев пере¬бил его: «Все… я и так сказал больше, чем полагалось».   
    На мгновение  воцарилась полная тишина, после чего Щеголев с искренним сочувствием посмотрел на Игоря и, сокрушенно вздохнув, направился дальше по коридору.


    ГЛАВА  3: «Снятие печатей»

    Игорь вошел в свой кабинет, поставил сумку с инструментами в угол и, расположившись за столом, попытался поразмышлять, что собственно с ним сейчас произошло. Несколько дней назад при подписании контракта по поводу цент¬рального профиля была сделана оговорка: «Сектор долгосрочной аренды;  вход по спецпропускам». О характере аренды разъяснений не последовало, но то, что в центральном профиле текла иная жизнь, было видно с первого взгляда. В центральном никто не готовился к маскараду. В отличие от буффонадного поведения, а теперь уже и буффонадных одежд служащих института, сотрудники центрального ходили в униформе и соблюдали строгий порядок. Создавалось впечатление, что не центральный арендовал помещения у института, а напро¬тив, институт был создан ради центрального сектора.
    Странности заключались также в отсутствии единого руководства. Железобетонный стакан винтовой лестницы разделял здание на две равные части, южную и северную. Северное крыло принадлежало, собственно, институту транс-эниологии. В южной располагались лаборатории, центры исследований и несколько испытательных полигонов. В промышленной зоне экспериментальные наработки воплощались в жизнь. По поводу же центрального профиля существовало общее негласное соглашение; институт, как если бы не замечал соседа, взявшего в аренду всю среднюю часть, а также полностью верхний одиннадцатый этаж.
    Ни до чего толком не додумавшись, Игорь оторвался от размышлений и хотел, было, вскипятить чай, но прозвенел звонок из «отдела систематизации». Коллега просил произвести замену картриджей на принтере. 
   Кабинет старшего сотрудника отдела находился на предпоследнем, десятом этаже, и, чтобы проверить некоторые свои предположения, Берестов отправился туда не лифтом, а по винтовой лестнице. Ажурной спиралью из легкого белого металла она поднималась вдоль стены железобетонного тридцатипятиметрового цилиндра, разделявшего здание на южную и северную части. В центре цилиндра находилась огромная, от основания до крыши осевая конструкция в виде столпа. Назначение конструкции пока оставалось непонятным. Если столп состоял из монолитного железобетона, то диаметр в сто двадцать дюймов позволял ему служить дополнительной опорой для здания. Если, напротив, был пустотелым, то... появлялись некоторые вопросы о его предназначении.
    Игорь поднимался по лестнице и уже к седьмому этажу сделал некоторые выводы о роли осевой конструкции. Во-первых, она не являлась монолитной, хотя при этом могла служить опорой, Во-вторых, если это шахта для особо секретного лифта, что могло иметь место, то зачем вокруг нее закручивается спирально целый комплекс волноводов. Для непосвященных это могло показаться одним из видов дизайна, но профессионалу хватало и одной минуты, чтобы понять – столп стянут оплеткой радиолокационных волноводов. Волновод представляет в разрезе прямоугольный металлический контур и пропускает строго определенную, измеряемую в долях дециметра длину волны. Игорь занялся подсчетом и насчитал, что оплетка состоит из семи различных контуров.
    - Странно, если в башне находятся локаторы, - мысленно произнес Берестов, - то какие объекты можно фиксировать над институтом?.. Космические?.. Но для этого существуют другие методы обнаружения и к чему такая секретность?.. Или уже изобретен особый вид передачи энергии к неподвижному космическому объекту?..
    От всей массы неразрешимых вопросов даже заболела голова. Игорь поднялся на десятый этаж. Как он и ожидал, вход на одиннадцатый отсутствовал, более того, потолок, отделанный белым матовым пластиком, как бы свидетельствовал: выше ничего нет. Над окнами этажных площадок видеокамеры простреливали вxоды в оба крыла здания. Завершающий виток лестницы выходил на южную площадку и, продолжив движение,  Берестов направился по кольцевому переходу к северному крылу. В пролете между осевым столпом и маршем лестницы, как в телескопический объектив, был виден вестибюль института. Игорь остановился на мгновенье и поглядел вниз; несколько сотрудников пересекли пространство вестибюля и стали подниматься по лестнице. Даже беглого взгляда в шахту хватило, чтобы неприятно заныло под ложечкой. Высота действовала гипнотически и буквально притягивала к себе. 
    - Первая заповедь альпиниста: «При восхождении смотреть только вверх!» - сказал себе Берестов, после чего решительно направился в «отдел систематизации».
    Неожиданный кураж завладел Берестовым. Ему вдруг стало весело так, что даже мурашки забегали по коже. Теперь точно знал, что обязательно попадет на одиннадцатый этаж. Сегодня или через неделю, это уже не имело значения. В нем вдруг заговорило желание победить. Даже когда пятнадцатилетним юношей восходил на Эльбрус с группой альпинистов, который ныне для опытных скалолазов едва не туристский маршрут, доподлинно понял, хотя скалолазы и называли Эльбрус туристским маршрутом, что без твердого желания взять вершину невозможно. А вскоре после восхождения на Чатын, где Игорь получил боевое крещение, занятия альпинизмом на целых пятнадцать лет стали для него уже не спортом, а образом жизни. От альпинистов Игорь взял многое. В первую очередь, способность сохранять холодный рассудок при встрече с опасностью. И, пожалуй, самое главное: способность идти до конца, способность выкладываться до конца, то, чего не хватало в юности. Благодаря горным восхождениям, Игорь хорошо знал, что такое второе, и даже третье, и четвертое дыхание. И что означает, в течение многих дней преодолевать смертельную усталость. В короткой фразе: «В горах мелочей не бывает», - заключалась сама истина. Мелочь «внизу», на ледяном глетчере могла стоить жизни. И когда много позднее услышал от одного священника: «В духовной жизни мелочей нет!» - то сразу внутренне с этим согласился.
    Едва Берестов вошел в «отдел систематизации», как находящийся в нем сотрудник сразу поднялся к нему навстречу.
    - Здравствуйте... пожалуйста, входите, - радушно произнес он и про-тянул руку для пожатия, - Воронцов Алексей Николаевич, старший научный сотрудник.   
    Игорь также представился.   
    - Что ж, очень приятно, - Воронцов ослепительно улыбнулся и указал на принтер, расположенный на столе рядом с системным блоком компьютера, - вот, понимаете, безделица, надо сменить картридж.   
    - Сделаем, нет проблем, - согласно кивнул Берестов и направился к столу. Воронцов вновь ослепительно улыбнулся и, собрав документацию в папку, положил ее в шкаф.
    - Если позволите, я оставлю вас минут на пятнадцать - двадцать, - произнес он с извинением, - только что звонил Тойфельс, просил сро-чно забрать маскарадный костюм.               
    - Что ж, пожалуйста, - отозва¬лся Берестов, - я никуда не уйду.   
    - Благодарю вас, - Воронцов покивал согласно и, вновь ра¬душно улыбнувшись, покинул кабинет.
    Оставшись в одиночестве, Игорь выставил на стол картридж, вскрыл крышку принтера, и... от неожиданной мысли, он даже присел на расположенное рядом кресло. На экране монитора красно¬щекий дед мороз стоял посреди заснеженной тайги. И как это бывает в минуты опасности, мысль стала сухой и бесстрастной: компьютер... доступ к информации. Не отрывая взгляда от монитора, Берестов протянул руку к «мыши» и после щелчка клавишей увидел на рабочем столе озаглавленные значки папок. Решение пришло сразу и как бы само собой.
    Игорь был опытным специалистом в области радиоэлектронной техники и достаточно искушенным в сфере компьютерного программирования. Но иной раз и он сталкивался со спецами, на несколько порядков превосходящих его знания. Для них некоторые программисты с дипломами стояли немногим выше уровня «чайников-само-учек». Берестов не любил жаргонных градаций, как-то: «чайник», «хакер», «путешественник», «техно-крыса», и тому подобное. Говорил всегда просто: мастер, мастер высшего класса, либо - высочайшего... вплоть до мастера экстра-класса. С одним из таких экстра-мастеров его и свел случай.
    Любимым развлечением нечаянного друга Берестова являлось решение таких головоломок, как разблокировка компьютерной системы Пентагона или возможность выхода на секретный сервер Европарламента. При этом друг Игоря совершенно не интересовался содержанием разблокированных им источников, его до жгучей страсти влекла сама возможность выйти на них. Нечаянный друг кое-чем поделился с Берестовым из своего арсенала знаний, и теперь Игорь наверняка знал, как правильно войти в информационную сеть центрального профиля.
    Берестов вспомнил, что американский физик  Р. Фейман любил развлекаться подобным образом. Участвуя в сверхсекретной работе по созданию атомной бомбы, он вскрывал служебные сейфы только для того, чтобы оставить записку  типа: «Угадай, кто это сделал?» - Но в современной жизни альтруистов остается все меньше. Счета банков и информационные банки кампаний взламываются лишь с одной целью – обогащения. Например, недавний скандал с нью-йоркским банком показал, что виртуальные деньги защищены еще в меньшей степени, чем бумажные ассигнации. Не выходя из дома, взломщик может перевести миллионные суммы на свой счет и остаться непойманным. Лишь случайность позволила раскрыть аферу, которую совершил питерский программист Владимир Левин по отношению банка в Нью-Йорке. Нечаянный друг Берестова исповедовал едва ли не рыцарские заповеди в отношении взламывания секретных банков данных. Самой главной из них была подобна заповеди Гиппократа: «не навреди». Или еще из области «Нетикета» хакера экстра-класса: избегать различных компьютерных тусовок или чатов; не преследовать корыстных интересов во время поиска доступа к данным, никогда не играть в компьютерные игры.
    - Попробуем поработать с поисковой системой «Рамблер», - решил про себя Берестов и вышел на портал института «Транс-эниологии». Как и ожидал, доступ к серверу центрального профиля был закрыт.
    - Что ж,  припомним, чему меня учил бывший приятель, - мысленно произнес Игорь и загрузил в компьютер программу. Азарт охотника овладел Игорем и он даже почти не удивился, когда, выполнив ряд последовательных действий, увидел на рабочем столе команды меню «Файл». Игорь подвел курсор к значку с командой «открыть» и щелкнул «мышью».
    Просмотрев информацию, Берестов повторил команду. Снова не то. Игорь даже взмок от напряжения. Потратив на поиск несколько минут, наконец, вышел на нужный документ. Первая страница являла перечень помещений одиннадцатого этажа. 
    - Нашел! - Игорь даже сжал кулаки от радости. Бегло просмотрев содержание папки, он перешел на следующую, до тех пор, пока не обнаружил искомое: данные о «личных кодах» работников центрального профиля и данные о входных кодах во все помещения. Игорь подвел курсор к значку «сохранить», а затем дал команду на копирование. Только тут он вспомнил, что не установил в принтере новый картридж. Первые две страницы выдали хотя и бледный, но читаемый текст, остальную бумагу оставалось лишь смять и бросить в корзину. 
    - Что ж, полученных данных хватит за глаза, - подумал Берестов без особого огорчения, после чего спрятал распечатки в карман пиджака.
    Заменив в принтере картридж, Игорь выключил компьютер и отошел к окну. По огромному полю пустыря медленно ползли несколько снегоочистителей. Самосвалы по очереди подходили под транспортеры снегоуборочных машин и, когда кузова их наполнялись снегом, увозили его куда-то за пределы пустыря. На противоположной стороне поля блестели стеклами цеха промзоны, да парила огромная труба ТЭЦ. Убеленный вчерашним снегопадом, лес гляделся строго и одновременно торжественно. Занятый рассматриванием пейзажа за окном, Игорь не заметил, как в кабинет вошел Воронцов.
    - Большое спасибо, господин Берестов, что дождались меня, - произнес он, отдуваясь и, приблизившись к столу, положил на него огромный сверток, - пришлось вновь спорить с председателем карнавального комитета, - Воронцов вынул платок и отер им распаренный лоб, - хотел всучить мне костюм змея-горыныча... да только пусть сам его носит или предложит директору! - негодующе произнес он, и вдруг, искательно посмотрев в глаза Берестову, спросил, - а вы еще не выбрали себе маскарадный костюм? 
    - Нет пока, - односложно отозвался Игорь и пожал плечами. 
    - Тогда стоит поторопиться, - Воронцов теперь уже внимательно, как бы убеждаясь, что его поняли, вновь посмотрел Игорю в глаза, - ибо в противном случае могут выдать какую-нибудь хламиду из остатка, того же змея-горыныча, например.   
    До Игоря  только теперь стал доходить смысл возни вокруг маскарадных костюмов. Он понимающе кивнул, но произнес вслух иное, - картридж в принтере я заменил и если у вас нет вопросов, то продолжу обход кабинетов.   
    - О, да… не смею вас задерживать.
    Воронцов любезно улыбнулся и, с извинением взглянув на Берестова, начал распаковывать лежащий на столе сверток.
    Игорь с внутренним облегчением покинул кабинет Воронцова. Ключ к разгадке тайны находился в кармане его пиджака и, подгоняемый жгучим желанием ее раскрытия, он  почти бегом направился к лифтовой площадке.
    - Теперь самое время навестить господина Тойфельса, - произнес он, улыбнувшись. Ему вдруг стал понятен вопрос Воронцова о маскарадном костюме, как если бы сотрудник «отдела систематизации» наперед знал желание Берестова попасть на одиннадцатый этаж, а потому позволил ему поработать со своим персональным компьютером.
    Игорь вышел из лифта на своем этаже и направился в отдел «имманентных упорядоченностей». Не обращая внимания на посетителя, Тойфельс продолжал сидеть за рабочим столом и, обхватив голову руками, с увлечением читал текст. Выждав паузу, Берестов вежливо покашлял, после чего произнес негромко: «Рудольф Борисович!..»   
    - Что?! Кто это?! - Тойфельс даже подпрыгнул от неожиданности. Оставив текст, он  подслеповато заморгал и, лишь узнав Берестова, облегченно вздохнул. 
    - А-а, старый знакомый, проходите-проходите, - Тойфельс поднялся и закрыл папку с рукописью.
    - Понимаете, графоманство, эпигонство... приходится каждый день читать тонны и килотонны этой макулатуры! - начал он объяснять на ходу, - хотя скажу сразу, этот экземпляр мне понравился, - и он кивнул в сторону закрытой папки, - ведь для нас главное не содержание и не стиль, а алгоритмическое упорядочивание потока информации, в этом все дело... ко всему имеет значение аспект криптогнозы, скрытый внешним содержанием и формой... а всех авторов, имеющих к этому призвание, мы берем под свое покровительство.
    - Рудольф Борисович, - мягко перебил его Игорь, - я к вам по другому поводу.             
    - Что?! - непонимающе посмотрел на него Тойфельс.   
    - Мне надо подобрать костюм для маскарада.   
    - А-а, понимаю-понимаю, - радостно засуетился председатель карнавального комитета, - это, пожалуйста... сейчас, одну секунду… вот только возьму ключи от склада. - После чего, вынув из ящика стола связку ключей, сделал Берестову знак следовать за ним.
    Склад маскарадного реквизита находился рядом, напротив кабинета Тойфельса, в помещении центрального профиля. Игорь с некоторой настороженностью, помня сегодняшнее происшествие, прошел во-след председателя и с опаской огляделся по сторонам. Впрочем, ничего необычного здесь Берестов не увидел. Стеллажи склада были сверху донизу забиты различными свертками, а свободное пространство было целиком заставлено висящими на вешалках костюмами.
    - У вас какая табельная степень? - спросил Игоря выглянувший из-за вешалок Тойфельс и, не дождавшись ответа, вытащил оттуда огромный тюк.   
    - Честно говоря, не знаю, - недоуменно пробормотал Берестов и в растерянности развел руками.   
    - Что ж, понятно, - Тойфельс подтащил тюк к находящемуся в глубине помещения столу и выложил на него несколько свертков. - Поскольку вы из числа вновь принятых, то проходите по статусу общего регламента, - пояснил он Игорю и отодвинул три свертка в его сторону.
    - На досуге примерьте какой-либо из костюмов, а то, что не понравится, вернете.   
   Берестову ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия и, забрав свертки, расписаться в придвинутой к нему учетной книге.
    …При внимательном рассмотрении карнавальных реквизита, Берестов всерьез подумал о возвращении его на склад. - Да, Воронцов был прав, - тяжело вздохнул он, но в последний момент обратил внимание на прилагающиеся к каждому наряду искусственные бороды. Впрочем, все они были далеки от идеала. Первую, длин¬ную и черную, с завивающимися, как у ассирийца, барашками, пришлось сразу отложить в сторону. Другая, хотя и нормальной длины, но имела ярко-рыжий, почти оранжевый цвет. Третья борода имела спокойный каштановый цвет, но при этом доходила до самого пояса. Игорь покрутил ее в руках и хотел тоже отложить в сторону, но решение пришло само собой. Недолго думая, он взял ножницы и укоротил бороду на две трети.
    Следующий  шаг предполагал выбор самого костюма. Здравый смысл подсказывал, что, с одной стороны, он должен быть обычным, но в то же время иметь отличие от повседневной одежды. Берестов еще раз критически осмотрел маскарадные наряды, но, разумеется, ни римская туника, ни одежды дервиша, ни старорусский кафтан сейчас пригодиться не могли. Оставалось уповать на собственные ресурсы. Игорь открыл шкаф и стал рассматривать спецодежду, оставшуюся от прежних хозяев. Выбор был, увы, невелик: рабочий фартук, засаленная спецовка, куртка камуфляж и темно-синий халат. Подумав, остановился на камуфляже. Одежда на все случаи жизни. Ко всему, в кармане куртки находилась под цвет камуфляжная кепка с длинным козырьком. 
    - Прекрасно, если от нас требуют участия в маскараде, то мы сами положим ему начало, - с иронией подумал Берестов и, свернув куртку, положил ее в полиэтиленовый пакет. 
    Теперь дело оставалось за малым: нужно было собрать электронную кодовую отмычку, которой Игорь тут же присвоил название: «Сим-сим, открой дверь».   
    - Вполне в карнавальном духе, - подвел резюме Берестов и стал подбирать детали, необходимые для сборки устройства.
    Чтобы беспрепятственно попасть на одиннадцатый этаж, надо было собрать миниатюрный радиоблок, который следовало потом вставить под панельную доску управления лифтовой кабины. В приемное устройство блока встраивалась матрица личного кода одного из сотрудников, имеющего доступ на одиннадцатый этаж. Работать блок мог только от рации, настроенной на определенную волну. Нечаянный друг Игоря, хакер-экстракласса, говорил по поводу всех электронных и кибернетических хитростей: надо приложить немного размышления, а остальное – дело техники.          
    Буквально за десять минут Берестов собрал блок-матрицу и блок-передатчик для рации и, сложив их в сумку для инструментов, направился к выходу. К счастью, коридор был безлюдным. Берестов, никем не замеченный, вошел в кабину лифта и, оглядевшись, нажал кнопку десятого этажа. Лифт мягко пошел вверх, и Игорь стал внимательно рассматривать крепеж панельной доски. С облегчением заметив, что на ней нет никаких пломб и печатей, он стал специальной штифтовой отверткой отверачивать винты.
    Едва Игорь закончил с первой операцией, как лифт с мягким толчком остановился. Зеленый огонек горел на указателе десятого этажа. Берестов ткнул кнопку с цифрой – один, и кабина снова пошла вниз. Вытащив последний винт из панели, Игорь внутренне взмолился: «Только бы не было сигнализации!» и потянул панель на себя. Прошло несколько томительных секунд, но кабина продолжала двигаться вниз; не слышно было и воя аварийных сирен.
    - Слава Богу, - мысленно произнес Берестов и вытер испарину со лба.
    Детальный  осмотр содержимого панели дал надежду на скорое завершение операции. Святая простота: ничего кроме кнопок, реле и электронного считывающего устройства.
    Завершив крепеж блок-матрицы в коробке панели, Игорь принялся за подключение ее к клеммному устройству. Лифт уже подходил к первому этажу, и Берестов снова нажал на кнопку десятого. Теперь осталось последнее: поджать винты клеммника и закрепить на прежнем месте отвинченную панель. Пот уже заливал глаза Игоря, но, не обращая на это внимания, он вставил панель на место и закрутил один за другим крепежные винты.
    Лифт снова пошел вниз, и теперь Берестов приступил к переоблачению. Сбросив с себя пиджак, он начал последовательно напяливать камуфляж, бороду, очки, кепку. Ненужный пока пиджак пришлось спрятать в полиэтиленовый пакет.
    - Докладываю, к маскараду готов, - попытался поиронизировать Берестов и достал из сумки карманный радиопередатчик. На табло снова загорелась цифра – один.
   Игорь вдруг ощутил себя четырнадцатилетним отроком, находящимся на краю двадцатиметровой скалы. Все члены сковала цепенящая немота. Помысел подсказывал, что еще можно сделать шаг назад, можно оставить эту затею. Потому что через пару секунд двери откроются и… можно будет спокойно выйти в вестибюль ради исполнения, скажем, тех же служебных обязанностей.
    Время, как если бы остановилось... И даже сердце, гулко ударившись о грудную клетку, замерло в немом ожидании. Казалось, этот миг не кончится никогда…
    Нужно было решаться. Берестов нажал на кнопку – одиннадцать, и будто прорывая клейкую паутину, подал с передатчика сигнал активации. Застывшая на нижней точке кабина, будто решив непосильную для себя задачу, дернулась и, набирая скорость, мягко пошла вверх. Холодно и бесстрастно Берестов наблюдал, как табло отсчитывает этажи, нисколько не удивившись, когда на нем зажглась заблокированная для простых смертных верхняя цифра.
    …Первое, что бросилось Игорю в глаза по оставлению им кабины, это высота  потолков, которые превосходили обычные едва не наполовину. Второе отличие обнаружилось минуту спустя. Оно состояло из небольшой детали: в отсутствии табличек на дверях кабинетов. Их заменяли номерные знаки; четные справа, нечетные с противоположной стороны. Под некоторыми из них находились встроенные зрачки для сканирования радужной оболочки глаз. В остальном взору открывалась та же картина, что и на других этажах института; длинный коридор, с десятками одинаковых дверей, да, пожалуй, большее, чем обычно, количество видеокамер.
    Оглядевшись, Игорь направился в глубь коридора и, оглядываясь время от времени  по сторонам, пытался делать выводы о месте своего нахождения. Увы, одинаковые ряды наглухо закрытых дверей давали пищу лишь для смутных предположений. Единственно, что привлекало внимание, это находящаяся в конце коридора стальная двустворчатая дверь. Судя по размерам двери, можно было судить о важности объекта, который скрывался за ее бронированной сталью. Берестов даже внутренне взмолился, почувствовав, что там, за ее глухими створками, кроется отгадка тайны одиннадцатого этажа, а возможно, тайны центрального профиля и всего института в целом.
    Неожиданно одна из дверей сбоку резко отворилась, так что Берестов едва успел шагнуть в сторону, иначе его бы сбила с ног выскочившая в коридор женщина в белом халате. Захлопнув за собой кабинет, она, не обращая внимания на Игоря, побежала, цокая каблучками, куда-то в глубь коридора. 
    - Кабинет номер двадцать девять, - прочитал Берестов номерной знак и, ожидая продолжения событий, остановился.
    Дверь, хлопнувшая с быстротой шторки фотоаппарата, стробоскопической вспышкой отпечатала сцену, словно бы взятую из антиутопий Кафки и Оруэлла. В глубине кабинета сидел раздетый до пояса человек, облепленный несколькими десятками датчиков, со шлемом для снятия электропотенциалов. Его конечности были прикованы к медицинскому креслу, в котором он сидел. Впечатление дополнял выражающий непереносимое страдание взгляд, кричащий из амбразуры шлема и замотанной бинтами нижней части лица. 
    Проглотив удушающий комок в горле, Берестов оглянулся, но коридор снова был пуст; женщина в белом халате уже скрылась за одной из его многочисленных дверей. 
    Совершенно неожиданно, как по сигналу тревоги, две¬ри кабинетов стали одна за другой открываться и коридор уже через минуту заполнился гомонящими сотрудниками. Берестов приготовился  к самому худшему, но, к счастью, клерки не обращали на него никакого внимания. Лишь взглянув на расположенные в глубине помещения часы, Игорь догадался о причине столь необычной активности; зеленое табло показывало час дня, то есть время обеденного переры¬ва.
    Через пару минут почти все сотрудники покинули кабинеты, но двойные двери в конце коридора по-прежнему оставались закрытыми. Игорь интуитивно почувствовал, что близок к разгадке тайны и, ускорив шаг, начал отчаянно пробиваться сквозь плотную, движущуюся навстречу толпу.    
    - Только бы не опоздать, - внутренне взмолился Берестов. Он понял, что, если не приложит усилия, его неминуемо оттеснят назад. Изо всех сил начав работать руками, не обращая внимания на возражающих коллег, Игорь рванулся вперед и через минуту буквально выпал в свободное пространство. 
    Гомонящая толпа волной укатилась к выходу, и Берестов остался один. Как бы позируя перед видеокамерами, он с деланной беспечностью одернул на себе куртку и без спешки направился к вожделенной цели.
    Когда в гулкой пустоте коридора громко щелкнул замок, Берестов уже наперед знал, что произойдет следом. Двое мужчин в синей униформе вынесли наружу тяжелый ящик. Игорь даже улыбнулся, потому что сейчас должны были выйти еще двое. Секунду спустя, они действительно появились. Замыкающий остановился в дверях и сказал что-то оставшимся внутри сотрудникам. Берестов знал, что там, за дверью, осталась дежурная смена, как минимум из десяти человек.
    Удивительное хладнокровие вдруг овладело Берестовым. Мгновенно исчезли страх, сомнения и неуверенность. Наоборот, как в молодости, когда занимался единоборствами, появилась соединенная со спортивным азартом ясность рассудка. Игорь позволил процессии миновать его и, приблизившись  к кабинету, хотел уже войти внутрь. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге, лицом к лицу, стоял молодой сотрудник в очках, в такой же униформе, как и его коллеги.
    Берестов, едва удостоив сотрудника вниманием, без спешки оглядел открывшийся перед взором зал. Чтобы понять предназначение объекта, специалисту достаточно было одного взгляда. В глубине зала вдоль всех его стен располагались ряды  из  нескольких десятков мониторов, дисплеев, экранов локации, за которыми наблюдали около дюжины человек в серебристых комбинезонах.   
    - Почти как в Центре управления полетами, - с некоторым восхищением подумал Берестов, - единственно, масштабы поменьше.   
    - Вы к кому, коллега? - наконец, спросил Игоря молодой человек и, взглянув на него с подозрением, прикрыл за собой дверь.   
    - Простите, я, кажется, ошибся, - вдруг стушевался Берестов, - мне нужен сектор упорядочивания.    
    - Нет, это центр наблюдения, - недоуменно  возразил молодой человек и, захлопнув окончательно дверь, направился вслед удаляющихся сотрудников.
    После вспышек активности и длительных периодов напряжения, как правило, наступал резкий упадок сил, апатия и безразличие ко всему; после тридцати лет это проявлялось особенно заметно. С отрешенным равнодушием он смотрел теперь на спешащих сотрудников секретного отдела и даже снял с себя порядком надоевшую камуфляжную кепку. - «Финита ля комедия», - жгучей тайны более не существовало, а потому и спешить было незачем. Институт – это грандиозная вывеска, ширма. Но вывеска чего?.. Что ж, Игорь не сомневался, что это он впоследствии узнает.
    Впрочем, спешить действительно было некуда. На лифтовой площадке еще оставалось около двух десятков человек и нужно было дождаться, пока не освободится его кабина со встроенным радиоблоком. С отсутствующим видом Берестов прошествовал мимо ожидающих лифта сотрудников, к расположенной в глубине, перегораживающей коридор двустворчатой стеклянной двери. Установленная над ней видеокамера смотрела точно на Игоря. Подавив в себе холодок страха, с видом праздного гуляки он, приблизившись к двери,  прочитал прикрепленную ко стеклу табличку: «Актовый зал».
    - Хотя бы одна дверь без номерного знака, - иронично подумал Берестов и попытался разглядеть внутреннее устроение помещения. Месторасположение зала совпадало с центральной частью корпуса института. Или, если быть точным, находилось, хотя и в расширенном плане, над десятиэтажным стаканом винтовой лестницы. С другой стороны, зал служило основанием стеклобетонного цилиндра, венчающего здание башни.
    За полупрозрачными матовыми стеклами просматривались лишь плотно задернутые шторы, но Игорь понял, что вход в башню находится именно здесь. Берестов с вызовом поглядел на уставившийся в него зрачок камеры и, медленно развернувшись, направился к  опустевшей к тому времени лифтовой площадке.   


    ГЛАВА  4: Вечер в «Северном сиянии»

    В кабинете Игорь сбросил с себя камуфляж и устало опустился в кресло. Развернувшись к окну, минуту или две он глядел на безоблачное, как бы приблизившееся к земле небо, и вдруг ему остро захотелось подышать свежим воздухом. Захотелось выйти на улицу и ,ни о чем не думая, просто побродить по аллее. Игорь набросил на себя куртку и, покинув кабинет, направился к лифтовой площадке. Уже на ходу он переменил решение, вспомнив в последний момент, что на одиннадцатом этаже некоторые сотрудники свободно входили в одну из дверей центрального сектора. Ее расположение запомнилось легко: третья по счету, вглубь, от лифтовой площадки. Если это был запасной выход, то планировка его оставалась аналогичной для всех этажей. Во всяком случае, предположение свое нужно было проверить.
    Как он и ожидал, это был типовой противопожарный выход. На стене висели два огнетушителя и пожарный рукав. Неоновый свет ровно освещал лестничную клетку. Под потолком находились температурные и дымовые датчики. Приятно удивило отсутствие видеокамеры. Осмотревшись вокруг, Игорь проследовал через площадку и открыл дверь в коридор второго профиля. От первого он ничем не отличался, кроме того, что находился с западной стороны и открывался окнами к фасаду здания. Берестов вышел в коридор и остановился как  пораженный молнией. Не веря своим глазам, он прочитал надпись на двери напротив: «Автоматическая телефонная станция» и чуть ниже, алеющую сигналом тревоги табличку: «Посторонним вход воспрещен». Игорь несколько раз перечитал надпись, и вдруг внимание его предельно обострилось, как при долгом подъеме на вертикаль.
    - АТС!.. почему раньше мне не пришло это в голову? - произнес Берестов задумчиво и подошел поближе к двери. Задерганный частыми вызовами, он за три дня даже не удосужился проверить эту часть своего заведования. 
    - Верно говорят: «ум без догадки ничего не стоит», - Игорь саркастически усмехнулся и покачал головой, - в этом же ключ решения всех проблем!..
    Было ощущение, что именно сейчас властным движением он ухватил фортуну за хвост и заставил ее остановиться, всецело подчинив свой воле.   
    - Эврика! - сдержанно произнес Игорь и, сжав кулак, тряхнул им  перед собой. Он весело взглянул на проходящих мимо сотрудниц и едва сумел удержаться, чтобы не побежать вприпрыжку к центральному выходу.
    …Ослепительное солнце ярко сияло посреди бездонного бирюзового небосвода. От свежевыпавшего снега ломило глаза, а морозный воздух просто хотелось пить. Игорь вновь и вновь вспоминал о только что сделанном открытии, отчего необъяснимая легкость овладела всей его душей. Берестов бесцельно бродил вдоль институтского фасада, смотрел окрест и счастливо улыбался. Чувство гнетущего беспокойства, необъяснимого раздражения и желание покинуть это место исчезло без следа. Так же, как перед началом экспедиции, могли быть сомнения и колебания, но когда группа прибывала в базовый лагерь, все сомнения отпадали. Вдруг вспомнилась цитата из Евангелия: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лука,9;62.). Игорь понял, что, пока не разгадает тайну инс¬титута, он никуда отсюда не уедет. Он должен взять эту высоту, должен снять все печати, обязан войти в святая святых цитадели, вдоль фасада которой прогуливался. А если и уедет отсюда, то, по-видимому, не один.
   Тугой снежок ударил Берестова по плечу. Он вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. У темно-вишневого «Вольво» стояла Ника в длинной норковой шубе и подбрасывала на ладони второй снежок.
    - О чем задумались, Игорь Александрович? - Ника встряхнула распущенными золотыми волосами и, выждав паузу, бросила снежок в Берестова. Игорь едва успел увернуться, и чуть было не упал, поскользнувшись на наледи. Ника вдруг заливисто  рассмеялась, и Берестову не оставалось ничего, как, изображая рассерженность, начать лепить свой снежок.
    - О чем я задумался?.. А, вот о чем! - Теперь снежок полетел в сторону Евники. Тонко улыбнувшись, Ника сделала грациозный шажок в сторону, и боковое стекло «Вольво» покрылось снежной кашицей. Игорь даже замер на минуту, залюбовавшись Евникой, настолько свободно и легко она увернулась от снежка. Теперь она смотрела на него призывно, широко распахнутыми глазами, волосы ее золотым потоком лились на плечи, и Берестов подумал, что такие мгновения наверное и называют счастьем.
   С усилием оторвав от Евники взгляд, Игорь снова наклонился и слепил второй снежок. Почти просительно он произнес:
    - Еще один, и мы квиты.   
    Ника едва заметно кивнула, и Берестов кинул его, стараясь, впрочем, не попадать в Евнику. Не отрывая от Игоря взгляд, она выставила перед собой руку и снежок, как-бы замедлившись, точно врос в ее ладонь. 
    - Это подарок мне? - спросила Ника, и веселые искорки запрыгали в ее глазах, - что мне с ним делать? Сохранить до весны? - и, не дождавшись ответа, игриво вскрикнув, подбросила его высоко вверх.
   Берестов вдруг понял, что должен сказать Евнике нечто важное и, приблизившись к ней, произнес неожиданно севшим голосом: «Знаешь, Ника, у меня такое чувство, что я знаю тебя уже много лет».   
    Ника искоса посмотрела на Игоря и ответила тихо, с придыханием: «Разве мы уже на - ты?..»   
    Берестов лишь смущенно пожал плечами и стал стирать ладонью снег со стекла автомобиля. 
    - Знаешь... как ты думаешь, может быть нам поужинать сегодня в кафе?    
    Недолгая пауза, казалось, остановила движение времени. Евника достала из сумочки брелок защитной сигнализации, нажала на кнопку и запоры дверей с щелчком выскочили из пазов. Открыв салон, Ника села за руль и, посмотрев на Игоря лучистыми глазами, тихо ответила: «Я, подумаю».   
    - Что?.. - еще не веря услышанному, переспросил Берестов, но двигатель уже зафырчал от нажатия стартера, и машина мягко рванулась с места, оставляя за собой облачко пара.

       *  *  *
    Взяв Евнику под руку, Игорь ввел ее в полуосвещенный зал кафе и, усадив за свободный столик, подозвал официанта. Зал был уже почти полон, и четверо музыкантов на находящейся как бы в нише сцене настраивали свои инструменты.
    - Из всех кафе и ресторанов, «Северное сияние» самое престижное в городе, - задумчиво пояснила Евника и с опаской огляделась по сторонам, - поэтому не удивляйся, если встретим кого-то из сотрудников.   
    - Что? - рассеянно переспросил Берестов. Он уже сделал заказ и отпустил официанта, - а, ты об этом.   
    - Неизбежно, пойдут сплетни, - Евника, выражая неудовольствие, сделала движение плечом, - тем более, что вчера пришлось здесь провести вечер в обществе нашего директора.   
    - Гм, и часто тебе это приходится делать? - Игорь постарался придать голосу максимум беспечности.          
    - Нет, один-два раза в месяц. Ему же надо поддерживать свое реноме, - как ни в чем не бывало ответила Евника, - вообще, он неплохой, с его предшественниками было гораздо тяжелее.   
    Вдруг Евника рассмеялась.
    - Помню три месяца назад, вскоре после его назначения, он попытался сделать со мною то, что привык делать с другими женщинами… пришлось выбить ему ключицу.   
    - Ты… Кареву выбила ключицу?! - пришла очередь рассмеяться Игорю.
    - Конечно. Это совсем несложно, - и Ника откинула назад пряди золотых волос, - я ведь знаю анатомию… У него тогда был такой обиженный вид, что он чуть не заплакал, как ребенок. Пришлось сжалиться, вправить ему вывих… Целую неделю потом он ходил подчеркнуто-официальный: «Здравствуйте, Евника Константиновна… до свидания, Евника Константиновна, но…» -  Ника вновь погрустнела,  - на коротком поводке его удерживать все труднее.    
    - Когда будет совсем трудно, позови меня, - Игорь внимательно посмотрел в глаза Евнике, - ведь у меня шестой дан.   
    - Ой, не надо! - Ника испугалась как бы всерьез, - тогда мне придется вставлять ключицы не ему, а тебе.   
    - С превеликим удовольствием, - Игорь почувствовал, что пьянеет без вина, - ради того, чтобы это сделала ты, согласен даже на множественные переломы.   
    Ника вдруг звонко  и открыто рассмеялась, и окрест словно зазвучали серебряные и хрустальные бубенцы. Улыбаясь, Игорь смотрел в ее глаза и чувствовал, как тает между ними тонкая невидимая преграда, и как если бы он знал ее уже много лет.   
    - Ника, у меня для тебя, сюрприз, - Игорь с заговорщическим видом поднялся и сделал ей знак рукой, - никуда не уходи. 
    Собравшиеся на сцене музыканты уже настроили инструменты и обсуждали план вечернего репертуара. Берестов взошел на подмостки и, ободрительно кивнув Евнике,  попросил у руководителя ансамбля разрешения на сольный номер. Выслушав Игоря, тот согласно кивнул и показал на пустующее место у электрооргана. Дав разъяснения гитаристам и ударнику, Игорь сел за электроорган… и широкие, ровно ложащиеся аккорды полились в зал.

Я люблю эти дни, когда замысел весь уже ясен, и тема угадана.
А потом все быстрей и быстрей, подчиняясь ключу.
Как в «Прощальной симфонии», ближе к финалу, ты помнишь у Гайдна,
Музыкант, доиграв свою партию, гасит свечу…

    Ника сидела, подперев кулачками подбородок, и внимательно слушала. Игорь видел, как она, улыбаясь, смотрит на него лучистыми глазами. Он кивнул ей, и она, заметив это, ответно кивнула.

…И уходит, в осеннем лесу все просторней теперь, музыканты уходят.
Партитура листвы обгорает строка за строкой.
Гаснут свечи одна за другой, музыканты уходят.
Скоро-скоро все свечи в оркестре погаснут одна за другой.
Одна за друго-о-ой,
Одна за друго-о-ой,
Одна за друго-о-ой…

    Когда песня закончилась, в зале, что нехарактерно для кафе, раздались бурные аплодисменты. Берестов артистично поклонился и, несмотря на несмолкающие аплодисменты, сошел со сцены.
     - Ну как? - спросил он у Евники, приблизившись  к своему столику.   
    - Потрясающе, - чуть задумчиво ответила Ника, - твои стихи?   
    - Нет, только музыка. 
    Стол был уже сервирован на две персоны, в центре стояла открытая бутылка «Шардоне».
    - Знаешь, Юрий Левитанский, почти не востребованный композиторами-песенниками поэт. - Игорь взял бутылку и стал разливать ее по бокалам, - а между тем, Межелайтиса мы знаем во многом благодаря его переводам. Удивительно мистически одаренный поэт.   
    - Да, помню, - Евника кивнула, - Межелайтис, «Гравюры на дереве», я читала: «Доски деревянные полные мерцанья, и явственно слышимого передвижения. Апокалиптические прорицания требуют логического продолжения…»
    - Именно это, - Игорь замолчал на миг, вспоминая забытое, - пытался в свое время на стихи Межелайтиса составить рок-композицию, но увы… А эту песню я написал еще в студенческие годы. Когда ее пели на танцах, никто не танцевал, все стояли и молча слушали… с горящими зажигалками или спичками… жгли одну за другой, пока весь коробок не сгорит… То была моя «визитная карточка», мой «хит».   
    - Что ж, давай сдвинем бокалы за твой былой успех, - предложила Евника.   
    - Нет, за тебя, - перебил ее Игорь и залпом осушил бокал. Ника лишь пригубила вино и отставила его в сторону…               
    Вечер пролетел как одна минута. Музыканты доиграли последнюю песню и, поклонившись публике, начали собирать инструменты. На столе стояла пустая бу¬тылка вина и почти нетронутый бокал Евники. 
    - Разделим его пополам, - произнесла она и почти целиком перелила в фужер Игоря. Затем на мгновение задумавшись, произнесла с некоторым смущением, - знаешь, хочу посвятить тебя в свою маленькую тайну, - и Евника, с виноватым видом взглянув на Берестова, достала из сумочки косметичку и губную помаду. 
    - Ты хочешь подкрасить губы? Не смей! - на Игоря напал веселый кураж. - Дай, я выкину эту дрянь!   
    - Пожалуйста, - с удивительной покорностью произнесла Евника и протянула Берестову помаду. Игорь открыл ее. Внутри было пусто, лишь только на дне тускло отсвечивал белый порошок.       
    - Яд!.. Кокаин!.. - Страшная догадка молнией полыхнула в голове Берестова. Он вопросительно и даже с вызовом посмотрел на Евнику. Она сидела, упершись кулачком в подбородок и, по глазам было видно, что ее разбирает смех.
    - Это снотворное, - улыбаясь, произнесла Евника. 
    - Как? Зачем? - лицо Берестова было настолько ошарашенным, что Ника не выдержала и рассмеялась.
    - Затем, что... - она спрятала футляр в сумочку, - когда я делю последний бокал с директором, то незаметно подсыпаю ему снотворное. Потом сама сажусь за руль его машины, везу домой, а к себе добираюсь на такси... - и она рассмеялась, теперь уже звонко и заливисто, - до сей поры мне эта хитрость удавалась.         
    - А-а… - Игорь показал на свой пустой бокал и, чувствуя, что ему нечем дышать, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.   
    - Но ведь ты пока еще не директор, - теперь Ника улыбалась устало и грустно.   
    - Да, я пока еще не директор, - в тон ей отозвался Берестов, - но за рулем все равно придется ехать тебе. Во-первых, машина твоя, а во-вторых, - и он жестом показал на пустую бутылку вина.
    Автомобиль Евники подъехал к пятиэтажному кирпичному зданию и остановился возле центрального подъезда. Снег снова падал большими тихими хлопьями. Полная луна неподвижно стояла в полынье облаков, тускло освещая шапки на вершинах деревьев. За околицей начинались лесные владения, без перехода разделяющие девственную природу от среды города.   
    - Как тихо кругом, - Ника заговорила первой.   
    - Да, - отозвался Игорь, - не хочется вновь возвращаться в суету… это наш институтский дом, - кивнул он в сторону подъезда. 
    - Я знаю, - ответила Ника, и вновь воцарилась тишина. Игорь почувствовал, что должен сказать или сделать нечто важное. Он дотронулся до руки Евники и произнес как можно более безразлично: «Может быть, зайдешь ко мне... ненадолго, я покажу тебе свои акварели».   
    Ника, как бы заранее ожидая этот вопрос, отрицательно помотала головой. 
    - Нет, уже поздно, - и обернувшись, провела ла¬донью по щеке Игоря, - не обижайся, ладно.   
    - Не обижаюсь, - Игорь снова придал голосу максимум беспечности и попытался улыбнуться. Возникла неловкая пауза. Игорь выждал минуту и лишь затем, молча кивнув, вышел из машины. У входа Берестов остановился и, обернувшись, помахал рукой.
    Неожиданно Ника открыла переднюю дверь и крикнула ему вслед: «Я сама к тебе заеду, завтра... может быть!»    
    - Что?! - как-бы не понимая, спросил Игорь и сделал шаг назад. Но дверь машины уже захлопнулась, и она,  рванув с места, помчалась, набирая скорость, по городским улицам. Берестов еще долго стоял у подъезда до тех пор, пока автомобиль не скрылся где-то далеко, за поворотом.


    ГЛАВА  5: «Вторжение... Действовать, или уйти?!»

    Им все-таки пришлось покинуть главный пост. И теперь десятки кованых ботинок снова застучали по железным ступеням винтовой лестницы. Их было слишком много. Иные. Игорю часто рассказывали о них. Но видеть пришлось в первый раз. То, чего долго ожидали, наконец, совершилось. Продолговатый, похожий на дирижабль транспорт возник как бы из пустоты, и из его чрева посыпались хлопья снега, которые вскоре превращались в подобия людей, одетых в маскхалаты.
    Они медленно падали вниз, сопровождаемые плавающим, растворяющимся в вышине звуком, но Игорь знал, что эти существа бессильны только в воздухе. По приземлении они обретут силу, под землей станут непобедимы. Они несут с собой смерть. А вскоре Игорь увидел их лица. Не раз в кошмарах детства эти существа посещали его, а теперь он видел их воочию. Это были маски мертвецов, маски живых манекенов.
    Прошло несколько томительных минут и, когда они приблизились на расстояние автоматной очереди, была дана команда: «Огонь!»
    Башня сразу же ощетинилась иглами лазеров, пунктирами трассирующих пуль, но их было слишком много. А потому пришлось отступить. Расчет башни оставлял свой боевой пост. Игорь бежал по винтовой лестницы, взяв оружие наизготовку и, покинув башню, ушел куда-то вправо, следом за своими товарищами, но… вдруг он понял, что остался один.
    С удивлением Берестов ходил от одного кабинета к другому, наблюдая царивший повсюду беспорядок. Перевернутая мебель, опрокинутые цветы, брошенные маскарадные костюмы. В одном из кабинетов че¬рез полуоткрытую дверь была видна стоящая на столе дымящаяся чашечка кофе, рядом, на тарелке, нетронутое печенье. В помещении напротив надпись на экране монитора призывала к празднованию Нового года. Пиджак на спинке стула указывал на поспешное оставление кабинета.
    Игорь обернулся и, как завороженный, пошел по коридору назад, в направлении  актового зала. Сквозь приоткрытую дверь слышалась оркестровая музыка, периодически доносились хлопки аплодисментов и крики «браво» и «бис». Берестов подошел к залу и заглянул внутрь. На полупустых рядах сидела публика в одеждах XIX века, и вяло аплодировала танцующему на сцене кордебалету. Игорь оставил у дверей ненужный более АКМ и, стараясь не привлекать внимания, тихо вошел в актовый зал.
    Представление было довольно скучным. Берестов сел в кресло на последнем ряду и, понаблюдав некоторое время за происходящим, хотел уже отправиться восвояси. Неожиданно страшный удар потряс все здание; люстры на потолке закачались, как маятники, и половина стены слева рухнула, открыв ночной, усыпанный яркими звездами небосвод.
    Как ни странно, публика даже не заметила этого происшествия и продолжала аплодировать танцующему на сцене кордебалету. Страшный удар повторился, в результате чего обвалилась другая часть стены. Потолок в поме¬щении сразу опасно накренился, и лампы на люстрах стали гаснуть хлопками, разлетаясь на мелкие кусочки, будто разбиваемые палкой. Лишь после этого у присутствующих возникло некоторое замешательство, которое, как по взмаху волшебной палочки переросло в панику, и уже через минуту обезумевшая толпа, ломая кресла и сбивая друг друга с ног, стала прорываться к выходу.
    Не желая быть затоптанным, Игорь перешел в середину ряда, чтобы при первой возможности тоже покинуть зал. Еще несколько минут у дверей продолжалась сопровождаемая воплями давка, но когда Игорь направился к выходу, вслед за выпорхнувшими в коридор танцовщицами, то в ужасе остановился у порога. За распахнутыми настежь стеклянными дверями ничего не было. Внизу мерцал огнями огромный город, а на окраине его стояла обращенная спиной, достигающая небес исполинская фигура.
    Подобно восьмому чуду света, Аполлону Родосскому, колосс стоял, широко расставив ноги, как бы покорив себе всех живущих в этом городе. Игорь хотел закрыть двери и уйти назад в помещение, но исполин, словно почувствовав это его желание, стал медленно оборачиваться к Берестову. Все члены  Игоря мгновенно сковало чугунной тяжестью, сознание онемело и в гортань как если бы влили новокаин. Игорь хотел крикнуть, но крик куском льда застыл во рту. Ноги намертво приросли к полу и, угасающим сознанием Берестов понял: когда колосс повернется к нему лицом, спасение станет невоз¬можным. Чтобы прервать этот кошмар, надо было обязательно что-то сделать. Либо спрятаться в глубине помещения, либо сотворить крестное знамение, либо просто закричать. Нужно было любой ценой прорвать эту мертвую немоту. Игорь весь покрылся липким потом и в попытке превозмочь себя, с неимоверным усилием стал поднимать правую руку. И… душераздирающий крик потряс его до осно¬вания…
    За окном едва брезжил рассвет, и электронные часы на столе показывали без двух минут восемь.
    - Сон, слава Богу, - облегченно произнес Берестов и, откинув одеяло, поднялся с постели. - Не дело опаздывать с первый дней, - укорил он сам себя и, поднявшись, сделал несколько разминочных движений. - Надо же, забыл вчера вечером поставить будильник.
    На работу Берестов приехал с небольшим опозданием, хотя и воспользовался услугами такси. В вестибюле ему пришлось уступить дорогу двум санитарам, выносившим на носилках закрытое простыней тело. Двое сотрудников милиции просили разойтись скопившийся народ, а третий, в присутствии понятых и врача, составлял протокол. Криминалист с невозмутимым видом делал снимки залитого кровью пола. 
    - Какой ужас! - мысленно произнес Берестов, провожая взглядом санитаров с носилками, - кто бы это мог быть?!
    - Воронцов упал с девятого этажа! - громыхнуло за спиной как бы куском жести. Игорь вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Рядом стоял Айзек Блэкхом с дымящейся сигаретой в зубах. Сделав затяжку и продолжая наблюдать за действиями криминалиста, он снова прогромыхал:
    - Воронцов упал в пролет лестницы!.. Видимо, голова закружилась!.. - Сказав это, он самодовольно рассмеялся и, ткнув Игоря в бок, по-свойски подмигнул ему. Тут, он самодольно рассмеялся и, ткнув Игоря в бок, по свойски подмигнул ему.   
    - Ты представляешь, - Блэкхом панибратски оперся рукой о плечо Игоря и, задумчиво поглядев в сторону, произнес будто размышляя, - я с самого начала терпеть не могу этой лестницы, пользуюсь лифтом. Потому что не то, что ходить, глядеть страшно… Я лично думаю поднять этот вопрос на заседании совета.    Тут, он самодовольно рассмеялся и, ткнув Игоря в бок, по свойски подмигнул ему.   - Не может быть! -  огненный заряд разорвался в сознании Берестова и, раскаленные мысли сот-представляешь,-      
    Помолчав некоторое время, Блэкхом кивнул каким-то своим мыслям и, сделав очередную затяжку, со значением посмотрел Игорю прямо в глаза. Взгляд Блэкхома был острый, цепенящий, как у кобры. Он как бы намеренно глумился и немного погодя, намеренно медленно выпустив струю дыма, произнес глухим, лишенным интонаций голосом:
    - Не все могут хорошо переносить высоту... увы, не все…   
    Изо рта Блэкхома исходил гнилой, едва переносимый запах. Неожиданно он хлопнул Берестова по плечу и вдруг заливисто захохотал, обнажив гнилые прокуренные зубы. Было совершенно понятно, что он намеренно педалировал подробности гибели Воронцова, всем видом показывая, что знает того, кто дерзнул взломать секретные коды, более того, нисколько в этом не сомневается и за лучшее, если сей дерзкий виновник сам сознается в содеянном.   
    Игорь понял, что одним неверным словом и даже жестом выдаст себя, а потому единственное, что он может в создавшейся ситуации, это удалиться, не вступая с Блэкхомом в диалог. Берестов с трудом, стараясь сохранять внешнее спокойствие, мягко освободил плечо от руки Блэкхома и, ничего не ответив, направился в сторону лифта.
    Войдя в свой кабинет, Берестов бросил на стол головной убор и, не снимая верхней одежды, сел на край кресла. Он попытался собраться с мыслями, но голова звенела, как после нокаута.
    - Ворон¬цов упал с площадки лестницы, потому что… - Игорь собрал всю волю в кулак и докончил фразу, которая показалась ему правильной, - потому что упасть ему помогли. Упал по причине того... - договаривать  фразу было невероятно страшно, но Берестов сделал еще одно усилие и все-таки довершил мысль, - потому что в этом виновен я!..   
    Обессиленный моральной мукой, он откинулся на спинку кресла и долго, неподвижно смотрел перед собой.
    Неожиданно зазвонил телефон, но Игорь лишь передернул рычажок и положил трубку на стол. Как бы очнувшись, он раскрыл стоящий у ног «кейс» и достал отпечатан¬ный вчера в кабинете Воронцова план одиннадцатого этажа.
    - Ради этих бумажек погиб человек, - произнес он мысленно и, скомкав их, бросил в стоящую подле стола корзину. Порывисто поднявшись, Игорь направился к окну, за которым в зыбких всполохах рассвета серебрилось поле промзоны. Опершись руками на подоконник, Игорь простоял довольно долго, потеряв счет времени. Наконец, как бы  камень упал в ноябрьскую шугу, едва поколебав ее.
    - Надо взять себя в руки, - подумал он, придя в чувство, и ноябрьская шуга вновь заколебалась. Игорь сделал вдох и, упершись руками в оконную раму, едва не взвыл.
    - Да, я виновен! - громким шепотом произнес он, - но что же делать?
   Игорь почувствовал, что еще минута и он разрыдается, как ребенок.
   - Но что же делать? - повторил он беспомощно и как если бы некая сила перенесла его в бескрайнюю снежную равнину. Тройка лошадей пересекала ее необозримый простор, и серебро бубенцов звучало высоко в поднебесье. 
    - АТС, - угасающе прозвучало вдали, и Берестов все понял. Он потянул на себя ящик стола, но вспомнил, что потратил вчера целый час на бесплодные поиски. Простояв минуту в размышлении, Берестов решил довериться интуиции и, следуя догадке, направился к платяному шкафу. Связка ключей находилась в кармане рабочего халата, и было удивительно, как он раньше до этого не додумался. Лишь на одном из них висела картонная бирка с красными печатными буквами: «АТС».   
    Берестов отстегнул его от связки и соединил со своими ключами.
    Игорь вошел в помещение телефонной станции и огляделся. Оно состояло из двух различных по величине комнат. Первая, меньших размеров, была предназ¬начена под мастерскую, вдоль внешней стены располагались стеллажи с оборудованием. У внутренней стены, напротив, стояли диван и сломанное кресло. Справа от входа находился шкаф с документацией и технической литературой. У окна, между стеллажом и диваном, был втиснут стол, заваленный грудой запчастей и валяющимся под ним системным блоком компьютера «Ай-Би-Эм». Игорь вспомнил, что в его кабинете имеется такой же и, поразмыслив, пришел к выводу о возможности собирания одного компьютера из двух.
    Соседнее помещение представляло собой обычную щитовую, состоящую из трех рядов коммутационных панелей. Новшество состояло в том, что на каждом электроконтактном реле стояла пластиковая коробка с фирменным знаком кампании «Мицубиси». Берестов с удовлетворением отметил, что институт не экономит на таких мелочах, как связь, освещение и прочее. У внутренней стены, в углу, мерно гудел понижающий трансформатор. В противоположной стороне, в огороженной сеткой выгородке, находились аккумуляторы аварийного питания. Игорь щелкнул тумблером вольтметра, и стрелка, едва качнувшись, встала на ноль. 
    - Так и есть, полностью разряжен, - отметил про себя Берестов, после чего продолжил осмотр помещения.
    Искомый клеммный щит, к которому можно было подключить подслушивающее устройство, располагался за третьей панелью, рядом с окном. Игорь открыл его, но не обнаружил ничего утешительного. Приклеенная к внутренней стороне схема ничего не говорила о выходах к сети абонементов.
    - Что ж, самое время познакомиться с коллегами из экспериментального сектора, - решил Берестов и, покинув телефонную станцию, направился в южное крыло института.
    После долгих и утомительных поисков Игорь нашел-таки нужный кабинет. Главный вывод, который ему удалось сделать после часа блужданий по лабораториям, цехам и мастерским, это отсутствие видимой связи между направлениями исследований, отсутствие координации и единой направленности. Игорь читал дверные таблички и задавал себе вопросы: какая связь между отделом СВЧ-диагностики и находившейся рядом лабораторией экспериментальной культурологии. Или рядом с табличкой: «сектор египтологии и мезоамериканской культуры», соседствовало лаконичное: «клининговый дизайн». Весь центральный сектор был отдан под полигоны, с надписями на дверях: «Посторонним вход воспрещен».
    Задавать вопросы о месте нахождения специалистов связи, как оказалось, было делом бессмысленным. Каждый из встречающихся сотрудников указывал то направление, которое считал необходимым. Оставалось выбрать эмпирический путь поисков и, поднявшись для верности на седьмой этаж, Берестов стал двигаться от одного кабинета к другому. От многочисленных табличек на две¬рях вскоре начало рябить в глазах. Общим в них было одно – полное отсутствие смысловой связи и единой направленности. Если надпись на предыдущей двери гласила о принадлежности кабинета к лабораториям космической ботаники, то следующая надпись имела прямо противоположный характер. Это мог быть «отдел хирологических исследований», либо «сектор прикладной лингвистика», либо «отдел лептонной диагностикой материалов».
    Единственно верным обозначением для этой терминологической мешанины было слово  абсурд. Главное, что отметил Берестов во время блуждания по этажам, это отсутствие признаков подготовки к маскараду. Никто из сотрудников южной части института не ходил взад-вперед с карнавальными костюмами, не занимался их примеркой, каждый был предельно занят по своему роду деятельности. Но при этом создавалось общее ощущение невсамделишности, придуманности, более того – маскарадной калейдоскопичности хитроумно срежиссированного хэппенинга. Казалось, вот-вот раздастся удар колокола, все мгновенно остановится и сверху упа¬дет занавес.
    Игорь шел от кабинета к кабинету и постепенно приходил к мысли, что род деятельности за этими дверями только косвенно связан с декларируемым внешним обозначением, либо не связан никак. А все эти таблички являются особым, понятным лишь  для посвященных родом криптограмм.   
    - Да, похоже, маскарад здесь не прекращается никогда. - Игорь достал платок и вытер со лба испарину. - Сотрудники по вечерам уезжают домой, чтобы вызубрить роли, а на другой день играют их вживую.             
    Жизнь экспериментальной части института походила на воплощенный в реальности синтез видеоклипов на тему профессиональной занятости. Под одной крышей шли исследования космических технологий, генетики, психофизики, и тут же совершались разработки по дизайну домашних интерьеров, моделей спецодежды и бытовой техники. Тут же занимались исследованиями по философии, богословию, культурологии и историософии.
    - Воистину, здесь и происходит самый главный маскарад, маскарад последнего времени, - решил для себя Берестов, - то, что в обычной жизни существует в раздель¬ном порядке, хотя и во взаимной связи, здесь налицо имеет вид квинтэссен¬ции. Как в маскарадной феерии могло сочетаться несочетаемое, так и в стенах института, при внешней структурной соподчиненности, все было предельно алогичным.
   В конце концов, Берестов перестал обращать внимание на смысловую и терминологическую абракадабру надписей и на первом этаже едва не прошел мимо нужного ему кабинета.
    - «Отдел связи и коммуникации», - прочитал он на прикрепленном кнопками листке бумаги и, постучав по косяку двери, вошел внутрь. В кабинете двое мужчин стояли у приоткрытой фрамуги окна и, о чем-то неторопливо беседуя, дымили сигаретами. Третий же сидел с паяльником за расположенным в самом углу комнаты столом. 
    Представившись, Игорь в нескольких словах обрисовал интересующую его проблему.
    - Схема телефонной связи, - задумчиво произнес старший сотрудник и почесал  щеку с двухдневной щетиной, - если бы знать, где она. - Но вдруг его как бы осенило.               
   - Слушай, Витек, - обратился он к сидящему за столом молодому парню, - сделай товарищу  схему.   
    Услышав указание, Витек лишь недовольно покосился и продолжил работу с паяльником.
    - Петрович, видишь, процессор полетел, - нехотя пояснил он.   
    - Да успеешь ты с процессором, - дружелюбно возразил старший, - тут дел на две минуты.   
    Витек чертыхнулся и, поднявшись, сел за другой стол. Запустив компьютер, он уже через пять минут нашел искомые схемы, и еще через минуту принтер выдал несколько листков с подробными схемами телефонной связи, интернет-связи и электронной почты. Игорю осталось только в знак благодарности пожать руки всем троим и, поклонившись, выйти.
    В душе Игоря все ликовало и веселилось и даже утреннее происшествие с Воронцовым, непостоянен человек, не омрачали сознания. Внезапно вспомнились слова акафиста Владимирской Божьей Матери, первый икос: «Радуйся, Ангелов Царице; радуйся, всего мира Владычице. Радуйся, на небеси присно славимая; радуйся, и на земли величаемая... Радуйся, Пречистая, от иконы Твоея милости нам источающая».   
    Этот акафист Игорь прочитал за свою жизнь только пять или шесть раз, но теперь память услужливо подсказала строки хваления Божьей Матери.
    Напевая без конца: «Радуйся», - Берестов вошел в кабинет и, открыв окно, вдохнул  глоток морозного воздуха. Он чувствовал, что сейчас находится в начале того, о чем страшно помыслить. Через модемную приставку, системный блокиратор и правильно поставленные перемычки в щите АТС, он сможет подключиться ко всей телефонной и компьютерной сети института. Более того, к внутреннему и наружному видеонаблюдению. Более того... от этого – более, зах¬ватывало дух и замирало сердце. Берестов понимал, что тайны института отныне для него не тайны. Рано или поздно он сумеет их разгадать. Внезапно раздался телефонный звонок. Игорь подошел к столу и снял трубку.
    - Коллега, - раздался оттуда недовольный голос, - уже два часа не могу до вас дозвониться... Щеголев беспокоит.   
    - Да, я слушаю, - отозвался Бере¬стов.   
    - У меня опять проблема с ксероксом, нельзя ли посмотреть?    
    - Через две минуты буду, - ответил Игорь и, взяв сумку с инструментами, поки¬нул кабинет.
    Щеголев сидел у монитора компьютера и на приветствие Берестова едва заметно кивнул. Прокрутив верньером страницу и пробежав ее глазами, он, наконец, обратился к Игорю:
    - Формально, меня повысили в должности, теперь я - и.о. системного администратора, но на самом деле как ученого, разрабатывающего нетрадиционное направление в науке, унизили до последней степени. Этим мог бы заниматься любой чиновник, - и он указал на экран монитора, - даже без высшего образования.   
    Выслушав для вежливости несколько возмущенных фраз Щеголева, Игорь ничего не ответил и, направившись к установке для ксерокопирования, приступил к ее осмотру. 
    - Кому нужно, чтобы мне с утра до вечера просматривать электронную почту сотрудников? - Станислав вновь возмущенно указал на монитор и прокрутил верньером несколько страниц.
    Пожав плечами, Берестов снял крышку ксерокса и, отложив ее в сторону, стал осматривать рабочий механизм. Щеголев ненадолго замолчал, углубившись в содержание текстов, но через минуту снова послышалась его недовольная речь.
    - Только вчера говорил с директором: «зачем мы играем в эти игры?..» Недомолвки.  Делаем вид, что ничего не понимаем... Предлагаю ему напрямую: «у меня есть идея, для воплощения которой необходимо скоординировать усилия нескольких отделов. Это не потребует дополнительного финансирования, но результат исследований позволит создать новое кардинальное направление в куль¬турологии и историософии». Вместе этого меня посадили на фискальную должность, читать письма собственных сотрудников. 
    Щеголев снова замолчал и стал просматривать на мониторе тексты писем. Воспользовавшись паузой, Берестов спросил как бы невзначай:
    - Станислав, я здесь человек новый, не мог бы ты мне сказать, в чем сущность нашего института? 
    Щеголев коротко взглянул на Игоря и, тяжело вздохнув, минуту спустя, ответил с едким оттенком иронии:
    - Все недавно пришедшие это спрашивают, но здесь нет никакого секрета: на стыке различных направлений науки, как технической, так и гуманитарной сфер, идет попытка создания кардинально нового направления. В конечном итоге, все сводится к энергоинформационному сектору, он в институте главный и координирующий.
    - Почему? - спросил Берестов для того лишь, чтобы продолжить разговор. 
    - Потому что все в природе является энергией и информацией, но в разных ее проявлениях.               
    - Гм, пожалуй, понятно, - Берестов интонацией голоса постарался показать полное удовлетворение ответом и, углубившись для видимости в осмотр механизма, безразличным тоном задал главный интересующий его вопрос, - у нас есть еще один отдел: центральный сектор... помните, я случайно  зашел в  помещение этого отдела.
    На короткое время воцарилась звенящая тишина, и лицо Щеголева приобрело крайне серьезное выражение. Игорь понял, что попал в самую точку. Старший аналитик около минуты будто вслушивался в себя, но потом безмятежно улыбнулся и поинтересовался состоянием ксерокса. 
    - Ничего особенного, - в тон ему отозвался Берестов, - через пару минут, надеюсь, закончить.
    Подрегулировав механизм протяжки, и убедившись в исправной работе агрегата, Игорь  собрал инструмент и направился к выходу. Остановившись у двери, он хотел было попрощаться с Щеголевым, но внезапно в сумке запищал радиотелефон. Игорь вынул трубку и нажал кнопку приема: «Берестов на связи…»    
    - Слушай, коллега, - раздался в эфире знакомый, громыхающий жестью голос, - это Блэкхом… у меня небольшая неисправность, зайди, если не занят.   
    - Хорошо, сейчас буду, - отозвался Игорь на выходе из кабинета и, захлопывая дверь, отключил связь.
    В коридоре Берестов едва не выбил из рук сотрудницы объемистые свертки с карнавальными принадлежностями и, обогнав ее, постучал в кабинет Блэкхома. Ответа не последовало. Игорь постучал еще раз и, внутренне приготовившись к разным неожиданностям, вошел в кабинет. Завотделом сидел подобно янки, положив ноги на стол и читая машинописный текст, курил дорогую сигару. Отряхнув пепел на пол, он оторвался на минуту от чтения и, увидев Берестова, пояснил как-бы между прочим:
    - Сигары марки «Монтекристо». Сегодня Некродия угостил. Ему регулярно присылают.
    Лицо завотдела первичной информации было на сей раз отталкивающим до непереносимости; угловатые, почти треугольные уши, изломанные тонкие брови и такой же тонкий змеящийся рот, создавали ощущение чего-то нетопыриного. Берестов теперь был почти уверен, что в гибели Воронцова виноват именно он. Блэкхом вдруг вспомнил о цели прибытия техника связи и показал сигарой в сторону компьютера. 
    - Там, посмотри… что-то с «мышью». Курсор дергается, сразу не поставишь.
    Игорь подошел к компьютеру и, поводив «мышкой» по коврику, щелкнул левой, а потом правой кнопками. Стрелка курсора и вправду дергалась, не желая передвигаться плавно.    
    - Понятно, - с некоторым разочарованием произнес Игорь и, открутив кольцо, вытащил из «мыши» резиновый шарик.
    - Сейчас обезжирим, - пояснил Берестов и достал из сумки флакон со спиртом, - хотя лучше вымыть с мылом, но и так тоже можно.
    Блэкхом с безразличием взглянул на Игоря и в ответ на пояснения коллеги перевернул следующую страницу текста.
   Внезапно в кабинете что-то произошло, как если бы беззвучно взорвалась вакуумная бомба. Хозяин кабинета медленно поднялся с кресла и, осторожно положив журнал на стол, замер, словно кобра, приготовившаяся к броску.
    С наружной стороны окна на подоконнике сидел голубь. Покосив кровавым глазом, он посучил лапками по карнизу и проворковав что-то свое, стукнул о стекло клювом. Блэкхом так же медленно вытащив изо рта сигару и положив ее в пепельницу, как кошка, вспрыгнул на подоконник. 
    - Гули, гули, гули, - закричал он, высунувшись наполовину в форточку, но голубь уже вспорхнул с подоконника.
    - Эх, черт, - с досадой произнес  Блэкхом и спрыгнул вниз, подбежал к столу. Открыв верхний ящик, он, не глядя схватил пачку печенья и, разорвав на ходу бумагу, снова вскочил на подоконник. Опустошив пачку и бросив вслед скомканную бумагу, Блэкхом влип в проем форточки и застыл, наблюдая за поведением голубей.
    Через минуту он с торжествующим криком  соскочил вниз и, выхватив из шкафа охотничий карабин, снова оказался на подоконнике. Тут же раздался хрусткий одиночный выстрел, затем другой. 
    - Эх, мимо! - Блэкхом взмахнул от досады кулаком и, хотел было произвести третий выстрел, но, поводив стволом  за улетающей птицей, передумал и с сожалением втянул оружие внутрь помещения.
    - Одного все-таки снял! - Блэкхом победно взглянул на Берестова, - пуля против медведя, - пояснил он, указывая на карабин, после чего спрыгнул с окна, - так что бедную птичку разнесло в куски.   
    - Зачем вам это, Айзек? - сдерживая закипающий гнев, спросил Берестов. 
    - Да не говори, - уклончиво отозвался завсектором и, приблизившись к шкафу, вытащил электрический чайник. - Тойфельс пятый год подряд дает мне костюм мафиози, - пояснил Блэкхом, - надо оправдывать доверие, входить в роль…  чаю не желаешь?    
    - Нет, - сухо отозвался Берестов и стал собирать промытую «мышь».
    - Как знаешь, - безразлично ответил Блэкхом и, налив в чайник воду из графина, включил его в розетку.
    Игорь вдруг понял, что и одной минуты не сможет находиться с этим типом. Призвав на помощь все свое самообладание, он быстро закончил сборку «мыши» и, сложив инструмент в сумку, собрался покинуть кабинет.               
    - Господин Берестов! - голос Блэкхома прозвучал как удар палки по листу железа. Игорь замер на мгновение, но нашел в себе силы, чтобы спокойно обернуться назад. 
    - Костюм еще не подобрали себе? - с глумливой усмешкой произнес завотделом. 
    - Нет, только  вчера взял у Тойфельса на примерку, - помедлив, отозвался Берестов.
    - Правильно, с этим надо поторопиться, - назидательно произнес Блэкхом и, взяв прислоненный к тумбочке карабин, понес его в шкаф.
    - Хорошая штука, - сделал он пояснение, в дополнение щелкнув ногтем по стволу, - карабин «Медведь–4»; марка старая, но испытана и проверена временем.
    Установив оружие в пирамиду, Блэкхом прикрыл дверцу и посмотрел на Берестова  откровенно изучающе. Взгляд его, цепкий, пронизывающий насквозь, терпеть было совершенно невозможно. Кроме чувства внутреннего дискомфорта, возникало ощущение беззащитности, тревоги и нарождающегося в глубине души панического страха. Преодолев усилием воли и это наваждение, Игорь  перекинул сумку через плечо и, с подчеркнутой вежливостью попрощавшись, вышел из кабинета.
    Под звуки рок-эн-ролла «Tutti Frutti», низвергающегося из поднятого над головой мобильника, по коридору мимо Игоря протанцевала группа женщин в  костюмах вакханок. Пройдя в танце вокруг Берестова, они проследовали в сторону центрального выхода и теперь с хохотом окружали очередного сослуживца.
    Остановившись в нерешительности, Игорь попытался вспомнить порядок выполнения очередности заказов. Электронный таймер над входом в секретариат показывал ровно полдень, следовательно, до перерыва оставался еще час. Берестов хотел было проследовать вслед удаляющейся кавалькаде, но неожиданно дверь кабинета имманентных  упорядоченностей отворилась, и двое охранников вытащили в коридор долговязого рыжеволосого субъекта. Это могло показаться очередной репетицией карнавальной сцены, если бы не натурализм происходящего. Охранники уже заламывали руки рыжеволосому, но он каким-то чудом вырвался и помчался прочь от стражей порядка. Ему наверняка удалось бы убежать, если бы со стороны лестничной площадки не появились четверо санитаров с носилками. Увидев себя окруженным со всех сторон, беглец заметался по коридору, но уже через минуту охранники с хладнокровным профессионализмом распластали его на полу. Подоспевшие же санитары связали жгутом конечности рыжеволосого и, замотав изрыгающий проклятия рот полотенцем, бросили тело на носилки.
    - Эпигон! Графоман! - Игорь оглянулся и лишь только сейчас увидел приближающегося к ним Тойфельса. - Десять лет я с ним мучаюсь, терплю его графоманство! Десять лет! - и в голосе Тойфельса послышались плаксивые  интонации.   
    - Рудольф Борисович, надо было меня позвать, - из кабинета, поигрывая кольтом,  вышел Айзек Блэкхом, - сейчас пристреливал карабин, осталось еще два патрона.   
    - Можете себе представить! - обратился Тойфельс одновременно к обоим коллегам, - этот маньяк пытался взломать щит терминала «фомкой», как «медвежатник». Вы представьте, что бы сейчас было, если бы он добрался до панели управления?!..  Нам поневоле пришлось применить форс-мажорные методы!
    - Рудольф Борисович, у вас что-то случилось? - рядом с председателем карнавальной группы остановился Рэм Кулаки, руководитель сектора трансверсий.
    - Да, можете себе представить, этот графоман снова начал ставить мне условия! - и  завсектором имманентных упорядоченностей  патетически вскинул руки, - уже десять лет он морит меня голодовками, а теперь, видите ли, решил завладеть терминалом!
    Кавалькада вакханок тем временем обошла по кругу санитаров с носилками и теперь возвратилась назад.

Au rutti tutti frutti, au rutti tutti frutti,
Au rutti tutti frutti, au rutti tutti frutti… 

    Звонко неслось по коридору, и Берестов понял, что пришло время удалиться.
    - Игорь Александрович, после обеденного перерыва зайдите ко мне в кабинет. - Кулаки вдруг взял Берестова за рукав и бесцеремонно потянул к себе. - У секретарши что-то с  печатной машинкой. Она ей пользуется не часто, но тем не менее.   
    - Хорошо-хорошо, - мягко высвобождая рукав, отозвался Берестов, - я сделаю, как вы просите.   
    - Непременно зайдите, - полуприказал-полупопросил Кулаки.   
    - Да, конечно, - ответил Берестов с едва сдерживаемой неприязнью и решительно развернулся, чтобы отправиться по своим делам.
    Внезапно он наткнулся на пухлого, похожего на медвежонка человека, едва не сбив его с ног.
    - Простите, вы не подскажете, где здесь сектор эниологической диагностики? - растерянно произнес он, прижимая к груди огромный как саквояж портфель. 
    - Это скорее всего в экспериментальном крыле, - односложно отозвался Игорь и, оглядев еще раз растерянно озирающегося незнакомца, едва не бегом покинул окруженную пляшущими вакханками компанию.
    В помещении АТС Игорь наконец позволил себе расслабиться. Откинувшись на спинку стула, посидел несколько минут с закрытыми глазами. Теперь он был совершенно уверен: Блэкхом принял прямое участие в гибели Воронцова. Берестов несколько раз возвращался мыслью к недавнему инциденту, связывая его с утренней трагедией:  добивающегося своих прав человека избивают и увозят в психбольницу… убийцы входят в состав руководства института… на одиннадцатом этаже проводят опыты над живыми людьми… Закономерен вопрос: кто финансирует работу института?.. Что это, научное учреждение, или «Замок» с воплотившимися в жизнь фантазиями Кафки?.. Или, может быть, и вовсе кащеево царство?..      
    Игорь открыл глаза и некоторое время сидел неподвижно, вслушиваясь в работу агрегатов системы связи. Лишь после этого, поднявшись со стула, направился в релейное помещение.
    Вынув из кармана схему подключения абонентов и открыв распредщит, он стал размышлять над тем, в каких местах поставить перемычки и как обойтись одним системным блокиратором. 
    - Дел как минимум на два часа, - прикинул Берестов объем работы, - много, на три. Можно завтра остаться на сверхурочные, либо задействовать субботний день.   
    Обдумывая план работ, Игорь несколько раз прошелся между релейными щитами и, как всегда, подсказка явилась сама собой. Сверхурочные надо оформить официально. Тогда охрана на вахте не станет задавать лишних вопросов. Он вернулся в мастерскую и, вынув из ящика стола чистый лист бумаги, составил заявку. В огромном перечне работ только зарядка аккумуляторных батарей была реально необходимой, но для того, чтобы заявка имела весомую значимость, он указал все возможные и невозможные в телефонном хозяйстве неисправности. Затем, еще раз ревниво просмотрев документ, Берестов поставил число и подпись и направился в секретариат приемной.
    В помещении секретариата перед глазами Игоря предстала уже знакомая картина: на расположенных вдоль стены стульях, посетители молча ожидали своей очереди. Кто-то из них неторопливо просматривал газеты, другие, в состоянии полной безучастности, неподвижно смотрели перед собой. Иногда перебрасывались одним-двумя словами и снова все замирало. 
    Берестов невольно обратил внимание на одного из просителей. Это был человек, с которым он столкнулся сегодня в коридоре. Игорь безошибочно узнал в нем изобретателя-одиночку, непризнанного гения, который будет годами обреченно ходить по институтам и ради идеи, если надо, без размышления положит свою жизнь. Этот похожий на медвежонка человек безучастно ожидал вызова и, опершись на размещенный на коленях портфель, печально смотрел перед собой. Берестов даже сочувственно вздохнул, потому что наперед знал: ничего у этого гения не получится. В итоге, все кончится вмешательством тех же санитаров с носилками, и вслед за рыжеволосым он пополнит число персонажей романа «Полет над гнездом кукушки».
    Игорь захотел даже подойти к изобретателю, но внезапно дверь кабинета первого зама открылась, и из нее вышли несколько человек в сопровождении самого Некродия. Гости говорили по-английски, но Берестов по нескольким фразам  понял, что они специалисты либо по криптоботанике, либо по криптозоологии. Громко переговариваясь и непрерывно сверкая белозубыми «cмайлами», они столпились в приемной, и лишь когда забежавший впереди них замдиректора распахнул стеклянную дверь, вышли в коридор.
    - Если кто-то на прием к господину Некродия, - секретарша, как бы вспомнив о своих обязанностях, вскочила с места, - то он до конца дня будет занят с американскими гостями. Все присутствующие могут разойтись!   
    - Почему не сказали сразу?! Мы уже ходим который день! - сдержанно загудели посетители, но услышав от секретарши тот же ответ, стали постепенно расходиться. Вскоре помещение приемной опустело, и Берестов, достав из кармана сложенное вчетверо  заявление, направился к Евнике.
Увидев его, она приветливо улыбнулась и указала на свободный стул. 
    - Предлагаю тебе участие в  секретном и опасном деле, - едва присев, заговорщически произнес Игорь и с многозначительным видом положил на стол заявление. 
    - Какое? - в тон ему отозвалась Евника. 
    - Стать членом Родосского ордена Мальтийского креста.   
    - Разве туда принимают женщин? - Ника сдержанно улыбнулась и, развернув бумагу, приступила к чтению.
    - Ох, об этом я и не подумал, - и Берестов, изображая крайнюю досаду, хлопнул себя по лбу, - но ничего, я предложу тебя сразу на должность Великого магистра.   
    - Тогда согласна, - не прекращая чтения, ответила Евника, и вновь, сдержанно улыбнувшись, покачала головой. - Ты хочешь поработать в выходной день?
    - Да, хочу… что же тут такого? - желая скрыть смущение, Игорь откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.
    Закончив чтение, Ника многозначительно повела бровью и со вздохом посмотрела на Берестова. 
    - Понимаю, ведь главное, чтобы и директор этого захотел. - В помещении возникла пауза, но через мгновенье Ника добавила  уже твердо и сухо, - в конце дня я понесу документы на подпись, завтра утром приказ будет готов. На складе тебе дадут все необходимое, а также… положенные к зарплате сверхурочные в двойном размере.
    - Просто великолепная оперативность для магистра Родосского ордена, - Игорь  восторженно хлопнул в ладоши и, приклонившись к столу, оперся на него рукой. 
    - Стараемся, - Ника смущенно захлопала глазами и с излишней поспешностью спрятала заявление в папке с деловыми бумагами.
    Игорь хотел было подняться, но, будто вспомнив о некой безделице, произнес деланно безразличным тоном, - да, у меня еще один вопрос к Великому магистру… вчера, я слышал, кто-то обещал посетить мое одинокое жилище.   
    Евника никак внешне не отреагировала на вопрос, лишь только вспыхнули синие льдинки глаз, да щеки стали медленно заливаться румянцем. 
    - Да, в самом деле… может быть. - Ника придвинула к себе подшивку с документами и начала с чрезмерным усердием отыскивать нужную страницу. Игорь, напротив, всем видом показывая, что ему некуда спешить, вольготно развалился в кресле и с улыбкой запел свой вчерашний хит. Щеки Ники стали совсем пунцовыми, она вновь и вновь пыталась отыскать запропастившийся документ но, наконец, не выдержав,  умоляюще посмотрела на Берестова. 
    - Игореша, ну… прости, мне надо работать.
    - Ах, да, - Игорь тут же прекратил пение и, разом посерьезнев, решительно поднялся, - спешу откланяться, у меня тоже еще масса дел.
    Видя смущение Евники, он ободряюще улыбнулся и, кивнув на прощание, направился к выходу. Почти осязаемо он чувствовал любопытные взгляды работниц секретариата, но Игорю это было безразлично. Теперь его отношения с Евникой перешли в новую, важную для них стадию.
    Уже возле своего кабинета Берестов вспомнил о приглашении Рэма Кулаки и решил прежде подняться на пятый этаж к завсектору системной онтологии. В кабинете находилась только одна секретарша. Весьма удивившись такому желанию начальника, она помогла Игорю вытащить машинку из-под груды бумажного хлама. Машина была буквально раритетная – «Ундервуд» конца девятнадцатого века.
    Простучав клавиши, Игорь обнаружил только три легкоустранимые неисправности, поэтому решил, в совокупности, произвести чистку и смазку всего механизма. Увлеченный работой, он даже не заметил возвращения начальника отдела и, услышав за спиной его покровительственный баритон, вздрогнул от неожиданности. 
    - Похвально, господин Берестов. Едва мы успели дать заявку, как вы уже все отремонтировали.   
    - Да, почти, - Игорь дежурно улыбнулся и начал прикручивать поддон печатной машинки.
    - Представьте себе, замдиректора познакомил меня с американскими гостями, - Кулаки пребывал в приподнятом состоянии, и ему явно не терпелось поделиться новостью. Он положил перед секретаршей папку с документами и, дав указания, сел за свой стол. - Они у нас  проездом, на один день, - вальяжно откинувшись в кресле, продолжил рассказ заведующий сектором, - завтра в Санкт-Петербурге симпозиум по вопросам криптозоологии, они должны выступить с докладами.   
    - И как соотносятся их изыскания с работой нашего института? - спросил Игорь единственно ради поддержания разговора.
    На минуту в кабинете воцарилась полная тишина, и Берестов даже пожалел, что невзначай задал этот вопрос.
    Кулаки, с искренним непониманием смотревший на Берестова, замер как в «немой сцене» гоголевского «Ревизора», и даже ранее безучастная секретарша удрученно покачала головой.
    - Вот что значит человек новый, - произнес наконец Кулаки и, откашлявшись, обратился к Игорю с назидательным тоном, - разве при приеме на работу с вами не проводили программного собеседования, тестового инструктажа… и вообще?   
    Берестов хотел отрицательно помотать головой, но вовремя спохватившись, утвердительно кивнул, - да, проводили… но инструктаж был несколько поверхностный. 
    - Гм, - недоумение отобразилось на лице Кулаки, и он лишь неопределенно повел бровью, - значит, вас взяли по самой низшей, первой категории… А-а, в список участников маскарада… вас внесли?   
    -  Да, внесли, - утвердительно ответил Берестов и с видом полной невинности посмотрел в глаза начальника кабинета. 
    - Тогда ничего не понимаю, - развел руками завотделом, и в его глазах на мгновение отразилась паника, - коллега, зарубите себе на носу,  до конца своих дней: криптозоология – это фундамент и главная основа всей деятельности нашего института! - и он патетически махнул рукой в сторону секретарши, - об этом знает любая машинистка и даже уборщица… а тем более те, кто принимает участие в маскараде! 
    Не зная, как оправдаться, Игорь лишь пробормотал, что работает только четвертый день и потому еще не успел узнать всех тонкостей.   
    - В науке мелочей не бывает, - недовольно пробормотал завсектором и, поднявшись, стал прохаживаться по кабинету, - и вообще, с отделом кадров надо разобраться, набирают людей буквально с улицы. 
    Игорь вдруг почувствовал, что ему стало не по себе. Вновь возникло ощущение необъяснимой тревоги и реально надвигающейся опасности. В горах это обозначалось одним емким словом – лавина. Спастись от лавины можно было тремя способами: либо, если лавина только пошла, спешно отступить назад, либо, если возможно, спрятаться в укрытие: пещеру, глубокую расщелину… либо, если лавина надвигается сзади, также поспешно покинуть  опасный участок. Стараясь ничем не выдавать себя внешне, Игорь закончил ремонт машинки, и, собрав инструменты, вышел из кабинета.
    Спустившись на свой этаж, Берестов столкнулся с Щеголевым, только что вышедшим на лестничную  площадку. 
    - Привет, Игорь, - старший аналитик безразлично кивнул Берестову и достал из кармана пачку сигарет. Берестов также походя ответил на приветствие, но неожиданно для себя остановился.
    - Станислав, можно отвлечь тебя на несколько минут, - произнес он в некотором смущении. Щеголев уже вынул из пачки сигарету и, не успев донести ее до рта, недоуменно посмотрел на Берестова.
    - Знаешь, Станислав, - Игорь лихорадочно соображал, с чего можно начать разговор, - я здесь человек новый, а потому некоторые вопросы мне непонятны.   
    - Всегда рад проинформировать, - словно чем-то озабоченный, ответил Щеголев и, прикурив сигарету, сделал знак, чтобы подойти поближе к окну.
    - Видишь ли, Станислав, - неожиданно для себя Игорь решил общаться с Щеголевым на  ты, - я здесь человек новый, а потому не понимаю некоторых тонкостей.    
    - Вполне допустимо, - Щеголев манерно выпустил струю дыма и стряхнул пепел, постучав пальцем по сигарете. 
    - Ко всему, инструктаж со мной провели  поверхностный, - сбиваясь, продолжил объяснять Игорь. 
    - В отделе кадров тоже люди, - Щеголев безразлично пожал плечами и сделал новую затяжку, - тем более, под конец года надо сдавать отчеты.            
    - Да, именно, - поспешно согласился Берестов, - поэтому я хочу задать тебе вопрос… но только ты не удивляйся.   
    - Весь внимание.   
    - Что такое криптозоология?
    Щеголев действительно ничем не выразил удивления, если не считать иронично дернувшихся губ.
    - Об этом знают даже лабораторные мыши, по крайней мере, эмпирически, - ответил он спокойно, хотя и с некоторым апломбом, после чего, со значением посмотрев на Игоря,  вновь иронически улыбнулся, - инструктаж действительно был поверхностным, если он вообще был… но, да ладно. Вопрос задан, следовательно, отвечаю. - Щеголев вновь глубокомысленно затянулся и, выпустив струю дыма, произнес, как бы разговаривая с самим собой.
    - Само слово «криптос» переводится как – скрытый, скрытое. Например, «криптограмма», означает – скрытое письмо; «криптогнозис» – скрытое знание. Поэтому криптограмма и криптогноза с криптозоологией имеют общие корни, по крайней мере,  семантические.    
    - То есть? - постарался уточнить Берестов. 
    - Суть в том, что сфера этой науки простирается далеко за пределы, скажем, палеонтологии или археологии. И вообще, археология, это только внешняя историческая наука. Подоплека криптозоологии совсем иная.    
    - Какова же она на самом деле?   
    Щеголев помолчал минуту и затем ответил полусерьезно-полушутя: транс-пара-эниологическая.   
    Берестов всем видом изобразил непонимание.
    - Объясняю популярно, - смягчился Щеголев, - на самом деле, под термином «криптозоология» кроется понятие о векторном или точнее - параэволюционном развитии жизни на земле. От грубых форм как в плане биологическом, так и неживой материи.  То же можно сказать и о законах развития человеческого общества. В узком плане – цивилизации. Причем, развитие здесь идет  не по прямой, и даже не по спирали, хотя и это присутствует, а циклически: по нарастающей – апогей, далее – нисходящее движение к угасанию. Потом все повторяется вновь, но уже на ином качественном уровне. Иногда бывает, что за апогеем из-за лавинообразного движения вниз происходит слом или катастрофа. Причины катастроф лежат либо в изменениях климатических условий, как было во времена Великого потопа, либо в результате войн. Варвары всегда серьезным образом потрясали основы цивилизованных государств. Главный же вектор развития человеческого общества движется от элементарного к сложному, если точнее, от архетипического уровня к цивилизации. - И предвидя возражения Берестова, Щеголев поспешил добавить, - дарвинизма здесь, собственно, никакого нет; от водоросли невозможно произвести рыбу, а от рыбы млекопитающее; просто, в один период истории выходят на арену одни типы и классы животного мира, в другой период  другие. То же с человеком. То же с формациями общества. Все, в конечном итоге, приходит к цивилизации.   
    - Читал об этом у Константина Леонтьева, - вставил реплику Берестов.   
    - Да, именно, - согласился с ним Щеголев и, затушив окурок, бросил его в урну,  - единственно, в чем Леонтьев не прав, это в том, что цивилизация, по его мнению, последняя ступень человеческого общества.   
    - Какая же ступень является следующей?   
    - Духовная.   
    Игорь изумленно посмотрел на Щеголева, и… пауза осязаемо наполнилась вопрошанием. 
    - Да, духовная. Соединение мира видимого, материального с миром невидимым, - Щеголев вынул вторую сигарету и покрутил ее между пальцами, - но только не посредством архаических методов: молитвы, храмы, жертвы, а посредством методов научных и если точнее – техногенных.   
    - Кое-что, пожалуй, понятно, - с раздумьем ответил Берестов, - но… все-таки остается вопрос: а, при чем тут криптозоология?   
    Оба тут же дружно рассмеялись, и Щеголев, прикурив вторую сигарету, хлопнул Берестова по плечу. 
    - Будем считать, что вводный инструктаж пройден и если возникнут вопросы, то… заходи.    
    Игорю осталось только попрощаться с Щеголевым и отправиться в свой кабинет.


    ГЛАВА  6: «Вечер вдвоем»

    По окончании рабочего дня Игорь вышел на площадь института и в ожидании рейсового автобуса невольно стал мысленно анализировать череду происшедших событий. Автобусы и маршрутки следовали друг за другом, поэтому площадь быстро пустела. Большая часть личных автомобилей также покинула автостоянку. Зажигая фары, они выходили на трассу, и длинная вереница огней уже двигалась по направлению к городу.
    Темно-вишневый  «Вольво» Евники стоял неподалеку от главного входа. Неожиданно для себя Игорь обернулся и увидел Нику, идущую вниз по парадной лестнице в окружении нескольких сотрудниц. Первым побуждением было пойти к ней навстречу, но в душе вдруг появилась странная нерешительность. Игорь заметил это еще с первого дня их знакомства; во время общения с ней казалось, что они знают друг друга всю жизнь, но через несколько часов являлось понимание о необходимости начинать все сначала. Берестов поймал себя на мысли: с ней надо, как с княгиней… тебя могут ввести в избранный  круг, но все равно, сословные разграничения остаются. 
    - Эх, почему я не из рода князей Авхледиани? - со вздохом сказал себе Берестов и открыл дверцу притормозившей рядом маршрутки.
    В институтском общежитии и вовсе напали непонятная хандра и уныние. В прежние годы Игорь знал, если приходит состояние пустоты жизни, приходит ощущение никому ненужности, если с особой остротой начинаешь чувствовать свое одиночество, надо просто сесть за телефон и начинать обзванивать  друзей-альпинистов. Месяц или два уходят на это обзванивание. Затем еще месяц уходит на согласование времени и сроков будущей экспедиции. Еще два-три месяца уйдут, уже вплотную, на подготовку снаряжения. При этом весь процесс сопровождается звонками, перепиской, личными  встречами. Жизнь снова обретает смысл, и повседневные проблемы отходят на задний план. После получения отпуска на нужный месяц и день, что тоже является делом непростым, следует отъезд к месту сбора. Обычно в эти дни бывают серьезные искушения, через которые надо хладнокровно перешагнуть. Наконец, происходит сбор в назначенном месте. Радость встречи и дружеские объятия. Ради этой радости стоило прожить полгода в непрерывной подготовке, суете и маете. Одни приехали из Владивостока, другие из Санкт-Петербурга, третьи из Новосибирска, кто-то приехал из Запорожья или Минеральных Вод. Возникает огорчение, если кому-то не удалось приехать, не удалось хладнокровно перешагнуть через обстоятельства.
Затем следовал отъезд группы к месту восхождения; как правило, это Тянь-Шань или Северный Кавказ. Радостное, мажорно-приподнятое обустройство в базовом лагере, встречи с друзьями, прибывшими со своими группами. И наконец, суровый быт восхождения, длящегося две или три недели. Когда каждый шаг может стать последним, когда обморожение или травма отнюдь не новость, и возвращение в базовый лагерь для некоторых участников становится единственной возможностью остаться в живых.
    И как награда за непереносимые мытарства по одолению высоты, даруется это чувство победы. Победы не столько над пространством или высотой, льдами и скалами, но победой над собой, над своими нервами, своим изнемогающим человеческим телом. И в конечном итоге Игорь это стал понимать потом, победой над смертью. Не спортивный азарт и не страсть к авантюрным приключениям, а стремление именно к этой победе, хотя и не всегда это бывает осознанно, движет помышлениями альпиниста. Для того чтобы покорить труднодоступную вершину, недостаточно второго или третьего дыхания. Для покорения высоты нужно умереть не раз и не два, нужно умереть столько, сколько необходимо. Потому что каждый горновосходитель знает, как награда за покорение вершины, будет даровано это чувство победы. В этом чувстве нет эмоций, нет плотского восторга, нет страсти, в нем есть то, о чем много позднее Игорь прочел в книге «Деяний Апостольских»: «у множества уверовавших было одно сердце и одна душа» (Деян. 4; 32). Ради этого единения стоило прожить полгода в непрерывной напряженной подготовке, в суете и маяте, стоило с риском и опасностью для себя совершать восхождение.
    Однажды один знакомый Игоря сказал ему: «кажется, я знаю, зачем вы надрываетесь и лезете в свои горы».   
    - Зачем?   
    - Просто, это адреналин.   
    - То есть?   
    - Ну, адреналин, как во время прыжков с парашютом.   
    Игорь едва не плюнул ему тогда в лицо и при встрече больше не подавал руки. Три года Берестов уже никому не звонил. Не смог однажды хладнокровно перешагнуть через искушения. И потому эта необъяснимая тоска приходила все чаще.
    Не раздеваясь, Игорь лег на кровать, наперед зная, что от этого состояния не избавит ни чтение, ни молитва. Просто его надо перетерпеть, перетомиться в нем: сконцентрироваться на дыхании, вдох-выдох, одно лишь ровное дыхание.
    Он почти уже уснул, как в прихожей зазвенел звонок. Игорь поднялся с кровати, ладонями снял с лица остатки дремоты и, включив верхний свет, направился к выходу.
    За дверью стояла Евника. Ее норковая шуба была лишь наброшена на плечи. Распущенные золотые волосы, как показалось Игорю, сверкали до ломоты в глазах, а осевшие на плечах снежинки медленно таяли, превращаясь в крохотные бусинки жемчуга и крупинки алмазов. 
    - Вы не позволите гостье войти? - таинственным голосом произнесла Евника, и смеющиеся искорки заиграли в ее синих глазах. 
    - Да, конечно, - Игорь отошел в сторону и сделал широкий приглашающий жест. Евника вошла внутрь и, одним движением сбросив шубу, отдала ее в руки Игорю.
    - Сейчас будем пить чай, - певуче произнесла она и, приблизившись к столу, стала вынимать из пакета его содержимое. Большая коробка чая «Dilmah», , банка растворимого кофе, батон хлеба, сыр, сухое печенье, коробка конфет, зефир в шоколаде, баночки с красной икрой. 
    - По какому случаю пир? - произнес Игорь как можно беспечнее, хотя внутренне почувствовал смущение и неудобство. Ника на мгновение задумалась. Берестов отметил, что в дымчато-голубом облегающем свитере и черных, свободного покроя брюках, она выглядит просто потрясающе. 
    - Но ведь ты пригласил меня вчера в кафе… долг платежом красен, - произнесла она как ни в чем ни бывало, - а потом… - Ника вновь на мгновенье задумалась, - завтра память Варвары-мученицы. Так звали мою маму. Это очень странно, но она умерла в день своего Ангела, ровно год назад.   
    - Вот как? - искренне изумился Игорь, - видимо, она была благочестивой  жизни.   
    - Да, это правда, - подтвердила Евника, - но… может показаться удивительным, что за три с половиной года жизни в этом городе, у меня так и не появилось близких друзей и знакомых. И мне было очень грустно оставаться одной в такой день.
    - Ника, прости, - Игорь хлопнул себя пальцами по лбу, - ставлю чайник …. Если хочешь, посмотри пока репродукции картин Константина Васильева, - Игорь снял с полки альбом и протянул его Евнике,  - через пять минут все будет готово. - После чего взял кувшин и направился на кухню.
    Когда Игорь вернулся, то увидел Нику, стоящую у окна, с альбомом в руках. О чем-то задумавшись, она не сразу заметила его возвращение. Увидев Игоря, чуть помедлив, Евника положила альбом на подоконник и, улыбнувшись одними уголками губ, тихо произнесла, - знаешь, когда смотрю картины Васильева, Ильи Глазунова или раннего Рериха, мне кажется, что я вижу их не впервые, - и она испытующе посмотрела в лицо Игоря, убеждаясь, понимает ли он ее, - у меня всегда возникает ощущение, что я видела все это сама… очень давно, своими глазами.   
    - Их творчество архетипично, оно пробуждает родовую память, - ответил Игорь с видом знатока и, перелив воду в электрочайник, включил его в розетку.
    - С одной стороны, так, - согласилась Евника, - но, все равно, как-то иначе. Часто ловлю себя на мысли, что я – древняя.   
    Игорь хотел сказать какую-нибудь шутку по этому поводу, но Евника жестом предупредила его: «Вот, послушай!»
    На мгновенье она как бы ушла в себя, померкла внешне, но затем лицо ее вдохновенно озарилось изнутри, и она стала нараспев декламировать тихим грудным голосом:

Мы с тобою древние древние.
Помнишь фрески во храме Блаженного?
Эти лики, и – «Жертва вечерняя».
И глаголы – неизреченные.

То ли люди еще, то ли ангелы.
«Симеона песнь» скорбно-прощальная.
Эти лики таинственно странные,
Возвещают нам изначальное.

Степью желтой уносятся лошади.
Наполняются кубки пенные.
Мы с тобою очень похожие.
Мы с тобою несовременные.

Смотрит «Спас» из оклада древнего.
Матерь Божья к Младенцу склоненная.
На Покров, в небе стая последняя.
Русь Святая – застыла иконою.
   
    Хотя Ника уже закончила декламировать стихи, но Игорь еще минуту стоял в молчании и лишь затем, как бы оторвавшись от размышлений, спросил: «Твои?..»
    Евника смущенно улыбнулась и покачала головой: «нет, одной современной поэтессы». 
    - Все равно потрясающе, можно еще что-нибудь.   
    - Хорошо, - неожиданно легко согласилась Ника и, сделав на месте балетный пируэт, вскинула вверх руку,  - у тебя есть гитара?   
    - Как ни странно, да, - с готовностью отозвался Берестов, - осталась от прежних хозяев.   
    Он направился  к стенному шкафу и, встав на табурет, открыл дверцы антресолей. 
    - Ты умеешь играть на гитаре? - спросил Игорь утвердительным тоном. 
    - Да, немного, - ответила Евника, - научилась в институте.   
    - Я тоже… не могу особо хвалиться, потому что по образованию ДМШ, клавишник.    
    Берестов достал запыленный инструмент и, протерев его полотенцем, отнес Евнике.   
    - Конечно, это не «Резоната» и даже не «Кремона», но за неимением лучшего.   
    - Ничего, - извинительно произнесла Евника и, взяв гитару, присела на подоконник.
    Взяв несколько аккордов и убедившись, что инструмент настроен, Ника вновь сосредоточилась и будто ушла в себя. Но затем, умоляюще посмотрев на Игоря, словно ей что-то мешало, попросила его сесть на стоящий рядом стул. И лишь когда он устроился, стала играть на гитаре. Проиграв несколько аккордов вступления, Евника кивнула и ее серебряный голос, сопровождаемый гитарным арпеджио, зазвучал с неожиданной силой и наполненностью. С первой фразы Берестов понял, что она заткнет за пояс любую из нынешних бардов-певиц. Но главное понимание состояло в другом: это пение, мучительной сладостью обнимая сердце, проникало в сокровенные, ему самому неведомые глубины души. Оно как бы звало к страшной и одновременно желанной гибели, подобно зову сирены на далеком туманном берегу. Зову, которому нельзя следовать, и одновременно нельзя противиться.  Но Игорь все-таки  шел за ним,  медленно, шаг за шагом, все более завораживаемый его сладостью, понимая, что погублен, и погублен, как видимо, навсегда. Пьянящая обреченность все ближе подводила его к краю пропасти, из которой уже не было возврата. Потому что это была не песня, это была исповедь. Исповедь души, истомленной долгим и безнадежным ожиданием:

Я надеюсь, ты не Игорь –
Смерть тебя не поражала.
Над твоим поникшим телом,
Ярославна не рыдала.

Я надеюсь, ты не воин –
Умирающий от раны.
И не ястреб быстрокрылый,
Прилетевший на курганы.

И на том зловещем поле,
Не тебя я отыскала.
Отгоняя грифов черных,
Не тебя поцеловала.

Солнце красное всходило,
И в крови полоска неба.
Не тебя я хоронила,
И надеюсь, ты там не был.

    Минуту Игорь сидел, пораженный, не в силах преодолеть очарование песни. Евника, смущенно улыбнувшись, поставила гитару у подоконника и оглянулась назад. За окном снова крупными хлопьями шел снег. Переливавшиеся в лунном свете снежинки, как если бы говорили только одно – молчание… и это молчание хотелось длить бесконечно.
    Неожиданно засвистел чайник, и крышка на нем запрыгала от рвущегося наружу кипятка. Очнувшись от забытья, Игорь быстро вскочил со стула и, подбежав к столу, выдернул штепсель из розетки. Вслед за ним к столу направилась и Евника, начав с излишней деловитостью расставлять посуду.
    - Где у тебя заварник? - спросила она с нарочитой громкостью.   
    - Там, - в тон ей ответил Игорь и поспешно открыл шкаф.   
    - Что будем пить, чай или кофе? - и Ника с излишней громкостью зазвенела чашками.   
    - Лучше чай, - в тон ей отозвался Берестов, - кофе это баловство…в горах или в походах, чай одно спасение.   
    Ника сняла с полки заварник и направилась на кухню, чтобы сполоснуть его.
    - Тогда заваришь сам, по своему рецепту, - произнесла она на ходу. 
    Услышав указание, Игорь встал по стойке смирно и шутливо взял под козырек.
    - Слушаюсь и повинуюсь… правда, с собой нет никаких трав, но ничего сорт «Dilmah» сам по себе хороший.   
    Минуту спустя Евника принесла заварник, и Берестов, засыпав туда чай, залил его кипятком. Пока Ника резала хлеб и раскладывала печенье, Игорь открывал баночки с икрой. Вскоре стол был накрыт.
    - Осталось прочитать молитву, - предложила Евника.
    - Да, пожалуй, - согласился Игорь. Порывшись в кармане висящего на плечиках пиджака, он достал иконку Георгия Победоносца и поставил ее на полку шкафа, поближе к столу. Затем произнес, жестом указывая на иконку, а затем на себя: «князь Игорь Ольгович, в крещении Георгий, в схиме Гавриил. А потому у меня сразу три небесных покровителя… этот образок всегда ношу с собой». – и, перекрестившись, он вслух прочитал молитву «Отче наш».
    Выпив несколько глотков, Игорь решил наконец задать волнующий его вопрос:
    - Знаешь, Ника, ты прочитала свое стихотворение, а потом эта песня… просто потрясающе… но я не о том. Как бы сказать вернее. Я буквально с первого дня подумал, что… - Берестов замолк на секунду, и снова томительный пьянящий зов сирен зазвучал с далекого туманного берега, - что ты… - и он с кроткой мольбой посмотрел Нике в глаза, - ты… неземная.
    На миг воцарилась звенящая тишина, но Ника ничем не выдала своего смущения, напротив, ответила беспечно, недоуменно пожав плечами:
    - Да, я очень древняя, мне целых двадцать шесть лет…
    Игорь закашлялся от неожиданности, но тут же нашелся, что ответить.
    - Что ты, в старой доброй Англии это возраст невесты на выданье, - сдавленным голосом произнес он.
    Ника лишь многозначительно покачала головой и вдруг, наклонившись к Берестову, озорно постучала кулачком по спине.
    Игорь с благодарностью кивнул и, проглотив комок в горле, добавил уже спокойно: «по сравнению с тобой я и вовсе старик, мне уже тридцать четыре».
    Евника грустно улыбнулась и, помолчав некоторое время, как бы решая для себя нечто важное, произнесла задумчиво: «Наш род Олонецких действительно очень древний. У родственников отца под Архангельском хранятся наши родовые книги. Непрерывная родословная идет с третьего века, а с перерывами, - и она испытующе посмотрела на Игоря, - от сотворения мира».
    - Бог, ты мой, - Берестову мгновенно расхотелось пить чай, и он отставил в сторону чашку, - в самом деле, такая родословная?!
    - Да, мы знаем, откуда мы, - гордо ответила Евника и, как бы предупреждая вопрос Игоря, продолжила, - были в нашем роду и короли, и князья и бояре, но… эти роды угасли. Во все времена за нашими книгами охотились; особенно при церковном расколе и в недавние годы. При советской власти семьдесят лет они лежали в сундуках, зарытые в землю, либо в других потаенных местах.
    - А императоры были в вашем роду? - задал Игорь наивный вопрос. Но Ника словно не чувствовала иронии и, всматриваясь в одну лишь ей ведомую даль, отрицательно помотала головой.
    - Нет, императоров не было. В приверженности к мифу о Меровингах нас не обвинишь. Впрочем, святые были. Много. Например, дева Феврония, или князья, погибшие от татарской сабли при Батыевом нашествии. В ставке Ордынских ханов было умерщвлено более шестидесяти бояр и князей. Тех, кто не желал поклониться огню, кусту и солнцу. Среди них есть и мои великие предки.
    - Н-да, - задумчиво произнес Игорь, - а зачем им нужны ваши книги?
    Ника неопределенно пожала плечами и отхлебнула из чашки глоток.
    - Там ведь не только родословие было. Их интересовали сведения о природе, об истории, о человеке. Например, как продлить возраст жизни до двухсот или трехсот лет. Или как излечить раковые заболевания, и многое другое.
    Видя, что Игорь забыл про чай, Евника долила ему в чашку кипяток и положила на тарелку пару бутербродов.
    - Но они поступали, как безумные. Разве можно увеличить срок жизни хотя бы вдвое, если сказано: «мужие кровей и льсти не преполовят дней своих». Или разве можно излечить от рака, если лечащий не любит больного, а больной ненавидит всех остальных. Весь секрет исцеления не в травах и не особых снадобьях, а в той любви и сострадании, которые проявляются при лечении больного. Об этом знал, кстати, Орфей, он один из наших, поэтому, как животные, так и силы природы ему повиновались. Но вместе с Орфеем орфический культ и закончился. Это знали и первые шотландские друиды, славяне по происхождению, но потом почему-то забыли. А современные друиды, это колдуны, причем уже давно. Вспомни средневековые книги Клингзора, это магия, причем, в самой высокой степени.
    - А ты могла бы излечить какую-нибудь тяжелую болезнь? - Игорь снова перебил ее бестактным вопросом.
    - Да, могла бы, - ответила Евника в некотором смущении, - отец и мать меня всему научили. Кстати… - Ника вышла из-за стола и, достав из сумочки кожаный поясок-торок, какие носили древние славяне, надела его на голову.
    - Вот хотя бы это. - Ника со значением взглянула на Игоря и, повернувшись на носке, как балерина, встала в боевую стойку. - У моих родителей не было сыновей, поэтому я и обучена боевым искусствам. Дай мне твой плащ.
    Игорь поспешил к гардеробу и, достав оттуда осенний макинтош, бросил его Евнике. Ника накинула плащ на плечи и застегнула его на верхнюю пуговицу. Замерев на мгновение и качнувшись, как в медиумическом трансе, она медленно подняла правую полу и хлопнула ей так, что показалось, будто прозвучал выстрел. Затем, начав медленно двигаться, постепенно, шаг за шагом, как бы продолжая находиться в гипнотическом состоянии, она также оглушительно и молниеносно хлопнула второй полой. Тут ее движения стали все более и более ускоряться, пока не превратились в подобие торнадо, в сплошной крутящийся вихрь. Полы плаща хлопали, как всполохи пламени на ураганном ветру. Танец этот был завораживающе красив и одновременно страшен.
    - Кла-а-сс! - только и смог произнести Берестов, наблюдая это почти мистическое действо. Но Евника вдруг остановилась и, учащенно дыша, спросила: «У тебя есть что-нибудь, трость или зонт?!»
    - Да, есть!..
    - Тогда, бери, нападай! - и Ника вновь приняла боевую стойку.
    Игорь недоуменно пожал плечами, но все-таки достал из гардероба зонт и тоже приготовился к бою.
    - Коли! - повелительно произнесла Евника и едва заметно кивнула.
    Берестов сделал выпад, но зонт ткнулся в пустоту.
    - Еще! - где-то сбоку послышался голос Ники.
    Берестов повторил выпад, но произошло то же самое.
    - Теперь руби! - голос послышался уже сзади.
    Игорь развернулся и, надеясь достичь цели, впрочем, с некоторой осторожностью, наискось рубанул зонтом. Но… зонт и на этот раз снова просвистел в воздухе. Ошеломленный, Игорь замер на мгновение, но в следующую секунду сделал выпад, точно зная, что попадет. Вместо этого, увлеченный некою силою кубарем прокатился через голову, но, сгруппировавшись, снова вскочил и принял боевую стойку. Сделав стремительное движение, Берестов хотел произвести захват, но рухнул на пол от подсечки, теперь уже окончательно.
    Евника тут же припала на колено и, встревожено глядя на него, произнесла виновато: «Игореша, прости… тебе не больно?»
    - Нет, - стараясь не морщиться, как можно беспечнее ответил Игорь, - но за причиненную травму – один поцелуй.
    - Да, - с виноватой обреченностью произнесла Евника и, закрыв глаза, коснулась губами его щеки.
    Игорь сделал вид, что ему становится хуже, и он слабым голосом произнес: «еще один, иначе больному придется умереть».
    Ника вдруг звонко засмеялась и, чмокнув его в лоб, быстро поднялась и отошла в сторону.
    - Потрясающе, что это – славяно-горицкая борьба? - произнес Игорь, поднимаясь с пола.
    - Да, есть элементы, - Ника сняла с головы черный кожаный поясок и положила его на полку, - но, в основном, это танец… подражание вихрю и движению огня. Ибо, как уловить ветер и огонь невозможно, так подражающий этой стихии неуловим.
    - Потрясающе, - Берестов вновь изумленно покачал головой, - теперь я верю, что Кареву ты себя в обиду не дашь.
    Лицо Евники мгновенно стало грустным, как бы погаснув изнутри, и она, потупившись, произнесла с мукой в голосе: «Мне жаль его. Зачем он здесь? Он как большой ребенок. Пройдет посвящение и станет как все».
    - Посвящение? - настороженно переспросил Игорь.
    - Да, - неопределенно ответила Евника и замолчала на некоторое время. Было заметно, что она внутренне колеблется. Затем, испытующе посмотрев на Игоря, она продолжила, - дело в том, что готовящийся маскарад, это не привычный всем праздник или гуляние, а мистерия… мистерия для посвященных. Именно это надо знать в первую очередь.    
    Помолчав минуту и все еще продолжая колебаться, Евника вновь испытующе посмотрела на Игоря и лишь затем добавила:
    - В древности, подобные мистерии были во всем языческом мире: в Египте, Месопотамии, Риме, Греции, в том числе, и у нас – славян. - И убедившись, что Игорь понимает ее, продолжила. - Как правило, мистерии разделялись на две категории: Великие – для посвященных, и Малые – для простого народа. Наиболее известные: культы Аполлона, Юпитера, Сатурна, Элевзинские мистерии. Культ Вакха породил нарицательное слово – вакханалия, оно само за себя говорит.
    - Но были же в древности и светлые культы, если можно так сказать? - перебил Игорь Евнику.
    - В определенной степени, это имело место, - не без колебаний согласилась она, - но орфический культ Диониса с Орфеем же и закончился. Солнечный культ Рамы в Индии, вскоре после Рамы и закончился. История Эхнатона, пытавшегося утвердить в Египте единобожие, всем известна. Это были попытки героев-поэтов вернуть в мир поэзию, который утратил ее после грехопадения людей. Поэзия для древних была своего рода памятью об истинном Боге. Наиболее долго имели память о Нем славяне и кельтские друиды, прямые потомки праотца Иафета. Это выражалось в почитании Рода, создателя вселенной. Но и они постепенно стали забывать. Сначала кельты, потом славяне. Единственно, чего не было у славян, как следствие этого забывания – разделений на Великие и Малые мистерии.
    - Я слышал, что тогда были своего рода ведающие, знающие тайны природы. Или, как их называли – волхвы, - осторожно дополнил Игорь.
    - Верно, не все волхвы были колдунами, - согласилась Евника, - вспомни волхвов, принесших дары Богомладенцу. Разве можно назвать их магами или чародеями? - и Евника кротко, будто испрашивая прощения, улыбнулась, - или дева Феврония, разве она колдунья?
    Игорь хотел в подтверждение ее слов что-то добавить, но Евника уже легко закружилась в танце и, пройдя вдоль комнаты, подхватила лежащий на подоконнике альбом с репродукциями.
    - Ты говорил, что пробовал себя в живописи. Покажи мне что-нибудь.
    - В основном, все работы дома, - Игорь с сожалением развел руками и, как бы желая отыскать просимое, подошел к книжной полке, - с собой только один альбом.
    - Всеравно, покажи, - Ника танцующим шагом приблизилась к нему и, присев рядом, на край стола, посмотрела Игорю прямо в глаза.
    Берестов почувствовал тепло от ее тела, услышал прерывистое дыхание уст. И снова сирены запели на далеком берегу свою чарующую, сладостно-гибельную песнь. Казалось, он слышал, как бьется сердце Евники. Ее золотые волосы коснулись щеки Игоря. И понимая, что гибнет окончательно, он взглянул в широко распахнутые глаза Ники. Зов сирен зазвучал еще неодолимей и торжественней…
    - Что ж, не хочешь, не нужно, - произнесла Ника с некоторой обидой и, поднявшись, отошла в сторону.
    Игорь смущенно закашлялся и, отогнав наваждение, решительно направился к стенному шкафу.
    - Они у меня здесь, с собой, - Берестов раскрыл саквояж, откуда достал два альбома, - тут у меня работы разных лет, также фотографии.
    Игорь смущенно посмотрел в глаза Евнике и, приблизившись к ней, отдал альбомы в ее руки.
    Глаза Ники засветились благодарностью. Игорь понял, что это почему-то важно для нее. Ника благоговейно взяла альбомы и, с необъяснимым трепетом раскрыв их, стала внимательно рассматривать гравюры и акварели. Перевернув несколько листов, она, с некоторым отстранением взглянув на Игоря, спросила: «А это что?..»
    На пустынном фоне крупным планом лежал человек. На переднем плане были видны только голова человека, уткнувшегося лицом в песок да огромный вытянутый вперед сжатый кулак, и огромные пальцы другой руки, вцепившиеся в каменисто-песчаную почву. Убывающий месяц на фоне багрового заката дополнял этот мертвящий сюжет. На заднем плане сухое дерево склонялось над вросшей в землю человеческой фигурой.
    - В юности я увлекался экспрессионизмом, - пояснил Берестов, - к тому же, тогда мной владели апокалиптические настроения, плод увлечения поэзией Эдуардаса Межелайтиса:

То не Ганс Гольбейн,
Не картины смерти.
Нет, новее нечто,
Из наших дней…

    - Следующий рисунок о том же, - пояснил Игорь и сам перевернул лист.
    На фоне разрушенного города одинокая собака выла на Луну. Весь вид животного выражал крайнее отчаяние.
    - Сейчас для меня это неактуально, - произнес Игорь, недовольно поморщившись. Но тогда, когда взорвался Чернобыльский реактор, на впечатлительного юношу это подействовало очень сильно. Я воспринял взрыв как планетарную беду. Более того, как  преддверие апокалипсиса. 
    На минуту Берестов замолчал, но потом смахнул с себя грусть и уже весело произнес:
    - Что мы все о печальном, - и он открыл сразу на середине альбома, - вот смотри, поздние акварели.   
    - Это где, - вопросила Евника устроившись поудобнее. 
    - Гефсиманский скит. На Валааме я был там пять лет назад, - пояснил Игорь и, перелистнув страницу фотоальбома, указал на снимок скита, - правда, похоже?.. а это Преображенский собор… или, вот – Красный скит, Никольский храм. Пейзажи… снова Гефсиманский скит. - И вынув фотографию, он приложил ее к акварельному рисунку.
    - Да, похоже, - по- детски, радостно улыбнувшись, подтвердила Евника.   
    - С одной существенной разницей, - с видом знатока пояснил Берестов, и Ника вопросительно взглянула на него. - Суть в том, что для съемки близких объектов нужен широкоугольный объектив.  «Зенит» - хороший фотоаппарат, но… снимать пришлось, зависнув над самой кручей обрыва. Опыт альпинизма пригодился вполне. 
    Берестов сдержанно рассмеялся, но тут же вынул следующую фотографию.
    - Вот смотри, внизу, Поклонный крест, видишь, какая круча.   
    - Бог, ты мой! - искренне ужаснулась Евника и испуганно прикрыла уста ладошкой, - как же ты снимал отсюда? 
    - Мне не привыкать, - с деланным безразличием ответил Берестов и перевернул следующий лист, - вот, посмотри еще, - но затем задумался на секунду и перелистнул назад с десяток страниц, - здесь мои более ранние снимки.
    На одном из фото был снят кипящий белыми цветами куст, проросший застывшей волной сквозь жерди ограды. На другом – ветер длинными от края до края волнами колебал уходящее к горизонту поле пшеницы. На третьем багряный закат освещал черные деревья на противоположном берегу темно-синего озера.
    - Это из цикла «Элегия жизни», - пояснил Берестов и, взяв лежащий на столе альбом с рисунками, пролистнул несколько страниц, - вот, смотри, акварель из того же цикла.   
    От подножья скалы, к горизонту, застывшими волнами уходили заснеженные сопки.
    Ника взяла альбом в руки и, улыбнувшись, прокомментировала: «Узнаю родную природу».   
    - Правда, - обрадовался похвале Берестов и перевернул еще пару листов, - а здесь у меня алтайские зарисовки. В том, увы, последнем для меня альпинистском году решил отдохнуть от шеститысячников. До этого мы уже прошли по массиву Военных Топографов, повторив маршрут группы Водоходова, а также Западную вершину пика Победы (пик Важа  Пшавелы) – 6918 м. На следующий год перед нами встала задача - либо штурмовать Главную вершину Центрального Тянь-Шаня – 7439 метров, либо начать разрабатывать памирские маршруты. В группе по этому поводу начались некоторые разногласия, что и привело потом к срыву экспедиции.
    Игорь раскрыл фотоальбом и вынул из него несколько снимков.
    - Увы, при возражении меньшинства победили сторонники Памира. Я ездил с руководителем экспедиции разрабатывать маршрут. Решили начать с пика Энгельса, высота для Памира обычная – 6500 метров, но зато, - и Берестов показал Нике одну из фотографий, - категория трудности – 5 Б, а если со стороны нависания - все шесть. 
    Ника взяла протянутую фотографию и стала ее рассматривать. 
    - Ужас! Это вы хотели туда лезть? - и она взглянула на Игоря округленными глазами,  - тут почти отвесная стена. 
    Берестов лишь недоуменно пожал плечами.
    - Пик Энгельса, это «дорога в небо», - произнес он учительным тоном, - так альпинисты называют его между собой. А потом по юго-восточному ребру крутизна не превышает семидесяти градусов. Дядя Автандил, это старший брат мамы, штурмовал его с группой Гварлиани, еще в 1954 году. Но потом наша группа развалилась и в результате одни поехали в лагерь «Актру» на Алтай, другие же, а вместе с ними и я, совершили восхождение к Аккемской стене. От устья реки Джело шли через перевал Карагем, по Чуйским и Катунским белкам, в основном, по каньонам и устьям рек, благо, на дворе  был еще март. Через три недели вышли, наконец, к перевалу Титова, он был самым трудным, но когда поднялись на седловину, то… вот, смотри, - и Берестов протянул Евнике следующую фотографию. Взглянув, Ника лишь восхищенно покачала головой и приблизила к себе фотографию, чтобы рассмотреть ее получше.            
    - Потрясающе!   
    - Это и есть знаменитая Аккемская стена, ее высота около двух километров, - не без гордости прокомментировал Берестов, - до сих пор она является недоступной частью  самой высокой горы Алтая – Белухи.   
    На лицо Игоря вдруг легла тень, и он со вздохом отложил фотографии.   
    - Единогласно мы решили в следующем году взойти на Белуху по контрфорсу, как это и делали до нас другие группы, но… в следующем году я не поехал и не езжу уже никуда целых три года.   
    На минуту Игорь замолчал, и было видно, что ему трудно справиться с собой. Через некоторое время, взяв себя в руки, он снова заговорил, но теперь уже глухо, с бесстрастной отрешенностью.
    - Есть такое понятие у альпинистов – горькое чувство не взятой  высоты. Впервые оно появилось, когда мы не смогли взять Чатын. Мне было тогда двадцать пять лет. Обстановка в Грузии летом девяносто пятого была по-прежнему накаленной, всем было не до походов, но дядя Автандил смог организовать экспедицию из шести человек; это минимум для восхождений подобного рода. Больше никто не согласился идти, хотя в тбилисском альпклубе имени Алеши Джапаридзе, об Автандиле все были высокого мнения. Обычные характеристики о нем: «С Авто - хоть на край света, с Авто - хоть на Эверест… Авто сам будет погибать, а тебя из пропасти вытащит». И другие похвальные слова: «наш Авто, командир Авто…» У нас в группах были бывшие «афганцы», они говорили – батя Авто. Расскажу один забавный случай, - Игорь неожиданно оживился и его рассказ снова обрел эмоциональность, - мне было тогда семнадцать лет, и в своем багаже имел только два восхождения на Эльбрус да одно на Чегет. Дядя натаскивал меня тогда основам горновосхождения: «В горах мелочей не бывает… горы не любят слабых… горы не любят самонадеянных». Учил практическим приемам: «Ледоруб в правой руке, веревка в левой… сделай шаг - закрепись, закрепился - делай другой… один неверный шаг стоит жизни». Но в целом, от Эльбруса у меня остались веселые воспоминания, - и Берестов ностальгически улыбнулся, - это лучшая пора моей юности. «Приют девяти», «Приют одиннадцати» - это базовые лагеря для акклиматизации. Собственно, Эльбрус для опытных альпинистов - уже почти туристский маршрут, я лично знал одного старого горновосходителя Владимира Новикова, который за свою жизнь поднимался туда ровно пятьсот раз.   
    Игорь кивнул со значением, но, вдруг о чем-то вспомнив, порывисто поднялся.   
    - Хочу тебе показать одну вещь, - он вытащил из-за шкафа находящийся там чемодан и достал из него пару альпинистских крючьев.   
    - Штурм Ушбы был, по сути, моим боевым крещением. Тогда мы восходили по контрфорсу, по маршруту Алексея Малеинова, - и Игорь показал Нике один крюк, - возможно, он принадлежал ему лично, или Виктору Галкину, из другой группы. А, этот… - следующий крюк был старый заржавленный, ручной работы, - наверняка, австрийский, девятнадцатый век, взял его на память об Эльбрусе. - Игорь снова спрятал крючья в чемодан и, обернувшись, весело спросил Евнику, - знаешь, что такое «королевский дюльфер?»   
    - Нет, - помотала головой Ника, - не знаю.    
    - О, это очень просто, - с видом знатока  пояснил  Берестов, - спуск только тогда является королевским, когда при длине репшнура в сорок метров ты спускаешься на сорок пять. Для этого репшнур обматывают вокруг пояса и, спускаясь, отталкиваются от скалы; оттолкнуться можно только три раза. Вот так мы спускались с Ушбы. Но перед этим едва не замерзли. Попали в метель. Палатку унесло  куда-то ураганным ветром. Поэтому пришлось заночевать, сидя на своих вещьмешках. Если бы не дядя Автандил, все бы там и остались.       
    Счастливо улыбнувшись, Игорь на минуту замолчал и лишь потом, оставив воспоминания, продолжил рассказ.   
    - В экспедиции на Чатын препятствия были  с самого начала. Ничего не клеилось. Все  разваливалось в буквальном смысле слова. Вместо двенадцати человек на штурм «черного отвеса» поехали только шесть. Если бы нас было хотя бы десять, то, меняя друг друга, удалось бы взойти на вершину в намеченные восемнадцать суток. Мы работали на износ по шестнадцать часов в сутки. Порой приходилось ночевать на карнизе. Потом мы возвращались в лагерь, и следом шла другая группа. Через восемнадцать дней, когда до вершины осталось сто сорок метров, со стороны Шхельды, с «бастиона Щуровского», с этого «гнилого угла» подул сырой ветер. Он принес туманы, дождь и грозу. По прогнозам дожди были затяжные. Пришлось возвращаться назад. Возвращение было горьким. Как будто не мы одни потерпели поражение, а все… весь окружающий мир. Это и есть – горькое чувство непокоренной высоты.
   Игорь с грустной улыбкой посмотрел на внимательно слушавшую Евнику и затем уже бодрым тоном добавил,  - но, теперь об этом времени у меня светлые воспоминания. С радостной ностальгией вспоминаю, как поют забиваемые в расщелины крючья, как острые трикони ботинок напарника врезаются в плечи и даже вынужденные ночевки на карнизах вспоминаю с радостью. - Он восторженно поглядел на начинающуюся за окном метель и лишь время спустя, продолжил, теперь уже сухо и бесстрастно, - мы сами виноваты в том, что упускаем свой звездный миг. Так было, по крайней мере, еще дважды. Если бы я убедил тогда командира группы, что надо завершить Тянь-Шаньские маршруты штурмом Главной, он бы меня послушал. А так, мы потеряли и Тянь-Шань, и Памир, и сам я отошел в сторону.   
    - Не грусти, - Евника утешающее погладила Игоря по щеке, - у тебя еще будет возможность взойти на свою высоту.   
    - Ты думаешь, - Берестов  с благодарностью поцеловал пальцы ее руки  и улыбнулся уже без грусти, - я тоже на это надеюсь.
    Вдруг в глазах Игоря  сверкнули лукавые искорки, и он, сделав Евнике знак оставаться на месте, порывшись в альбоме, вынул оттуда еще одну фотографию.   
    - Как думаешь, что это такое?   
    - Трубы какие-то… - недоуменно ответила Ника, - дымят целых четыре трубы. Завод, наверное?   
    - Это тоже из ранних моих работ, - пояснил Берестов, - когда увлекался экспрессионизмом, - и он  хитро улыбнулся, - а это никакие не трубы, - и он, поставив перед собой стул, встал на него одной ногой, - это вот что.   
    Опершись ногой на сиденье и взглянув куда-то вдаль, он прокричал, как бы стоя на верху горы, изображая свободной рукой эхо: «Техно-зо-о-о-ой!..» 
    Ника секунду сидела в ошеломлении, а потом, по-детски хлопнув в ладоши, залилась звонким серебряным смехом.         
    - Здорово!.. Ну-ка, повтори!.. - и она вновь весело рассмеялась, - похоже… правда, похоже! - Отсмеявшись, спросила немного погодя. - А у тебя есть еще что-нибудь эдакое?    
    - Да-а, таких зарисовок у меня хватит на целое выступление, - уклончиво ответил Берестов и, оседлав стул, оперся на него обеими руками. 
    - Знаешь, мне пришла сейчас в голову идея, - заговорщически произнес он и со значением посмотрел на Евнику, - что если нам взять и поехать на Валаам?!..  хотя, - он поморщился и с неудовольствием почесал в затылке, - там сейчас нет навигации… или, может быть, в Кижи? - В его взгляде отразился вопрос, но вдруг Игорь порывисто вскочил и отставил стул в сторону.
    - Эврика! Нашел! Едем в Тервеничи!         
    - В Тервеничи?.. это где? - с сомнением спросила Евника.   
    - На севере Ленинградской области.    
    - А-а, о… - и она обескуражено покачала головой, - неблизко.   
    - Ерунда, - Игорь  с некоторой запальчивостью заходил взад-вперед, - от силы, пятьсот километров… выедем в пять утра.
    Евника минуту обдумывала предложение, но затем, решив что-то для себя, произнесла  согласно: «Когда ты хочешь?»   
    - Хотя бы в это воскресенье, - обрадованный столь быстрым решением, ответил Берестов, - как раз, праздник святителя Николая.  Тем более что в субботу я занят, ты знаешь.   
    - Да, кстати, - Ника перешла на деловой тон, - приказ о внеурочных работах уже подписан директором. Завтра тебе все выдадут. Правда, Карев сделал мне небольшой выговор… но, - и она отбросила упавший на лицо локон, - чего не потерпишь...   
    Не закончив фразы, Евника поднялась и танцующей походкой направилась к стенному шкафу.   
    - Уже уходишь? - искренне огорчился Игорь и направился вслед за ней, - хочешь, снова поставлю чай? - Но Евника взглядом указала на будильник и стала молча   надевать шубу.  Цифры на табло показывали: двадцать  три ноль-ноль.   
    - Три с половиной часа пролетели, как одна минута, - поразился Берестов.
    - Говорят, хороший признак, - многозначительно дополнила  Евника и, приблизившись к столу, забрала с него свою сумочку. Затем она сняла с полки кожаный поясок-торок и как бы невзначай протянула его Игорю. 
    - Возьми, примерь. Это наша семейная реликвия, ей уже двести лет.   
    Берестов осторожно взял поясок из рук Евники и попытался прочесть стертые, тисненные церковнославянским шрифтом буквы: «Жи-вый…в помощи…»      
    - Девяностый псалом, - пояснила Ника.
    Игорь кивнул в знак понимания и стал читать надписи на другой части кожаного пояса: « Да, вос… креснет Бог…»    
    - «Молитва кресту», - снова пояснила Евника. Игорь вопросительно взглянул на Нику. Она одобрительно кивнула одними глазами, и Берестов осторожно надел его себе на голову. Поясок немного давил, но был, в принципе, в самый раз.
    - С таким оберегом ничего не страшно, - произнес он, прислушиваясь к ощущениям, - как будто бы на голове шлем, но легкий, невесомый.       
    - Тебе бы сейчас кольчугу и меч, - любуясь им, добавила Ника, - был бы вылитый Александр Невский.   
    - Георгий Победоносец тоже неплохо, - с некоторой ревностью возразил Игорь и, осторожно сняв оберег, вернул его Евнике. 
    - Все, Игореша, прости, - Ника спрятала поясок в сумочку и уже сухим  деловым тоном добавила, - в воскресенье в пять-тридцать, у входа в подъезд. Постараюсь не опоздать.   
    Она быстро направилась к выходу и, сделав возле двери прощальный знак ладошкой, вышла из комнаты.


    ГЛАВА  7: «Вхождение в лабиринт»
 
    Игорь прилег, не раздеваясь, на кровать. Вспомнилось вдруг его первое восхождение на Ушбу. Над всей Верхней Сванетией царит она – мрачный готический храм, двурогая, как грозный шлем Искандера Великого.  В Сванетию обрываются ее двухкилометровые стены.  Если от вершин ее потянулись белоснежные флаги, то говорят в таких случаях: «Сван жди беды». Потому что скоро превратятся они в бурлящие снежные вихри, а потом обрушаться на ячменные посевы ливнем и градом. Немало уже легенд и преданий связано с этой горой. Начать хотя бы с легенды об Амиране, который в греческих эпосах известен как Прометей. Или легенда о сказочном охотнике Бекиле, в память которого танцуется мужской хоровод. Бекиль, который не выдержал плена богини Дали, ее неутолимого сладострастия, а потому бросился со скалы и покончил самоубийством. По преданию кости Бекиля- это снега и льды Ушбы, а кровь его – бурые натеки на зеркалах скальных стен.
    С конца девятнадцатого века Ушбу проходили многие альпинисты: пройдены и стены, и «зеркала», и нависающие. Когда Игорю было восемнадцать лет, с группой из четырех человек, во главе с его дядей Автандилом, они тоже совершили это восхождение. Ушба  для Игоря была «боевым крещением» альпиниста.
    Восходили обычным, уже ставшим популярным для многих маршрутом. По траверсе, с севера на юг, через Шхельдинский ледник. Хотя, конечно, можно было совершить подъем с запада, по центральному контрфорсу, частично повторив маршрут барона Шмадерера, австрийского альпиниста, но тогда восхождение совершалось бы по высшей категории сложности – 5Б, а потому выбрали менее опасный маршрут.
    Подъем прошел без особых искушений, в точности по намеченному плану. Один раз правда едва не попали под камнепад. Камнепад – это очень опасно. Если он идет прямо на человека, уцелеть практически невозможно. Спасение либо под карнизом, либо в бергшрунде, как в окопе. В этот раз повезло, камни прошли мимо, никого не задев. Главные же испытания начались при возвращении назад. Одновременно с тем, как солнце стало клониться к закату, резко испортилась погода. Буквально за полчаса небо закрылось черной хмарью и подул резкий ледяной ветер. Несмотря на это, группа продолжала спуск, пока пурга не отняла всякую возможность к передвижению.
    Уже в кромешной крутящейся мгле пытались установить палатку, но несчастную «здарку» рвало так, что эти попытки пришлось прекратить. Командир приказал сесть обнявшись, парами, на свои рюкзаки, чтобы дождаться таким образом рассвета. Игорь сел в паре с Костей Быстровым, дядя Автандил с Ираклием Георгибиани. Самое главное было – не поддаться сну. Сон во время пурги – это смерть.
    Периодически Костя и Игорь хлопали друг друга ладонями, ко всему их обоих уже начал колотить озноб, что, впрочем, являлось хорошим признаком: организм боролся. Хуже, если прекратится дрожь и нападет сладкий сон. Это означает, что последние калории сожжены. Организм сдался, и спасти пленника стихии может только чудо. По рассказам бывалых горновосходителей, Игорь знал, что сначала кровь перестанет циркулировать в конечностях. Дальше происходит обеднение кровоснабжения мозга, нарушается речь и координация движений. Организм еще  жив, но уже обречен. Сердце с большим трудом проталкивает загустевшую кровь, потом останавливается и оно. Иногда раздавались взбадривающие крики командира: «Не спать, не спать!»  Ветер и холод все больше проникали сквозь одежду. Озноб стал уже и вовсе неудержимым. И все-таки они уснули.
    Игорь проснулся, как если бы от толчка. Командир внимательно смотрел на него через плечо товарища, с которым еще сидел в обнимку. Над головой было чистое небо. Занималось утро. Командир медленно оторвал лицо от плеча Георгибиани и что-то спросил.
    - Жив?! - догадался Игорь по движению его губ. Он хотел ответить утвердительно, но язык отказал ему в повиновении. Тело полностью окоченело. Руки, сведенные в замок, тоже отказывались повиноваться, ног он не чувствовал совсем. Солнечный мир был виден с необычайной отчетливостью, но мысль, как если бы застыла, точнее, она была похожа на вялый безжизненный всплеск ноябрьской шуги. Сердце стучало медленно, с опасным замиранием: «Ту-у-к, тук... ту-у-ук…» - Удар... и замирание, как бы следуя во всем угасающей мысли. Переутомленное, оно больше не могло прокачивать загустевшую переохлажденную кровь.
    Снова явилась мысль, что еще немного, и этот прекрасный мир уйдет. Точнее, уйдет из него он сам. Дядя Автандил медленно разомкнул руки на спине товарища. Игорю показалось, что он слышит стеклянный хруст раз¬гибающихся суставов. Вот он сел на своем рюкзаке, уперся руками в колени и также медленно поднялся. Командир подошел к Игорю и, разомкнув его сведенные руки, стал сгибать их в суставах. Суставы действительно хрустели, подобно ломающемуся тонкому льду. Игорю стало от этого даже весело, он хо¬тел улыбнуться, но не смог. В этот момент Костя тоже открыл глаза. Они были мутными, но постепенно в них затеплилась жизнь.
    Закончив разминать руки Игоря, командир произнес: «Попробуй встать!»   
    Игорь оперся руками о рюкзак и предпринял попытку подняться. Дядя принялся таким же образом приводить в чувство Константина. Ираклий Георгибиани, следуя общему примеру, стал двигать головой, а потом взялся за массаж рук. Через полчаса группа была готова продолжать спуск.
    Как будто и не было этой страшной ледяной ночи. Командир даже несколько раз показал, что такое «королевский дюльфер». Один за другим они спускались по репшнуру, последний на веревках сбрасывал рюкзаки, и группа уверенно двигалась вниз. Когда бортовая морена ледника уже осветилась солнцем, на своем пути встретили одинокий кош пастуха. Из двери коша, как бы ожидая их, вышла женщина и, указав глазами в сторону гор, спросила: «Оттуда?!»   
    - Да! - ответил за всех командир. Женщина вернулась в кош и вскоре вынесла кувшин мацони, лепешки и сыр. Никогда в жизни Игорь не ел более вкусных лепешек, чем в этот раз, и никогда не пил более вкусного овечьего мацони.
    По тропе Гульского ущелья они уже не шли,  а летели, едва касаясь земли, как будто ангелы поддерживали их. Как в озаренье, Игорь тогда понял: «Это и есть самая главная звездная минута его жизни». Берестов ностальгически вздохнул и вдруг вспомнил, что говорил по этому поводу Мориак: «Не пропустите звездной минуты своей жизни... Почему, когда наступает мгновенье, в котором выражается смысл твоей жизни, никто не скажет тебе об этом? А минута пройдет, и ты ее не отметишь и не прочувствуешь, а когда вспомнишь и оценишь, если оценишь, будет поздно, ибо она неповторима. Будут и другие кульминации твоей жизни, но такой уже не будет. Никогда...»

       *  *  *
    Страшно недовольный собой, Берестов шел по цехам промышленной зоны, напряженно пытаясь понять, зачем он согласился принять участие в комиссии по технике безопасности. Впереди уверенно двигался директор института, а спешащий рядом главный инженер, пытаясь преодолеть производственный шум, что-то кричал ему в ухо. Позади комиссии бежали неутомимые Блэкхом и Тойфельс; при этом на поясе Блэкхома болтался огромный кольт. Игорь огляделся по сторонам и вдруг почувствовал необычайную тоску и полную необязательность своего присутствия здесь.
    Цех был заполнен длинными рядами печатных станков и множительных агрегатов. Судя по всему, комиссия находится в здании типографии. Но тогда откуда такой шум, который лишь возможен в прокатном стане металлургического комбината. Неожиданно комиссия свернула вправо. В широком проеме открылся пролет еще бо¬лее огромного цеха, со штамповочными и рубильными агрегатами вдоль всего профиля. Весь главный шум исходил отсюда. Неожиданно в глазах Игоря потемнело и неприятная тошнота стала подкатывать к горлу. Он вдруг с ужасом понял, что если сейчас не выйдет на воздух, то рухнет и умрет посреди всех этих агрегатов и машин. Комиссия уже углубилась внутрь металлургического цеха. Берестов решил за лучшее оставить ее, чтобы через ворота в конце типографского помещения немедленно выйти на улицу. Приблизившись к воротам, он ощупью открыл находящуюся сбоку калитку и буквально вывалился наружу.
    Еще минуту Игорь приходил в себя, щурясь от дневного света и вдыхая живительный морозный воздух. Только что он был глух от страшного грохота и слеп от отсутствия света, а теперь был слеп от его переизбытка и глух от полной тишины. Постепенно Берестов приходил в себя, с радостью осознавая, как отходит ломящая боль в затылке, а глаза обретают способность видеть ясно и отчетливо. Высоко в небе парил одинокий сокол, а на окраине заснеженного поля темнел хвойный и тоже заснеженный лес. Слабый ветер шевелил торчащие из-под снега кустарники и, взметая поземку, уносил ее в сторону леса. Покидать это открытое заснеженное пространство не хотелось, но члены комиссии могли вспомнить о нем, и надо было возвращаться. Глотнув напоследок морозного воздуха и взглянув с сожалением на парящего в одиночестве сокола, Игорь открыл дверь и вновь вошел  в грохочущее пространство промышленного комплекса.

    …Берестов летел вдоль отвесной стены, но полет этот не был стремительным. Он видел, как медленно, со стробоскопически расчлененной раскадровкой, двигался перед его глазами каждый блок и кирпич. Секунды тоже расчленились на сотни крохотных частиц, более того, они стали тягучими, как полузастывшая коллоидная масса. Под ногами разверзлась огромная необозримая бездна, на тысячеметровой глубине которой миллионами огней светился, то ли подземный мегаполис, то ли некая колоссальных размеров конструкция.
    Медленно, невыносимо медленно тело Игоря проваливалось в пустоту и, пытаясь остановить падение, он взмахнул руками, потом еще и еще раз. Неумолимое движение вниз вдруг прекратилось, и от сильного рывка даже хрустнули суставы. Берестов мертвой хваткой вцепился за торчащий из стены электрический кабель. Поняв, что спасен, Игорь ухватился за него и другой рукой, после чего огляделся по сторонам.
    - Попытаемся проанализировать ситуацию! - придя немного в себя, прохрипел  Игорь, - ледоруба нет, крючьев нет, веревки нет... снаряжение осталось в лагере.   
    На высоте полуметра над ним, из отверстия в стене выходили еще несколько электрических кабелей и уложенные в трассу, направлялись куда-то в сторону.               
    - Прекрасно, - отметил про себя Берестов, - если трасса куда-то уходит, то обяза¬тельно куда-то и придет.   
    Подтянувшись вверх, он ухватился руками за кабель и стал медленно передвигаться  влево, вдоль стены. Едва Игорь приноровился к этому способу движения, как через десять-двенадцать метров обнаружил, что стена заканчивается и трасса поворачивает за угол. Это было неприятным открытием. Руки уже едва держали его, но надо было еще перетащить тело через угол здания. 
    - Господи! Помоги мне это сделать! - взмолился он всем сердцем и хватанул рукой наугад. К счастью, кладка трассы была неплотная, а нижний кабель болтался и вовсе свободно. Игорь мысленно возблагодарил Бога и отчаянным усилием перетащил себя через угол здания.
    Теперь липкий пот ручьями заливал глаза, а сердце  готово было проломить грудную клетку. Руки уже едва держали Игоря, но надо было продолжать движение, ибо остановка могла стоить жизни. Механически, как заговоренный, он продолжал и продолжал двигаться  вдоль стены, не отдавая себе отчета, сколько уже пройдено метров, пока внезапно трасса не пошла вертикально вниз. Берестов проверил ногами пространство под собой и к великой радости обнаружил, что ботинки нашли под собой твердую опору. 
    - Теперь спасен, - произнес он беззвучным клекотом и, утвердившись на  крепежных хомутах, несколько минут стоял, успокаивая прыгающее в груди сердце. 
    - Это тебе не восхождение на Чегет, - Игорь попытался поиронизировать по поводу ситуации и лишь теперь стал оглядываться по сторонам.
    Внизу, на расстоянии метра от идущей по стене кабельной трассы, располагался светящийся проем окна. Под ним, обозначая следующий нижний этаж, светилось еще одно. Ниже него следующее. И далее сливающимся пунктиром огни окон уходили к основанию здания.
    - Вавилонская башня, не иначе, - решил про себя Берестов и стал осторожно спускаться до уровня ближнего проема.
    Неожиданно он почувствовал, что силы его восстановились. Знакомая по опыту горных восхождений реакция организма. Игорь вспомнил, как во время штурма Чатына им пришлось ночевать на карнизе. Как всегда, шли в паре с Костей Быстровым. Тот день оказался настолько трудным, что ни о каком возвращении в лагерь не могло быть и речи. Закрепившись понадежней на небольшом, в семьде¬сят сантиметров выступе, разогрели консервы на спиртовке, которую пришлось держать на коленях. Вскипятили чай в кружках и после такого импровизиро¬ванного ужина заснули, не обращая внимания на разверзшуюся внизу бездну. Трех часов сна тогда вполне хватило, чтобы прийти в себя и уже беспрепят-ственно вернуться в базовый лагерь.
    Спустившись к окну, Берестов попробовал дотянуться ногой до подоконника, но расстояние до него оказалось слишком большим. Оставалось только одно средство, прыжок по трапеции, в надежде закрепиться руками в оконном проеме. При наличии страховочной веревки трюк этот не представлял особой сложности, в противном случае, риск был слишком велик. Изучая обстановку, Игорь максимально отклонился от стены и с радостью для себя заметил, что форточка окна наполовину открыта. Это давало дополнительные шансы, и Берестов решил прыгать. Поднявшись несколько выше уровня окна, он вновь, в который  раз уже внутренне взмолился и, оттолкнувшись от опоры, бросил свое тело вдоль стены.
    Годы тренировок не прошли даром, прыжок совершился чисто автоматически. Игорь намертво впечатался в оконный проем и теперь оставалось только одно, по¬пасть внутрь помещения. Открыв форточку до конца, он просунул руку и, повернув рукоять, открыл всю оконную фрамугу. Спрыгнув на пол, он прикрыл окно и, убедившись ,что находится в безопасности, направился вдоль по коридору. Как и на одиннадцатом этаже института, двери кабинетов не имели табличек. Обозначения их были в соот¬ветствии с порядковой нумерацией. Одна из дверей оказалась приоткрытой, и Берестов замедлил шаг. Перед пультом,  составленным из множества мониторов и экранов, спиной ко входу сидел оператор и наблюдал за потоком сменяющихся на них изображе¬ний. Игорю были видны лишь крепкий затылок оператора, старательно зачесанная ранняя лысина и куртка из джинсовой ткани. Неожиданно в кабинете раздался сигнал зуммера, и оператор, щелкнув тумблером, взял телефон¬ную трубку: «Уровень сто двадцать четыре, пост семнадцать - дубль три, слушает!» - произнес он чеканным голосом. 
    Из опасения быть кем-то замеченным, Игорь отошел от двери и, неслышно ступая, проследовал далее. Вскоре длинный коридор закончился и повернул направо, затем появился еще один поворот, и теперь Берестов шел от одного изгиба к следующему, уже отчаявшись, что когда-нибудь сможет выйти из его бесконечного лабиринта. Вдруг впереди послышались громкие голоса, и из-за поворота показалась многочисленная процессия людей. Игорю ничего не оставалось, как броситься в сторону и спрятаться в первом попавшемся кабинете. Помещение, в котором он оказался, являло собой узкий полутемный коридор, который заканчивался на выходе матовой стеклянной дверью. Берестов огляделся по сторонам и, приблизившись к двери, осторожно открыл ее.
    Впереди, в нескольких шагах, находилась еще одна стеклянная дверь, через раскрытые створы которой открывался вид на огромный ярко освещен¬ный зал. Игорь проследовал через комнату, бывшую по всей очевидности прихожей и, покинув ее, обнаружил, что находится на баллюстраде, с которой открывался панорамный вид находящегося внизу огромного зала. Яркий свет тысячасвечовых ламп на минуту ослепил глаза, но когда они привыкли к свету, то лицезрение происходящего внизу ввергло Игоря в ужас и смятение.
    По центру зала проходила лента конвейера, на которой лежали десятки прикрытых простынями человеческих тел. Кое-где, из-под простыней выглядывали кисти рук, торчали обнаженные стопы, были видны макушки голов. Вдоль транспортера по обеим сторонам стояли люди в белых колпаках и халатах, с масками на лицах. Каждый из них производил строго определенное действие, в которых первый оголял простыни, второй и третий делали надрезы, четвертый производил удаление. Следующие врачи и ассистенты что-то вставляли в обнаженные полости, остальные производили зашивание распоротой плоти.
    От лицезрения открывшегося зрелища, Берестов даже забыл об опасности и, опершись о перила, стал молча наблюдать за происходящим. Неожиданно один из хирургов посмотрел вверх и что-то сказал стоявшим рядом коллегам. Игорь инстинктивно отпрянул в сторону, но было уже поздно, его заметили. Едва не сразу завыл леденящий сигнал аварийной тре-воги, и под потолком  пульсирующе замигала красная лампа. Теперь Игорю ничего не оставалось, как броситься в ближайшую боковую дверь, тем более, что за спиной уже послышались крики преследователей. Минутой позже он уже мчался по каким-то странно узким коридорам, без конца сворачивая то в одну, то в другую сторону, и казалось, этим коридорам не будет конца.
    Неожиданно его бегство по лабиринту прекратилось, и Берестов с размаху ткнулся в глухую, покрытую пластиком стену. К великому ужасу, стена оказалась совершенно гладкой. Надо было что-то предпринимать, тем более что выскочившие из-за поворота охранники, махая дубинками, стремительно приближались к Берестову.
    - Не может быть! - Игорь вновь провел рукой по стене и только тут увидел перед собой потаенное, тщательно закамуфлированное гнездо. Не задумываясь, он нажал на скрытую кнопку, и стена тут же целиком ушла в сторону. Игорь шагнул внутрь и, оглянувшись, успел увидеть изумленные лица прекративших бег преследователей.
    …Придя в себя, Игорь огляделся, насколько позволяло  положение его тела, и понял, что ситуация, в которую он попал, была, как минимум, плачевной. Берестов попытался пошевелить конечностями, но они оказались намертво прикованы к пластиковому с никелированными поручнями столу. Судя по всему комнату можно было назвать если не лабораторией, то операционной палатой. Справа, у стены, стояли шка¬фы с медикаментами. С другой стороны находились кардиографы, мониторы ком¬пьютеров, осциллограф и установка для электрошока. Рядом со шкафом располагался также аппарат искусственной почки. Игорь вновь попытался освободить конечности, но попытка эта не принесла успеха. Неожиданно из-за занавески вышла женщина в платье и парике моды XVIII века, и Берестов с ужасом узнал в ней особу, встретившуюся ему однажды в гостиной центрального профиля. С надменным видом она присела за столик и, вынув из коробки тонкую папироску, прикурила от турбозажигалки.
    - Не ожидали, Игорь Александрович? - произнесла она с глумливой усмешкой, - не ожидали… а мне, признаюсь, было весьма интересно наблюдать, как вы бегаете по лабиринтам внутреннего контура. - Женщина сделала затяжку и, манерно выпустив струйку дыма, вновь глумливо засмеялась. 
    - Не ожидали, Игорь Александрович, но только убежать от нас, увы, невозможно, - она многозначительно взглянула на Берестова, после чего взяла со стола колокольчик и требовательно позвонила в него. Из-за занавески тут же вышли двое мужчин в белых халатах и с угрюмым подобострастием встали поодаль.
    - Господин Сименс, найдите, пожалуйста, полные данные этого ублюдка, - безапелляционным тоном произнесла хозяйка, и один из лаборантов едва не бегом бросился к компьютеру. Через минуту на экране появился текст анкеты, и дама, указав дымящей папиросой на монитор, злорадно прошипела, - видите, Игорь Александрович, мы все про вас знаем. Вы только задумали что-то сделать и даже не озвучили свою мысль, а мы все уже знаем. - И обернувшись к лаборантам, резко выкрикнула: «Сименс, какой у него код!?»   
    Оператор вздрогнул от неожиданности, и на лице его отобразился едва сдерживаемый ужас. Он щелкнул «мышью» компьютера и на экране проследовали друг за другом страницы досье. Потом провернув их бегунком в обратном направлении, недоуменно обратился к даме: «Кода нет!..»   
    - В самом деле? - изображая удивление, дама повела бровью и вновь сделала затяжку. - Ну, так дайте ему код, - выпустив дым, с жеманным видом произнесла она, - и поставьте так, чтобы все видели.   
    - Куда прикажете поставить? - с раболепской готовностью отозвались лаборанты и недвижимо замерли, ожидая указаний. 
    - Куда угодно! - в голосе дамы вновь зазвучали крикливые нотки, - хоть на лоб, хоть на заднее мес¬то!    
    - Есть, понял! - хихикнул подобострастно Сименс и, знаком указав напар¬нику, что надо делать, кинулся исполнять приказание. Второй сотрудник, не раздумывая последовал за ним и, приблизившись к Игорю, с треском разорвал рубаху… 
    На краткий миг в комнате повисло оцепенение, как если бы в нее влетел фугасный снаряд… На гру¬ди  Игоря обнажился маленький нательный крестик…
    Время шло, а влетевший фугас все никак не взрывался. Лаборанты стояли как вкопанные, и лишь только лица их корчились в ужасных гримасах. Первой пришла в себя дама. Взвизгнув, как ужаленная, она негодующе затопала ногами и истошно заверещала: «Что это за дрянь у него на груди?! Снять немедленно! Бегом! Скорей, олухи!..»
    Лаборанты тут же засуетились, как слепые, натыкаясь то на стены, то друг на друга, переворачивая стулья, пока  один из них, наконец, не схватил  скальпель и, срезав гайтан, не бросил  крест в угол. Другой его сотрудник, по лошадиному склабясь и без конца кивая, сослепу наощупь отыскал монитор и, рухнув рядом с ним в кресло, начал набирать на клавиатуре программу кода. Игорь увидел, что на рабочем столе компьютера вскоре обозначился обычный штрих-код системы: «EAN-13/UPS».
    - Теперь влепите ему по первое число! - дама  радостно завизжала и торжествующе захлопала в ладоши, - каждое быдло должно быть помечено и поставлено в стойло!   
    В тон ей оба лаборанта подобострастно осклабились, и один из них, подключив к экранированному кабелю  никелированную насадку, приставил ее к левой части груди Берестова. Жгучая боль прошла сквозь грудную клетку Игоря, и в сердце как будто вонзились несколько сотен точайших иголок. Судорога конвульсией сотрясла тело Игоря, и из-под никелированного наконечника пошел  дым. Из уст Берестова выр¬вался беззвучный крик, и...
    В соседней квартире в ванной шумел водопровод. В коридоре хлопали двери и раздавались приглушенные голоса. За окном горели уличные фонари. Серд¬це и вправду кололо, биения его постепенно успокаивались. 
    - Нельзя спать на левом боку, - отметил про себя Берестов и, поднявшись, протянул руку к будильнику. - Так и есть, вчера снова забыл завести, - отметил он с неудовольствием, - придется опаздывать в очередной раз. 
    Хотя никто в институте не требовал от Берестова отметок в журнале прихода и ухода, но привычка к самодисциплине вызывала досаду за вынужденное разгильдяйство. Одеваясь, Игорь подошел к зеркалу и зачем-то посмотрел на левую сторону груди. Разумеется, никакого штрих-кода не было. Нательный крестик тоже находился на месте.
    - Приснится чепуха всякая, - произнес он недовольно и, наскоро собравшись, поехал на работу.


    ГЛАВА  8: «Шаг из лабиринта»

    Несмотря на то что рабочий день уже давно начался, около сотни сотрудни¬ков толпились в центре парадного вестибюля. Игорь замедлил шаг, и от не¬приятного воспоминания у него защемило под ложечкой.
    - Опять кого-то сбросили в шахту? - подумал он, но, приглядевшись, увидел, что присутствующие все до единого облаче¬ны в латино-американские костюмы. Из центра группы послышался усиленный мегафоном крикливый голос Тойфельса: «Ритм должен быть четче, острее! Это вам не средневековая сарабанда! Жига, аллегро с огнем! Всем понятно! Огонь, феерия!.. Пробуем еще раз!..»   
    Тойфельс, хлопнув в ладоши, приказал присутствующим разойтись в стороны. Когда же  в центре образовалось свободное пространство, то оставшиеся на месте музыканты ударили по струнам и один из них гортанно выкрикнул: «Малагенья!» - Берестов решил за лучшее обойти группу компарсы и, оставаясь незамеченным, проследовать к винтовой лестнице.
    Вестибюль сразу же наполнился резкими экстатическими вскриками, ритмичными остинантными прихлопываниями в ладоши, сопровождавшихся под зажигательный бой банджо и гитар. Поднимаясь по лестнице, Игорь увидел, как Тойфельс быстро направился к центральной шахте и, встав к ней спиной, начал знаками призывать танцующих приблизиться к нему. Танцевальная группа тут же последовала за руководителем и, организовываясь на ходу, двинулась вокруг шахты по часовой стрелке. Тойфельс же, всем видом выражая недовольство резкими вскриками и хлопками в ладоши, все более ускорял движение. Темп музыкального сопровождения становился тоже все более  и более быстрым, и поднимавшемуся вверх Берестову на мгновение показалось, что и он вовлечен вместе с находящимися внизу в единый ритм танцевальной феерии.
    - Аллегро, аллегро с огнем… виво, виваче… - автоматически, как бывший музыкант,  отмечал про себя Берестов, - жига, жига виваче…   
    Темп танца подчеркивался теперь все более заостряющимися син¬копами, движущаяся по часовой стрелке толпа превратилась в сплошной, пульсирующий цветистыми всполохами поток… и вдруг шахта запела…
    Сначала в глубине послышался далекий, едва уловимый гул, а затем тугой звук валторны прошел по всему профилю шахты. Игорь отчетливо увидел, как завибрировали ее металлизированные стенки, более того, всем существом почувствовал  тугие, парализующие волю вибрации. Звук валторны снова повторился, и Берестову показалось, что еще немного и начнут рушиться стены здания, более того, что-то страшное произойдет с ним самим. Игорю захотелось броситься вниз по лестнице и немедленно оставить помещение института, он даже сделал шаг назад, но в последний момент, призвав на помощь всю свою волю, все-таки продолжил движение вверх. Звук валторны прозвучал в третий раз, и… достигшая апогея танцевальная вакханалия  прекратилось. Тойфельс хлопнул в ладоши и в знак окончания репетиции скрестил руки над головой.   
    - На сегодня достаточно! - прокричал он танцо¬рам и, давая отбой, дважды махнул руками, - всех благодарю! О следующей репетиции будет объявлено дополнительно!
    В состоянии сильного и необъяснимого беспокойства Берестов поднялся на свой этаж и уже хотел проследовать в свой кабинет, как на лестничной площадке столкнулся с возбужденно гомонящей толпой сотрудников. Двери кабине¬тов хлопали одна за другой, и все новые и новые сотрудники, возбужденно переговариваясь, выходили в коридор. 
    - Вы слышали, слышали!.. Он ответил!.. - Неслись со всех сторон радостные возгласы. - Он ответил!.. Значит, произошла синхрони¬за-ция!.. Вы слышали! 
    Не в силах что-либо понять, Берестов в недоумении огляделся, посчитав в конце концов за лучшее направиться в свой кабинет. Впереди из кабины лифта вы¬шел Тойфельс, и к нему сразу бросились несколько десятков человек.
    - Рудольф Борисович, неужели получилось?!.. Даже до приезда гостей!.. Мы никак не можем поверить!..    
    - Господа! Ведите себя пристойно! - Тойфельс с вальяжным видом вынул из кармана платок и, отерев им проплешину, добавил с оттенком барского самодовольства, - если руководство сочтет нужным, оно обо всем объявит! А сейчас прошу вас, все расходитесь по рабочим местам!
    Услышав столь исчерпывающий ответ, толпа с недовольным гулом стала расходиться, и Берестов, направившись далее по коридору, неожиданно столкнулся с Евникой. Игорь улыбнулся ей как можно беспечнее и знаком указал на столпотворение.   
    - Может быть, ты знаешь, что здесь происходит?   
    Ника ответила вымученной улыбкой и, немного помедлив, про¬изнесла уклончиво: «Обычно это происходит на карнавале. А сейчас гости еще не при¬были, и уже… ты сам слышал».   
    - А что я слышал? - Игорь недоумевающе пожал плечами, и Евника, вдруг как-то странно сгорбившись, ответила едва не плача: «Игореша... я тебе потом все расскажу. А сейчас ни у кого ни о чем не спрашивай». - Она умоляюще посмотрела на Берестова, и ее васильковые глаза стали испепеляюще синими. 
    Заметив эту странную перемену в Евнике, Берестов ответил в тон ей как можно беспечней: «Хорошо, ни у кого ничего не буду спрашивать». - И в довершение своих слов постарался ободряюще улыбнуться. Ника еще раз внимательно посмотрела ему в глаза и лишь потом произнесла с извинительной улыбкой: «Мне надо отнести отчеты на экспериментальный полигон... потом поговорим, ладно». - И коснувшись на прощание руки Игоря, направилась сквозь толпу сотрудников в сторону лестничной площадки.   
    В полном недоумении Берестов проследовал в свой кабинет и уже возле двери столкнулся с беспечно прогуливающимся Щеголевым.   
    - Прямо как в поэме Маяковского «Хорошо», - произнес он, иронически улыбаясь, указывая кивком на снующую по коридору толпу, - видишь, как взбесились, сбывается народное чаяние. - Берестов посмотрел на него в немом вопрошании, но Щеголев задумчиво взглянул на собеседника и, выдержав паузу, нехотя произнес, - главная суть карнавала состоит  в том… чтобы он, из состояния действительного, а это главное в карнавале, перешел в состояние действенное.         
    - Он, это – кто? - все-таки разомкнул уста Берестов, но Щеголев лишь иронически улыбнулся и, манерно развернувшись на каблуках, направился прочь от Игоря.
    Весь последующий день прошел в совершенно необязательных вызовах, в устранении разного рода мелких неисправностей. Единственно, что Берестов сумел сделать, это приготовить все необходимое для завтрашних работ, а также перенести в свой кабинет находящийся в мастерской АТС полуразобранный компьютер. За день Игорь устал до такой степени, что, приехав к себе, едва поужинав, лег и уснул. Сон был беспокойный, Игорь несколько раз про¬сыпался, пока не накинул поверх одеяла плед. С огорчением отметив, что привычка к комфорту расхолаживает человека, лишает его душевных сил, де¬лает рабом этого комфорта, заснул наконец глубоким сном.
    ...Каким-то чудом Берестов вырвался из лаборатории. Лабиринты подземного города давно остались позади, и теперь он бежал по цехам промышленной зоны. Запястья и лодыжки нестерпимо болели от зажимов, которыми он был недавно прикован к операционному столу. Берестов от этого заметно хромал. Во что бы то ни стало нужно было найти выход, а затем любыми судьбами добраться до города. Но странным образом попадая из одного цеха в другой, Берестов не видел этим блужданиям конца. Как будто некий экспериментатор, направлял его по заранее ложному маршруту, и вырваться из этого лабиринта не представлялось никакой возможности. Необходимо было предпринять какой-то неординарный шаг, иначе преследова¬тели, от которых он только что оторвался, вновь сумеют его настигнуть. Едва передвигая ноги от усталости, Игорь вбежал в неосвещенный коридо¬р эстакады, но через несколько шагов споткнулся и упал, как оказалось, на работающий транспортер. Слабое освещение не позволило ему определиться с местонахождением, и лишь только по ходу движения транспортера можно было понять, что эстакада уходит вверх. Преодолевая тряску от валиков под лентой, Берестов попытался сесть, чтобы при первой возможности сойти с конвейера. Но взглянув вниз, увидел только поперечные балки каркаса галереи, под которой где-то в невообразимой глубине пульсировали огни подземного города. Создавалось ощущение, что он видел Москву с Останкинской телебашни или Чикаго с крыши «Сиарс Тауэра», либо находился на почти полукилометровой высоте Тайпея на Тайване. Застонав, Игорь в ужасе отшатнулся от лицезрения бездны и всем телом влип в трясущуюся ленту транспортера.
    Казалось, что время остановилось и движение по восходящей никогда не за¬кончится. Берестов пробовал читать молитвы, которые помнил наизусть, но тряска от валиков транспортера перебивала все его усилия. В конце концов Игорь стал обреченно повторять лишь слова одной краткой молитвы: «Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..» 
    Он был теперь не властен что-либо изменить в своем положении ни в движении назад, ни вверх по эстакаде, ни в том, что¬бы это движение остановить. Почему-то вспомнилась картина мексиканского художника Сикейроса. Она называлась «Смерть рабочего». Посреди огромного цеха лента транспортера несла на себе тело человека, умершего на рабочем посту. Умер не дома, не в храме, не на лоне природы, а так, как ломается и выходит из строя механизм. Умер у сборочного конвейера. Механизм ломается, его демонтируют, списывают по определенной ведомости, а на место сломанного ставят новый. В конце концов, и другой механизм ломается, но на складе давно ждет своей очереди следующий.
    Вдруг с необычайной пронзительностью Игорь понял, нет, не бессмысленность своего существованиям, ибо всегда искал во всем смысл, но… брошенность и оставленность. В го-рах, на ледяных глетчерах и отвесных стенках он чувствовал себя гораз¬до комфортнее. Там он знал, как поступать в любой форс-мажорной, либо неординарной ситуации. Здесь Игорь был один посреди бездны. Бездна внизу, бездна вверху и никакой возможности что-либо изменить. 
    - Вот так, человека тащит судьба, - подумал про себя Берестов, - он думает, что действует по своему произволу. Но весь произвол и вся свобода ограничены рамками того транспортера, который несет человека туда, куда считает нужным…  В фило¬софии это именуется понятием - экзистенция, в общепринятом понимании - су¬дьба, с точки зрения языческих верований – рок, фатум, неизбежность.   
    - Зачем я живу? - мысленно вопросил себя Берестов. Этот вопрос он задавал не однажды, но именно сейчас он прозвучал с неожиданной пронзительностью и прямотой. - Зачем я живу?! - И откуда-то сверху  послышалось слабое дуновение ветра, даже не в виде слов, а подобно далекому звучанию камертона, эхо которого может еще долго звучать в глубине души: «Должно нам родиться вновь...»   
    Вдруг Игорь понял, что транспортер вышел за пределы эстакады, потому что его объял яркий ослепительный свет. Свет не земной и не солнечный. И в непостижимой недосягаемой вышине залитого неземным све¬том пространства раздавался звон, и тело Берестова, оторвавшись от тряской поверхности транспортера, пошло навстречу этому звону…
    Игорь открыл глаза и всмотрелся в полумрак комнаты. Будильник на табурет¬ке надрывался во всю силу новой пальчиковой батарейки, и Берестов хотел с размаху накрыть его подушкой. Но потом передумал, решив, что механизм не виноват, и, протянув руку, выключил рычажок.

       *  *  *   
    Институт в субботний день был непривычно пуст. Игорь показал вышедшему навстречу вахтенному разрешение на сверхурочные работы и поднялся в свой кабинет. Рассвет за окном едва брезжил, но по огромному бетонному полю, при свете фар уже ходили несколько снегоочистительных машин. 
    - Странно, это, - подумал про себя Берестов, - едва нападает снежок, как тут же выгоняют снегоочистительную технику. Даже и в выходной день. - Тем не ме¬нее, поле было совершенно пустое и предназначение его оставалось для Иго¬ря непонятным.
    Около часа Берестов потратил на сборку системного блокиратора. Теперь его можно было подключить на любой телефон, факс, а посредством модем¬ной приставки на любой компьютер. В дальнейшем, блокиратор можно было усовершенствовать, и тогда выход в телефонную сеть и на любой электронный адрес можно было осуществлять прямо из своего кабинета. Берестов улыбнулся, доволь¬ный изобретением и еще раз проверил работу блокиратора. Подключе¬ние к телефону директора позволит бес¬препятственно прослушивать разговоры, которые он ведет со своими сотруд¬никами. Аналогичным образом можно набирать телефон любого интересующего нас абонента, но на его определителе появится номер господина Карева-Тер¬ри, а никак не Игоря Берестова. При наличии компьютера подобным образом можно работать и с системой электронной связи. По большому счету теперь все данные на жестких дисках персональных компьютеров института в его ру¬ках. Для этого только надо выйти на сервер того же господина директора или его заместителей, скажем - Некродия, Кулаки или Мортингера. Благодаря столь хитроумному способу, на много порядков расширялся доступ к закрытой информации, как в самом институте, так и за его пределами.
    - Все гениальное просто, - произнес Берестов избитую до банальности фразу и спря¬тал блокиратор в сумку с инструментами.
    Еще час Игорь потратил на установку перемычек в щите автоматической теле¬фонной станции, а заодно включил аккумуляторы на подзарядку. К полудню вся работа была закончена, и теперь оставалось заняться ремонтом компьютера. К великому огорчению, как нередко бывает в подобных ситуациях, появился ряд непреодолимых своими силами сложностей. Некоторые детали можно было получить только на складе, либо позаимствовать у коллег. Ремонт компьютера пришлось отложить до лучшего дня, а оставшееся время посвятить ревизии всех его узлов и оборудования. Закончив к вечеру ремонт системного блока, Берестов вдруг вспомнил, что назавтра у них с Евникой запланирована поездка. Он достал из «кейса» мобильный телефон, но тот вдруг бравурно зазвучал арией Тореадора из оперы «Кармен».               
    - Берестов слушает, - Игорь нажал кнопку приема и поднес телефон к уху.   
    - Прости, это Евника. Не отвлекла тебя от работы? - раздался в эфире ее серебристый голос.   
    - Нет, уже заканчиваю. Спасибо, что позвонила, - поспешил отозваться Берестов.   
    - Ты не забыл о завтрашней поездке?.. Сейчас забрала машину из автосервиса.      
    - Нет, не забыл, - Игорь непроизвольно улыбнулся, - просто заработался немного.         
    - Тогда, до завтра, как догово¬рились. - Игорь почувствовал, что Ника тоже улыбается в ответ. Он хотел сказать ей что-то особо нежное, но связь с ее телефоном уже прервалась.
    Пять лет назад, после паломничества на Валаам, Берестов отправил¬ся на север Приладожья, с целью посетить находящиеся там монастыри. Наме¬рение было сугубо прагматическое. Один-два дня в каждом  монастыре, и затем до¬мой; после очередной тянь-шаньской экспедиции захотелось побыть одному, поездить по святым местам. В Александро-Свирском монастыре действительно пробыл двое суток. Когда поймал себя на мысли, что лицезрение нетленных мощей преподобного Александра больше не удивляет, то, взяв благословение у игумена Лукиана, отправился в Покровскую Тервеническую обитель. Утром, отстояв раннюю литургию перед не¬тленными мощами основателя обители, отправился в путь.
    В Тервеничи прибыл только под вечер. В разгаре стояло «бабье лето», с жаркими днями, малиновыми закатами, не по-северному теплыми вечерами и поэтическими туманными рас-светами. Именно в такой малиновый теплый вечер Игорь и прибыл в Покровс¬кий монастырь. Спросив дорогу у местных жителей, он поднялся на взгорок, и... остолбенел от внезапно открывшейся картины. Перед его взором находились маленькая белая цер¬ковь с голубым куполом и плавящимся в заходящем солнце золотым крестом; рядом, на взгорке, такая же маленькая белая часовня; бревенчатые, крашенные зеленым цветом келейные корпуса, с большими, в рост человека иконами на на¬ружных стенах. На краю монастырского холма находился вновь отстроенный бревенчатый трапезный храм. А внизу, отражая пылающий закат, покоилась темно-синяя чаша лесного озера.
    При виде этой сказочной картины, у Берестова вдруг предательски защемило в груди и на глазах проступили слезы; на берегу озера стояла белая каменная часо¬венка, тоже с золотым плавящимся на солнце крестом.  Непривычный к сенти¬ментальности, он вдруг почувствовал, что душа его также начинает плавиться, как плавятся эти кресты в свете закатного солнца, как горит и плавится  воск свечи от огня множества других свечей. Тихий ветер едва шевелил окрашенные в сентябрьское золото листья деревьев. Во дворе обители трудились сестры в черных и бе¬лых платочках, им с усердием помогали несколько паломников. Для полноты пасторального настроения не хватало лишь пасущихся вдали лошадей и овец. 
    - Как на полотнах Поле¬нова и Сергея Коровина, - поймал себя на мысли Берестов, - такое можно увидеть только в сказке. 
    Из идиллического состояния Игоря вывел трудник Георгий. С простодушной бесцеремонностью он подошел к Берестову и произнес строго, но вполне дружелюбно: «Чего стоите, молодой человек? Взяли бы метелочку или вот грабли... послезавтра Владыка приезжает, к чему тут стоять?»   
    Берестов тут же скинул рюкзак и, с радостью схватив метелку, стал помогать в уборке территории. Но едва Игорь вошел в азарт работы, как прозвучал колокол, и сестры вместе с сопровождавшей их игуменией направились на вечернюю трапезу…
    - Паломников принимаете, матушка? - Берестов подошел к замыкающей процессию настоятельнице и, испрашивая благословение, протянул вперед сложенные лодочкой ладони. 
    - Прини¬маем-принимаем, - радостно улыбнулась она и, благословив, пригласила на трапезу.
    Вместо одного дня, Игорь пробыл в обители пять. И затем, с острой завистью к трудникам, которые работали здесь уже по многу месяцев, покидал ее. Он мог тогда остаться, тем более, что накануне очередной экспедиции на Тянь-Шань уволился с прежнего места в Центре управления полетами. Но теплилась еще надежда, склеить трещины в семейных отношениях с уже бывшей теперь супругой. Надо было снова возвращаться к цивилизации, к суете, к привычной жизни. Но душа плакала и не хотела покидать этого монастыря. Именно тогда Берестов поклялся: вернуться сюда еще раз. Годы шли, а обет так и оставался неисполненным. Но почему-то он всегда твердо верил: еще будет в его жизни этот тихий сентябрьский вечер, с малиновым закатом, с белой часовней на берегу озера и золотом солнца, плавящимся на крестах.


    ГЛАВА  9: «Паломничество»

    Евника подъехала к зданию общежития ровно в пять-тридцать и, сообщая о своем прибытии, дважды коротко нажала на клаксон. Берестов просигнализировал в ответ двукратным выключением комнатного освещения и, одевшись, направился вниз.               
    - Удивительная для прекрасной дамы пунктуальность, - произнес Игорь, усаживаясь на переднее сиденье. 
    - Отец не терпел разгильдяйства, - произнесла она каки бы нехотя и улыбнулась одними уголками губ, - он постоянно внушал мне: мало родиться Жанной  д’Арк, надо еще ей стать.   
    - О-о, не слишком ли высока планка для прекрасной дамы? - Игорь выразил искреннее удивление.   
    - Не знаю, - простодушно отозвалась Евника, - по- моему, планку повышают сами себе от комплекса тщеславия, а Жанна д’Арк защищала Францию по другой причине.
    - Гм, прости, - стушевался Берес¬тов, - я все время забываю, что ты не отсюда... знаешь, у Вагнера есть опера «Лоэнгрин». Открою тебе одну тайну. Ты тоже «Лоэнгрин», но в женском об¬разе.   
    - Ой, Игореша, прекрати! - возмущенно произнесла Евника и решите¬льно нажала на газ.  - Едем, хватит разговоров!   
    Автомобиль мягко взял с места и, наби¬рая скорость, бесшумно пошел по спящей городской улице.
    Первое время ехали молча. Через некоторое время Евника поставила кассету хора иноков Валаамс¬кого монастыря и после первого запева приглушила звук. Вскоре выехали на трассу, на которой, по причине раннего часа, не было ни души. Лента магистрали, казалось, уходила прямо в близкое, предутреннее сапфировое небо, с большими, как фонари, северными звездами. Ощущение от близкого присутствия звезд было совершенно ирреальным, отчего пение Валаамс¬ких иноков звучало как бы за пределами мчащегося по дороге автомобиля.
    - На Валааме уже, наверное, заканчивается ранняя литургия, - произнес Берестов невзначай и вновь замолчал, слушая мерный знаменный распев. - Время на острове отличается от континентального, - добавил он немного погодя, - это, видимо, от афонской традиции.   
    - Там, очевидно, трудно зимой? - спросила Евника, оторвавшись на миг от внимательного наблюдения за дорогой.   
    - Как сказать, - Игорь на минуту задумался, - и трудно, и нет... помнишь, рассказывал тебе об особенностях  валаамской  природы?   
    - Да-а, - Евника согласно кивнула, - деревья, врастающие корнями в скалы.   
    - Именно, - с грустной радостью улыбнулся Берестов, - вот так, и валаамские монахи врастают в скалы этого  острова.
    Немного помолчав, Игорь добавил уже с явно слышимой грустью, - все чаще ловлю себя на мысли, что только они и занимаются настоящим делом, ими держится мир. А чем занимаемся мы?! Я завидую им белой завистью!   
    Вместо ответа Ника загадочно улыбнулась и, коротко взглянув на Берестова, певуче произнесла: «Вчера ты занимался именно тем, чем нужно». 
    - То есть? - настороженно спросил Игорь.   
    - Однажды кто-то искал ключи, чтобы попасть в помещение  телефонной станции, - снова пропела Евника, - но потом нашел их в кармане рабочего ха¬лата. - Ника вновь  с улыбкой посмотрела на Игоря, и он увидел, что в ее глазах прыгают смеющиеся искорки. 
    - Так, значит, да... - ошарашено произнес Берестов и вытер ладонью выступившую на лбу испарину. 
    - А разве ты не узнал моего почерка на бирке нужного ключа? - укорила Игоря Евника, - хотя там были печатные буквы, но... разве трудно догадаться?
    Берестов лишь только изумленно помотал головой и откинулся на спинку кресла. Он хотел о чем-то спросить Евнику, но потом обреченно махнул рукой и, блаженно улыбаясь, стал смотреть, как мчатся по встречной полосе большегрузные автомобили, как проплывают окрест тусклые заснеженные поля, да недвижимо стоит по обеим сторонам дороги угрюмый черный лес. В голове Игоря роился целый шквал вопросов, но почему-то ничего не хотелось выяснять, задавать ненужные вопросы, ему захотелось оставить это непонятное, таким, каким оно было, потому что разгадка могла оказаться слишком обыденной и скучной.
    - Знаешь, - произнес Берестов немного погодя, - удивительная штука жизнь. Последнее время начал все чаще рефлектировать, размышлять; как изменчивы бывают судьбы человеческие. Взять хотя бы пример моей семьи. Отец из псковских мещан, причем, со значительной частью эстонской крови. До Второй мировой мой дед - его отец, жил с родителями в Прибалтике, там закончил Таллинский университет, женился на православной эстонке, мама которой была русской. После войны деда арестовали. Из лагерей вернулся очень больной и прожил недолго. Поэтому отношение отца к этой власти было соответствующее. После окончания того же Таллинского университета отец попытался устроиться в Москве. Жил в Мытищах, на даче у друга. Подрабатывал переводами, ли¬бо переплетал ветхие рукописи, а в основном просиживал в библиотеках и архивах, работал над диссертацией. Он тогда еще имел иллюзии, что исследования по творчеству рыцарей-миннезингеров и романтиков XIX века кому-то нужны. Мама, недавняя выпускница института культуры, работала в Ленинской библиотеке и имела комнату в общежитии; она родом из Батуми, чистокровная грузинка. С работой и жильем ей помогла грузинская диаспо¬ра в Москве. Они оба были по духу романтиками, на этом и сошлись. Отец грезил эпохой рыцарства XII-XIV веков. Мама в молодости буквально жила творчеством «Саят-Нова», поэзией карачохели; эпосы «Караманиани» и «Витязь в барсовой шкуре» знала почти наизусть. И вообще, историю Иверии знала очень хорошо. Вот послушай из «Витязя…» - и Берестов процитировал отрывок:

Этот витязь неизвестный,
Молчаливый и понурый,
Был одет поверх кафтана
Пышной барсовою шкурой.
Плеть в руке его виднелась,
Вся окованная златом.
Меч был к поясу привешен
На ремне продолговатом.

    Игорь испытующе взглянул на Евнику и вновь процитировал. - Вот, послушай еще:

Есть ли кто презренней труса,
Удрученного борьбой,
Кто теряется и медлит,
Смерть увидев пред собой?
Чем он лучше слабой пряхи,
Этот воин удалой?
Лучше нам гордиться славой,
Чем добычею иной.
   
    Берестов замолчал ненадолго, как бы вслушиваясь в текст прозвучавших строк, и лишь затем продолжил рассказ:
    - Когда я родился на свет, отец уже отбывал первый срок. В Москве связался с диссидентами, а потому получил шесть лет за участие в организации монархичес¬кого толка. Наши грузинские родственники его совершенно не приняли, тем бо¬лее, что брак не был официально зарегистрирован. После освобождения отец метался между двух огней. То жил в Таллине, то у нас в Москве, наездами. Года через три последовал повторный арест. Теперь уже на восемь лет. Когда вернулся, началась перестройка. Он предлагал маме официально оформить брак и уехать в Америку. Я видел, как маме было тяжело. В литературе это именуется «роковой страстью». Но все-таки она нашла в себе силы позвонить моему деду в Батуми. Дед категорически запретил. Запретил и мне, причем, под угро¬зой проклятия. Отец уехал один. Мы иногда звоним друг другу, но теперь все реже. Там у него семья. Сыну уже скоро четырнадцать лет.
    Игорь надолго замолчал. Нахлынувшие воспоминания овладели им, и Евника то¬же тактично молчала, позволяя ему высказаться до конца. Прямая полоса доро¬ги завораживающе мчалась навстречу, и казалось, ничего больше нет, кроме это¬го неостановимого движения. Наконец, Игорь тяжело вздохнул, после чего с горечью произнес:
    - Отца мне очень не хватало, и мне всегда было его пронзительно жаль... Помню, после первого восхождения на Эльбрус, при возвращении назад, когда сделали небольшой привал в «Приюте Пастухова», совершенно неожиданно спро¬сил у дяди Автандила: «бидза,- это, по-грузински, дядя, - мне скоро получать паспорт, я хочу взять фамилию отца». - Минуту он молчал, а потом спокойно хлопнул меня по плечу и сказал: «Бери!» - Игорь вдруг тихо рассмеялся и по¬качал головой. - Помню, годом позже произошел забавный случай. С группой го¬рных туристов мы восходили на Шхельдинский ледник. Сделали привал, весело беседовали, у всех было радостное настроение. Опыта у меня тогда недоставало. Когда есть уклон, нельзя становиться лыжами вперед. Сначала поехал медленно, потом все быстрее, по нарастающей. От растерянности даже не сделал простейшего маневра, на худой конец, можно было просто упасть. Спиной почувствовал, как воцарилась мертвая тишина. Я все больше набираю скорость и лечу прямо в бергшрунд. Это когда лежалый снег отслаивается от скалы и образует своего рода расщелину. За ним уклон в сорок пять градусов. А дальше происходит невообразимое. Дядя Автандил стрелой летит наперерез. Тормозит на полном ходу, так что поднимается целый снежный буран, зарубается ледорубом за скалу и в следующую секунду хватает меня за капюшон. Ноги мои по инерции летят вперед. Я буквально вишу на капюшоне. Слезы из глаз ручьем. А дядя внимательно смотрит на меня и спокойно говорит: «Гога, зачем так спешишь?»
    - Потрясающе, - покачала головой Евника и неожиданно спросила, - а какая у тебя была фамилия по маме?   
    - Лордкипанидзе... маму звали Нана Багратовна.   
    - М-м, - неопределенно повела Евника бровями, - верно, тебя мальчиш¬ки в детстве звали Лордом?    
    Игорь сдержанно улыбнулся и неопределенно повел рукой, - по крайней мере, я этому не противился. - И выдержав паузу, добавил, - мама у меня молодец. С детства она старалась дать мне разносторонние знания. Сначала музыкальная школа, потом художественная студия. В тринадцать лет начал заниматься восточными единоборствами, но это уже по собственной инициативе. Занятия в музыкальной школе пришлось оставить. Для мамы это было горе, но потом она смирилась. Вообще, она старалась вос¬питать меня в благородных традициях поэтов-витязей или, по крайней мере, поэтов-карачохели.
    - Это кто? Тоже витязи? - перебила его Евника.
    - Не совсем, - возразил Берестов, - на самом деле они ремесленники, но по духу - рыцари без страха и упрека. В Тбилиси было особое сословие ремесленников-амкари, для которых  главным было песенное и поэтическое творчество, а ремесло служило лишь средством пропитания. Тут прослеживаются некоторые аналогии с немецкими мейстерзингерами. Отличие лишь в том, что мастера песен из портных и башмачников рыцарского духа не унаследовали. Карачохели были рыцарями до мозга костей. Даже внешне они отличались от остальных ремесленников. Карачохели был одет в черную шерстяную чоху. По краям она обшивалась позументовой тесьмой. Под чохой - архалук - рубашка из черного атласа в мелкую складку. Широкие книзу черные шерстяные шаровары заложены в сапоги со вздернутым носком, голенища перевязаны шелковой тесьмой. Подпоясывался карачохели серебряным наборным поясом. В зубах дымилась трубка, инк¬рус-тированная серебром. На голове заломленная островерхая шапка. Дополняли одеяние расшитый золотом кисет и шелковый пестрый платок, заложенные за пояс. Карачохели – духовные последователи традиции Шота Руставели, и главная их тема: любовь, подвиг, высокие идеалы. Деньги для них - ничто. Здесь опять-таки параллели с творчеством миннезингеров: «Мой Бог, мой король, моя дама!»
    - Представь себе, - восторженно обратился Игорь к Евнике, - стоит за прилавком удалой молодец и товар у него отличный. Но торговаться он не лю¬бит, уступает быстро. Об этом знают многие хозяйки. Подходит к нему пожилая женщина с миловидной девицей. Спрашивает: «скажи, сынок, сколько стоит твой товар?» - «Восемь абазов, мать», -  степенно отвечает ей. - «За шесть не отдашь, сынок?» - «Это девушка - твоя дочь, мать?» -  также степен¬но отвечает. - «Моя, сынок». - «Бери, мать, товар - за шесть абазов». - И с улыбкой, патетически, Игорь продекламировал: «Для карачохели мир дешевле соломы, деньги не стоят жизни и все золото мира не стоит одной красавицы».   
    - Да, прекрасное это было время, - после недолгой паузы с сожалением добавил Игорь, - сейчас в Грузии то же все другое. - И усмехнувшись, снова процитировал:

Я шапку синюю карачохели,
Я шапку чести сдвину набекрень.
Трудился я, как Бог велит, неделю –
Сегодня красный день!
Пусть миллионщик деньги копит -
Последний грош да будет пропит…

    Самое главное для карачохели – это его честь. Если он прокутил свою шапку или серебряный наборный пояс - то за лучшее ему было броситься в бурные воды Куры. Это означало, что он пропил свою честь.   
    - И такое случалось! - мягко осведомилась Евника. 
   - Крайне редко, может быть, один раз в сто лет, в назидание…  Да, теперь все другое.
    - Да, все другое, - согласилась с ним Ника, - поэзия уходит из этого мира.
    Берестов непонимающе взглянул на нее, и Евника поспешила поправиться.
    - Поэзия, это – Творящее Слово. Я говорю, ты не случайно работал в космическом ведомстве. Бог видел твою склонность к романтике.   
    Игорь пожал плечом и, подумав, добавил, - да, пожалуй, так... Если оглянуться на прошедшую жизнь, то, подобно ландшафту, открывшемуся с горы, видно, что некто премудрый направленно вел меня по пути витязя-поэта, по пути рыцаря-миннезингера, с детских лет вкладывал в душу кодекс чести самурая. Вообще, в МФТИ поступил по настоя-нию дедушки. Он поставил жесткие условия - мужчина должен иметь настоя¬щую профессию. Пока я сдавал экзамены, бабушка молилась в Бодбе, у равноапостольной Нины. Также в патриаршем соборе Сиони в Тбилиси, где находит¬ся крест святой Нины. Сдал экзамены на одни пятерки.   
    - А, ты был в Бодбе? - спросила Ника. 
    - Да, был и даже дважды: Бодбе, Сиони, Мцхета, Мтацминд – Святая гора... наши святыни… Но, вскоре началась проза жизни, - Игорь сделал извинительный жест рукой, - на последнем курсе познакомился со своей, теперь уже бывшей супругой. Помню, это был день рождения моего товарища, сыграли с ней в четыре руки на фортепиано. Она оканчивала музы¬кальное училище по классу скрипки. Как в таких случаях говорят: искра проскочила.
    - А как она относилась к твоим занятиям альпинизмом? - перебила его Евника.               
    - Поначалу никак. Потом, со все большей враждебностью. Самое главное, она так и осталась неверующей. По этой линии, собственно, и произошел око¬нчательный разлом. Началось все с простого. Без моего согласия перешла на работу в оркестр филармонии; теща, разумеется, на ее стороне. Потом узнал, что у нее есть другой мужчина... я тогда ездил в длительные командировки. Сама понимаешь, собрал вещи и ушел, дал ей время подумать. Письмо из ЗАГСа пришло через полгода. Оно гласило о том, что мы разведены в одностороннем порядке; еще через год, из Патриархии, о расторжении церковного брака. -
Выражая негодование, Евника лишь молча покачала головой. 
    - Более всего жаль сына. Не видел его уже три года.    
    - И что же она? - осторожно спросила Ника.   
    - Ничего, - Игорь недоуменно пожал плечами, - нашла партнера одинакового с ней духа. У меня тогда был серьезный кризис. Ко всему нелады на работе, так что даже решил поменять профессию. Сначала в один из тайм-аутов устроился в охрану. Потом решил получить лицензию. Потом закончил курсы профессиональных охранников, с изучением различных видов оружия. А потом последовал звонок бывше¬го коллеги, и вот я здесь. Иногда задумываюсь над своей жизнью и прихожу к выводу, что все события в ней происходят как-то странно и далеко не случайно.
    Евника вновь загадочно улыбнулась, одними уголками губ и осторожно спросила: «а ты не жалеешь об этом?»   
    - О чем?   
    - О том, что ты здесь.   
    Игорь лишь рассмеялся в ответ, но затем грустно добавил:
    - Напротив, очень рад этому обстоятельству, - и немного погодя, уже серьезно произнес, - знаешь, дважды пытался устроить свою личную жизнь. Но каждый раз происходило по сценарию романа «Доктор Живаго». У каждой новой Ларисы Гишар обязательно появлялся свой Комаровский. По поводу тебя и директора тоже подумал, не повторяется ли вновь этот сценарий.   
    - Карева мне жаль, - перебила Игоря Евника, - зачем он здесь?.. В институте, пожалуй, есть несколько человек, которые для института чужие. Если они вовремя не уходят, то странным образом погибают. Недавняя смерть Воронцова лишнее тому подтверждение.   
    Удушающий комок подкатил к горлу Игоря, но, взяв себя в руки, он глухо произнес: «Воронцов, откуда он?» - Чувство вины вновь заныло, подобно свежей еще не зарубцевавшейся ране, и он понял, что никогда не простит себе этой смерти. 
    - Не знаю, - односложно отозвалась Ника, - он из отдела систематизации, пришел к нам два года назад.
    Некоторое время ехали молча. Неожиданно Евника спросила: «Ты правда владеешь всеми видами оружия?» 
    Игорь пожал плечами и сделал многозначительный знак рукой. 
    - Тогда скажи мне, - и в глазах Ники загорелись лукавые искорки, - чем отличаются револьверы «Ивер Джонсон «Сайдвиндер» от «Ивер Джонсон «Викинг»?
    Берестов изумленно посмотрел на Евнику, но на лице ее была непроницаемая маска серьезности.    
    - Сейчас подумаем. - Игорь откинулся на спинку кресла и, принимая игру, сделал вид, что усиленно вспоминает. - Вот, вспомнил... или количеством стволов, или качеством оптических при¬целов.
    Ника вдруг звонко рассмеялась и, повернувшись к Игорю, произнесла с ласковой укоризной: «Эх ты, стрелок. У «Викинга», в отличие от «Сайдвиндера», укороченный ствол».    
    - А-а... - попытался узнать Берестов об источнике ее познаний, но Евника произнесла вдруг деланно строго. - Смотрим на дорогу! Идет встречный транспорт! - Действительно, мимо, на большой скорости прошла колонна тяжело груженных грузовиков.
    Ника вынула из магнитофона прежнюю уже отзвучавшую кассету и поставила новую. Чистый небосвод постепенно наливался утренней синевой, а в смотровом зеркале уже отражалась рдяная полоска рассвета. Евника включила маг¬нитофон и с первыми аккордами убавила звук.
    - Помню, дед рассказывал, я еще девчонкой была, - и, обернувшись к Игорю, предупредительно спросила, - не слишком громко?   
    - Нет, Жанну Бичевскую могу слушать сутками, - успокоил ее Берестов. Ника благодарно улыбнулась и оставила звук на прежней мощности. - Когда произошла революция, они жили в Мологе.  И деды, и прадеды их жили в Мологе. Теперь этого города нет, там сейчас рукотворное море, Рыбинское водохранилище. Наши предки появились в Мологском крае в конце двенадцатого века. Теперь где-то в глубинах вод, церкви и монастыри, в которых они молились, частью разрушены, а частью, тоже в этих глубинах. Молога, это наш современный град Китеж. На затопленных престолах ангелы служат литургию, а в полночь из-под воды доносятся глухие раскаты набатных колоколов. 
    Глаза Евники налились пронзительной синью, и черты  ее лица резко обострились. Чувствовалось, что ей трудно говорить. Но вскоре она справилась с собой и, печально улыбнувшись, продолжила рассказ. 
    - Когда началась революция, стали уничтожать всех, кто служил верой и прав¬дой Богу, Царю и Отечеству. Родовую книгу и некоторые другие спрятали в Афанасьевском Мологском монастыре, потом  после закрытия в других святых местах. В конце концов, зарыли в тайге. Обрели эти книги через четверть века, и сейчас они находятся у родственников, под Архангельском. В восемнадцатом году, когда наступила осень, пришли красноармейцы. Сказали, будут делать обыск. Осмотрели чердак, подпол, все вещи в кучу побросали, но им не это было нужно. Нашли старые церковные книги в сундуке. Когда комиссар их увидел, в черной кожанке, с маузером, в пенсне, сразу пригласил прибывшего с ними старика. Когда шел обыск, тот сидел в соседней комнате. Дед рассказывал, что никогда таких стариков не видел, ни до, ни после; в черном пиджаке и черной широкополой шляпе, макинтош тоже длинный черный, резная трость из эбенового дерева, и главное, борода, как у ассирийца, барашками, едва не до пояса; глаза тоже черные, как угли, зыркнет, так сразу все внутри цепенеет.
Стали приносить ему книги. У нас была Геннадьевская Библия - пять книг Моисеевых, Четвероевангелие и несколько книг Апостолов - со времен царя Алексея Михайловича Романова, Псалтирь, Четьи-Минеи... Древние рукописные к тому времени успели спрятать в Афанасьевском монастыре. Бегло он их просмотрел и побросал на пол. Красноармейцы по приказу комиссара вынесли их во двор, керосином облили и подожгли. Прадед было вступился, пригрозили, что всю семью расстреляют и зароют в одну яму, вместе с книгами. Потом принесли ему книги с рецептами трав и по искусству врачевания. Старик их внимательно проcмотрел и на столе оставил. В одной из них были подшиты несколько десятков страниц из книги, которую все сейчас усиленно ищут, но никак не найдут, из той самой «Велесовой книги». Скорее всего, хранили ее как памятник седой старины, а не для практического пользования, ибо язычество есть язычество, а наш род принял христианство еще раньше, чем князь Рюрик пришел править Русью. Тот старик аж затрясся от радости, когда начал читать «Велесову книгу». Завернул ее в чистый рушник, приказал забрать лечебные книги и сразу вышел. На этом обыск закончился. Комиссар же приказал сжечь заодно и все иконы. Обыск начался на закате, а костер дого¬рел к полуночи. Комиссар и два красноармейца дождались, пока все не дого¬рит. Когда начали разгребать угли... - Глаза Ники вновь стали пронзительно синими, и щеки мертвенно побледнели. Минуту она молчала, но потом продолжила рассказ, теперь уже сухо и бесстрастно. - Когда разгребли угли, то из-под золы достали икону. Огонь ее не коснулся. Список Тихвинской Божьей Матери, венчальная икона, четырнадцатый век, родовая реликвия. Комиссар приказал рубить ее топором, топор отскакивал. Стали колоть шты¬ком, граненый штык сломался. Комиссар сразу сел в подводу, уехал. Через по¬лчаса привез этого странного старика. Тот попробовал сам ножом срезать часть дерева; не получилось. Приказал завернуть икону в рушник и забрал ее с собой. Прадеда красноармейцы-чоновцы, были такие «части особого наз¬начения», тоже арестовали. Назад он не вернулся. Из всего, что было, уцеле¬ло только Четвероевангелие, успели спрятать.   
    - А как же икона? - с вол¬нением спросил Берестов.
    Ника грустно улыбнулась и многозначительно посмотрела Игоря, - старец Павел (Груздев) духовник моих родителей и всей нашей семьи, говорил об этом так: «Когда возвратят первообраз Тихвинской Божьей Матери, будет найдена и ваша родовая икона, а вслед за ней, также как град-Китеж выйдет в «последние времена» из глубины вод, так будет явлена Тихвинская из Мологи, для спасения России». 
    Игорь хотел что-то возразить, но пораженный неожиданной властностью в голосе Евники, промолчал.
    Как бы отвечая на немой вопрос Берестова, Ника продолжила, - десять лет назад в это никто не верил, но старец никогда ничего зря не говорил. В июле нынешнего года икону вернули, а потому я верю, сбудется пророчество и о нашей родовой иконе.   
    - Вот как, - обескураженно произнес Берестов и, осмысливая услышанное, замолчал  на некоторое время. Он вдруг понял, что события последних недель совершенно не случайно привели его в этот город и сегодняшняя поездка совершается, возможно, единственно ради этого разговора. Обернувшись к Евнике, он произнес вдруг с неожиданно проникновенной мольбой: «Расскажи мне, пожалуйста, историю этой иконы».
    Ника, словно давно ожидая этой просьбы, согласно кивнула и, собравшись с мыслями, продолжила неспешный рассказ:
    - Если первое упоминание о городе Мологе относится к 1149 году, то Троицкий монастырь в честь святителей Афанасия и Кирилла Александрийских появился, как минимум, двумя столетиями позже. Назывался он тогда Холопьим, потому что был построен рядом с торгом, где устраивались ярмарки, в Холопьем городке в устье реки Мологи. Полное же на¬звание его было Афанасьевский Троицкий Холопий Углицкий монастырь. Имен¬но в этот монастырь, за десять лет до Куликовского сражения, Мологский князь Феодор Михайлович, правнук Ярославского князя Феодора Ростиславови¬ча Черного, подарил свою родовую икону. - И предвидя возражения Игоря, с улыбкой добавила, - я не оговорилась... за десять лет до Куликовского сражения, а значит, за тринадцать, до явления первообраза Тихвинской Божьей Матери на берегу озера Нево. Наверняка, отправляясь на битву с Ма¬маем, князь Феодор Михайлович молился перед родовой Тихвинской иконой. Наверняка, молились о даровании победы и монахи монастыря. А затем служи¬ли уже благодарственные молебны за одержанную победу. Когда шел на Русь, со своими полчищами непобедимый Тамерлан, молились, падши ниц пред иконой, об избавлении от сей погибели. При стоянии на Угре просили Взбранную Воеводу о победе Великого князя Иоанна III-го над нечестивым Ахматом. Шестнадцатый век стал для монастыря зенитом его славы. Сюда шли пожерт-вования от близких родственников Великих князей Московских, а затем от приближенных Государей Российских. Лишь после отрешения от власти патри¬арха Никона и его ссылки в Ферапонтов монастырь звезда Мологского мона¬стыря пошла на закат. По решению лже-поместного собора от 1666 года, опаль¬ного патриарха повезли на Бело-озеро. В это время настоятелем Афанасьев¬ского монастыря был Сергий Прокофьев, ученик Никона, его сторонник и спо¬движник. Разумеется, монахи обители встретили Патриарха с великими почестями, за что были избиты стрельцами и изгнаны из монастыря. И хотя туда посылали впоследствии игуменов и монахов, но к началу восемнадцатого ве¬ка храмы действовали уже как приходские церкви. В 1729 году монастырь был и вовсе упразднен. Но не напрасно сказано: «Сила Божья в немощи сбывает¬ся», - и в голосе Ники послышалось грустное просветление. - Ровно через че¬тыреста лет после пришествия образа в обитель святителя Афанасия Тихвинская икона вновь прославилась как чудотворная.
    В 1770 году в Москве и окрестных областях свирепствовала моровая язва. При¬шла она  и в Мологу. Тогда-то мологжане и обратились к Пречистой Божьей Матери за помощью и заступлением. Из Успенской церкви монастыря с крестным ходом перенесли Тихвинскую икону в соборный храм Мологи и язва прекратилась. С тех пор в память об избавлении от мора ежегодно совершались с иконой крестные ходы с оставлением ее на три недели в Воскресенском соборе Мологи. Спустя десять лет было устроено дознание: «О причине столь великого почитания иконы». Впрочем, никто по этому поводу не пострадал. А в период правления Императора Павла ;-го монастырь был вновь учрежден, но уже как женский. Именно первой игумении были принесены словесные сведе¬ния об иконе от 112-летнего старца-воина Лазаря Иванова. Столетиями, из поколения в поколения, из уст в уста передавалось это предание, и в таком виде было записано игуменией: «Сия икона дана на благословение от святаго благоверного князя Феодора Ростиславовича Черного сыну его св. благ. князю Давиду Феодоровичу. Давид же Феодорович благословил ею младшего сына своего Михаила на удельное княжение в Мологу, а Михаил благословил сына своего Феодора Михайловича, который в году 1370 от Рождества Христова принес сию  икону в  древний Афанасьевский монастырь.    
    - Когда же она пришла на Русь? - задумчиво спросил Игорь Евнику.
    - Видимо, за сто лет до явления первообраза. Есть основания полагать, что вместе с купцами князь Феодор Ростиславович послал в Константинополь иконописца, который во Влахернском храме сделал точный список иконы Одигитрия, именуемой сейчас как Тихвинская. Во всяком случае, вместе с князем Михаилом Давидовичем, она прибыла в Мологу в 1321 году. Наши предки служили при дворе мологских и ярославских князей, а потому историю иконы из Влахернского храма знали как никто. - И предваряя вопрос Игоря, поспешила до¬бавить, - ты хочешь спросить: как она стала и нашей родовой иконой?
    Берестов лишь молча кивнул.               
    - Произошло это за год или два до Куликовской битвы. Уже тогда Великий князь Димитрий Донской собирал рати для сражения с татарами. Служившему при дворе Мологского князя боярину Георгию Никитичу было от Бога вразумление. Заболел тяжело его единственный сын. Однажды после горячей молитвы перед иконой Тихвинской Божьей Матери в Афанасьевском монастыре в тонком сне был ему голос: «Напиши точный список Моей иконы и сын твой будет здоров». - Получив благословение у кня¬зя, боярин приступил к исполнению обета, и едва кисть иконописца последний раз коснулась новонаписанного образа, как сын Георгия Никитича полу¬чил полное выздоровление. Звали единственного сына Алексием: в сорок лет после смерти супруги своей поступил он в число братии Афанасьевского монастыря с именем Алипий, в честь Печерского иконописца Алипия. Этот монах-схимник, есть мой святой предок по прямой линии. Когда же пришел черед жениться его старшему сыну, а было это за год до пострижения Алипия, в память о своем исцелении заказал он для будущей невестки малую икону Тихвинской Божьей Матери. Именно она не захотела гореть в огне и не поддалась топо¬ру.   
    - А что же другая, написанная по обету?   
    - Ушла с раскольниками. Некоторые наши предки не приняли реформ патриарха Никона. В начале во¬семнадцатого века она еще находилась в Романово-Борисоглебске, откуда и я родом, а затем след ее потерялся... До смешного доходит, - и Евника гру¬стно покачала головой, - в Тутаеве, так сейчас Борисоглебск называется, живут две семьи, о которых мы знаем, что они из нашего рода. Пытались с ними завязать знакомство. Нет, не хотят с нами «никонцами» иметь ниче¬го общего. - И вдруг совершенно неожиданно спросила Берестова, - знаешь, почему я в этом институте? - В ответ Игорь лишь недоуменно пожал плечами. - На то было благословение отца Павла (Груздева), но я сама узнала об этом от своей старшей сестры-монахини, четыре года назад.   
    - У тебя есть сестра-монахиня? - не без интереса спросил Игорь. 
    - Да, отец Павел ей об этом еще в первом классе сказал. Причем указывал, что в мантию постригут с именем Афанасия, в честь святителя Афанасия Александрийского. Так оно впоследс¬твии и случилось. Впрочем, прозорливость свою он старался скрывать. Скажет что-нибудь, да тут же все в шутку и переведет. Или что-нибудь скажет эдакое, из своего бывшего лагерного жаргона, так хоть стой  хоть падай. Он при Сталине отбыл одиннадцать лет лагерей.
    Был в его жизни случай, после которого и зимой и летом, когда окончатель¬но освободился, стал ходить босиком. Было это зимой сорок первого. У от¬ца Павла - знаменитая 58-я статья. Все равно, что изменник Родины, или фашист. Их так в лагере и называли: политический, значит – «фашист». Как раз получилось, на Николу-зимнего валили лес. Зэки решили подшутить. Взя¬ли и оставили его на ночь, привязав к дереву. Сапоги, разумеется, сняли. Он так и простоял всю ночь, привязанный, молясь святителю Николаю. Утром приходят, а он живой, только по колена в снегу. Сначала, говорит, холодно было, а потом, когда в землю уперся, то от земли тепло пошло, так и не за¬мерз. Ходил потом всегда босиком. Даже и в преклонные годы, после бани, сапоги на плечи и по снегу - хрум, хрум, хрум. Родители мои к нему в Верхне-Никульское часто ездили, меня брали с собой. Мы еще только подходим к его дому, который стоял возле Троицкой церкви, как батюшка уже выходит на крыльцо и издали кричит: «Костька, Варька! Заходи!» - и уже возле дома всех обнимет, расцелует, и слова уже другие: «Слава Богу, князь с княгинюшкой ко мне пожаловали, не забываете меня старика». - Меня тоже по головке погладит: «Вот и Енюшка приехала. Одну Енюшку Бог взял, другую Бог дал». -  У него в доме жила прежде блаженная Евгения, не¬задолго до моего рождения умерла. Всегда начинает меня поить чаем с конфетами, насует мне в пальто полные карманы пряников и конфет. Мама с папой в ужасе: «Зачем, куда ей столько, батюшка? Избалуется совсем!» - «Ничего-ничего, - отвечает, - дома с сестренками поделится». - А у се¬стренок старших уже свои чада к тому времени были.
    Отец Павел внешне был очень прост, в общении порой грубоват и даже креп¬кое словцо мог не к месту ввернуть, но это был такой вид юродства, кото¬рым он прикрывал свою страдающую и плачущую за весь погибающий мир душу. К нему тянулись все: начиная от забулдыги-тракториста и кончая академика¬ми и важными людьми в правительстве. В канун воскресных и праздничных служб он приходил в церковь в три часа ночи и до начала богослужения вы¬нимал частицы из просфор: о здравии и упокоении, - за всех, кого он знал, за кого болело его сердце. Неподалеку от Верхне-Никульского находился созданный по инициативе героя-полярника Папанина Институт биологии внут¬ренних вод. Иван Дмитриевич поставил своим заместителем Бориса Сергееви¬ча Кузина, известного биолога, который за свою дружбу с Осипом Мандельштамом сполна хлебнул и лагерей и ссылок. У отца Павла с Борисом Сергеевичем было то, что именуется сродством душ, и не по причине общей лагерной судьбы, а по причинам духовным. Они оба были поэтами-романтиками, хотя от других это тщательно скрывали. Лишь после смерти и того и другого близ¬кие узнали, что они всю жизнь писали глубокие проникновенные стихи.  Вот послушай хотя бы это:

Зеленокудрые леса, гостеприимные дубравы,
И голубые небеса - священный храм Господней славы.
Я, недостойный, здесь стою
Под кущами земного рая.
На мир божественный взирая,
Псалмы в честь Господа пою.
О, если бы моя душа, была чиста как эти долы,
О, если б жил я не греша, храня небесные глаголы!

    Некоторое время ехали молча и лишь затем, тяжело вздохнув, Евника прервала молчание, - да, таких старцев больше нет. Вслед за Борисом Кузиным и Сергеем Ивановичем Кузнецовым в Верхне-Никульском перебывал весь биологический институт в Борках; дорога, ведь, мимо проходила. Бывало такое, что и президенты Академии наук Сергей Иванович Вавилов и Анатолий Петрович Александров завора¬чивали к отцу Павлу. А уж о Папанине и слов нет. Частенько засиживались допоздна в его домике возле церкви. Большими друзьями были с академи¬ком Львом Арцимовичем. Тот даже в день своего шестидесятилетия убежал из Москвы, к отцу Павлу в Верхне-Никульское.
    За несколько лет до смерти ему пришлось оставить свой любимый Троицкий храм и переехать в Тутаев. Годы брали свое, да и зрение стремительно угасало. Мы его приглашали к себе, хотели отделить ему келью, но он поселился в сторожке при Воскресенском соборе. В этом соборе есть великая свя¬тыня: икона Всемилостивого Спаса. Икона эта древняя написана в пятнадцатом веке Дионисием Глушицким для подкупольной сени деревянной церкви. Когда этот храм обветшал, то образ перенесли в Борисоглебск, в каменный, только что отстроенный Воскресенский собор. У этого образа есть своя история. В середине восемнадцатого века митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич), попавший впоследствии в опалу от империатрицы Екатерины ;;-й, повелел забрать икону из собора и перевезти ее в Ростов. Тому была веская причина. Жившие в Борисоглебске и Романове староверы увидели на иконе имяславное перстосложение, что дало им повод обличать «никониан» за их троеперстие.
    Икону митрополиту отдали не сразу, посланцев грозного Владыки встречали даже и с дрекольями, но… пришлось смириться. Лишь через многие годы удалось упросить уже новые власти вернуть икону. От столь великой радости из Ростова  образ Спасителя  понесли крестным ходом. Путь немалый, более ста километров. Причем, нужно учесть, что образ этот настолько огромен и тяжел, что под носилки одновременно становятся  шестьдесят человек. С тех пор, видимо, и пошла традиция обходить город  с иконой в каждое десятое воскресенье по Пасхе. В храме «Всемилостивый Спас» стоит на специальном постаменте в виде деревянного короба. Существует поверье, теперь уже ставшее обычаем, что для исцеления от болезней либо для исполнения задуманного желания нужно пролезть внутри этого короба.   
    - А ты тоже лазила через него? - лукаво улыбнувшись, вставил реплику Игорь. 
    - Да, тысячу раз, - и Евника заливисто рассмеялась, - как видишь, на здоровье не жалуюсь.   
    - А по поводу желаний?   
    - По поводу желаний? - Ника смущенно зарделась и попра¬вила ниспавший на лицо локон, - наверное, все впереди. 
    Некоторое время ехали молча, но Берестов первый нарушил тишину, прерываемую лишь монотонной работой двигателя и шелестом колес.
    - Ты мне сказала вначале о сестре-монахине. О том, что ей был открыт какой-то секрет. 
    - Да-а, - немного помедлив, ответила Евника, - сестра, в отличие от меня непутевой, еще застала старца в живых. Она подвизалась тогда в Пюхтице, в Эс¬тонии. А здесь, как по зову сердца, приехала сразу после Рождества. Было это в 1996 году, я училась тогда на первом курсе института. Узнала, что батюшка болен, сразу пошла к нему в больницу. Едва вошла в палату, а он ей с порога, хотя и был уже слепой: «Мать Афанасия, спасибо что приехала. Подойди, присядь, да возьми ручку и листок бумаги». Продиктовал только одно короткое предложение: «Спасение, и родовая святыня там, где петух пропоет трижды». И подпись рукой батюшки: «Павел-архимандрит».  За¬тем повелел запечатать и хранить у себя в келье. Сестра спросила: «Как долго хранить?» Он лишь ответил загадочно: «До времени». - «До какого времени?» - И опять то же самое: «Бог укажет». Через три дня после соборования и причастия батюшка умер. Меня, разумеется, забыли известить. Когда приехала на каникулы, то два дня, не переставая, ревела. 
    Евника вздохнула тяжело и, смахнув ладонью грусть, продолжила:
    - Лишь че¬тыре года назад смысл этой записи стал проясняться. Я жила тогда в Архангельске, и сестра вызвала меня телеграммой. При встрече объяснила, что ро¬вно через пять лет после своей кончины, в ночь на 13 января, старец явился ей в тонком сне, вместе со святителями Афанасием и Кириллом Александрийскими. О чем они говорили, сестра умолчала, единственно, что показала записку и отдала мне на хранение. Затем побывала у затворницы, находящейся в скиту и по возвращении объяснила иносказательно: «Устраивайся на другую работу. Город этот небольшой, на юге Архангельской земли, на севере Вологодчины. Будешь работать в большом доме в одиннадцать этажей, посредине его башня». Потом начались чудеса.
    - Так, значит, ты жила в Архангельске? - вновь перебил Берестов Евнику, - у Валентина Пикуля есть довольно подробные его описания: Соломбала, Чер¬ная курья, Талажский авиагородок, Малые Корелы, остров Мосеев...   
    - А-а, да-да, - радостно засмеялась Евника, - именно, так... Соломбала, Мосеев, вечно дымящий ЦБК... Едва вернулась от сестры из монастыря, как хозяйка квартиры говорит, что одна ее родственница переводится из очень престижного института в филиал дочернего учреждения, для работы за рубежом. И чтобы ускорить этот процесс, ей нужно найти достойную замену. Когда я приехала для переговоров с этой родственницей, то чуть не упала в обморок: едва вышла из такси, как увидела огромное здание в одиннадцать этажей, с башней посередине. Правда, эта сотрудница была из экспериментального сектора, поэтому год я проработала там. Потом сестра подсказала, как получить должность секретаря-делопроизводителя.      
    - Ты часто видишься с ней?   
    - Не так часто, как хотелось бы, раз или два в год... она мне много подсказыва¬ет и советует... но больше молится обо мне. По ее молитвам и по молитвам отца, со мной ничего плохого не происходит... мама, вот, правда, -  и лицо Евники стало грустным, - уже, год как...   
    - А у родителя как здоровье?
    - О-о, он у нас еще бодрый, - с гордостью произнесла Ника, - в этом году исполнилось семьдесят пять лет.   
    - Значит, ровесник Патриарха, - с пониманием дополнил Берестов.   
    - А он у нас и есть патриарх, - Евника неожиданно обиделась, - помнишь, что в Библии написано: «Иафетов, Ноев, Ламехов, Мафусалов, Енохов, Иаредов, Малелеилов, Каинанов, Еносов, Сифов, Адамов, Божий».   
    - Тогда сдаюсь. - Игорь весело рассмеялся и шутя приподнял над собой обе руки.
    Предрассветное небо уже стало наполняться сапфировой глубиной, а в смотро¬вом зеркале появился багряный край поднимающегося из-за горизонта солнца. Евника вытащила из магнитофона давно умолкнувшую кассету и переставила ее на другую сторону. Нажала на кнопку и из динамиков, после гитарного вступления, полился сильный голос известной русской певицы:

Станем пред Царицею Небесною
В скорби неутешные своей.
Радуйся Невесто Неневестная,
Радуйтесь молящиеся Ей…

    Здезды постепенно гасли в утренней сапфировой глубине, а заснеженные верхушки деревьев уже зарделись алыми лучами восходящего солнца. Прямая линия трассы уходила в нескончаемую даль. И как если бы над всем этим звучал написанный известным иеромонахом гимн Богородице:

Радуйся, нам радость подающая,
Верных благодатью осияй.
Никого еще к Тебе грядущего
Не отвергла Радосте Моя.

Радуйся Земле Обетование,
Слышишь, как народ к Тебе поет.
Радуйся, «Погибших Всех Взыскание».
Радуйся, Взыскание мое…

       *  *  *
    К монастырю подъехали ровно в полдень. Едва они вышли из машины, как Евника стала в восхищении оглядываться по сторонам. Игорь полюбовался ею со стороны, но затем взял за руку и повел к ажурной калитке в монастырской ограде.
    - Смотри, первый сюрприз, - произнес он, когда они подошли ближе. Вход в монастырь представлял собой живую изгородь, так как по обеим сторонам дорожки стояли в ряд молодые клены. Ветви кленов были покрыты пышным снежным покрывалом, отчего казалось, что это не деревья, а стражи в сказочном Берендеевом царстве. Евника осторожно, словно боясь нарушить царящую здесь тишину, отворила калитку и, войдя под живую сень, восхищенно ахнула.
    - Это еще не самое главное… смотри, - удовлетворенно произнес Берестов и кивком указал ей вглубь коридора. Ника остановилась, и на лице ее вновь появилось радостное изумление. Вдали стояла белая каменная церковь с голубым куполом и сверкающим на солнце крестом.
    - Видишь, Матерь Божия нас приветствует, - заговорщически прошептал Игорь и, достав из кармана фотоаппарат, сделал снимок, - это обитель во имя Покрова Богородицы.
    - А почему это место называется Тервеничи? - в тон ему зашептала Ника и восхищенно стрельнула глазами в сторону церквушки.
    - От финно-угорского – «терви», что значит – приветствие, - грустно улыбнулся Берестов, - вот Матерь Божия нас и приветствует. - И вздохнув, взял Нику за руку, чтобы повести ее сквозь заснеженный коридор.
    Когда вышли наружу, то Евника остановилась и в глазах ее, как если бы отразился весь слепящий голубой небосвод.
    - Правда, красиво? - спросил Игорь, довольный произведенным эффектом и тут же с видом опытного гида начал показывать рукой на монастырские строения.
    - Эти два больших здания, каменное и деревянное – келейные корпуса сестер, - Берестов сделал снимок и повернулся в другую сторону, - а это, на холме – часовня Святой Троицы.
    - Посмотри, - Ника схватила Игоря за руку, - на кельях иконы… раз, два, три… - она стала считать вслух, - шесть, только с одной стороны… все в рост человека.
    - У них своя иконописная мастерская, - пояснил Игорь, - стиль письма тоже свой… я называю его – тервеническим.
    Берестов сделал еще один снимок, и они направились вдоль белого Покровского храма по аккуратно вычищенной от снега дорожке. Евника покорно шла за Игорем. В ее распахнутых от изумления глазах отражался весь голубой небосвод и, казалось, она не шла, а парила, едва касаясь земли. Как во сне они проследовали мимо храма, и вдруг Берестов остановил Евнику.
    - Теперь смотри, самое главное! - Игорь со значением посмотрел Нике в глаза и показал в сторону простиравшегося внизу заснеженного озера. Евника шагнула вперед, но вдруг поскользнулась на обледенелой дорожке и, ахнув, схватилась руками за плечи Игоря. На мгновение воцарилась звенящая тишина, их взгляды встретились и, лицо Ники оказалось совсем близко к лицу Игоря. Кровь тяжелым толчком ударила в голову Берестова и время, как если бы остановилось.
    Неожиданно Евника то ли заплакала, то ли засмеялась: «Игорь, я сейчас умру, - и она изумленно покачала головой, - такого не бывает».
    Внизу, вокруг замерзшей озерной глади, рвались к небесам заснеженные стройные сосны. Направо к горизонту уходили бескрайние поля. На берегу озера стояла белая каменная часовня. А голубое небо казалось невероятно близким, как если бы оно начиналось сразу за опушкой леса.
    - Знаешь, какой здесь пейзаж ранним утренним летом? - оправившись от потрясения, спросил Берестов, - это когда в розовых лучах солнца над сапфировой чашей озера поднимается невесомая туманная мгла.
    - Нет, я правда, сейчас умру, - вновь тихо прошептала Евника и, приблизившись к краю склона, как птица распростерла руки.
    - Господи! Неужели, Ты это все создал?! - Она замерла на секунду, вытянувшись и подавшись вперед, как будто действительно собираясь взлететь.
    Игорь грустно улыбнулся и, отступив в сторону, сделал снимок часовни.
    - И меня, сфотографируй меня! - всполошилась Ника и, спустившись вниз на несколько шагов, опять распростерла руки.
    - Немного вправо, - посоветовал Берестов тоном профессионала, - вот так, теперь снимаю на фоне часовни, - он нажал кнопку, - и еще раз.
    - Бежим к озеру! - вдруг озорно прокричала Евника и пошла вниз, прямо по заснеженному склону. Игорь хотел было воспользоваться расположенной поодаль лестницей, но махнул рукой и, проваливаясь в рыхлый снег, побежал следом.
    Остановились только возле часовни. Евника подергала дверную ручку и, выравнивая сбившееся дыхание, произнесла с огорчением: «жалко, закрыто». 
    - Да, жалко, - подтвердил Игорь и тоже подергал за ручку, - хочешь, расскажу, как ее построили?
    Ника утвердительно кивнула. 
    - Тогда слушай, - со значением сказал Берестов и принялся с жаром рассказывать, - игумену Лукиану, который основал эту обитель, приснился сон, что на этом месте, на облаке стоит Матерь Божия, а в нескольких шагах от Нее из земли бьет источник. И в самом источнике лежит икона, по образу похожая на Касперовскую. Однажды во время поездки в Одессу, откуда он родом, увидел в одной мастерской недописанную Касперовскую икону. Образ этот лежал никому не нужный. Игумен попросил дописать его и привез в обитель. Покойный митрополит Санкт-Петербургский Иоанн (Снычев) присвоил ей имя Тервенической Божьей Матери. Но самое интересное было потом. Источник начали копать, но чтобы дойти до воды, пришлось зарыть шесть бетонных колец. Все страшно устали. Когда же, наконец, пошла вода, то на небе появилась радуга. Но не как обычно, дугой вверх, а дугой вниз, наподобие Покрова Божьей Матери.
    - Как просто творятся Божии чудеса, - задумчиво произнесла Евника, и вдруг, оживившись, быстро направилась к озеру. Выйдя на заснеженный лед, она озорно оглянулась на Игоря и, заливисто засмеявшись, побежала по его глади. Игорь, едва поспевая, бросился за ней. Но, достигнув середины озера, Ника остановилась и обернулась лицом к монастырю. Вдалеке, на высоком бере¬гу, он казался почти сказочным, едва не игрушечным.
    - Знаешь, обязательно приедем сюда летом, - едва отдышавшись, произнес Берестов, - я покатаю тебя на лодке, - и приобняв Нику за плечи, свободной рукой показал на окоем озера. 
    - Здесь есть лодка?   
    - Конечно.   
    - Хочу, летом... хочу сюда летом, - про¬стодушно рассмеялась Евника. 
    - Все, ловлю на слове, - шутливо парировал Бе¬рестов, - желание дамы закон.   
    Он хотел поцеловать ее в щеку, но Ника, словно не замечая ничего, легко выскользнула из объятий Берестова и, кружась, заскользила по льду. Игорь невольно залюбовался ее грациозным танцем, но вдруг Ника поскользнулась и, вскрикнув, растянулась во всю длину. Игорь беззвучно охнул и уже в следующий миг бегом устре¬мился к Евнике.
    - Ты не ушиблась? - выдохнул он, подбежав к Нике, и, наклонившись, заботливо протянул руку.    
    - Нет, - Евника виновато захлопала глазами и, опершись на ладонь Бересто¬ва, стала  подниматься со льда.
    Не отдавая себе отчета, Игорь вдруг подхватил Нику, и она, тихо ахнув, в следующее мгновение оказалась у него на руках. В широко распахнутых васильковых глазах Ники застыли удивление и вопрос, и в то же время ее пунцовые белозубые уста приоткрылись с помрачающей разум призывностью. Игорь с мольбой посмотрел на Евнику, но она лишь зарделась и смущенно потупила взгляд. 
    - Можно я донесу тебя до часовни? - севшим го¬лосом произнес Игорь и вновь с мольбой поглядел на Нику. Казалось, время навсегда остановилось; застыло, как лед под ногами, и Игорю сейчас бы¬ло лучше провалиться под этот лед, чем услышать отказ. Ему показалось, что еще секунда и се¬рдце разорвется от непереносимой муки. На счастье Игоря, милосердный Господь медлил и не посылал этой последней секунды. Но только вдруг тихим хрустальным серебром прозвучало спасительное: «Да…»   
    Берестов нес Евнику как во сне, и ему казалось, что он может нести ее вот так вечно. Если надо, то до Север¬ного полюса, или даже до Южного, сквозь бури и ураганы, по континентальным льдам Антарктики, начиная с паковых льдов холодного моря Уэдделла.
    Возле часовни Игорь осторожно опустил Нику на землю и, взявшись за руки, они молча поднялись по лестнице к монастырю.  Кругом стояло девственное, как «таинство будущего века», безмолвие и это безмолвие хотелось длить и длить  бесконечно. Но, неожиданно, разрушая царящую здесь тишину, со стороны трапезного храма раздался гулкий удар колокола. Плавающий звон волнами прокати¬лся по всей окрестности, и из келейных корпусов стали выходить монахини. Выстраиваясь гуськом, они направились в трапезную, Игорь и Ника последовали за ними.
    - Раньше здесь стояла деревянная церковь, - кивнул Берестов в сторону массивного трапезного храма, - но, наверное, она сгорела. И освящена была, зна¬ешь, в честь кого? 
    - Нет, - Ника лишь отрицательно помотала головой.   
    - В честь преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских, - и тут же пояснил, - память их пятнадцатого сентября… это день моего рождения.   
    Евника понимающе улыбнулась и произнесла вопрошающе утвердительно: «Видимо, не без их помощи, ты побывал здесь пять лет назад».   
    - И сейчас, видимо, тоже, - ответил Берестов с улыбкой и, дотронувшись до плеча Евники, указал на вышедшую из корпу¬са монахиню с крестом на груди, - игумения Лукиана, - вполголоса произнес Игорь и, сложив руки лодочкой, направился к ней навстречу.            
    - Здравствуйте, матушка. Благословите, - Берестов подошел к настоятельнице и протянул сложенные ладони.   
    - Бог благословит, - ответила она с простодушной улыбкой, на ходу перекрестив Игоря, - издалека приехали?    
    - Да, издалека. Я был здесь пять лет назад, когда вас посвящали во игуменьи, сейчас довелось снова приехать.   
    Настоятельница вновь улыбнулась, вспомнив те далекие дни и, указав рукой на входящих в трапезную сестер, произнесла: «Благословляю вас на воскресную трапезу».          
    Игорь хотел было возразить, что они еще ничего не сделали на благо обители, но мать игумения уже прошла вперед. Вслед за сестрами на крыльцо стали подниматься трудники и па¬ломники. Игорь и Евника присоединились к ним.
     Когда трапезная заполнилась и вошедшие разобрались по столам, все пропели молитвы: «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». - После чего игумения благословила трапезу. Сестра-чтец, также получив благословение, раскрыла лежащую на резном аналое книгу «Четьи-Минеи» и стала читать житие святителя Николая Мирликийского. Один из братьев, сидящий в центре стола для паломников поднялся и стал наливать в подаваемые ему тарелки благоухающую уху. Игорь подумал, что пахнет даже лучше, чем приготовленная на костре. На вто¬рое был отварной картофель, макароны; в располагавшихся вдоль стола боль¬ших тарелках стояли грибы, квашеная капуста, соленые огурцы, тертая морковь с сахаром, винегрет, свежие яблоки и моченые яблоки; из напитков чай и компот. 
    - Вкусно, необыкновенно, - с восхищением произнесла Евника, - как у отца Павла, что ни даст, все вкусно.   
    - Разумеется, - произнес Берестов в тон Нике, - ведь все с молитвой приготовлено.
    Ника согласно кивнула и добавила: «Мне это даже напоминает Ивана Шмелева, его повесть «Старый Валаам».
    После обеда попросили у игумении благословения набрать воды в часовне «Неупиваемая Чаша». Мать настоятельница преподала благословение, после чего добавила радушно: «А то остались бы еще денька на три».   
    - Увы, - Игорь с сожалением развел руками, - завтра с утра на работу... Бог даст, летом приедем.   
    - Что ж, приезжайте, - также радушно отозвалась игумения и направилась вместе с сестрами в келейный корпус.
    Было  искренне жаль расставаться с этой сказочной обителью и так же, как пять лет назад, когда сердце подсказывало Игорю, что он непременно вернется, так же и сейчас, несмотря на доводы ума, Берестов понимал, что это его последнее свидание с Тервеничами. Неожиданно вспомнилось есенинское: «Не жалею, не зову, не плачу...», «Вишневый сад» Чехова, и до нестерпимой боли вдруг зазвучали в душе, почти явственно, строчки известного стихотворения Юрия Левитанского: «Опавшими листьями пахнет в саду. Прощайте, я больше сюда не приду. Дымится бумага, чернеют листы. Сжигаю мосты... Сжигаю мосты...» 
    Когда вышли за калитку и Игорь сделал последний поклон, предательские слезы все же выступили у него на глазах. Ника заметила перемену в его состоянии и встревоженно спросила: «Что с тобой? Ничего не случилось?»    
    - Нет-нет, ничего, - поспешил успокоить ее Берестов и уже бодрым тоном произнес, - если хочешь, могу сесть за руль, а ты отдохни.   
    - Да я не устала, - слабо возразила Евника, но все-таки отдала ключи Игорю.
    До Лодейного Поля, районного центра, ехали молча, думая каждый о своем. И лишь когда вышли на главную трассу, Игорь прервал молчание, обращаясь какбы к невидимому собеседнику:
    - Было время, когда слава Тервеничей гремела; при Иване Грозном, это был большой уездный город, а теперь... - Берестов тяжело вздохнул и оборвал фразу на полуслове.  Евника не ответила ничего, она чувствовала, что Игорю хочется высказаться.
    - Как мы живем? - он горько вздохнул спустя время и сокрушенно покачал головой, - после поездок по святым местам, даже однодневных, это понимаешь особенно остро... становится стыдно за себя. 
    Берестов взглянул на Евнику, и в его глазах появилась неприкрытая боль. Несколько минут ушло на то, чтобы Игорь смог овладеть собой, лишь после этого его голос зазвучал  спокойно.
    - Помню, мама рассказывала мне много историй из грузинского эпоса, о подвигах героев, об истории Иверии, жития святых. Эти рассказы и истории впитывались мною, определяли мой внутренний мир, становились частью меня. Рассказы о героях эпосов, или жития святых - Георгия Победоносца, Шио Мгвинского, царя Луарсаба... все это становилось мной, - и Берестов грустно усмехнулся, - временами ко мне приходила неотмирная печаль, я находился в разладе с этой действительностью... понимаешь ли ты меня? - и Берестов с надеждой взглянул на Евнику. 
    - Да, понимаю, - согласно кивнув, подтвердила она. Игорь благодарно улыбнулся и вновь горько вздохнул: «Я  всегда мучительно думал, я пытался понять... но ответ пришел, когда я стал действительно верующим человеком. Тут даже обнаружились интересные совпадения, - и Берестов вновь, с немым вопросом взглянув на Евнику, продолжил, - помнишь, говорил тебе, что Антоний Киево-Печерский, в день которого родился, празднуется также 23 июля, на Ризоположение... Для меня это странно, ибо Риза Господня для Иверии та¬кая же святыня, как для России - Покров Богородицы. Кстати, в Грузии - Пок¬ров Божьей Матери и день Хитона Господня – Светицховели, празднуются в один день - 14 октября…»
    На минуту в салоне воцарилась полная тишина, так что оба явственно почувствовали чье-то незримое присутствие. Это было настолько осязаемо, что Игорь, знобко поежившись, украдкой оглянулся назад. Через заднее стекло был виден ехавший в отдалении большегрузный «Фрейдлайнер», освещаемый уже клонящимся к западу солнцем. Ощущение незримого присутствия ушло, но чувство, что им, по-прежнему внимают, осталось. Игорь проглотил подкатив¬ший к горлу комок и продолжил рассказ несколько севшим голосом: «Но странности на этом не кончаются, - и Берестов испытующе посмотрел на Евнику, - ибо отец мой родился на осеннего Георгия, день его колесования, а мама на равноапостольную Нину». 
    Игорь печально улыбнулся, и голос его надрывно зазвенел:
    - Иногда я чувствую себя чужим здесь, посторонним! Как если бы седая старина, это мой реальный мир, а современность, давно забытое прошлое. Когда герои далеких веков, мои сегодняшние друзья, а те, кто ныне… они в прошлом, их нет. И тогда я вопрошаю: «Господи, почему я не родился в двенадцатом веке? В это трудное, но светлое время. Господи, почему?!»
    Слезы блеснули на его глазах. Игорь помотал головой, в стремлении справиться с собой, но вскоре заговорил вновь, теперь уже ровно, почти без интонаций:
    - Я вспоминаю один из трагических периодов истории Англии, отец рассказывал мне о нем. Вторая половина одиннадцатого века – 1066-й год. И дело не в том, что англы тогда пали под натиском нормандского герцога, в результате чего одна династия сменила другую, а в том, что всякая битва в те времена начиналась с определенного, я бы сказал, поэтического ритуала.
    Вот смотри, как началась битва короля Гарольда со вторгшимся в его пределы конунгом Харальдом Жестоким. Первым выступил король англов. Он пропел недавно им сочиненную балладу и норвежские воины почтительно выслушали песнь короля. Затем запел конунг Норвегии. Он никогда не сочинял песен заранее, но оглашал то, что приносила ему муза вдохновения. История донесла до нас этот гимн:

Кто воин в душе
тот ищет упоенья,
в любви и битвах,
на корабле морском.
Не тишины, а бури ищет он.
Пусть враг не ждет коленопреклоненья!

    Лишь после этого полки сошлись в кровавой сече. А вскоре, после этой битвы, закончившейся победой англов, на берег Туманного Альбиона ступило войско нормандского герцога Вильгельма.
    Сражение началось с того, что нормадский витязь поскакал к стану противника, высоко подняв копье над своей головой. Он пел песнь о бесстрашном Роланде, воинственно подбрасывая копье вверх и ловя его на лету. Дерзкий воин мчался навстречу несметным полчищам, но никто из войска англов не смел силою оружия прекратить это пение. Подобное приравнивалось к величайшему кощунству. И лишь когда пение прекратилось, англы обнажили мечи.
    Витязи древности в бою слагали песни. Не случайно считают, что «Слово о полку Игореве» написал сам князь Игорь. Подобная же традиция была и на Востоке. Японские самураи шли в бой воспевая гимны. Ибо считалось, что плох тот самурай, который не может сочинять «танка» во время битвы. Плох тот самурай, который сражается без песни на устах.   
    Это было время, когда принципы рыцарского благородства почитались выше жизни. Когда все существовало в чистом виде и без полутонов: друг это друг, враг - это враг, верность - это верность, а предательство - это предательство. Вот о чем моя боль, вот о чем я тоскую.
    Берестов горько вздохнул, и на лице его отобразилась мука: «Возможно, это ропот! Но тогда почему мы живем в то время, когда грани между этими понятиями стерты?.. Почему?!» 
    Некоторе время ехали молча. Ника осторожно спросила Игоря: «не поставить ли в магнитофон кассету», но Берестов покачал головой и минутой позже произнес со светлой улыбкой: «Хочешь, спою, что-нибудь свое? На стихи Сергея Бехтеева?..» 
    Ника согласно кивнула, и Берестов, настроившись внутренне, тихо запел:

Царица неба и земли,
Скорбящим упованье.
Молитве грешников внемли,
В Тебе надежда и спасенье.

Погрязли мы во зле греха.
Блуждаем мы во тьме порока.
О, наша Родина, о – к ней
Склони всевидящее око…

    - Бехтеев, из числа последних рыцарей, сохранивших веру и верность, - пояснил Берестов и сильным баритоном запел второй куплет:

Святая Русь, твой светлый дом
Почти что погибает.
К Тебе Заступнице зовем,
Иной никто из нас не знает.

О, не оставь своих детей
Скорбящих Упованье.
Не отврати Своих очей,
Не отврати Своих очей…
От нашей скорби и страданья.

    Игорь кивнул Евнике, предлагая пропеть куплет вместе, но она тихо возразила, - можно, стихи отца Павла, на тот же размер? - Берестов одобрительно улыбнулся и Ника запела чистым, как серебро, грудным сопрано:

Не бойся терния креста,
Не говори: темна дорога!
Поверь, что крестный путь Христа –
Награда высшая у Бога.

Сгибаясь низко под крестом,
Не омрачай души сомненьем,
Но горячо молись о том,
Чтоб крест твой был тебе спасеньем.

    Теперь Ника уже сама с улыбкой кивнула Игорю, и как если бы над всем окоемом полилось, широко и свободно: напряженный баритон, достигающий небес металлом боевого горна, и льющееся из глубины души, как чистый ручей, тихое серебряное сопрано:

Святая Русь, твой светлый дом
Почти что погибает.
К Тебе Заступнице зовем,
Иной никто из нас не знает.

О, не оставь своих детей
Скорбящих Упованье.
Не отврати Своих очей,
Не отврати Своих очей…
От нашей скорби и страданья.

       *  *  * 
    Укрепленные на панели магнитные электронные часы показывали три часа по полудне, но солнце вело себя в полном согласии с поговоркой: «День в декабре, на севере, закачивается, не успев начаться». Некоторые автомобилисты уже включили фары на своих машинах, и свет этот неприятно действовал на глаза. Берестов поймал себя на мысли, что больше не может бороться с дремотой, и ему надо хотя бы четверть часа отдохнуть. Евника уже давно тихо спала, приклонив голову на спинку сиденья. Игорь тоже включил фары и стал всматриваться вперед, чтобы выбрать подходящее место на обочине. На скорости проскочили дорожное кафе и станцию техобслуживания. Впереди стоял указатель поворота. И вдруг Берестов нажал на тормоз. Евника просну¬лась от толчка и испуганно посмотрела на Игоря. 
    - Прости, хочу кое-что показать, - с извинением произнес Берестов и, сдав назад, остановил машину. Откинувшись на кресло, он жестом указал на стоящую поодаль скульптурную композицию.
    - Два оленя, - недоуменно произнесла Евника.            
    - Именно два оленя, - радостно подтвердил Берестов, - это значит, что в тридцати километрах отсюда находится Никольский скит, настоятелем которого является схиигумен Кассиан. - и, заметив непонимание в глазах Евники, пояснил, - схиигумен Кассиан известный старец, мне о нем много рассказывали.    
    - Да, я тоже что-то слышала, - подтвердила Евника. 
    - Сегодня там был престольный праздник, - вновь пояснил Берестов, - потому что скит освящен во имя святителя Николая. 
     На повороте, по идущей из леса дороге выехал большой пассажирский автобус и, мигнув огнями, плавно вырулил на встречную полосу. Набирая скорость, автобус про¬шел мимо, но Берестов успел заметить, что на лобовом стекле укреплены ико¬ны Божьей Матери и святителя Николая. Игорь вопросительно посмотрел на Евнику. Наконец, она понимающе улыбнулась и, тряхнув золотыми локонами, задорно произ¬несла: «Ты за рулем, тебе и карты в руки!» 
    Игорь благодарно кивнул и, вырулив к указателю, с названием: «дер. Никольская», на полной скорости на¬правился к черному, в лучах догорающего солнца, лесу.
    До скита доехали довольно быстро. Находился он на окраине деревни, имеющей одну единственную улицу. За высоким дощатым забором виднелась пятиглавая церковь, с тускло горящими в свете заходящего солнца крестами. Игорь припарковал машину у ворот, вышел из салона и, обойдя автомобиль, пре¬дупредительно открыл Евнике дверь.      
    - Пойдем к старцу, возьмем благословение.   
    По лицу Евники пробежала тень, и вдруг она упрямо поджала губы.   
    - Знаешь, - произнесла она после некоторого раздумья, - иди один... а то он мне скажет что-нибудь.    
    - Что он может сказать? - Игорь недоумевающе рассмеялся, - старцы все равно каждого видят насквозь... что тут такого.    
    - Как те¬бе объяснить?.. Я ведь не об этом, - замялась Ника, - была у одного старца, он заставил каяться в грехах, о которых даже и помыслить не могла. Другой не допустил до причастия, под предлогом утаивания грехов и неискренности на исповеди. Не везет мне со старцами. Отца Павла все равно никто не заменит.    
    - Что ж, пойду один, - с едва сдерживаемой досадой ответил Берестов и, прик¬рыв дверь, направился к скитским воротам.
    У крыльца белой каменной церкви стояли два легковых автомобиля, и Берестов, отметив, что у старца еще есть посетители, перекрестился и вошел в храм. У каменной печи, в левом приделе, окружив маленького сухощавого священника, стояли несколько человек паломников.   
    - Благословите, батюшка, на обратный путь, - сказал один из них и, приклонив голову, сложил руки лодочкой. 
    Священник благословил сначала мужчин, потом женщин. С одной из них был отрок, лет двенадцати. Благословляя его, он ласково положил руку на голову и спро¬сил с нарочитой строгостью: «В компьютерные игры не играешь, Андрей?»   
    - Нет, не играю, - обиженно отозвался отрок. Мама тоже посчитала своим долгом вступиться за сына, - У нас, батюшка, и компьютера в доме нет.   
    - Что ж, тогда и хорошо, - с особой теплотой произнес священник и, перекрестив чело мальчика, обратился уже ко всем. - Компьютер – это игрушка вражия. Придумали ее с одной целью, чтобы отвлечь человека от пути спасения. Один Почаевский старец говорил братии, что враг стал очень хитрым. Если раньше он требовал поклонения истуканам из камня, дерева и драгоценных металлов, то теперь истуканы приобрели иное свойство, они стали электронными. И многие ли из нас не поклоняются им? Увы, немногие. Каждый день после работы народ крещеный спешит домой, чтобы воздать должное домашним кумирам, услышать от них «благовестие», получить наставление и таким образом, это уже превращается в определенный ритуал. Молю вас, дети мои, не поклоняйтесь этим идолам. А началось все с попытки заменить Божественную литургию. Театр, кино, художественная литература – все, образ мечтания и школа страстей.   
    - Батюшка, но бывают ведь и хорошие фильмы, хорошие книги, - возразила священнику другая женщина, - я сама являюсь учителем литературы.   
    - Да, конечно, бывают, - тут же согласился с ней священник, - но, это потому, что Бог вклады¬вает Свои мысли писателям, поэтам и режиссерам. Поэтому бывают хорошие книги и фильмы. Но в целом, это как образ мечтаний. А за мечтаниями, как святой Игнатий Брянчанинов учит, идут прилоги... как думаете, от кого? Да, правильно, от современного домового – телевизора… 
    При этих словах все невольно заулыбались.
    - Вот-вот, - батюшка тоже заулыбался, - от этого друга семьи исходят главные вражьи прилоги. О том уж своим близким, при случае, передайте. А дальше, что святой Игнатий по этому поводу говорит? - и старец оглядел всех с деланной строгостью, - да, верно, начинается пленение. Появляется компьютер в доме, и без него уже никак не можем; то в интернет заглянуть, то на сайт какой-нибудь, - тут уж невольно заулыбался стоящий у двери Берестов, - то электронной почтой воспользоваться, то работу на дому сделать… а, уж о безналичных расчетах и вовсе молчу. Без компьютера никуда, полный плен и капитуляция… а для маленьких детей, - и лицо старца посуровело, - придумали свое пленение и сочетание с этой опасной игрушкой. Для них придумали компьютерные игры. Всякий, кто в эти игры играет, многие мне жаловались, родителям непокорны становятся… упрямство, капризы, гордость и своеволие. Ты уж, Андрюша, своим друзьям передай, - вновь обратился он к отроку, - ни к чему хорошему эти игры не приведут… И готовят нам создатели этих игрушек, этих домашних кумиров, напрямую – грех и богоотступничество.
    Лица присутствующих также разом посуровели. Старец умолк на мгновение, и тишина в храме приобрела едва ли не физическую осязаемость.
    - Да-да, - с волнением произнес священник, - печать на правую руку и чело… вот такой печальный конец будет у этих игр.
    - Да, батюшка… увы, так, - сокрушенно отозвались все присутствующие, - помолитесь о нас.
    - Помолился и еще помолюсь… и вы за меня молитесь, - уже бодро произнес священник и, сложив персты имяславно, перекрестил стоящих, - ну, с Богом, родные мои. Ангела вам хранителя.
    При этих словах паломники поклонились старцу, после чего направились к выходу. Отпустив гостей, священник обратился к двум оставшимся: «вы, Сергий и Леонид, у нас до Рождества?»
    - Да, батюшка, благословите… хотим потрудиться во славу Божью, поговеть, - радостно отозвались оба.
    - Божье вам благословение, - перекрестил он обоих и, напутствуя, посоветовал прямо сейчас идти к гостинику.
    Лишь когда паломники удалились, Игорь решился подойти к отцу Кассиану. Но он уже сам направился к нему и, взглянув на Игоря лучистыми глазами, спросил с улыбкой: «Издалека приехали к нам?» - Не успел Берестов что-либо ответить, как старец остановился и размашисто благословил его. Игорь едва успел сложить ладони лодочкой и приложиться к маленькой сухой ручке схиигумена.
    - Да, батюшка, издалека, - ответил, наконец, Берестов и стал сбивчиво рассказывать историю их поездки в Свято-Тервенический монастырь.
    - Вот как, в Тервеничах были, значит? - переспросил его отец Кассиан, - хорошее место… бывать не приходилось, но хорошее место, мне рассказывали. И сестры там хорошие. Дай Бог им в благочестии всегда подвизаться.
    - Вы простите, батюшка, - стал оправдываться Берестов, - вот, при-ехал и даже не знаю, о чем спросить. Неожиданно все получилось.
    - Что ж, хорошо, - с задумчивым видом произнес схиигумен, и вдруг, взглянув на Игоря смеющимся лучистым взглядом, спросил как бы невзначай, - а Евникия, - он назвал ее полным церковным именем, - что ж, не захотела зайти?
    Игорь поперхнулся от удивления и стал спешно соображать, чтобы сказать в ответ, но старец Кассиан уже начал оправдывать Евнику: «Бывают, конечно, старцы… бывают младостарцы, бывают и лжестарцы, а бывает, и мы чего-то не понимаем, понапрасну обижаемся».
    - Может, мне позвать ее? - воодушевился Берестов и сделал было шаг к выходу, но старец остановил его: «Не надо. Я ей все равно ничего не скажу». - Отец Кассиан со вздохом махнул рукой и в следующую минуту уже обратился к закрывающей свечную лавку монахине: «Мать Амфилохия, помоги молодому человеку выбрать иконку».
    - Какую, батюшка?
    Ста¬рец задумался на миг, но потом сам направился к свечному ящику и, открыв рундук, стал просматривать иконки. Наконец, выбрал небольшой образок, вели¬чиной с ладонь, -  благоверные князья Петр и Феврония, - и, вернувшись к Берестову, отдал ему иконку, - это тебе и Евникии.   
    Вдруг старец замолчал, как бы ушел в себя, и Берестову показалось, что он на вершок оторвался от пола, но в следующую минуту отец Кассиан взял Игоря за руку и тихо произнес, словно о давно решенном деле: «А в следующий раз приедешь, побеседуем обо всем не спеша».         
    - Обязательно, батюшка, приеду! - радостно отозвался Берестов, но старец с улыбкой остановил его. - Не тако, чадо, не тако: «Аще Бог благословит и живы будем», а иначе враг воспрепятствует, захочешь, да не приедешь.   
    - Благословите, батюшка, приехать!            
    - Бог бла¬гословит, - и отец Кассиан, осенив Игоря широким крестом, другой рукой потрепал его по плечу, - ну, чадо, ступай... Евникия, уж поди, заждалась.
    Берестов почти бегом вернулся к машине и передал Евнике, уже сидевшей на месте водителя, иконку князей Петра и Февронии. 
    - Это тебе от старца. Представляешь, я еще и рта не успел открыть, а он: «Евникия, что не захотела зайти?»    
    - Правда? - на лице Евники отразилось одновременно изумление и вопрос и, приняв иконку, она с некоторой растерянностью спря¬тала ее в сумочку. 
    - Говорю тебе, это настоящий старец, - стал возбу¬жденно объяснять Берестов, - благословил еще раз к нему приехать. - Игорь хотел еще что-то сказать, но вдруг в кармане заиграла мелодия арии Тореадора. Вытащив из куртки мобильный, он нажал на кнопку приема и поднес  его ближе к уху.
    - Да, Берестов на связи, - произнес Игорь обеспокоенно.
    После недолгой паузы в эфире раздался знакомый баритон преуспевающего начальника: «Игорь Александрович, добрый вечер, это директор института, Карев-Терри!..»   
    - Да, слушаю, - глухо отозвался Берестов и, взглянув на Евнику, слегка поморщился.               
    - Полагаю, вы уже заканчиваете свой вояж, - в голосе директора прозвучали вызов и угроза, - но на будущее хочу предупредить. Чтобы я вас больше с Евникой Константиновной не видел!   
    Берестов хотел было ответить Кареву в том же духе, но почему-то выдержал паузу. 
    - Имейте в виду, - продолжал распаляться Карев, - у меня есть достаточно методов воздействия, чтобы стереть вас в порошок!..   
    Игорь усмехнулся и взглядом показал Евнике на грохочущий от гневной тирады телефон. Дождавшись, когда угрозы на другом конце прекратятся, Берестов придал лицу комичное выражение и произнес с подобострастной сдержанностью: «Благодарю вас, Павел Петрович, за своевременно предоставленную информацию. Обещаю принять к сведению все, о чем вы сейчас сказали». -  и, нажав кнопку отбоя, бросил  мобильник в карман куртки.
    - Странно, откуда он узнал о нашей сегодняшней поездке? - спросил сам себя Берестов и постучал кулаком по наружной стороне спинки сиденья, - может быть, поставил где-то радиомаяк?   
    - Думаю, все гораздо проще, - Евника завела машину и направила ее на первой скорости по безлюдной деревенской улице, - Карев следит за каждым моим шагом и скорее всего, просто снял распечатку нашего разговора, через интернет.               
    - Действительно, как я сразу не подумал, - Игорь хлопнул себя ладонью по лбу, - мы же вчера беседовали об этом, а потом - мобильник, это же идеальный радиомаяк, даже в отключенном состоянии. - Игорь грустно усмехнулся и покачал головой, - отец Кассиан прочитал сейчас небольшую проповедь об этих игрушках цивилизации. Ибо придуманы они вовсе не для нашего блага, а скорее, наоборот. Приеду в город, выкину телефон в первую же урну.   
    - Зачем так долго ждать? - Евника уже выехала за околицу и стала выруливать на проселочную дорогу, - это вполне можно сделать сейчас. - Она достала из сумочки свой мобильник и передала его Игорю. 
    - В самом деле? - удивленный столь быстрым разрешением ситуации, переспросил Берестов. 
    - Конечно, - твердым тоном ответила Евника, - зачем между нами постоянно будет кто-то третий!    
    - Тогда глуши мотор! - уже решительно произнес Игорь ,и едва Ника остановилась на обочине, вышел и с силой запустил свой мобильник в сторону леса. 
    - Гуд бай, Америка-а-а! - прокричал он, сложив ладони рупором. Где-то вдали многократно отозвалось эхо, и едва оно перестало звучать, как  Берестов швырнул следом  телефон Евники.
    - А теперь давай вместе! - обернулся Игорь к Нике, и они что есть сил закричали вдвоем: «Гуд бай, Америка-а-а!..»
    - А, теперь, еще раз!... - и, взяв руку Евники в свою, подняв ее с воодушевлением вверх, запел припев из одноименной песни Вячеслава Бутусова:

Гуд бай, Америка, о-о
Где не был никогда.
Прощай навсегда.
Возьми банджо, сыграй
мне на прощанье.
Гуд бай, Америка, о-о…

    Игорь и Ника, дурачась и смеясь, как дети, забыв обо всем, с отважной  силой молодости, пели на окраине леса гимн молодежи начала девяностых годов:

Гуд бай, Америка, о-о…

    Прокатилось эхом где-то далеко над тайгой, и Берестов, кивнув Нике, хотел уже было повторить припев песни, но вдруг, из-за горизонта вверх пошла яркая звезда, оставляя за собой вертикальный светящийся след. 
    - Что это? - пораженный видением, спросил Игорь. 
    - Запуск ракеты в Плесецке, - выравнивая дыхание, сбивчиво ответила Евника, - видимо, спутник связи выводят на орбиту.    
    - Здорово, - только и смог произнести Берестов, - пять лет назад сам работал в космическом ведомстве, но запусков ракет никогда не видел. - Игоря вдруг охватило необыкновенное воодушевление, и он, взяв в свои ладони руку Евники, доверительно произнес: «Вот, послушай…Георгий Шенгели, наш современник… незаслуженно забытый поэт». - И собравшись внутренне, стал декламировать глухим таинственным голосом: «Георгий Шенгели. – «У окна»:

Ночь. Два часа. Напротив – черный дом,
На фоне выцветающего неба.
Погашен газ, и улица каньоном
Прорезана у самого окна.

Я вынимаю из футляра «цейс»,
И навожу на ветер предрассветный,
И он с прохладой мне приносит дрожь:
Спиртовую голубизну капеллы…

Мне дико в этой крохотной пещерке,
Где в потолок уперлись переплеты.
Мне дико здесь, за письменным столом
Усеянным опавшими годами.

Холодный луч летел сто тысяч лет,
Пока разбился о мою ретину –
А кто увидит и каким увидит
Тот, что сейчас рванулся от звезды?

Мне дико здесь, среди утесов книжных,
На берегу кирпичного каньона,
Когда ко мне летят тысячелетья,
Когда я сам с планетою лечу…

    Неожиданно Игорь замолчал. У него вновь появилось чувство, что
он смог бы сейчас подхватить Евнику и понести ее в ночь, по невидимым ступеням,  навстречу звездам. Или, если надо, через непроходимую чащу тайги, к самому Северному полюсу, или даже к Южному, начиная с паковых льдов холодного моря Уэдделла. 
    - Поедем, - тихо произнесла Евника и с кроткой  мольбой посмотрела на Игоря. Казалось, глаза Ники лучились, отражая свет  огромных северных звезд. Игорь смущенно улыбнулся и также тихо ответил: «Да, поедем».


    ГЛАВА  10: «Унесенные ветром»

    Остановившись у здания С-образной планировки, по ветрозащитному проекту, Ника заглушила мотор и буднично произнесла: «Ну, вот мы и дома. - Помолчав немного,  добавила уже со строгостью, - пока не накормлю ужином, не отпущу». - Игорю ничего не оставалось, как только развести руками и отдать себя на милость хозяйки.
    В большой, отремонтированной под евро-стиль, однокомнатной квартире заметно сказывались несоответствия внутренней отделки с жившими в ней обитателями. Уже в прихожей возникал явный диссонанс из-за резного шкафа и оленьих рогов за вешалкой.  Игорь оглянулся и увидел над входной дверью небольшой кипарисовый крест. 
    - Вот, здесь я и живу, - устало произнесла Евника и, повесив шубу на вешалку, вошла в комнату. Здесь несоответствие было еще более подчеркнутым. Современная стенка никак не гармонировала с антикварным дубовым резным столом и таким же антикварным кожаным креслом. На стене висел морской пейзаж, копия картины Айвазовского. На восточной стене, на полке стояли иконы Спасителя, Божьей Матери, несколько образков святых угодников. На книжном шкафу, в рамке стояла большая фотография седого старца монаха.
    - Это кто? - непроизвольно спросил Берестов.   
    - Отец Павел (Груздев), - не без удивления откликнулась Евника. 
    - Прости, - Игорь с извинением коснулся  ее руки, - мог бы догадаться сам.
    Рядом со стенкой, расположенной у внутренней перегородки, в самом углу находилось пианино с резными крышками, по всей видимости, тоже антикварное. 
    - Ты владеешь инструментом? - приблизившись к пианино, спросил Игорь. Ника лишь отрицательно покачала головой. 
    - Нет, это от прежних хозяев. Они живут в Архангельске, а мне сдают квартиру за умеренную плату.    
    Пианино действительно было антикварным, на нем даже сохранились следы крепежа подсвечников, по обеим сторонам от пюпитра. Игорь улыбнулся и, открыв крышку, взял несколько аккордов. 
    - Ты прости меня, - извинительно произнесла Евника, - побудь пока один, я что-нибудь приготовлю, - и, упорхнув на кухню, занялась приготовлением ужина.
    Оставшись один, Игорь сел за фортепиано и без всякой цели, перебирая аккорды, стал размышлять, что после паломничества по святым местам его взаимоотношения с Евникой стали на удивление простыми, как если бы они знали друг друга уже много лет. И сейчас, после долгих скитаний, он вернулся в свой собственный дом. И, несмотря на то, что Игорь был в этом доме впервые, он душою чувствовал, этот дом теперь его. Через полчаса Ника появилась в дверях, в фартуке, в старых плюшевых шлепанцах, совсем домашняя, и пригласила Игоря к столу.
    За ужином Игорь решил задать Евнике вопрос, который в течение последних дней уже неоднократно появлялся у него в голове.
    - Знаешь, Ника, ты не обидишься, если спрошу тебя кое о чем? - произнес Берестов как можно более беспечно. Евника с интересом взглянула на Игоря и, добавив в его опустевшую тарелку салат и картофель, ответила буднично, но с особой значимостью, - нет, не обижусь. - Берестову  вдруг стало стыдно от своего чрезмерного любопытства, но вопрос был задан, и его необходимо было озвучить. - Помнишь, у меня в гостях ты показала суперкласс по единоборству. У тебя такой уровень, и это говорю как профессионал, что Синтия Ротрок перед тобой просто девчонка.    
    Евника с улыбкой посмотрела на Берестова и ответила вновь буднично, но с  той же едва уловимой значимостью: «Я думаю, у нас назрел очень глубокий и серьезный  разговор, но… давай перенесем его на завтра. А на твой вопрос отвечу с легкостью. Нет, я не проходила обучение у китайских шифу  или у японских сенсеев. И никакого особого посвящения тоже не получала. Всему этому научил меня отец».   
    Евника произнесла это настолько простодушно, что у Берестова даже застрял кусок в горле. Ника тут же вскочила и стала стучать Игоря по спине.
    - Ох, прости, - благодарно произнес Берестов и, откашлявшись,  принял из рук Евники стакан с водой,  - это мне за то, что принял худые мысли о тебе.      
    - Ну, ничего, - Ника по-сестрински  погладила Берестова по голове и, отойдя к плите, поставила чайник на огонь.
    - Пока чай кипит, немного расскажу еще о себе, - в ее голосе вновь появилась особая значимость, взгляд устремился куда-то вдаль, и на губах застыла неопределенная улыбка. - Как я уже упоминала, наша семья принадлежит к сословию мелкопоместных дворян. Прадед в Первую мировую войну или, как тогда называли – Вторую Отечественную, воевал в чине  младшего офицера, но кадровым военным не был. После Октябрьского переворота вернулся к семье и, чтобы удалиться от потрясений времени, переехал в свое единственное имение близ Мологи. Крестьяне к прадеду хорошо относились и. даже после экспроприации  земли продолжали называть барином. А затем, осенью   восемнадцатого года, произошел тот обыск, когда сожгли иконы, духовные   книги, а самого прадеда увели неизвестно куда.
    Скорбная тень пробежала по лицу Евники, и на минуту она умолкла. Но затем, тряхнув головой, как бы отгоняя  нахлынувшие воспоминания, уже спокойно продолжила рассказ. 
    - Дедушке тоже пришлось хлебнуть горя через край. Дважды побывал в ссылках, а в сорок первом, несмотря  на то, что был обременен многодетной семьей, пошел по призыву на фронт. От первого до последнего дня участвовал в обороне Ленинграда, потом дошел до Берлина. Так что военные премудрости знал не  понаслышке. Вот, например… - Ника скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на Берестова, - как узнать, что снаряд летит в твою сторону? - Игорь лишь удивленно повел бровями. - Это как будто трава шуршит под косой, ласковый такой звук, но это звук смерти, - и тут же, не давая Берестову опомниться, продолжила, - а мина на тебя падает?   
    - Это когда, - Берестов лишь прожестикулировал перед руками и… согласно кивнул головой. 
    - Правильно, - Евника приблизилась на шаг к Игорю, приклонившись слегка в его сторону, - при этом бывает характерный вой… значит, быстро в воронку прыгай, осколки низко полетят. Так же и пулемет строчит. Если фонтанчики земли к тебе приближаются, значит, это по твою душу. Прячься за первый бугорок…
    - Все, сдаюсь, капитулирую без условий и контрибуций, - рассмеялся Берестов и шутливо поднял руки вверх. 
    - Нет уж, слушай теперь до конца, - Ника гордо тряхнула головой, но тут же смягчилась, - ладно, так и быть, помилую. Скажу лишь, что отец служил в частях особого назначения, это наподобие «диких гусей» в Соединенных  Штатах, но на пару порядков выше. А потом, еще оставался на сверхсрочную. Чему их только не учили. - Ника вновь вернулась к плите, чтобы проследить за чайником. - Например, как проникнуть в штаб флота, вскрыть опечатанный сейф, забрать документы, да так, чтобы этого никто не заметил. Или как угнать подводную лодку, совершить  погружение на глубину и прибыть в указанную точку. Морское десантирование производили за сто метров от берега, с полным боезапасом. А это, как минимум, двадцать лишних килограммов  веса.    
    - Кла-а-с-с, - только и смог произнести Берестов и восхищенно покачал головой.    
    - А уж о боевых искусствах скажу одно… отец вернулся мастером спорта по боевому самбо и с черным  поясом по джиу-джитсу. А потом, - Евника испытующе посмотрела Игоря, - знаешь, что такое - Казачий Спас? - Игорь лишь неопределенно кивнул. - Казачий Спас, это не только умение воевать, гораздо важнее – это образ жизни, это умение жить в гармонии с собой, природой и Божьими установлениями на земле.
    Подчеркивая значение сказанного, Ника выдержала паузу и затем вновь перешла на обыденный тон.
   - Казачьему Спасу отца начал учить его сослуживец, потомок Донских казаков. Все его предки были характерниками, - и, отвечая на вопросительный взгляд Игоря, пояснила, - характерники, это особая каста казаков. Непобедимые воины, о которых слагали легенды. Их не брали ни сабля, ни пуля, ни штык. Этому надо было учиться с детства. Потом после службы отец не раз гостил у своего друга. Друг познакомил его с настоящими мастерами боевого искусства, со стариками, прошедшими не одну войну. Они очень многому отца научили. Даже говорили порой: «Жаль, что не от младых ногтей эта наука к тебе пришла. Коли из детства постигал бы ее, превзошел бы и нас».
    Вернулся отец домой в конце пятидесятых, уже когда первый спутник в космос полетел. С мамой  познакомился в Воскресенском  соборе Тутаева. Увидел и сразу понял, это судьба. Отец очень хотел, чтобы были сыновья, но Бог послал семь дочек. Тем более, что из троих братьев он один остался в живых; старший погиб на войне, а второй умер еще в детстве.
    На плите со свистом запрыгал чайник, и, сняв его с огня, Ника залила кипяток в приготовленный заварник. 
    - Помню, мне было лет восемь или девять, - Евника пододвинула чашки и положила в них сахар и лимон, - дедушка тогда еще  жив был. Позвал он как-то к себе меня и папу,   усадил нас по обе стороны. Мне руку на голову положил, а отцу на плечо и говорит так  проникновенно, но при этом твердо: «Послушай, сыне, тебе еще жить долго, а мне  помирать пора. Но детей у тебя больше не будет, и сыновей тоже не будет, а потому все передай ей». - Потом посмотрел очень внимательно мне в глаза, я до сих пор помню этот взгляд, и говорит, как если бы отцу, но при этом и для меня тоже: «время близко…  помни клятву нашего рода… должно противостоять злу не только постом и молитвой». 
    - Отец некоторое время пребывал в недоумении. Вскоре узнали: у отца Павла, в Верхне-Никульском, сень в алтаре обвалилась. Было это в восемьдесят седьмом году. Казалось бы, горе такое, а батюшка встречает нас не в пример радостный. Сажает нас в доме по обе стороны, и тоже одну руку мне на голову положил, а папе на плечо. И так внятно, со властью говорит: «Что отец сказал, то и делай! - трижды,  - что отец сказал,  то и делай!» -   А потом маме – она всю дорогу охала: «Как же так, вся сень обвалилась?» - «Ты, Варвара, не переживай. Ну, нисколечко не жалко». - Почему он так сказал? Странно как-то. Ведь всю зиму сам по крыше лазил, новой жестью перекрывал. - И Ника недоуменно пожала плечами. - А вскоре после нашей поездки дедушка умер, и для меня началась спартанская жизнь. - Ника тихо засмеялась и покачала головой. - Мама иной раз роптала: «Отец, пожалей ребенка»! - А он сурово: «Мать, так надо, занимайся своим делом!»
    Спохватившись, Ника взяла заварник и стала разливать чай по чашкам. 
    - Это после института я стала походить на светскую львицу, да и то не сразу, а тогда… Впрочем, занятий не оставляла и не оставляю. В институте к лыжному спорту добавила биатлон. Пробовала себя и в конном спорте, и в прыжках с парашютом. В школах восточных единоборств никто не мог понять, какой у меня стиль; в конце концов остановилась на вин-чун. Но для меня это все равно было слишком тесно. А выдавать секреты Казачьего Спаса мне отец запретил.
    Ника присела за стол и, опершись подбородком на ладонь, замолчала, вспоминая недавнее прошлое.
    После чаепития Ника составила посуду в мойку и, спохватившись, произнесла виновато: «Ой, ведь мне еще надо отвезти тебя». - Но произнесла как-то неуверенно, и Берестов заметил, что внутренне она смутилась.
    Игорь посмотрел на свои ручные часы и, пожав плечами, произнес с видом полного безразличия: «Время только половина десятого».
    - Правда, - обрадовано отозвалась Евника и нарочито громко стала составлять посуду в раковину. Видя ее смущение, Берестов поднялся и направился в комнату.   
    - Если хочешь, могу сыграть что-нибудь на фортепиано. «Лунную сонату» не обещаю, но … -  Евника благодарно кивнула Игорю и, сняв фартук, направилась следом.
    - Что тебе сыграть? - спросил Берестов, усаживаясь за пианино, - хотя, честно признаться, как говорил о том  Антон Рубинштейн: «Если я не играю один день, то это замечаю я сам. Если не играю два, это замечают другие. Если не играю три дня, это замечают все».    
    - Но ты ведь играл совсем недавно, - возразила Евника.
    - Когда же? - искренне удивился Берестов.
    - Полчаса назад. 
    - Что же, если так, - Игорь лукаво улыбнулся и, откинув голову, придал лицу вдохновенный вид, - тогда, пожалуйста: соната Шумана. - И он бурным арпеджио прошелся по всей клавиатуре. 
    - Верю-верю, - с улыбкой остановила его Ника, - а вот русскую народную попробуй проаккомпанировать, - и она тихо протяжно запела: «Далеко-далеко степь за Волгу ушла-а-а. В той степи глубокой вольна-воля  жила-а-а…». Или нет, лучше другую, -   передумала Евника, - там такая мелодия, - и она двумя пальцами наиграла мотив: «соль - ми, соль - ми, фа - ми - ре - до, ре - ми - до - ля - со - о - оль…»      
    - Понял, до-мажор, - кивнул Берестов и взял аккорд. Ника выпрямилась и, сложив руки на груди, тихо запела:

Плывет, плывет лебедушка
Ла-ай-ди, лай-ду-у-у,
За нею белый ле-е-бедь,
Ла-ай-ди, лай-ду-у….

    Берестов подхватил мелодию и, аккомпанируя, заиграл ее на высоких тонах, тремоло. Ника отошла от фортепьяно и закружилась по комнате в свободном танце. Когда она прошла по кругу, Игорь снова повторил мелодию, но уже сопровождая ее сильной и бурной, как морской шквал, гармонией.
    Пройдя второй круг, Ника остановилась у пианино и, облокотившись на него, произнесла задумчиво: «Больше всего из времен года я любила май, а зимой – Святки. Сама я родилась на Иверскую, в октябре, но осень не люблю. В детстве, когда птицы улетали, даже плакала. Летят гуси друг за другом, или журавли клином, курлычут в небесах, а я стою плачу, думаю, что навсегда. Но уж когда  закончится апрель, тут птицам раздолье. Тут вслед за журавлями, утками, за белым лебедем летят соловьи, мухоловки, пеночки. Тут и зяблик рюмит, выводит трель, в народе пословица есть: «Зяблик рюмит – дождь будет». А уж к Николе Вешнему стрижи прибывают, да иволги, считай – лето начинается. Весной на каждый день примета, какое лето будет. По прилету птиц ориентируются. В народе так говорят: «На Марка небо ярко, бабам в избе жарко». Это восьмого мая. «На Марка прилет певчих птиц стаями». А через неделю – Борис и Глеб, соловьиный праздник. Соберется петь птичий царь в этих числах – весна зацветет дружно. Борисов день  соловьиный. «Соловей запел – вода пошла на убыль». «Борис и Глеб сеют хлеб».   
    - А на Георгия Победоносца есть какая-нибудь примета? - перебил ее Игорь.         
    - А, да, - Ника на мгновенье задумалась: «Егорий с теплом, а Никола с кормом. Егорий с водой, а Никола с травой». Или: «Егорий храбрый зиме ворог лютый. Юрий на порог весну приволок. Заегорит весна, так и зябкий мужик шубу с плеч долой». 
    - А про зиму, что приметы говорят? - вновь перебил Игорь Евнику.
    - Ой, тут и целого вечера не хватит. - И Ника звонко рассмеялась. - Помню, когда на Новый год всей семьей за стол усаживались, а справляли всегда по старому календарю, у стола предварительно опутывали ноги.    
    - Что-что? - непонимающе переспросил Берестов.      
    - Такой народный обычай, - смутилась Евника: «Чтобы полный стол на следующий год никуда не ушел». Я на правах самой младшей всегда перед Новым годом под стол лезла и его веревкой опутывала. И веревка непременно должна быть лыковой. Но сам Новый год  воспринимался как продолжение Святок. Колядовали, разумеется, тут уж никакие запреты не помогали, ни церковные, ни светские, ни даже советские. Обе бабушки, теперь уже покойные, рассказывали, как молодежь в прежнее время устраивала игрища, «машкаровалась», рядилась в личины и маски, в разную старую одежду. Ходили по дворам, распевали  «Виноградье», или еще была такая песня. И Ника, подбоченясь, запела голосисто, на народный манер:

Ой, Коляда, коляда, коляда святая!
Мы ходили, мы искали коляду святую.
По всем дворам, по проулочкам.
Нашли коляду у Петрова двора…

    Ника прекратила пение, и как бы вспоминая что-то, с тихой улыбкой посмотрела вдаль.
    - Да, это был мир, в котором жила поэзия, - произнесла она немного погодя, - поэзия была в нем не гостьей, не госпожей, она жила в этом мире легко и свободно, так же легко, как в небе летают птицы, в лесу растут деревья, как бегут по небу облака и светит солнце. И весь мир был напоен поэзией, напоен ее светлым и животворящим дыханием.
    Ника помолчала еще немного, глядя вдаль и тихо улыбаясь, а затем продолжила, будто рассказывая самой себе:
    - Мама в Святки, помню, всегда пекла из ржаной муки «ягнят», «овечек» и даже «пастушков». Народ ходил по улицам со звездой из разноцветной бумаги, славил Рождество Христово, радовался и веселился.
    - Но уж перед Крещенским сочельником, - неожиданно она оживилась, - когда девицы последний раз гадали на женихов, мужички, в тулупах наизнанку, со сковородами за лыковыми поясами, ходили по дворам и гнали нечистую силу. Это называлось «гнать ведьму». Мужики по амбарам березовыми поленьями стучат, в руках факела из пакли, грозно покрикивают: «Выходи, ведьма!» - Но уж если  какая-то сила появлялась, то сразу оборотня кочергами, факелами да поленьями в полон брали, так что ему ничего не оставалось, как под землю провалиться. И на том месте уже кострище разжигали, парни и девицы через то кострище начинали прыгать, и гулянье продолжалось до утра.   
    - А на Николу какие  были обычаи?      
    - Много всего, - Ника грустно улыбнулась и замолчала на минуту, - вот, например, есть пословица: «Егорий намостит, а Никола загвоздит». Это о морозах Никольских.
    - Странно, но сегодня было не слишком холодно, - поделился Игорь своими  наблюдениями, - если говорить обо мне, то даже и не заметил, какая была погода.   
    Ника лишь пожала плечом и сделала многозначительный вид: «Значит, и Никола Вешний будет нежаркий… А вообще, в этот день празднуют старики и их старшие сыновья. Назывался праздник Никольщиной. Вскладчину готовили пиво и брагу из зерна нового урожая. Кто отказался от Никольщины, того изводили насмешками целый год. Потому и говорили: «На Николин день, во всяком доме пиво… На Николу зови и друга и недруга».  С Николы начиналось сватовство…» - Евника вдруг сбилась и смущенно замолчала.
    Игорь сделал вид, что ничего не заметил, и произнес, как можно более беспечно: «Хочешь, спою одну песню, написал ее буквально на днях. А если точнее, то сегодня, час назад». - И он с вопросом поглядел на Евнику.   
    - Да, конечно, хочу, - поспешно ответила она, смутившись от этого еще больше.   
    - Мелодия, правда, не моя, - пояснил Берестов, - это композиция «Дым» Джерома Керна. А слова… слова мои. - И задумавшись на мгновенье, взял первый аккорд:

Я-а, встретил этот день,
День моей судьбы,
Ты - и…
Ты - и…
Словно, солнца лик,
Уходящий вскрик,
Стаи журавлиной…

    Евника вновь отошла от фортепиано и плавно закружилась под протяжную элегическую мелодию.

Та-а-м, где - то вдалеке,
Верится душе,
Есть…
Дом…
Где найдет с тобой
Нас, счастье и покой,
В этом светлом мире…

    Третий куплет Берестов заиграл возбужденно, с бурной взволнованностью, ударно акцентируя всплески мелодии. Вместе с этим изменился и танец Евники. Но вскоре шквал чувств и звука стих, и вновь из-под клавишей потекла протяжная спокойная мелодия.
    Берестов доиграл последние аккорды, и Ника, тоже с последней каденцией, завершила свой танец.
    - Ты была сейчас, как Ольга Павлова или Айседора Дункан, - похвалил ее Игорь, но Евника с шутливой строгостью воспротивилась, - вот уж нет, я была такой, как я сама.   И приблизившись к пианино, приклонила на него голову, - знаешь, у меня возникла мысль, давай споем то, что мы знаем оба.   
    Игорь на минуту задумался, и затем неуверенно предложил: «Может быть, из «Тридцать первого июня?»   
    - Наверное, да, - Ника некоторое время осмысливала предложение, но потом, словно просветившись изнутри, ответила уже твердо, - да, пожалуй… хотя, слова я знаю не ахти.   
    - Ничего, я напомню, - подбодрил ее Берестов и взял глубокий томный аккорд, - начни ты, первая, - предложил он, - «Звездный мост», знаешь слова?   
    Ника кивнула: «Да, первый куплет». - Она приклонила голову к фортепиано и, подождав, когда закончится музыкальное вступлении, тихим шепотом стала произносить речетатив:

Как странно светятся, сегодня светятся
Невероятные глаза твои….
А ковш Медведицы, Большой Медведицы,               
Как знак загадочный, плывет вдали.

    Широкие нисходящие аккорды, как если бы открывали врата в космическую беспредельность, и чарующий шепот Евники вдруг властно повел Игоря к этой открывающейся бездне. Игорь попытался воспротивиться завораживающему дурману ее чар, но с какой-то сладостной обреченностью вдруг понял, что это невозможно и… ненужно. Евника закончила свой речетатив, и Берестов, осознавая, что не в силах более удерживать вздымающих чувств, начал свою партию:

Плывут небесные, огни небесные    
Необозримою дорогой звезд.    
Они над бездною, над черной бездною     
Для нас с тобой ночи, как звездный мост.

    Закончив куплет, Берестов приглашающе кивнул и произнес просительно, с мольбой: «Припев вместе!» - И его напряженный чувственный баритон слился с хрустальным нежным серебром Евники:

C тобою мы, средь звезд и тьмы   
Друг друга в немыслимых далях нашли. 
Чтоб Млечный путь, когда-нибудь               
Стал вечной дорогой любви…

    Игорь видел лишь широко распахнутые глаза Евники, ее золотые, свободно ниспадающие на плечи волосы, и лицо, охваченное неземным вдохновением. Игорь почувствовал, что ее сердце бьется в унисон и навстречу к нему. И то, что он потонул и навсегда погиб в этих призывно зовущих, широко распахнутых васильковых глазах. Волна томительной страсти нахлынула на Берестова, и незавершенная каденция застыла под его пальцами…
    Поднявшись из-за рояля, Игорь приблизился к Евнике и осторожно взял ее за плечи. В ответ она лишь робко взглянула на него и несмело провела рукою по лицу. Еще звучащие в поднебесье волны чарующих гармоний захлестнуло их, и Берестов даже не удивился, что Ника вдруг стала совсем невесомой.  И оба они, как если бы шагнули в небытие…
    …Огромные звезды, как лампы, горели на ночном небосводе, и от их неподвижного сияния, казалось, остановилось само время. Игорь прикоснулся губами к виску Евники и тихо спросил: «Ты не спишь?»    
    - Нет, - ответила она и, немного помедлив, добавила, - я тебе должна что-то сказать.
    - Что? - Игорь утопил лицо в волосах Евники.   
    - Помнишь, когда ты появился у нас, в первый или второй день?   
    - Да, помню, - отозвался Игорь, - я увидел тебя и понял, что пропал.    
    Евника тихо засмеялась и, помедлив, продолжила: «Я тоже поняла, именно это… что ты мой Артур Грей, капитан «Алых парусов», которого ждала уже много лет».    
    Игорь тоже тихо засмеялся и, обняв Евнику, прижался к ней щекой: «Да, верю… ведь, у тебя и вправду, до меня никого не было, - и, поняв, что произнес бестактность, поспешно добавил, - ты моя  Ассоль». 
    Ника снисходительно улыбнулась и погладила Игоря по голове.
    - Знаешь, две недели назад произошло очень странное событие. Позвонила сестра, прямо ко мне на работу. За всю жизнь никогда не звонила по телефону, а здесь звонит, да еще из игуменского корпуса. И передает слово в слово, о чем накануне звонил  ей мой отец.   
    - А в чем же странность? - недоуменно вопросил Берестов. 
    - Странность в том, что отец тоже никогда и никому по телефону не звонил… по крайней мере, я этого не видела. - И помедлив, произнесла, как бы взвешивая каждое слово, - отец сказал, что я должна связаться с твоим предшественником, дабы он нашел замену на свое место.    
    - Да, действительно, странно, - Игорь искренне изумился, - кто бы мог подумать, что он позвонит именно мне.            
    - Видимо, кто-то об этом уже заранее подумал, - загадочно произнесла Евника, - а потому все так и получилось. 
    Берестов хотел что-то возразить, но вдруг увидел, как в небо уходит яркая, оставляющая за собой светящийся след точка. 
    - Смотри, - указал он Евнике, - опять ракета выходит на орбиту.   
    Ника порывисто подалась вперед и, наспех обернув себя покрывалом, побежала к окну. Отдернув кружевную занавеску, она ахнула и замерла пораженная видением. Навстречу ей, из черной космической бездны, полились пульсирующие потоки безмолвной небесной симфонии. 
    - Игорь, скорей! - воскликнула Евника и обратилась в сторону Берестова, - северное сияние.    
    - Не может быть, - изумленно отозвался он и, накинув плед, тоже подошел к окну, - ведь, в этих широтах ничего подобного не бывает.    
    Несколько минут они стояли у окна, как завороженные, и лишь затем Берестов произнес севшим голосом: «Это знамение с небес, для нас с тобой». - И помолчав, не в силах сдержать нахлынувших чувств, стал медленно, нараспев декламирововать:

Мне дико здесь, среди утесов книжных,
На берегу кирпичного каньона,
Когда ко мне летят тысячелетья,
Когда я сам с планетою лечу.

И так отрадно, что безмолвье неба
Вдруг надорвут ликующей руладой
Проснувшиеся в зоопарке львы.

    - Хм, львы… а почему львы? - недоумевающе улыбнулась Евника.   
    - Не знаю, так у Георгия Шенгели…   
    След от ракеты постепенно угасал в ночном небе, всполохи северного сияния от края до края восходили посреди вселенной, а Игорь и Евника стояли, взявшись за руки у окна, не в силах оторваться от лицезрения величия безмолвной небесной симфонии.


    ЧАСТЬ ВТОРАЯ: «ЦИТАДЕЛЬ»

    ГЛАВА  I: «Улисс»
 
    Утром Берестов решил сказать Евнике то, о чем задумал еще вчера, тем более что и Ника, ожидая от него важного признания, отвечала невпопад, междометиями. Она, то вдруг начинала оживленно говорить, перескакивая  с одной темы на другую, то в странной задумчивости умолкала. Они оба чувствовали, что между ними утрачена простота отношений и для возвращения ее, Игорю необходимо было сказать эти важные слова.         
    - Знаешь, Ника, - произнес он внешне обыденно, стараясь скрыть под маской беззаботности душевное волнение, - нам надо с тобой  обвенчаться. 
    Неожиданно возникшая тишина заставила Игоря вздрогнуть. Сделав усилие, он постарался придать себе прежнюю беспечность, но, чувствуя, что еще минута и предательская краска зальет его лицо, Игорь с отчаянной смелостью взглянул на Евнику. По ее застывшей фигуре, по радостно-недоуменному выражению глаз, по проступившему на щеках румянцу, он понял, что, как ни ожидала она этих слов, они все-таки ошеломили ее. Берестов тихо поднялся из-за стола, чтобы произнести заранее заготовленный текст, наподобие: «капитан Грей просит у Ассоль руки и сердца», - но вдруг встретился с Евникой взглядом... Ее глаза тихо и светло лучились, и Берестов  понял, что больше  не нужно никаких слов и что теперь он навсегда и безнадежно погиб. И единственное, что он мог теперь сделать, это – приложив руку к сердцу, молча встать перед Евникой на колени. Она улыбнулась в ответ, также светло и тихо, и провела ладонью по его голове. Игорь бережно перехватил ее руку и прикоснулся губами к кончикам пальцев.
    - Я люблю тебя, - произнес он дрогнувшим голосом и снова посмотрел Нике в глаза. Евника продолжала улыбаться, но по щекам ее вдруг потекли слезы.
    - Что же ты плачешь? - спросил Игорь недоуменно.
    Ника помотала головой и, преодолев себя, произнесла нараспев: «я ждала тебя всю жизнь».   
    В  немом изумлении Игорь поднялся с колен: он как если бы впервые увидел Евнику.  И предолев себя, спустя некоторое время ответил севшим голосом: «я тоже искал тебя всю жизнь… и теперь никто не сможет тебя отнять».   
    - И я тебя никому не отдам, - шепотом произнесла Евника и доверчиво прижалась к груди Игоря. Не в силах более сдерживать чувств, он утопил лицо в  золотых локонах Ники и стал осыпать ее градом поцелуев… Неожиданно в прихожей зазвонил телефон. Евника замерла на мгновенье и, высвободившись из объятий Игоря, поспешила в соседнюю комнату.
    - Да, Павел Петрович, я не забыла, напоминать не придется!.. - донесся из прихожей недовольный голос Ники. Через некоторое время она вернулась и произнесла в смущении: «Директор опять следит за нами, рабочий день еще не начался, а он уже помчался на работу».   
    - Почему?   
    - Наверное, от того, чтобы не привлекать внимания законной супруги, - ответила Ника и уже со вздохом добавила, - нам действительно пора собираться. К тому же, это дите малое с ума сходит: срочно подайте ему Евнику Константиновну. 
    …Ника припарковала машину на институтской стоянке и, заглушив мотор, на секунду задумалась.
    - Знаешь, мне кажется, что тебе надо перевезти свои вещи ко мне, - как бы в отстранении произнесла она и вопросительно взглянула на Берестова.
    - Никаких проблем, - в голосе Игоря послышалось недоумение, и он жестом показал, что это давно решенное дело, - самое большее, пять минут на сборы.    
    - Тогда сегодня вечером, - произнесла Евника утвердительно, но Берестов все же уловил смущение в ее интонациях, - после работы сразу и заедем. - На миг в кабине воцарилась тишина, но Ника вдруг задорно встряхнула золотыми локонами и, ослепительно улыбнувшись, вышла из машины.
    К вестибюлю института от автостоянки и остановки автобуса двигались вереницы сотрудников. Но среди этого людского потока только Игорь и Евника шли, взявшись за руки, никого не замечая и лишь иногда, с улыбкой молча смотрели друг на друга. Окна на всех этажах Центра загорались одно за другим, свидетельствуя о прибытии служащих на рабочие места. Горели и крайние окна четвертого этажа; там находился кабинет директора. Берестову показалось, что за отдернутой шторой появилась фигура Карева. На мгновение Игорю стало жаль своего патрона, но он тут же подавил это мимолетное чувство, зная, что жалость к сопернику равно как и ненависть к нему, есть удел слабых  и неуверенных в себе: соперника можно пожалеть, лишь когда он окончательно повержен. В вестибюле Игорю пришлось попрощаться с Евникой: в двух словах он объяснил ей о необходимости посетить своих коллег в южном экспериментальном крыле. Тень сожаления прошла по лицу Евники, но уже через секунду она вновь задорно встряхнула локонами и, чмокнув Игоря в щеку, поспешила к площадке лифта.      
    - До вечера, - крикнул Игорь ей вслед и направился в свою сторону.
    Сотрудники по цеху, как и в прошлое посещение Игоря, стояли у окна, словно и не расставались на это время и, негромко беседуя, курили.  Отличие заключалось в том, что обладатель двухдневной щетины на сей раз был гладко выбрит. Пожав руки коллегам и поздравив с наступающим Новым годом, Берестов передал старшему специалисту список комплектующих деталей.
    - Комплектующие для «Ай-Би-Эм», - произнес мастер после минутного изучения списка и, затянувшись, выпустил длинную струю дыма, - компьютер, что ли решил отремонтировать?   
    - Да, хочу собрать из двух один, - дал Берестов необходимое разъяснение.   
    - По-моему, лучше новый выписать, - вступил в разговор другой сотрудник, - да не «Ай-Би-Эм», а сразу «Интель Пентиум». - И взяв список в руки, тоже стал внимательно его изучать.
    - Согласен, это много лучше, - вставил реплику Берестов, - при условии, если сегодня выписал – завтра получил.    
    - Это точно, - нехотя согласился коллега, - пока заказ оформят, пока то-да се… три недели пройдет, - и скептически улыбнувшись, вернул список Игорю. - Не знаю, сможем ли мы чем-то помочь.   
    Обескураженный, Игорь вновь обратился к старшему, но тут хлопнула входная дверь и в мастерскую ввалился раскрасневшийся с мороза третий коллега, самый младший из них. Поздоровавшись на ходу со всеми, он направился к стенному шкафу и стал снимать с себя верхнюю одежду. Старшего сотрудника как бы осенило, и он ткнул догорающей сигаретой в сторону вошедшего коллеги: «Вот, Витек тебе все найдет, - и уже командным тоном  добавил, - Витя, дай товарищу все, что ему нужно!»   
    Тот недовольно поморщился, но все-таки  исполнил приказание. Открыв шкаф, он, почти не глядя, стал брать в ящиках нужные детали и отдавать их Игорю.
    Вдруг его словно заклинило. Он резко обернулся и выкрикнул своим коллегам: «У него тут плато монитора, знаете, сколько оно стоит!»   
    Вместо ответа старший  невозмутимо затушил сигарету в пепельнице и, ткнув пальцем в сторону Витьк;, произнес не подлежащим  возражению тоном: «Немедленно, дай!.. Все равно, после Нового года надо составлять другой реестр комплектующих, и половину из них списывать».   
    Витек на это лишь дернул щекой и с неохотой передал Игорю дорогостоящее плато. 
    - Спасибо, - поблагодарил Игорь коллег и поочередно пожал им руки, - к Новому году коньяк с меня.    
    - Идет, - согласился с ним второй старший, - но желательно каждому, и при этом лично в руки.   
    - За мной  не заржавеет, - в тон ему отозвался Берестов и шутовски взял под козырек. 
    - Ладно, слушай их больше, - недовольно произнес первый и сделал знак, прекращающий споры, - мы что, алкаши? Хватит и одной!
    По выходе в коридор, Игорь вновь нос к носу столкнулся с гением-изобретателем, которого уже дважды встречал в стенах института. Как и несколько дней назад, он искал какой-то сектор диагностики, но Берестов решительно ничем не мог ему помочь. Неизвестно отчего, он остро захотел заговорить с этим странным, похожим на медвежонка человеком, но в последний момент посчитал это не совсем удобным.
    Изобретатель сдержанно извинился и, продолжая читать таблички на дверях, направился в сторону вестибюля. Со стороны главного входа послышался звон музыкальных инструментов, и Берестов, чтобы не мешать заполнившей вестибюль танцевальной группе, поднялся по запасному выходу сразу на четвертый этаж. На площадке винтовой лестницы все-таки остановился. Все пространство вокруг ствола шахты было уже заполнено  сотрудниками, одетыми в маскарадные костюмы. В центре, как и несколько дней назад, стояли музыканты в накидках «а;ля Мексика». Рядом с ними ходил Тойфельс с мегафоном в руке и громким голосом инструктировал присутствующих.
    - По моей команде все выстраиваются в круг! - визгливо выкрикнул он и быстро направился к стволу шахты, - один круг  внутренний, другой - внешний! Под звуки хабанеры начинаем движение: внешний круг – против часовой стрелки, внутренний – по часовой!   
    После краткого инструктажа к Тойфельсу подбежал Блэкхом, с неизменно дымящейся между пальцами сигаретой и, что-то сказав ему, сразу же вернулся назад. Одет он был  в широкополую шляпу, ковбойский костюм и, ко всему, на поясе болтались два кольта. Игорь уже наперед знал, что оружие это отнюдь не бутафорское. Впрочем, в сегодняшней репетиции не было ничего необычного. Берестов проследовал  далее и уже у дверей кабинета услышал доносящиеся снизу звуки банджо, трещоток, бубнов и кастаньет. 
    День, как всегда, начался со звонков. Первым позвонил сам Некродия. Просил зайти, если возможно, до начала планерки, объяснив в очень туманных выражениях причину вызова. 
    - Это, видимо, неспроста, - решил про себя Берестов, и у него неприятно засосало под ложечкой, - судя по тону, вызывает на ковер. - Тем не менее, чтобы быть во всеоружии, он собрал в сумку необходимый инструмент и направился в кабинет первого заместителя директора.
    Едва Игорь вошел в приемную, как Евника, будто бы ожидая его, обернулась, и в глазах ее застыл немой вопрос. Берестов недоуменно пожал плечами и знаком указал на дверь первого заместителя. Из посетителей в приемной еще не было никого, поэтому, предупредительно постучав по дверному косяку, Игорь, выждав по этикету положенное время, вошел внутрь.  Наполовину открыв вторую, обитую черным дермантином дверь, Берестов остановился в нерешительности. Прямо от входа, в нескольких шагах, находилось окно наружной стены, за которым в рассветной мгле угадывались цеха промзоны. В углу, в  кадке, вальяжно раскинулась пальма драцены. 
    - Странно, где же вход в кабинет? - спросил себя Игорь и стал с недоумением рассматривать еще одну дверь, находящуюся с левой стороны.
    На расстоянии  вытянутой руки в стене, выполненной под рустованный камень, находилась стилизованная под антиквариат дверь из эбенового дерева. Посреди нее висела массивная, под стать двери, бронзовая табличка. Выполненная готическим шрифтом надпись гласила: «Тодезанг Артур Павлович. Второй зам. директора». Причем, первая буква – Т, была как бы соткана из отлитых в бронзе дубовых листьев. Берестов недоуменно пожал плечами и несколько раз дернул за ручку двери.
    - Игорь Александрович, - вдруг прозвучал сзади голос Некродия. Берестов вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. 
    - Игорь Александрович.   
    За Т-образным столом на шесть персон, инкрустированным по углам изображениями листьев дуба, сидел первый заместитель директора. Склонив голову, он с прищуром наблюдал за Берестовым. Выдержав паузу, Некродия покровительственно улыбнулся, после чего кивком указал на отодвинутый стул: «Проходите, присаживайтесь, пожалуйста».   
    - Благодарю вас, Домициан Аполлонович, - Игорь уже пришел в себя и теперь с вызовом глядел на Некродия. Первый зам тоже не уступал собеседнику. Он смотрел прямо в глаза Игорю, и от его холодного немигающего взгляда становилось не по себе. По прошествие двух-трех секунд хозяин кабинета вновь улыбнулся и Берестов решил последовать приглашению.
    Усевшись вблизи замдиректора, Игорь неспешно огляделся по сторонам и лишь после этого обратился к начальнику кабинета.
    В окружающей обстановке не было ничего необычного. Она  вполне соответствовала стандартам уровня второго руководителя. Два шкафа с документацией стояли вдоль внутренней стены; между ними, на высокой тумбе, телевизор «Rolsen» с видеоприставкой. С левой стороны стола располагался плоский широкоформатный монитор «Samsung». У стены, между окнами – сканер, принтер и телефакс.
    - Какая-то неисправность? - спросил Игорь, кивком указывая на монитор.    
    - Неисправность?.. - замдиректора повел бровью и недоуменно посмотрел на Берестова, - нет, все работает… я, собственно, вызвал вас по другому поводу.
    Не торопясь, он убрал в стол рабочую документацию и вытащил из верхнего ящика серебряный с золотым тиснением футляр для сигарет. 
    - «Montecristo», - прочитал Берестов выгравированную на крышке на-дпись.    
    - Курите? - Некродия открыл футляр и подвинул его к посетителю.   
    - Нет, не курю, - односложно отозвался Берестов, с напряжением ожидая, к чему приведут эти гостеприимные жесты.
    - В некоторой степени, напрасно, - снисходительно отозвался Некродия и, достав одну сигару, отрезал ее кончик стоящей на столе инкрустированной гильотинкой. - Старые марки – «Punch», «H.Upmann», или «Pаrtagas», тоже высокого качества, - пояснил он, - но я люблю «Montecristo». В этом названии больше таинственности. - Некродия не спеша достал из того же ящика турбозажигалку и прикурил от нее сигару.
    - А как вы относитесь к такому понятию, как «визажизм»? - спросил он немного погодя, - в эстетическом понимании этого явления, - и, затянувшись, выпустил вверх струю дыма.    
    - Не знаю, - Игорь лишь пожал плечами и произнес первое, что пришло в голову, - по- моему, все люди искусства, в определенной степени, визажисты… особенно в кино, литературе, живописи.    
    - М-м-да… весьма  трезвое размышление, - одобрительно покивал Некродия и, стряхнув пепел в мраморную пепельницу, продолжил рассуждения, - вот, в частности, литература… «Улисс» Джойса или «Замок» Франца Кафки… Герой ходит то там, то здесь, и автор повествует о событиях через мировосприятие героя. Вы читали Джойса?   
    - Да, читал, - односложно  отозвался Берестов, - правда, давно, лет десять назад.   
    - Гм, десять лет назад… ну, неважно. Во всяком случае, вы должны помнить, как главный герой… э-э… - и он сделал сигарой вопросительный жест по отношению к Берестову. 
    - Телемак, - не задумываясь, пояснил Игорь, - или иначе Стивен Дедал – учитель.   
    - Именно так, - радушно улыбнулся Некродия и, вновь с удовольствием затянувшись, с глубокомысленным видом выпустил струю дыма. - Сей Стивен Дедал, подобно Телемаку из гомеровской «Одиссеи», ходит по улицам Дублина, и автор, а вместе с ним и читатель, все видят его глазами. - Он удовлетворенно засмеялся и, выждав паузу, сделал очередную затяжку. - Ко всему, там есть еще один главный персонаж… гм, как его, не могли бы вы мне напомнить.   
    - Леопольд Блум – рекламный агент, - односложно отозвался Берестов.   
    - Да, именно так, - воодушевленно подхватил Некродия, - кстати, именно он является прообразом ирландского Одиссея. Его Итака, это Сион, а он сам, представитель странствующего народа, находится тоже в странствии. Более того, в конце романа происходит как бы усыновление Стивена Дедала, блудного сына  наших дней, современного Телемака.   
    - Да, я читал эту рецензию, - прервал Игорь рассуждения Некродия, - что якобы странствие нынешнего Одиссея, и совершается ради подобного усыновления.   
    - Замечательно! Вы попали в самую точку! - Некродия буквально заискрился радушием, - знаете, у Франца Кафки, в романе «Замок», лейтмотив странствия тоже является главенствующим. И если посмотрим библейскую историю. Вспомните сорокалетние блуждания Израиля в Египте, или – вавилонское пленение… да и Сам Христос, не Он ли сказал: «Сын же Человеческий не имеет где главу подклонити». 
    Игорь внимательно посмотрел на заместителя директора, пытаясь понять истинные мотивы ведущегося разговора, но, увы, на лице Некродия была надета непроницаемая маска радушия. Как китайский божок, он несколько раз кивнул головой, и затем, будто кому-то грозя, покачал дымящейся сигарой.
    - Но, да вернемся к Джойсу, - лицо Некродия мгновенно изменило выражение и стало предельно серьезным. Он положил сигару на край пепельницы и, придвинув к себе лежащий на столе пульт, щелкнув кнопкой, включил монитор компьютера. 
    - Это к вопросу о визажизме, - пояснил он Игорю. На рабочем столе монитора обозначились несколько десятков значков с подписями. Некродия передвинул пультом  стрелку курсора к нужному значку, после чего на экране обозначался план четвертого этажа. Во многих местах план отмечался красными точками. Эти точки присутствовали в коридоре, на площадке шахты винтовой лестницы и, более всего, в кабинетах. Некродия подвел курсор к одной из этих точек и щелкнул кнопкой.
    - Пожалуйста, вестибюль, вид сверху, - заместитель директора развернул монитор в сторону Берестова и, взяв с пепельницы сигару, сделал очередную затяжку.
    На экране  было видно, как вокруг ствола шахты карнавальная группа неистово пляшет хабанеру. Некродия тонко улыбнулся и переключился на прежнюю картинку. После следующего щелчка Игорь увидел на лестничной площадке Станислава Щеголева, со скучающим видом наблюдающего за творящимся внизу действом.
    - Сразу видно, - Некродия вновь обратился к Берестову, - кто чем занимается… или вот, - он снова пощелкал кнопкой и на экране услужливо обозначился вид одного из кабинетов.
    Внутри него несколько полуобнаженных женщин примеряли карнавальные костюмы. При этом было видно, что они отчаянно спорят между собой. Некродия саркастически улыбнулся и, ободряюще кивнув Берестову, нажал на пульте звуковую кнопку. Кабинет сразу наполнился сварливыми голосами спорящих, отчего изображаемая  сцена приобрела и вовсе отвратительный характер.   
    - Костюм Прозерпины-Персефоны назначен мне, и я буду жаловаться Тойфельсу! - истошно прокричала одна из товарок.
    - Ты дрянь, шлюха! - истерически возразила другая, после чего с силой потянула костюм на себя. - Я в прошлом году была Персефоной, и в этом буду тоже!   
    - Нет, дрянь, не будешь! - снова истошно завопила товарка и с визгом набросилась на противницу. Наблюдающий эту сцену заместитель директора вдруг затрясся от смеха и, ткнув пальцем в сторону монитора, бессильно откинулся на спинку кресла. Товарки уже через минуту повалились на пол, причем, одна из них сняла туфель и стала отчаянно бить соперницу по голове. Двое или трое из присутствующих дам тоже начали драться и, неистово визжа, пытались сорвать друг с друга нижнее белье.
    Теперь Некродия захохотал как резаный, и едва дотянувшись до кнопки пульта, он без сил махнул им в сторону монитора. Получив сигнал, динамики компьютера тут же взорвались пульсирующими ритмами рок-эн-ролла:

Wop-boop-a-loom-a-boom-bam-boom tutti frutti
Wop-bop-a-loom-a-boom-bam-boom tutti frutti
Wop-bop-a-loom-a-boom-bam-boom tutti frutti
Au rutti tutti frutti, au rutti tutti frutti…

    Некродия уже сложился от смеха пополам, и теперь ему едва хватало сил, чтобы тыкать пальцем на экран компьютера.

Au rutti tutti frutti, au rutti tutti frutti
Au rutti wop-bop-a-loom-bop-a-boom-bam- boom…

    Неслась по кабинету рок-эн-ролльная лавина, и Берестову показалось, что еще минута и этот звуковой поток сметет его, раздавит, если он немедленно не покинет помещение.
    Неожиданно все кончилось. Некродия разом посуровел и, выключив звук, ткнул пультом в сторону монитора.
    - Чем занимаются в рабочее время, - хмуро произнес он и решительно щелкнул кнопкой, - пора напомнить, что мы их видим.
    Свара мгновенно прекратилась. Испуганные выражения появились на лицах женщин, и они стали поспешно одеваться. Причем, напяливавшая юбку хозяйка кабинета, одновременно с этим выпроваживала в коридор полураздетых товарок.
    - Как видите, с помощью технических изобретений можно подглядеть сюжеты  более интересные, чем у Джойса или Кафки, - теперь лицо Некродия являло воплощенное бесстрастие. Он бросил на монитор безразличный взгляд и сухо пояснил, - там сейчас работает зуммер, и мигает красный сигнал… слышите.      
    Берестов никак не отреагировал на это пояснение, но Некродия, потерявший всякий интерес к кабинетной сцене, уже выключил компьютер. 
    - Но вам, конечно, все это известно? - печать каменной неприступности появилось на лице первого зама, и он, отложив в сторону пульт, вопрошающе посмотрел на Берестова. Игорь пропустил мимо ушей вопрос Некродия, но тот повторил его, теперь уже тоном, не требующим возражений.   
    - Ведь вы специалист по радиоэлектронике?! Не правда ли?!.. 
    Взгляд Некродия был холодным и пустым, как у питона. Берестов невольно поежился, но сохранив спокойствие, ответил предельно лаконично:
    - Если вы читали мою анкету, то должны знать, что я работал в космическом ведомстве. 
    - Ах да, конечно, - поспешил переменить тему замдиректора и спросил теперь уже с видом крайней заинтерессованности, - я слышал, у вас какой-то конфликт с Павлом Петровичем? - Некродия вновь устремил на Игоря пустой немигающий взгляд, но холодный гнев вдруг овладел Берестовым. Он прямо посмотрел в глаза первого зама и, сцепив до боли пальцы рук, ответил, едва сдерживая себя: «На производственной почве никаких… а в личной сфере… с кем не бывает!» 
    Еще минуту длилась эта дуэль взглядами. Казалось, собеседники вот-вот схватят друг друга за отвороты пиджаков, но Некродия, словно что-то решив, понимающе кивнул и, улыбнувшись скептически, развалился в кресле. 
    - Что ж, целиком с вами солидарен, - произнес он торжественно, - в личной сфере каждый может распоряжаться собой как угодно. К тому же я твердый сторонник позиции: разрешено все, что не нарушает безопасности другого… в том числе и в личной сфере. -  И вновь, оценивающе осмотрев Берестова, уже в которой раз, сменил тему, - костюм для карнавала вы, надеюсь, выбрали?   
    - Да, - односложно ответил Игорь, - хотя, если быть честным, я не в восторге.    
    - О-о, достойный костюм надо заслужить, - вдруг оживился Некродия и, раскурив уже погасшую сигару, добавил высокомерно, - вы сейчас сами видели конфликт между сотрудницами, - и он указал сигарой на монитор компьютера, - а потому ларчик открывается просто: одна из них недостойна, и Тойфельс здесь не поможет, увы.
    Сдерживая закипающий в себе гнев, Берестов шумно задышал, но замдиректора, как бы ничего не замечая, продолжил с барственным высокомерием: «Вы, Игорь Александрович, главное, не отчаивайтесь… ваша должность, как ни странно, стартовая. Все ваши предшественники уже при хороших должностях. Но это, как вы себя покажете  в будущем… что ж… -  Некродия неожиданно прервал свой монолог и, поднявшись, протянул Берестову руку для прощания. - Благодарю за содержательную беседу и надеюсь, что до карнавала конфликт с Павлом Петровичем будет улажен».
    Вместо ответа Берестов лишь склонил голову, но неожиданно для себя произнес: «Знаете, Джойс под конец жизни каялся за свой роман».      
    - Почему?   
    - Его дочь была больна шизофренией, и с возрастом все менее оставалось надежд на ее выздоровление.    
    Некродия задумался на мгновение, и в его глазах мелькнула живая мысль.
    - Да, в Библии сказано со всей определенностью: «Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода»… Да, именно так… кстати, этот мотив использован Бергманом, уже не помню, то ли в «Земляничной поляне», то ли в  «Осенней сонате»… но, в принципе, все равно. - И потеряв к Игорю всякий интерес, усевшись за стол, начал изучать содержимое папки с документацией.
    - Домициан Аполлонович, - немного погодя, напомнил о себе Берестов,  - у вас больше нет ко мне вопросов?    
    - Что? - Некродия словно забыл о присутствии сотрудника и, оторвавшись от бумаг, непонимающе поглядел на Игоря. Вспомнив же о цели пребывания здесь техника связи, брезгливо махнул рукой и, пробурчав недовольно, - нет-нет, вы свободны, - снова углубился в изучение документов…
    Покинув приемную и продолжая с тревогой размышлять о причинах вызова, Берестов вышел в коридор и, столкнувшись  неожиданно с Щеголевым, хотел поделиться с ним своими опасениями.   
    - Станислав, не мог бы ты объяснить популярно, - не зная, с чего начать, вопросил Берестов.
    - Да, я весь внимание, - с готовностью отозвался аналитик и, улыбнувшись, развернулся лицом к собеседнику.
    - Кто такие друиды? - Игорь неизвестно отчего переменил суть вопроса и, смутившись, начал торопливо оправдываться, - я, конечно, слышал, что это жреческая каста в Шотландии. Они совершали обряд отсечение ветки омелы. И вообще, дуб был для них священным деревом.
    Игорь ожидал, что старший аналитик отделается общими фразами, после чего они разойдутся каждый в свою сторону, но тень серьезности вдруг легла на лицо Станислава, и он, многозначительно улыбнувшись, повел Берестова по коридору, опершись ладонью на его плечо.   
    - Объясняю популярно, - с видом полной невозмутимости и как бы нарочито будируя тему, начал говорить старший аналитик, - все языческие народы Европы, а в какой-то степени Палестины и Малой Азии, были друидами.    
    - То есть? - недоуменно переспросил Берестов.   
    - Друиды, это значит культ поклонения дереву, - учительным тоном продолжил Щеголев, - а поскольку деревья росли везде, то и поклонение им тоже воздавалось везде.   
    - Но я хотел бы несколько подробнее узнать именно о шотландских друидах, -  уточнил Берестов.            
    - Понимаю, речь идет о них, - уже с готовностью отозвался старший аналитик, - но до того как образовалась жреческая каста друидов Шотландии, прошло не одно тысячелетие архаического поклонения дереву. Прошли многие столетия традиции поклонения священным рощам. Например, среди германских племен существовал обычай жестокой казни тех, кто посягал на священное дерево. - Игорь с интересом посмотрел на Щеголева. - Несчастного пупком накалывали на торчащий остро отточенный сук и начинали крутить его по часовой стрелке. Делали это до тех пор, пока кишки посягнувшего на священное дерево не оставались намотанными на этот сук.   
    - Ужас какой-то, - с омерзением отозвался Берестов. 
    - Да, разумеется, дикость, - согласился с ним Щеголев, - на то она и архаика. У друидов Шотландии все было не в пример цивилизованно. Поклонение дереву носило уже не табуировано-архаический характер, а обрядово-мистериальный; причем, если для касты посвященных этот обряд имел ярко выраженное культовое значение, то для простого народа был в значительной степени культурологическом, хотя обрядово-мистериальная подоплека сохранялась.   
    - Кажется, понимаю, - перебил его Берестов, - это как в сатурналиях. Великие мистерии для избранных, малые - для простого народа.   
    - Да, в определенной степени, - согласился Щеголев, - хотя друидические мистерии не поощряли того свинства, которое творилось во время сатурналий и вакханалий… в этом плане они стояли на большей культурологической и эстетической высоте.
    - Гм, интересно, - в раздумье произнес Берестов, - а что тогда можно сказать о Великих друидических мистериях?   
    - Во-первых, надо сразу отметить, что каста жрецов была неоднородна, - отпарировал Щеголев.   
    - Вот как?   
    - Разумеется… - старший аналитик остановился у своего кабинета и достал из кармана ключи, - как во всякой касте, там было несколько степеней посвящения; нам известны, главным образом, три: жрецы-друиды, носящие золотые плащи, оваты - плащи зеленого цвета и барды - плащи небесно-голубые.   
    - Как-как, барды? - перебил его Берестов. 
    - Да, барды, - Щеголев в недоумении пожал плечами, - у славян это бояны, гусляры-сказители, у германских народов - менестрели. Причем, также как творчество боянов и трубадуров-менестрелей ничего общего с фольклором не имело, хотя по ошибке это именуют фольклором, так и барды, накопившие огромный арсенал героических баллад, эпосов, религиозных песнопений, выполняли роль не скоморохов, отнюдь, а роль культурологических водителей народа. При этом воспитывали народ в строго определенных морально-эстетических традициях. Не говоря уже о знании ими основ врачевания и прикладной магии.
    - Гм, я имел об этом несколько иное представление, - задумчиво произнес Берестов и хотел было удалиться, но Щеголев пригласил его в свой кабинет, - если желаешь, могу дать тебе список необходимой литературы, - он отомкнул дверь, но Игорь отказался, сославшись на занятость.
    - Что ж, заходи в любое время, - с неохотой согласился Щеголев, - можно будет продолжить беседу, - и уже вслед уходящему Игорю громко произнес, - бард в переводе означает – мудрый наставник… так называли как самих бардов, так оватов, так и друидов-жрецов.
    Вернувшись в кабинет и замкнув его на ключ, Игорь решил заняться ремонтом системных блоков. Предстояло из двух неисправных собрать один действующий. Включив паяльник и дождавшись его нагревания, Берестов придвинул один из блоков и стал осторожно перепаивать проводки процессора.   
    - Странно, - вновь с тревогой подумал он, - с какой целью Некродия вел этот туманный разговор? - Игорь отсоединил пару проводков и отложил паяльник в сторону. - Джойс, Кафка… характеристика главных героев… неужели ему что-то известно о моей работе в АТС? Или то, чем я сейчас занимаюсь? - Берестов критически посмотрел на вскрытый системный блок и снова взял паяльник в руки. - Соберу компьютер, и – пожалуйста, смогу так же, как Некродия: щелкай «мышкой» и наблюдай, что в каком отделе происходит. Вот тебе и аналогия со Стивеном Дедалом, современным Телемаком. Ходит по Дублину, смотрит – где что происходит, наматывает на ус, делает выводы. Да, при том, не выходя из кабинета.
    Внезапно холодок пробежал по спине Берестова, и он медленно положил паяльник на штатив. Игорь вдруг с пронзительной ясностью понял, что разговор с Некродия был вовсе не случайным. Не случайным был и вопрос об отношении его к визажизму. Берестов резко выдернул штепсель из розетки и, спешно покинув кабинет, направился в помещение АТС.
    Бегом ворвавшись внутрь телефонной станции, Берестов, чтобы привыкнуть к полумраку, на минуту остановился. Солнечный свет полоcами проходил через закрытые жалюзи, создавая иллюзию безопасности и покоя; в соседней комнате тихо потрескивали коммутационные устройства и на внешний взгляд как будто ничего не изменилось. Игорь включил электричество и, отгоняя тревожные мысли, проследовал в помещение коммутатора.
    Осмотр распредщита принес некоторое успокоение: рукоятка, как и в прошлый раз, была установлена строго вертикально; на верхней кромке дверцы щита, пыль… по краям отпечатки его собственных пальцев. Берестов осторожно открыл дверцу и произвел внешний осмотр блокиратора и перемычек. Они находились в прежнем состоянии. Игорь облегченно вздохнул, но им тут же овладела новая цепенящая мысль: а, если в его отсутствие войдут посторонние и поинтересуется назначением собранного устройства?.. Ключ от входной двери подобрать несложно.
    Знобящий холод пробежал по спине Берестова, и он едва удержался от желания начать демонтаж блокиратора. В помещении стояла полная тишина, которую нарушал лишь треск реле на щитах коммутации; кто-то кому-то звонил, шли деловые разговоры, отсылались факсы, работала электронная почта… Понедельник, самая горячая пора. Внезапно запищал радиотелефон… Игорь поспешно, как если бы от этого зависело сокрытие тайны, вытащил из сумки телефон и нажал на кнопку приема. 
    - Да, Берестов слушает. 
    Вызывали на седьмой этаж, просили заменить вышедший из строя пишущий DVD-Rom системного блока компьютера. Игорь аккуратно закрыл щит, еще раз огляделся по сторонам, запоминая расположение вещей, предметов и отправился по вызову заказчика.
    Весь оставшийся день прошел в непрестанном хождении по этажам и кабинетам; звонили даже из промзоны. Берестов переадресовал их к коллегам из экспериментального отдела и лишь только под конец дня снова занялся ремонтом своего компьютера. Через час позвонила Ника; сказала, что ждет его внизу, в машине. Игорь выключил все электроприборы, оделся и направился вниз. Евника уже ждала его в салоне автомобиля. Игорь сел на переднее сиденье и, улыбнувшись, поцеловал ее в щеку.
    - Что-нибудь случилось? - осторожно спросила она и с тревогой посмотрела на Игоря.
    - Пока вроде нет, - туманно отозвался Берестов. 
    - Я же чувствую.   
    Игорь пожал плечами и ответил нехотя: «Очень странный разговор у нас получился утром с замом директора, весь день над ним размышлял… какие-то намеки, полунамеки… демонстративно показывал мне, как пользоваться системой видеонаблюдения… при этом разные неожиданные вопросы».
    Лицо Евники сразу стало серьезным, и, с беспокойством посмотрев на Берестова, она произнесла с неприкрытой тревогой: «Постарайся быть более осторожным, пришел факс: «встречайте гостей».    
    - Гостей? - непонимающе переспросил Игорь, но Ника ничего ему не ответила. Было видно, что она о чем-то напряженно размышляет и лишь через минуту неохотно пояснила: «Да… они всегда приезжают на карнавал… но в этот раз прибывают слишком рано». - Она вновь задумалась, но потом, смахнув с лица набежавшую тень, произнесла бодро: «Едем за твоими вещами, а потом ко мне».   
    - Едем, - согласно кивнул Берестов, и Ника, нажав на газ, стала мягко выруливать с автостоянки. По выезде на проезжую часть она переключила скорость, и машина, сходу набрав обороты, стрелой понеслась по уходящей в город трассе.


    ГЛАВА  2: «У Лукоморья дуб зеленый»

    За ужином Евника обратилась к Игорю полушутя-полусерьезно: «Помнишь, как у Пушкина: «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том...» Поэтому я, как ученый кот, займу немного твой слух. Приготовься выслушать от меня сказку».   
    - Уже весь внимание, - так же, полушутя-полусерьезно, отозвался Берестов, - ученого кота в твоем образе готов слушать до конца времен.   
    Ника улыбнулась одними уголками губ, но глаза ее оставались грустными. 
    - У Лукоморья дуб зеленый, - произнесла она задумчиво и печально улыбнулась, - знаешь, я до двенадцати лет верила, что существовало такое  Лукоморье, или скажем - Берендеево царство. Верила в Ивана-царевича, Елену-Прекрасную и до пятнадцати лет верила в «Алые паруса». Мне было очень тяжело сознавать по¬том, что это сказки, или плод воображения писателя. 
    Игорь хотел как-нибудь с юмором прокомментировать это признание, но в последний момент подумал, что всерьез оскорбит Евнику, а потому согласился только слушать.
    - И это несмотря на мое спартанское воспитание, - с грустной улыб¬кой продолжила Ника рассказ, - знаешь, что такое взобраться на дерево, как белка? - и она вдруг с задором взглянула на Игоря. 
    - В какой-то степени, представляю, - односложно отозвался Берестов. 
    - Только на третье лето у меня это стало получаться, - и лицо Ники вновь приняло задумчивое выражение, - детство, золотое время... Жития святых, евангельская история, сказки - все было в одном неразрывном целом. Лишь в старших классах началось постепенное переосмысление, а в институте, уже как премудрый змий стала видеть: «мир во зле лежит», -  и от этой мудрости были у меня многие печали. Самое интересное, что первые три курса молодые люди кружились вокруг меня, как пчелиный рой. Но во мне всегда был некий эталон; посмотрю - нет, не Иван-царевич, - и Евника тихо, серебристо рассмеялась, - посмотрю, нет, не Артур Грей... и все... в сторону, в сторону. А к четвертому курсу вдруг все от меня отступились, и подруги, и друзья... полная пустыня. Они поняли, что я не такая. Им стало скучно со мной, а мне с ними. - Ника вновь грустно рассмеялась и, облокотившись на стол, подперев щеку, с улыбкой поглядела на Игоря. - А, ког¬да поступила сюда, в институт, то стала совсем взрослой... я перестала ждать своего Артура Грея... И вот ты пришел. - Голос Евники дрогнул, и Берестов увидел, что в глазах ее блеснули слезы. - Не обмани меня, ладно, - с надеждой произнесла Ника, и ее лицо  затрепетало изнутри. На мгновение она потупила взор и склонила голову ,как царевна-лебедь. Игорь видел, что Евнике трудно справиться с собой, видел, как дрожат ее ресницы и пылает румянец на щеках, и он горячим шепотом ответил: «Не обману никогда».
    Ника благодарно и вместе с тем растерянно посмотрела на Игоря и грустно улыбнулась, едва-едва, одними уголками губ. Вновь возникло молчание, которое хотелось бесконечно длить, но Евника вдруг встряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и произнесла бодро, твердым го¬лосом: «Наверное, нам лучше пройти в комнату... я введу тебя в курс дела», - и, поднявшись, первая пошла к выходу.
    В гостиной Ника подошла к окну и, не оборачиваясь к Берестову, задумчиво спросила: «Как ты думаешь, почему за последнее тысячелетие в России было столько бед, что впору согласиться с Чаадаевым?» 
    Ошарашенный столь неожиданной переменой темы, Игорь  ответил первое, что пришло в голову: «Видимо, от того, что Чаадаев был действительно немного сумасшедший».   
    - Не знаю, - Ника пожала плечами и повернулась к Берестову лицом, - по-моему, это просто навет его противников... очевидно, здесь другое. Чаадаев понял суть России, но его сознание не смогло вместить этой сути, а потому такая су¬мятица в выводах.   
    Игорь лишь развел руками и сел на край кожаного антикварного кресла: «Видимо, это бывает со всеми, кто пытается понять Россию только умом».   
    Ника кивнула, принимая замечание Игоря, но затем продолжила нить рассуждений: «Для многих понятие - Третий Рим, просто словесный штамп. Но за этим понятием очень глубокий смысл».   
    - Я бы мог добавить и более того, - перебил ее Берестов, - Россия, это Новый Израиль, или иначе, Вифлеем – Дом Хлеба; хлеб, который стал Плотью Христовой... «Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое...».   
    Ника изумленно повела бровью и покачала головой: «Н-да, до чего точный образ: Россия, как Тело Христово... знаешь, мое сознание это тоже едва вмещает».   
    - Да-нет, ничего-ничего, - и Игорь сделал знак рукой, предлагая Евнике продолжить.
    - Я попробую начать издалека, - произнесла Ника в некотором смущении, но спустя мгновение ее лицо приобрело непроницаемое спокойствие. Было видно, что она о чем-то напряженно размышляет. Наконец, Ника отошла от окна и стала говорить сухо, мерно и как бы в сторону:
    - У каждого народа на земле есть своя определенная роль, свое предназначение. Но при всем множестве народов, есть те, которые изменяют течение истории, направляют ее в определенное русло, иные же – консолидируют вокруг себя исторические процессы. Но главная роль отводится все-таки тем народам, которые выполняют задачу «удерживающих зло», удерживающих «тайну беззакония». «Тайна беззакония» не есть отвлеченное метафизическое понятие, оно конкретно и проявляется исторически, в трех основных ипостасях.
    Первое – это зло идолопоклонства. Язычество только поначалу оказывало поклонение твари, а не Творцу, или  силам природы. Но постепенно тот или иной бог становился воплощением определенной страсти, и ей оказывалось поклонение. Юпитер-Зевс стал олицетворением абсолютной власти, причем, власти жестокой и беспощадной. Венера-Афродита, если снять с нее мифологический покров, являет¬ся олицетворением страсти блуда. Арес-Марс был воплощением воинственности, агрессивности. Аполлон – при внешнем покровительстве искусствам, просто блудный демон. Не говорю уже о Меркурии – боге торговли, ремесел и обогащения. При этом каждый из них требовал себе поклонения, как о том и сказано в Евангелии: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне». Суть языческих верова¬ний состоит в том, что каждая персонифицированная страсть, внешне выраженная как природная сила или природное создание, требует себе поклонения, требует жертв. Именно в этом состояла главная задача христианского Рима. Победа над злом идолопоклонства. Победа над поклонением страстям и порокам, поклонения твари, а не Творцу. Собственно, современный мир уже снова впал в это древнее зло. Только названия этих богов иные, а суть осталась прежней.
    Другой вид зла имеет характер вероучительный. Когда при внешнем поклонении истинному Богу содержание являлось еретическим или же прямо богохульным. Всякое же богохульное учение приводит напрямую к богоотрицанию, а затем - к атеизму. Византия имела именно эту миссию «удерживающего». И главная по¬беда Византии - Второго Рима – это победа над злом вероучительного искажения Истины. Можно прямо сказать, что история Византии – это история Семи Вселенских соборов, венцом которых явилось создание чина Торжества Православия и, надо добавить, что всякая ересь также требовала поклонения себе и почитания ее создателей.
    Но существует еще третий вид зла. Зло в виде военных вторжений, нашествий, ига, полона. Хотя вторжения тоже бывают разными: либо  чисто военные, либо  вероучительные, еретические, либо идеологические и культурологические. Либо, как мы видим сейчас, это иго неоязычества, иго Нового Вавилона. В конце Двадцатого столетия мы все покинули Египет, но пришли почему-то не в Землю обетованную, а сразу в Новый Вавилон.
    - Прости, перебиваю, - остановил Игорь Евнику, - я над этим тоже много размышлял. Как-то в присутствии одного известного духовника зашел вопрос на эту тему. Он сказал, что с этим можно и  согласиться, и  не согласиться. По его мнению, основная масса людей все же прошла сквозь Землю Обетованную. Вспомним Второе крещение Руси. Другое дело, что нашлись иные поводыри, которые увели большинство народа в Вавилон.    
    - Да-а, пожалуй, верно, увели, - согласилась Евника, - но не всех... ведь мы с тобой остались.   
    - Вот видишь, некоторые остались, - подытожил Игорь свою мысль, - именно те, кто должен был остаться. Как о том говорил Апостол Петр: «Вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел... Некогда не народ, а ныне народ Божий...» Но продолжай, - и он сделал знак Евнике.
    - Да, о чем я? - спохватилась Ника, но тут же напомнила сама себе, - о России, как «удерживающей тайну беззакония». Самоочевидно, что ей предстоит одолеть и это новое вавилонское пленение. И освободившись от него, помочь остальному миру прийти к такому освобождению. Если говорить о коммунизме – после России уже невозможно насадить его в какой-либо части света. Вспомним историю, именно на России закончилось татаро-монгольское нашествие, затем польс¬кое; в России потерпели крах Наполеон и Гитлер; на России закончилась история коммунистического Египта, на России закончится и Вавилон.
    - Прости, снова перебью тебя, - прервал Игорь монолог Евники, - есть признаки, что нас снова возвращают туда, откуда вывели. И даже на короткий срок остановят в Земле Обетованной, но... -  и Берестов выдержал многозначительную паузу, - чтобы построить Третий Иерусалимский Храм... в котором и будет венчаться на царство «беззаконник последних времен»... А дальше снова, всем скопом, стройными колоннами - в Египет, и только в Египет.
    - Если говорить о современной цивилизации, - Евника внимательно выслушала дополнение Берестова и теперь, как бы отталкивалась от него, - будь то Вавилон или Египет, либо - Тир и Сидон, и даже - Содом и Гоморра, при всем внешнем различии их, можно обозначить, как одну цивилизацию Каина. Именно он – Каин, первый построил «град огражденный». Именно потомки  Каина и Калманы – его жены, изобрели орудия труда и охоты, а вместе с тем орудия войны; Тувалкаин был ковачем всех орудий из меди и железа. Именно от Тувалкаина начал свое шествие технический прогресс. Иувал был отец всех играющих на гуслях и свирелях. Павел Флоренский говорил о культуре, как блудной дочери культа. Иувал был родоначальником такой культуры – создателем антипода противопоставившего себя культу. Именно от Иувала началось создание храмов искусств, из которых стало уходить творчество, ибо творчество живет там, где славят Творца, там, где живет дух поэзии, а где нет Творца, нет и духа поэзии. В мире, в котором нет поэзии, царит смерть. Не случайно именно каиниты ввели в обычай охотиться на диких зверей и питаться дичью. Ламех на охоте убил своего отца Каина. Именно каиниты ввели идолопоклонство. От каинитов началась вражда, распри и войны.
  Как говорил о них Евгений Авдеенко – цивилизация каинитов с самого начала сделала поворот в сторону механистического, потребительского и хищнического отношения к природе. Одновременно с тем, каинитяне поставили в основу бытия три главные вещи: агрессию, как средство достижения цели; феминизм и матриархальность, где культ женщины стал альтернативой культу Бога-Отца; а также изобретательство, ставшее для них аналогом творчеству, ибо дьявол не может творить, он только изобретает. Ко всему, в основе каинитянской идеологии лежит распространение. Цель же этого распространения состоит не только в территориальном овладении землей, но, прежде всего, в стремлении к власти, богатству, в подчинении себе государства, общества, духовной сферы, а также культуры, науки, образования, всех без исключения сфер бытия. При этом, чувствуя свою ограниченность, каиниты взяли курс на изменение собственной природы с помощью магии, евгеники, йоги, психотропных средств, а теперь генетики и кибернетики. Теории прогресса и эволюции, это изначально каинитянские доктрины. Цель же этих доктрин – создание нового богоподобного человека, и если мыслить глобально, то, создание нового равного Богу человечества, с одновременным изменением, с помощью науки, всего окружающего мира.
    Умеряя дыхание, Ника помолчала минуту, но затем, словно обращаясь к невидимому собеседнику, продолжила: «Конечно, невольно возникает вопрос: а как же послепотопный период? Ведь все каиниты погибли в водах всемирного потопа?»   
    - Да, действительно, - вставил реплику Берестов, - по этому поводу я читал объяснение в одном богословском журнале: «Точно так же, как дочери Лота унаследовали дух Содома, хотя и покинули его, так же и Хам унаследовал дух каинитов, хотя и был в числе спасенных». Вспомним, что его потомок Нимрод стал делать то же, что и Каин; построил град огражденный – Вавилон, со всеми атрибутами урбанистической цивилизации.
    Евника некоторое время молчала, собираясь с мыслями, но потом продолжила медленно, с расстановкой, выверяя каждое слово:
    - Конечно, я не хочу оспаривать Священное Писание, это дело неблагодарное и опасное, тем более что в седьмой главе книги «Бытие» ясно написано: «И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле...» Но все-таки я должна рассказать предание нашего ро¬да, которое можно и не принять, а при желании просто отвергнуть. Хочу надеяться, что Писанию оно не противоречит, ибо в той же главе «Бытия» сказано: «Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли…» Акцент делается именно на этом: «на поверхности земли... на лице земли... на суше... всякая плоть, движущаяся по земле...» И почему-то ничего не сказано о «всякий плоти», находившейся под этой землей. 
    - Так что говорит по этому поводу семейное предание? - перебил Евнику Игорь. 
    - Если можно, то чуть позднее, - и Ника сделала предупреждающий знак рукой, - прежде хотелось бы спросить: «Откуда Нимрод узнал, как надо строить города? Более того, как строить циклопические сооружения, наподобие Вавилонской башни? Где он отыскал специалистов?»   
    Игорь лишь развел руками: «Вероятно, Нимрода этому научил его родной дед, Хам».   
    - С этой версией никак не могу согласиться, - твердо сказала Евника.
    - Почему?
    - Потому что, Нимрод Вавилон не строил.
    Игорь в изумлении посмотрел на Евнику, и она, чуть улыбнувшись, продолжила:
    - Предание нашего рода говорит о том, что этот град построили, - и она внимательно взглянула на Берестова, - как раз потомки Иафета.
    - Но… - Игорь попытался высказать возражение.
    - Тем более, что подтверждение тому, - и Ника вновь властно подняла руку, - я совсем недавно услышала в лекциях Евгения Авдеенко.   
    - Тогда, я совсем ничего не понимаю, - Игорь лишь покачал головой, и откинулся на спинку кресла, согласившись слушать до конца.
    - Если говорить о допотопной истории этого города, - Евника уже более спокойно продолжила рассказ, - то, Вавилон не был первобытным поселением. Это был город с хорошо развитой инфраструктурой и со всеми атрибутами урбанистической цивилизации. Сейчас все знают о таком чуде света, как Баальбекская веранда. Есть все основания полагать, что мраморные блоки этой веранды, есть не что иное, как части фундамента некогда существовавшей Вавилонской башни. Блоки же Баальбекской веранды остались еще с допотопных времен. Отсюда, делаем вывод, что вернувшимся в долину Сеннаар иафетидам, идею строительства башни, а также технологиям обжига кирпича и плавки металлов, подсказали именно потомки Каина.
    - Но, где написано, что вернулись именно потомки Иафета? - робко возразил Берестов.
    - Написано в одиннадцатой главе книги «Бытие», - с некоторым удивлением пояснила Евника, - второй стих, как сказано: «Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там». Дело в том, что получив благословение Ноя, о чем говорит двадцать седьмой стих девятой главы «Бытия», Иафет, вскоре после рождения первенца, отправился на восток, осваивать пространства земли. Но, прошли поколения, и часть его потомков, по линии Аскеназа, внука Иафета, вернулись назад, в землю Сеннаар, откуда вышли.
    - Я слышал, что ашкеназами называют европейских евреев, - Берестов попытался возразить, словно цепляясь за соломинку.
    - Да, конечно, - согласилась Евника, - но, так их называют потому, что они живут на землях народов-прогрессоров – англо-саксов, которые и являются истинными потомками праотца Аскеназа.
    - Выходит, что именно пращуры англо-саксов и германцев построили Вавилонскую башню.
    - Да, именно так, - подтвердила Евника, - строительство возглавили «белые люди», первые прогрессоры после Великого потопа. А потомков Хама и Сима, они, поработив силою оружия, просто заставили строить башню. И, если провести экстраполяцию в наше время, то идеологами и практиками в строительстве нового, теперь уже глобального Вавилона, являются именно они – англо-саксы, потомки Аскеназа. 
    - Теперь, я все понял, - Берестов обескураженно потер лоб ладонью, и счастливо посмотрев на Евнику, тихо произнес, - рассказывай. У меня больше нет возражений.
    - О том, что блоки Баальбекской веранды имеют допотопное происхождение, - продолжила Ника, - указывает их идеально ровная поверхность. Между соединениями, весом в тысячи тонн блоков, нельзя протиснуть даже бритву. Современные технологии еще не доросли до такого уровня. А потом, цель строительства башни была двоякой, с одной стороны – как архитектурное сооружение: «дабы сделать себе имя», - а с другой, как храм... - и Ника намеренно выдержала паузу, - храм богу Вилу и богу Ваалу, послушай корневое звучание: Вавилон – сокращенное название двух божеств – Ваал и Вил, или – Баальбекская веранда, опять явно слышится слово – Ваал.    
    - Да, насколько, все просто, - Игорь изумленно покачал головой, - даже до примитивности просто.   
    - Таковы все дьяволопоклонники, - Ника развела руками и направилась к окну, чтобы задернуть шторы, - безумная попытка с помощью технических средств и магии прорваться в небеса... А ко всему, - и она села на стоящий рядом с фортепиано стул, - почти одновременно с Вавилоном, может несколько позже, стала стремительно развиваться цивилизация в Египте. Причем , как пирамиды, так и башня, являлись одновременно святилищами и оккультными лабораториями. Спектр опытов и исследований был весьма широким, вплоть до попыток воздействия на пространственно-временной континуум.
    - Есть основания думать, что и здесь приложили руку потомки Каина, - полушутя высказался Берестов и вопросительно посмотрел на Евнику. 
    - На Востоке пре¬жде говорили: «ты сказал!» - Ника рассмеялась и провела по клавишам – глиссандо, снизу-вверх. - А если серьезно, - и по лицу Ники вновь пробежала тень, - зачем двум народам это культуры нагада и маади, нужно было сливаться в единый этнос? Ведь сухой климат в Египте образовался относительно недавно, и никаких пустынь тогда еще не было. - Ника помолчала некоторое время, и затем продолжила задумчиво, - пустыни Египта хранят в себе тайны, которые не разгадает уже никто и никогда. Часть этих тайн использовали жрецы Египта и Вавилона, остальные гораздо более надежно, чем Великий потоп, похоронил под собой песок. Иначе до сей поры мы изумлялись бы существованием подземных городов и подземных храмов, объединенных сетью многочисленных тоннелей. Некоторые такие подземелья и послужили прибежищем для потомков Каина и Калманы: оборудованные по последнему слову техники они помогли пережить им Великий потоп.
    - Просто аналогия с днем сегодняшним, - усмехнулся Берестов, - тогда строили убежища от Великой воды, а теперь - от Великого огня.   
    - Увы, - грустно кивнула Евника, - вместо покаяния, они думают об убежищах. Поэзия уходит из этого мира, а с нею уходит и свет. - Ника поднялась и вновь стала ходить по комнате.
    - Теперь я хочу рассказать о происхождении нашего рода, - произнесла Ника немного погодя, и пристально взглянула на Игоря, - я чувствую – время пришло.
    Легкое, подобное дыханию заснеженных вершин дуновение  сошло на Игоря. Берестов вздрогнул и вопросительно посмотрел на Евнику. Ее взгляд был полон решимости и одновременно с сомнением – можно ли собеседнику выдавать, хотя и приоткрытую, но в главном тщательно хранимую тайну. Легкий озноб прошел по спине Игоря. Он хотел задать наводящий вопрос, но вновь свыше сошло легкое дыхание, и он вместо ответа кивнул. 
    - После сокрушения Вавилонской башни, когда началось Великое переселение народов, - стала возвышенным тоном рассказывать Евника, - наши предки, ведомые Провидением, перешли по прикаспийским степям на территорию Южного Приаралья, в долину рек Сырдарьи и Амударьи. Выбор этой местности был не случаен. Она идеально соответствовала покинутой долине Тигра и Ефрата, являясь прообразом обетованной библейской земли. Для народов, осевших в степях южного Арала, это был Новый Эдем, новый Хиддекель и новый Ефрат.
    В греческих хрониках народ сей именовался массагетами, то есть - великая сакская (скифская) орда. На самом деле к тюркоязычным половцам, кипчакам, а тем более к монголам они никакого отношения не имели. Массагеты были ирано-арийской нацией, европеидного типа. Русый и каштановый цвет волос, сочетаемый с карими, голубыми и серыми глазами, являлся доминантным. Народ этот был очень сильным и пассионарным. Новый Ефрат и новый Хиддекель как бы укреплял их. Массагеты успешно противостояли нашествиям таких полководцев, как Кир Второй, который нашел в Парфии свой конец, также  Александру Македонскому и персидскому царю Дарию.
    На рубеже Новой эры массагеты двинулись на запад, ибо в прежних землях для несметных табунов перестало хватать корма. Обогнув Каспий, они вошли в степи и предгорья Северного Кавказа. Преодолев разрозненное сопротивление местных народов, массагеты подчинили их себе, а затем смешались с ними, образовав новую нацию, именуемую аланами. Аланы – асы, или осы, благодаря массагетам образовали сильное государство, владения которого распростирались от Каспия до Черноморских колоний Рима.
    - Я читал об этом у Льва Гумилева, - перебил Евнику Игорь, - о непобедимой аланской коннице. Кстати, аланы тоже были в основном шатены и русоволосые.
    Ника согласно кивнула и продолжила.
    - Даже в именах и названиях много корней, которые заимствованы нами, славянами. Например, имя  Руслан. Правильно произносится Рус-алан. Или женское имя – Русудан. Слово – дан, дон, значит – вода, река.
    - Просто потрясающе, - вновь перебил Игорь Евнику, - реки Дон, Днепр, Днестр, Двина.
    - Иордан, - дополнила Ника, - Дунай, Эридан, Танаис, город Лондон, то есть  стоящий на реке. Боги – Посейдон и Вотан, имели прямое отношение к воде. Более того, многие реки и города Европы в древности имели корень – дон, или тан и тон. Слово – тонуть, происходит именно отсюда. Послушай названия осетинских рек, - и Ника стала перечислять, - Тигрдон, Садон, Гизельдон, Ардон, Нардон, Лаядон, Фиагдон… несть числа. А что такое – асс, это значит – истина. А птица Феникс, по-осетински – фсенык. А египетский культ Изиды и Гора имеет прямое ирано-арийское происхождение. А наш славянский бог солнца Хорс, это осетинский – Хур, или – Хор.
    Пассионарность аланов была столь велика, возможно, по причине перенаселенности, что многие отряды бесстрашно уходили во все концы света осваивать новые территории. До сих пор потомки аланов, живущих в Индии, Центральной Азии, Ирландии и Британии, помнят, откуда они. Тур Хейердал научно, с помощью археологических раскопок доказал аланское влияние на Скандинавию.
    Евника замолкла на миг, переводя дыхание, и, взглянув изучающе на внимательно слушавшего Игоря, продолжила.
    - Первым аланским переселенцем, потомки которого основали в Европе государство, был князь Виссикук. Это была прибалтийская территория нынешней Польши. Виссикук и сын его Родогаис, участвовали в походах на Рим, присоединив свои полки к армиям галлов и франков. Ходили на Рим и его внуки – Вейдавуд и Прутено. Именно от Вейдавуда и пошел наш род.
    Ника вновь перевела дыхание, но Игорь слушал, не шелохнувшись.
    - Когда среди местных народов началась смута, то, дабы умирить ее, Прутено – старший брат, передал царство Вейдавуду, а сам стал жрецом Криве Кривейте, или – Хориве Хоривейте (поклонение солнцу) построив святилище «Рома нове» – Новый Рим. Религия эта была языческой, но совершенно отличная от верований варваров, здесь почитались только три бога – Перкунас-громовержец, Потриенс – повелитель морей, и Паталог – бог ада. Таким образом, в созданном Прутено Прусском (или – По-Русском) государстве установилась теократия, хотя и языческая, на целых восемьсот лет.
    - Просто дух захватывает, - прокомментировал наконец Игорь рассказ Евники, - это что-то невообразимое. Если не ошибаюсь, род Романовых происходит именно из Пруссии.
    - И род Рюриковичей тоже, - одобрительно дополнила Ника, - а если точнее, из западных, граничащих с Пруссией земель. Рюрик с дружиной и своим домом прибыл не из слабой Скандинавии, глубокая ошибка так думать, а из государства крепкого и централизованного.
    - Не может быть! - невольно возразил Игорь, - но, там же испокон веку жили германские племена? А потом варяги, это же шведы.
    - Разве? - лукаво улыбнувшись, возразила Евника, - а вот германские археологи установили, что Берлин основан славянами-ободри-тами, то есть – живущих за Одером. И потом разве названия таких городов, как Росток, Любек, или – остров Рюген, в древности Руян, с мысом Аркона и городами Рёрен и Гдове, тебе ни о чем не говорит? В восьмом-девятом веках пятьсот городов и поселений славян находились на территории Померании. И это установленный факт. Послушай только звучание некоторых, сохранившихся до наших дней: Раков, Марлов, Зарнов, Бютцов, Тетеров, Варен… - вдумайся, здесь же все родное, или: Гюстров, Шторков, Розов, Лотцов… - да сколько их еще с такими названиями, будто из Центральной России ; многие десятки. И потом варяги и шведы, это совсем не одно и то же. Ибо варяги – это не народ, а  род деятельности, род занятий, это  сословие.
    Победительно взглянув на опешившего, не смеющего ничего возразить Игоря, Ника вдруг смутилась и продолжила, теперь уже более спокойно:
    - По древнему преданию, средняя дочь Гостомысла Умила, став женой князя бодричей Годслава, родила ему трех сыновей – Рюрика, Трувора и Синеуса. После коварного убийства мужа, она бежала с сыновьями на остров Руян, который являлся непобедимым оплотом западного славянства. И лишь когда сыновья выросли, их деду Гостомыслу было сонное видение о том, что из лона Умилы вырастет огромное дерево, которое покроет большую часть земли. Волхвы объяснили старцу, что один из сыновей Умилы должен стать Новгородским князем. Незадолго до своей кончины, Гостомысл собрал народное вече, где было решено просить внука Гостомысла Рюрика на великое княжение. Поэтому князь Рюрик, что означает  сокол, произошел не от Рорика Ютландского и не от неведомого свейского князя, а от Гостомысла, природного правителя Новгорода.
    - Гм-м, действительно, - Игорь с усердием потер лоб, - стоит лишь непредвзято изучить предание, как все сразу проясняется. А от кого же происходят твои предки?
    - У Вейдавуда было двенадцать сыновей, - со вздохом продолжила Ника, - причем, младший – Литво, родился от аланки, второй жены. Братья не любили Литво. И когда умер отец, то восстали на младшего брата и отправили его за пределы Пруссии, предложив либо вернуться в Осетию, либо править восточными землями. Литво ничего не оставалось, как подчинить себе разрозненные племена жемайтов и начать править ими. Так и появилось государство, которое и поныне именуется его именем. Литво и есть мой предок.
    - Потрясающе, - задумчиво отозвался Игорь, - история, буквально повторяющая судьбу Иосифа Прекрасного, младшего сына праотца Иакова. 
    Ника недоуменно посмотрела на Игоря и затем весело рассмеялась.
    - Надо же, а я никогда об этом не думала.
    Игорь лишь развел руками, и Ника, теперь уже благодарно улыбнувшись, продолжила рассказ. 
    - Благодаря Литво, наш род поселился в России на двести лет раньше Рюрика, Трувора и Синеуса. Один из правнуков князя – Родогаис, был приглашен из Литвы на княжение в Новгород. И когда своенравные новгородцы выбрали себе другого князя, то уже не вернулся на родину, а остался жить в России, к концу жизни приняв крещение с именем Константин. По уделу, полученным им, стал именоваться князем Олонецким, но потомки его не сохранили княжеский титул, что с иноземцами часто случалось, а перешли в боярское и служилое сословия, сохранив только княжескую фамилию.
    - Вот как история нас разводит, - задумчиво прокомментировал Игорь рассказ Евники, - пока одни потомки Литво воевали с Александром Невским, другие стояли у него на службе.
    - Да, кстати, - перебила Ника Игоря, - разве не знаешь, что князь Александр был на одну четвертую  осетин? - И видя недоуменный взгляд Берестова, закивала.
    - Да-да, так. Мария Ясыня, жена великого князя Всеволода «Большое Гнездо», это его родная бабушка.
    Игорь в изнеможении откинулся на спинку кресла и с блаженной улыбкой помотал головой.
    - Вот именно, - Ника продолжала сыпать информацией, - если был во Владимире, то знаешь, есть там Успенский княгинин, самый древний во Владимире женский монастырь. Это она его построила. Для себя и своих потомков. И потом, возвращаясь к пруссам, даже «Википедия» о государстве Пруссия говорит, что жители, населяющие ее, являлись одним из прямых преемников культуры шнуровой керамики (2-3 тыс. до Р.Х.), которая занимала почти всю континентальную Европу, кроме Средиземноморья и Севера, в том числе современную Центральную Россию.
    Ника замолачала на минуту, а затем торжествующе произнесла:
    - Ты улавливаешь связь?!
    Игорь некоторое время провел в раздумье, и лишь затем, кивнув согласно, с улыбкой посмотрел на Евнику.
    - Сдаюсь, без всяких условий. У меня больше нет вопросов. Хотя… один вопрос все-таки будет: «Ведал ли приглашенный новгородцами Рюрик, а позднее изгнанный из Пруссии Гланда Камбила, основатель Дома Романовых, о клятве вашего рода?»
    Ника помолчала минуту, как бы испрашивая в безмолвии ответа, и лишь затем произнесла утвердительно:
    - Видимо, да! А иначе как объяснить возвышение этих родов в Российском государстве? Как объяснить то, что слово клятвы прошло через тысячелетия, и при этом не затерялось, как должно было совершиться по человеческому естеству, а приумножилось и утвердилось? Если бы слово сие не было от Бога, то и не смогло бы оно утвердиться, не смогло бы прорасти и приумножиться на земле.
    На минуту в комнате воцарилась звенящая, наполненная живым, светлым смыслом тишина, и Игорь, согласно кивнув, произнес словно самому себе: «Теперь я стал кое-что понимать в событиях мировой истории. Но продолжай».
    Ника благодарно улыбнулась, но, тут же произнесла с некоторой суровостью:
    - Теперь я должна перейти к главному, - она вновь испытующе посмотрела на Игоря, взвешивая, можно ли открывать ему следующую тайну. Берестов же сидел в кресле, весь превратившись во внимание.
    - Наверное, ты уже успел понять, что институт наш, мягко скажем, не совсем обычный.    
    - Да, - кивнул Берестов, - открываются порой такие подробности, что… - и, Игорь осекся, не договорив фразу.      
    - Со временем откроется еще больше, - подтвердила Евника, - я здесь уже три с половиной года и говорю со всей ответственностью: несмотря на отсутствие статуса секретности, наш институт является прямым аналогом германского «Аненербе», - и, увидев вопрос в глазах Игоря, продолжила, - то, что находится на поверхности, еще не весь институт... основное – там! - в глазах Евники полыхнуло пламя и она указала рукой вниз.
    На мгновение воцарилась полная тишина, как если бы в вышине что-то стронулось. Так бывает в горах, когда посреди мертвого безмолвия со склонов вдруг неудержимо ринется снежная лавина. Игорю приходилось однажды наблюдать со стороны это явление; с   нарастающим шумом, ломая ударной волной сосны и ели, масса из снега и камня пошла в ущелье. Уже через пару минут снова воцарилась мертвая тишина, нарушаемая ино¬гда падающими сверху камнями. И лишь только облако снежной пыли над ущельем свидетельствовало о прошедшей мимо беде.
    - Ты слышал что-либо о Пергамском алтаре? - спросила Евника и, Берестов согласно кивнул, хотя он едва понял суть вопроса. - В «Откровении» Иоанна Богосло¬ва сказано, - и Евника процитировала медленно, почти нараспев: «И Ангелу Пергамской церкви напиши... Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей...» Странным образом, но именно Пергамский алтарь, - прокомментировала Евника, - оказался в Германии в канун Первой мировой войны. А после Второй мировой был зачем-то перевезен в Россию. Кстати, может показаться странным, но мавзолей Ленина – это точная копия Пергамского алтаря. А сам он это во много раз уменьшенный макет Вавилонской башни, - Ника испытующе посмотрела в глаза Берестову и произнесла почти обыденно, даже устало: «Пергамский алтарь здесь!»
    И снова, как если бы раздался хлопок перед сходом лавины. 
    - Да, - подтвердила Евника, - Пергамский алтарь здесь. И отыскать его необходимо в кратчайшие сроки. Отыскать. Чтобы затем уничтожить!
    Некоторое время Ника отрешенно смотрела перед собой, и Берестов только сейчас заметил, как труден был для нее этот разговор. Выйдя же из забытья, она смущенно улыбнулась и, приблизившись к Игорю, поцеловала его в лоб. 
    - Игореша, - произнесла она, как бы испрашивая  извинения, - постарайся закончить ремонт компью¬тера завтра… я чувствую, что развязка близка и все может начаться в любую минуту.   
    - Раз ты сказала, то я сделаю, - беспрекословно согласился Берестов и в подтверждение своих слов решительно поднялся с кресла. 
    Ника благодарно кивнула, но вдруг потупила взор и залилась кра¬ской. - И еще, - она кротко и просительно взглянула  в глаза Игоря, - до венчания мы будем спать раздельно, хорошо? - Берестов растерянно улыбнулся, и ему стало легко и свободно, словно с плеч свалился тяжелый груз. Он взял ру¬ку Евники в свою, и осторожно коснулся губами ее пальцев.    
    - Хорошо... я ведь тоже чувствую, что сейчас не время... А потом мы поедем к старцу, хочешь? - И Ника молча кивнула в знак согласия. - Ну, вот видишь, все у нас еще будет. - И он также осторожно поцеловал ее в лоб.

       *  *  *
    Набросив на ходу пальто и замотав поверх воротника шарф, Игорь бегом выско¬чил на лестничную площадку. Произошло то, чего он более всего боялся. Евника покидала его. Подбежав к перилам, он выкрикнул во всю мощь легких ее имя, но Евника, будто погруженная в колдовской сон, никак не откликнулась на этот крик. Подобно сомнамбуле, она медленно спускалась на нижнюю площадку, а затем стала выходить из подъезда такой же плывущей нереальной походкой. 
     Ника шла в длинной черной  мантии, будто плыла, едва касаясь ногами земли, и ее свободно ниспадающие на плечи волосы тихо шевелились, тускло искрясь в свете полной луны. Изумление и страх овладели Иго¬рем, но он нашел в себе силы, чтобы преодолеть его и вновь устремиться за Евникой.
    Время словно остановилось. Теперь Берестов бежал во весь опор, но странным образом, он почти не двигался с места. Ноги бессильно скользили по снегу, и оттого Игорь едва двигался через  погруженный в ночную немоту парк.
    Наконец, впереди, между черными стволами сосен, блеснул оди-нокий свет фонаря, и Игорь остановился, не в силах сделать и малейшего шага. Сердце бухало в груди, как молот, он с хрипом втягивал в себя воздух, пытаясь жестами вернуть уходящую Евнику.
    Мертвая тишина царила вокруг. Немота и обреченность. Берестов последними усилиями прорвал ставшую почти осязаемой немоту, но следующая цепенящая мысль вновь остановила Игоря.
    - Она не человек… это, валькирия.    
    Свинцовый ужас неподъемной плитой лег на плечи Берестова, и теперь он в мертвой неподвижности смотрел, как черная мантия Евники победно развевалась за ее плечами.
    - Ника!.. Ника!..
    Мертвая тишина будто пала, пробудившись от крика Игоря, а ударивший спасительной поземкой в лицо ветер, пробудил его самого.
    Гиблый морок медленно оставлял Игоря. Пробужденный снежным хлопком, он оторопело огляделся и, вопросив себя: «Не сон ли это?!» посчитал за главное, вновь пойти за Евникой.
    Уже вскоре Берестов увидел простирающееся в глубине парка темное здание летнего театра. Ника остановилась на миг у освещаемого единственным фонарем входа, затем воздела руки к висящей в небе луне и, простояв так минуту или две, вошла в черный провал распахнутой перед нею двери.
    И снова, двигаясь как сквозь зыбучий песок, едва передвигая  ватными ногами, Игорь преодолел ведущую к театру лунную дорожку и, унимая гулко колотящееся сердце, со страхом остановился у черного подвального входа.
    - Идти или не идти? - Холодный пот струйками потек за шиворот. Взгляд Игоря выхватывал только две первые ступеньки лестницы.
    - Что ждет его за этим сгнившим порогом?.. - Надо было решаться. И Берестов, преодолевая страх, осторожно ощупывая ногами каждую следующую ступеньку, стал медленно сходить в непроницаемую мглу подземелья.
    В длинном глухом коридоре подвала горели укрепленные на стенах плошки с маслом, от которых было больше копоти, чем света; казалось, что они являли одно из агрегатных состояний мрака, точнее, являлись зонами его разрежения. Сам воздух помещения был напоен опасностью, и необъяснимая тревога жила во всем пространстве коридора. Озираясь по сторонам, Игорь дошел до конца коридора и, остановившись возле нависавшего массивной грудой, сложенного из рустованного камня камина, растерянно огляделся; на расстоянии нескольких шагов от камина коридор завершала глухая кирпичная стена, которая не давала никакой надежды на дальнейшее продвижение. Оставалось единственное: повернуть назад.
    Внезапно он услышал голоса, исходящие со стороны входа в подвал, и Берестов, заметавшись вдоль стен,  не придумал ничего лучшего, как только нырнуть в камин и там затаиться. Вскоре гомон толпы послышался совсем рядам. Процессия остановилась в конце коридор, и по звуку голосов Игорь понял, что они входят в другое помещение. 
    - Значит, за камином есть дверь, - отметил он про себя и, выждав в целях безопасности несколько минут, покинул свое убежище.
    За камином действительно находилась двухстворча¬тая деревянная дверь, створки  которой были не до конца прикрыты, а потому, приблизившись к ней,  Берестов смог оглядеть через щель внутреннюю часть помещения. Странным образом, обширный зал, представший перед его глазами, оказался безлюдным, хотя туда только что вошли два или три десятка человек. В центре его, освещаемого свечами на стенных канде¬лябрах, располагался большой круглый стол, крытый скатертью из зеленого  бархата. Вокруг не¬го стояли два десятка венских стульев, а над самим столом, хотя и в некотором удалении, чтобы можно было видеть с любого места, висел на кронштейне черный широкоформатный монитор. Изображение же на экране являлось тождественным тому, что видел Игорь в полуоткрытую дверь. Берестов напряг зрение, и изображение, как бы приблизившись, приобрело большую отчетливость и ясность. На пределе восприятия Игорь увидел, что на экране внутреннего телевизора – тот же зал, с круглым столом в центре, те же венские стулья вокруг него, а в глубине, над столом, маленький черный квадратик монитора... Внезапно по экрану побежали всполохи, пятна и косые полосы. Когда же изображение восстановилось, то Берестов увидел, что все кресла вок¬руг стола на экране заняты людьми в черных фраках. Лица присутствующих были скрыты черными маскарадными очками, и лишь морщинистое дряблое лицо председателя оставалось открытым. Игорь невольно перевел взгляд с экрана в зал и вздрог¬нул от неожиданности: кресла оставались пустыми.
     - Итак, господа! - раздался скрипучий, с менторскими интонациями голос, - надеюсь, о цели нашего заседа¬ния вы уже осведомлены.
    Игорю ничего не оставалось,  как вести наблюдение по экрану телевизора. 
    - Да... нас известили... - донеслись в ответ нестройные реплики, и председательствующий предупредительно поднял кверху ладонь.
    - Тем лучше, господа, - подвел он итог и сложил руки на инкрустированной трости, - поскольку нет необходимости объявлять повестку дня, то сразу перейду к главному. Главное, в настоящий период является то, чтобы... - и он сделал многозначите¬льную паузу, - чтобы потребитель информации ни в коем случае не мог самостоятельно ее осмысливать. Осмыслением информации должны заниматься мы, и толь¬ко мы.   
    - Разумеется, - ответил сидящий рядом с ним круглолицый с вьющимися черными волосами толстяк, - а иначе для чего мы получаем зарплату.   
    Председатель покосился на выскочку и, выдержав паузу, продолжил:
    - Раз понимаете, то и прекрасно... Самое главное, чтобы все доморощенные мыслители не имели выхода на массового потребителя информации. - Он торжествующе оглядел присутствующих и поднял вверх палец с тяжелым перстнем-печаткой. - Поэтому необходимо еще сильнее ужесточить экономическое давление по отношению ко всем неугодным изданиям, СМИ, а в особенности электронным СМИ. В свою очередь, мы подадим руку помощи всем, кто пожелает принять наши условия. Им мы спишем долги, дадим беспроцентные ссуды. Именно это позволит наладить редакторский контроль, гораздо более надежный, чем был когда-либо… Но это, так сказать, преамбула главной нашей повестки дня, ради которой мы собрались.   
    Члены собрания, изображая крайнюю заинтересованность, с подобострастным выражением  воззрели на председателя, и в помещении воцарилась мертвая тишина.  Председатель победно взглянул на присутствующих и нравоучительным тоном продолжил монолог: «Мы доподлинно знаем, что среди огромной массы потребителей информации, среди массы жрущих прямоходящих особей, существует определенный контингент индивидуальностей, которые никогда не удовлетворяются существующим положением вещей. Они как прыгающие гены, которым ни в чем нет покоя. Если государство достигнет сверхизобилия, они будут протестовать против духа потребительства. Если общество живет в нищете, они восстанут против такого положения вещей. Если государство занимает нейтральные позиции, то подобное состояние дел также не будет их удовлетворять. Это – «сикарии» наших дней. Это бунтари, которые во все времена и эпохи произносят, пусть под разными вывесками, но по сути, один и тот же лозунг: «Нация – пробудись!..»
    При этих словах присутствующие разом вскочили и, гордо вскинув головы, вытянули руки по швам. А затем, как по команде, одновременно с размаху приложили ладони к области сердца. Берестову даже показалось, что он видит, как горят сквозь щелки масок  глаза заговорщиков. На миг представилось, что не светские вельможи, а облаченные в доспехи рыцари давали сейчас, в присутствии магистра, клятву меча.
    Ментор с удовлетворением оглядел стоящих вокруг стола коллег и, знаком повелев садиться, продолжил разговор.
    Члены собрания сели так же одновременно, и Берестову показалось, что он услышал грохот доспехов и лязг мечей возвращаемых в ножны.
    - А потому… - и ментор вновь победным взглядом оглядел присутствующих, - в свой работе по дегуманизации масс мы должны делать опору именно на этих представителей  социума. Именно таких сильных, мыслящих, иначе говоря – харизматических лидеров мы должны искать, чтобы затем направлять их в необходимое нам русло. В этом слабое место наших заклятых врагов, бесхребетных космополитов, которые ищут сатрапов среди предателей, и в этом наша сила. Мы должны искать сторонников в народной, и если быть точным, в патриотической среде, в среде традиционалистов и фундаменталистов.
    - О, да!.. О, да!.. Это верно сказано, - заерзал на стуле сидящий рядом с председателем полный, с вьющимися волосами мужчина, - это так верно… 
    Председатель замолчал на минуту, но сдержался и вновь, ничего не ответив выскочке, продолжил:
    - Именно в патриотической среде мы всегда находим тех, кто готов не за плату, а за совесть исполнять наши планы. Ибо понятия – род, нация, кровь, империя, государство – фундаментальны, они исходят из глубинных архетипов сознания, а потому, господа космополиты, восстающие против этих незыблемых основ, рубят сук на котором сидят. Космополитизм нежизнеспособен только по этой причине, а потому будет неизбежно отправлен на свалку истории, как уже это неоднократно было.   
    - Да-да, неизбежно, - вновь перебил председателя выскочка, но тут же осекся, натолкнувшись на его гневный, испепеляющий взгляд.
    Гроссмейстер и на этот раз нашел силы, чтобы подавить гнев, после чего продолжил собрание. 
    - Поиск могильщиков космополитизма, вот главная и неотложная задача сегодняшнего дня! - и голос председателя зазвенел, как металл. - А потому мы можем, а значит и должны, отыскать их в среде простого народа, казачества, в армейских подразделениях, силовых структурах, среди патриотической интеллигенции; вне всякого сомнения, они пойдут за нами. Если возникнет необходимость, то мы наладим сотрудничество с нашими заклятыми врагами, ортодоксальными церковниками, хотя нам глубоко ненавистна эта иудейская ересь. Если надо, мы пойдем на это, но главным образом, мы должны обращаться к традициям тех народов, среди которых мы совершаем свою миссию. Если мы живем в Европе, то надо всячески привлекать внимание к ценностям античного периода: к его философии, науке, культуре. Под нашим руководством успешно прошли периоды Возрождения, Просвещения, а бродячие менестрели-трубадуры подготовили добрую почву для этого. И напротив, если мы живем в Малой либо Центральной Азии, то должны всячески развивать культы Месcопотамии; в частности, зороастризма, и всего, что с этим связано. В Азии и Индокитае успешно прививается учение дао и дзен.  В Германии 20-х годов прошлого века мы смогли утвердиться, не только благодаря обращению к почве, что само по себе важно, но главным образом, благодаря обращению к культу древних богов. Мы смогли убедить народ, что, лишь окончательно освободившись от церковного мракобесия и возродив светлое язычество, германская нация неминуемо придет к светлому будущему, получив при этом власть над миром, для которого «нет ни эллина, ни иудея».    
    - Да, господа… в стране, в которой мы живем, тоже надо проводить этот план, -  вновь вмешался пухлощекий выскочка, - всячески возвращать его к национальным истокам, к славянскому ведизму, и…   
    Неожиданно в зале воцарилась мертвая тишина, и присутствующие подобострастно обратились к председателю, лицо которого покрылось красными пятнами. Председательствующий прошил выскочку испепеляющим взглядом и вдруг с размаху огрел резной инкрустированной тростью. Потом еще и еще раз.
    Спустя минуту, убедившись, что порядок восстановлен, гроссмейстер отер платком пот со лба и устало продолжил:
    - Итак, господа… мы, наконец, можем подвести некоторые итоги на этом поприще. На сегодняшний день у нас уже появился немалый штат сторонников в лице писателей, публицистов, работников силовых структур и даже духовенства. Нами изданы десятки книг и сотни монографий, снимаются художественные и документальные фильмы.При этом, для проповеди наших идей, для их максимального успеха, даже если они прикрываются маской христианства, мы должны поддерживать в первую очередь последователей учения ессеев, выходцев из Кумранской долины. Ибо, именно благодаря им, ессеям, в недрах христианства появилось течение обладавших всей полнотой истины гностиков. Гностик, значит – ведающий, или – знающий. Впоследствии, благодаря гностицизму, появилось учение пророка Мани, главного нашего апостола, которое трансформировалось в XIX столетии в учения теософии и антропософии. Именно по этой причине, мы должны поддерживать сейчас новых Анни Безант, Блаватских, Штайнеров, Гюрджиевых. Открывать им дорогу, публиковать их книги, и выставлять их видео на различных сайтах. Ибо, только таким образом мы сможем найти  сторонников во всех слоях общества. Тем более, что они уже есть, их число растет, хотя существует и противодействие. Как правило, и это не секрет, противодействие исходит из среды либо ортодоксальных клерикалов, либо наших врагов космополитов. Послушайте, что пишут о нас некоторые, с позволения сказать, поэты. - Председатель вынул из кармана листок бумаги и, развернув его, с пафосом прочел:

Мы иго это сможем превозмочь,               
Хоть вслух об этом говорить не смеем.
Но верь! Придет Варфоломеевская ночь
Для новых манихеев!

    Председатель с негодованием осмотрел присутствующих и прокричал срывающимся фальцетом:
    - Нам, наследникам пророка Мани, Монтана, Аверроэса, Раймунда Тулузского и  Жака де Моле, угрожают Варфоломеевской ночью! Как тут не воззвать к справедливости? - и в голосе ментора появились плаксивые нотки, - как тут не закричать вслед за Вольтером: «Раздавить гадину!» - и вслед за Нероном: «Христиан ко львам!» - Как?! Скажите мне по существу!.. Разве мы забудем уничтожение ордена альбигойцев?! Разгром тамплиеров?! Столетия инквизиции и церковного мракобесия?! Разве мы забудем разгром тевтонов и меченосцев на Чудском озере?! Никогда!!! 
    Игорь нечаянно надавил на створку, и несмазанные петли дверей предательски заскрипели. Присутствующие в зале повернули головы в сторону Берестова, и по экрану телевизора сразу побежали всполохи помех. Поняв, что совершил оплошность, Игорь осторожно отошел от двери. Нужно было что-то срочно предпринимать; либо бежать во весь опор к выходу, либо снова прятаться в камин. Он хотел уже последовать второму намерению, но увидел, что лаз в камин полностью закрыт железной решеткой. Теперь оставалось только одно... Внезапно дверь помещения отворилась, и Берестов едва успел спрятаться за внешний выступ камина.
    - Нет, показалось... просто ветер... - вывалилась в коридор озабоченно галдящая толпа. - Определенно, кто-то был... нет, исключено... - каждый из присутствующих выносил прямо противоположные суждения, и чувствовалось, что всеми ими владеет страх. - Я видел, мелькнула тень, совершено точно... Что вы? Посмотрите сами, коридор пуст… Пуст, вы думаете? Нет-нет... Определенно, ведь здесь и спрятаться негде...
    - Негде?! - вдруг раздался скрипучий, полный сарказма голос ментора, и Берестов еще плотней прижался к стене.
    Старик медленно, с демонстративным видом обошел камин и, остановившись напротив выбранного Игорем укрытия, ткнул тростью в его сторону. Свита мгновенно стала полукольцом вокруг руководителя и тем отрезала всякую возможность к бегству.
    - Каково, - произнес старик, обернувшись к коллегам, и вновь показал тростью на Берестова. Затем с высокомерной усмешкой посмотрев на Игоря, он сделав в его направлении шаг и гневно стукнул тростью о каменный пол.
    - Взять его! - прокричал он визгливым фальцетом и даже затопал в нетерпении кривыми неустойчивыми ножками. Десятки рук наперебой потянулись к Берестову, и он решил дорого заплатить за свою жизнь.


    ГЛАВА  3: «Великая Праматерь»

    Игорь проснулся и еще минуту или две не мог осознать, где он находится. Вскоре в комнату вошла Ника и, включив бра над изголовьем, присела к Берестову на кровать.
    - А где старик? - непроизвольно спросил Игорь.
    - Какой старик? - Евника лишь удивленно повела бровью и легонько потрепала его по щеке, - ну-ка, просыпайся скорей.
    Игорь улыбнулся и хотел схватить Евнику за руку, но она игриво ее отдернула.
    - Прости, приснится всякое, - непринужденно произнес Берестов и ладонью отер с лица остатки сна.
    - Завтрак уже готов, - мелодично пропела Ника и, еще раз потрепав его по щеке, поспешила на кухню.
    Оставшись один, Игорь поднялся и, одевшись, сделал краткую разминку.
    За завтраком говорили о том о сем, Ника ни слова не упомянула о вчерашней беседе и лишь только один раз уже на пути в институт обмолвилась о нехороших предчувствиях.
    …Рабочий день начался обычной суматохой, и, как ни старался Игорь уделить основное внимание ремонту компьютера, все равно
 из разных отделов поступали звонки, а потому приходилось прекращать работу и бежать куда-нибудь на девятый этаж. Уже ближе к обеденному перерыву столкнулся в коридоре с Евникой. Берестов хотел было поделиться с ней мыслями по поводу предстоящих Рождественских каникул, но Ника сделала вид, что не замечает его, и лишь озабоченно произнесла на ходу: «поторопись, гости скоро привезут статуэтку Великой Праматери».
    - Какую статуэтку? - Игорь попытался расспросить о подробностях, но Ника уже спешно проследовала вперед.
    Вчерашний разговор вдруг вспомнился ему до мельчайших деталей, и Берестов почти физически ощутил, что на сей раз происходит нечто серьезное. Тревога Евники непроизвольно передалась и ему.
    - Великая Праматерь, - задумчиво произнес Игорь и вдруг
 его неодолимо потянуло к кабинету Щеголева, - что-то я о ней слышал… как если бы это связано с тамплиерами.
    Остановившись у двери с надписью: «Старший аналитик», Берестов постучал о косяк и выждав время, вошел внутрь. Поздоровавшись, он с беспечным видом, будто зашел к сотруднику единственно ради скуки, спросил: «Станислав, возвращаясь к прежнему разговору… что такое – Великая Праматерь?»
    - Великая Праматерь, это главная святыня друидов, - не отрываясь от дел, невозмутимо отозвался Щеголев.
    - Вот как? - Игорь сел на свободный стул и, откинувшись на спинку, закинул нога на ногу, - я думал, это имеет какое-то отношение к тамплиерам.
    - И к тамплиерам тоже, - с прежней невозмутимостью отозвался Щеголев. 
    - И какая тут связь?   
    - Самая непосредственная, - Щеголев  лишь недоуменно пожал плечами, - о тамплиерах, например, уже довольно много вышло всякой литературы. Еще лет пятнадцать назад появилась книга «Трон Люцифера» Еремея Парнова. Потом есть такой писатель Юрий Воробьевский; тамплиеры – его излюбленный конек. Ко всему, бестселлер этого года «Код да Винчи» Дэна Брауна. Книга, прямо скажем,  богомерзкая, но история тамплиеров и других орденов там описана довольно скрупулезно.   
    - А какое отношение они имеют к Великой Праматери? - перебил Игорь Щеголева. Станислав лишь иронично улыбнулся и, вздохнув, закрыл лежащую перед ним папку с бумагами.   
    - Ладно, уделю тебе пять-десять минут. Лично я не верю ни в какой Грааль и во все подобные бредни. Хотя объективности ради в Нью-Йоркском «Метрополитен-музее» хранится некая чаша из серебра. - И Щеголев, выказывая опасение, огляделся по сторонам. Затем он порывисто поднялся и, повесив пиджак на спинку свободного стула, придвинул его вплотную к электрической розетке.
    - Так-то лучше, - произнес он удовлетворенно, - советую внимательнее относиться к розеткам, как к идеальному месту для подслушивающих устройств... впрочем, я немного отвлекся, напомни, о чем шла речь. 
    - О чаше Грааля в «Метрополитен-музее» - Берестов, глядя на наивные манипуляции Щеголева с розеткой, невольно улыбнулся.   
   - Да, специалисты утверждают, что это именно она, - Щеголев задумался на минуту, решая некий важный для себя вопрос, но потом тяжело вздохнул и посмотрел на Берестова тихим просветленным взглядом. - Что ж, расскажу тебе в двух словах, об истории возникновения ордена тамплиеров. Начнем хотя бы с того, что тевтонский орден - плоть от плоти отпочкование тамплиерского ордена; тоже, можно сказать, о меченосцах и ливонском ордене.    
    - Вот как, - удивленно произнес Игорь.   
    - Аналогично, - Щеголев махнул небрежно рукой, - хотя корень зла уходит в более древние времена, как минимум, ко времени строительства Соломонова храма, но... вернемся к тамплиерам. - И он в стремлении сосредоточиться побарабанил пальцами по столу. - Орден этот, первое его название: «Иоанниты-госпитальеры», с самого начала был какой-то странный; совершенно не в традициях рыцарства. Для внешних они проповедовали бедность, нестяжание. Занимались тем, что охраняли паломников, идущих на Святую землю. Но при своей нестяжательности почему-то облюбовали место, где раньше находился храм Соломона, особенно его подземную часть. Здесь происходит  невиданное, с человеческой точки зрения, чудо. Король Бодуэн I-й отдает бедному ордену место, где ранее находился Храм. По некоторым свидетельствам, поиски сокровищ, а самое главное, свитки родословий династии Меровингов, продолжались около десяти лет. Это  подтверждается тем, что образован орден был в 1118 го¬ду, а уже в 1128 г. орденский статут был утвержден папой Гонорием II.
    Первым Великим гроссмейстером ордена,  отвечая на немой вопрос Игоря, Щеголев утвердительно кивнул. - Потому что вскоре начался головокружительный взлет их могущества. В 1162 году папской буллой орден был выведен из-под юрисдикции епископов и стал по¬дчиняться лично папе Римскому и Великому магистру тамплиеров. Богатство их было столь велико, что они хотели целиком купить остров Кипр за сто тысяч зо¬лотых червонцев. Уже не говоря о том, что они имели свой флот, свою интерна¬циональную гвардию, свои банковские конторы, свою казну, которой мог позавидо¬вать любой Европейский король. Например, к началу ХIV века ежегодный доход ордена составлял 112 миллионов франков. К этому времени орден обладал такой политической, военной и финансовой властью, что достаточно было одной команды от Великого магистра и все Европейские правительства пали бы в один день. Видимо, это и понял король Франции Филипп IV, когда узнал об истинных богатст¬вах ордена. Скорее всего, ему было известно о письме великого магистра анг¬лийскому королю Генриху III: «Ты будешь оставаться королем, покуда справедлив!».
    В мае 1307 года, когда папа Климент V прибыл во Францию, королю Филиппу удалось склонить его на свою сторону. В ночь на 13 октября повсюду начинаются массовые аресты храмовников. Но лишь только через семь лет 13 марта 1314 года, с казнью Великого магистра Жака де Моле, орден прекратил свое существование. - И видя вопросительный взгляд Берестова, Щеголев добавил, - разумеется, официально прекратил. На самом деле он никуда не исчез, лишь только на время ушел в подполье. Но вернемся к более раннему времени, периоду расцвета и укреплении могущества ордена.
    После того, как папа Гонорий II-й в 1128 г. признал орден, то тамплиеры начали повсюду строить храмы и утверждать аббатства. Во Франции тамплиеры строили храмы Норт-Дам, то есть, посвященные  Божьей Матери. Это не только знаменитый Нотр-Дам де Пари, но также и в других городах: в Амьене, Руане, Бурже, Реймсе, Саасоне, Пуатье и Шартре. Именно о соборе Нотр-Дам де Шартр и пойдет речь. - И Щеголев, призывая ко вниманию, поднял указательный палец. - Но прежде небольшая предыстория о традиции Нотр-Дам. Как говорит предание, в 820 году сын Карла Великого, Людовик Благочестивый, на охоте потерял крест-мощевик, с частицей Древа Господня. Он во что бы то ни стало решил найти пропажу и до позд¬него вечера пробыл в поисках. И лишь когда он потерял надежду на успех, то увидел на месте пропажи выросшие из-под снега белые розы. Внутри же этого куста роз находился потерянный крест-мощевик. Достать крест оказалось непростым делом, потому что тому препятствовали острые шипы. Но Людовика это не остановило. Раздирая руки до крови, он вызволил святыню, и произошло чудо. Ка¬пли крови, падавшие на снег, сложились в изображение храма. Разумеется, для того, чтобы строить храм, одного изображения было недостаточно. Но, возможно, что чертежи проекта были привезены тамплиерами также из Палестины.
    В 1160 году Великим магистром ордена стал Гуадим Пайс, а в 1194-м было начато строительство Шартрского собора Нотр-Дам. Причем, самое интересное, - Щеголев огляделся по сторонам и снизил голос до шепота, - строительство шло на месте древнего капища друидов... Во время самого строительства происходили довольно странные вещи. Например, полностью сгорел королевский портал. Потом рухнула часть алтаря. Погибла добрая сотня людей; каменщики, стекольщики, гранильщики, плотники. В основном, неофиты и петриферы – нижние чины членов братства. Создавалось ощущение, что как если бы некая невидимая сила совершила жертвоприношения строящемуся храму. С другой стороны, это и неудивительно, ибо строительство шло на месте дольмена. К примеру, такая деталь. Алтарь находился точно над священным колодцем друидов, через который жрецы общались с миром мертвых. При этом.. - Щеголев вновь поднял указательный палец, призывая ко вниманию, - расстояние от пола до верхушки свода и от пола до воды в колодце было одинаково. Именно в этом соборе, по преданию тамплиеров, находилась Великая Праматерь – святыня друидов.
    Щеголев замолчал на минуту, и в кабинете воцарилась звенящая тишина. Старший аналитик поднялся и, приблизившись к окну, открыл форточку.  Снаружи послышался отдаленный рокот работающей по очистке снега техники. 
    - Внешне этот кумир был ничем не примечателен, - пояснил он, продолжая стоять у окна, - Черная дева, деревянная статуэтка с характерной друидической символикой; крест из дубовых листьев в форме буквы - Т. Также характерно, - он вновь приблизился к Игорю, - что рядом с Шартрским собором была построена часовня, не имеющая ни дверей, ни окон. Ход был подземным.   
    Щеголев оглянулся, словно кто-то его позвал, и вновь внимательно посмотрел в окно. По заснеженному полю ходили взад-вперед несколько снегоочистителей и убирали выпавший за ночь снег.
    После нескольких секунд раздумья Станислав, будто забыв тему разговора, старательно потер лоб и после недолгой паузы продолжил: «Да, и известен этот вход был особо посвященным, именно там эта статуэтка и находилась». 
    - Где же она теперь? - вопросил Игорь, ожидая от аналитика больших подробностей.    
    Щеголев неопределенно хмыкнул в ответ и по¬жал плечами: «Говорят, что сгорела во время пожара, в период Великой Французской революции, но я в это не верю».   
    - Почему?   
    Возникла минутная пауза, так что через открытую форточку уже со всей отчетливостью был слышен рокот моторов снегоочистителей. Щеголев осторожно приблизился к Игорю и, вновь оглядевшись по сторонам, произ¬нес свистящим шепотом: «Потому что Пергамский алтарь здесь!» - И с шальной лихорадочностью взглянув Берестову в глаза, ткнул пальцем вниз. Холодок ужаса пробежал по спине Игоря, и ему показалось, что таймер на мониторе компьютера перестал отсчитывать время. Даже шум техники за окном прекратился. Окружающий мир замер в «спящем режиме» и не было никого, кто бы мог, ради пробуждения его нажать на кнопку «Stаrt».
    Как ни в чем ни бывало, Щеголев снял пиджак со спинки стула, непринужденно одел его и, приблизившись к окну, закрыл форточку. 
    - А по поводу маскарадного костюма, - аналитик заговорил вдруг наме¬ренно громким голосом, - посоветовал бы решить этот вопрос в ближайшие  дни. Лично я обращался по этому поводу не только к Тойфельсу, но к Мортингеру и Кулаки. Увы, безрезультатно. -  И Щеголев, дернув щекой, с неопределенным видом покрутил ладонью. - Поэтому советую вам пото¬ропиться. - Протянув руку для  прощания, он иронично улыбнулся и картинно склонил голову, посмотрел на Игоря несмеющимся взглядом. - На том разрешите откланяться.   
    Берестов молча ответил на рукопожатие и рассеянно сделал полупоклон, направился к выходу. Уже в дверях его на секунду остановила фраза, сказанная Щеголевым как бы самому себе: «Нагнали технику... явно ждут гостей».
    Вернувшись в свой кабинет, Игорь возблагодарил Бога за отсутствие звонков и вплотную приступил к ремонту компьютера. Около шести вечера позвонила Евника, но Игорь ответил, что задержится на пару часов, ибо, похоже, подтверждается то, о чем они вчера говорили. Ника согласилась с Берестовым, но попросила позвонить, чтобы приехать за ним на машине.
    …В начале девятого вечера компьютер наконец заработал. Теперь после того, как Берестов  загрузил программы, можно было делать все, что душе угодно: набирать текст, работать со сканером, пользоваться электронной почтой. Игорь попробовал выйти в интернет. Это тоже получилось. Системный блок работал безукоризненно. Но осталось самое главное: выявить все компьютеры, работающие в режиме сервера. Кроме секретариата и центра наблюдения, могло быть еще два-три адреса. Проверка показала правильность предположений Берестова. Компы Некродия, Мортингера и постоянно отсутствовавшего Тодезанга работали в качестве серверов. Поразмыслив минуту, Игорь отказался от использования серверов Некродия и Мортингера. Это совершенно исключалось. Относительно безопасным для работы являлся комп секретариата, но... только во внеурочное время. Решение, как всегда,  пришло само собой: «Тодезанг!.. Пока второй заместитель директора отсутствует, можно невозбранно воспользоваться его компьютером».
    Расчет Берестова оправдался. Без особого труда он вышел на жесткий диск второ¬го зама и через несколько минут повторил операцию, показанную вчера Некродия. Игорь подвел курсор к одному из красных значков и щелкнул «мышью». На экране обозначился полуосвещенный тоннель коридора, уходящий к площадке центральной шахты.               
    - Великолепно, - Берестов даже потер руки от удовольствия, - теперь пробуем аналогичным образом в кабинетах. - Но, там, по причине отсутствия света, стояла чернильная тьма.
    - Элементарно, Ватсон, - удовлетворенно произнес Игорь и вновь выставил план четвертого этажа. Теперь он подвел курсор к помещению комнаты психоразрядки и, глядя на монитор, как сквозь оптический прицел, нажал на клавишу… На экране, вопреки ожиданиям, обозначилась надпись: «Доступ закрыт».   
    На лбу Берестова сразу выступила испарина. Он лихорадочно забарабанил пальцами по столу и, резко поднявшись, прошелся взад-вперед по кабинету.   
    - Что такое?! Чего я не учел?! - Он вернулся к компьютеру и снова щелкнул «мышью». Увы, результат оставался прежним.
    - Спокойно-спокойно, надо немного подумать и решить проблему, - сказал он сам себе и, устроившись в кресле, убрал запрещающую заставку. Неожиданно зазвонил телефон. Ника обеспокоенным тоном спрашивала о причине задержки, и Игорь постарался успокоить ее, пообещав через час быть дома.
    Положив трубку, Берестов бездумно посмотрел на усыпанный значками экран монитора  и внезапно его осенило:
    - Это центральный сектор, там другое программное обеспечение. - Игорю стало стыдно до корней волос, - как был «чайником», так «чайником» и остался.   
    Он устало откинулся на спинку стула и начал размышлять, как лучше подключиться к видеонаблюдению центрального секто¬ра. С помощью перемычек и блокираторов эту проблему не решить. Самое большее, можно пассивно подключиться к тому, кто это наблюдение ведет. Для актив¬ного поиска недостаточно той степени допуска, которую дает компьютер второго заместителя; необходима программа, либо  адресные указатели и пароли. На секунду мелькнула мысль о взломе системы защиты, Игорь хотел рассмотреть ее, но, подумав, отбросил  как безумную. 
    - Попробуем применить поисковую систему «Рэмблер», - сказал себе Берестов и снова выставил план четвертого этажа. Краем глаза отметил, что в кабинете Тодезанга видеонаблюдение отсутствовало, в отличие от приемной или кабинета дире¬ктора. Еще минуту он глядел на экран, но так ничего и не сумел придумать.
    - Что ж, если гора не идет к Магомету... то есть основания не заниматься изобретением велосипеда, а начать работать с жестким диском второго заместителя. Наверняка, там есть все необходимые пароли и адресные указатели. 
    Берестов тяжело вздохнул и, усевшись поудобнее, стал методично просматривать содержимое папок на сервере Тодезанга.
    После часа напряженной работы Игорь поднялся, чтобы размять уставшие конечности и, открыв форточку, с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Где-то в ночном небе раздался гул летящего самолета. Игорь прильнул к окну и увидел, что с юго-востока действительно приближался мигающий огнями лайнер. 
    - Очень низко летит, - отметил про себя Берестов, и чувство тревоги стало исподволь овладевать им, - как если бы заходит на посадку.   
    Самолет тем временем стал разворачиваться в сторону института и вскоре вышел из поля зрения. Судя по нарастающему гулу турбин, авиалайнер действительно шел на посадку.
    - Разве здесь есть аэропорт? - изумленно подумал Берестов, и вдруг его прошибло как ударом электротока, - бетонное поле между институтом и промзоной, это и есть... аэропорт. 
    Немое удивление застыло у него в груди. События последних дней мгновенно выстроились в одну цепочку, и Берестов, распахнув фрамугу окна, высунулся наружу.
    Самолет уже заканчивал разворот, и теперь шел по- над лесом параллельно линии института.  Прошла еще минута, и лайнер скрылся за черными кронами сосен. Игорь услышал, как с ревущим свистом заработали тормозные турбины. Было понятно, что лайнер приземлился и… уже спустя мгновение, серебристая громада величественно вползла на аэродром. Посреди аэродрома уже горел двойной ряд посадочных огней, и теперь лайнер двигался в соответствии с указанным направлением.       
    - «Боинг-747», - определил Берестов модель самолета и, еще не веря в происходящее, отчаянно помотал головой.
    Все более замедляя движение, лайнер приближался к центру бетонного поля, и вдруг две огромные плиты по обеим сторонам бортов одновременно выступили над поверхностью и стали медленно расходиться в разные стороны. Не замечая врывающегося снаружи холода, Берестов с необъяснимым восторгом наблюдал, как неумолимо раскрывается светящееся изнутри пространство аэродрома. Прошло еще несколько минут, и посреди заполненного светом пространства осталась только платформа посадочной полосы с утвердившейся на ней громадой «Боинга». Наконец, двигатели  самолета взревели, и прекративший движение лайнер стал подобно субмарине  уходить вместе с платформой в светящуюся десятками прожекторов бездну. Пе¬рвым исчез под землею фюзеляж, потом крылья и под конец хвостовое оперение. Вскоре погасли посадочные огни, и плиты подземного ангара начали медленно сходиться. Игорь посмотрел на часы и поразился; прошло немногим более двадцати минут. Последней стала на место посадочная платформа. Теперь уже ничто не напоминало о прибытии гостей; пространство аэродрома вновь было первозданно пустым. 
    - Не сон ли это? - цепенящая мысль коснулась сознания Берестова, и он вдруг почувствовал, что промерз до мозга костей. Игорь поспешно закрыл окно и, машинально задернув шторы, более ни о чем не думая, вернулся на рабочее место. Время будто потеряло счет, и Берестов, усевшись перед компьютером, пустым взглядом уперся в заставку  монитора.
    Из наваждения Игоря вывело подобие хлопка, раздавшегося за пределами кабинета. Он вздрогнул и огляделся.          
    - Никого. 
    Поднявшись, Берестов обследовал помещение и лишь после этого вернулся к столу. Надо было что-то предпринимать. Игорь хотел уже заменить меню, но взгляд его упал на название одной из папок. Он даже не поверил своим глазам. Заглавие, набранное латинским шрифтом, гласило: «Видеосистемы». Медленно, словно заставка могла исчезнуть от неосторожного движения, Берестов протянул руку к «мыши» и, как бы поводя прицелом, подвел курсор к нужной папке…
    Только от одного списка данных лоб Игоря покрылся испариной. 
    - Одно из двух: либо я сплю, либо сошел с ума, - сказал себе Берестов и, достав платок, вытер со лба пот. Чего тут только не было: видеонаблюдение северного корпуса... система защиты экспериментальных объектов... Отдельно - одиннадцатый этаж... Ангар. Подземные коммуникации. Промышленная зона. Ускоритель... шахта ускорителя... башня. Радиальные коммуникации... окружные коммуникации... - От обилия названий даже голова пошла кругом. Казалось, список названий объектов никогда не закончится.
    Игорь намеренно прекратил чтение и, закрыв лицо руками, предался сосредоточенному размышлению.   
    - Итак, константируем факт: гости прибыли. Первый вопрос: количество делегатов и их дальнейшее расположение?.. Если их несколько десятков, что мало вероятно, делегатов  наверняка повезут на отдых в гостиницу туристической базы. Если их не более десяти, что вероятнее всего, то ночь зимнего солнцестояния ими выбрана не случайно. Все маги и чародеи именно в эту ночь возносят поклонение кумирам.   
    Берестову вдруг стало совершенно ясно – группа гостей немногочисленна. Оставалось только одно: приступить к их обнаружению.
    Игорь, словно собираясь прыгать в воду со скалы, перекрестился и, выждав для верности минуту, со вздохом приступил к поиску.
    Как и ожидалось, в конференц-залах горела лишь подсветка аварийного освещения. Теперь было необходимо просмотреть комнаты психологической разгрузки, как наиболее вероятные места присутствия делегатов. Просмотр второго и четвертого этажей также ничего не дал. Изучение плана шестого этажа привело Игоря к удивительным выводам. Вход в комнату для гостей открывался не из коридора, что было бы естественно, а изнутри находящегося на этом этаже конференц-зала. Центральный сектор частично углублялся внутрь зала заседаний, и проникнуть иначе в эту странную комнату было невозможно. 
    - Очень интересная деталь, - отметил про себя Берестов, - как в детской игре: тепло, горячо, жарко! - Он уверенно подвел курсор к значку видеонаблюдения и щелкнул кнопкой.
    В центре комнаты находились около десяти человек в длинных балахонах, с островерхими как у ку-клукс-клановцев капюшонами на головах. Их плотно сомкну¬тые в круг фигуры представлялись как нерасторжимое целое, а склоненные в полупоклоне головы были похожи на лепестки некоего дьявольского цветка. От столпившихся в молчании фигур исходил необъяснимый страх; нечто тягостное и зловещее витало в окружающем их пространстве; ко всему, общее зловещее ощущение довершала красная подсветка, кото¬рая, казалось, лишь усугубляла тягостность обстановки. Стараясь не дышать, словно его могли услышать, Берестов осторожно пе¬реключился на ближнюю видеокамеру. Щелкнув несколько раз по кнопке увеличения масштаба, он попытался разглядеть лица участни¬ков собрания. Увы, этому препятствовали тени от низко надвинутых капюшонов. Мол¬чание продолжалось еще минуту и затем по единому знаку присутствующие сложили ладони на груди. Берестов догадался, что произносится совместная молитва либо какое-то заклинание. Он включил звук, и до него действительно донеслось глухое невнятное бормотанье. Прошло еще несколько тягостных минут, и присутствующие, склонив головы, разом опустились на колени.  Бормотанье продолжалось еще некоторое время, но вскоре воцарилась глубокая тишина. Внезапно ледяной озноб прокатился по телу Игоря. Он увидел, наконец, кому отдавалось столь усердное поклонение.
    На пурпурном престоле, представлявшем копию жертвенника майя, на фоне Т-образного, как бы сотканного из дубовых листьев креста, стояла небольшая черная статуэтка, видом напоминавшая женщину. Берестов зафиксировал изображение и максимально приблизил его. Никаких сомнений не оста¬валось. Это была она – Черная дева.
    Время спустя, вновь послышались слова заклинаний, и присутствующие, не подымаясь с колен, вновь одновременно воздели руки. Теперь уже громко и отчетливо было произнесено, как понял Берестов, главное заклинание, и снова все пали ниц. Подобное повторилось несколько раз, после чего участники мистерии поднялись и стали в тесный круг. По всей очевидности мистерия закончилась, потому что один из участников сбросил с себя капюшон, и Берестов с удивлением узнал в нем ту самую даму, которую несколько дней назад слу¬чайно увидел в странной комнате. Примеру дамы последовали и остальные участники. Справа от хозяйки помещения стоял сам Некродия, с противоположной стороны – Кулаки и Мортингер; Блэкхом, Тойфельс и шестеро гостей завершали круг.   
    Когда все присутствующие сняли капюшоны, дама сделала знак, позволявший расслабиться, и вальяжно произнесла: «Теперь после долгой тьмы неведения мы мо¬жем, наконец, видеть лица друг друга».   
    Услышав ее слова, гости и коллеги подо¬бострастно осклабились, и Некродия громким голосом представил даму: «Ее Высочество, госпожа Тодезанг не покинула нас, она снова с нами!»   
    В ответ на приветствие дама сделала предупредительный знак... и, сняв с себя парик, отбросила его в сторону.
    - Теперь меня можно называть полным титулом, - произнесла она под одобрительный гул и, взяв с услужливо принесенного подноса усы и бородку, одним движением приклеила их себе.   
    - Его Высочество, господин фон Тодезанг снова с нами! - еще громче произнес Некродия, и все присутствующие разом зааплодировали.
    - Весьма полезно, периодически менять пол, - Тодезанг поднял руку, призывая ко вниманию, и заговорил медленно, с барственной рассеянностью, намеренно растягивая слова, - особенно когда это происходит не только внешне или даже физиологически, но главным образом, духовно. - Он надменно поглядел на подобострастно молчащих коллег и, вспомнив нечто важное, произнес уже официальным тоном, - хочу представить вам, господа, наших зарубежных братьев. Во-первых, это сэр Чарлз Бестингфилд – Великобритания; потом, Гарри Клэш – США; также, Йозеф Вандерберг, профессор – Кельнский университет и Максенцио Доминетти – гость из Италии. А наших коллег из Москвы и Санкт-Петербурга вы должны помнить по прежним их визитам, - и он небрежно указал на двух похожих друг на друга столичных гостей.
    - Но перейдем к проблемам более насущным, - вернулся Тодезанг к прежней теме. - Пол необходимо менять еще и по той причине, что это приводит не только к изменению восприятия действительности, но самое важное, к смене личности. Что, в свою очередь, является переходной ступенью к обретению безличности. Потому что, если для личности бывают важны такие парадигмы, как смерть - жизнь, любовь - ненависть, жалость - жестокость, смысл и бессмысленность, то для безличности эти вещи уже не имеют никакого значения. Не все ли равно, о чем шумит ветер?.. 
    - Великий магистр, - подобострастно улыбнувшись, перебил Тодезанга Мортингер, - не могли бы вы рассказать о своем последнем пребывании на Тибете.   
    Тодезанг в недоумении вздернул бровь, но затем, поняв суть вопроса, продолжил: «Отчего же?.. для пользы душевной охотно расскажу… В этот раз все восемь месяцев отсутствия я посвятил пре¬быванию в монастыре Бон-по. Вновь душа моя слилась с Абсолютом, а физическая трансмутация кардинально омолодила мой организм. И теперь я верю, мной обре¬тена не только безличность, но и самое важное – бессмертие. Впрочем, хочу оговориться: для тех, кто достиг реального совершенства, обретение бессмертия не является самоцелью. Помню, мы беседовали на эту тему с Парацельсом. Его настоящее имя – Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм. Он, подобно Иоганну Баптисту фон Гельмонту, стоял на позициях Раймонда Луллия, с которым был близко знаком мой прапрадед. Я оспаривал их утверждения. Что ж, как показало время, спор разрешился не в их пользу». - И Тодезанг с улыбкой покачал ладонью, будто взвешивая слова на чаше весов.
    - Простите, Великий магистр, - вкрадчиво обратился один из гостей, - я слышал, вы были лично знакомы с Иеронимом Босхом и самим Леонардо да Винчи.    
    - Да, - небрежно махнул рукою Тодезанг, - мы были знакомы с ними по ордену «Приорат Сиона». В моей галерее есть несколько полотен и того и другого, они написаны по моему личному заказу. - Внезапно он прервал рассказ и обратился к кому-то, находящемуся за пределами круга: «Чаша Грааля уже доставлена? - и получив утвердительный ответ, молитвенно сложил перед собой руки. - Господа! - строго про¬изнес он, призывая ко вниманию, - прежде чем освятиться святой кровью, должно нам вкусить и святой плоти. Приступим же достойно к трапезе любви».
    Присутствующие также молитвенно сложили руки и стали вполголоса произносить заклинания. Некто невидимый обошел молящихся за их спинами и вручил каждому по молоточку. Как по команде, все стоящие в круге вновь надели капюшоны,и тот же некто втолкнул внутрь ребенка лет пяти-шести.
    Вошедшая в круг девочка, еще ничего не понимая, протирала заспанные глазки и с тревогой оглядывалась по сторонам. Первым удар по ее темечку нанес Тодезанг, и девочка, громко закричав, обхватила голову руками. Следующий удар нанес Некродия. Затем Блэкхом, Тойфельс, четверо иностранных гостей... Ребенок уже захлебывался от крика, а его все гнали и гнали по  кругу, ускоряя движение.
    Необходимо было что-то срочно предпринять. Может быть, объявить по громкой связи о творящемся преступлении. Или просто позвонить в милицию. Но ледяное оцепенение уже сковало все члены Игоря, во рту появился тошнотворный сладковатый привкус, и от слабости предательски закружилась голова. Теперь Берестов не мог не только подняться с места, но даже произнести хотя бы одно слово. Как завороженный, смотрел он на экран монитора, чувствуя, что еще минута и с ним произойдет непоправимое; он попросту сойдет с ума. Всеприсутствующий некто черной тенью вошел в круг и, подведя кричащего ребенка к престолу, ритуальным топориком срубил младенцу верхнюю часть темени. Открыв черепную коробку, он быстро подвел конвульсивно дергающееся тельце к Великому магистру. Тодезанг опустил внутрь головы серебряную ложечку и зачерпнул из нее часть мозга. Проглотив содержимое, он передал ложечку Некродия. Следующим в этой страшной трапезе был Мортингер... Тельце ребенка уже перестало двигаться; его забила конвульсивная дрожь. Чопорно приступили к исполнению обряда Бестингфилд и Вандерберг. С жадной поспешностью – Клэш и Доминетти. Казалось, весь монитор уже был залит кровью. Кровь повсюду. Кровавое марево перед глазами.
    Затем всеприсутствующий некто внес другого младенца, находящегося в позлащенном ковчеге. Неведомым образом в руках магистра появилась грубой работы серебряная чаша. Мортингер вынул из рукава нож с узким лезвием и кольцом на рукоятке. 
    - «Анкх», - вспомнил Берестов название орудия для жертвоприношений.
    Рот Мортингера хищно ощерился, и он коротким ударом вонзил его в шею младенца. Всеприсутствующий некто быстро поднес ребенка к чаше и, когда она наполнилась наполовину, унес бездыханное тельце прочь. В следующий миг, находящемуся рядом с магистром Некродии подали амфору с вином, и он заполнил им чашу доверху. Тодезанг глухим голосом произнес несколько заклинаний и сделал первый глоток.
    Неимоверным усилием воли Берестов протянул руку к «мыши» и ударил по ней кулаком.
    - «Escape!!!..»
    Изображение мгновенно погасло. Игоря била крупная дрожь. Ледяной пот лился градом. Сделав несколько судорожных глотков воздуха, он попытался прийти в себя, но вдруг... почувствовал чье-то присутствие. В полуоткрытых дверях стояла Евника. Одета она была не по сезону в легкое осеннее пальто-накидку. Золотые  распущенные по плечам волосы стягивал черный кожаный ремешок, а от пламенеющих глаз как если бы исходили огненные молнии. 
    - Т-ты? - едва выдавил из себя Берестов, - как ты здесь?...   
    Вместо ответа Евника грозно сверкнула очами и произнесла повелительно: «Время пришло! Идем наверх и уничтожим всю эту падаль!»    
    - Но... - попытался возразить Берестов, - нас только двое.   
    В глазах Евники промелькнуло недоумение, но она вновь произнесла с прежней решимостью: «Это потомки Каина! Они в наших руках! В наших руках и Великая Праматерь! Ее также необходимо уничтожить!»
    Игорь хотел что-то возразить, но вдруг тихая и злая мысль сделала его ум неподвижным: «Настоящая Евника дома, а это – нечеловек... это оборотень - валькирия... приглядись к ее одеж¬де». - Берестов хотел воспротивиться цепенящей завораживающей мысли, отбросить ее прочь усилием воли, но, тут же последовала очередная инъекция: «Не верь! Она с ними заодно! Им нужно, чтобы ты вышел! Им необходима твоя кровь!» - Еще несколько секунд продолжался немой диалог со стоящей в дверях Евникой, но внезапно она сникла, и огонь в ее глазах погас, как пламя задутой свечи. 
    - Верно, я ошиблась, - произнесла она глухо, будто бы себе самой, - а господин Берестов, это вовсе не Артур Грей. - И помотав головой, горько улыбнулась, - да-а... конечно, разве можно верить сказкам?.. - и, обернувшись к Игорю, посмотрела на него полными слез глазами. - Что ж, тогда прощайте... господин Берестов. Навсегда, прощайте!
    Евника тихо закрыла дверь, и в коридоре послышался цокот ее быстро удаляющихся шагов. Еще секунду Игорь пробыл в оцепенении, но уже в следующее мгновение бросился к выходу.
    Евника быстро бежала вниз по винтовой лестнице, и накидка с шарфом развева¬лись на ней, как от потока ураганного ветра. 
    - Ника! - крикнул ей вслед Берестов, но Евника была уже на первом этаже. Не зная, что предпринять, Игорь ринулся к лифту. К счастью, кабина как бы заранее ждала пассажира. Берестов ввалился внутрь и, нажав кнопку, истово взмолился: «Боже, милостив буди мне грешному!»   
    Наконец, достигнув первого этажа, кабина остановилась. И лишь только створы пошли на открытие, как Берестов, что есть силы рванулся наружу. Промчавшись молнией по вестибюлю и едва не высадив корпусом стеклянную дверь, Игорь в два прыжка преодолел парадную лестницу и выбежал во двор. Машина Евники, мигая огнями, уже выруливала с площадки автостоянки. 
    - Ника! - Берестов во весь опор устремился вперед и, выбросив вверх ру¬ку, вложил в этот крик всю свою силу:
    - Ника!.. 
    Машина медленно вышла на трассу, мигнула огнями и, с ходу набирая скорость, стрелой помчалась в направлении  города.
    Не веря себе, Игорь остановился и простоял так еще несколько минут, умеряя дыхание, пока холод не заставил его вернуться.
    В вестибюле вышедший на шум вахтенный, помахивая связкой ключей, в недоумении направился навстречу Берестову. 
    - Прости, друг! - безнадежно махнул рукой Игорь и, приблизившись к вахтенному, хлопнул его по плечу, - просто на мне сбылось правило скалолаза: каждый шаг в горах может стать последним.      
    - Я ничего не имею против, - вполне дружелюбно ответил охранник, - но время уже половина одиннадцатого... хотя, если вы имеете спецдопуск.   
    - Нет причин для беспокойства. Я сейчас ухожу, - перебил Берестов вахтенного и с горь-кой иронией добавил, - ухожу на край земли. Там для меня сейчас самое место. 
    В кабинете Берестов сел за стол и в отчаянии обхватил голову руками. Состояние немоты и опустошения овладело им. Оглушенный ум отказывался размышлять и оценивать ситуацию. Душа словно погрузилась в колбу с новокаином и оказалась там наглухо закупоренной. Берестов потерял всякий счет времени и единственное, что он мог делать, это недвижимо сидеть за столом и бессмысленно смотреть в одну точку. Он даже не сразу понял, что уже почти минуту звонит телефон. Игорь рассеянно взял трубку и поднес ее к уху. 
    - Да, я слушаю, - произнес он несколько погодя. 
    - Господин Берестов, - послышался на другом конце незнакомый женский голос, - вас беспокоит комендант общежития.         
    - Да, я внимательно слушаю, - вновь повторил Игорь. 
    - Прошу прощения, но некая молодая особа оставила сейчас у меня ваши вещи.      
    Возникла напряженная пауза и, спохватившись, Берестов громко прокричал: «Если эта женщина сейчас с вами, передайте ей, пожалуйста, трубку!»   
    Снова возникла напряженная пауза и с другого конца донеслось притворно-участливое: «Нет, она только что вышла, ничем не могу помочь».   
    Игорь снова прокричал прежнюю фразу. Он понял, что Евника стоит рядом, но в ответ уже пошли частые короткие гудки. Холодное безразличие овладе¬ло Берестовым. Теперь ему было все равно, куда идти и где провести ночь. В институте он более оставаться не мог. Игорь поднялся с кресла и, одевшись, покинул кабинет.


    ГЛАВА  4: «Снова у старца»

    Утром Игорь прибыл на службу, находясь в полной уверенности, что отношения с Евникой неизбежно наладятся.
    - Если любит, поймет, - попытался утешить себя Берестов, - разумеется, все, что происходило в секретной комнате, ужасно, - Игорь содрогнулся от одного лишь воспоминания о вчерашнем, - но я был не готов. Ника должна это понять.
    Неожиданно в дверь кабинета постучали, и секундой позже внутрь вошла сотрудница Евники. Жеманно улыбаясь, сотрудница приблизилась к Берестову и положила на стол полиэтиленовый пакет.
    - Евника Константиновна просила передать вам вот это. - Она многозначительно посмотрела ему в глаза и, опершись на спинку стула, замерла в ожидании.
    Игорь в недоумении взглянул на гостью и, выложив содержимое пакета, едва не лишился дара речи. Перед ним лежал его фотоальбом, а также альбом с эскизами зарисовок; на ручке пакета болтался привязанный тесемкой второй ключ от комнаты в общежитии.
    - Мне ничего не нужно передать Евнике Константиновне? - спросила сотрудница и вновь с нескрываемым интересом посмотрела на Игоря.
    - Нет, ничего, - помедлив, отозвался Берестов и, переложив альбомы на край стола, отошел к окну. Как если бы снежная лавина, ломая на своем пути вековые деревья, с нарастающим шумом устремилась к нему, отсекая всякую возможность к отступлению.
    - Все кончено, - обреченно прошептал Берестов и устремил недвижимый взгляд в сторону огней вышек космической связи.
    Гостья, обиженная невниманием, недовольно фыркнула и, нарочито громко цокая каблучками, направилась к выходу.
    Оставшись один, Игорь ткнулся лбом в холодное стекло, и его сердце вдруг запело древнюю песнь плакальщиц Согдианы.
    - Это навсегда!.. - Берестов сделал неимоверное усилие над собой, чтобы не разрыдаться. Предрассветные сумерки уже рассеивались от занимавшейся над лесом зари. Вдали красными огнями горели вышки космической связи. А покрытое свежим снегом поле уже ничем не напоминало о вчерашнем прибытии гостей.

И становится холодно человеку.
И глаза его застилает мгла.
И несет его по земле словно ветку,
Дикой бурей отломанную от ствола…

    Горячим шепотом процитировал Игорь стихотворение Эдуарда Межелайтиса, и все-таки не выдержал, и разрыдался.
    …Весь оставшийся день Берестов механически выполнял ремонтные работы, уходил на вызовы, односложно отвечал на задаваемые вопросы. Все остальное вре¬мя проводил в кабинете; либо стоя у окна, с пустой душей вглядываясь в снежную даль, либо за рабочим столом перед выключенным монитором компьютера. Им овладело именно то состояние любовной тоски, когда разверзающаяся на всю вселен¬ную печаль, подобно колдовскому зелью, опьяняла душу и вела ее к гибельному небытию, к желанию этого небытия, неожиданно сменяясь не менее колдовским состоянием пустоты, безразличия, внутренней обездвиженности до полного нежелания мыслить, чувствовать и говорить. Сидя у монитора компьютера, Игорь иногда щел¬кал «мышью». На рабочем столе появлялась заставка: «Яндекс» - («Все найдем»). Но он тут же выключал ее и снова неотрывно смотрел в пустой экран. Иногда Берестов прибегал к молитве, но молитва тут же гасла в бездонной тьме тоски и печали, как угасает искра, оторвавшаяся от пламени  костра. Берестов чувствовал себя именно такой искрой. Холодная северная ночь. Огромные, как лам¬пы звезды. Черный заснеженный лес.
    - Господи, помилуй... -  И снова, как оторвавшаяся от костра искра, уходящая в бездонное небо.
    Короткий зимний день быстро угасал. Берестов продолжал сидеть в сумерках, недвижно глядя на черный монитор компьютера, уже ни о чем не думая и более не молясь. Вдруг его сознание словно осветилось светом затеплившейся пред образом лампады или возженной перед иконами свечи. Он вдруг вздохнул легко и свободно, как от скатившегося тяжелого бремени. Подобно ребенку, забывшемуся от долгого плача и облегченно вздохнувшему во сне. И как если бы тихая светлая слеза упала на сердце.
    - Надо ехать к старцу. - Это понимание было настолько явст¬венным и неоспоримым, что Игорь поднялся и, будучи в твердой уверенности, что немедленно получит помощь, направился к Щеголеву.
    - Станислав, можно к тебе? - Игорь приоткрыл дверь и остановился на пороге. Щеголев сидел за компьютером и с видом крайнего сосредоточения набирал текст. 
    - Да, входи. - Щеголев коротко взглянул на Берестова и сдержанно кивнул. Игорь вошел и едва не с порога вопросил о главном. 
    - Станислав, ты не мог бы подсказать, ибо я здесь недавно и знакомых у меня почти нет… Кто может дать машину сроком на один день?   
    Оторвавшись от работы, Щеголев на ми¬нуту задумался, что-то важное решая для себя, но потом испытующе посмотрел на Игоря и ответил почти обыденно: «Наверное, я мог бы».   
    Не ожидая столь быстрого решения вопроса, Берестов застыл как пораженный молнией.
    - Тогда, видимо, нужно поговорить о стоимости проката, - внутренне молясь, чтобы цена была не слишком высокой, предложил он Щеголеву. Станислав недовольно поморщился и, сделав закрывающий вопрос жест, сказал как о давно решенном деле: «Об этом не беспокойся; бензин, разумеется, твой, а пробег и амортизация... бесплатно».    
    - Но-о, - попытался возразить Берестов.   
    - Восприми это как жертву, - и Щеголев внимательно посмотрел в лицо Игорю,  - жертву Христу.
    Берестов даже вздрогнул от неожи¬данности.
    - Ты ведь православный? - утверждающе вопросил Щеголев. 
    - Да, - од¬носложно отозвался Берестов. 
    - Я тоже христианин, - Щеголев сдержанно улыбнулся, и его всегда насмешливый взгляд вдруг смягчился и потеплел, - наш приход в Москве в Трехсвятительском переулке. Может, знаешь.   
    - Да, знаю, - не оправившись еще от потрясения, невнятно произнес Игорь. 
    Видя его замешательство, Щеголев широко и открыто улыбнулся, но тут же перешел на деловой тон: «Завтра подходи к институтским га¬ражам; от главного въезда четвертый во втором ряду. - Игорь хотел спросить о времени, но Щеголев уточнил сам, - к семи утра... думаю, не слишком по¬здно».    
    - Не слишком, - в тон ему отозвался Берестов и, сделав полупоклон, вышел из кабинета, словно несомый на крыльях.
    …Игорю казалось, что утро никогда не настанет. Вся ночь ушла на то, чтобы перепробовать различные методики засыпания, пока естественная усталость не взяла свое. Утром прибыл к гаражам с опозданием. Щеголев уже находился на месте и прогревал двигатель своего видавшего виды «БMB». Поприветствовав Игоря, он передал ему ключи и попросил, единственно, подвезти до остановки автобуса. Берестов предложил довезти до самого института, но Щеголев отказался, мотивируя тем, что не следует на глазах всех сотрудников отъезжать в дальний путь. Игорь, хотя и не считал себя суеверным, все же согласился с этим доводом. Выехав за город, Берестов повел машину на максимальной скорости, но вскоре с неудово¬льствием отметил, что карданный вал слегка постукивает. Пришлось смириться и снизить ход до восьмидесяти километров. 
    - Что ж, в любом случае, к полудню бу¬ду на месте, а может быть, и раньше, - рассудил Игорь про себя. В действительности так оно и получилось.
    Припарковав машину неподалеку от въезда в монастырь и войдя внутрь, Берестов решил сразу направиться к келье отца Кассиана. Расспросив дорогу у проходящего мимо послушника, с чувством необъяснимой робости пошел к дому, располагавшемуся в противоположной части скита. Лишь возле храма святителя Николая Игорь вспомнил, что не продумал, в какой форме рассказать о своей истории. Как изложить ее кратко и лаконично. На мгновение блеснула мысль рассказать обо всем с некоторой долей юмора, но тут же отверг ее как греховную. На его глазах ритуально убили двух младенцев, а потому Ника абсолютно права. Сразу нахлынул рой мыслей самоосуж¬дения, и Берестов с ужасом подумал, что старец выгонит его за по¬добное малодушие.
    - Что ж, чему быть, того не миновать, - решил Берестов и скрепя сердце направился к келье отца Кассиана.
    Приблизившись к домовой церкви, Игорь постучал в дверь и едва успел сотворить молитву, как наружу выглянул молодой послушник. Он внимательно посмотрел на Бересто-ва и, сделав полупоклон, смиренно произнес: «входите, батюшка ждет вас». 
    С еще большим трепетом Игорь вошел в притвор и хотел было наложить на себя крестное знамение, как увидел старца, вышедшего из своей келии. Одет он был в черную рясу, в епитрахи¬ли и поручах, словно собирался отойти на требы. Берестов так и за¬мер с поднятой наполовину рукой. Он хотел было поприветствовать отца Кассиана. Затем, как положено, подойти под благословение, но вдруг в переносице преда¬тельски защемило... Не помня себя, на подламывающихся ногах Игорь пошел к старцу, и, рухнув перед ним, уткнулся в епитрахиль лицом и, как малый ребенок, тяжко и безутешно зарыдал. Старец с чувством сострадания кротко прижал к себе голову Берестова, но рыдания от этого только усилились. Игорь пла¬кал, как годовалое дитя, не в силах остановиться, пока не наступило изнеможение и тихое просветление не вошло в его душу.
    - Батюшка, - едва смог произнести Берестов, но отец Кассиан предупреждающе поцеловал его в темя: «ничего-ничего, я все знаю».   
    - Знаете? - вытирая слезы, спросил Игорь.
    - Да, знаю, - ответил старец с тихой улыбкой и, поправив  поручи, горько вздохнул, - что ж, пойдем, поисповедаю тебя.
    В маленькой домовой церкви, перед иконами Спасителя, Казанской Божьей Матери и Архистратига Михаила горели три большие лампады. Крест и Евангелие лежали на аналое, как если бы ожидая исповеди. Игорь оглядел пространство церкви, рассчитанной на десять-двенадцать человек, и внутренне ужаснулся: как же страшно здесь молиться, а с нечистой душой, видимо, и невозможно в столь близком и живом присутствии Бога.  Берестов подошел к аналою, перекрестился и с глубоким сокрушением духа опустился на колени.
    Отец Кассиан тихо приблизился к Игорю, негромко, но внятно прочитал все необходимые молитвы и, присев у аналоя на скамеечку, накрыл его голову епитрахилью.
    - Что ж, чадо, давай начнем от юности, - произнес он с той кроткой любовью, что доступна, пожалуй, лишь монахам, и сам назвал один из давно забытых Игорем грехов. 
    - Каюсь, батюшка, - со страхом ответил Берестов, поразившись точности формулировки этого сложного для подростка мысленного греха. Отец Кассиан назвал еще несколь¬ко грехов детства и юности, и вдруг... перед взором Игоря открылась бездна. Сбиваясь и торопясь, он начал перечислять эту массу, казалось бы малозначительных грехов, мыслей, греховных намерений,  просто грехов, которые он забыл, ужасаясь от того, что не замечал и не видел это в себе, не придавал особого значе¬ния, отмахиваясь за суетой от периодических укоров совести, а теперь все это обнажилось воочию, с непереносимой ясностью факта. Берестов перечислял и перечислял всплывающие в сознании грехи, теперь уже не юности, но молодости, во время учебы в институте, совершенно изнемогая, и лишь только слышал иногда вздох отца Кассиана: «Прости, Господи... помоги, Господи».
    Сколько времени продолжалась пытка, он не помнил, пока не осознал внезапно, что... бездна пуста. Струй¬ки пота катились по его спине, пот заливал глаза, руки и ноги дрожали от напряжения, как если бы ему пришлось только что разгрузить вагон с цементом. Выслушав исповедь, отец Кассиан задумался на минуту и потом назвал еще один грех, на этот раз, после крещения. 
    - Каюсь, - сокрушенно отозвался Берестов, и схиигумен произнес подряд еще несколько, и вновь перед глазами открылась бездна. Пытка повторилась снова, пока Берестов не почувствовал, что... чист. Совершенно чист. Состояние детской неземной безгрешности было настолько очевидным, явным, если не сказать перво¬зданным, что не в силах воспринять его своей ожестевшей душей, он заплакал тихо, просветленно, как блудный сын, вернувшийся в дом отца. Старец Кассиан пере¬крестил голову Игоря и размеренно, с некоторой торжественностью произнес разрешительную молитву.
    Сколько времени прошло с начала исповеди? Час или два, или возможно вся жизнь, для Игоря уже не имело никакого значения, потому что времени не было. С трудом поднявшись с колен, он поглядел на иконостас и замер в изумлении.
    - Нет, не может быть! - Берестов в ужасе опустил глаза, но по¬том, внутренне страшась и одновременно желая повторить видение, вновь взгля¬нул на иконостас. 
    - Боже! - изнемогая от потрясения, внутренне вздохнул он. Иконы были живые. Находящийся рядом схиигумен Кассиан, понимая его состояние, тихо произнес: «Я причащу тебя. Не вкушал сегодня ничего».      
    - Нет, отче, - потупив взор, тихо ответил Берестов.
    Отец Кассиан удалился в алтарь и через некоторое время Царские врата отворились. Старец стоял в полном облачении, в белой ризе с серебряным шитьем. В руках он держал маленькую чашу с запасными дарами.
    - Со страхом Божиим и верою приступите! - негромко произнес он и вышел на амвон. Игорь скрестил руки на груди, только сейчас, впервые в жизни с трепетом осознав, к какому Та¬инству он приступает. Отец Кассиан начал читать молитву: «Верую, Господи, и ис-поведую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго...» - Игорь встал на колени и коленопреклоненно прослушал все молитвы перед причащением.
    - Вечери Твоея Тайные днесь. Сыне Божий причастника мя приими... - Игорь мысленно, вслед за отцом Кассианом, стал повторять слова молитвы. - Да не в суд или во осуждение будет мне причащение Святых Твоих Таин, Господи, но во исцеление души и тела. 
    Игорь поднялся с колен и со скрещенными на груди руками подошел к Чаше. Неслышно появившийся у амвона послушник распростер перед Чашей, на уровне груди Игоря, красный плат. Отец Кассиан взял ложечкой частицу в Чаше и прочитал молитву перед причастием: «Причащается раб Божий Игорь Честнаго и Святаго Тела и Крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов своих и в Жизнь Вечную». - И с последним словом он преподал Игорю Причастие. Послушник отер губы Игоря красным платом, после чего он приложился к краю Чаши. Отшед, взял стоящую на столике запивку, выпил ее и заел кусочком просфоры. Отец Кассиан прочел все положенные молитвы после Причас¬тия, Заамвонную молитву, взял с Престола крест и, прочитав Отпуст, преподал Игорю крест для целования. Затем преподал крест стоящему рядом послушнику и вернулся в алтарь.
    Через несколько минут отец Кассиан вышел из алтаря, без облачения, в одной лишь своей черной монашеской рясе. Пригласив Игоря к себе в келью, отошел с послушником в сторону, наказав ему сходить в трапезную и принести обед на две персоны. Послушник молча поклонился и отправился выполнять благословение.
    В келье отца Кассиана, на восточной стене висела большая икона Спа¬са Нерукотворного, с негасимой лампадой перед ней. Около колодцев печи, создававших собой естественное разделение между кельей и домовой церковью, располагался топчан, прикрытый сверху грубым суконным покрывалом. Над изголовьем, в углу, находилась икона Почаевской Божьей Матери, также с негасимой лампадой. Вся наружная стена была едва не сплошь увешана большими и маленькими иконами как рукописными, так и фабричного производства, даже и просто бумажными об¬разками. Возле небольшого окна стоял стол и два табурета. Старец перекрестился на образ Спасителя и, лишь затем указал Игорю место у стола: «Присаживайся, поближе к печке». - Сама печь топилась со стороны притвора, там же в прит¬воре, за дощатой перегородкой, обитал послушник. Игорь поблагодарил и присел на табурет спиной к двери.
    - Стало быть, икону Царицы Небесной, - отец Кассиан присел с другой стороны и, обернувшись, показал на образ Богородицы в изголовье, - подарили  мне без малого пять лет назад, на день Ангела, в память о моем пребывании в Почаеве.    
    - Вы служили в Почаевской Лавре? - удивленно спросил Игорь.
    - Да, когда еще был рясофорным послушником, - ответил старец и на минуту задумался, - пришлось пережить гонения и время, когда обитель пытались закрыть. Отец Амфилохий благословил потом окормляться у старца Серафима Ракитянского. А уж отец Серафим дал благословение на Псково-Печерский монастырь.   
    - Верно, вы знали всех Псково-Печерских старцев? - решился перебить его Берестов. 
    - Многих уже не застал. Схиигумен Савва вскоре после моего прибытия почил в Бозе. Но еще был жив отец Симеон. Батюшка Иоанн (Крестьянкин) и отец Адриан и поныне здравствуют.   
    - Верно, вам также приходилось общаться с от¬цом Николаем (Гурьяновым), с острова Залит? - вновь вопросил Игорь.
    Глаза отца Кассиана как-то сразу потеплели и, немного помолчав, он произнес с теплотой и достоинством: «А как же... неоднократно приходилось бывать». - Он перекрестился и, сотворив молитву: «Упокой, Господи, его душу в селениих праведных...» - добавил: «Эта обитель построена по его благословению и по его молитвам».   
    - Вот как, - теперь пришла очередь удивляться Берестову, - чудны дела Твои, Господи. - Игорь хотел еще что-то спросить, но в дверь постучали, и послушник прочел мо¬литву.      
    - Аминь, - отозвался старец. Послушник вошел в келью и внес большую корзину, закрытую сверху белым махровым полотенцем.
    - Благословите, отче, - и послушник в полупоклоне остановился у входа в келию. Отец Кассиан перекрестил корзину, и келейник, поставив ее на край стола, стал вынимать содержимое. Вскоре на столе оказались чугунок с разваренной дымящейся картошкой, горшочки с грибами и квашеной капустой, судки с красной рыбой, сельдью, копченой рыбой; последними он достал хлеб и литровый бочонок с медом. Поставив два прибора: один старцу, другой Игорю, и положив в тарелку отца Кассиана грибочков и картофеля,  тихо с поклоном удалился.
    - Что ж, сотворим молитву перед трапезой, - произнес отец Кассиан и ,поднявшись, поклонился Нерукотворному Спасу. Игорь последовал его примеру. Вместе вполголоса они пропели «Отче наш...» и «Богородице Дево, радуйся...» Затем старец благословил трапезу и сам положил Игорю картофель, грибы и капусту.
    - Угощайся, - предложил он и первый сел за стол. Игорь только сейчас почувствовал, наско¬лько  проголодался и вслед за отцом Кассианом приступил к трапезе. Видя, что Берестов голоден, старец заботливо пододвинул ему судок с красной рыбой и добавил в тарелку картофеля.
    - С Престольного праздника еще осталось. Много привезли всего, а нам, монахам, вроде ни к чему.   
    - Спасибо, батюшка, - поблагодарил его Берестов, заметив, что тот употребил за это время только один грибок. 
    - Да ради четверга можно, - подтвердил старец, - тем более, юбилей сегодня. - И на вопросительный взгляд Игоря пояснил, - двести пятьдесят лет со дня упокоения Иоасафа Белгородского. Утром раннюю литургию отслужили.   
    - Вот как, - удивленно произнес Игорь. 
    - Да, великий был святой, в духе святителя Николая. Сам лично ходил ночами по Белгороду, разносил пожертвования неимущим; положит мешок на крыльцо, в окно стукнет и уйдет. - И тут же заботливо подвинул Игорю другой судок, уже с копченой рыбой, - ты, кушай-кушай. - Берестов кивком головы поблагодарил старца, но тот уже продолжил рассказ. - За полгода до упокоения обрел он в городе Изюме Песчанскую икону Божьей Матери; в этом году тоже был юбилей - 250 лет со дня обретения. А про тре¬тий юбилей, верно, и сам знаешь - 250 лет рождения преподобного Серафима Саровского, - Игорь кивнул в знак согласия, - не был-то в Дивеево?..   
    Берестов лишь смущенно помотал головой: «Нет, к превеликому стыду, ни в этот раз, ни в столетие канонизации».   
    - Да, ради юбилеев великих нас еще Господь терпит, - сокрушенно произнес отец Кассиан, - сейчас монахам не в схиме надо жить как в схиме, а в миру, не монахам надо жить как монахам. Тогда Господь еще продлит время.   
    - Еще был один юбилей, отче, - осторожно добавил Берестов, - столе¬тие со дня рождения цесаревича Алексия. 
    Старец живо посмотрел на Игоря и согласно кивнул: «Да, при жизни он уже был свят, своей болезнью брал на себя беззако¬ния мира... и сейчас берет все наши болезни, уже на небесах. Народ был не¬достоин такого Царя, как он». - И старец замолчал, начав неслышно, про себя, творить Иисусову молитву.
    Когда Игорь почувствовал, что насытился, снова послышался стук в дверь. Отец Кассиан ответил: «Аминь!» - и послушник вошел с подносом на два чайных прибо¬ра. Поставив чашки старцу и затем Игорю, он споро убрал в корзину лишнюю посуду и молча удалился. Пригубив чай, отец Кассиан замолчал на некоторое время, после чего сказал задумчиво, как о чем-то решенном: «Тот институт, в котором ты работаешь... их бог Ваал, они ему служат. - Затем вновь на минуту задумался, - Протей, они к нему стремятся».      
    - Протей, - непонимающе пе¬респросил Берестов. 
    - Да, хотят вызвать его из ада, - и старец твердо и внимательно пос¬мотрел на Берестова, - помнишь у Сергия Нилуса описано, какое испытание пришлось перенести Николаю Мотовилову?   
    - Помню, - кивнул Берестов, - после вселения в него злого духа он трое суток провел в адских мучениях.   
    - Именно, - со вздохом подтвердил старец, - червь неусыпающий. - Отец Кассиан перекрестился и снова замолчал. Игорь почувствовал, что батюшка сказал о его институте не напрасно. С особой отчетливостью он увидел события последних недель и как фокус этих событий, то, что произошло два дня назад. 
    - Ника, - Берестов чуть было не застонал, - она сказала: время пришло! - а я... - он отодвинул чашку и сложил крестообразно руки на столе.
    - Что ж, поблагодарим Господа за пищу и питие, - отец Кассиан светло посмот¬рел на Игоря и ,поднявшись, начал ровно и без интонаций читать молитву: «Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил если, нас, земных Твоих благ...» -  По окончании же молитвы перекрес¬тился и со словами: «Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе», - сделал три поясных по-клона. Игорь последовал его примеру. Старец еще раз перекрестился, произнес внутреннюю молитву, после чего направился к выходу. Игорь последовал было за ним, но отец Кассиан остановил его: «А ты, пожалуй, приляг, отдохни», - и жестом указал на свою лежанку.
    - Здесь, у вас? - удивился Игорь. 
    - Да, с дороги-то устал, поди, - ответил старец и уже совсем ласково добавил, - отдыхай-отдыхай, а на вечерню зазвонят, придешь в храм, благословлю на обратную дорогу.    
    - Спаси вас, Гос¬поди, отец, - Игорь поклонился ему в пояс.               
    - Спаси и тебя, Господь, - тихо отозвался старец и, перекрестив склоненную голову Игоря, вышел из кельи.
    Оставшись один, Берестов постоял еще несколько минут в молитве, вновь осознавая, как должно быть страшно, если исходить из мирского понимания жить в столь близком присутствии Бога и Его святых. Верно, это возможно лишь тем, кто душою чист. Игорь сокрушенно вздохнул, понимая, что он не таков. Неожиданно Игорь почувствовал сильное изнеможение, так что почел за лучшее лечь. Последнею мы¬слью его было: «Как же батюшка спит на таком жестком топчане?» - Но приклонив голову к ватному валику, мгновенно уснул.
    ...В отдалении приглушенно-бархатно прозвучал колокол. Его прикровенный гул медленно растворялся в окружающем пространстве. Но не успел он затихнуть, как вновь прокатилось бар¬хатное: «Бо-о-м!» - И по окончании его последовал третий размеренный удар. Игорь открыл глаза. За окном было совсем темно и лишь в ке¬лье, в свете негасимых лампад, тускло отсвечивали иконы на стенах. Игорь посмотрел на циферблат своих электронных часов: «16ч. 45мин.»    
    - Пора, - сказал он себе и, сняв ладонью остатки сна, рывком поднялся с топчана. Встав перед образом Спасителя, Игорь перекрестился и сделал три поклона. Затем поклонил¬ся иконе Божьей Матери, образу святителя Николая и лишь после этого направил¬ся к выходу.
    В притворе также царил полумрак, освещаемый от лампады Архистратига Михаила, да за полуприкрытой дверью кельи послушника колебался слабый свет. Никого. Игорь наощупь отыскал на вешалке одежду, набросил на себя куртку и, приложившись к иконе Архангела, вышел на улицу. На крыльце, залюбовавшись усыпанным огромными звездами не¬бом, остановился на минуту. Огромные звезды пульсировали, как живые, они словно хотели поделиться о чем-то с устремивших на них взор человеком, но их язык был непонятен для людей. Берестов вздохнул и, с наслаждением вдыхая морозный воздух, направился в храм.
    Войдя в церковь, Игорь в нерешительности остановился. Теплый полу¬мрак храма рассеивался слабым  светом свечей и лампад, да у свечного ящика приглушенно горела настольная лампа. Кононарх монотонно читал предначинательный 103-й псалом; мужской хор периодически вторил ему: «Благословен еси, Гос¬поди». - «Дивны дела Твоя, Господи». - Около десяти монахов и послушников стояли вдоль стен, молитвенно приклонив головы, некоторые из них перебирали четки, творя Иисусову молитву. Неожиданно в приоткрывшихся дьяконских вратах показался отец Кассиан, он был в полном священническом облачении и поманил Игоря к себе.
    В алтаре Берестов был только один раз в жизни, четырнадцать лет назад, при совершении над ним таинства Крещения. Игорь заканчивал тогда третий курс института, и накануне сессии, сам не зная почему, пошел с друзьями креститься в один из московских храмов. Седой, в почтенных летах протоиерей, с прищуром ог¬лядев стоящую перед ним добрую сотню человек, покачал головой и произнес с деланным сокрушением: «Ох, решили уморить сегодня старика... решили уморить». - В процессе крещения неоднократно повторял с добродушным ворчанием: «Решили уморить, прости Господи». - Впоследствии Берестов узнал, уже после смерти священника, что он многие годы болел диабетом, от которого и умер, но при этом никто не слышал от него ни одной жалобы. Никто не видел, чтобы он позволял себе нарушить посты. Соблюдал их с неукоснительной строгостью.
    Увидев, что его зовут, Игорь направился к отцу Кассиану и, перекрестившись перед дьяконскими вратами, вошел в алтарь. В таинственном полумраке алтаря также горели лишь свечи и светильники. В центре находился Престол, с возженным семисвечником позади него, и в свете слабых исходящих от него отблесков лик алтарного образа Спасителя был суров и одновременно скорбен. Берестов почувствовал вдруг необъяснимую робость, о которой сказано было Моисею при явлении Неопалимой Купины: «Изсуй сапоги от ног твоих».   
    Понимая состояние Игоря, старец приблизился к нему и произнес как бы невзначай: «В любом прошении не нужно торопить Бога. Надо позволить Ему исполнить прошение, во время Свое». - Игорь понял, что сказано это о нем и Евнике, и будто в подтверждение его мыслей отец Кассиан добавил ободряюще: «С Никой у вас все будет хорошо». - Игорь даже вздрогнул, не ожидая от старца подобных разъяснений. Но отец Кассиан вдруг замолчал, молитвенно вслушиваясь в себя, и даже словно стал выше ростом или был приподнят некой силой на вершок от пола.   
    - Что ж, пусть все будет, как будет, - произнес он время спустя со вздохом и, размашисто пе¬рекрестив Игоря, дал для целования свой наперсный крест. Игорь приложил¬ся ко кресту, и старец, положив ему на голову ладонь, произнес как бы в отстранении: «Венчание ваше будет не здесь».   
    - Не здесь? - удивленно вопросил Игорь.
    - Да, ведь у нас скит, - простодушно отозвался отец Кассиан.   
    - Ах, простите, - Игорь почувствовал, что краснеет до корней волос.   
    - Ничего-ничего, - ободрил его старец и повел к выходу. Вдруг, будто вспомнив нечто важное, остановился у дьяконских врат и снял с себя атласную черную ладанку с вышитым посредине серебристым четвероконечным крестиком.
    - Здесь земля из Иерусалима, - пояснил отец Кассиан, - также частицы – от Гроба Господня, Древа Господня и Нешвенного Хитона Спасителя. Пока жив, не снимай ее с себя. - Отец Кассиан строго посмотрел в глаза Игорю и, одев на него ладанку, отечес¬ки заправил ее под ворот рубашки. 
    - Благодарю вас, батюшка, - растроганно произнес Берестов и в знак благодарности хотел поцеловать руку священника.   
    - Сегодня ты причастился Тела и Крови Христовой, - старец тактично уб¬рал руку и покачал головой, - а потому можешь целовать только крест.    
    - Простите, - вновь смутился Игорь.   
    - Бог простит, - простодушно ответил отец Кассиан и вновь преподал Игорю крест для целования, - что ж, Ангела-Хранителя тебе в дорогу. 
    Берестов приложился но крес¬ту, поклонился отцу Кассиану в ноги и вышел из алтаря.
    - О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся… -  возгласил дьякон, стоя перед Царскими вратами. 
    - Господи, помилуй, - знаменным распевом отозвался хор. 
    - О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды. Господу помолимся… -  продолжил дьякон чтение Великой ектении. Игорь прошел через храм к выходу. У дверей остановился. С благоговением наложив на себя крестное знамение, поклонился в сторону алтаря, затем в южную и северную стороны, ознаменовав этими поклонами крест. И вдруг предательски защемило в груди. Игорь понял, что еще минута и он разрыдается от понимания, что видит храм в последний раз. Берестов еще раз покло¬нился и спешно покинул церковь. Хор пропел: «Тебе, Господи», - и отец Кассиан возгласил в алтаре: «Яко подобает Тебе всякая слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков».
    У врат обители пришлось ненадолго остановиться. Калитка и ворота были уже заперты. Пришлось постучать в сторожку привратни¬ка. Молодой послушник выглянул наружу, вернулся, чтобы накинуть тулуп, и затем вышел на улицу. В руках у послушника был пакет с продуктами. Берестов заподозрил, что продукты предназначены для него, поэтому стал лихорадочно придумывать фо¬рму отказа. У калитки послушник попросил Игоря подержать свою ношу, а сам на¬чал открывать замок. Когда Берестов хотел вернуть пакет, то послушник с пок¬лоном отступил и, сказав, что это благословение старца, удалился назад в сторожку.
    Несмотря на мороз, автомобиль завелся почти сразу. Игорь прогрел двигатель и, дав задний ход, вырулил на дорогу. Обратный путь был на удивление легким. Машина  уверенно шла со скоростью сто километров в час; карданный вал при этом совсем не стучал. Приехав домой, поставил машину в гараж Щеголева, сам пешком отправился в обще¬житие. Поднявшись к себе, вскипятил чай, достал от гостинца, подаренного отцом Кассианом пачку печенья, но вдруг почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Едва добравшись до кровати, Берестов лег на нее, не раздеваясь, и тут же уснул.
   
    …Игорь изо всех сил бился головой об лед, с ужасом понимая, что силы окончательно покидают его. Еще секунда, и он неизбежно откроет рот, глотнет воды, потом еще, и... уми-рающее тело медленно  поплывет вниз по течению реки. 
    - Нет! Не может быть! Здесь должна быть полынья! - Берестов в отчаянии ударил рукой о ледяной панцирь, и... некая сила, взломав покрытые толстыми сугробами ледяные торосы, выбросила его вверх.
     Игорь в ужасе закричал, но вскоре понял, что спасен. Странным образом, эта си¬ла не  переставала действовать, и вскоре полынья, из которой его вырвало, превратилась в маленькую черную точку. Широкая река теперь казалась узкой змейкой, и единственно, чего опасался Берестов, это прекращения движения. Ибо в противном случае он просто упадет в чащу тайги, разобьется и погибнет.
    Но вдруг неудержимое движение остановилось. Берестов уперся спиной в светящийся голубым светом панцирь небосвода, хотя сила, вырвавшая Игоря из подо льда продолжала действовать по-прежнему.  Она влекла его вверх, но голубой свод препятствовал дальнейшему движению. Вскоре стало трудно дышать, и казалось, что от нарастающих перегрузок вот-вот начнут хрустеть ребра. Берестов попытался освободиться от влечения этой силы, но она властно распластала его по гладкой голубой поверхности. Крик безысходности разорвал грудь Игоря, но вдруг небо лопнуло, разлетевшись на множество осколков, и это расколотое небо полетело вместе с ним в черную космическую бездну.

    «Легенда о Вавилоне»

    Царь Тира Хирам с нетерпением ожидал гостя, о котором три дня назад, в предверии совершившегося сегодня ночью празднования богини Ашторет – вавилонской Иштар, рассказывал верховный жрец храма богини плодородия. Сегодня, когда полная луна должна была возвестить начало следующего года, или  эры, как еще предсказывали о том оракулы Древнего Египта, после принесения в жертву двухсот шестидесяти младенцев, по числу дней в лунном году, должен был явиться этот неведомый гость.
    Уже подходила к концу третья стража ночи. Царь Хирам в раздумье ходил по залу святилища, представлявшего собой равносторонний пятиугольник, медленно перемещаясь от одного изваяния божества к другому и время от времени задавал себе вопрос: «Кто этот таинственный гость, ради которого он, государь Финикии, проводит в ожидании многие часы».
    Сегодня, после заката дневного светила и восшествия полной луны, совершилось  приношение верховному божеству, которое происходит один раз в сто лет. Царь Хирам после совокупления со жрицей храма отдал в жертву Иштар своего младшего сына, а с ним и других младенцев, детей вельмож и военачальников, ибо благодаря этой жертве крепло и умножалось могущество Тира. Так было до него, так произошло и сейчас, и царь знал, что Тир будет стоять непоколебимой твердыней, доколе не прекратится эта умилостивляющая жертва.
    Гость медлил и Хирам, молча передвигаясь от одного божества к другому, лишь иногда глядел на изваяния истуканов, как бы вопрошая у них о времени прибытия таинственного посланца. 
    Незнакомец появился внезапно, хотя у входа в святилище стояла стража, которая была обязана предупредить царя о прибытии гостя. Одетый в грубую холстину, опираясь на посох из эбенового дерева, он внимательно смотрел на Хирама, ожидая от него приглашения.
    Хирам склонил голову, на которую был одет золотой, с выбитыми на нем священными символами, обруч и, как бы вопрошая, вполголоса произнес:
    - Аннаэль, Сахиэль!..
    Незнакомец еще минуту внимательно осматривал застывшего в почтительной позе Хирама, после чего произнес, также вполголоса, слова, которые посвященный не выдаст никому ни под какими пытками.
    - Амабиэль, Абалидот!
    Услышав это, Хирам широко улыбнулся и сделал низкий поклон.
    - Приветствую тебя, посланник великих мудрецов Харрана.
    Выслушав приветствие, гость согласно кивнул, после чего молча направился к изваянию бога Ваала. Остановившись возле жертвенника, он бросил в огонь горсть благовоний и по святилищу разнесся терпкий кедровый запах. То же самое он сделал перед изваяниями Веельфегора, Молоха и Баалит, после чего в завершение ритуала, приблизившись к жертвеннику богини Иштар, бросил в него горсть  лепестков роз. По разнесшемуся в святилище запаху Хирам понял – розы выращены в священных оранжереях земли Сеннаар.
    По окончании обряда незнакомец воссел на трон у изваяния богини, показывая тем свою принадлежность к сословию первосвященников. Вновь внимательно взглянув на Хирама, он концом трости указал на седалище у изваяния Молоха и, лишь когда царь воссел у подножия моавитского божества, позволил себе разомкнуть уста.
    - Мое имя знает только владыка вселенной, - произнес гость после того, как Хирам с немым вопрошанием взглянул на пришельца, - и еще несколько посвященных, коим я доверяю, как самому себе. 
    И вновь на минуту воцарилась тишина, лишь нарушаемая тихим потрескиванием углей на жертвенниках святилища. Хирам приготовился слушать, и, видя это, гость начал неспешный рассказ.
    - Я знаю, ты хочешь знать: откуда я и зачем прибыл в твою страну? - острым испепеляющим взглядом пришелец посмотрел прямо в глаза Хирама, и тот, подавив всколыхнувшийся от подобной дерзости гнев, молча кивнул.
    - Скажу тебе, царь, что ты происшедший из славного рода праотца Ханаана, - гость прикрыл глаза, и речь его потекла мерно, почти без интонаций, - ты, славный потомок Сидона – первенца Ханаана, весьма угодил древнему богу, имя которого сокрыто для внешних, но которому Нимрод, внук Хама и сын Хуша, брата Ханаана, посвятил город в земле Сеннаар.
    - Еще скажу тебе, царь, - и пришелец, слегка наклонившись в сторону Хирама, вновь пристально посмотрел ему в глаза, - на тебе лежит печать избранничества, о чем нам было известно еще сотни лет назад.
    - Кому, нам? - Хирам отверз наконец уста, в нем вдруг пробудился, вместе с подобострастным почтением к старцу, искренний интерес к его рассказу.
    На лице гостя промелькнула тень улыбки, и он покровительственно кивнул.
    - Можешь называть меня настоящим именем. Иаховаал – это имя произносят только  в кругу посвященных раз в году, во время священнодействия. Сегодня как раз такой день, сын мой. Для остальных я потомок Мицраима, по имени Аввагур.
    - Твое тайное имя страшно, отец, - с невольным трепетом произнес Хирам, - могу ли я называть тебя вторым именем?
    По лицу гостя вновь пробежала тень улыбки, и он, с видимым удовлетворением погладив длинную, в барашках бороду, ответил: «Да, разумеется, можешь».
    Аввагур умолк на время и, прикрыв глаза, предался напряженному размышлению.
    Замерший в неподвижной позе старец был похож сейчас на одно из божеств святилища, и Хирам, неожиданно для себя, исполняясь благоговением перед странным гостем, провел также в напряженной неподвижности эти нескончаемые, похожие на вечность минуты. Наконец старец отверз очи и, устремившись невидящим взглядом на золотую статую Баалит, стал говорить мерно, глухо и почти без интонаций:
    - Я открою тебе тайну существования мироздания, сын мой, - начал Аввагур свой монолог. - В начале создания вселенной, когда тьма носилась над бездною, по указанию того, кто именует себя Творцом, или Элом, а на деле, и мы это знаем твердо, ответственного за создание одной лишь планеты Земля, его помошник, с именем неведомым и страшным, в руках которого была дарованная Свыше творящая сила, создал весь видимый мир с его четырьмя стихиями. Венцом творения должен был стать человек. Помощник ответственного за создание земли, назовем его Демиургом, ибо не должно знать никому из смертных его имя, создал посредством творящей силы, двух первых людей на земле, мужчину и женщину. Когда творение было закончено, требовалось вдохнуть в них «Кху» – божественный дух, который сообщал человеку «Кхейби» – духовную душу, и «Ба» – душу разумную, чего Демиург не мог без участия Эла.
    Уже с самого начала творения было ясно, что эксперимент обречен на неудачу. Много раз помощник Эла – Творца указывал на необходимость его отмены, либо на внесение серьезных корректив. Например, Эл полностью отказался от участия в эксперименте духов стихий, - и Аввагур оглядел поочередно изваяния Веелфегора, Баалит и Молоха, - чем навлек на себя гнев Иальдобаофа. С появлением же на земле первых людей эксперимент полностью вышел из-под контроля, и Демиург был вынужден порвать с Элом, чтобы начать работы по исправлению этого столь в великой степени неудачно сотворенного мира. В помощь себе, Демиург – истинный Творец вселенной, призвал стихийных духов, которых освободил из заточения в тартаре, поклявшихся ему взамен в вечной верности. И мы, люди, также оказываем им поклонение, как покровителям четырех стихий мироздания и проводников воли Создателя.
    Гость замолчал на некоторое время, погрузившись в себя, но затем продолжил рассказ тем же мерным, глухим, лишенным интонаций голосом:
    - Преимущество бога Эла заключалось не только в исключительном праве ниспосылания божественного духа, но также в том, что имел ключи от врат на тверди небесной, из мира нетварного в мир сотворенный. Один из таких выходов находится  в Эдемском саду, там, где стоит ныне построенный внуком праотца Хама, город Вавилон, второй – на горе Мориа, вокруг которой адептами Эла построен град укрепленный.
    - Ты говоришь об Иерусалиме, отец? - перебил гостя царь Хирам.
    - Да… - подтвердил старец, и глаза его гневно сверкнули, - и мы должны овладеть этим городом, но слушай дальше:
    - Изгнанные Элом из Эдема, те, кого поименовали венцом творения, а на деле  явились просто неудачными образцами эксперимента, поселились в долине четырех рек: Фисон, Гихон, Хиддекель и Ефрат. У первых людей родились два сына – Каин и Авель.
Если первый был земледельцем, в поте лица добывающим хлеб свой, то второй в праздности пас стада, не зная изнурительной борьбы за существование. Это тоже навлекло гнев Иальдобаофа, и праздный Авель был убит тружеником Каином. Справедливость  восторжествовала, ибо с этого времени началось стремительное движение в деле исправления замысла бессильного бога. Теперь оно совершалось неумолимо, несмотря на возникшее препятствие, в лице младшего брата Каина – Сифа, который тоже являлся поклонникам Эла. Но здесь мы применили хитрость, ибо к его потомкам вошли дочери Каина, и сыновья Сифа тоже перешли на служение истинным богам.
    Именно потомки Каина, а не последователи Эла, Сиф и Авель, явились создателями высокоразвитой техногенной цивилизации, создали культуру, построили неприступные города, создали могущественную, постигшую многие тайны природы науку. И в деле этого строительства, главную помощь оказали отвергнутые Элом стихийные духи, ибо за верность себе Демиург дал им в распоряжение землю, воду, воздух и огонь. Для себя же он оставил только пятую стихию – человека. 
    Руководимый истинным Строителем и Творцом, праотец Каин стал первым градостроителем на земле. Его сын Енох продолжил дело отца своего. Потомок Каина Иавал приручил диких животных, поставив их на службу человеку, он пас обширные стада. Его брат Иувал был отцом всех играющих на гуслях и свирелях, он стал родоначальником многих направлений искусства и культуры. Третий их единокровный брат, Тувалкаин, был ковачем всех орудий из меди и железа. Он положил начало техногенной цивилизации, достигшей в допотопный период высочайшего развития. Благодаря технике и науке, люди достигли необычайного могущества. По морю ходили железные корабли, по небу летали железные птицы. В околоземное пространство уходили огненные башни, которые с высоты сотен верст могли наблюдать за происходящим на земле. Жрецы храмов могли силою мысли перемещать тяжелые предметы, даже скалы и горы. Все было в руках человека. Мы достигли того, чтобы по своему желанию перемещаться не только в прошлое, но и в будущее. В этом был залог нашей победы и нашего спасения. Прорыв оси от дня первого ко дню последнему позволил бы нам прорвать блокаду Эла и овладеть ситуацией. Но все кончилось в один момент…
    Старец на время прекратил рассказ, снова замерев как изваяние, и лишь по горящему взгляду было видно, что он напряженно размышляет над дальнейшей темой повествования:
    - Когда Ной начал строить ковчег, мы были уже близки к исполнению намеченной цели, но нам помешала война. Некоторые из прежде бывших с нами, переселились на другие континенты и стали делать противное для живущих в Сеннааре. Нам пришлось применить заряды, пред которыми меркнет даже свет солнца.  Взрыв каждого такого заряда потрясал недра и вызывал землетрясение. Климат изменился на глазах, и когда стало понятным, что пророчеству Ноя надлежит сбыться, мы стали строить подземные убежища и города. В этих убежищах некоторые из нас пережили Великий потоп.
    - Скажи мне, отец, кто ты? - робко перебил старца Хирам и в знак уважения приложил руку к сердцу.
    Гость коротко взглянул в его сторону, полыхнув взглядом, но тем не менее ответил тем же мерным невыразительным голосом:
    - Я потомок Тувалкаина, по прямой.
    На минуту в храме повисло молчание, и было слышно, как на жертвенниках потрескивают угли. Убедившись, что Хирам по достоинству оценил услышанное, старец вновь отверз уста и продолжил рассказ:
    - Верно, ты хочешь узнать, почему мы не овладели ковчегом Ноя, а стали строить убежища, большая часть которых оказались затопленными?.. -  гость испытующе посмотрел на Хирама, замершего в немом вопрошании и, улыбнувшись, едва-едва, одними уголками губ, продолжил. - Ной был служителем Эла и строил ковчег на горе, открывающей вход в коридор. Ноя защищала сила, поэтому мы не могли сделать ему ничего дурного. Единственный, кто мог нам помочь, это Хам. Если бы потоп совершился годом позже, ковчег перешел бы в наши руки. Именно Хам должен был открыть нам дорогу ко спасению. Но слушай дальше.
    Когда Великая вода оставила землю, мы, помня о прежних ошибках, поспешили овладеть коридором. Теперь на месте его стоит город Великий, в строительстве которого принимали участие потомки Хама, хотя и в качестве рабов.
    - А, кто возглавлял это строительство? - прервал Хирам рассказ Аввагура.
    - Мои пращуры по прямой, - надменно ответил старец.
    Хирам почтительно склонил голову, и Аввагур продолжил рассказ:
    - Для того чтобы завладеть долиной Сеннаар, мы привлекли на нашу стороны некоторых потомков Иафета. Это были внуки и правнуки Аскеназа. Когда мы получили от них согласие, то открыли аскеназам секреты обжига кирпича и плавки металлов. У перешедших на нашу сторону иафетидов появилось металлическое оружие, которое облегчило задачу завоевания Мессопотамии. Мы намеренно поссорили их с соплеменниками, чтобы заставить вернуться в землю Сеннаар. А затем, убедили аскеназов в необходимости строительства башни. Таким образом, получив от нас технологии, они, как и мы, стали народом-революционером, народом-прогрессором. Разумеется, они не знали истинного значения этого строительства. Тем более, что мы дали им ложную идею – «Сотворить себе имя, прежде чем рассеяться по лицу всей земли». Главный смысл строительства был известен только нам, посвященным. Башня являлась выложенным из кирпича коридором. Это был одновременно, и храм, и лаборатория, и символ могущества человеческого духа.
    - Так, значит, башня являлась храмом? - неожиданно перебил пришельца Хирам, - я правильно понял тебя, отец?
    - Да, именно так! - утвердительно отозвался старец, - и храмом, и лабораторией одновременно.
    Хирам в знак признательности склонил голову и вновь приготовился слушать.
    - Башня представляла собой воплощенное в камень подобие коридора. По этому коридору должен был осуществиться прорыв из плена земли. Тайна же его состоит в том, что он, как горловина песочных часов, соединяет царство Валгаллы с царством Эла. Коридор есть та незримая пуповина, благодаря которой Эл может послать свои эоны даже в глубины тартара, совершив в нем полное опустошение. Но, в свою очередь, и мы можем сделать то же самое, если сумеем прорваться через небесную твердь. В этом состояла главная суть строительства башни.
    При ее строительстве трудились сотни лучших архитекторов земли, тысячи мастеров, десятки тысяч вольных каменщиков и рабов. Все они, воодушевленные единым порывом, создавали небывалое еще доселе творение человеческого гения. Воспевая гимны во славу Ваала, они укладывали ряд за рядом обожженные по допотопным рецептам кирпичи, неумолимо приближаясь к небесной тверди. В строительстве каменного колосса были применены все научные и тайные знания, сохраненные нами после нашествия Великой воды. Вдоль внутренних стен башни шел тройной ряд спиралевидных тоннелей, которые концентрически восходили от основания святилища Ваала к его вершине. При этом на определенных, в геометрической прогрессии рассчитанных уровнях создавались кругообразные тоннельные залы, благодаря которым происходило усиление искривленных спиралевидными тоннелями полей времени. На выходе из башни-храма, мощный поток хрональных и торсионных энергий должен был разрушить защиту Эла, взломать окружающий землю кокон, внести хаос в ряды противника, более того, опрокинуть престол Эла, после чего мы должны были овладеть ключом к управлению мирозданием…
    Гость вновь замолчал. Хирам видел, что ему трудно справиться с собой, поэтому терпеливо ожидал, когда старец продолжит рассказ.
    - Главные трудности начались, когда башня достигла высоты тринадцати тысяч локтей, - глухо произнес Аввагур, - потому что рабы, которые вначале носили кирпичи за чечевичную похлебку, под конец отказывались восходить наверх даже и за золото. На такой высоте строители теряли сознание, а у некоторых начались рвота и носовые кровотечения. Но для того, чтобы достигнуть тверди небесной, к имеющимся тринадцати тысячам нужно было добавить еще столько же…
    На минуту в храме воцарилась полная тишина, которую теперь не нарушал даже треск догорающих углей на жертвенниках. Хирам хотел было подняться, чтобы положить угли для поддержания огня, но некая сила удержала его.
    - Когда мы поняли, что не сможем построить башню до небес, - продолжил рассказ старец, - то велели изготовить огромный, невиданных размеров лук, сделали для него огромную как корабельная мачта стрелу, и, натянув тетиву, с помощью груженной каменными глыбами бадьи, выпустили эту стрелу в небо.
    - И что же, стрела достигла тверди? - осторожно спросил Хирам.
    - О, да! - воскликнул Аввагур, - достигла, ибо потряслись и земля, и небо. Разгневанный Эл сошел на землю, в ярости своей возмутив стихии. Страшные ураганы  пронеслись по земле, так что даже воды Ефрата побежали вспять. Эл сошел на землю в виде небесного огня, что вызвало гнев Иальдобаофа. Тартар содрогнулся, и от этих содроганий горы и скалы уходили в бездну. Но самое страшное случилось, когда посреди урагана, грома, молний и трясения земли вдруг наступила великая тишина.  Именно тишина, зримая и осязаемая, довершила то, что было не по силам земной стихии. Это было страшное и непереносимое зрелище. Посреди руин, пожарищ и огнедышаших вулканов, являя собой образ несокрушимого человеческого духа, только один лишь построенный до небес столп стоял непоколебимой  твердыней. И вдруг произошло это… Наступила великая тишина и… башня, как бы давимая некой силой, стала рушиться внутрь себя, превращаясь на глазах в огромную гору камней. Тучи пыли взметнулись в небо, а следом страшный ураган пронесся по разрушенному до основания городу. И все, кто жил в Вавилоне и в окрестностях его, все, кто искал спасения в пустыне, побежали прочь от города. А наутро, когда взошло солнце, люди с ужасом поняли, что они не понимают друг друга. Каждый говорил на своем языке. Даже родственники порой не понимали друг друга. И каждый народ вышел из Вавилона, всяк в свою сторону. Одни на запад, другие на юг, третьи на восток, а северная земля была еще не пригодна для жизни.
    После этого мы поклялись отомстить Элу, безысходно томящему нас в темнице  земного мира. А потому, когда башня рухнула, мы отправились вместе с покидающими Вавилон народами, во все стороны света, для того, чтобы уже на новых землях научить их истинному знанию. Так произошло с Египтом, Китаем, Индией, но истинное знание, царь, - и Аввагур со значением поглядел на Хирама, - укоренилось только здесь в Тире, а также в находящейся за семью морями Атлантиде.
    В святилище вновь воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь отдаленными возгласами воинов на городских стенах, возвещавших об окончании третьей стражи.
    - Ты хочешь сообщить мне нечто важное, отец? - Хирам решился, наконец, вопросить старца.
    Гость, как бы очнувшись, с недоумением взглянул на царя Тира и, несколько помедлив, кивнул.
    - Да, завтра твои мастера отправляются в Иерусалим, а потому слушай рассказ. - Аввагур устремил неподвижный взгляд на статую Веелфегора и вновь стал говорить медленно, почти без интонаций:
    - Этот народ Эл создал от одного человека, для того, чтобы вредить исполнению наших замыслов. Авраам был уже столетним старцем, когда у него родился  законный наследник, который на деле оказался таким же никчемным пастухом-мечтателем, как и Авель. У этого мечтателя родилось два сына, причем, первородство он отдал не первенцу Исаву, который был бесхитростен и простодушен, как дитя природы, а любителю умствовать и размышлять Иакову. Именно этот умник, став отцом многочисленного семейства, перешел на жительство в Египет, где один из его сыновей, войдя в доверие фараона, стал первым министром при царском дворе.
    После этого началось неуклонное порабощение этим упрямым народом египетского царства. Люди Эла в ответ на гостеприимство фараона платили ему черной неблагодарностью. Они оказывали прямое непочтение истинным богам, фанатично поклонялись тому, кто превратил этот мир в темницу, во всем чувствовали себя хозяевами положения. Народ сей умножался и креп, и недалек был тот день, когда они бы силой прекратили поклонение древним богам, насадив враждебную нам религию.
    А потому, видя столь бедственное положение египтян, мы прибыли с посольством к фараону и дали ему совет, как расправиться с этим народом. Один из методов был им блестяще применен – царь Египта приказал топить в священной реке всякого первенца из числа потомков Авраама. Доподлинно известно, что именно первенец получает от родителей главные, необходимые для выживания рода качества. Фараон неукоснительно пользовался нашим советом, но люди Эла оказались хитрей. Бездетная дочь фараона усыновила младенца, который должен был погибнуть в священной реке. Повзрослев, этот человек отплатил черной неблагодарностью. Он возмутил своих единоплеменников, выступил перед царем с дерзким требованием отпустить их из Египта и с помощью магии, которой его научил странствующий жрец Эла Иофор, произвел целую серию устрашений.
    Поддавшись малодушию, фараон отпустил авраамитов, или израильтян, как они себя называли, и когда опомнился, было уже поздно. Народ сей уже перешел в Синайскую пустыню.
    Именно там, на горе Синай, где существует еще один коридор в царство нашего угнетателя, Эл явился Моисею. О чем они говорили на священной для авраамитов горе, остается тайной. Единственно известно, что сойдя вниз, он уже не был просто предводителем народа, но – царем, пророком и патриархом одновременно. Главным его оружием стал Закон в виде Десяти Заповедей, исполнение которых стало обязательным для каждого израильтянина. В течение сорока лет Моисей водил народ по Синайской пустыне, беспощадно насаждая принесенный им Закон до тех пор, пока его исполнение не утвердилось прочно в обиходе авраамитов. Через сорок лет ужас вошел в цветущие земли Палестины. Полчища, возглавляемые Иисусом Навином, перешли Иордан.
    Двигаясь подобно лавине, они сметали на своем пути все крепости и города. Первым пал Иерихон. За ними последовали Гай, Гевал, Асор, Галгал, и многие другие города. Для них не было ничего святого. Они уничтожали города со всеми их жителями, жгли священные рощи, уничтожали священных животных, рушили дворцы и храмы. Что же касается изваяний богов, то каменные статуи они разбивали ударами молотов, а золотые и серебряные пожигали огнем. Золото и драгоценности из хранилищ царей эти варвары попирали ногами. Их нельзя было ни купить, ни умилостивить иначе, как поклявшись именем их бога, как то сделали жители Гаваона. Так были избиты друг за другом Хеттеи, Аморреи, Хананеи, Ферезеи, Евеи, Иевусеи. Их вина состояла лишь в том, что они были потомками Хама и Ханаана, а также в том, что жили на этой земле. И были избиты израильтянами все цари с воинами, выступавшими против них. Царь Иерихона, царь Гая, царь Иерусалима, царь Хеврона… всего тридцать один царь. Таким образом, Израиль овладел священной горой Мориа, городом Иерусалимом, а также лежащими окрест Иерусалима землями.
    Снова воцарилось молчание, но теперь оно было тягостным, это была тишина обреченности, тишина смерти.
    Наконец, Аввагур оторвал свой взгляд от статуи Веелфегора, на которую непрестанно глядел во время своего монолога и, обернувшись к царю Тира, посмотрел как бы сквозь него.
    - Мы пойдем другим путем, - произнес он после некоторого размышления, - израильтяне очень упрямый народ, сильный и умеющий воевать. Силой их победить невозможно. Поэтому мы должны ослабить их изнутри. Ради грядущей победы над Элом и над его царством, мы обязаны научить их истинной премудрости, научить нашему тайному знанию и привести, таким образом, к поклонению древним богам.
    - Как же это возможно сделать? - перебил Аввагура Хирам.
    Вместо ответа гость вновь взглянул на царя пустым взглядом и произнес глухо, как бы самому себе: «Это случится уже ныне. Время пришло».
    Поднявшись с трона, Аввагур преклонил главу перед изваянием Иштар, затем опустился на колени и так долго еще пребывал в молчании. Хирам последовал его примеру, преклонив колена перед изваянием Молоха.
    По окончании молитвы, гость поднялся и, устремив взгляд на тускло блестящую в огне светильников статую Иштар, начал говорить буднично, порой торопясь, как бы давая последние наставления:
    - Соломон закончил строительство своего дворца, теперь он намеревается начать строительство Храма. Для столь нового для израильтян дела нужны строители. Ты дашь ему мастеров - каменщиков, плотников, медников, краснодеревщиков. Хирам, сын вдовы, из колена Неффалимова, - и гость испытующе поглядел на царя Тира, - сделает Соломону все необходимые медные изделия: столпы Храма, венцы, сетки, умывальницы, подставы, чаши и литое из меди море, и на стенах литые изображения львов, волов и херувимов, и все, что необходимо. Ты же будешь доставлять ему дерева кедровые и кипарисовые, и золото, по его желанию.
    Строительство будет продолжаться семь лет и за это время слуги твои научат слуг Соломоновых тайной премудрости. Научат вельмож царя Израиля, вождей, старейшин и учителей, научат тех, кто будет приносить жертвы всесожжения. В этом будет залог нашей победы.
    Пройдет немного времени, и уже в годы царствования наследника Соломона Ровоама, Иеровоам отделит от Израиля десять колен и поставит жертвенник в Вефиле. Один царь будет сменять другого, пока не воцарится Ахав сын Амвриев, который возьмет себе в жены Иезавель дочь Ефваала, потомка твоего, - гость вновь внимательно посмотрел на Хирама, - и она научит Ахава поклоняться истинным богам.
    При этих словах даже колеблющиеся от светильников тени как бы остановились, и изваяния богов словно ожили, прислушиваясь к словам жреца.
    Аввагур тревожно осмотрел святилище и, приблизившись к Хираму, произнес тихо, почти шепотом: «Пройдут годы и Бог Авраама-Исаака-Иакова отвернется от своих слуг и пошлет на них Ассура, который не оставит от Иерусалима камня на камне, и уведет Израиль в рабство, в землю, из которой они прежде вышли, в Вавилон. О-о, это будет страшная месть для служителей Эла! Именно здесь, на земле, посвященной Ваалу, мы научим тайных адептов Тира и Сидона, главным основам халдейской премудрости, -
Иаховаал довольно засмеялся и от удовольствия потер руки, - потому что отсюда, народ-странник начнет свое шествие по ойкумене, отсюда начнет подчинять нам города, страны, народы. И таким образом, мы, направляя созданный Элом народ, достигнем господства над этим миром, господства над вселенной».
    - Да, придет это время, - и старец, приблизившись к Хираму, заговорил свистящим шепотом, - когда Эл пошлет на землю Сына своего! Он придет, когда мы разойдемся по всей ойкумене, когда мы подкупим всех царей и вельмож, когда обретем настоящее, а не мнимое влияние, когда все будет в наших руках, и вот тогда!.. - Старец на мгновенье замолчал, и лишь затем пламенно выдохнул: «Мы казним Его, распяв на древе, как разбойника, как бунтаря, как отступника от истинной веры. Мы казним Его, и таким образом мы выйдем из круга Эдемского проклятия, сорвем с себя эту вековую удавку, мы обессилим Эла, цикл Аватары завершится, мы победим!»
    И как если бы с узких, находящихся под сводами святилища окон сняли ставни, и розовые лучи рассвета заструились в дымке догорающих жертвенников.
    - Мы победим! - теперь уже утвердительно произнес Аввагур и, властно сжав посох, грозно сверкнул очами:
    - Да, будет так! Сила Ваала и слава царства его, с нами во веки!
    Старец минуту или две недвижимо смотрел на розовевший под сводами рассвет, затем степенно одел куколь на голову и, взглянув в последний раз на Хирама, добавил  буднично: «Сегодня к тебе придут послы из Иерусалима, дай им все, что они просят!»
    Потрясенный царь Тира долго смотрел вслед уходящему старцу. Затем, словно очнувшись, стал медленно обходить святилище, от одного изваяния к другому. Он будто искал у них подтверждения, что слова Аввагура истинны. Но кумиры молчали. Они всегда молчали, даже когда их вопрошали жрецы. Хирам хотел было добавить угли в почти уже угасшие жертвенники, но раздумал и тоже направился к выходу.
    Спустя минуту святилище опустело. Вскоре угасли кадильницы истуканов, и аромат от благований перестал возноситься к храмовым сводам. Всякое движение замерло. Кумиры, как сфинксы, хранили это вековое молчание, и лишь розовые лучи восходящего солнца, струясь вдоль стен, кровавыми бликами отражались в золоте древних богов.
 

    ГЛАВА  5: «Иерархии. Протей. Ступени истории»

    Игорь открыл глаза. Табло электронных часов показывало половину седьмого ут¬ра. Берестов поднялся и привел себя в порядок.  Вначале он вознамерился было вскипятить чай, но завтракать почему-то не хотелось. Решил взять бутерброды с собой, на работу, Вынув из шкафа сыр и половину батона, сделал несколько бутербродов и положил все это в пакет. Вдруг его словно обожгло.
    - Сейчас Рождественский пост!.. Тем более, сегодня пятница. - По телу Игоря пробежала дрожь, и он с доселе неведомым страхом положил бутерброды обратно в шкаф. Взгляд Игоря невольно упал на сумку, врученную ему вчера привратником. Слава Богу, там была только постная пища. Закончив приготовления, хотел было одеться, но времени остава¬лось еще слишком много. Игорь вытащил из пиджака иконку Георгия Победоносца, и вдруг его рука сама потянулась к молитвослову. С тихим удивлением Игорь отметил происшедшую в себе перемену и,  решив, что это единственно за молитвы старца, открыл молитвослов и стал читать правило.
    На работу Берестов прибыл вовремя,  минута в минуту. Но едва ус-пел зайти в кабинет, как сразу начались телефонные звонки. Одни просили установить автоответчик, другие - параллельный телефон, у третьих не было пишущего «Си-Ди-Рома».  Ответив на все звонки и согласовав ориентировочно время, решил прежде зайти к Щеголеву, чтобы вернуть ключи.
    Станислав сидел за компьютером и, занятый изучением документов, не сразу отозвался на приветствие Берестова. В ответ на слова благодарности он устало кивнул и спрятал в карман протянутый ключи.
    - Как твоя поездка? - поинтересовался он между прочим и начал прокручивать верньером страницы, отыскивая нужное место.               
    - Прекрасно, - Игорь улыбнулся, вспоминая вчерашнюю встречу со старцем, - правда, утром немного кардан стучал.   
    - Кардан? - словно вспоминая, переспросил Щеголев, - да, в прошлый выезд тоже это заметил, на¬до отдать в автосервис. - Щеголев закончил просмотр файла, щелкнул «мышью» и стал открывать другую папку. Игорь хотел уже покинуть кабинет, но почему-то снова вспомнил вчерашний разговор с отцом Кассианом. Вчера в келье он произнес малознакомое слово, которое не встречалось ни в Священном Писании, ни у святых отцов, ни даже в житийной литературе: «Протей, они к не¬му стремятся, хотят вывести его из ада».   
    - Знаешь, Станислав, прости, что отвлекаю тебя, - с извинением произнес Игорь,  - ты не мог бы объяснить, хотя бы кратко: «что такое Протей и в чем его сущность?»      
    Щеголев подвел курсор к изображению папки, но щелкать «мышью» не стал. Обернувшись, он с недоумением посмотрел на Игоря и наполовину задвинул клавиатуру в стол; от прежней его затормо¬женности не осталось и следа. 
    - Вопрос, буквально, по моей кандидатской диссертации, - озорно улыбнувшись, отозвался он, - «Семантика религиозных символов и экзегетика мифологии Египта в эпоху Птолемеев». Юрий Кнорозов, ныне покойный, помог мне к ней подготовиться.
    - Не напрасно сказано: «На ловца и зверь бежит», - от души рассмеялся Берестов и, поставив сумку к стене, сел на свобод¬ный стул.
    - Да-а, пожалуй, верно, - в том ему отозвался Щеголев и, вновь озорно улыбнувшись, занялся поиском в компьютере необходимых данных.
    - Конечно, литературы о мифологии античного мира, Египта и Малой Азии, написано в превеликом множестве, - начал вслух рассуждать старший аналитик, - например, можно посоветовать такой популярный труд, как «Мифы Древней Греции» Роберта Грейвса или книги по античной мифоло¬гии русского философа Алексея Лосева. - Щеголев вышел, наконец, на нужный файл и открыл необходимый документ.
    - Вот, пожалуйста, «Олимпийский миф творения», - и он начал прокручивать верньером текст, излагая его вслух. - В начале всех вещей, из Хаоса возникла Мать-Земля и во сне родила сына Урана, то есть - Небо. Уран пролил дождь ,и Земля породила травы, цветы, деревья, а также жителей лесов, зве¬рей и птиц. От дождя потекли реки, появились озера. Потом от Урана и Геи ро¬дились дети. Это сторукие гиганты: Бриарей, Гиес и Котт. Далее родились три одноглазых циклопа, строители гигантских стен и кузниц.   
    - В романе Джойса «Улисс» автор сравнивает ирландских патриотов с циклопами, -  вставил реплику Берестов, - а монумент Гражданину в Дублине он издевательски называет Поли¬фемом.    
    - Конечно, Джойс, это новое слово в литературе, - поддержал Станислав замечание коллеги, - революционно, модерн, и все в этом духе, но... - и Щеголев многозначительно посмотрел на Игоря, - стоило ли огород городить?   
    В ответ Берестов лишь только пожал плечами.
    - Но, продолжим, - отыскивая нужное место, Щеголев прокрутил текст назад, - для лучшего понимания сущности Протея, необходим краткий экскурс по основам греческий мифологии. Как видишь, в отличие от Бога-Творца, у Которого все было «зело добро», Гея рождала только ужасных чудовищ. Кончились эти эксперименты тем, что чада восстали на отца и грозный Уран отправил их с глаз долой, в тартар. Затем Гея родила титанов, - и Щеголев подвел курсор к графе: Титаны… Соответственно, это: Океан, Крий, Атлант, Гиперион, Кей, Эвримедонт и Кронос. Каждому из них соответствуют их женские ипостаси: Тефия, Диона, Феба, Тейя, Метида, Фемида и Рея. По наущению своей мстительной матери, а она не раз восставала против Урана, Кронос, воору¬женный серпом из «седого железа», отрезал отцу гениталии и вместе с серпом зашвырнул в море близ мыса Дрепан.
    От озвучивания таковых подробностей Берестов недоуменно хмыкнул, но вслух произнес другое: «Если воспринимать мифологию буквально, то видишь у богов только вражду, коварство, жестокость, и… дело даже касается таких деталей».    
    - Увы, здесь лишь начало вражды, - дополнил Станислав его мысль, - а конец...- и он тяжело вздохнул, - конца, видимо, не будет, ибо не напрасно сказано: «Дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Конец же всех разде¬лений - распад, хаос, умножение энтропийных процессов. Кстати, друидический об¬ряд отсекания ветки омелы имеет начало именно в сатурнальных культах. Но продолжим. Если опустить ряд проходящих моментов, то бунт титанов закончился ос¬вобождением из тартара циклопов и сторуких гигантов. Но это был лишь тактический прием Крона, который, едва получив власть над землей, тут же отправил в тартар и циклопов, и титанов.    
    - Знакомый сценарий, - вставил реплику Берестов, - не так ли поступил в свое время Наполеон, не так ли поступили большевики, а затем не так ли поступили с большевиками?    
    - Все новое есть хорошо забытое старое, - подвел резюме Щеголев и, оглядевшись по сторонам, снизил голос до шепота, - скажу более, не так ли поступит антихрист, когда придет к власти?
    Игорь только засмеялся и согласно кивнул головой: «Да, я имел в виду именно это».       
    Щеголев понимающе улыбнулся и продолжил повествование:
    - Далее победитель Крон женится на своей сестре Рее, но Уран и Гея предсказывают его падение от одного из своих сыновей. История всем известная. Даже существует присловье: Кронос, пожирающий своих детей. - Трех дочерей и двух сыновей Кронос предусмотрительно проглотил, сразу после их рождения. Тогда Рея, чтобы ото¬мстить Кроносу, пошла на хитрость. Она родила Зевса в глухую ночь, на горе Ликей в Аркадии, где не падала тень ни одного существа. Поскольку Крон знал о рождении Зевса, то ему подсунули запеленатый камень, который он и проглотил. Впоследствии он узнал о подмене и до самого возмужания Зевса преследовал его. Отец для Зевса был главным его врагом. Поэтому неудивительно, что по совету любовницы Метиды обратился за помощью к матери Рее. Рея поняла - пришел час отмщения и подмешала в вино для своего ненавистного брата и мужа соль и горчицу. Крон, выпив напиток, изрыгнул своих детей, которые и поспешили на помощь Зевсу, дабы свергнуть деспота отца.
    - Наглядный пример навязываемого материалистами принципа: отрицания отрицания, - прокомментировал Игорь эту мифическую историю.   
    - Или еще раньше, в де¬вятнадцатом веке, - добавил Щеголев, - аналогичным образом создавали проблему отцов и детей.       
    - А корень этих проблем, по меньшей мере, языческий.    
    - Для того и необходимо было Возрождение, чтобы эти проблемы актуализировать, но... мы отвлеклись. - И Щеголев вновь продолжил повествование.
    - Пришел час, когда Крон был ниспровергнут, но оставались непобежденными его братья, а потому война с титанами продолжалась десять лет. Чтобы победить их, Зевсу также пришлось освободить из тартара заключенных там циклопов. В благодарность циклопы подарили Зевсу перун-молнию, которым он и победил непокорных титанов. Титаны были вынуждены отсту¬пить на западный из британских островов. Атланта заставили держать небо. Титанид же пощадили. Далее начинается мифологическая история Олимпийских богов, но нас интересует не это. Как специалист, могу сказать, что задолго до Александра Македонского начался процесс так называемого бегства богов в Египет. О том свидетельствуют как мистические, так и зооморфные параллели: Зевс-Аммон, Гермес-Тот, Гера-Изида, Крон-Осирис, Тифон-Сет. Это не значит, что боги Олимпа действительно туда убежали, боясь ярости Тифона, здесь речь идет об установлении аналогий или иерархических соответствий между богами Египта и богами Греции. - И в доказательство своих слов Щеголев нажал на кнопку и подвел курсор к папке с надписью: «Языческие иерархии». Затем щелкнул «мышью», и на экране монитора появилась таблица с системными обозначениями в каждой ячейке. 
    - Вот тема, о которой ведем разговор, - пояснил Щеголев, - эта таблица имеет условно семь степеней: горизонтальная развертка степеней может быть неограниченной, - и Щеголев подвел курсор к верхней графе с надписью: «Языческие иерархии», - смотрим по вертикали соответствующий столбец. 
    Под цифрой – I, стояла надпись: «Люцифер» и значок в виде семиконечной звезды.
    - В античном мире нет зооморфного и антропоморфного аналога падшему Деннице, -  пояснил Станислав, - поэтому здесь называю вещи своими именами. Кстати, если говорить о буддизме в его изначальном виде, то это  типично люцеферианская религия; ес¬ли Христос проповедовал Свет, проповедовал Жизнь, то Будда проповедовал угаса¬ние, проповедовал растворение в некоем Абсолюте. У Будды ни слова нет о спасе¬нии души, о вечной жизни. Ни слова об обретении личностного начала, зато весь¬ма много говорится о стремлении к безличности. Не говорю о ламаизме, это осо¬бый разговор, но буддизм религия люциферианская, причем, в чистом виде люциферианская.   
    Щеголев подвел курсор к следующей графе и вновь обратился к Игорю.
    - Далее идет уровень бога Диониса. Обозначим его перевернутой свастикой. Если говорить о языческих параллелях, то это боги – греческий Гелий, египетские – Атон, Ра, славянские – Хорс, Ярило; они же, индуистские – Агни и Брахма.
    Далее уровень Зевса или Юпитера – согласно иерархии римского пантеона. Обозначим его шестиконечной звездой. Здесь также прямые аналогии. Это славянский Перун, индуистский Индра, германский Тор; в прямом подчинении Зевса находятся Арес-Марс, а также Фобос и Деймос.
    Следующий, уже четвертый уровень, бог солнца Аполлон; обозначим его значком «инь-янь». Со всей очевидностью, это индуистские Рудру, Шива и Кришна; причем, Рудру – это классическая аналогия с Аполлоном. А также это наш славянский Купала. В подчинении Аполлона находятся боги Асклепий-Эскулап и Фаэтон.
    Далее идет также солнечная иерархия, подчиняющаяся Аполлону, обозначим ее пятиконечной звездой; это уровень Адониса. В эту иерархию кто только не входит. Можно сказать, целый Ганзейский союз. Тут и бог ре¬месел и торговли Меркурий, он же Гермес, он же Тот. Здесь же финикийский Таммуз, он же Асмодей, здесь же Венера-Афродита-Иштар-Астарта, здесь же Артемида, здесь же Деметра и Персефона, здесь же фригийские Кибела и Аттис; их же несть числа…
    В конце концов, подходим к уровню Кроноса и Урана, к уровню уже не богов, но их предшественников титанов; ему соответствует свастический знак. Собственно, индуистский Брахма, который претендует на роль единоначального божества, идеаль¬но подходит к этому уровню. Если говорить о более поздних тантрических культах, а также течение дервишей в исламе, это, по сути, уранические и сатурнальные культы. Славянские  Род и Сварог – боги сатурнального и уранического уровня. Аналогично германский Один, это Кронос и Уран в одном лице. На этом же уровне находится такое синкретическое божество, как Митра. И наконец... - Щеголев внимательно посмотрел на Берестова и подвел курсор к соседней графе.
    - Последний седьмой уровень: дадим ему обозначение в виде треугольника, обращенного острием вниз. Именно здесь, на преисподнем уровне, находятся те, кого именуют Плу¬тоном, он же – Гадес. В этих же безднах обитают Аид, Хамос, Бельфегор, Молох, Ваал, Тифон, Протей...   
    У Берестова вдруг захолонуло в груди, и мороз пробежал по коже. Вспомнились слова старца: «Их бог Ваал, они ему служат», - также и другое: «Им нужен Протей, они хотят его вывести из ада».
    На минуту воцарилось молчание. Щеголев несколько раз щелкнул «мышью». На рабочем столе монитора появились новые столбцы таблиц. 
    - Не утомил я тебя? - спросил он Игоря с извиняющейся улыбкой, но Берестов поспешил его успокоить.   
    - Нет-нет, рассказ очень содержателен, пожалуйста, продолжай.   
    - Что ж, тогда продолжим, - Щеголев вновь задумался, решая что-то важное про себя, - видишь ли, существует ве¬сьма разветвленная, но при этом строго упорядоченная каббалистическая иерархия духов, - и он осторожно поглядел на Игоря, понимает ли он его, - но в данном случае она нас не интересует. Скажу только, что предпоследняя иерархия Гамалиэль - архидемон Лилит идеально соответствует змеедеве Ехидне. А последняя иерархия Нахемот – архидемон Нахема, идеально соответствует змею Тифону, он же  древний змий, он же Левиафан. При этом, как известно из мифологии, Ехидна-Лилит родила от Тифона-Нахемы таких чудовищ, как трехголовый пес преисподней Кербер, многоголовую морскую змею Гидру и огнедышащую козу Химеру. Позже Ехидна родила Сфинкса и Немейского льва.
    - А Протей? - Берестов все-таки не удержался от вопроса. 
    - Протей... это, уже не демон, - словно о чем-то само собой разумеющемся произнес Щеголев и многозначительно кивнул, - видимо, о нем прикровенно сказано: «Червь неусыпающий», в православной эсхатологии, или – «Первичное зло», как о том принято говорить на Западе. Протей, это не демон. Это некая субстанция, духовная протоплазма. Если о Тифоне пророк Исайя говорит в 27-й главе: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское», - то Протей есть нечто более страшное. По свидетельствам древних времен, также - средневековья и современности, это некая протоплазма, пожиравшая всякую органику животного происхождения. Известны случаи, когда в один момент исчезали целые деревни; на полях оставались орудия труда, в домах на огне варился обед, в школах, на партах лежали раскры¬тые учебники, но... ни людей, ни животных обнаружить не удавалось.   
    Игорь почувствовал, как снова захолонуло в груди и пробежал мороз по коже; вот с каким злом попустил Господь столкнуться Николаю Мотовилову, служке Серафима и Божьей Матери.
    Вновь в кабинете повисло тягостное молчание. Берестов усилием воли взял себя в руки и глухим голосом произнес: «Помню, читал о случаях исчезновения целых экипажей на кораблях. На одном из таких кораблей нашли лишь одного кота, который при виде людей истошно орал и не давался в руки».   
    - Видимо, речь идет также об этом явлении, - подытожил его слова Щеголев и сменил таблицу на экране монитора. - Можешь, к примеру, посмотреть следующий текст, - Щеголев верньером провернул страницу: «В отместку за избиение гигантов, мать-Земля, разделив ложе с Аидом, произвела от него в Корикийский пещере в Киликии своего младшего отпрыска Тифона. Его нижняя часть тела состояла из свернувшихся кольцами змей, а когда он простирал руки, то они тянулись в обе стороны на сто верст и заканчивались не ладонями, а несчетным количеством змеиных голов. Его ужасная ослиная голова касалась звезд. Огромные крылья затмевали солнце, из глаз полыхало пламя, а из глотки летели огромные камни. Когда он бросился на Олимп, то боги в страхе поспешили спрятаться в Египте, приняв вид различных животных».
    - С материальной точки зрения Тифон – это просто зооморфное отображение вулканических процессов, - вывел резюме Щеголев  из прочитанной цитаты, - но мы, духовные, видим в мифологии ключ к пониманию, насколько разрушительным могут быть силы ада, если им не оказывается противодействии Свыше.    
    - В одной популярной книге читал, - вставил реплику Берестов, - что Зевс все-таки победил Тифона и еще более утвердил этим свое главенство на Оли¬мпе.    
    Щеголев иронически улыбнулся и в знак несогласия покачал  головой.
    - Но мы-то понимаем, что это ложь. Например, в египетской мифологии роль победите¬ля дракона отводится богу Тоту-Гермесу Трисмегисту.    
    Теперь пришла оче¬редь улыбаться Берестову.
    - В Православной агиологии победителем дракона являлся святой великомученик Георгий Победоносец. - Он хотел достать из кармана иконку этого святого, но передумал, вспомнив, что протестанты икон не почитают и отношение к святым у них тоже своеобразное.
    Щеголев просмотрел еще несколько текстов, потом вернулся назад и, как бы рассуждая с самим собой, продолжил.
    - О Протее можно сказать еще следующее: пе¬рвое упоминание о нем появляется в греческих источниках, а если конкретно, то в «Одиссее» Гомера. Египетский фараон, который жил тогда в своей резиденции на острове Фарос, в устье Нила, именовал себя Протеем. По своему желанию он мог мгновенно менять обличье. То превращался во льва, то в змею, то в рыбу, при этом обладал способностью к прорицанию. По всей очевидности, Протей являлся тотемом этого фараона, или  духом покровителем. Практика возведения на трон языческих царей, или – «инаугурация», если речь идет о фараоне, сопровождалась посвящением царя, либо фараона, тому или иному богу. В Греции правитель был посвящаем Зевсу, в Риме, соответственно - Юпитеру. Египетский фараон был посвящен Протею. Это может показаться странным.   
    - Да, действительно, - согласился с ним Берестов, - почему не богу Ра или  Атону? Насколько известно, в Египте были развиты культы солнца и культы плодородия.    
    - Как специалист отвечу: поклонение духам преисподней происходит, как правило, в трех случаях. Либо  вследствие архаического религиозного мировосприятия, либо по причине вырождения ранее существующих культов, либо  как результат прямого разрыва с Богом-Творцом. И если говорить о Вавилоне, то здесь налицо явные признаки разрыва правящей элиты с Богом. Разрыв этот выражался в поклонении демонам Ваалу и Вилу, более того, в строительстве храма, посвященного им, в виде башни циклопических размеров.   
    Берестов вдруг вспомнил, что Евника говорила ему о том же; он хотел вставить реплику, но передумал. 
    - А в случае с фаросским царем Протеем, - Щеголев вдруг развернулся лицом Игорю и внимательно посмотрел ему в глаза, - на мой взгляд, не подходит ни первое, ни второе, ни третье, - и в кабинете вновь возникла звенящая тишина, - потому что есть все основания полагать, что поклонение Протею напрямую исходит от традиции потомков Каина! От оставшихся в живых жителей Атлантиды!..
    На этот раз в кабинете как будто взорвалась вакуумная бомба, после взрыва которой нельзя было ни говорить, ни дышать.
    Наконец, Берестов пришел в себя и подумал, было, о том, чтобы попрощаться с хозяином кабинета. Но Щеголев, иронически улыбнулся и заговорил вдруг на совершенно отвлеченную тему. 
    - Ты, знаешь... в середине восьмидесятых, когда защи¬щал кандидатскую и мечтал сделать серьезную научную карьеру, мне приходилось слышать разного рода вопросы. Например, как соотносятся мои изыскания с окружающей действительностью?.. Признаюсь, в те годы достойно ответить высокоученым вопрошателям так и не смог. Ответы пришли позже. - Щеголев покрутил верньером, отыскивая нужную таблицу. - Ответ был найден в Библии, но осмыслен, конечно же, не сразу. Ибо не напрасно сказано: «Истина постигается в меру жития». - Щеголев открыл ящик стола и, достав оттуда Библию, положил ее перед собой.
    - Это было довольно давно, - Щеголев раскрыл Священное Писание и стал перелистывать страницы книги, - если не ошибаюсь, лет двенадцать назад, когда началось серьезное разочарование курсом реформ Ельцина. Каюсь, в 91-м году был в числе первых сторонников человека, который разрушил страну и привел ее на грань катастрофы. Вскоре по¬сле избрания новой Российской Думы меня пригласили туда в качестве референта по вопросам истории, этнографии и культуры стран Ближнего Востока. После изве¬стных событий в октябре 93-го оказался не у дел, но, как ни странно, спустя три года был снова приглашен на прежнюю должность. Много разного пришлось увидеть в коридорах власти, неоднократно пытался подать в отставку. Последней каплей были события в Ираке. Под легкий шумок всеобщего, тактично выражаемого недовольства, США оккупировало государство, которое «де факто» никому и ничем не угрожало.   
    - Угроза была экономическая, - возразил Берестов, - курс доллара на нефть.    
    В ответ Щеголев только махнул рукой.
    - Не верь этим газетным уткам. Причина была вовсе не в нефти и не в политической оппозиции, причина в том, что государ¬ство Ирак имеет несчастье занимать территорию, о которой сказано, - и он порывистым движением раскрыл вторую главу книги «Бытия»: «И насадил Господь Бог рай в Едеме на вос¬токе; и поместил там человека, которого создал... Из Едема выходила река для орошения рая, и потом разделялась на четыре реки... Имя третьей реки Хиддекель: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Ефрат».
    Игорь неоднократно читал этот текст, но воспринимал его отвлеченно, умозритель¬но. В прочтении же Щеголева, по отношении к сегодняшнему дню, он прозвучал с неожиданной силой и убедительностью.    
    - Так, значит... - Игорь хотел высказать свою догадку, но Щеголев опередил его: «Именно так... дело не в нефтедолла¬рах и не мифическом ядерном оружии, а в единовластном протекторате над библейской территорией. Над той территорией, где Нимродом было построено циклопическое капище богу Вилу и богу Ваалу». 
    - Видимо, есть основание думать, что это капище будет воссоздано вновь.      
    Щеголев согласно кивнул и закрыл Библию.
    - На Востоке есть пословица: «ты сказал». Мы действительно можем стать свидетелями подобного строительства, тем более, что заявка уже существует: Эйфелева башня, «Эмпайр стейт билдинг», Останкинская телебашня... это явления одного порядка. -  Старший аналитик задумался на некоторое время и, осмыслив что-то для себя, вновь открыл Библию. - Мы немного уклонились в сторону. Прошу меня извинить.   
    - Нет-нет, ничего, - успокоил его Берестов, - разговор идет в нужном русле.   
    - Если так, то слава Богу, - облегчено произнес Щеголев и, положив перед Игорем книгу, указал пальцем на открытую страницу пророка Даниила; глава вторая, стихи с тридцать второго по тридцать шестой. Игорь внимательно прочитал текст и взглядом обратился к аналитику, ожидая разъяснений.
    - Что скажешь? - с торжествующей полуулыбкой вопросил Щеголев. 
    - Здесь говорится о последовательной смене царств или форм правле¬ния. Последний период правления рыхлый, неустойчивый. Именно тогда и приходит Христос, чтобы сокрушить истукана.
    - Да, это так, - согласился Щеголев, - но двенадцать лет назад мне открылось из этого текста нечто большее. Помню, был вечер, в канун воскресного дня. Я находился дома, читал Библию. И после прочтения именно этого места, произошло неожиданное. Словно кто-то одним движением настроил фокус объектива моего ума. Все мои мучительные размышления «о временах и сроках» вдруг сгруппировались в определенный порядок и соединились воедино. Это был некий «инсайт», прозрение, откровение Свыше. Я понял все сразу, отчетливо, глубоко и во всеобъемлющей полноте. Истукан Навуходоносора, это не просто смена царств или форм правления, это ключ к пониманию всех исторических процессов. Более того, процессов мировой истории и человеческой цивилизации. Об этом, о цикличности мировых процессов, писали еще древнекитайские историки, начиная с великого Сыма Цаня. О том же писали и древние эллины, у которых история представлялась в виде сменяющих друг друга четырех веков, от золотого к железному. То же мы находим и у индийцев, где четыре эпохи последовательно приходят на смену друг другу: начиная с праведной крита-юги, когда люди жили с богами и богами управлялись, через двапара-югу и трета-югу к последней кали-юге, когда люди уже окончательно испортились, став в большинстве своем безнравственными и грубыми.         
    - И как по-твоему, на какой стадии сейчас человечество находится? - осторожно перебил его Берестов.
    Станислав поднял ладонь, жестом изображая значительность темы, и иронически посмотрел на Игоря.
    - О том, что мы живем в последние времена, говорили еще Апостолы. Тем более и современные христиане видят признаки конца, но... я понимаю, тебя интересует не это.   
    Игорь лишь сдержанно улыбнулся. Щеголев тоже улыбнулся и, поднявшись, прошелся по комнате. 
    - Откровение, полученное в тот вечер, было настолько сильным, что после защиты докторской диссертации, восемь лет назад я начал работать над темой: «Историческое развитие мировых цивилизаций, как онтогенез Священной истории». Кстати, закономерности цикличности исторических процессов заметили не только Гумилев или, скажем, Питирим Сорокин, но и другие наши современники, рассматривая их, каждый в своем аспекте: Алексей Хомяков, Николай Данилевский, Освальд Шпенглер, Ганс Зедльмайр, Арнольд Тойнби. Три года назад я подал диссертацию в Нобелевский комитет. Увы, работа не прошла.    
    - Каковы же были аргументы?    
    - Если в двух словах: это обвинение в антинаучности взглядов, также – консерватизм и ретроградство. Более того, приклеили ярлык противника прогресса.    
    - Даже так, - от души рассмеялся Берестов, - на мой взгляд, очень лестная характеристика.      
    - Это отдельный разговор, - ответил Щеголев уклончиво и вдруг сменил тему, - но полагаю, гибель Воронцова напрямую связана с тем, что он не нашел убедительных аргументов для отказа... я пока их тоже не нашел.   
    При упоминании имени погибшего, Берестов сжался, как бы ожидая удара. Ему показалось, что Щеголев о чем-то догадывается. Истинную причину гибели знал лишь он и схиигумен Кассиан.   
    - Да, жаль, - Станислав с тяжелым вздохом поднялся и несколько раз молча прошелся по кабинету. - Мы были друзьями, с первого курса института, - произнес он немного погодя, - именно он пригласил меня в это учреждение. Здесь я, можно сказать, по его протекции. - И погрузившись в свои мысли, вновь несколько раз  прошелся по кабинету. Лишь время спустя, словно очнувшись от наваждения, он с извинительной улыбкой обратился к Игорю, - когда начал заниматься этой темой, то снова попросил помощи у Юрия Кнорозова. Он одобрил мою тему, но посоветовал побеседовать со Львом Гумилевым и обязательно проштудировать четырехтомный труд Питирима Сорокина «Социальная и культурная динамика».   
    - И каково впечатление?   
    - О Гумилеве?.. Знаешь, в определенной степени, потер¬пел разочарование.   
    - Почему? - Игорь искренне удивился. 
    - Его учение слишком человеческое, как ни странно. Впрочем, надо отдать должное, он великий интуитивист, но за интуитивным постижением скрытых закономерностей, он не видит Того, Кто этими закономерностями управляет, то есть – Создателя. А потому, несмотря на претензии на всеобъемлемость и даже гениальность, оно... слишком частное... или, иначе говоря, человеческое. - И видя, что Игорь хочет ему возразить, примирительно добавил, - хотя я не настаиваю на своей позиции. Но, продолжим... Разумеется, у меня нет цели пересказывать всю диссертацию; в ней я рассматриваю историю человечества с периода в пять тысяч лет до Рождества Христова, и после, до наших дней. - Игорь едва не присвистнул от удивления. - Да... разумеется, это Египет, Мессопотамия, Китай, Индия. Потом, история Израиля, Европейская история. Завершает мою работу история России. А ключ к пони¬манию Всемирной истории находится во второй главе книги пророка Даниила. Там речь идет о царствах. Каждое царство, будь оно языческое или христианское, жи¬вет в согласии с теми законами, которые указывает нам Священное Писание, хотим мы того или не хотим. Наиболее наглядный пример тому в истории царей Израильских.
    В Первой книге Царств подробно описана история царствования Саула, царя Израильского. Несмотря на то, что впоследствии Господь сказал: «Жалею, что поставил Я Саула царем; ибо он отвратился от Меня, и слова Моего не исполнил» (1-я книга Царств гл.15, ст.11), с первоначала Бог повелел пророку Самуилу помазать Саула на царство. Царствование это едва не привело Израиль к катастрофе. А потому было от Бога другое повеление: «И сказал Господь Самуилу: доколе будешь ты печалиться о Сауле, которого Я отверг, чтобы он  не был царем над Израи¬лем? Наполни рог твой елеем, и пойди; Я пошлю тебя к Иессею Вифлеемлянину: ибо между сыновьями его Я усмотрел Себе царя» (1-я книга Царств гл.16,ст.1). Речь идет о Давиде. Следующим царем был его сын Соломон. Затем Израилем стал править сын Соломона Ровоам. Но поскольку Ровоам правил жестоко, его военачальник Иеровоам поднял возмущение, и десять колен Израилевых отложились от до¬ма Давидова до сего дня. За домом Давидовым не осталось никого, кроме колена Иудина и Вениаминова.
    Лишь затем воцарился благочестивый царь Аса, который правил сорок один год. Вот так, кратко, абрисно, на примере библейской истории, можно рассуждать о всех царствованиях вообще. У каждого царствования свои, строго определенные признаки. Если Саул соответствует золотому периоду правления, то правление Давида соответствует серебряному периоду. Далее со всей отчетливостью - медные чрево и бедра Соломонова царства. Следом, онтологически, железное правление Ровоама. И далее... Щеголев сделал паузу, давая возможность Берестову вставить реплику: «сын Ровоама Авия», - заключил Игорь. 
    - Нет, - Щеголев отрицательно покачал головой, - персты ног, «частью из железа, частью из глины», это царство Иеровоама, потому что речь идет о разделении... Авия, здесь, новый Саул, но не зо¬лотого, а серебряного уровня. Его наследник благочестивый царь Аса. Это но-вый Давид; здесь получается - дважды серебро; период серебряный - царь Аса, и уровень (соответствующий пяти царям) также серебряный. А потому правление Асы было долгим и благодатным.
    Как видно из Священного Писания, Саулово правление отличается неустойчивостью и нестабильностью; правители часто отступают от принципов, поклоняются другим богам, просто безумствуют. Вспомним безумие Навуходоносора, вспомним дикие выходки Саула по отношении к Давиду, вспомним безумствование Авии. Если говорить о новейшей истории, то Ульянов-Ленин, также кончил дни в безумии, а безумствования экс-президента России еще у всех на памяти; это типичный Саул, классический Саул! - Игорь хотел добавить свое рассуждение по поводу услышанно¬го, но передумал и сделал знак Щеголеву с просьбой продолжать. 
    - Ты наверняка спросишь: как это соотносится с историей России? - Игорь согласно кивнул. - На России заканчивается история человеческой цивилизации. Теория Льва Гумилева, с одной стороны, это подтверждает, кстати, его классификация: пассионарность-перегрев-надлом-инерция-обскурация и гомеостаз, это точная калька с Книги пророка Даниила, но с другой,  он делает реверанс к стра¬нам Третьего мира. Нет, история уже заканчивается.
    Щеголев вновь сделал паузу и по некотором размышлении продолжил. 
    - Есть основание, перейти сразу к последнему, глиняному периоду человечества; конец пятнадцатого - начало шестнадцатого веков. В России, только освободившейся от татарского ига, правил Великий князь Иоанн III. По внешнему виду правление его было хотя и авторитарным, но при этом в нем не было стальной жесткости его внука. Правление было гуманным, но… существовала довольно серьез¬ная болезнь, которая угрожала как господствующей Церкви, так и всему существующему укладу жизни.    
    - Ты говоришь о «ереси жидовствующих?»   
    - Да, ты прав, тем более, что вероучительно оно было чуждым для Православного исповедования, если не сказать - враждебным, но... царь чистосердечно этой враждебности не замечал. В чем при¬чина?..  Для золотого, медного и глиняного периодов подобное не только не но¬нсенс, но напротив, является закономерностью. В противоположность - серебря-ный и железный периоды, по характеру, ортодоксальны, авторитарны; нередко авторитарно-деспотичны, и даже тиранически-деспотичны.
    Для России начинался золотой век, в последнем, глиняном мегаисторическом периоде. Таким образом, правление Иоанна III, оно как бы дважды золотое; то есть совпадают и век, и уровень. Его сын Василий III идеально соответствует сере¬бряным характеристикам, но с поправкой на золотой век царства, в котором он жил. Его супруга, Елена Глинская, это классическая медь.   
    - «А четвертое царство будет крепко, как железо...» -  прокомментировал Берестов высказывания Щеголева цитатой из Библии. 
    - Да, это о правлении Иоанна Грозного, - подытожил Щеголев его комментарий. 
    - Кстати, Станислав, как ты относишься к личности Иоанна IV?   
    - Объективно, - ответил Щеголев, не раздумывая, - я в первую очередь ученый, а не сочинитель куртуазных романов. Делаю упрек Карамзину. В нем просыпался иногда такой сочинитель. Говоря объективно, правление Ивана Грозного было жестким, авторитарным, временами жестоким. Но сравним стиль и методы правления его европейских современников: Екатерина Медичи, с ее Варфоломеевской ночью. Генрих VIII, с его обезземеливанием крестьянства и борьбой с нищи¬ми. Небо и земля. Да, был неправ по отношению к митрополиту Филиппу. Слишком круто обошелся с Курбским, также с другими вельможами. Но, я прежде всего ученый. Грозный принял царство с населением в пять миллионов, а передал сыну Феодору наполовину больше. После окончания Смутного времени остались те же, пять... Факты, упрямая вещь.
    Как понимаешь, с началом династии Романовых, Россия вступила в серебряный век своего царствования. Периоды золотой и серебряный, идеально соответствуют царю Михаилу Феодоровичу Романову. От «сауловых» помрачений его спасали сначала его мать, инокиня Марфа, потом вернувшийся из польского плена отец, Патриарх Фи¬ларет. Когда царь Михаил правил единовластно, то царствование это было уже серебряным, или точнее – «дважды серебряным». Правление сына Алексея Михайловича также пало на два периода: медный и железный, с железным периодом начались «иеровоамовы смуты» - церковный раскол, который пришлось уврачевывать волевы¬ми методами: «Тишайший» Царь постепенно перешел к авторитарному правлению и деспотическому воздействию по отношению к раскольникам.
    Незаметно минули «рыхлые» годы Царя Феодора Алексеевича и регентши Софьи. С воцарением Петра Великого Россия необратимо вошла в свой «медный век».               
    - Буквально, аллегория с поэмой Пушкина «Медный всадник», - с улыбкой добавил Берестов. 
    - Гм-м... пожалуй, - согласился Щеголев и неожиданно предложил Игорю, - попробуй произвести классификацию восемнадцатого века, по уровням.   
    Берестов задумался на минуту. В памяти сразу всплыли Екатерина I, князь Меньшиков, Бирон, Петр III...   
    - Это же совсем просто, - снисходительно подтрунил над Игорем Щеголев: Анна Иоанновна – «серебро», Елизавета Петровна – «медь», причём, по отношению к «медному веку» - «дважды медь». Екатерина II – «железо»…   
    - Павел I – «обожженная глина», - завершил перечисление Берестов. 
    - Вот явные успехи. Налицо пример исторического мышления, - похвалил его Щеголев, - беда Павла I-го состояла в том, что он пытался в «рыхлый период» править методами давидовыми, то есть – «серебряными». «Рыхлое время» не терпит авторитарных диктатаров. А сейчас попробуй подвергнуть классификации ХIХ век, - и Щеголев, сделав приглашающий жест, отошел в глубь кабинета.
    Игорь сосредоточил внимание, и вдруг ему стало все, до самоочевидности ясным: Император Александр I – «золотой уровень», Николай I – «серебро», Александр II – «медь», - Щеголев одобрительно кивнул, - Император Александр III – «железо», святой Император Николай II – «рыхлый период».
    - Да, все классически так, - подтвердил Щеголев, - причем, у Александра III, по причине «железного века» была «дважды сталь». Ну, и наконец, двадцатый век, - вновь предложил он дать характеристику исторических процессов.
    - Полная аналогия с девятнадцатым, - без раздумий отозвался Берестов: Ленин – «саул», Сталин – «серебряное правление», Хрущев – «медь», Брежнев – «железо», Горбачев… - Берестов взял Библию и, раскрыв вторую главу пророка Даниила, процитировал: «Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их».
    - «Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них…» - завершил Щеголев цитату. - А то правление, которое видим за окном, и то время, которое на дворе, есть время: «И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и содержишь имя Мое, и не отрекся от веры моей даже в те дни, в которое у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа» (Откровение, гл.2 ст.12,13).
    Щеголев подошел к окну и произнес будто самому себе:
    - Ангел Пергама... Ан¬гел Сардиса, и Ангел Лаодикии... Мы живем во время, когда: «Десять царей, кото¬рые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час: они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю» (Отк.17; 12,13). -  Щеголев отошел от окна и снова, как бы беседуя с собой, процитировал «Откровение»: «И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом... И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям зем¬ным...». Глава семнадцать, стихи четвертый-пятый...  Вавилон, в названии этого города зашифрованы имена демонов: Ваал и Вил. - И Щеголев, остановившись на полпути, с особой значимостью посмотрел в лицо Берестову.
    От этого взгляда  Игорю стало не по себе, и он едва удержал себя, чтобы не втянуть голову в плечи. Желая разрядить ситуацию и как-то отвлечься, Берестов обратил внимание на рабочий стол монитора. На экране по-прежнему стояла таблица демонических иерархий. Первая колонка давала расшифровку истукана Навуходоносора. Следующая указывала на соответствие с каббалистическим миром «АЙН СОФ»: Первая ступень: Люцифер - корона; мир Ацилут. Вторая: Дионис - голова из золота - мир Ацилут. Третья: Юпитер - грудь и руки из серебра - мир Бриах. Четвертая: Аполлон - чрево из меди - мир Ецира. Пятая: Адонис - бедра из меди - мир Ецира. Шестая: Кронос и Уран - железные голени - мир Ассиах (материя). Седьмая: Ваал, Плутон, Левиафан - глиняные стопы, скрепленные железом - мир Ассиах (демоны).
    - Аналогично, в теософии и каббале: иероглифическое наименова¬ние человеческих принципов, - скучающим тоном произнес Щеголев, он уже сел рядом, после чего, щелчком «мыши» перешел на другую таблицу: I. Кху - божественный дух. II. Кхейби - духовная душа. III. Бай - разумная душа. IV. Аб хати – сердце, чувства, животная душа. V. Ка - астральное, эвеструм, сидерический человек. VI. Анкх - жизненная сила, Архей, Мумия. VII. Кхай - элементарное тело...
    - Жизненную силу они получают через питие крови людей и крови животных, - пояснил Щеголев, а телесную силу, через употребление плоти людей... вот, такие у них принципы. А в теософии, это все наукообразно сравнивается с природными элементами; так сказать, от низшего к высшему, от грубого к тонкому. Скажем, по параметру природного газа: Ацилут - соответствует метану, Бриах - этану, мир Ецира - пропан. Кронос и Ур¬ан - бутановый уровень. Мир Ассиах - пентан, твердый газ. Те же аналогии мож¬но провести по отношению к нефтепродуктам, либо  спиртам. Внешне все научно и даже логически обосновано, но почему-то ради этих тайн Гебдомады надо умерщвлять новорожденных младенцев.
    Как бы в подтверждение своих слов, Щеголев снова перевел таблицу.
    - Вот, пожалуйста - магии; все виды магий: бе¬лая, красная, зеленая... идеально укладываются в эту каббалистическую классификацию, - и Берестов самостоятельно прочитал, последовательно, по вертикали: I. Волхвы. II. Факиры. III. Суггесторы. IV. Йогины. V. Целители. VI. Тантрическая магия. VII.Черная магия...   
    - Н-да, - произнес он изумленно, по прошествии времени,  - у каждого беса свой вид колдовства.   
    - А как ты думал? Это дурачков-обывателей пичкают астрологией, экстрасенсорикой и всякой физиогномией, а у нас один врач - Христос. Или еще, можешь поглядеть: восточные единоборства, - и Щеголев поставил следующую таб¬лицу.
    Игорь снова прочитал самостоятельно: Первый и второй уровни: Шао-линь. Третий: каратэ, кунг-фу (жестокие силовые стили). Четвертый: дзю-до, айки-до, джиу-джитсу, тай-цзи-цюань, тэ-квон-до. Пятый: вин-чун, тай-цзи-цюань. Шестой: кармати-чит-до; боевое искусство «ниндзя». Седьмое: «ниндзя»; стили – «мертвый кулак», «мертвая рука». Берестов знобко поежился; было время, когда он этим всерьез занимался. Щеголев понимающе кивнул и поставил еще несколько таблиц, по рок-музыке, авангардной живописи... но затем выключил компьютер и, устало махнув рукой, отошел в сторону.      
    - По контракту мне надо отработать еще более года... но мне уже крайне тяжело, не знаю, что делать. - Он подошел к окну и встал к Берестову спиной. - Вот, опять чистят поле, снова кого-то ждут.   
    Неожиданно на столе пропикал электронный таймер. Щеголев оглянулся и посмотрел на циферблат.   
    - Тринадцать часов, обеденный перерыв, - прокомментировал он вслух и, оборотившись, спросил Берестова, - ты куда пойдешь обедать, в наше кафе?   
    Игорь смутился на некоторое время, но затем ответил твердо: «Знаешь, я решил держать пост».   
    - М-м, - понимающе протянул Щеголев и одобрительно произнес, - похвально. Это по новому стилю Рождество Христово - завтра, а у вас...   
    - Как обычно, седьмого января. А сейчас время строгого поста.          
   - Что ж, тогда и поздравим друг друга с Рождеством, как было ра-ньше, по окончании поста, - подвел итог Щеголев  и протянул руку на прощание. 
    - Хорошо, - с легким сердцем согласился  Берестов и крепко сжал протянутую ладонь.


    ГЛАВА  6: «Одинокий философ. Последнее оружие»

    Вернувшись в кабинет, Игорь включил паяльник и приступил к ремонту плеера; сотрудница из соседнего отдела попросила отремонтировать. Прозвонив тестером основные узлы и обнаружив неисправность, заменил вышедшие из строя детали. Неожиданно поймал себя на мысли; при общей неизменности обстановки в кабинете произошли неуловимые изменения. Все было так же, как и всегда, но одновременно иначе. Словно кто-то побывал здесь в его отсутствие и тщательно пересмотрел документацию. Игорь внимательно огляделся, но внешний осмотр не подтвердил его подозрений.
    - Верно, показалось, - решил он для себя и вновь продолжил работу. Закончив через полчаса ремонт, Игорь наполнил стакан водой из графина и включил кипятильник.  Внутреннее беспокойство вновь за-ставило Берестова осмотреть помещение. Осмотр принес некоторое успокоение, но чувство тревоги не желало подчиняться доводам рассудка.
    Обескураженный вконец, Игорь вернулся к рабочему месту и с досадой выдернул штепсель кипятильника; вода в стакане уже выплескивалась на стол. Берестов рассеянно положил в кипяток пакетик чая, следом бросил пару кусочков сахара и, отпив глоток, чуть было не поперхнулся: АТС!.. - Пить чай мгновенно расхотелось. Игорь поставил стакан на стол, вытер платком губы и, достав ключи, чуть не бегом направился в помещение телефонной станции.
    Как и в кабинете, внешний осмотр не принес никаких результатов; на стоящих в три ряда щитовых панелях, мирно потрескивая, переключались реле коммутатора; справа, в зарешеченной выгородке, лампа подсветки тускло освещала батареи аварийного питания. Игорь внимательно осмотрел распределительный щит, но и здесь внеш¬ний осмотр ничего не дал. По крайней мере, бумажная печать оставалась той же.
    Покинув коммутаторное помещение, Игорь вернулся в мастерскую; на столе в прежнем беспорядке валялись запчасти и различные детали оборудования. Берестов отк¬рыл верхний ящик стола и, надеясь обнаружить малейшую зацепку, приступил к детальному изучению. Перед его взором открылось несколько коробок с аккуратно сложенными в них диодами, сопротивлениями и конденсаторами.
    - Разве можно запомнить, как они располагались прежде? - спросил Игорь себя и со вздохом задвинул ящик на место. Уже без прежнего энтузиазма он занялся осмотром  книжного шкафа, но вскоре убедился, что и там все осталось без изменений. Иронизируя над своими страхами, Игорь нехотя перебрал поочередно техническую литературу, сборники инструкций, журнальные подшивки, затем наверху шкафа папки с документацией. Вдруг Игорь все понял. Он даже вздрогнул от неожиданности. 
    - Пыль!.. 
    Верхнюю часть шкафа покрывал густой слой пыли. Но рядом с папками для бумаг была чистая полоса. Видимо, тот, кто проверял бумаги, не заметив оплошности, стер пыль рукавом.
    В ушах зазвенело, как от легкой контузии. Игорь точно помнил, что проверкой документации он не занимался. Ко всему, со времени последнего посещения кабинета прошло три дня. Полоса была совершенно свежая. Игорь развернулся на каблуках и стремительно направился в коммутаторную. Слой пыли сверху дверцы распредщита был повсюду ровным и одинаковым. Игорь облегченно вздохнул: «Слава Тебе, Господи!»    
    Если бы открыл щит специалист, то все бы мгновенно понял; достаточно было беглого ознакомления со внутрищитовой схемой. 
    - Боже, милостив буди мне грешному, - холодея от ужаса, прошептал Берестов и истово перекрестился, - молитвами старца Кассиана помилуй мя.   
    Вернувшись в свой кабинет, он уже знал, где искать улики. На полках шкафа стояли коробки с деталями, инструменты, ниже - запчасти. На верхней полке литература и документация. 
    - Вот оно!.. - и Берестов, словно поймав цель, торжествующе сжал пальцы в кулак; трехмиллиметровая чистая полоска внутри шкафа резко выделялась на запыленной лакированной поверхности. 
    - Тоже мне Джеймсы Бонды! Мать вашу!.. - Игорь саркастически усмехнулся и, покачав головой, отошел в сторону. Им вдруг овладело хладнокровное спокойствие и полное презрение к опасности.
    - За мной следят? Превосходно. Надо быть более осторожным. Во всяком случае, вызов принят. 
    Он повернулся к столу и, взяв стакан, одним глотком допил наполовину остывший чай.

    …Утром, в воскресенье, Игорь проснулся еще затемно. Прочитав правило и акафист Иисусу Сладчайшему, отправился на лыжную базу, находящуюся при городском спорткомплексе. Обнаружил ее вчера совершенно случайно. Просто бродил в суббот¬ний день по улицам и, уже когда стало смеркаться, вышел на окраину города к стадиону. Несколько лыжников сдавали взятую напрокат аммуницию. Игорь спросил заведовавшую прокатом сотрудницу: «Можно ли и ему взять лыжи?» - На что получил совет прийти завтра утром.
    Игорь пришел точно к открытию прокатного пункта, заплатил почасовую плату до конца рабочего дня и, оставив водительские права в залог, получил в распоряжение беговые лыжи «Фишер». Когда Берестов полностью экипировался, инструктор, указав направление лыжни, посоветовала не уходить самостоятельно в лес, и самое главное, вернуться вовремя, к пятнадцати ноль-ноль. Игорь пообещал все это исполнить и, закрепив за спиной сумку с термосом, отправился накатывать лыжню.
    День, как и вчера, снова выдался ясный. Давно не знавшее физической нагрузки тело радовалось движению. Морозный воздух северной тайги опьянял, давая при этом силу и легкость. Через несколько километров Игорь все-таки свернул с накатанной колеи. Не хотелось ни с кем встречаться. Душе радостно было оставаться наедине с природой. Кедры, сосны, ели – северная тайга. Только через час остановился на взгорке, чтобы передохнуть и хлебнуть несколько глотков чая. Тишина, неподвижность, белесо-голубое небо над головой. Вдруг поймал себя на мысли, что место поистине сказочное; Берендеево царство. Он сейчас ни¬сколько бы не удивился, если бы из-за деревьев вышли Снегурочка и Дед Мороз. В этом лесу, наверняка, можно встретить всех русских сказочных героев. Ника говорила, что из мира ушла поэзия. Нет, она не ушла. Поэзия покинула человеческие души, а этот мир по-прежнему напоен ею. И вдруг в сердце зазвучала печальная нота; словно в непостижимом отдалении тихо ударили серебряным молоточком по хрустальным бубенцам. В прошлое воскресенье они с Никой побывали в такой же земной сказке, в Тервеничах. Тогда она кружилась в танце по льду озера и  радостно восклицала: «Хочу сюда летом!..  хочу приехать летом!» - А потом он нес ее на руках до самого берега, не в силах вымолвить ни слова. Это случилось в прошлое воскресенье, но не напрасно сказано, что для Бога – «тысяча лет, как день вчерашний». Игорь тяжело вздохнул и, стремясь разрешить душевную муку, с мольбой взглянул на небо. Небо, увы, молчало.   
    Берестов еще минуту простоял в раздумье и, было, собрался продолжить движение, но... тихие бубенцы вновь прозвучали где-то за окоемом. С дерева, сбивая снег, тяжело хлопая крыльями, сорвалась птица. Впереди по лыжной трассе проскочил заяц-беляк. И снова прозвучал, затухая, отдаленный звон. Вдруг стало отчетливо ясно, Ника права – поэзия покидает этот мир. Она медленно, как туман на рассвете, оставляет эту горемычную землю. Оставляет, потому что живущие на ней забыли Бога. Люди увлеклись повседневными проблемами, поставив сиюминутное выше вечного. Они забыли, что все живущее на земле создано с одной целью – славить Творца. Славить искренне, радостно и свободно. Потому что лишь только ради этой искренности и любви Бог еще может продлевать дни для отвергнувших Его созданий. Но вот все меньше остается искренности, все меньше остается любви. А потому поэзия уходит из мира, и Творец покидает свое творение. Мир становится все более богооставленным, безблагодатным, безрадостным, ожидающим судного часа.
    Невольно закралось необъяснимое чувство тревоги. Солнце еще только клонилось к закату, и впереди было много свободного времени, но Игорь решил вернуться назад.
    На обратном пути тревога рассеялась. Берестов уже не спешил с возвращением. Просто любовался природой, искренне жалея, что не захватил этюдник или хотя бы фотоаппарат. Вернулся же в общежитие, когда короткий зимний день подходил к концу. Пообедал тем, что осталось еще от монастырских деликатесов, вновь мысленно поблагодарив отца Кассиана. Зимний вечер быстро сошел на город. Время, когда обыватель уселся у своего телевизора, когда начали заполняться городские кафе, бары, игорные клубы; молодежь направила свои стопы на дискотеки. При желании Игорь мог бы спуститься на первый этаж, в бильярдную, либо сыграть партию в шахматы в находящейся рядом с бильярдной комнате отдыха. Один конец комнаты был отведен для любителей шахмат и домино, другой для сторонников отдыха перед экраном телевизора.
    Игорь искренне не понимал людей, прожигающих подобным образом время. Как  говорили среди альпинистов: «Для тех, кто внизу». - В чадном дыму по многу часов ходить вокруг бильярдного стола. Или высшая степень интеллектуальности: лупить костяшками домино с обязательной итоговой комбинацией в виде «рыбы». Телевизор ненавидел с детства; впрочем, иногда смотрел «Новости», либо какой-то интерес¬ный фильм. Игорь взял со шкафа уже прочитанный журнал «Караван историй»; купил на вокзале перед отъездом. Бегло пролистал его и снова спрятал в шкаф. Вдруг захотелось почитать Евангелие. Достал из саквояжа Библию, которую возил с собой, хотя и нечасто в нее заглядывал. Открыл Евангелие от Матфея, главу двадцать четвертую. Прочел от начала до конца. Потом возвратился и стал читать вновь.
    Вдруг строки Евангелия высветились как бы огненными письменами, и смысл того, что уже читал неоднократно, проявился до самоочевидности: «Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас, и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое. И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга: и многие лжепророки восстанут и прельстят многих. И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется... Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте, - читающий да разумеет?»
    Поразмыслив над текстом, Игорь, повинуясь внутреннему побуждению, раскрыл книгу пророка Даниила и стал читать ее от начала до конца. Из всех библейских пророков только книга Даниила была им изучена. Сейчас пос¬ле объяснения Щеголевым смысла видения Навуходоносору истукана, читал ее другими глазами, но все равно, многие места оставались затемнены. Остановился на пятой главе. Том месте, где перст Божий начертал таинственные письмена: МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ПЕРЕС. - Здесь было некое откровение или, как говорят ученые-лингвисты: «криптогнозис» - тайное знание. Игорь прочел это место несколько раз. Неожи¬данно вспомнилось, что Господь однажды писал перстом на камне. Происходило это в Синайской пустыне, на горе Хорив. Сам Бог Троица на каменных скрижалях написал перстом Своим «Десять Заповедей». В том виделась трудноуловимая связь. Игорь напряженно пытался понять ее умом, пока не изнемог. И тут, как всегда бывает в таких случаях, пришла безмолвная подсказка: Эти письмена Бог пишет на скрижалях сердец... Одним, как откровение ко спасению, другим как приговор: «...В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит» (Дан. 5; 30). Надпись, перефразированная Генрихом Гейне и написанная затем в Ипатьевом доме, на месте убийства Царской семьи. Игорь еще неоднократно возвращался к прочитанным текстам, пока усталость не отяжелила глаза. Тем не менее, преодолевая напавшую сонливость, нашел силы прочесть вечернее правило и лишь после этого лег спать.
    …Берестов понимал, что находится в том же самом городе. Хотя, как ни странно, географическая широта и время года были иными. Палящее солнце полупустыни со всей очевидностью указывало либо на субтропики, либо и вовсе на южное полушарие. По левую руку в мареве дрожащего воздуха в отдалении стояли городские стены. Справа, тоже в отдалении, ослепительно сверкал зеркальными стеклами Транс-эниологический центр. На башне института медленно вращалось огромное рекламное табло с красной светящейся надписью. Игорь напряг зрение, но яркий солнечный свет не позволял прочесть написанное. Наконец, догадался вынуть из кармана куртки темные очки.               
    «...ПОСЛЕДНЕГО ВЕКА» - сумел разобрать он окончание фразы. Табло продолжало вращаться, но на всю по¬лосу появилось только одно слово: «МАСКАРАД...»
    Со стороны города показалась колонна большегрузных автомобилей, которую, выезжая на обочины, то и дело обгоняли микроавтобусы и легковые автомашины. Создавалось общее впечатление паники и бегства. Колонна двигалась в сторону института, и Берестов, проводив взглядом несущиеся мимо грузовики, решил, что они спешат за каким-то важным делом.
    Тем временем на вращающемся табло появилось новое слово: «МИСТЕРИЯ…» - Затем бегущей строкой: «ФЕЕРИЯ... ФЕСТИВАЛЬ... КАРНАВАЛ... НОВАЯ ЭРА…» - И следом вновь: «МАСКАРАД...» - Внезапно бегущая строка остановилась, и вращающееся табло высветило следующее слово: «ПОСЛЕДНЕГО...»   
    Неизвестно отчего, Игорь почувствовал безотчетный страх. Инстинкт заставлял его прятаться за первую попавшуюся кочку либо прыгать в придорожную канаву. В следующую секунду страшный удар потряс все видимое пространство. Город, из которого мчались колонны автомашин, мгновенно превратился в руины. Земля повсюду тоже вздыбилась, отчего асфальтовое полотно дороги стало неким подобием «американских горок». Раздался еще один страшный удар, от которого все стоящие в отдалении опоры ЛЭП тут же скрутило винтом. После этого толчка последовало еще несколько,  которые, будучи значительно меньшими по силе, все же разрушили до основания стоящий в отдалении город. Странным образом, среди царящего вокруг хаоса, оставался непоколебимым  лишь только сверкающий зеркальным стеклом институт. Здание его слегка вздрагивало от подземных толчков, но, будто сделанное из скального монолита, не получило никаких повреждений; единственной неполадкой здесь явилось слегка перекосившееся табло, замершее на слове: «МАСКАРАД...» Здание стояло торжествующе непоколебимо, как бы воплощая собой зримый символ победы над вечностью, над стихией и смертью.
    После ряда взрывов и подземных толчков звенящая немота заполнила окружающее пространство. Беззвучно рушились остатки домов в городе. Беззвучно скручивались, словно сделанные из медной проволоки, опоры электропередач. Беззвучно раскрывали рты попавшие в беду люди. Но в следующий миг каучук немоты прорвался, и на автотрассе послышались крики раненых, скрежет ломающегося железа, взрывы бензобаков и оглушительные хлопки лопающихся автопокрышек. Со стороны города тоже неслась беспорядочная стрельба рвущихся газовых коммуникаций и, минутой позже килотонные мины хранилищ бензозаправок превратили город в ад.
    Ад царил и на искореженной землетрясением трассе. Из перевернувшихся автомобилей с криком выбирались уцелевшие пассажиры. Немногие оставшиеся на ходу автомашины тщетно пытались прорваться по обочинам. Берестовым вновь овладело двойственное чувство. Страх гнал его к стоявшему незыблемой цитаделью институту. Но, нечто превосходящее этот страх, направляло туда в эпицентр, на помощь погибающим.         
    Игорь хотел подняться, чтобы броситься к искореженному автобану, но следом еще более  страшный удар потряс окружающее пространство. Рухнув на землю и инстинктивно закрыв голову, он почувствовал всем существом, как с глухим рокотом рвется из-под земли новое девятибалльное цунами. Еще секунда и уже четвертый страшный удар потряс и небо, и землю. Отчего-то стало темно, как в поздние сумерки, и странным образом пекло пустыни стало сменяться полярным холодом. Игорь приподнялся с земли и… оцепенел от ужаса.
    В огромном проломе неподвижно висела черная планета, а за нею, в космической бездне, острыми лазерными иглами мерцали мириады звезд. Как завороженный, Игорь смотрел на совершающуюся перед ним небесную мистерию, смотрел и не верил. Этого не могло быть, но это все-таки происходило. Со все более нарастающим ужасом он смотрел, как планета вдавливается в небесный пролом, отчего по всему пространству небосвода зазмеились зловещие молнии трещин.
    Раскаленное солнце потерянно застыло в зените и, как бы вторя ему, так же потерянно остановился и людской поток. Словно кто-то неведомый в холодном глумлении сделал панорамный снимок, он остановил время, чтобы зафиксировать происходящее. Но вот шторка фотоаппарата закрыла объектив, и уже в следующую секунду ад вернулся на землю. Крики ужаса возобновились, и одновременно с этим тяжелый гул изошел со стороны пролома. Застывшая в нем планета сдвинулась и, круша собой скорлупу неба, стала с фатальной неумолимостью приближаться к земле.
    Шквальный порыв ветра поднял с поверхности тучи пыли, и Берестов едва удержался на ногах под его напором. Еще несколько шквальных порывов последовали друг за другом, пока ветер не набрал устойчивой ураганной силы. Игорь видел, как легковые автомобили, будто сделанные из папье-маше, взлетали, подхваченные крутящимися потоками воздуха и уносились вместе с пылью, мусором, кусками жести в сторону надвигающейся на землю черной планеты. Оставшиеся в живых люди отча¬янно цеплялись за большегрузные автомобили, но и эти многотонные машины безжалостно крушило, и казалось, вот-вот они взметнутся вверх и, увлекаемые ураганом, помчатся в зияющий небесный пролом.
    Сознание отказывалось вмещать происходящее, и Берестов, рискуя быть оторванным от земли, преодолевая шквальный ветер, прорывая сковавшую уста немоту, неотрывно глядя в черный пролом, с дерзким вызовом прокричал: «Или, Или! лама савахфани!..  Или, Или! лама савахфани!..»
    И… произошло чудо. Ураган сразу же сбавил свою непобедимую силу. На землю начали падать вырванные с корнем де¬ревья, искореженные автомобили, обломки потолочных перекрытий и где-то далеко, в центре крутящегося на горизонте мрака, появилось светящееся, пронизывающее этот мрак пятно. Минута за минутой оно все более увеличивалось в размерах, расширяясь и приближаясь одновременно.   
    - Боже, почему Ты меня оставил! - В третий раз уже не прокричал, а едва простонал  Берестов и в следующий миг увидел, что пятно имеет вид человека. И этот человек бежит из глубины адской бездны с распростертыми крестообразно руками.
    - Боже!.. - только и  смог прошептать Берестов в очередной раз. Это был ОН, в длинных сверкающих, как солнце, ризах, с ниспадающими на плечи развевающимися волосами. И по мере приближения ОН от¬менял собою бурю, прекращал ее. И послышался голос: «Престань, умолкни!»   
    И ве¬тер утих, и сделалась великая тишина.
    …Игорь открыл глаза. За стеной радиоприемник сообщал «Утренние новости». Со стороны санузла слышалось гудение водопроводных труб. Берестов стер со лба капли пота. Пресса уже неоднократно предупреждала об эпидемии гриппа, и вчера¬шняя пробежка, видимо, спровоцировала таящуюся инфекцию. Поразмыслив, брать бюллетень или нет, решил вопрос в пользу последнего. Условия контракта давали право раз в год на трехдневный отпуск по болезни без подписи врача. Для этого надо было только позвонить в отдел кадров и объяснить причину отсутствия. Дождавшись утра, Игорь спустился вниз и попросил у дежурной разрешения позвонить по телефону. В расположенной рядом комнате отдыха работал включенный на полную громкость телевизор, и дежурная, занятая утренним чаепитием, через открытую дверь смотрела «Последние известия». Молодой диктор с внешностью диджея сообщал с присущим для людей этой профессии апломбом о новостях в стране и За рубежом.
    Взяв трубку, Игорь набрал номер отдела кадров и попросил отпуск на три дня по болезни.
    - Сильнейшее подводное землетрясение восемь с половиной баллов в районе индонезийского острова Суматра вызвало гигантское цунами… - донеслось из комнаты отдыха, и Берестов невольно бросил взгляд на телеэкран. Кадры видеосъемки привели его в замешательство. Берестов замер на мгновение, подумав с ужасом, что наблюдает продолжение ночного кошмара: руины зданий, вывороченные с корнем деревья, перевернутые автомобили и поваленные телеграфные столбы…   
    - Девятый вал – реальный, а не с картины Айвазовского или блокбастера «Послезавтра», - продолжил комментировать события диктор, - в одночасье обру¬шился на побережье Таиланда, Индии, Индонезии, Шри-Ланки, затопил Мальдивы и да¬же докатился до берегов Африки. По предварительным данным, жертвами стихии стали 22 тысячи человек. Без крова остались сотни тысяч. Данные последствий катастрофы уточняются.
    Игорь проглотил комок в горле и, еще не успев переварить полученную информацию,  стал свидетелем репортажа  о событиях в Киеве. Самоуверенный диктор вновь начал комментировать новости. 
    - Как показал предварительный подсчет голосов о перевыборах президента на Украине, по¬бедившим кандидатом является Виктор Ющенко, у него пятьдесят три процента голосов. У Виктора Януковича сорок четыре процента. Янукович выступил с заявлени¬ем в прессе о намерении опротестовать результаты выборов в конституционном суде Украины. Вы смотрите «Новости на НТВ». 
    В ознаменование завершения передачи, заставка под музыкальное сопровождение свернулась, и Берестов, не в силах преодолеть потрясение, постоял еще минуту. Дежурная стала с подозрением коситься на нечаянного гостя, но Игорь уже вернулся к реальности и, поблагодарив дежурную, отправился на свой этаж.   
    - Похоже, явь стала походить на ночные кошмары, а кошмары на явь, - с горечью подумал Берестов и сокрушенно покачал головой, - чего тогда ожидать от будущего?
    Лечиться Игорь решил привычными народными средствами: мед, травы... лишь в пе¬рвый день антибиотики и жаропонижающие. От старца Кассиана остался пакетик мороженой клюквы, которая висела в сетке за окном. По прежнему опыту он знал, что эти средства поднимают от болезни за два-три дня. Впрочем, дни, проведенные в одиночестве, не прошли даром. Кроме обычных молитв прочитал всю Псалтирь от начала до конца. Псалмы читались на удивление легко, как если бы Берестов с детства знал церковнославянский язык. Ко всему, Игорь выборочно проштудировал главы из Евангелия и Посланий Апостолов и лишь на третий день выбрался из своего жилища с целью приобретения продуктов. Заодно в ателье забрал фотографии о поездке в Тервеничи, которые сделали еще неделю назад.
    Дома Игорь перебрал фотоснимки, и снова, в который раз за последние дни, воспоминания печаль¬ной балладой запели в его сердце. Берестов разложил фотографии на столе и, подперев голову ладонью, стал ностальгически рассматривать их. Вот Евника у входа в монастырь. Вот на фоне Покровской церкви. У трапезного храма преподобных Антония и Феодосия. И разумеется, самый лучший снимок: Евника на фоне озера с расположенной на берегу  часовней. Игорь тяжело вздохнул и отложил фотографии в сторону. Затем, повинуясь внутреннему побуждению, достал из саквояжа кисти, краски, холст на подрамнике. Профессиональным художником он себя не считал, но всегда следовал правилу: не писать портреты и пейзажи с фотографий. Здесь от правила впервые пришлось отступить. К вечеру портрет был готов. Завтра оставалось приобрести рамку и повесить портрет на стену. Мелькнула даже мысль, что неплохо бы подарить его Евнике и, возможно, с этого начнется их примирение.
    Оставшаяся часть вечера прошла в размышлениях: «Зачем он здесь?» - Вспомнился рассказ Евники о неслучайности его приезда, о том, что их род помнит свое происхождение едва ли не от Адама; если точнее, от прародителя всех славян, Иафета. Тогда это воспринималось как красивая сказка, миф. Но лишь по прошествие дней миф обрел пугающие черты реальности. Их род несет на себе определенную миссию. И если все, что рассказала Евника, правда... а это правда, то... И снова возник риторический вопрос: «Зачем он здесь? Что он может?» - Не приходить же ему на карнавал с револьверами из арсенала Блэкхома? Конечно же, Евника права: надо искать алтарь. Пергамский алтарь здесь, и ради него привезли черную статуэтку, праматерь друидов. И вполне возможно, на Новый год в этом алтаре в присутствии статуэтки будет совершаться черная месса. А что можем мы? На данный момент, даже не знаем местонахождение алтаря. Внезапно Игорь как бы потух: «В этом ли дело?..» Допустим, уничтожат они алтарь, сожгут статуэтку.  Но все остальное зло, вся со¬временная вавилонская цивилизация останутся незыблемыми. Как повествуют на-родные сказки и легенды, убить дракона можно либо копьем в зрачок, либо пикой в раскрытую пасть. Поражать зло надо в сердце.
    Берестов взял со стола пачку чая и, покрутив ее в руках, поставил назад. Стоп. Он снова взял ее в руки. Что же привлекло его внимание: чай «Монарх»; на черно-зеленом фоне изображение царской символики... нет, не это. Стоп! В нижней части, как если бы процарапанное звериной лапой, давно ставшее для всех привычным: «Код!» - Берестова словно облили холодной водой из ушата: «Цифровой код - ахиллесова пята современной вавилонской цивилизации!» - От возбуждения Игорь заходил взад-вперед по комнате. Ему вдруг захотелось, подобно Архимеду, закричать: «Эврика! Нашел!» - Вот он, тот зрачок, через который можно поразить левиафана нового электронного века. Вот то копье, которое поразит компьютерный мозг древнего змия. И он процитировал вслух недавно прочитанное: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Исайя: 27; 1). 
    - Разумеется, - продолжил Берестов рассуждения, - штрих-код, аналог древнехалдейской цифровой записи, это просто матрица, болванка, железка. Абсурдно придумывать какой-то определенный штрих-код или даже вирус, который сможет поразить эту систему. Это, по факту, невозможно. Но, тем не менее, ключ был виден со всей определенностью. Игорь вдруг вспомнил рассказы моряков о верном способе уничтожения всех крыс на корабле. Для этого нужно запустить на корабль их сородича - крысоеда. Сородич этот занимается уничтожением себе подобных, то есть поедает таких же, как и он крыс. В конце концов, его ловят в капкан на дохлую крысу. Убивают и выбрасывают за борт. Вспомнился прочитанный в детстве фантастический рассказ. Группа ученых, желая повторить эволюцию на кибернетических машинах, запустила их на необитаемый остров. Машины исправно воспроизводили себе подобных, боролись за выживаемость, совершенствовали средства защиты и нападения. В конце концов, все нежизнеспособные виды киберов погибли: остались только два монстра, которые воспользовались материалом убитых киберов для строительства своих тел. После битвы двух гигантов уцелевший великан увеличил свою мощь за счет ресурсов побежденного противника. Но, не встречая более ни от кого сопротивления, уничтожил сам себя.
    Что ж, так и назовем эту новую программу: «крысоед». - Игорь даже радостно потер руки, - или: «левиафан», или иначе – «зверь». - Пусть она потихоньку, не встречая сопротивления, пожирает все имеющиеся программы. Входит на все сайты, серверы. Входит в индивидуальные компьютерные системы... Вдруг Игорю стало не по себе: что же тогда произойдет? Что будет не только с информатикой, спутниковой связью, но с производством, экономикой, финансовой системой? Ведь девяносто пять процентов мирового капитала – это безналичные счета. Игорь по¬пытался продумать все в деталях. От детального обдумывания даже мороз пошел по коже, и на лбу выступила испарина; хаос в экономике, обрушение мировых ва¬лют, в конечном итоге – голод, централизованное распределение средств, переход всех стран на военное и полувоенное положение.
    В сознании Берестова стали проноситься как бы бегущей строкой цитаты из «Откровения» Иоанна Богослова:
    «И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалось кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки…»
    Эти пылающие в голове строки окончательно истощили его силы, испепелили мозг, и дальше Берестов уже не мог продолжать. Ответа на вопрос: «Имеет ли он право единолично решать судьбу цивилизации даже из самых благих намерений?» - не было и более того, не могло быть. Не раздеваясь, Игорь лег на кровать. Мысли огненными всполохами появлялись и гасли в сознании, складывались в неожиданные силлогизмы, но тут же распадались в противоречии себе. Незаметно Берестов уснул.
    …Игорь находился в полуосвещенном помещении с одной лишь включенной настольной лампой. Внешне это походило на кабинет следователя. На месте следователя  сидели два лица: первый заместитель директора Кулаки и завсектором Мортингер. Слева с безучастным видом расположился в кресле Чарлз Бестингфилд. С другой стороны Блэкхом, закинув ногу на ногу, восседал на колченогом табурете. Все четверо напряженно смотрели на Берестова, и лишь только Блэкхом курил с беспечным видом папиросу. Неожиданно Бестингфилд поднялся с кре¬сла и, приблизившись к шкафу, вынул оттуда одну из книг. Вернувшись назад, он развернул книгу и стал внимательно изучать ее содержание.
    - Господин лорд, вы хотели задать какой-то вопрос? - обратился к Бестингфилду Мортингер. 
    - О, да, - отозвался он на чистейшем русском языке и показал Игорю книгу в медном кованом переплете, - в вашей Книге написано: «Бог есть лю¬бовь». Объясните, что означает это понятие?   
    - Любовь это значит любовь, - Берестов лишь пожал плечами, - что можно еще добавить?   
    Мортингер и Кулаки недоуменно переглянулись между собой и в немом вопрошании повернулись в сто¬рону лорда. Бестингфилд саркастически улыбнулся и, усевшись в кресло, положил Книгу на подлокотник. 
    - Тогда давайте поставим вопрос в другом ракурсе. Что есть любовь во внешнем, зримом ее проявлении?   
    - Не знаю, - Игорь снова пожал плечами, - очевидно, это самопожертвование, бескорыстные дела ради того, кого любишь.   
    - Бескорыстные? - Бестингфилд сделал акцент на этом слове, и Кулаки с Мортингером вновь недоуменно переглянулись.
    - Что ж, наши выкладки находят подтверждение в словах адепта данного учения. - Бестингфилд поднялся и отнес Библию назад в шкаф. – Бескорыстие- это то, что нам необходимо. Когда за определенные действия не требуют никакого вознаграждения. Ибо они бескорыстны.   
    Вновь усевшись в кресло, он пристально посмо¬трел на Берестова и произнес медленно, с расстановкой: «А вы не могли бы, как специалист высоко¬го класса, создать своего рода код, алгоритм, цифровую модель некой вибрации, при воздействии которой происходило бы имманентное побуждение человека именно к такому бескорыстию, или иначе, если хотите, к делам любви».   
    Берестов лишь усмехнулся по поводу брутального, в английском стиле сделанного предложения и в знак отказа покачал ладонью. 
    - Если имманентные побуждения возникают от действия определенных алгоритмов или вибраций, - возразил он, - то здесь нет бескорыстия, здесь совершается насилие. В лучшем случае, механическое воздействие.      
    - Не совсем, - с прежней улыбкой возразил Берестову Бестингфилд, - ваш Бог тоже ниспосылает вам эти энергии, скажем так - любви, но не требует беспрекословного подчинения им. Аналогично будет и при создании наших универсальных кодов, алгоритмов и программ.
    - Игорь Александрович, вас приглашают к сотрудничеству, - вкрадчиво произнес Мортингер, - соглашайтесь, такие специалисты как вы, нам необходимы.   
    - Именно, - подтвердил Бестингфилд, - тем более что база для новой мировой социальной революции уже подготовлена. Пройдет еще пять-десять лет, и каждому, кто ратует за мир и благоденствие на планете, установят электронные микрочипы на правую руку и чело.   
    - То есть, приемные антенны для энергий благодати и любви, - вновь вкрадчиво произнес Мортингер. 
    - Да-да, мы не желаем насилия, - подтвердил Бестингфилд, - новая цивилизация будет строиться на основах бескорыстия и доверия.   
    - И ты можешь стать у истоков создания нового человече¬ства, - вставил реплику Блэкхом, после чего затушил выкуренную папиросу.
    Берестов ответил молчанием на изложенные выкладки, и со стороны было заметно, что Мортингер начал нервничать. С явственно выраженным недовольством на ли¬це он достал из стола мини-диск и показал его Берестову.
    - Здесь ключ нашей победы и вашего поражения! - Вспышка ненависти сверкнула в его глазах, и рот искривился в змеиной усмешке. - Вирус Апокалипсиса – «зверь». Когда придет время – «икс», мы запустим этот вирус, или иначе комплексно-синкретическую самоорганизующуюся программу во все компьютерные системы! О-о, тогда начнется мировой кризис такой степени и силы, который не совершить даже с помощью ядерного оружия! - Мортингер ощерился торжествующей улыбкой, и Берестов с отвращением заметил, что передние его зубы не прямые, а пилообра¬зные. - И, вот тогда... ради установления мирового порядка, нам придется при¬менять насилие и только насилие!
    - Что же мешает вам запустить этот вирус сейчас? - хладнокровно произнес Берестов. Мортингер тонко улыбнулся и поглядел на Бестингфилда, давая ему слово.
    - Мы сделаем это в том случае, - ответил с глумливой улыб¬кой лорд, - если человечество воспротивится нашей воле. Но!.. чтобы разрушить армию и экономику противника, не обязательно применять оружие, армию противника надо максимально компьютеризировать. К сожалению, с Россией, исламским, и Третьим миром, это еще не так. Когда совершится всеобщая компьютеризация главных сфер жизни на земле, тогда и настанет время – «икс». Но... -  Бестингфилд многозначительно поднял указательный палец и на мгновенье замолчал, - течение жизни на земле может перейти в иное, более благоприятное русло, если вы примите наше предложение.
    Берестов снова ответил гробовым молчанием, давая понять, что диалог окончен. Бестингфилд также выдержал паузу и в завершение почти дружелюбно добавил: 
    - Для проведения часа – «икс» в Европе и Америке все готово. И когда кругом на¬чнется экономический хаос, в странах международного сообщества в недельный срок будут установлены процессоры нового поколения. Основа жестких дисков та¬кже будет совершенной иной. Халькогенитный полупроводник обладает огромной информационной емкостью; он не боится ни температур, ни радиации. И самое гла¬вное, все прежде существовавшие вирусы, для новых носителей – ничто. И тогда все народы поклонятся нам. Сами. Добровольно.   
    После этих слов все четверо хищно переглянулись и, поднявшись, стали приближаться к Берестову.
    Тут спасительно зазвенел будильник, и Игорь вынырнул из обморочного омута сна.


    ГЛАВА  7: «Вирус Апокалипсиса»

    В девять утра в вестибюле уже собрались все участники танцевальной группы. Женщины в платьях андалузских танцовщиц. Мужчины в костюмах «болеро»: в замшевых куртках, с бахромой, вшитой вдоль рукавов и широкополых шляпах. Тойфельс, как всегда, энергично ходил посреди танцоров, с криком расставляя каждого на его позицию. Игорь постарался незаметно обойти карнавальную группу, но, все же натолкнулся на стоящего в стороне Блэкхома.
    Завотделом развязно поздоровался и недовольно произнес: «Ты где шлялся целых три дня?»
    - Болел, грипп, - односложно отозвался Берестов.
    - А-а, - неопределенно произнес Блэкхом и вынул из внутреннего кармана флэшку. - Здесь, в первой папке, список хитов для маскарада, - процедил Блэкхом, не вынимая сигары изо рта, - скачай их из интернета на диск. Мортингер просил. Только смотри, в том же порядке, как здесь указано.
    - Ладно, сделаю, - согласился Берестов, сдерживая недовольство.
    - Мортингеру с утра позвони, - вновь задержал его Блэкхом, - у него что-то с музыкальным центром.
    Игорь молча кивнул и направился на выход из вестибюля.
    - И, флэшку ему отдай! - услышал Берестов вослед указание Блэкхома, но, сделав вид, что спешит, ускорил шаги по направлению к лифтовой площадке.
    Присоединиться к вошедшей в кабину группе он не успел, и единственно ради того, чтобы убить время, стал читать укрепленную на доске компьютерную распечатку. Объявление излагало план собрания для сотрудников и руководящего состава:

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ  СОБРАНИЕ.
I. Отчетный доклад. 13-00 – 13-45.
(Докладчик - Некродия Д.А.)
II. Прения: 13-45 – 14-15.
III. Перерыв: 14-15 – 14-30.
;V. Неофициальная часть: 14-30 – 16-00.
а) «Сатурналии античного мира –
предтечи современного карнавала».
(Докладчик - Швайн Ноема Робертовна.)               
б) «Антропофагия народов Америки как
феномен фестивального сознания».
(Докладчик – Штокгейм Карл Фридрихович.)

    - Надо же, какие темы их интересуют, - Игорь покачал головой и нажал на кнопку вызова, - антропофагия народов Америки.   
    Едва Берестов зашел в кабину, как в нее заскочил уже знакомый ему гений-изобретатель. Он вопросительно посмотрел на Игоря и, осторожно кивнув, представился: «Смоленцев Юрий Николаевич».
    - Игорь,  в свою очередь, кивнул и тоже представился.
    Оглядев внимательней нового знакомца, Берестов подумал, что этот похожий на доверчивого медвежонка человек, наверняка из тех искателей истины, которые скорее умрут с голода, чем отступят хотя бы на йоту от избранного пути. Если в науке им создать необходимые условия, то они обязательно совершат целую серию гениальных открытий, либо кардинально перекроят научные взгляды на окружающий мир.
    - Вот направили меня в сектор имманентных упорядоченностей, - вновь отверз уста Смоленцев и печально поглядел на собеседника, - каждый день что-то новое. В конце концов, все говорят, что это не к ним.
    Изобретатель тяжело вздохнул, и Берестов снова до глубины души пожалел его. Он хотел сказать ему что-либо в утешение, но слова почему-то не шли. Игорь тоже тяжело вздохнул и, доехав до своего этажа, молча попрощался со своим новым знакомцем. 
    Уже в своем кабинете после звонка к Мортингеру Берестов понял, что перед ним высвечивается неприятная перспектива. Необходимо было срочно устранить неисправность в музыкальном центре. От нехорошего предчувствия даже заныло под ложечкой; наверняка придется работать с этим типом в одном кабинете. Но, увы, ничего другого не оставалось. Игорь прочел молитву «Отче наш», перекрестился при выходе из своего кабинета и пешком направился на шестой этаж.
    Как Берестов и ожидал, центр был студийный. Нести его в свой кабинет было не с руки, и он уже смирился с мыслью, что проведет весь день в отделе системной онтологии. Игорь решил для начала совершить прозвонку систем и блоков и с этой целью вынул из сумки необходимые инструменты.
    - Вам господин Блэкхом передал мое поручение? - не отрываясь от просмотра бумаг, спросил Игоря Мортингер.   
    - Да, передал, - односложно отозвался Берестов, - постараюсь сегодня выполнить.   
    - Постарайтесь, именно сегодня, - и Мортингер внимательно посмотрел на Игоря из- под очков,  - это нужно для карнавала. 
    В ответ Берестову захотелось сказать какую-нибудь дерзость, но он сдержался в последний момент и, выражая согласие, только кивнул: «Да, понял».
    К счастью, неисправность удалось обнаружить сразу. Не вступая более в дискуссии с Мортингером, Игорь выпаял плато, дабы заняться ремонтом в своем кабинете. 
    - Если позволите, Борис Эдуардович, - обратился Берестов к Мортингеру, - я приду к вам после обеда, чтобы поставить плато на место. Заодно принесу флэшку с музыкальной программой.
    Мортингер поднял на Игоря непонимающий взгляд и лишь после некоторой паузы бросил небрежно, - да, можешь прийти в половине третьего. У меня как раз назначен прием. 
    Завсектором вновь занялся изучением бумаг, и Берестов почел своим долгом покинуть кабинет. 
    Оставив Мортингера, Берестов хотел было отправиться на четвертый этаж, но обратил внимание, что в глубине коридора, на дверях актового зала, суть которого недавно выяснил в блужданиях по интернету, висело объявление. Движимый более мистическим чувством, чем желание это объявление прочесть, он приблизился к странной двери и остановился. Содержание листка было тем же самым, что и внизу, на лифтовой площадке, но не оно его сейчас интересовало. За массивной дверью находилась та самая секретная комната, где неделю назад совершилась черная месса. Судя по плану, войти в комнату «психологиче¬ской разгрузки» можно было только через актовый зал. План показывал, что центральный сектор не обры¬вался сразу со стеной, но входил вглубь зала еще на пять-шесть метров. И войти в эту страшную комнату можно было только оттуда, изнутри. Игорь вспомнил недавние события, которым стал невольный свидетель, отчего знобкая дрожь пробежала по те¬лу. На минуту им овладело неодолимое желание попасть в эту комнату, но, усилием воли поборов его в себе, он решительно развернулся и направился в свой кабинет.
    Чтобы не отрываться от намеченного плана работы, Берестов скачал из интернета, согласно указанному списку, мелодии для музыкального сопровождения карнавала. При этом столкнулся с одной странностью. Слово «интернет» упорно не желало начинаться с прописной буквы, но именовалось с заглавной. Игорь попытался подправить заглавную букву – «И» до строчной, но под словом «интернет» стала появляться красная черта; указание на ошибку.
    - Видимо, времена и впрямь переменились, - решил про себя Берестов, - если «интернет» стал называться, как имя собственное.
    Махнув рукой на выкрутасы компьютера, Игорь включил паяльник и, положив перед собой электронное плато, начал прозвонку его узлов. Для удобства убрал со стола посторонние предметы: пачку бумаги для принтера, коробку с деталями, скрепки, клей, пузырек с корректирующей жидкостью...
    - Стоп! - Берестов невольно остановился. 
    - «Зверь!» Вирус апокалипсиса «зверь». - Вслух произнес Игорь, и поднявшись, возбужденно заходил по кабинету. - Собственно, это будет уже никакой не вирус, а качественно новый разрушитель программ. Некая синкретическая самоорганизующаяся, по образу и подобию системы «Энигма» программа, на основании которой Артур Шербиус создал в 1918 году персональную шифровальную машину. Эта суперпрограмма, подобно разумному существу, ради клонирования самой себя, станет выбирать лишь один вариант из квинтиллионов возможных, чтобы отправить на встречающиеся у нее на пути серверы, сайты и персональные компьютеры, свой электронный геном. Шаг за шагом она будет использовать окружающее электронное пространство с одной лишь целью – выстроить в этом пространстве самого себя – «Зверя». Работать же «Зверь-Энигма» будет избирательно. В первую очередь, в тех системах, которые содержат само – «число зверя».
    - Очень интересно, - Игоря всерьез ошарашило это неожиданное открытие, - почему до этого раньше никто не догадался? - Вспомнились слова одного фронтовика, - врага нужно уничтожать его же оружием.
     Теперь он знал наверняка, как составить программу. Берестов вновь уселся за стол и снял со штатива раскалившийся докрасна паяльник. И, хотя, «вирус апокалипсиса» нужно создавать на основе имеющихся программ, но… принцип действия его должен быть не цифровым, а логосным, то есть – контекстно-лингвистическим, наподобие генома. Потому что, лишь в этом случае, «вирус» сможет не только самообучаться и подбирать ключи, но, самое важное, сможет понимать скрытые смыслы.
    - Именно так. Сможет понимать смыслы, - Игорь многозначительно улыбнулся и кивнув, ткнул жалом в канифоль. 
   К обеденному перерыву плато было отремонтировано. Игорь отложил его в сторону и, усевшись за компьютер, без труда составил программу. На ее составление ушло не более часа. Здесь все было настолько очевидным, что Берестов только удивлялся, почему никто раньше до этого не смог догадаться. На ум даже пришла ироническая мысль:
    - Сейчас впору, подобно Архимеду, выбежать в коридор и с криком: «Эврика!»  пробежаться по кабинетам. Или, на худой конец, пуститься в пляс с возгласом: «Ай, да Пушкин! Ай, да Пушкин!» 
    Важный момент состоял в том, что суперпрограмма не была громоздкой, она занимала всего шестьсот килобайт, геном вируса, который мог поместиться на любую дискету. В какой-то момент Игорь почувствовал себя демиургом. По сути, он создал электронного демона, задача которого – разрушать электронное пространство, единствено, ради воссоздания себе подобных. Конечно, со временем будет изобретен антидемон. Но для этого необходимо время. Игорь достал из ящика новую флэшку и, скачав на нее суперпрограмму, удалил файл с винчестера. Положив флэшку в карман пиджака и, переключив комп в «спящий режим», Берестов поднялся и отошел к окну. 
     - Весь мир в кармане. 
    С чувством полного удовлетворения он наблюдал теперь за работой вблизи института, где около десяти человек с помощью вышек обряжали вековую ель гирляндами. Такую же ель еще вчера поставили на площади у институтского фасада. По мере закрепления гирлянд вышка медленно опускалась, и уже через четверть часа елка была приготовлена к празднику. 
    Когда Игорю наскучило наблюдение за работой сотрудников, он отошел от окна и, вынув флэшку из кармана, положил ее на стол.
    - Если пожелаю, то могу это сделать, - мысль была холодной и отстраненной. - Скажем, отправить с письмом на любой сайт. Например, газеты «Нью-Йорк Таймс» или «Джеральд Трибун»; адрес не имеет значения. И электронный демон, начав клонировать себя, будет пожирать всю мировую сеть.   
    Уже почти решившись, Игорь сел за компьютер и вывел его из «спящего режима». Внезапно он почувствовал полное изнеможение, и даже холодный пот выступил на лбу. Перед внутренним взором Берестова пошли нескончаемой чередой остановившиеся заводы, электростанции, сталеплавильные цеха: на электронных табло хаотически сменялись скачущие курсы валют; миллионы людей, тщетно пытаясь дозвониться до адресатов, в гневе выбрасывали мобильники; вскоре мостовые были буквально усеяны брошенными мобильными телефонами; потерявшие управление орбитальные станции падали вниз и сгорали в верхних слоях атмосферы; не имеющие связи корабли и самолеты сбивались с курса; и ко всему, вышедшие из жилищ полчища людей словно в броуновской движении хаотически метались по улицам.
    И вдруг ухнуло молотом под сердце:
    - Отец!.. Там живет его отец! Сотни тысяч русских эмигрантов! Там его единокровный брат!.. Нет, не могу! - со стоном выдохнул Берестов и бессильно откинулся в кресле. И снова бегущей строкой заполыхали в сознании огненные письмена:
    «Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как в ночи. И видел и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!..»
    - Кто я?.. Демиург? Бог?!.. - в изнеможении произнес Берестов. - Нет, не могу!.. Разве дано мне право решать за все человечество?! Разве дано право вершить судьбы истории?! Единолично… Одному.   
    - Но почему они могут? - послышался изнутри тихий, но одновременно властный голос. Фраза бы¬ла произнесена, как говорят у отцов - в безмолвии, но Игорь понял ее смысл. И не успел он что-либо возразить, как снова было сказано «со властию»: «Разве не переиначивают они непрестанно замыслы Создателя о судьбах человеческих, замыслы о спасении людей?»            
    Оглушенный априорной силой неведомого глагола, Берестов минуту пребывал в молчании. Безмолвный голос терпеливо ждал, и Игорь, как невыучивший урок школьник, ответил первое, что пришло на ум: «Но ведь Господь, также непрестанно переводит «зло в добро»… взять хотя бы Петровские реформы или события истории двадцатого столетия».   
    Сквозь приоткрытую форточку слышались голоса людей, звук работающей техники, но  безмолвный Некто молчал. И лишь только время спустя послышалось словно в удалении: «Бог не может иначе, Ему жаль всех».
    Игорь уткнулся лицом в ладони. Слабость и бессилие овладели им. Так бывало всегда, когда он не мог принять правильного нравственного решения; взять на себя ответственность, чужую боль, когда не мог сделать выбор. Игорь чувствовал, что этот Некто не покинул его. Он ждет и лишь внимательно наблюдает за бурей, овладевшей его созданием. И это присутствие было полно сострадания и любви.
    - Видимо, то же чувствовал и Сын Божий в Гефсиманском саду? - вопросил себя Берестов, и Сей Некто тут же безмолвно ответил ему: «Отец Небесный ждал от Меня в Гефсимании добровольного согласия на крест».   
    Игорь поднялся и подошел к окну. Внизу на площади ярко блестела украшенная гирляндами и стеклянными игрушками ель. Выполнившие задание рабочие стояли поодаль и о чем-то оживленно беседовали. Ровное, припорошенное ночным снегом поле аэродрома девственно искрилось на солнце. Снова вспомнилась цитата из «Апокалипсиса»: «Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!»
    Берестову вдруг стало все понятно: «Ангел опрокинул чашу…»
    - Это должен сделать Ангел, - тихо, почти со стоном, произнес он и, горько улыбнувшись, добавил со значением: «Ангел!.. а я – человек». И почувствовав пришедшее следом облегчение, уже со смирением добавил: «Но, да будет на все Твоя святая воля, Господи, потому что я – человек».
    С тихим умиротворением Берестов отошел от окна и, приблизившись к компьютеру, бросил взгляд на таймер в углу рабочего стола. Идиллическое настроение мгновенно покинуло его. На терзания и сомнения ушло около двух часов. Надо было срочно идти к Мортингеру, устанавливать плато в музыкальный центр.
    Войдя в кабинет имманентных упорядоченностей, Игорь хотел было извиниться за опоздание, но осекся на полуслове. За столом, напротив Мортингера, сидел Смоленцев. Услышав шум, он на мгновенье обернулся и, кивнув Берестову, узнавая его, вновь продолжил прерванный разговор.
    - Понимаете, Борис Эдуардович, - Смоленцев щелкнул замками своего огромного портфеля и достал из него увесистую папку, - здесь подробные чертежи той установки, о которой неоднократно писал вам еще в прошлом году.   
    - Да, я в курсе дела, - отозвался недовольно заведующий отделом и нервно забарабанил пальцами по столу.
    - Суть в том, что характер моей работы выходит далеко за пределы узкой специализации, - устало продолжил  посетитель, - и даже за пределы какой-либо отрасли или направления в науке.   
    - Это амбивалентно, - тут же парировал Мортингер и обескураженно развел руками, - иначе бы мы с вами, господин Смоленцев, не беседовали, но... - и он выдержал многозначительную паузу, - одно дело, революционные от¬крытия и, следовательно, далеко идущие планы, а другое – задачи института, которые тоже надо решать. Плюс необходимое финансирование, оборудование. Возможно, создание новых отделов.
    - Все это близко и понятно, - Смоленцев вновь тяжело вздохнул, - но, к сожалению, всех, в том числе и вас, интересует узкий, чисто практический аспект моего открытия и моих изобретений. Вот смотрите, - Смоленцев раскрыл папку и достал из нее несколько чертежей, - за эту энергетическую установку японцы предлагали мне знаете сколько?   
    - Сколько же?   
    - Шесть миллионов долларов!    
    - Ну, так и продали бы, - Мортингер криво усмехнулся. 
    - Я не хочу, - Смоленцев снова спрятал чертежи.   
    - Почему?          
    - Да, потому что я не хочу, чтобы Япония или Америка развивались за наш счет. Я хочу, чтобы это было в России! И потом, - он вновь начал сбивчиво объяснять свою мысль, - энергоустановка эта только частность; она необходима, чтобы решить более серьезные задачи, о которых вам уже писал. И ради решения которых сюда приехал.   
    - Кстати, расскажите более подробно о вашей энергоустановке, - в голосе Мортингера вдруг проскользнуло миролюбие.
    - Пожалуйста, устройство ее очень простое, - с готовностью отозвался Смоленцев и  разложил перед собой чертежи, - за последние двадцать лет я подробно изучил все изыскания как Николая Козырева, так и изыскания сегодняшних исследователей, например, Виктора Вейника, или, скажем, исследования НПО «Энергия». А результат этих исследований до гениальности прост. - И он со значением указал на чертеж. - Электродвигатель мощностью в один киловатт вращает генератор, который на выходе дает в тридцать раз больше энергии, чем было затрачено. - Мортингер внимательно смотрел на Смоленцева, никак внешне не реагируя на полученное сообщение. - Откуда, спросите, сверхизбыточность энергии?.. К генератору подключен конденсатор и преобразователь, которые, в свою очередь, позволяют подключаться к хрональным полям.    
    - Я помню содержание ваших писем, - прервал Смоленцева Мортингер, - если не ошибаюсь, благодаря генератору можно создать установку по телепортации объектов, как в пространственной системе координат, так и в хрональной системе?    
    - Да, это во¬зможно, - ответил Смоленцев, заговорщически понизив голос, - ибо телепортация и путешествие во времени требуют огромных энергозатрат, а моя установка позволяет решить эту проблему, но... все это частность, и я прибыл сюда не затем, - на лице гостя появилось страдальческое выражение, - не затем… ибо детально изучил труды Тейяра де Шардена, Вернадского, современных исследователей: Фотия Шипунова, Вронского, Петра Гаряева, Геннадия Маркова, Чжан Кань Чженя из Хабаровска. Но!.. все перечисленные здесь авторы, стремясь открыть тайны энергоинформатики человека, основываются на том, что уже есть  в окружающей природе. Суть же моего открытия иная. Она заключается в том, чтобы выходить на тонкие поля, гораздо более тонкие, чем эфир, или поля времени.
    - Я понимаю, к чему вы ведете, - остановил Смоленцева Мортингер, - судя из ваших писем, это открывает возможность создания нового человечества, которое победит не только физические болезни, но при этом будет во всех степенях гениальным.   
    - Да, именно так, - Смоленцев заулыбался и радостно кивнул, - более того, человечество это будет нравственно совершенным. Оно не будет знать тех про¬блем распущенности нравов, коррупции, воровства и убийств, которые знаем мы... и уж, как приложение к этому – появится совершенство физическое, умственное и как продолжение указанных совершенств, прочие сверхъестественные способности, скажем, к той же телепортации.
    При этих словах Мортингер поморщился и, выдержав паузу, отпарировал. 
    - Человечество за свою историю изобре¬ло множество евгенических доктрин, но ни одна из них не показала себя жизнеспособной. Более того, ни одна религия : ни буддизм, ни ислам, ни христианство, не смогли из¬менить внутренней природы человека. Гении?! Да! Они иногда появляются в истории, но для движения прогресса нет нужды в большом количестве гениев. В конце концов, все они рождаются с одной целью… - Мортингер выдержал паузу, после чего продолжил фразу торжественным тоном, - они нужны, чтобы появился только один гений! И!.. - призывая ко вниманию, завотделом поднял указательный палец, - если гений способствует движению прогресса, то будет вознесен им на большую высоту, если нет, - и он закончил с глумливой нравоучительностью, - будет неминуемо этим движением смят!
    Слушая в пол-уха перепалку между хозяином кабинета и посетителем, Берестов уже призвел замену сгоревшего плато, но ему хотелось дослушать спор между Мортингером и Смоленцевым.   
    - Что вы имеете в виду? - с непредвещавшим ничего доброго видом спросил изобретатель.   
    - Имею в виду, что ожидаемый ге¬ний уже живет посреди нас! И главная суть прогресса состоит в том, чтобы по¬мочь этому гению реализоваться! 
    В кабинете повисла звенящая тишина. Мортингер и Смоленцев, не мигая, смотрели друг на друга и, чтобы разрядить обстановку, Берестов как бы нечаянно уронил кусачки на пол. Оба собеседника разом прекратили спор, и Берестов, принимая на себя гневные взгляды, с извиняющейся улыбкой доложил о завершении ремонта.
    Мортингер сдержанно поблагодарил Берестова и уже спокой¬ным тоном продолжил  беседу со Смоленцевым. Игорь, не спеша собрал инструменты и, завернув еще не остывший паяльник в стеклоткань, направился прочь из кабинета.
    Уже в дверях, на выходе, Берестов услышал фразу Мортингера, которая заставила его задержаться.
    - Будем считать, Юрий Николаевич, что в ваших предложениях есть полезное зерно, - и Мортингер глумливо усмехнулся, - пожалуй, я доложу о вас руководству, но… после карнавала.
    В кабинете повисла пауза, и Берестов, чувствуя, что услышит сейчас нечто важное, стал как можно медленнее закрывать дверь.
    - Да, я доложу обо всем руководству, - вновь подтвердил Мортингер, - а, вас… я тоже приглашаю на карнавал.
    От этих слов цепенящий холод прокатился по спине Берестова и, стараясь не дышать, он прильнул к дверной щели.
    - Я сейчас кратко проинструктирую вас о характере карнавала, - послышался из кабинета приглушенный голос Мортингера, - а потом выпишу документ на получение костюма, который получите у Тойфельса…
    Игорь осторожно, боясь скрипа петель, прикрыл дверь, и на цыпочках отошел в сторону. Ему вдруг до острой боли стало жаль этого несчастного человека. В свете рассказов Щеголева и Евники ничего хорошего на карнавале ожидать было нельзя. Острое чувство беды внезапно овладело Берестовым, и он едва удержался, чтобы не застонать.
    Единственно, чтобы куда-то деть себя, Игорь направился в конференц-зал, откуда через полураскрытую дверь доносился звонкий бодрый голос докладчика. Берестов приблизился к залу, остановился на пороге и, убедившись, что коллеги не обращают внимания на его позднее посещение, вошел внутрь. Устроившись на заднем сиденье, посчитал необходимым оглядеться. Зал, рассчитанный на семьсот мест, был заполнен едва на треть. На трибуне стоял полный лысоватый человек и, артистично жестикулируя, делал доклад. 
    - Штокгейм Карл Фридрихович, - вспомнил Берестов его имя и фамилию. В президиуме собрания находились Некродия, Тойфельс, Карев-Терри, две пожилые особы из секретариата. При этом одна из них стенографировала выступления ораторов. Шестым был... У Игоря захолонуло под сердцем, и он не поверил своим глазам. Это  был один из российских гостей, участвовавших неделю назад в черной мессе.
    - Что ж, все происходит во время свое, - мысленно произнес Игорь и осторожно взглянул вправо. Центральный сектор, как и указывал план, рассмотренный им в тот роковой вечер, вхо¬дил внутрь зала на пять-шесть метров. Таким образом, вход в комнату для гостей автоматически перекрывался для посторонних. При этом обнаружилась еще одна интересная подробность, на которую Берестов поначалу не обратил внимания. Дверь запасной лестницы также находилась внутри конференц-зала. В случае нужды можно было покинуть гостевую комнату, не выходя в коридор шестого этажа. Разумеется, на той и другой двери стояли электронные замки. 
    - Вряд ли мы могли тогда с Евникой что-то сделать, - со вздохом заключил Берес¬тов и принялся рассматривать присутствующих на собрании. Сам конференц-зал по высоте занимал также и седьмой этаж, и лишь на участке, где центральный сектор входил внутрь него, стояли потолочные перекрытия. Свет в задней части, где расположился Игорь, был выключен, что позволяло находиться ему как в нише практически  незамеченным.
    Продолжая осматривать зал, Берестов заметил, что тот имеет не по-северному большие окна, но вдруг взгляд его остановился, и сердце, гулко ударившись о грудную клетку, забилось подобно пойманной птице.
    Он узнал Евнику по ниспадающей на спину золотой волне волос. Берестов даже вжался в кресло, хотя Ника сидела далеко, почти у самой сцены. Почему-то появилась уверенность: она может почувствовать его присутствие и непременно обернется. А за ней оберну¬тся все. Свидание. Но только не при таком окружении.
    Игорь хотел было подняться и выйти, но присутствующие в зале вдруг рассмеялись над шуткой докладчика, и некоторые даже захлопали в ладоши. Штокгейм читал какую-то лекцию, и, хотя он говорил в микрофон, но из-за плохой акусти¬ки до конца зала долетали лишь обрывки фраз. Берестов повторил попытку оставить зал, но присутствующие снова рассмеялись. Игорь со вздохом сел на место и, покоряясь обстоятельствам, решил прослушать расска¬з выступающего.
    - Если рассматривать обряд антропофагии как элемент культуры мезоамериканских цивилизаций, - за пультом управления произвели манипуляцию, и голос докладчика усилился, - то в самом обряде уже можно увидеть один из истоков латино¬американских карнавалов. - Штокгейм проакцентировал последнее слово и, призывая ко вниманию, поднял указательный палец. - Современный карнавал, как квинтэссенция фестивального сознания, есть явление синкретическое и синтетическое одновре¬менно. Здесь налицо традиции древних вакханалий, сатурналий, элевзинских мистерий, о чем говорил предыдущий докладчик, а также отголоски мистериальных культов Осириса, Таммуза, митраистских традиций и даже славянского культа Костромы. Можно было бы от¬дельно упомянуть мистерии Прозерпины-Персефоны, но об этом также говорил предыдущий докладчик. Нас же интересует другое, - Штокгейм перевернул страницу доклада и с улыбкой взглянул на слушателей, - нас интересует моральный аспект обряда антропофагии. Этот аспект является самым главным, потому что поедание человека человеком не есть предмет некой жизненной необходимости, а есть предмет соблюдения кодекса чести у народов, пребывающих в архаическом периоде развития. По сути, обряд поедания че¬ловека у антропофагов или  индейцев-каннибалов Америки обставляется различными табу, более того, представляет собой эталонный образец гуманного отношения к пленнику, которого предполагалось ритуально употребить в пищу...
    Зал снова отреагировал одобрительными хлопками, и Штокгейм, кивнув с благодарностью, на миг прижал руки к груди.   
    - Но продолжим, господа. Вот как пишет об этом философ Возрождения Мишель Монтень в первой книге «Опытов»: «Итак, я нахожу, что в этих народах, согласно тому, что мне рассказали о них, нет ничего варварского и дикого, если только не считать варварским то, что нам непривычно... Ими все еще управляют естественные законы, почти не извращенные нашими. Они все еще пребывают в такой чистоте, что я порою досадую, почему сведения о них не дос¬тигли нас раньше. В их лексике нет даже слов, обозначающих ложь, предательство, притворство, скупость, зависть, злословие, прощение...
    Если говорить об их обычаях, то есть у них столь твердое дерево, что они изготавливают из него мечи и вертелы для жарения мяса. Их по¬стели сделаны из бумажной ткани, и они подвешивают их к потолку, вроде того, как это принято у нас на кораблях, причем, у каждого есть своя постель, ибо же¬на у них спит отдельно от мужа. Встают же они вместе с солнцем и, как только встанут, принимаются за еду, наедаясь сразу на целый день, ибо другой трапезы у них не бывает... Весь день проходит у них в плясках».
    - На этом я хочу заострить ваше внимание, - на минуту докладчик прервал чтение и снова поднял указательный палец, - ибо, как видим, главная пара¬дигма сознания первобытного человека состояла в хэппенинговом, или точнее, фес¬тивальном восприятии действительности. В этом вся суть и соль предлагаемого мной доклада. Но продолжим чтение текста: «Те, кто помоложе, отправляются на охоту; охотятся же они на зверей вооруженные луком. Часть женщин занимается в это время подогреванием их напитка, и это главное их занятие. Один из стариков по утрам, прежде чем все остальные примутся за еду, читает проповедь всем обитателям дома, двигаясь с одного конца его до дру¬гого и, бормоча одно и то же, пока не обойдет всех (ведь их постройки в длину имеют добрую сотню шагов). Он внушает им только две вещи; храбрость в битвах с врагами и добрые чувства к женам...
    Есть у них своего рода жрецы и пророки, которые, однако, очень редко показываются народу, ибо живут где-то в горах. Они ведут войны с народами, обитающими в глубине материка, по ту сторону гор, причем, на войну отправляются совершенно нагими, не имея другого оружия, кроме луков и стрел или деревянных мечей. По¬разительно, до чего упорны их битвы, которые никогда не заканчиваются иначе, как страшным кровопролитием и побоищем, ибо ни страх, ни бегство им неизвестны. Каждый приносит с собой в качестве трофея голову убитого им врага, которую и подвешивают у входа в свое жилище. С пленными они долгое время обращаются хорошо, предоставляя им все удобства, какие те только могут пожелать; но затем владелец пленника приглашает к себе множество своих друзей и знакомых; обвязав руку пленника веревкою и крепко зажав конец ее в кулаке, он отходит на несколько шагов, чтобы пленник не мог до него дотянуться, а своему лучшему другу он предлагает держать пленника за другую руку, обвязав ее веревкою точ¬но так же, после чего на глазах всех собравшихся оба они убивают его, нанося удары мечами. Сделав это, они жарят его и вместе съедают, послав кусочки мяса тем из друзей, которые почему-то не могли явиться...»
    - Ho приложим максимум внимания! - И докладчик воздел перед собой обе ладони, - как далее справед¬ливо замечает мыслитель: «Меня огорчает не то, что мы замечаем весь ужас и ва¬рварство подобного рода действий, а то, что, должным образом оценивая прегрешения этих людей, до такой степени слепы к своим. Я нахожу, что гораздо большее варварство - пожирать человека заживо, чем пожирать его мертвым. Большее варварство - раздирать на части пытками и истязаниями тело, еще полное живых ощущений, поджаривать его на медленном огне, выбрасывать на растерзания соба¬кам и свиньям, прикрываясь благочестием и религией, чем изжарить человека и съесть его после того, как он умер!..» - При этих словах голос Штокгейма накалился до предела, пока он не перешел на срывающийся фальцет. - Вспомним эти глухие времена средневековья. Когда в борьбе с так называемой ересью альбигойцев были уничтожены целые провинции! Стерты с лица земли многонаселенные города: Каркассон! Безье! Замок Монсегюр! Разве мы забыли это?!.. Нет, мы не забыли! Вспомним времена короля Филиппа «Красивого», повинного в разрушении ордена тамплиеров! В казни Великого магистра ордена, Жака де Моле! В этом контексте можно вспомнить и Варфоломеевскую ночь, и тиранию царя Ивана Грозного! 
    В зале послышалось несколько одобрительных рукоплесканий, и Штокгейм торжествующе потряс над головой сжатым кулаком. Впрочем, уже через секунду он лучезарно улыбнулся и, вытерев лоб носовым платком, продолжил.
    - А потому неизбежное отмщение пало на всех повинных в этих черных делах! И падает до сих пор и будет падать впредь! О нет, не случайно великий Вольтер, говоря о терроре средневековой инквизиции, дерзновенно призывал в своих произведениях и речах: «Раздавить гадину!» - И докладчик с размаху ударил по трибуне так, что зафонила звуковая аппаратура. Теперь зал буквально взорвался овациями. Штокгейм от неожиданности замолчал, но в следующую секунду ослепительно улыбнулся и, выйдя из-за трибуны, в знак признательности поклонился слушателям.
    По водворении тишины, докладчик вновь отер лицо платком и, вернувнись на место, продолжил чтение.               
    - Должен отметить, господа, - Штокгейм сделал многозначительный жест и, выдержав паузу, предупредительно посмотрел на присутствующих, - основатели стоической школы Хрисипп и Зенон полагали, что нет ничего зазорного в том, чтобы любым способом использовать наши трупы, если в этом есть надобность и даже питаться ими; именно так поступали наши предки, которые во время осады Цезарем города Алезии решили смягчить голод, вызванный этой осадой, употребив в пищу тела стариков, женщин и всех неспособных носить оружие. Да и врачи также не стесняются изготовлять из трупов различные снадобья для возвращения нам здоровья.
    В зале вновь раздались одобрительные хлопки, на что Штокгейм степенно кивнул и, махнув небрежно ладонью, стал подводить резюме выступлению.
    - «Итак, мы можем, конечно, - как говорит великий гуманист Монтень, - назвать жителей Нового Света варварами, если судить с точки зрения требований разума, но не на основании сравнений с нами самими, ибо во всяком роде варварства мы оставили их далеко позади себя. Их способ ведения войны честен и благороден и даже извинителен и красив. Они пребывают в том благословенном состоянии духа, когда в человеке еще нет желаний сверхвызываемых его естественными потребностями. Они не требуют от своих пленных иного выкупа, кроме громко сделанного заявления, что те признали себя побежденными. Они предоставляют пленникам полную свободу, для того чтобы жизнь приобрела для них тем большую цену, и постоянно напоминают им об их близкой смерти, о муках, которые им предстоит вытерпеть. Все это делается исключительно для того, чтобы вырвать у них хотя бы несколько малодушных и униженных слов или пробудить в них желание бежать и таким образом, почувствовать свое превосходство над ними... Но, как бы пленников ни запугивали, так и не удается заставить их проявить малодушие; напротив, в течение двух-трех месяцев, пока их не трогают, они держатся бодро и весело, торопят своих победителей поскорее подвергнуть их последнему испытанию, поносят их, осыпая бранью и упреками в трусости, перечисляют битвы, проигранные ими их соплеменниками...» - В подтверждение сего, Мишель Монтень приводит в контексте трактата песенку, сочиненную одним из пленников, - и Штокгейм вопросительно поглядел в зал, - я дерзнул зарифмовать ее, а затем поло¬жил на блюзовую двенадцатитактовую сетку. – И, посмотрев куда-то в верх¬нюю часть зала, требовательно попросил, - «караоке», пожалуйста.
    Из динамиков тут же полилось музыкальнее сопровождение, и Штокгейм, раскачиваясь в такт, щелкнул несколько раз пальцами. Наконец зазвучала каденция вступ¬ления и, копируя Луи Армстронга, он запел низким рокочущим голосом:

Эти мышцы, эти жилы – ваши,
Жалкие вы глупцы…

    Штокгейм хлопнул в ладоши и сделал приглашающий знак. Несколько нестройных голосов под раздающийся в разных концах зала смех подхватили фразу:

Эти мышцы, эти жилы – ваши,
Жалкие вы глупцы…

    Штокгейм ослепительно улыбнулся и вновь хлопнул в ладоши, продолжая пение:

Вы не хотите признавать.
Вам это просто не понять.
Хочу всю правду вам сказать,
Что в нашей плоти мясо
ваших предков.

Хочу облегчить этот груз,
И предложить вам лучший кус,
Чтоб вы почувствовали вкус
собственного мяса.

    По залу прокатилась волна хохота и из разных мест посыпались одобрительные хлопки. Видя это, Штокгейм игриво подмигнул и, щелкнув пальцами, крикнул: «Все вместе!»

Хочу облегчить этот груз,
И предложить вам лучший кус…

    Когда же прозвучала каденция, то целую минуту не смолкал шквал оваций и одобрительного свиста.
    - Спасибо!.. Спасибо!.. - Штокгейм выбежал на авансцену и стал раскланиваться направо и налево, как эстрадная поп-звезда.
     - Неправда-ли, такая поэзия нисколько не отзывается варварством? - возбужденно произнес докладчик по возвращении на место, - вспомним, для примера, монолог Гамлета в одноименном произведении Шекспира. - Штокгейм перевернул страницу и стал зачитывать текст: «Гамлет», акт четвертый; сцена третья:
    Король: Гамлет, где Полоний?
    Гамлет: На ужине.
    Король: На ужине? На каком?
    Гамлет: На таком, где ужинает не он, а едят его самого. Сейчас за него уселся синклит червей со всей земли. Червь, что ни говори, единственный столп всякого истинного порядка. Мы откармливаем всякую живность себе в пищу и откармливаем себя в пищу червям. Возьмете ли толстяка - короля или худобу - горемыку, - это только два блюда к столу, два кушанья, а суть одна.
    Король: Увы! Увы!
    Гамлет: Можно вытащить рыбу на червяка, пообедавшего королем, и пообедать рыбой, которая проглотила этого червяка.
    Король: Что ты хочешь этим сказать?
    Гамлет: Ничего, кроме того, что король может совершать круговые объезды по ки¬шкам нищего.
    После чтения отрывка докладчик выдержал эффектную паузу и торжествующе огля¬дел присутствующих. 
    - Теперь каждый может сравнить: уровень мышления этих ди¬карей и образный их язык ничуть не ниже логики мышления и образности самого Шекспира. «Право же, по сравнению с нами, - как говорил философ, - их можно назвать сущими дикарями, но, по совести говоря: одно из двух - либо они дикари, либо мы; так велико различие между их образом жизни и нашим».   
    Наконец, Штокгейм за¬хлопнул папку и, сделав полупоклон, под шквал оваций сошел со сцены.
    Члены пре¬зидиума также сдержанно поддержали общий восторг, и, лишь когда рукоплескания прекратились, председательствующий обратился к залу.
    - Как видим, докладчик весьма образно и с художественной выдумкой поведал нам об истоках современных карнавалов, но, может быть, у кого-то будут дополнения или замечания?   
    В зале мгновенно воцарилась тишина, и лишь с заднего сиденья послышался одино¬кий возглас: «Какие еще дополнения, и так все понятно!»   
    Некродия хотел было дать знак к прекращению собрания, но... и у Берестова даже захолонуло в груди.
    - Минуточку внимания! - послышался из середины зала знакомый голос, в самих интонациях которого уже чувствовались недобрые предзнаменования. - Я хотел  бы попросить членов президиума, - Щеголев поднялся со своего кресла и направился к центральному проходу, - позволить мне сделать дополнение в контексте нашего собрания.   
    Не зная, что ответить, Некродия недоуменно пожал плечами и вопросительно посмотрел сначала на гостя, затем на Тойфельса и лишь потом на Карева. Но, прочитав в их лицах то же недоумение, неуверенно спросил: «Вы по вопросу доклада?»   
    - Да, краткое дополнение, - с вызывающей усмешкой ответил Щеголев.   
    - Если дополне¬ние, то, пожалуйста, - и председательствующий недовольно кивнул в сторону трибуны, - по регламенту прения и дополнения не более трех минут. - Но Щеголев уже ни на кого не обращал внимания. Он стремительно взошел на сцену, и в зале воцарилась мертвая тишина. Игорь даже сделал сравнение, тишина стояла, как перед бурей, или как перед началом канонады.
    - Господа, я постараюсь уложиться в определенный мне регламент, - старший аналитик жестом успокоил напряженно ожидающий зал и, обернувшись к членам президиума, улыбнулся с оттенком брезгливости.          
    - Итак, дамы и господа, - Щеголев одернул пиджак и вздохнул, как перед прыжком со скалы в воду, - мы только что прослушали два доклада об истоках как античных, так и мезоамериканских, современ¬ных карнавалов и маскарадов, но... - старший аналитик дерзко улыбнулся и выдержал краткую паузу, - какое это имеет отношение к нашему институту?!.. Сознаюсь, я здесь человек новый; в январе исполняется один год и восемь месяцев моей работы в институте. Да, действительно, сознание современного человека во многом благодаря действию масскультуры стало хэппенинговым или фестивальным. В прошлом году я присутствовал на маскараде; не участвовал, а именно присутствовал. Может быть, я чего-то недопонимаю, но... как назвать это действие, которое должно совершаться завтра в ночь?.. Маскарад, хэппенинг, хеллоуин? Да, действительно, очень похоже на хеллоуин. Или, если быть точным, на шабаш! - Щеголев негодующе осмотрел пораженных этими словами коллег и произнес уже в утвердительном тоне. - То, что будет происходить завтра ночью, есть не что иное, как шабаш!..  И суть моего заявления состоит в том, - теперь, он обратился к членам президиума, - что я не считаю для себя возможным участвовать в завтрашнем ме-роприятии. У меня все!      
    Зал  тут же зашумел, и Щеголев, покинув сцену, стремительной походкой направился к выходу.
    - Господа! Внимание! Минутку внимания! - Тойфельс выскочил из-за стола и в стремлении удержать расходящихся коллег подбежал к краю сцены. - Еще одно объявление, по регламенту завтрашнего карнавала! Особенно это касается членов компарсы и танцева¬льной группы! 
    Берестов тоже поднялся и, дабы опередить покидающих зал сотрудников, поспешил вслед за Щеголевым. Совершенно неожиданно он столкнулся в дверях со Смоленцевым, который растерянно глядел по сторонам и, увидев Игоря, протянул ему отпечататнный на компьютере фирменный бланк института.
    - Подскажите, пожалуйста, где здесь найти Тойфельса? - со вздохом произнес он, - Мортингер сказал, что он является распорядителем карнавала.
    Берестов бегло прочитал текст. Это было прошение на участие в маскараде, подписанное завсектором системной онтологии.
    Игорь вернул Смоленцеву документ и, взяв его за плечи, бесцеремонно вывел из зала.
    - Вот что я хочу сказать тебе, Юрий Николаевич, - произнес он твердым голосом, - никакой Тойфельс вам сейчас не нужен!
    - Но… - попытался возразить изобретатель.
    - И на маскарад вам оставаться тоже нельзя!
    На лице Смоленцева отобразилось недоумение, но Игорь, не давая ему возможности возразить, продолжил.
    - Вам нужно уезжать отсюда, причем, уезжать немедленно!
    Смоленцев вопросительно посмотрел на Берестова, затем на документ и неуверенно показал им в сторону зала.
    Совершенно неожиданно для себя Игорь вдруг вырвал прошение из рук Смоленцева и порвал его на мелкие части.
    - Уезжайте отсюда, прошу вас! - почти прокричал он, - разве вам ничего не кажется странным в этом учреждении!
    - Но… - вновь попытался возразить изобретатель. Он посмотрел на порванное, валяющееся под ногами заявление, а затем перевел  на Игоря растерянный взгляд.
    На мгновение в коридоре воцарилась тишина. Берестов и Смоленцев смотрели в глаза друг другу. Игорь видел, что еще секунда и этот несчастный человек расплачется, как ребенок. Вдруг волна острой жалости вырвалась из сердца Берестова, и Смоленцев, словно почувствовав этот душевный вскрик, внутренне вздрогнул.
    - Уезжай Георгий, уезжай, - свистящим шепотом произнес Берестов и, покачав головой, добавил, - уезжай ради Бога!
    Внезапно как бы некий холод сошел на лице Смоленцева, и его блеснувший стальным отсветом взгляд стал постепенно меняться.
    - Если честно, то действительно… мне многое кажется здесь странным, - произнес Смоленцев немного погодя, - и, возможно, я действительно последую вашему совету, - теперь он уже твердо глядел в глаза Игорю, - но… у меня, - Смоленцев вдруг робко улыбнулся и растерянно развел руками.
    Берестов понимающе кивнул и начал лихорадочно вытаскивать из карманов имеющиеся у него деньги.
    - Вот все, что у меня есть! - боясь внутренне, что Смоленцев откажется, Игорь  сунул в его руку скомканные купюры, - вы откуда приехали?
    - Из Курганской области, - попытался возразить изобретатель, принимая дар.
    - Вам хватит! - Игорь запечатал своей ладонью сжатую ладонь Смоленцева и ободряюще улыбнулся, - здесь немного, долларов двести, но вам хватит.
    - Благодарю вас, - растроганно отозвался Смоленцев, и предательская слеза блеснула в его глазах.
    - Что ж, тогда давайте прощаться, - Игорь пожал Смоленцева за плечо и теперь уже сдержанно добавил, - поминайте меня в своих молитвах, хотя бы иногда.
    Георгий согласно кивнул, и Берестов, махнув рукой на прощанье, почти бегом устремился по коридору.


    ГЛАВА  8: «Последняя исповедь. Схождение в тартар»

    Игорь едва догнал Щеголева, который отчего-то не стал спускаться на свой этаж, но поднялся выше, на площадку седьмого этажа. Нервно вытащив из кармана пачку сигарет, Станислав чиркнул спичкой и прикурил от дрожащего в руке пламени.
    - Пора перестать молчать, - произнес он как бы самому себе и, отвернувшись от Берестова, стал смотреть в окно. Во дворе в ранних зимних сумерках, ожидая завтрашних торжеств, горела обвитая электрическими гирляндами ель.
    - Жду не дождусь, когда закончится срок контракта, - Щеголев с болью посмотрел на Игоря и сделал нервную затяжку, - еще год и четыре месяца. Дети, студенты, внуки. Им надо помогать. Как сказано у Тимофея: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного», - Станислав порывисто обернулся к Игорю и посмотрел ему прямо в глаза.
    - Если бы как ты был, одни, дня бы здесь меня не удержали, - сказав это, он снова нервно затянулся и надолго замолчал.
    Внизу, по винтовой лестнице, спустилась группа сотрудников. Они громко обсуждали прошедшее собрание, и их негодующие возгласы доносились до верхней площадки.
    - Миром управляет зло! - отрешенно произнес Щеголев, - эта истина известна еще с допо-топных времен. А потому мы всегда будем в неравном со злом положении. - И глядя куда-то вдаль, иронично усмехнулся. - Как сказано: «И Ангелу  Пергамской церкви напиши... Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа». Апокалипсис, глава вторая, стихи двенадцать и тринадцать.
    Щеголев саркастически улыбнулся и, продолжая глядеть куда-то вдаль, спросил:
    - Знаешь, как нас в девяносто третьем выкуривали из Белого Дома? - и не дожидаясь ответа, сам же и ответил на свой вопрос, - кумулятивными снарядами. Когда такой снаряд прошибает стену, то внутри выгорает все, что может гореть. А потом этот тошнотворный запах горящих человеческих тел. Из помещений, обстрелянных кумулятивными снарядами, выносили не трупы, а головешки. - Щеголев докурил сигарету и, бросив ее в урну, вновь испытующе поглядел на Игоря, - Тодезанг, это и есть главный руководитель института, - заявил он совершенно неожиданно.   
    - Артур Тодезанг? - недоверчиво переспросил его Берестов. 
    - Да, - подтвердил Щеголев, - Тодезанг! Есть основания полагать, это не настоящая фамилия, а родовой или клановый псевдоним. В переводе с немецкого означает - певец смерти или  песня смерти. «Тоде» - смерть; «зонг», «занг» - песня. 
    Не зная, что ответить, Игорь замер от изумления. 
    - Это как бы в противность имени Бога – Творец. По-гречески Творец, значит Пиит, -  пояснил Щеголев, - или  Поэт. Бог-Творец, Бог-Поэт.               
    - Судя по фамилии Тодезанга, он тоже поэт? - отозвался, придя в себя,  Берестов.   
    - Да, - подтвердил Щеголев его мысль, - но только поэт смерти, поэт разрушения, гибели, небытия. Ко всему, слово – «sang», переводится с французского, как  кровь. Известный термин – «sang real» – царская кровь, имел мистический смысл у альбигойцев и тамплиеров.  Говорят, что далекий пращур этого человека был у альбигойцев в числе первых, а после разгрома ордена его потомки вошли в «Приорат Сиона» - ядро ордена тамплиеров. А затем они же создали на востоке свой филиал – орден меченосцев. Подобно Тангейзеру, Тодезанг получил особое посвящение от богини Хольды, в гроте Венериной горы близ города Эйзенаха. Между Тодезангами и Тангейзером, если говорить о нем, как о начальнике социокультурного явления, существует определенная мистическая связь. Тангейзер является одним из основоположников течения миннезингеров, одним из его отцов. Разумеется, в творчестве миннезингеров много положительных моментов, их принципами были: «Мой Бог, мой король, моя дама».  Но в своей монографии: «Об истоках европейской культуры», кстати, до сих пор не изданной, я постарался аргументированно доказать, что творчество поэтов-миннезингеров является истоком, началом всей современная европейской культуры. При этом основной упор был сделан на тангейзерианское направление, которое привело к победе того, что можно обозначить уже как антикультура.
    Изначально в культуре существовали два противоборствующих направления. Если говорить о Европе  двенадцатого века, то это направление Вольфрама фон Эшенбаха и направление Тангейзера. Эшенбах был представителем орфического, светлого начала в искусстве, Тангейзер – представитель начала прямо противоположного. Прошли века, и тангейзерианство победило почти полностью. Причем, не только в культуре, но и во всех областях жизни. Из мира ушло творчество, ушла поэзия. А на их место пришел сухой прагматичный расчет и желание сотворить себе имя, то есть то же, что хотел Нимрод, когда начал строить Вавилонскую башню. Из жизни ушла поэзия, ушло творчество, ушло созидание, а значит, ушел Бог. Бог не может существовать в мире, где отсутствует созидание, ибо Он – Создатель, Он – Творец. Бог не может действовать там, где поэзию заменила информатика, вдохновение – сухой расчет, а бескорыстный дар души – желание сделать себе имя. Люди изгнали от себя Бога, как изгнали Его прагматичные и корыстолюбивые жители страны Гадаринской. История подходит к своему завершению, потому что мир, в котором поэзию заменила цифра, а бескорыстие заменил сухой расчет, не имеет будущего. Это богооставленный и обреченный мир.
    Он на минуту замолчал, но, чувствуя напряженное ожидание со стороны Берестова, продолжил:
    - Аналогично, если провести параллели с явлениями социокультурными, то в истоках современной цивилизации – цивилизации конца, стоят Тодезанги, каким бы именем они ни назывались. Заметь, что одновременно, с демоническим посвящением пращура Тодезангов в пещере Эйзенаха, как по команде, появились альбигойцы, вальденсы, тамплиеры, тевтоны, меченосцы и прочие и прочие. Есть основания полагать, что Тангейзер получил посвящение не самостоятельно, а при посредстве клана Тодезангов, то есть уже после них. Шествие Тангейзера и шествие Тодезангов началось одновременно, в конце одиннадцатого начале двенадцатого веков. Именем Тангейзера можно назвать целое направление в Западной культуре. Восемь столетий назад совершился ее первый поворотный момент. Следующий поворотный момент связан уже с именем Босха.  Именно Босх явился предтечей всего искусства двадцатого столетия. 
    Игорь хотел что-то возразить, но потом согласно кивнул: мысль о личности Босха давно его мучила. Теперь он получил ключ к пони¬манию. 
    - Босх - это Тангейзер эпохи Возрождения, - произнес Берестов уже вслух. 
    Щеголев лишь сделал многозначительный жест. 
    - Можно дополнить, что Тодезанги в XIV-ХVI веках тоже сделали ряд крупных шагов. В первую очередь, это создание ордена Розенкрейцеров, - и ли¬цо Щеголева вновь посуровело, - следующий шаг – революция в Голландии. Затем протестантский раскол. После этого действие «тайны беззакония» перешло в не¬обратимую фазу. Кстати, дело Тодезангов едва не потерпело поражение в самом начале. Вспомним два не связанных между собой события: разгром альбигойцев во Франции и разгром тевтонов на Чудском озере... к этому также можно добавить разг¬ром тамплиеров в начале ХIV века. Явления эти одного порядка. Тодезанги едва не приказали долго жить. Но самый крупный удар по ним был нанесен во Вторую мировую войну.   
    - Знаешь, все время ловлю себя на мысли, - перебил Щеголева Игорь, - что ты рассуждаешь как православный человек.   
    Станислав недоуменно посмотрел на Берестова, но вдруг рассме¬ялся и только развел руками: «Я и сам ловлю себя на этой мысли». - Он снова рассмеялся, но постепенно печаль водворилась на его лице, а в глазах отобразилась скорбь. 
    - Плохим адвентистом я стал именно тогда, в Бе¬лом Доме. - Он вытащил следующую сигарету, но, покрутив ее в пальцах, скомкал и бросил в урну. Воцарилось тягостное молчание, и по лицу Щеголева можно было увидеть всю степень борьбы, происходящей в его душе. Наконец, он заговорил:
    - Когда в девяно¬сто третьем мы держали оборону, то от различных изданий приносили газеты, листовки и раздавали их депутатам. Один священник принес целую пачку правосла-вных газет и брошюр. Помню, он до поздней ночи служил молебны, принимал испо¬ведь. Два или три раза по его призыву обходили Белый Дом крестным ходом. Как-то ночью перелистывал эти газеты. Просто, чтобы не заснуть. И наткнулся на одно стихотворение. Оно было написано молодым красноармейцем в годы Великой Отечественной войны. Стихотворение было написано перед боем, в котором этот красноармеец погиб. Я прочитал его тогда семь или восемь раз подряд. А на следующий день... - и голос Щеголева дрогнул, - начался штурм!.. И оно навсегда врезалось мне в память. По его щеке покатилась слеза, но Станислав быстрым движением смахнул ее. - Вот, если хочешь, послушай… - Он крепко, до хруста сцепил пальцы, и вдруг как-то сгорбился, потух, так что Игорь увидел, что перед ним уже дряхлый старик. Но неожиданно по лицу Щеголева прошел неуловимый трепет, он  распрямил плечи и вдохновенным взглядом устремился куда-то ввысь:

    «Послушай Бог... Еще ни разу в жизни с Тобой не говорил я, но сегодня мне хочется приветствовать Тебя. Ты знаешь, с детских лет мне говорили, что нет Тебя. И я, дурак, поверил, Твоих я никогда не созерцал творений. И вот сегодня ночью я смотрел из кратера, что выбила граната, на небо звездное, что было надо мной. Я понял вдруг, любуясь мирозданьем, каким жестоким может быть обман. Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку, но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь: не странно ль, что средь ужасающего ада мне вдруг открылся Свет - и я узнал Тебя? А кроме этого мне нечего сказать, вот только, что я рад, что я Тебя узнал. Но в полночь мы назначены в атаку, но мне не страшно; Ты на нас глядишь... Сигнал. Ну что ж? Я должен отправляться. Мне было хорошо с Тобой. Еще хочу сказать что, как Ты знаешь, битва будет злая, и, может, ночью же к Тебе я постучусь. И вот, хоть до сих пор Тебе я не был другом, позволишь ли Ты мне войти, когда приду? Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь, со мной случилось то, что нынче я прозрел. Прощай, мой Бог, иду. И вряд ли уж вернусь. Как странно, но теперь я смерти не боюсь».

    Еще минуту или две длилось молчание, которое оба не в силах были прервать. Наконец, Щеголев обернулся и просветленным взглядом посмотрел на Игоря:
    - Вот, собственно, причина, почему я стал плохим адвентистом. Там, в Трехсвятительском переулке, неподалеку от нашего дома собраний, есть небольшой православный храм. Иногда я заходил в него, чтобы поставить неизменно три свечи. Одну к иконе Христа, другую Божьей Матери, а третью за упокой души тех, кто остался в Белом Доме... Ве¬чная им память. - Щеголев помолчал немного и затем извинительно улыбнулся. - Прости, я хочу сейчас побыть один.   
    Берестов понимающе кивнул и крепко сжал Щеголеву предплечье. 
    - Я зайду к тебе в конце дня, Станислав.  Нам есть о чем поговорить.             
    - Решено, - в тон ему ответил Щеголев и выставил перед собой ладонь. Игорь, ободряюще улыбнувшись, хлопнул по ней своей ладонью и, кивнув напоследок, быстро побежал вниз по лестнице.
    Не успел Берестов спуститься на следующую площадку, как услы¬шал за спиной короткий сдавленный крик. Он резко обернулся и увидел падающее, будто в замедленной рапидом съемке, тело Щеголева. 
    - Станислав! - во всю мощь легких выкрикнул он и бросился вверх по лестнице. Краем глаза Игорь успел заметить ускользающую в коридор тень. 
    - Блэкхом! - ярость гранатой взорвалась в душе Берестова. - Подонок!   
    Тело Щеголева с глухим стуком рухнуло на мозаичный кафель вестибюля, и алая лужа крови стала медленно разливаться вокруг его головы. Внизу сразу же послышались возгласы, и невесть откуда взявшаяся толпа людей стала окружать потерпевшего. 
    - Боже! Станислав!..  - с ужасом выдохнул Берестов, и его лицо исказила гримаса боли. Еще не веря себе, он вновь поглядел вниз и сдавленно простонал: «Боже!..» - но уже в следующую секунду с намерением совершить суд, Игорь бросился догонять убийцу. Единственное, что он успел заметить, это  дверь, захлопнувшуюся в глубине коридора.
    Совершенно неожиданно, как бы против его воли, Игорем овладело ледяное спокойствие. Еще по занятиям восточными единоборствами он помнил главное правило: всякий потерявший самообладание – проиграл; всякий, поддавшийся эмоциям – проиграл. То же правило было главенствующим и у альпинис¬тов: поддавшийся эмоциям – проиграл; впавший в малодушие – погиб; гневный низводит на себя лавину. Теперь сознание работало четко и холодно, как хорошо отстроенные часы: центральный сектор, третья дверь от глухой стены конференц-зала.   
    Как на стальных пружинах, намеренно сдерживая желание ускорить шаг, Берестов проследовал вглубь коридора. Седьмой этаж тоже был неполным, так как конференц-зал занимал по высоте два этажа. В его конце  была установлена видеокамера. Игорь невольно поежился: создавалось ощущение, что некий невидимый стрелок пристреливал с ее помощью все пространство коридора. Стараясь не обращать внимания на око камеры, Берестов засунул руку в карман и, придав себе вид праздного гуляки, стал рассеянно оглядываться по сторонам. Возле искомой двери Игорь замедлил шаг, и ему хватило одной секунды, чтобы подвергнуть идентификации тип запорного устройства.
    - Замок электронный, вход по магнитной карте, - отметил про себя Берестов, - судя по уходящему звуку, за дверью находится лифт.
    Решение пришло мгновенно. Продолжая изображать вид праздного гуляки, Игорь проследовал к запасному выходу и, спустившись на четвертый этаж, вернулся в свой кабинет. Составление программы не требовало большого труда. Сложнее было определить лимит времени, необходимый для предпринятого им путешествия.
- По имеющимся неполным данным, - Берестов попытался прибегнуть к рассуждению, - институт имеет обширную подземную часть, поэтому… - помысел вдруг подсказал, что для начала надо воспользоваться видеонаблюдением, провести мониторинг всех помещений и только потом, составив план, исполнить задуманное.
    Берестов перекрестился, отгоняя помысел, и решение пришло самособой. Он установил на таймере время: двенадцать минут, двадцать одна секунда. Затем, сверив с таймером ручные часы, Игорь подготовил программу и ввел ее в действие. Время пошл;. Теперь все системы видеонаблюдения северного крыла  выведены из строя. Более того, наблюдение в плавающем режиме будет восстанавливаться на всех этажах, кроме, разумеется,  четвертого.
    Берестов вышел в коридор, и мимо него, по направлению к винто¬вой лестнице, пробежали двое сотрудников. 
    - Забегали, сволочи, - с удовлетворением отметил он и быстрым шагом направился к центральному лифту. Через минуту входные двери долж¬ны  были заблокироваться и, согласно плавающему режиму, открыться за тридцать секунд, до конца обусловленного времени. Игорь понимал, что серьезно рискует, но времени на размышления более не оставалось.
    Как он и ожидал, дверь открылась свободно. Перед взором предстал узкий коридор с такой же дверью в противоположном конце. С левой стороны подряд три кабины лифта. Справа... Берестов на секунду замер. Вот разгадан еще один секрет «комнаты для гостей»; в нее можно попасть прямо с лифтовой площадки. Игорь с опаской посмотрел на глазок в двери секретной комнаты и нажал кнопку вызова. Вскоре кабина лифта прибыла.  Берестов шагнул внутрь и на мгновение онемел. Нижняя кнопочная часть пульта управления насчитывала тридцать три этажа.   
    - Бог ты мой! - в ужасе взмолился Игорь. - Не хватит и года, чтобы исследовать это подземелье. Это же катакомбы тартара! - Берестов нерешительно пробежался по клавишам и неизвестно отчего нажал на кнопку с цифрой  восемь. Кабина дрогнула и со все нарастающим ускорением  пошла вниз.
    Достигнув нужной отметки, лифт остановился. Игорь вышел на ярко освещенную открытую площадку и огляделся. Прямо от него, а также радиально, по обе стороны, расходились широкие улицы, которые в свою очередь пересекались несколькими параллельно идущими коридорами. Секунду спустя, по одному из них пробежали несколько человек, одетых в форму. Берестов инстинктивно вжался в стену и, когда все стихло, решил за лучшее дви¬нуться в направлении, подсказываемом интуицией. Обогнув шахты лифта, он увидел в конце прохода стальную двухстворчатую дверь, в которой, согласно плану, находилось помещение, расположенное точно под центральной шахтой. Осторожно проследовав по коридору и приблизившись к двери, он с удивлением обнаружил, что, несмотря на электронный замок, она находилась в приоткрытом состоянии. Игорь медленно потянул дверь на себя и… сердце, ухнув, гу¬лко, как молот, ударилось о грудную клетку. Никого.
    В центре круглого, с высоким потолком зала, находилась установка, внешне напоминающая головку турбины гидроэлектростанции. Из середины ее, сквозь потолочное отверстие, уходила оплетенная спиралями контурных волноводов труба. По окружности трубы располагалось еще пять рядов хромированных труб; от тонких, как карандаш ,во внутренней окружности и до двух-трех дюймовых, по наружному диаметру. Справа, в нескольких шагах от ограничен¬ной перилами смотровой площадки, стоял занимавший значительную часть помещения пульт управления. Как ни странно, но операторские кресла возле него пустовали.
    Окончательно убедившись, что в помещении никого нет, Игорь приблизился к пульту и бегло оглядел его. Все, как и везде: приборная доска, мониторы, диски и ленты самописцев; на рабочем столе раскрытый вахтенный журнал.
    - Как в космическом центре, - отметил про себя Берестов и, продолжив осмотр,  обнаружил, что на торцевой стенке пульта висел вставленный в «папку-файл» прикрепленный скотчем чертеж: Синхронный генератор-ускоритель субатомных полей и частиц – «ПРОТОН», - прочитал Игорь, и хотел было продолжить осмотр, но внезапно с противоположной стороны послышался стук хлопнувшей двери.
    В помещение сра¬зу ворвались несколько возбужденных голосов.
    - Нет, здесь надо вызывать техников!.. Посмотрите сами на систему частотных адапторов!..  - уверенно говорил первый голос, а два других лишь  слабо ему возражали. - Более того, я настаиваю на профилактике индукционной системы!.. - продолжил тот же голос, и Берестов понял по звуку, что группа проследовала вниз, к основанию генератора. На размышление не осталось ни мгновения. Последнее, что Берестов успел сделать, это выдернуть из «папки-файл» чертеж установки, после чего спешно покинул  помещение. На лифтовой площадке, к счастью, никого не оказалось, ко всему, Игорь прибыл точно в срок. Через несколько секунд двери лифта открылись, и Берестов,  войдя внутрь, нажал кнопку четвертого этажа.
    Едва Игорь сел за свое рабочее место, как почувствовал страшное нечеловеческое изнеможение. Так бывало в горах, после многих часов восхождения на вертикаль¬. И так же, как это бывало в горах, звенящая пустота после короткого отдыха стала отходить. Вместо нее появилось острое чувство голода. Берестов поднялся и, наполнив стакан водой, поставил в него кипятильник. Чтобы чем-то занять себя, решил выполнить еще один, оставшийся с утра заказ, для чего, включив паяльник в розетку, немного погодя ткнул его жалом в канифоль. 
    Неожиданно дверь кабинета отворилась. В проеме показа¬лось нетопыриное лицо Блэкхома, и он, прострелив кабинет горящим, как угли, взглядом, произнес, едва сдерживая злобу: «Ты никуда не уходил?!» 
    Берестов недоуменно пожал плечами и, изобразив максимум радушия, указал на закипающую в стакане воду: «Айзек, видишь чаю попить некогда! Мортингер завалил работой!»   
    В ответ Блэкхом лишь злобно чертыхнулся и, еще раз прострелив взглядом кабинет Берестова, захлопнул дверь.
    По отшествии гостя Игорь поднялся из-за стола и, положив  паяльник на держак, выключил кипятильник из розетки.
    - Все, маскарад закончен! - Он бросил в стакан поочередно пакетик чая, пару кусочков сахара и, размешав их, отхлебнул  глоток.   
    - Пора снимать маски!


    ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: «БАЛ»

    «Глава последняя»

    Всю ночь Берестов провел без сна. Пытался творить Иисусову молитву, но роящиеся помыслы не позволяли настроиться на молитвенный лад. Несколько раз подни¬мался с постели, брался за «Псалтирь» но, произнося вслух молитвословия, думал совершенно о другом. Окончательно измучившись, так и не сумев найти ответа: как ему теперь поступать, - лишь под утро забылся глубоким сном. Игорю снова снилось, что он летит в бездонное небо, но только теперь он уже не упирался ни в какую твердь, ибо полет его был свободным и радостным, и прекращать это движение ввысь не хотелось никогда.
    Берестов проснулся со спокойным и на удивление безмятежным состоянием души. Он понимал, что события теперь должны быть именно такими, какими должны быть, а значит, и нет причин для страхов и опасений. В институте, не успел еще Игорь взойти на свой этаж, как столкнулся с Тойфельсом, который, извергнув вместо приветствия шквал ругательств, почти силой повел его в свой кабинет. Там он заставил Игоря расписаться за маскарадный костюм и, ткнув  в руки объемистый сверток, со злым выговором  вытолкал из кабинета.
    В коридоре Берестов остановился на некоторое время, обдумывая план сегодняшнего дня, но ничего доброго в голову так и не пришло. Большинство работников института уже ходили по коридору в маскарадных костюмах, а в кабинетах, двери которых без конца хлопали из-за снующих взад-вперед сотрудников, развешивали гирлянды и елочные украшения. Никто  больше не занимался работой. Институт шумел, готовясь к приближающемуся празднику. Берестов направился, наконец, к себе, рассеянно наблюдая за бегающими по коридору коллегами, но вдруг остановился как вкопанный. Дверь кабинета с табличкой «Старший аналитик»  была опечатана бумажной и сургучной печатями. Возникло неодолимое желание сотворить крестное знамение и прочитать заупокойную молитву. Игорь прочитал ее мысленно и затем добавил вслух: «Я отомщу, Станислав. Я обязательно отомщу».
    В кабинете Берестов вынул из кармана похищенный вчера чертеж генератора и решил повнимательнее изу¬чить его. Внешним видом сооружение походило на буддийскую ступу циклопических размеров. Вчера Игорю удалось лицезреть лишь только верхнюю часть синхронного генератора-ускорителя. Нижняя его часть представляла собой громадных размеров ступенчатую пирамиду, занимавшую пять нижних этажей. Игорь прочитал соответствующую сноску: «Субатомный поглотитель».   
    - Про¬сто электронный Боробудур какой-то, - поиронизировал Берестов и продолжил изу-чение чертежа. Средняя часть именовалась генератором-ускорителем. Вершина сооружения формой повторяла основание, но имела, как минимум, вдвое меньшие размеры.
    - «Частотно-полевой синхронизатор», - прочел Берестов другую сноску. Выше находилась головка ускорителя, которую вчера имел возможность лицезреть. Над головкой генератора стоял красный квадратик, сквозь который по вертикальной шахте в ба¬шню института уходил комплекс волноводов. Игорь внимательно просмотрел снос¬ки, но расшифровка красного квадрата отсутствовала. 
    - Странно, почему? - и Берестов еще раз перечитал все условные обозначения. - Ничего... что ж, придется немного «попутешествовать», - решил он и, включив компьютер, составил программу поиска.
    Через несколько минут на рабочем столе обозначился рисунок головки генератора с красным квадратом над ним. Игорь увеличил изображение и сделал зап¬рос: «Название и предназначение».  Вскоре на рабочем столе появилась надпись: «АЛТАРЬ».   
    Игорь вздрогнул, как  от  удара током, и инстинктивно выключил компьютер.   
    - Вот оно что?! - Вдруг явственно вспомнилось, как неско¬лько дней назад Щеголев, рассказывая о тайнах института, указывая пальцем вниз, шепотом произнес: «Пергамский алтарь здесь!» - Евника говорила то же самое: «Алтарь здесь, его нужно найти!»      
    - Вот он найден, - сказал Игорь сам себе, - что дальше?.. Попросить у Блэкхома ящик динамита взаймы? А лучше карманную атомную бомбу. И разнести к чер¬тям весь этот генератор вместе с алтарем! - Берестов тяжело вздохнул и решил визуально обследовать сектор, в котором находился алтарь.
    После нескольких попыток вышел на седьмой подземный этаж. Ближняя видеокамера фиксировала только массивную железную дверь; вход в помещение, обозначенное в плане красным квадратом. Игорь потратил на наблюдение около четверти часа, но, кроме мерцания неоновой подсветки, не заметил никаких движений. 
    - Скука! - в сердцах произнес Берестов и, поднявшись, возбужденно за¬ходил по кабинету, - нужно истратить миллиарды долларов, затратить массу усилий, чтобы придумать еще какое-то зло! Просто пошло и скучно! - И сев на место, Игорь перевел наблюдение на свой, четвертый этаж.
    Неожиданно, остро до боли, захотелось увидеть Евнику. Он пощелкал «мышью» и вышел на видеокамеру секретариата. Как и во всем учреждении, в приемной тоже готовились к встрече Нового года. Бумажными гирляндами и серебряным дождем обряжали стены, на небольшую елку у окна вешали новогодние игрушки. Почти все сотрудницы уже были одеты в маскарадные костюмы. Берестов внимательно разглядел каждую из них, но, увы, Евники среди них не оказалось. С того злополучного вечера прошло десять дней, но за это время минула вечность. Воистину, у Бога: «Один день, как тысяча лет, и - тысяча лет, как день вчерашний».
    Не зная для чего, Игорь включил наблюдение кабинета директора, и... он вскрикнул, как от физической боли. Карев-Терри стоял на коленях перед Евникой, одетой в костюм Снегурочки, и, воздевая к ней руки, что-то страстно говорил. Самое худшее, что Евника вполне благосклонно его выслушивала. Превозмогая себя, Игорь повернул верньер, увеличивая звук, и кабинет Берестова сразу запол¬нился знакомым до оскомины баритоном. Но только теперь вместо покровительственного начальнического рокота, слышалось скуление побитого пса, согласного на все пред¬лагаемые хозяином условия.
    - Ника, ведь ты у меня последняя! - едва не всхлипывая, прокричал Карев, - после тебя у меня никого не будет!   
    - Верю, верю! Павел Петрович, разве я сомневаюсь в этом! - в тон ему отозвалась   Евника.   
    - Ника! Не отталкивай меня! Заклинаю тебя всем святым! - Карев с неестественной проворностью подполз к Евнике и, ухватившись за подол  карнавального платья, сотрясаясь в рыданиях, стал его целовать. 
    - Что вы делаете, Павел Петрович! Немедленно прекратите! - изобразив строгость, прикрикнула на директора Евника, - вы, верно, больны?! - и, коснувшись ладонью его лба, наигран¬но ужаснулась, - ведь у вас температура, Павел Петрович!    
    - Что, у меня температура? - тут же пришел в себя Карев. 
    - Конечно, - утвердительно ответила Евника и вновь коснулась его лба тыльной частью ладони,  - как минимум, тридцать восемь с половиной.   
    - Да ведь правда, - согласился Карев и, жалобно всхлипнув, тоже пощупал лоб, - с утра что-то неважно себя чувствовал. 
    - Павел Петрович, - тоном строгой воспитательницы произнесла Евника, - вам надо немедленно ехать домой и ложиться в постель. - Карев вопросительно посмотрел на Нику, но она всем своим видом показывала невозможность отмены произнесенного вердикта. 
    - В постель?.. А как же? - и директор сделал знак, указывая на гирлянды, развешанные по стенам.   
    - Павел Петрович, подумайте сами, - и в голосе Евники появились плачущие нотки, - вы разве убить себя хотите?.. с температурой в тридцать девять, плясать до самого утра! Просто чудеса самопожертвования! Нет, они прекрасно обойдутся без вас. А через пару дней я вас навещу. Тем более что правительство подарило нам целых десять дней Рождественских каникул.   
    Стоя на коленях и вытянув руки по швам, директор молча слушал Евнику. Его лицо при этом выражало такую искреннюю доверчивость, что Берестов невольно улыбнулся: сюжет как в латиноамериканском сериале.   
    - Правда, ты придешь? - едва слышно прошептал Карев, и по его щеке потекла слеза. 
    - Да, конечно, - твердо и без тени лукавства произнесла Евника.   
    - А-а... - Карев снова сделал знак, как бы напоминая о своей супруге.   
    - Ничего-ничего, - успокоила его Евника, - я приду с сотрудницей или даже с двумя. Скажем, что мы от имени и по поручению коллектива.   
    - Правда, ты при¬дешь? - теперь Карев заплакал крупными счастливыми слезами и, сняв с себя очки, стал протирать их кусочком фланели. 
    - Все-все, тихо-тихо, - Ника вынула платок и с материнской заботливостью промокнула его слезы. И вдруг спохватилась, словно вспо-мнив о чем-то важном, - ой, мне надо ведь еще отправить с десяток факсов и телефонограмм. - И уже в дверях, погрозив пальцем, строго напомнила: «Подумайте о своем здоровье, Па¬вел Петрович!»    
    - Ты моя фея, - рыдающе произнес директор и, прижав руки к сердцу, пополз вслед за Евникой. Но дверь уже закрылась!
    Постояв еще несколько минут на коленях, Карев со вздохом поднялся и, приложив затем ладонь ко лбу, произнес обескураженно: «А ведь и вправду температура». - Вслед за этим он подошел к телефону и, набрав номер, произнес покровитель¬ственно: «Домициан Аполлонович, определенным образом, непредвиденные обстоя¬тельства. Видимо, придется выйти на бюллетень. Справитесь без меня в случае чего? - и, получив утвердительный ответ, одобрительно добавил, - я на вас наде¬юсь, Домициан Аполлонович. Вечером постараюсь позвонить». 
   Положив трубку, Карев снова пощупал лоб и, взяв со стола графин, пошел поливать цветы.

В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…

    Запел он вдруг детскую песенку и, переходя от одного цветка к другому, промурлыкал ее до конца.
    Берестов снова улыбнулся и подумал про себя: «Он неплохой, видимо, человек, но несчастный. Ему бы работать директором детского дома, а не здесь. Занесла же его нелегкая к этим монстрам». 
    Полив цветы, Карев достал из шкафа пшено и стал кормить птиц, переходя от одной клетки к другой. В последнюю очередь подошел к массивному стенному шкафу в конце кабинета. Открыв дверь ключом, директор вытащил из шкафа клетку и поставил ее на стол. Игорь даже обомлел от неожиданности. В клетке сидел бойцовский петух.               
    - Побегай пока немного, - ласково произнес Карев и выпустил птицу на волю. Петух степенно осмотрелся по сторонам и, поклевав просыпанные по столу зерна, спрыгнул на пол. Не обращая внимания на птицу, директор взял клетку и щеточкой вытряхнул в урну все находящееся на ее дне. Открыв соседний шкаф, поставил клетку в раковину, находящуюся внут¬ри него, и открыл воду. 
    - Вот так-то лучше, - произнес Карев сам себе, - все-таки год Петуха, надо и здесь порядок навести.   
    С чувством удовлетворения он поставил затем клетку на край стола и, протерев ее тряпочкой, громко позвал: «Цыпа-цыпа-цыпа». 
    Услышав призыв, петух обиженно скосил красный глаз и замер в ожидании. Молчаливый диалог человека и птицы продолжался около минуты. Первым не выдержал директор. Он грустно покачал головой и отнес в шкаф пустую клетку.   
    - Не хочет, - развел он руками, затем снова по¬звал: «Цыпа-цыпа-цыпа». - На сей раз петух неохотно подошел к хозяину и, как бы делая одолжение, вспрыгнул на подставленную руку. - Вот молодец, - ласково похвалил его Карев и, замурлыкав вновь детскую песенку, понес кочета в шкаф. Поместив же птицу на насесте, добродушно добавил, - ладно, так и быть, в клетку те¬бя сажать не буду ради года Петуха. Сиди так... а чтобы не скучал, - и он взял со стола пакет с зерном, - это тебе вместе новогоднего угощения. - И лишь затем, с отеческой заботой посмотрев на птицу, запер шкаф и спрятал ключи в карман.
    Неожиданно Игорь вспомнил оброненную Евникой фразу о словах старца: «Спасение там, где петух пропоет трижды».   
    - Да-а… - эта догадка столь ошеломила Берестова, что вялость от бессонной ночи сняло, как рукой. - Поистине, как в сказке: «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что...»  Мы ищем Пергамский алтарь, строим планы по уничтожению глобализации, вступаем в битву едва ли не со всей преисподней, а надо иное... позволить Господу действовать так, как Он этого хочет. - И он тут же осекся в своих размышлениях. - Неужели петух прокричит сегодня в полночь, и вся нечисть разбежится, кто куда? Просто сказки какие-то.
    Игорь тяжело вздохнул и, повинуясь внутреннему порыву, решил отправить Евнике письмо по электронной почте. Предстояло решить, что лучше: новогоднее поздравление или сразу поздравление к Рождеству? - Берестов набрал на компьютере подряд несколько текстов, но, поразмыслив, удалил их.   
    - Не то... банально, официозно… просто противно. - С чувством досады он откинулся на спинку стула и решил ни о чем не думать. Уже через минуту, как всегда бывает в подобных ситуациях, нужная мысль всплыла сама собою.
    Не раздумывая, Берестов установил музыкальный реда¬ктор и, загрузив программу,  благодаря которой буквенная клавиатура стала работать как клавиатура органа,  приступил к записи. Игорь включил микрофон, зву¬ковые колонки и, из-под его пальцев полилась тихая спокойная музыка:

Мы с тобою древние- древние.
Помнишь фрески во храме Блаженного.
Эти лики, и – «Жертва вечерняя»,
И глаголы неизреченные.

То ли люди еще, то ли ангелы.
«Симеона песнь» - скорбно прощальная.
Эти лики таинственно странные,
Возвещают нам изначальное.

Степью желтой уносятся лошади.
Наполняются кубки пенные.
Мы с тобою очень похожие.
Мы с тобою несовременные.

Смотрит «Спас» из оклада древнего.
Матерь Божья к Младенцу склоненная.
На Покров, в небе стая последняя.
Русь Святая застыла иконою.
 
    И к томительной, гаснущей как бы в предрассветной мгле каденции, Игорь добавил клики улетающей стаи журавлей, а затем гаснущие в той же мгле протяжные звоны колоколов. Следом Берестов установил текстовый редактор и набрал крупным шрифтом, на весь экран, только два слова: «С РОЖДЕСТВОМ  ХРИСТОВЫМ».
    - Сейчас будет совсем не банально, - с радостью подумал Игорь и отправил сообщение по E-mail на компьютер Евники.
    Есть такое понятие: «праздник души». Когда душа получает легко, просто и как бы даром то, что давно уже перестала ждать. Есть понятие «звездного часа», который приходит после долгих непрестанных усилий в его достижении. И в обоих случаях, был ли это «звездный час», или «праздник», душа получала награду. Берестов чувствовал, что ангел милосердия коснулся его сердца, сообщая весть о ниспосланной Свыше нечаянной радости. Игорь подошел к окну и, опершись на подоконник, стал смотреть на красное, восходящее из-за леса солнце, на покрытое легкими облаками  небо, и на душе его было тихо и светло. Он послал поздравление Евнике и теперь был уверен, что оно будет принято благосклонно, а иначе просто не может быть. И именно от этого понимания душа тихо и светло радовалась.
    Вернувшись на место, Игорь вынул из кармана мини-диск с вирусом, с намерением решить ее участь и, повертев в руках, иронически усмехнулся.
    - Теперь я просто господин вселенной, или  «властелин колец». Что ж, дело за малым: открыть в интернете сайт с условным названием – «ящик Пандоры» и сбросить в него записанную здесь программу. А затем приступить к направленному шантажу всех мировых правительств. В случае неисполнения ультиматума сервер сам начнет рассылать геномы того, что условно поименовано, как вирус – «зверь».
    Игорь вдруг вспомнил пьесу Набокова «Изобретение Вальса», где некий изобретатель, по фамилии Вальс, создал прибор, или точнее супероружие, от которого не могли спасти ни расстояния, ни подземные глубины. Даже на дне морском этот прибор мог уничтожить, распылить на атомы любой объект и любого человека. У Вальса получилось, как у Родиона Раскольникова из «Преступления и наказание». Тот хотел убить одну лишь старуху-процентщицу, а загубил вдобавок еще и ни в чем неповинную Лизавету. Вальсу же пришлось в целях устрашения загубить немалое количество людей. Всемирного разоружения он, конечно, добился, но при этом, исключительно из благих побуждений, стал новым мировым диктатором.
    - Не стану ли и я таким Вальсом? - печально спросил себя Берестов, - или, того хуже, Родионом Раскольниковым?
    Он с отвращением посмотрел на лежащую на раскрытой ладони флэшку, и вдруг, у него возникло желание бросить ее на пол и раздавить каблуком. Игорь хотел уже исполнить задуманное, но внезапно его осенило: программу надо просто подкорректировать. Установить ограничение для зоны действия только в одной стране. Скажем, для заокеанской «вавилонской блудницы». А также в сфере действия строго определенной системы банковского капитала, в какой бы части света она ни находилась. И даже, если запустить этого информационного монстра на другой сайт, он все равно переползет туда, куда ему указано. Таким образом, и «старухи-процентщицы» получат поделом, и «лизаветы» если и пострадают, то в малой степени. Теперь Берестов остался доволен собой. То, что он изобрел, стояло на много порядков выше банальных «троянцев», «червей» и прочих «информационных бомб».
    Как всегда бывает в таких ситуациях, усталость навалилась неожиданно. Стало просто скучно. Кричать же: «Эврика!» - и - «Ай, да Пушкин!» - вовсе не хотелось. Мысли его вдруг стали путаться, и веки отяжелели, как чугунные. Сказалась бессонная ночь и стресс, перенесенный накануне днем.
    - Пойду на АТС, - решил про себя Берестов, - там, за шкафом, стоит диван. Ночью спать, видимо, не придется.

    …Совершенно неожиданно Игорь увидел себя стоящим на скалистой возвышенности, с которой хорошо просматривался залитый огнями ночной город. По улицам пульсирующего рекламой мегаполиса ходили толпы одетого в маскарадные костюмы народа и по всему было видно, что действие происходит если не Испании, то, как минимум, в Латинской Америке… На тротуарах города, в крытых тентами летних кафе, звучала музыка. Костюмы публики – андалузские, венецианские и «а, ля Мексика», странным образом смешивались с одеждами буддийских монахов, персидских дервишей и жрецов древних ацтеков. Либо в противоположность им, с костюмами римских легионеров, рыцарей средневековья, и придворных пажей и королевских вельмож. Казалось, что в этом городе смешались все эпохи, все времена и народы, и жители этого нового Вавилона воздавали хвалу его создателю.
    Теперь Игорь сам увидел себя гуляющим по залитым огнями улицам. Он с опасением посмотрел на свой деловой пиджак и, не желая уподобляться «белой вороне», покинул  центральную часть улицы.
    Внезапно окружающее пространство города взорвалось восторженным ревом и тысячи фейерверков разноцветными цветами распустились по небосводу. Одновременно с этим на площадях вспыхнули исполинские картонные фигуры, и теперь уже весь небосвод запылал от выстрелов петард, бенгальских огней и шутих. Ликование народа было столь  великим, что никто не обратил внимания на глухой подземный рокот, вслед за которым последовал слабый едва ощутимый толчок.
    Игорь вдруг почувствовал необъяснимый страх. Что было его причиной? Исходил ли он от едва слышного подземного рокота, либо от оглушительной кононады петард, но ему вдруг остро захотелось покинуть центральную площадь, и он поспешил прочь, стремясь как можно быстрее покинуть залитые огнями улицы. Берестов перешел почти на бег, но ему пришлось еще долго идти по бульварам, уворачиваясь то и дело от гуляющих по ним андалузских красоток, затем пришлось так же долго пробираться по узким темным  улочкам окраин, пока не оказался наконец на том же холме, с которого началось его шествие по ночному празднующему карнавал городу.
    Теперь Берестов увидел, что внизу, с противоположной части холма, возвышалось мрачное, похожее на средневековый дворец здание, освещаемое у входа и по периметру светом газовых фонарей.
    Внутри здания происходила своя потаенная жизнь, и теперь Берестов видел, что по мрачным коридорам замка спешно двигалась процессия с факелами в руках.
    Сознание Игоря странным образом переместилось внутрь замка, и он с удивлением узнал среди членов процессии знакомых ему Мортингера, Бестингфилда, Тойфельса, Кулаки и Блэкхома. 
    Задыхаясь от быстрого шага, они почти взбежали по крутым железным лестницам, после чего свернули в длинный, с бесконечными рядами тюремных камер, коридор.
    Наконец их нескончаемое шествие по коридору закончилось, и Мортингер вручил стоящему у бронированной двери часовому спецпропуск. Изучив документ, часовой снял сургучные печати с охраняемой им двери и, вынув ключ, открыл замок камеры. 
    Стальная дверь стала сама собой отворяться, и Мортингер, елейно улыбнувшись, подобострастно произнес: «О, великий Метантроп! Помоги нам! Народ устал праздновать!.. Просим тебя – снизойди, и помоги народу!.. Народ не может сам остановить празднование!.. О, великий Метантроп! Снизойди!..»
    В ответ на этот призыв из сумрачных глубин камеры раздались тяжелые шаги, и в узкий ведущий из каземата проход упала зловещая тень.
    Услышав движение внутри камеры, члены процессии низко поклонились и, заискивающе улыбаясь, попятились назад. Словно из ниоткуда перед ними появился рулон ковровой дорожки, которую Мортингер и Бестингфилд стали спешно раскатывать. Отталкивая друг друга, на помощь им пришли Тойфельс и Блэкхом и, когда дорожку развернули до нижнего этажа, в верхних коридорах раздалась гулкая тяжелая поступь.
    Во дворе замка от центрального подъезда дорожку уже разворачивали его служители, а все члены процессии двигались задом, с низкими до земли поклонами.
    Вскоре процессия оказалась на залитой маскарадными огнями улице, на которой ничего не подозревающий народ воспринимал ее, как еще один из элементов карнавального действа.
    Стоя на горе, Игорь следовал взором за делегатами, и, едва они успели проложить по бульварам ковры, как невидимый «некто» ступил на них тяжелой поступью победителя. Метантроп в полном одиночестве шел по залитым огнями улицам, но гуляющие либо не обращали на него никакого внимания, либо со смехом бросали в его сторону гирлянды.
    Из открытых летних кафе по-прежнему звучали самбы и малагеньи, но, как бы ломая их ритм, откуда-то из глубины нарастающим ураганом стал неудержимо врываться пульсирующий ритм рок-эн-ролла пятидесятых годов:

Mmm, i said come, on over baby,
We got chiken in the barn,
Wose barn, what barn, mu barn
Come on, over baby,
We got the bull by the horns…

    Вдруг от сильного толчка содрогнулось сияющее огнями здание отеля и, подобно карточному домику, стало стремительно разрушаться. Народ еще некоторое время предавался веселью, и, лишь когда от рухнувшего здания поднялись тучи пыли, крики ужаса заполнили залитые огнями улицы. Только сейчас народ заметил шествующую по бульвару зловещую фигуру, от каждого шага которой по мостовой расходились глубокие трещины. Опомнившись, участники маскарада выскакивали из-за столиков и устремлялись в спасительную темноту прилегающих улиц. Кто-то пытался забрасывать разрушителя камнями, но, видя безуспешность своих действий, тоже предавался бегству. Двое, прогуливавшихся с ленивым видом полицейских, теперь, пятясь, судорожно расстреливали гостя из кольтов, но невидимый «некто», сопровождаемый пульсирущими ритмами рок-эн-ролла, продолжал неумолимо следовать по выстланным перед ним ковровым дорожкам.
    Хаос и разрушение ворвались на обезлюдевшие бульвары города, сметая неудержимым цунами  уличные кафе, торговые палатки, подмостки летних эстрад, разнося по брусчатке скрученные ленты гирлянд, брошенные дамские шляпы, картонные маски и теперь, там, где еще недавно царили, казалось, навсегда утвердившиеся праздник и ликование, вошли иные стихии, иная реальность. И эта реальность, не желая считаться с правилами хрупкого и непрочного мира, уничтожала теперь как тех, против кого она была направлена, так и тех, кто вызвал ее к жизни. 
    От рвущихся из-под земли толчков рухнули подряд несколько зданий и брусчатку улицы разорвала огромная, как пропасть, трещина.
    Вдруг Игорь почувствовал, что некий могучий поток неудержимо потащил его вверх, все более увлекая к ночным, покрытыми звездами небесам. Находящийся под ногами южный город уже превратился в пятнышко на берегу моря, а Игорь все продолжал лететь навстречу небесному куполу. По мере этого бесконечного полета ночное небо все более светлело, пока на востоке его не взошло золотое солнце. Берестов потерял уже счет времени своего воздушного путешествия, пока тело его, наконец, не уперлось в голубую небесную твердь. И вновь, как тогда, голубая твердь неба, на котором распростерлось тело Игоря, лопнула, и неудержимая сила понесла его в космическую бездну. И проваливаясь в нее, Берестов осознал в последний миг, что эта бездна не похожа на безжизненный холодный космос, потому что навстречу ему лился золотой всепобеждающий свет…

    Первое время Игорь не мог понять, где он сейчас находится. За окном в сопровождении шквала диких выкриков и смеха оглушительно стреляли петарды, шутихи и ракетницы. Одновременно с этим сквозь прикрытые шторами-жалюзи стеклопакеты помещение освещали яркие всполохи огня, фейерверков и иллюминации. Игорь под¬нялся с дивана и, приблизившись к окну, постарался рассмотреть происходящее на улице. Посреди площади, рядом с елью,  на помосте стоял некто в мантии магистра, являвшийся, очевидно, главным распорядителем и одновременно массовиком-затейником. Магистр с высокомерной улыбкой осмотрел стоящую перед ним толпу и, чопорно поправив цилиндрическую шапку с кисточкой, громко выкрикнул: 
    - Сегодня мы будем судить Нубеля! Виноват ли он в наших неудачах за прошедший год?! 
    - Да! - раздались нестройные со стороны окружавшей его толпы возгласы; в дополнение кое-где послышались одинокий смех и робкие посвистывания. Магистр с неудовольствием покачал головой и, пройдясь взад-вперед по подмосткам, выкрикнул уже в явном раздражении и с повелительными интонациями:
    - Се¬годня мы будем судить Нубеля! Виноват ли он в наших неудачах за прошедший год?!! - На сей раз толпа закричала более согласно: «Да-а!!» - и по окраинам ее пронесся шквал свиста и улюлюканья. 
    - Слышу, но только на одно ухо! - саркастически прокомментировал судья и вновь повторил ту же фразу. Теперь толпа зашлась таким единодушным воплем, что во всем здании института даже задребезжали стекла. Но не успело еще всеобщее улюлюканье стихнуть, как магистр на прежней истошной ноте прокричал:
    - Помилуем ли мы его?! - И тут же раздалось тысячеголосое: «Нет!»   
    - Помилуем   ли мы его?!!
    - Нет!!
    - Помилуем ли мы его?!!!
    - Не-е-ет!!!   
    И одновременно с этим криком вспыхнуло громадное картонное чучело, а следом за ним  заполыхала и сама ель. И тут же, как по команде, в воздух одна за другой полетели шутихи и петарды, а за ними подряд выстрелили еще около сотни разноцветных ракетниц.      
    - Неуже¬ли уже полночь? - недоуменно подумал Игорь и, приблизившись к окну, попытался рассмотреть циферблат ручных часов, - нет, только одиннадцать вечера. Видимо, коллеги про¬вожают старый год и по этому случаю подожгли чучело на площади.
    Берестов зевнул и, поежившись от пробравшего его озноба, отправился, не спеша, в свой кабинет.
    Войдя в кабинет и выглянув в окно, Игорь увидел ту же картину. На площади у взлетно-посадочного поля также жгли картонные чучела, стреляли петардами и, единственно, увешанная гирляндами ель стояла пока в целости и сохранности. Понаблюдав с минуту за празднеством и решив, что ему тоже надо начинать приготовления, Берестов развернул сверток, который утром дал ему Тойфельс.
    - Какой-то белый балахон с подобием крыльев на спине, - произнес он недоуменно и, лишь когда вынул из пакета маску, все понял.
    - Так и есть - костюм белой вороны! - Берестов хотел в сердцах  сунуть хламиду в угол, но вовремя вспомнил, что без костюма его не пустят на маскарад.
    - Пожалуй, верно, - согласился Игорь с доводами рассудка и, вздохнув, стал облачаться в белый балахон.
    Где-то за стенами слышался гул работающих лифтов. Внизу, со стороны вестибюля, доносился гвалт спешащей на празднество толпы. Часы показывали время: 23 ч. 25 мин. До конца года оставалось около получаса, и, судя по всему, народ собирался на карнавал. Игорю тоже надо было подниматься наверх. Потратив некоторое время на одевание, Берестов взглянул на себя в зеркало и, шутовски отдав честь изображению, покинул кабинет.
    На одиннадцатый этаж Берестов намеренно поднялся в лифте центрального сектора. На ко¬роткое время ради маскарада все блокировки были отключены, поэтому лифтом мог воспользоваться любой желающий, вписанный в число участников карнавала. Едва Игорь вошел в коридор одиннадцатого этажа, как на него обрушился шквал доносящихся из актового зала вскриков, возбужденных реплик, дамского визга и просто громких разговоров. Через настежь раскрытые двери были видны толпящиеся в костюмах коллеги, и, по сути дела, маскарад уже начался. Чтобы остаться неузнанным, Берестов надвинул пониже козырек маски и, выждав, когда мимо него пройдет вышедшая из соседнего лифта кавалькада, направился не торопясь вслед за нею.
    На пороге зала Игорь остановился на минуту, единственно, с желанием увидеть Нику посреди разнаряженной толпы. Среди множества персонажей античной и египетской мифологии легко узнавались фигуры руководителей института. Некродия был одет в маску быка, но по парадному костюму в темную и светлую полосы любой мог узнать в нем первого заместителя директора. Мортингер и вовсе ограничился черными очками маской, под которые, соответственно, был подобран черный костюм с искрой и белая рубашка с красным галстуком-бабочкой. Игорь взглядом выхватил из толпы несколько костюмов со сла¬вянскими мотивами, но расшитого жемчугом кокошника и серебристого платья Сне¬гурочки он так и не нашел. Мимо Берестова, с неизменной сигаретой в зубах, в зал стремительно вошел Блэкхом и, безразлично взглянув на Игоря, тут же растворился в толпе.
    Стоять на пороге было уже просто глупо, и Берестов медленно двинулся через зал, непрестанно отстраняя от себя нимф, русалок, ундин, а также прочих дам в одеяниях восемнадцатого столетия. В центре зала Игоря  едва не сбил вынырнувший из-под елок  козлоногий сатир, который  громко хлопнул в ладоши и крикнул голосом Тойфельса: «Танцевальная группа, ко мне! Компарса и танцевальная группа, ко мне!»   
    Пять или шесть увешанных гирляндами елей стояли вокруг железобетонного, в форме цилиндра пенала, ограждающего центральный ствол шахты. Движимый любопытством, Игорь заглянул за одну из елей, из под прикрытия которой только что выскочил Тойфельс, и сквозь боковую, шириной чуть более локтя щель пенала увидел то, что ожидал. На полу, вокруг оси волновода, располагались металлические решетки; снизу все это прикрывалось полупрозрачным пластиком, что и создавало иллюзию глухого перекрытия со стороны десятого этажа. Побуждаемый любопытством, Берестов протиснулся внутрь цилиндра, и взглянув вверх, ужаснулся; шахта, едва освещаемая красными фонарями подсветки, казалось, уходила в необозримую космическую высь. На мгновение мелькнул помысел: не оттуда ли Тойфельс сейчас спустился? 
    Подробно осмотрев центральную шахту, Игорь выбрался из-за елей и обнаружил, что праздные разговоры в зале уже прекратились. При выключенном освещении цветомузыкальная подсветка на стенах создавала ощущение откровенно зловещее, отчего  безотчетный страх стал овладевать Берестовым. Игорь с досадой подумал о напрасном своем пребывании здесь и, если бы не надежда на отыскание Евники, то, очевидно, он уже давно бы покинул это сборище. Как всегда бывает в таких случаях, успокоение пришло внезапно, и следом появилась уверенность, что Евника где-то рядом.  
    В зале теперь царило странное затишье, публика пребывала в ожидании и, пожалуй, только один Игорь еще совершал движение посреди неподвижной толпы. Вскоре Берестов добрался до эстрадных подмостков и в желании отыскать Нику снова огляделся. Краем глаза он отметил, что в глубине сцены располагался уже знакомый ему музыкальный центр, настройкой которого занимался одетый в костюм гангстера Блэкхом. Прошла еще минута ожидания, и, наконец, из динамиков полилась заунывно-тягучая музыка индийской раги. Участники празднования тут же начали раскачиваться в такт медиумической мелодии, хотя собственно, мелодии еще никакой не было, но лишь только тягучий, едва заметно ускоряющийся ритм. Как по команде, вокруг пульсирующих разноцветными гирляндами елей начала выстраиваться танцевальная группа, и Игоря неприятно поразила одинаковая одеревенелость их лиц, а также пустота матово блестящих неподвижных глаз.
    Единственно, чтобы  избежать вовлечения в общее действо, Берестов направился вдоль сцены в неосвещенную часть зала. У самой стены он увидел увешанную серпантинами дверь и, в нерешительности остановившись, потянул на себя ручку. Убедившись, что на него никто не обратил внимания, Игорь шагнул внутрь и оказался в небольшом полуосвещенном помещении. В глубине его находилась еще одна дверь, из щели которой бил яркий электрический свет. 
    - Видимо, артистическая гримерная, - решил для себя Берестов и, собравшись с духом,  потянул ручку на себя.
    Спиной к нему в полном карнавальном наряде Снегурочки стояла Евника. Почувствовав присутствие постороннего, она испуганно обернулась и что-то спрятала в свою сумочку. Секунду продолжался их безмолвный диалог, но уже в следующий миг Ника, как молния, подбежала к Игорю и, втащив внутрь, захлопнула за ним дверь. Приложив к губам палец, она приказала молчать и тут же закрылась на все шпингалеты и защелки. Лишь после этого она взяла Игоря за руки и с волнением произнесла: «Я знала, что ты придешь».               
    - Я тоже знал, что найду тебя, - с не меньшим волнением ответил Берестов и, сняв с головы карнавальную маску, отшвырнул ее в сторону. Минуту или две она стояли молча и, тихо улыбаясь, смотрели друг другу в глаза. 
    - А я прослушала утром твое Рождественское послание, - первой нарушила тишину Евника и осторожно, словно испрашивая  разрешения, пригладила взлохмаченные волосы Игоря.   
    - Правда, - произнес Берестов неожиданно севшим голосом, - тебе понравилось?   
    Ника молча улыбнулась и, посмотрев на Игоря с нежностью, поки¬вала в ответ. Но вдруг ее настроение переменилось, и она, изображая деланную строгость, начала дергать Берестова за рукава  облачения: «Что это за балахон ты на себя нацепил?!» 
    - Не я, это все Тойфельс, - попытался оправдаться Игорь. 
    - Какой еще Тойфельс?! - уже по- настоящему возмутилась Евника, - немедленно  снимай эту дрянь!
    - Пожалуйста, разве я против, - в тон ей отозвался Берестов и стал помогать Нике снимать нацепленную на него хламиду. Но Евника в пылу уже оторвала один рукав и принялась за другой. 
    - Смотри, осторожней, - рассмеялся Берестов, но Ника, сорвав с треском остатки облачения, затолкала их куда-то в угол.
    - Вот так, наверное, и лучше, - осмотрев Игоря, с радостным удовлетворением произнесла Евника и поправила на себе слегка сбившийся кокошник, - каким человека застанет полночь, таким он и будет весь год.   
    - Как это? - непонимающе спросил Игорь. 
    - Очень просто, - и в голосе Ники появилась грусть, - с человеком происходит превращение. Ведь это не просто маскарад. Всякий, кто поучаствует в нем, перестает быть человеком.    
    - А, ты?.. - непро¬извольно вопросил Берестов.   
    - А, я... - Ника подошла к сумочке и достала из нее подаренную Игорем иконку Петра и Февронии, - и еще, - она вынула кожаный ремешок с псалмом «Живый в помощи», - когда это начнется, я надену его под кокошник и избегну всякой напасти... но вот, уже, - и в голосе ее прозвучала тревога. Сквозь дверную перегородку послышались согласные, под нарастающий темп раги, вскрики то ли отдельных фраз, то ли заклинаний.   
    - Слава Богу, хоть Карева здесь нет, - вслушиваясь в происходящее в зале, произнесла она.
    В глазах Берестова появились лукавые искорки, и он решил поиронизировать: «Значит, вышел на бюллетень по твоему совету», - Игорь улыбнулся и многозначительно посмотрел на Нику. 
    - А ты откуда знаешь?! - щеки Евники заалели от негодования, и она  с возмущением набросилась на Берестова, - подсматривал, да! Подсматривал! - застучала Ника по груди Игоря, но тот, улыбаясь во всю ширь, лишь развел руки в стороны. 
    - Как ты мог?! Он подсматривал! - продолжала негодовать Евника, но уже в следующую секунду Берестов обхватил Нику и закрыл поцелуем ее уста. Ника в запальчивости попыталась освободиться от его объятий, но потом вдруг затихла, окончательно покорившись чувству. Казалось, они снова остались одни посреди вселенной, одни посреди вечности...               
    - Знаешь, - произнес Игорь, когда колотящееся сердце наконец унялось, - я-а был у старца, - и он заботливо поправил кокошник на голове Евники.
    - Да-а... - спросила Ника одним лишь взглядом. 
    - Он сказал, что у нас все будет хорошо, - голос Берестова дрогнул, но он сумел справиться с волнением, - только… как-то странно, при этом добавил: «Венчание ваше будет не здесь».      
    - Не здесь? - с тревогой переспросила Евника.   
    - Да… - подтвердил Игорь уклончиво, - с каким-то особым значением он это произнес.               
    Евника помолчала минуту, осмысливая услышанное, но потом произнесла словно невзначай: «Знаешь, я тоже ездила к сестре в монастырь, в прошедшее воскресенье… исповедовалась там и причастилась».               
    - Правда, - радостно изумился Берестов, - меня старец тоже причастил, но исповедовал... -  и он со значением покачал головой,  - два часа, не меньше.    
    - Ой, - простодушно изумилась Евника, - так ты же святой теперь, - и тут же сконфузилась от своего наивного удивления, - что же мы стоим? Пойдем, сядем. - И уже усевшись, продолжила рассказ, - а меня духовник не хотел до причастия допускать.   
    - Почему? - искренне удивился Берестов. Ника, зардевшись, отвела взгляд в сторону и потом многозначительно посмотрела на Берестова.
    - Прости, понял, - ответил Игорь, то же смутившись.               
    - Вот, пришлось мне поплакать, - с укоризной в голосе произнесла Евника, - отец Нафанаил и так-то всегда строгий, а тут прочитал разрешительную молитву и говорит: «Господь тебе грехи простил, но допустить ко причастию не могу. Не имею права».   
    - Что делать, с плачем бегу к сестре в келию. Реву, как дура. Толком ничего не могу объяснить. Никогда у меня такого горя по поводу причастия не было. Мать Афанасия меня обняла по-сестрински: «Ничего-ничего, - говорит, - давай молиться». - До трех ночи с ней простояли на коленях. Она правила читает, а я слезами заливаюсь. Утром подхожу под благословение к отцу Нафанаилу ни жива ни мертва, а он тихо так, сама доброта: «Благословляю тебя сегодня причаститься». - Домой ехала, как будто ангелы на крыльях несли. И такие мысли в голове: «Вот бы хоть сейчас умереть».   
    Игорь осторожно взял ее за руку и прикоснулся губами к кончикам пальцев: «Не говори так, -  произнес он срывающимся голосом,  - а как же я?»    
    - Ой, прости меня дуру, прости, - и на мгновение Ника припала лицом к груди Игоря. 
    - И ты меня прости, - растроганно ответил Берестов, и, взявшись за руки, они снова замолчали, глядя друг другу в глаза.
    Ритм и звучание музыки за дверью все более усиливались, и Берестов, с тревогой посмотрев в сторону зала, сдержанно произнес: «Знаешь, у меня есть по их поводу одна новость».    
    - Какая? - Евника сразу внутренне насторожилась. Берестов изобразил на лице вид загадочной неприступности и ,стремясь произвести наибольший эффект, произнес тихо, почти на ухо: «Алтарь здесь». - В дополнение он многозначительно кивнул и указал рукой вниз.   
    - Я так и думала, - тень печали мгновенно покрыла лицо Ники, и она кивнула едва-едва, одними глазами. - У меня тоже есть для тебя новость, - спустя минуту сухо и бесстрастно произнесла  Евника и взглядом указала вверх, в сторону башни: «Великая праматерь здесь». 
    Горькая печаль отобразилась на лице Ники, и на мгновенье в гримерной воцарилась полная тишина. Краем губы она закусила кончик локона и стала говорить медленно, с расстановкой: «Карев поручил мне тогда послать факс. О том, что институт готов к прибытию гостей. При этом обронил фразу о древней реликвии, которую хотят поставить в башню. Потому я и приехала тогда поздно вечером. - Голос Евники дрогнул, и снова печаль легла на ее лицо, - мне казалось тогда, что пришла пора действовать». 
    На минуту вновь воцарилось напряженное молчание. Лишь только за стеной слышалось ритмичное, все ускоряющееся звучание ситара и согласно выкрикиваемые слова главной буддистской мантры: «...Хум! Ом мани пад мэ хум!.. Ом мани пад мэ хум!»            
    - Сначала переберут все индуистские мантры, - пояснила Евника, - потом начнут «Отче наш» читать шиворот-навыворот, прости Господи. - И Ника с болью во взгляде перекрестилась. - Потом, после всеобщей свистопляски, начнется свальный блуд. - Она замолкла на мгновение, и скорбная тень легла на лицо Евники.   
    - А как же ты? - обеспокоенно спросил Игорь. 
    - А, я-а… вот здесь, всегда. Покручусь вначале для види¬мости... скоро уже начнут кричать: «Снегурочка!..» - а потом, как мышка, прячусь.
    - И никто сюда не пытался войти, - Игорь взглядом окинул пространство гримерки. В ответ Ника иронично улыбнулась. 
    - Ты забыл, что у меня сестра монахиня и отец, последний потомок, попрямой, из рода Вейдавуда. Они сейчас оба молятся за нас, стоя на коленях,  -  и Ника многозначительно поглядела на Игоря, - молятся за весь мир... я тоже молюсь, - внезапно она замолчала, и лицо ее как бы погасло изнутри.               
    - Чувство беды преследует меня все последние дни, - произнесла Ника минуту спустя, - после страшного землетрясения в Индийском океане оно меня не отпускает. В начале века тоже было так: извержение вулкана Кракатау, Тунгусский метеорит... Мир стал другим. И чем дальше, тем более он будет другим. Этот мир, который стремительно теряет поэтическое начало. Творящее Слово – Христос, оставляет его. А потому поэзия уходит. Если вспомним историю, то познаем, что все могущественные цивилизации ушли по одной причине: это случалось всегда, когда место поэзии занимал прагматический расчет, место соработничества Богу-Творцу занимала корысть, а место слова занимала бездушная цифра. Напрасно говорят, что экономика двигатель истории. Техника и прогресс свидетельствуют не о расцвете цивилизации,   а напротив, о ее конце. Жизненные толчки истории давали не прагматичные экономисты, не суровые завоеватели, но… поэты. Орфей погиб растерзанный вакханками, но странно, именно орфическое начало в искусстве стало определяющим в мировой культуре. Смерть Орфея если не остановила полностью, то на многие века затормозила развитие вакхического направления. Рама – это поэт-герой, благодаря которому совершилось великое переселение народов. Царь Египта Эхнатон, поэт, который хотел ввести единобожие и пострадал за это стремление. А разве случайно в Израиле после неудачного опыта с Саулом Бог повелел помазать на царство не законника, как это по логике вещей могло произойти, но поэта. На царя Давида, духовного наследника праведного Авеля, обратил Он свой взор. Древние знали, что окружающий мир поэтичен и что Создатель этого мира тоже Поэт, иначе отчего же Иисус Навин воскликнул в битве под Гаваоном: «Престань! Умолкни!» - Он крикнул солнцу именно это: «Не пой!.. Умолкни!» - Он знал, что звезды поют, солнце поет, что вселенная напоена высокими смыслами. И когда солнце перестало петь, земля прекратила свое вращение. Вот так, просто, древние обращались со стихиями, не поклонялись им и не заклинали их, как делали то потомки Каина, они общались со стихиями как равные, на их поэтическом языке. А разве не через поэзию, не через высокие смыслы пришло христианство на Русь? Народ-поэт принял свое, долго и подспудно им ожидаемое. Разве не поэтическими аргументами руководствовался князь Владимир, когда услышал от послов: «Не знаем, где мы были, то ли на небе, то ли на земле?» Какое дело прагматику до таких аргументов. Русь органично приняла в себя поэтическую религию, а язычество сопротивлялось, потому что не сумело вместить в себя новой высшей истины. И дальнейшие смуты, войны и полоны, как впрочем, церковный раскол и последующая революция, стали возможны, потому что народ стал забывать о главной движущей силе жизни, он забыл, что ,оказывается, солнцу можно просто сказать: «Престань!.. Умолкни!» - и оно подчинится, он забыл, что можно зверю сказать: «Довези мою поклажу, я устал!» - и зверь подчинится, что можно сказать дереву: «Принеси осенью плоды!» - и оно подчинится. Человек забыл, что он создан Творящим Словом, Богом-Творцом, Богом-Поэтом, и в этом его беда. Все века шло противоборство поэтического авелевого начала и непоэтического, каинового. Борьба между высокими Божьими смыслами и низкими дьявольскими. Нередко последователей Авеля уничтожали, гнали, отправляли в каменоломни, на плантации, но странным образом, даже под бичом надсмотрщика, над полями, где трудились рабы, лилась песня свободного человека. Истинную поэзию нельзя погубить, нельзя уничтожить. Ее вязали, крушили, затыкали ей рот, но она, как богатырь Самсон, рвала путы и восставала в прежней силе. Поэзию жгли, топили, рассеивали по ветру, но она, как птица Феникс, возрождалась вновь. Поэзия всякий раз показывала, что она непобедима, потому что невозможно победить слово, невозможно победить истину, невозможно победить дыхание небес. Вот послушай, - и Ника с трепетом взглянула на Игоря, - сестра подарила мне стихотворение одной монахини из их монастыря:

Растленный мир отраву в души льет,
И смотрит – отчего не умирает?
А в ней по-прежнему поэзия живет,
Однажды принесенная из рая.
Живой воды источники кипят,
И стелются целительные травы,
И райских лилий нежный аромат
Лишает силы смертную отраву.

    Евника некоторое время сидела молча, неподвижно глядя перед собой, но затем продолжила страстно, горячо, низким грудным голосом: «Но вот пришло последнее время. Как Самсона, поэзию остригли наголо и тем лишили силы. А птицу Феникс не стали сжигать, ей просто обрезали крылья. Феникса приучили к кормушке, и она знает, что петь надо лишь те песни, за которые дадут корм. Но только душе очень тяжко от этой сытости, она неуютно чувствует себя в мире чисел, в мире информатики, душа словесная глохнет и задыхается в мире цифр. И, может быть, именно поэтому настало время, чтобы восстать, подобно библейскому герою. Восстать в последний раз и вырваться, как Фениксу, из клетки, с одной единственной целью – взлететь… пусть даже следом прогремит выстрел, но все-таки взлететь, туда, где ждут ее распахнутые небесные врата».
    Будто стремясь остановить речь Евники, за дверью все громче стали звучать возгласы: «…Хум! Ом мани пад мэ хум! Ом мани пад мэ хум!..» - но Ника, гневно сверкнув очами, начала говорить громко звенящим, как сталь, голосом: «Этой ночью произойдет что-то ужасное!.. Помнишь, сказано: «Душа Моя скорбит смертельно», - это Господь о Себе, в Гефсиманском саду. И сейчас перед моими глазами как бы горящая Троя. Конец ясен, но уже ничего невозможно изменить». 
    Игорь согласно кивнул, с удивлением осознавая, что, воспринимая слова Евники, сам также наполняется спокойной решимостью и странным образом все его мучительные страхи разрешаются сами собой.
    - Знаешь, Ника, - произнес он задумчиво, - я тоже думаю, что пришло время действовать. - Евника вопросительно посмотрела на Берестова, но он, с улыбкой взглянув на нее, добавил, - да, именно так. Ибо у меня есть для тебя новость. 
    Он движением руки предупредил вопрос Евники и вынул флэшку из кармана пиджака.
    - Что это? - в глазах Евники вспыхнул синий огонь, и она цепко схватила Игоря за руку.
    - Как минимум, полное крушение нынешней вавилонской башни, - скептически улыбнувшись, ответил Игорь, - вирус Апокалипсиса «зверь». - И увидев недоверчивый взгляд Евники, пародируя рекламных агентов, стал разъяснять достоинства вируса: «Итак, дамы и господа, леди и джентльмены. Стоит послать этот вирус на сервер любого мирового банка, скажем: «Банка Сингапура», «Швейцарского Национального банка», «Федеральной Резервной системы США», вообще – к чертям собачьим, любого банка, на сервер интернета широкого пользования, на сайты многотиражных газет. Вирус, а если точнее – синкретическая  самоорганизующаяся программа, начнет шаг за шагом пожирать электронное пространство строго определенной системы, до полного ее уничтожния.
    - И что же? - вновь страстно выдохнула Евника.
    - Как говорил Шерлок Холмс: «Элементарно, Ватсон!» Все банковские счета и не только они, сопряженные с этой системой, будут уничтожены вирусом, хотя это никакой не вирус, а нечто гораздо более серьезное.
    - И что же дальше?
    - А дальше, - лицо Берестова померкло, и он тяжело вздохнул, - произойдет лавинообразное обрушение мировых валют. Это, в конце концов, случится.
    - Случится что? - еще не понимая, вопросила Евника.
    - Это приведет к тяжелым последствиям, - и Берестов с горечью взглянул на Евнику, - для экономики всех развитых стран мира.
    Минуту они сидели молча, ошеломленные возможными последствиями изобретения, но Игорь уже спрятал диск в карман и произнес тихо, но твердо:
    - И все же я думаю, что время пришло. Информатика и культурные ценности здесь не потерпят никакого ущерба. Единственно, будет разрушено основание идола мамоны – «желтого дьявола».
    - А Россия? - со страхом вопросила Евника и, с трепетом посмотрев на Игоря, робко коснулась его руки.
    Будто предчувствуя этот вопрос, Игорь согласно кивнул и, решая для себя важную задачу, минуту провел в молчании. Затем он повернулся лицом к Евнике и произнес уже с властной твердостью, как о давно решенном деле: «В первую очередь пострадают те страны, которые максимально компьютеризировали свой банковский капитал. Произойдет это, разумеется, не в один момент. То есть, им будет дано время на переосмысление, время на покаяние. Если покаяния не будет, то экономика этих стран рухнет. Они станут жертвой ими же самими изобретенного безналичного расчета. А Россия?.. да, в России будет тоже трудно. Но, слава Богу, она не член Евросоюза, и верно, не станет им никогда».
    - Знаешь, - внезапно перебила Евника Игоря и смущенно улыбнулась, - я рада, что не ошиблась в тебе. Но, даже если бы и ошиблась, все равно, - ее голос задрожал и лицо зарделось в смущении, - и я благодарю Бога, что мы с тобой встретились.
    Она доверчиво взглянула на Берестова, но тут же потупилась и, чтобы справиться с собой, вдруг переменила тему.
    - Помнишь, у отца Иоанна Кронштадского есть такая молитва: «Господи! Имя Тебе Любовь: не отвергни меня заблуждающегося. Имя Тебе Сила: подкрепи меня изнемогающего и падающего. Имя Тебе – Свет: просвети душу мою, омраченную житейскими страстями. Имя Тебе – Мир: умири душу мою. Имя Тебе – Милость: не переставай миловать меня».
    Игорь взял в свои ладони руки Евники и с улыбкой посмотрел в ее глаза.
    - Знаешь, у него есть еще одна молитва, - добавил он и, сдерживая волнение в голосе, стал тихо произносить слова «Молитвы Господней»: «Отче наш, Иже еси на небесех – в России! Да святится имя Твое – в России, да приидет Царствие Твое – в России, да будет воля Твоя – в России, яко на небеси и на земли…»
    Евника с неотрывным восхищением смотрела в лицо Берестову и таким же тихим волнующимся голосом продолжила чтение молитвы: «…Хлеб наш насущный даждь нам днесь: и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение…» - и оба согласно закончили: «но избави нас от лукавого».
    Игорь, по-братски, губами коснулся лба Евники, и тень пробежала по его лицу.
    - Пора, - глухо произнес он, - сейчас или никогда!..
    Ника хотела что-то возразить, но усилием воли подавила в себе внутренний протест. Понимая ее, Игорь снова взял руки Евники в свои ладони.
    - Помнишь, Спаситель сказал Ученикам: «Ведь Я на то и пришел…»
    - Да, конечно, - кивнула Евника, и тихая слеза побежала по ее щеке.
    - Нет, я так, ничего, - она поспешно смахнула слезы и вдруг порывисто обернулась к Игорю, - ты не забыл, я рассказывала тебе стихотворение, - и она с надеждой посмотрела Берестову в глаза.

Я надеюсь, ты не Игорь.
Смерть тебя не поражала.
Над твоим поникшим телом,
Ярославна не рыдала…

    - Нет, не забыл, - твердо ответил Берестов и ласково поправил Евнике выбившуюся прядь волос. Ника все поняла, по ее лицу пробежала скорбная тень, и она, скрестив ладони на коленях, глухим отчужденным голосом произнесла: «Все!.. Тебе надо идти!»
    - Да, - согласился с ней Берестов и первым поднялся со скамьи, - надо прощаться.
    Евника поднялась вслед за ним, и они молча поклонились друг другу.
    - Как говорили древние: «Ей, гряди, Иисусе!..» - тихо произнес Берестов.
    - Да, так!.. - эхом отозвалась Евника, и огонь надежды вспыхнул у нее в глазах. Игорь строго и внимательно взглянул на Нику, словно стараясь ее запомнить, но затем коротко развернулся и быстро направился к выходу.
    Вдруг Евника, вспомнив что-то, порывисто схватила сумочку и крикнула вослед:
    - Игорь, стой! Ключи! - и едва Берестов успел обернуться, тут же бросила ему ключ на цепочке, - вторая дверь центрального профиля. Вход сразу на десятый этаж!
    - Понял! - радостно отве¬тил Игорь, ловя ключ и, рывком открыв защелку, вышел в беснующийся в ритмах тяжелого рока, залитый пульсирующей цветомузыкой зал.
    Спустившись бегом по винтовой лестнице на четвертый этаж, Берестов сразу направился в свой кабинет. Включив верхний свет, он решительно подошел к компьютеру и на мгновение задумался: на какой адрес лучше отослать письмо?   
    - Пожалуй, надо начать с силовых структур: ЦРУ, ФБР, - ответил Игорь на поставленный им же вопрос и по поисковой системе нашел адреса руководителей разведывательных служб. Итак: «Поздравление с Новым годом от барона фон Тодезанга». - Игорь вставил флэшку в USB-порт, и, саркастически усмехнувшись: «Гуд бай, Америка!» - отправил послание на сервер директора ФБР.
    Следующая задача была более сложной, и Берестову пришлось изрядно попотеть, пока на мониторе старенького «Ай-Би-Эм» не обозначились банковские счета Тодезанга. Игорь даже присвистнул, когда бегло посчитал состояние второго заместителя директора. По сравнению с ним Ротшильд – это просто мальчик на побегушках.
    - «Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя, - вспомнилась вдруг цитата из «Откровения», - и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания».
    - Что ж, переводим сто тысяч долларов с банковского счета Мартиники, на другой его счет в Национальном банке Сингапура, - вслух произнес Игорь и, щелкнув курсором в панели сообщений, дал команду: «Отправить!»
    Берестов замер в ожидании, чувствуя, как сердце бухает в груди, но уже минуту спустя, сжав от радости кулаки, прокричал шепотом: «Получилось!..»      
    - Сингапурцев, конечно, жаль, - Игорь со вздохом расстегнул ворот рубашки и вытер испарину со лба, - но Россию еще жальче... Теперь, производим торговую операцию. Закупаем вагон туалетной воды у маркетинговой компании в Нью-Йорке; перечисление со счета в банке «Сирш», - Берестов посмотрел, как едва не мгновенно произошло отчисление необходимой суммы с указанного счета, отметив про себя, что американцев тоже, конечно, жаль. Игорь произвел еще несколько торговых операций с крупными европейскими компаниями, поработав последовательно со всеми банковскими счетами Тодезанга. 
    - Второго заместителя директора тоже жаль, - прикрыв ладошкой зевоту, вновь отметил про себя Берестов, - завтра ему будет не на что ку¬пить даже стакан кока-колы.         
    По окончании всех операций, Игорь хотел уже выключить компьютер, но в последний момент решил отправить письмо на сайт писательницы Джоан Роулинг. Сбросив по электронной почте поздравление создательнице «Гарри Поттера», Берестов в изнеможении откинулся на спинку кресла.
    - Оставайтесь с «Windows», господа, - торжествующе произнес он и засмеялся, представив, какие завтра будут лица у его адресатов.
    - Что ж, на войне как на войне, - нашел он в себе силы иронически усмехнуться, - но, пожалуй, можно поздравить себя с удачной арт-подготовкой или,  правильнее: высокоточными ударами по виртуальным объектам стратегического назначения.
    Отдохнув минуту, Игорь приступил ко второму этапу запланированных действий. Теперь предстояло загрузить в компьютер программу помех с полным отключением на начальном эта¬пе наблюдения четвертого этажа, а на последнем, десятого и одиннадцатого, после чего исполнить, теперь он это отчетливо понимал, главное дело своей жизни.
    Остановившись у двери с надписью: «Завотделом первичной информации», Берестов толкнул ее, испытав на прочность, и, убедившись, что выламывание двери не будет легким, молитвенно возвел  «очи горе». 
    - Господи, помоги мне победить! - дерзновенно произнес Игорь и размашисто наложил на себя крестное знамение. В следующую секунду Берестов встал в стойку и с боевым криком ударил ногой в дверь. От нанесенного удара она дрогнула, но по-прежнему осталась закрытой. В другой раз Игорь уже оттолкнулся от стены и с разгона, в прыжке, снова ударил по двери. Лишь после третьего удара дверь вылетела вместе с петлями и запорами и, с грохотом ввалившись внутрь помещения, рухнула посреди кабинета.
    От перенапряжения в глазах, как перед началом пурги, мельтешили снежинки, вдобавок, противно ныли отбитые пятки, но Игорь старался не обращать внимания на подобные мелочи. Нужно было действовать в соответствии с ситуацией. Полутемное помеще¬ние освещалось только неоновой подсветкой над входом. Берестов включил верхний свет и, отставив в сторону вышибленную дверь, огляделся. Впереди, в метре от окна, находился стол, на котором тускло отсвечивал вороненой сталью пулемет системы Дегтярева. Справа стоял платяной шкаф, в котором, как уже знал Берестов, хранилась не одежда, а образцы огнестрельного оружия. Слева был шкаф с документами. Наверху его стояла маленькая, в аршин высотой елочка, украшенная новогодними игрушками и серебряным дождем. Расположенная рядом заводная игрушка, по всей очевидности, заключала в себе определенный смысл; она была сделана в виде качелей, с одной стороны которых восседала обезьянка, с другой – петушок. Для того чтобы качели начали действовать, их надо было завести ключом, и тогда при движении вверх-вниз обезьянка будет махать руками, а петушок хлопать кры¬льями.
    Закончив осмотр помещения, Игорь подошел к пулемету и потрогал его холодный вороненый ствол. Оружие Победы. Шестьдесят лет назад это оружие спасло мир от коричневой чумы. Берестов молитвенно возвел глаза и выдохнул с горьким стоном: «Господи, спаси мир от чумы «золотого тельца», спаси от черной чумы дьяволопоклонства!»    
    Игорь замер на мгновение, вслушиваясь в себя, и с облегчением почувствовал, что был услышан. 
    - Благодарю Тебя, Господи, - произнес он мысленно и уже спокойно, с холодным рассудком стал проверять оружие. Окончив осмотр, Берестов отметил с удовлетворением, что все части и затворы пулемета были смазаны, а диск полностью заряжен боевыми патронами. В довершение проверки, Игорь встал на колено и, уперев приклад в плечо, проверил прицел.
    - Хорошая машинка, - произнес он одобритель¬но и поставил пулемет на прежнее место.
    Теперь надо было проверить ящики стола. Открыв первый из них, Игорь на мгновение испытал состояние легкой оторопи.
    - Верно, здесь нечто большее, чем просто хобби, - произнес он мысленно и стал по очереди перебирать лежащие на бархатной подстилке револьверы: «Смит-Вессон» – модель 34, «Сайд-Кин» – спортивный, - без труда определил он марки оружия, - «Гаррингтон и Рикардсон»; карманные – «Бульдог» и «Таурус», «Кольт»… ну, и ну, -  покачал головой Берестов и, положив револьверы назад, открыл дверцу тумбы стола. Перед глазами предстала та же картина. В верхнем ящике пистолеты: германский «Люгер», советский «ТТ», бельгийский «Браунинг», штатовский «Ремингтон», и девятимиллиметровый испанский парабеллум «Файрберд». Оценивая его, Игорь вынул пистолет из ящика и, взвесив ладонью его налитую тяжесть, без колебаний сунул за пояс.
    Осмотр содержимого платяного шкафа снова вызвал состояние легкой оторопи. В углу, рядом с ружьем «Континенталь супра де Люкс», стояла австрийская винтовка «Манлихер» образца 1880 г. На ремнях висели: немецкий МП-40, в просторечии именуемом «Шмайсером», наш русский Калашников и короткоствольный израильский «УЗИ». Внизу стояли снайперская винтовка и охотничий карабин с оптическим прицелом «Медведь-4». В противоположном углу располагался пулемет ПКП «Печенег», и... Берестов даже присвистнул от удивления, термобарический гранатомет «Шмель». Игорь без спешки перебрал оружие, и хотел было взять «Шмайсер», но в последний момент остановился на «УЗИ». Тем более что в комплекте к нему имелись еще два запасных рожка.
    Без размышлений рассовав рожки по карманам и повесив автомат на плечо,  Берестов приступил к выбору крупнокалиберного оружия. 
    - «Печенег» – хорошая штука, - оценивающе произнес он время спустя, - бьет кучно, поражение почти сто процентов, но лента заряжена едва на треть. Что ж, остановимся на Дегтяреве, тем более, что у него в подсумке четыре запасных диска.      
    Игорь снял подсумок с крюка и одел его крест-накрест с автоматом «УЗИ». Здесь внимание Берестова привлек длинный защитного цвета, расположенный внизу шкафа ящик. Игорь присел на корточки и, открыв его, вновь изумленно покачал головой. В его ячейках, подобно кокосовым орехам, выставленным на продажу, лежали около десяти гранат и лимонок. Берестов лишь только хмыкнул и почесал затылок. 
    - Верно, здесь готовился государственный переворот, - уже не в силах чему-либо удивляться, произнес он обескураженно и, взяв для верности, каждую по паре, лимонки Ф-1, и наступательные РГД-5, пристегнул их к боковым ремням подсумка. Забрав в последнюю очередь пулемет Дегтярева, и уже уходя, Игорь зачем-то остановился у книжного шкафа и хлопнул ладонью по игрушечным качелям. Завод в них, видимо, еще не кончился, а потому качели заходили взад-вперед, под тихий звон укрепленного сверху колокольчика; петушок торжествующе захлопал крыльями, а обезьянка стала забавно махать руками. Вслед за этим попе¬ременно начали загораться то синие, то желтые гирлянды на елочке, вдобавок - глаза у зверушек вспыхивали, также попеременно то красным, то зеленым светом. Черные очки Блэкхома, с эсэсовской молнией в нижнем углу на правом стекле, лежали брошенные подле новогодней игрушки, и Берестов, сунув их без раздумий в карман, направился к выходу.
    Где-то вдалеке, в промзоне или в подземном ангаре ледяным воем заработала аварийная сирена. Времени в соответствии с заданной компьютером программой оставалась только одна минута. На стенах коридора замигали красные сигналы. Берестов прибавил шаг и почти бегом направился к лестнице запасного выхода. Программа помех видеонаблюдения была рассчитана строго на определенное время, поэтому надо было выложиться до предела, чтобы достичь Актового зала в соответствии с установленным графиком. Добежав до запасной лестницы, Игорь рванул по ней во весь опор, не обращая внимания на бешено колотящееся сердце, на рвущееся со свистом дыхание и на ставшую вдруг неподъемной полуторапудовую тяжесть оружия. Достигнув десятого этажа,  Берестов припал в изнеможении к стене и после нескольких судорожных глотков стал постепенно приходить в себя. Унимая колотящееся сердце, он был вынужден еще около минуты провести в ожидании. Наконец, компьютер, согласно программе, отключил верхние этажи, и Берестов, открыв дверь, осторожно огляделся. Никого. Сверху слышалась приглушенная музыка, да на стенах центральной шахты отражались всполохи догорающих на улице фигур из папье-маше. Неожиданно от центрального ствола донесся едва уловимый ухом рокот и следом, спустя мгновение, раздался тугой цепенящий сознание вопль; как если бы огромный тромбон или туба испустили его на предельной верхней ноте. Со стороны актового зала послышались ответные  ликующие возгласы, и вопль тромбона повторился. Теперь крики толпы превратились в неистовый шквал, и Берестов, преодолевая овладевшее им оцепенение, быстро зашагал по кори¬дору.
    - Пора!.. Святый Георгие Победоносче, моли Бога о мне!.. Святый Иоанне Воине, моли Бога о мне!.. - Игорь начал истово, с жаром повторять слова молитвы, чувствуя, что измученное тело все больше набирается сил. - Преподобный Илие Муромец, моли Бога о мне!... Пресвятая Богородица «Непобедимая Победа», помоги мне!.. 
    Поднявшись на одиннадцатый этаж, Игорь передернул затвор пулемета и не убирая пальца с гашетки, закинул его на плечо. Оценивая обстановку, он на минуту остановился. Из раскрытых дверей актового зала доносились смех, возбужденные разговоры, отдельные возгласы. И снова от ствола шахты послышался тугой, хотя и ослаблен¬ный глубиною вопль иерихонской трубы. Шквал ликования лавиной покатился из зала, отче¬го у Берестова зазвенело в ушах, как от легкой контузии. И следом за этой лавиной, подхлестывая и без того неистово ревущую толпу, зазвучали острые аккорды электрогитар:

One, two, three o’clock, four o’clock rock
Five, six, seven o’clock, eight o’clock rock
Nine, ten, eleven, o’clock, twelve o’clock rock
We’re gonn rock around the clock tonight

    - «Рок вокруг часов», из репертуара Элвиса Пресли, - отметил про себя Берестов и, остановившись в дверях, надел очки Блэкхома.

Put your glad rags on, Join me, Hon
We’ll have some fun when the clock strikes one
We’re gonna rock around the clock tonight
We’re gonna rock, rock, rock “til broad daylight
Gonna rock, gonna rock around the clock tonight.

    В центре, вокруг ритмично пульсирующих гирляндами елей, двигались два  круга танцующих. Один из них шел по часовой стрелке, другой - в противоположную сторо¬ну. Остальные прыгали кто как мог и кто во что горазд. Игорь попытался узнать кого-либо из них, заранее выбирая цель для поражения, но от пульсирующей цветомузыки рябило в глазах.

When the clock strikes two, three and four
If  the band slows down we’ll vell for more
We’re gonna rock, around the clock tonight
We’re gonna rock, rock, rock “ til broad day light…

    Так ничего и не решив, Игорь поправил пулемет на плече и, не переставая глядеть на танцующих, направился вдоль пульсирующей огнями стены.

Gonna rock, gonna rock around the clock tonight.

    И следом пространство как бы лопнуло, разорвалось на куски, словно бензопилой располосованное воющими импровизациями электрогитар. Стробоскопически пульсирующий свет бил то со стен в гла¬за, то сверху, то от прожекторов снизу, то одновременно со всех сторон, вспышками как бы мгновенного фото выхватывая фрагменты ирреального зрелища, в котором едва не весь античный и египетский пантеон соединился в экстатической пляске. В облике танцующих уже не было ничего человеческого, и Берестов поймал себя на мысли, что видит не переодетых в маскарадные ко¬стюмы людей, но бесов, применивших для маскировки человеческие тела и одежды. И снова возникла пугающая, пробежавшая по коже мурашками мысль: «Это не люди! Они уже не люди!»   
    Игорь протянул руку и, нащупав шнур, выдернул его из розетки. Музыка мгновенно оборва¬лась, и следом загорелся верхний свет. Из-за прекратившегося внезапно действа отовсюду понеслись недовольные выкрики, но Берестов поднял руку и приветственным тоном произнес первое, что пришло на ум:
    - Дамы и господа! Леди и джентльмены! Прости¬те за неожиданную корректировку новогоднего представления и за доставленное беспокойство! Действуя от имени и по поручению, хочу предложить участие в популярной сейчас игре или  конкурсе на лучший танец двадцать первого века! 
    Участники карнавала разом одобрительно загалдели, криками проявляя согласие, и некоторые из присутствующих с готовностью воздели руки, желая попасть в число первых. 
    - О’кей! - поддержал Берестов всеобщее ликование и уже серьезным то¬ном добавил, - а теперь поговорим о самом главном, о награде для победителя. - В подтверждение своих слов, Игорь снял с плеча пулемет и взял его наизготовку. - Победителя обещаю добить контрольным выстрелом в голову, а проигравших… - и он внимательно посмотрел на затихшую в предчувствии опасности толпу, - досыта накормить свинцом! 
    В зале воцарилась мертвая тишина, и все участники маскарада застыли в оцепении. Минуту спустя, в глубине толпы произошло едва заметное движение вперед и чей-то злобный голос с ненавистью прошипел: «Заткните этому выродку пасть!»
    Берестов предупредительно повел стволом из стороны в сторону и медленно двинулся по направлению к открытым дверям.
    - А теперь, каиново отродье, слушайте меня внимательно. - Он остановился и, подняв пулемет вертикально, другой рукой снял с себя черные очки. - Это говорю вам, я – потомок  праведного Иафета. По отцу, потомок народа Третьего и Четвертого уделов Богородицы. По линии матери, Первого Ее удела. И еще хочу вам сказать, ублюдки: есть во мне и кровь праведного Шема, племя которого вы развратили в древние времена. Многие столетия мы шли разными путями. Иногда эти пути сходились, чаще шли врозь, но Божье Провидение под конец земной истории снова предоставило нам возможность встречи. А потому! - Берестов поднял над собой очки, как бы символизируя факт снятия маски, и резким движением отбросил их прочь. - А потому пусть исход этой встречи решит Сам Господь Бог!
    Безмолвная толпа сделала еще один едва заметный шаг, но Берестов уже взял пулемет наизготовку.
    - Стоять, подонки! Я еще не все сказал! - и он вновь предупредительно повел стволом. - Кара Господня сейчас обрушится на вас, но прежде я должен произнести полный текст приговора. Вы подлежите суду уже за то, что вы, потомки убийцы Авеля, еще с допотопного периода истории начали развращать племя праведного Шифа! Развращение достигло столь высокой степени, что Господу пришлось навести Великий потоп на эту землю! Но и после потопа вы не успокоились и отвратили от истины, сначала сына Ноя Хама, а потом, в более поздний период истории, отравили учением Тира и Сидона потомков праведного Шема. Вы, как паразит-наездник, вошли в недра богосозданного народа и разложили его.
    Затем уже в новые времена, вы через многочисленные ереси и сатанинские секты принялись за уничтожение потомков праведного Иафета. За две тысячи лет, своим смертоносным влиянием вы отравили все: науку, культуру, духовность. Подмяли под себя экономику, финансы, монополизировали политическую власть. Вы вошли во все сферы и составы общества, насадив повсюду угодные вам нравы, обычаи и порядки. Вы, подобно хищным паукам запеленали весь земной шар электронной паутиной. Вы повсеместно утвердили культ поклонения Ваалу и Вилу и построили, наконец, свой вожделенный Вавилон. А теперь, чтобы утвердиться окончательно, вы неумолимо стремитесь к Армагеддону, в тщетном желании победить, к последней битве между Светом и тьмой.
    Но… Господь не хочет Армагеддона. Господь хочет спасения всем, даже глубоко падшим. Он жаждет нашего покаяния, без которого мир на земле невозможен. Бог жаждет именно такого мира, по образу воспоминания рая в Эдемском саду. Но, увы, никто из вас не хочет вернуться в Эдем. Вы хотите создать свой собственный рай. Рай без Бога. А потому поступательно и неуклонно ведете мир к Апокалипсису. А раз так! Тогда – Армагеддон!.. Здесь и сейчас!.. Да поразит вас Господь мечом крепким, сильным и тяжелым!.. Будьте вы прокляты!.. Убийцы!!.. Душегубы!!..
    Недвижимо стоящая толпа с диким ревом рванулась навстречу Берестову, но он уже нажал гашетку пулемета:
    - Апологеты тьмы-ы-ы-ы-ы!!!...
    Свинцовый веер располосовал первые ряды наступающих, и Берестов, не переставая вести огонь, направился вдоль стены к выходу, дабы не позволить никому покинуть  помещение. Теперь нужно было методично, шаг за шагом, двигаться вглубь зала, точными очередями очищая его от дергающейся в предсмертных конвульсиях нечисти. Неожиданно впереди появился Мортингер с браунингом, но Игорь буквально перерубил его пополам. Мортингер мешкообразно рухнул на пол и, затаптываемый хаотически бегающей толпой, забился, агонизируя, в луже собственной крови.
    В отличие от проявившего чудеса храбрости коллеги, Некродия позорно прятался за спины других участников карнавала. Его маска буйвола то и дело выныривала из-за других голов, и Берестов, выждав момент, располосовал его косой очередью напополам. Лопнувшая, как кокосовый орех, маска со стуком свалилась с заросшей коричневой шерстью головы, и громоподобный нечеловеческий рык потряс все пространство актового зала. Один глаз Некродия был выбит пулей и из него, а также из простреленного в двух местах лба яростными толчками начали выдавливаться сгустки мозга и крови. Некродия судорожно обхватил руками свою заросшую шерстью морду и, продолжая дико кричать, тоже рухнул на пол. Упав, он в последний раз дернулся, и в его уцелевшем глазу застыли непереносимые ужас и боль.
    Внезапно выстрелы прекратились, и в этот момент вперед выскочила вихляющаяся тощая русалка с нун-чаками в руках.
    - Бог мой, патроны! - мысленно выкрикнул Берестов. Судя по всему, русалка владела нун-чаками профессионально, но на перезарядку уже не оставалось времени. Как всегда, спасла тренированная многими годами интуиция. Именно она подсказывала в горах, в какую щель надо вбить крюк, на какой выступ вовремя поставить ногу, в какой момент приостановить подъем, когда еще ничего не говорило о падающих сверху камнях.
    Игорь одним движением отсоединил диск и метнул его в сторону наступающей ведьме. На перезарядку ушла еще секунда, и снова свинцовый ветер начал стегать пытавшихся ринуться в наступление оборотней.
    Следом в ход пошел третий диск, и через несколько минут зал был уже наполовину очищен от монстров. Берестов на всякий случай дал очередь по стоявшим вокруг шахты елкам, и едва не сразу, ломая ветки и круша стеклянные игрушки, из-за деревьев вывалились несколько бьющихся в агонии тел. В одном из убитых Игорь, по маске крокодила, узнал завсектором Кулаки. Теперь предстоял методичный обстрел ближних пределов, закончив который, и Берестов, произведя очередную замену диска, перешел во вторую часть зала.
        Неожиданно из-под еловой ветви кубарем выкатился Тойфельс и, как волчок, закрутился на месте. Раненный в живот, он не предпринимал никаких попыток к бегству, а потому Игорь оставил его, и спрятавшись за бетонный цилиндр шахты, бросил вслед пытающимся убежать из зала оборотням две осколочные оборонительные гранаты. Скулящий Тойфельс при этом все время крутился под ногами. Берестов хотел было пнуть его, но тут, в другом конце зала прогремели один за другим два взрыва.
    Игорь инстинктивно вжался в стену, но едва в помещении воцарилась тишина, он прыжком оставил укрытие и, чтобы добить оглушенных взрывом, пытающихся покинуть зал тварей, вскинул пулемет и нажал на гашетку. Но, боек вновь цокнул по металлу. Кончились патроны. И, как будто ожидая этого, на стол с музыкальным центром торжествующе вскочил Блэкхом. Исход событий решали доли секунды, и едва Берестов успел прижать к себе крутившегося под ногами Тойфельса, как грохнул первый выстрел. Игорь еще крепче прижал к себе воняющего псиной распорядителя карнавала, но, перебарывая отвращение, лишь тогда отбросил дергающуюся козлоногую тварь, когда последняя седьмая пуля вошла в его тело.
    Швырнув в сторону истекающего кровью сатира, Берестов отсоединил диск и, повторяя трюк, метнул его точно в голову Блэкхома. В следующую секунду Блэкхом взмахнул руками и отлетел со своего постамента на несколько метров назад. Последний, пятый диск, Игорь расходовал крайне экономно, короткими очередями добивая оставшихся в живых оборотней. И лишь когда все было кончено, он последней длинной очередью испотрошил кинувшегося наутек Блэкхома.
    Воцарившаяся тишина была столь неожиданной, что Берестов, недоверчиво оглядевшись, решил воочию убедиться в результатах прошедшего боя. Перешагивая через трупы, он смело направился к шахте и, отодвинув дымящимся стволом ветку, посмотрел внутрь. Никого. Осмотрев внимательнее усеянное трупами помещение, Игорь заметил, что пальцы рук вурдалаков, были исключительно со звериными когтями, а ноги вместо ступней имели раздвоенные копытца или перепончатые лапки.
    Добравшись до выхода, Берестов вновь огляделся. Уцелевшие гирлянды на елках по-прежнему загорались то красным, то зеленым цветом. Содранные с некоторых окон шторы валялись на полу вместе с гардинами. Три или четыре окна стояли при этом вовсе без стекол, и в них тихо залетали задуваемые ветром снежинки.
    Игорь подошел к одному из разбитых окон и осмотрел главную площадь института. На автостоянке находились несколько десятков припорошенных снегом автомобилей, а в центре площади вместо стоявшей там некогда ели, лишь догорала кучка головешек. На месте фигуры из папье-маше тоже дотлевали последние угли, зато с противоположной стороны уже в полной мере занималось огненное зарево. С чувством полного безразличия, Берестов перешел к восточной стене и, прильнув к окну, убедился: так и есть, горят цеха промзоны.
    Как некая данность, холодная и отстраненная, подобная протокольной констатации, в сознании всплыла цитата из «Откровения»:
    «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падающую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны: она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя…»
    И будто в продолжение этой цитаты так же холодно и отстраненно вспомнились строки из поэмы Межелайтиса «Гравюры на дереве»:

Доски деревянные, полные мерцанья,
И явственно слышимого передвижения.
Апокалиптические прорицания
Требуют логического продолжения…

    - Пора!.. Надо забирать Евнику и уходить, - решил, наконец, Берестов, - пожар – это весьма кстати, им сейчас будет не до нас. 
    Игорь хотел уже направиться к артистической гримуборной, но... что-то его остановило. Как если бы в глубине сцены промелькнула едва видимая тень. Берестов вышел на более освещенную часть зала, но тень, словно играя, проследовала в противоположную сторону. Игорь вновь внимательно огляделся. Все как будто оставалось прежним, но что-то неуловимо изменилось. Неожиданно, взгляд Игоря упал на распростертого в луже багровой крови Некродия. Его покрытое звериной шерстью лицо также щери¬лось бульдожьим оскалом, но в выражении уцелевшего глаза уже отсутствовали предсмертные ужас и боль. Напротив, мертвец смотрел зло, торжествующе и прямо в лицо Берестову. Игорь с трудом отвел взгляд от ощеренной в мертвом оскале морды, и снова в глубине зала промелькнула едва видимая тень. Неуловимый некто понял, что его заметили, ибо вслед за тайными передвижениями послышался тихий глумливый смех. Цепенящее чувство беды стало вкрадываться в душу Игоря, и он инстинктивно взял пулемет наизготовку. 
    - Хи-хи-хи, - вновь послы¬шалось в глубине зала и следом пронесся как бы посвист в стеблях травы,  - свинцовые пули... хи-хи-хи, свинцовые... - Одна из фигур, распростершаяся в цент¬ре, у опоры шахты, дрогнула едва заметной судорогой и на короткое время все за-мерло.   
    - Свинцовые пули... - вновь прошелестел тихий посвист. Лежащая неподалеку от Игоря русалка вдруг выгнулась со страшным захлебывающимся вскриком, и где-то позади, у самой сцены, будто подброшенный пружиной, наполовину привстал оборотень в костюме то ли паука, то ли летучей мыши. Русалка вновь выгнулась со страшным клекотом, и следом привстали еще несколько вурдалаков. Глумливый смех прозвучал уже торжествующе, явственно, и мертвецы, словно подбрасываемые ударами электрического тока, стали подниматься один за другим. Поднявшись, они, медленно и судорожно передвигаясь, направились в сторону Игоря. Их оскаленные улыбки обнажали по две пары клыков с краев рта, и Берестов заметил, что зубы  у всех вурдалаков  пилообразные. 
    - Э-э-ы-ы, будьте вы прокляты! - Берестов поднял над головой ставший теперь бесполезным пулемет и швырнул его в толпу. Бросившись во весь опор  к выходу, он на бегу снял с себя подсумок и вы¬дернув кольца у двух пристегнутых сбоку гранат, не глядя, метнул его назад. Игорь едва успел с налету преодолеть марш запасного входа, как сзади раздался страшной силы взрыв. От удара взрывной волны на голову посыпалась штукатурка, а на верхней площадке лопнула электрическая лампочка. Саму дверь, которую Игорь успел захлопнуть, вырвало ударной волной, и она встала наперекосяк в дверном проеме. 
    Добежав по винтовой лестнице до площадки четвертого этажа, Игорь снял с плеча автомат и, дождавшись, когда орущая свора устремится вниз, открыл прицельный огонь.
    - Это вам за Воронцова!..  Это вам за Щеголева!..  Это вам за умученных детей!..               
    Бегущие впереди, прошитые автоматными очередями оборотни падали под ноги напирающей толпы, отчего следующие за ними монстры кубарем скатывались вниз по ступеням, создавая еще большую сутолоку, из-за которой некоторые из них начали па¬дать в шахту винтовой лестницы.
    Вскоре лестничные марши превратилась в дыбящееся кровавое месиво, и Берестов, расстреляв все рожки, швырнув вслед оборотням бесполезный «УЗИ»,  бегом устремился вглубь коридора. Вскочив в кабинет Блэкхома, Игорь выхватил из шкафа гранатомет «Шмель» и, молниеносно вернувшись в коридор, занял боевую позицию.   
    Свойство термобарического снаряда состояло в том, что мгновенно распространяющееся, затекающее пламя выжигало весь кислород в замкнутом пространстве, а потому действовать нужно было правильно. Берестов установил гранатомет на треногу и занял позицию лежа. После выстрела надо было сразу закрыть голову рука¬ми и широко открыть рот, чтобы выровнять давление в носоглотке. В конечном итоге оставалась вся надежда на шахту, что она возьмет взрыв на себя. Гогот толпы оборотней все более приближался, и, едва они вырвались из-за поворота, как Берестов нажал на спуск.
    От взрыва гулко ухнуло в трубе шахты, вслед которого послышался спасительный звон выбитых стекол. Игорь еще сильней вжался в паркет, ожидая, пока по нему не прокатится волна воздуха из глубины коридора. Спустя несколько секунд пошла обратная волна, обдавая Игоря гарью ды¬ма и тошнотворным запахом горелых человеческих тел. Где-то в глубине здания леденяще завыл сигнал тревоги, и сработавшая мгновенно автоматика пожаротушения начала заливать огонь бьющими с потолка потоками пены. Несколько десятков тел теперь беспомощно копошились внут¬ри дыбящегося пенообразователя, словно это было единое существо с десятками рук и голов. Завороженный этим жутким зрелищем, Игорь все еще лежал посреди коридора, но вдруг его будто прошило электрическим током. 
    - Протей! - произнес он, с трудом освобождаясь от овладевшего им оцепенения, - Протей! - и, резко вскочив, вновь кинулся в кабинет Блэкхома.
    Выхватив из шкафа пулемет «Печенег» – российский единый рот-ный, 7,62 мм калибра, - Берестов в три прыжка вернулся к исходной, и от пояса открыл огонь по кишащим внутри пенообразователя телам. Разрывные пули, чмокая, влеплялись в копошащийся белковый коллоид, не причиняя ему, и Берестов это видел, никакого вреда.   
    - Эх, жаль, свинцом их не взять! - с горечью выкрикнул Игорь и, выпустив очередью все патроны, с размаху бросил пулемет в сторону пузырящейся окровавленной биомассы. Берестов знал, что через несколько минут оборотни вновь получат силу, а потому оставалось только одно – спасаться бегством.
    Ворвавшись в приемную, Игорь схватил первый попавшийся стул и, выломав из него ножку ударом об угол стола, запихнул ее между ручек стеклянной входной двери.               
    - Плохая защита, - отметил Берестов про себя, - много, на три-четыре секунды, - и, подбежав к рабочему столу Евники, изо всех сил рванул на себя верхний ящик. От рывка стол сдвинулся с места, но ящик так и остался закрытым. 
    - Боже, помоги! - вне себя взмолился Игорь и, подбежав к двери, вновь взглянул через нее в коридор. Около десятка покрытых пеною тел уже вывалились из общей массы и, конвульсивно дергаясь, стали медленно перекатываться по полу. 
    - Совсем как те странные существа из моего первого сна, - почему-то вспомнил Берестов, и вдруг он понял, что необходимо предпринять. Вернувшись к столу, он одним движением смахнул с него компьютер и, перевернув вверх дном, ударом ноги выбил дно ящика. Выбро-сив наружу все содержимое, Игорь нашел среди канцпринадлежностей связку ключей и, схватив их, бросился к кабинету директора.
    Толпа оборотней уже мчалась по коридору, роняя на пол куски противопожарной пены, но Берестов никак не мог подобрать нужный ключ. С торжествующим воем и улюлюканьем толпа уже приблизилась к приемной, и первые из их числа с размаху навалились на стеклянную дверь. Она опасно вогнулась внутрь, но, как ни странно, выдержала первый натиск. Берестов лихорадочно сунул в скважину очередной ключ и начал открывать замок. 
    - Подошел!!! - ликуя, воскликнул Игорь. - Первый, второй, третий, четвертый обороты...   
    С негодующими воплями толпа снова навалилась на хрупкую преграду, и возле петель двери стали появляться опасные трещины. Как ни странно, она выдержала и этот натиск. Выдернув ключ, Игорь рывком распахнул кабинет директора и ударом ноги открыл вторую дубовую дверь; слава Богу, она оказалась незапертой. Последнее, что увидел Берестов, это разлетающиеся в куски стеклянные створки и врывающуюся в приемную толпу вурдалаков и оборотней.   
    Игорь  замкнул также и вторую дверь кабинета и, отойдя вглубь его, швырнул назад ненужные более  ключи. Последовавшие с другой стороны толчки были поначалу слабыми и разрозненными, но уже спустя минуту приобрели силу и отлаженную согласованность. Вскоре от мощных синхронных ударов затряслись расположенные на стенах горшки с растениями, и, казалось, вот-вот они рухнут на пол. На мгновение явилась мысль забаррикадировать дверь с помощью мебели, но Игорь тут же отбросил ее; те, кто не боится смерти, разметут в куски любую барри¬каду.    
    Вопли за стеной по мере нарастания ударов обретали все более строгий поря¬док и согласованность. 
    - И-и-й-э-х! - одновременно выкрикивали несколько десятков глоток, и тут же следовал чудовищный удар в дверь. И снова за леде¬нящим: «И-и-й-э-х!» - следовало сотрясение не только цветочных конструкций на стенах, но даже и кактусы на подоконниках стали подскакивать, как при четырехбалльном землетрясении.
    - И-и-й-э-х!!! - и Берестов, цепенея от ужаса, услышал, как под натиском нечеловеческой силы затрещала наружная дубовая дверь.
    Прошла еще минута ожидания, и Игорь почувствовал, как мертвящая безысходность стала постепенно овладевать его душей. Не отдавая себе отчета, он вынул из-за пояса парабеллум и, передернув затвор, поднес его к виску.
    И с бухающими ударами сердца вновь пульсирующим огнем пронеслись в уме слова «Откровения»:
    «Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как-бы смертельно была ранена, но это смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем; и поклонилась дракону, который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?..»   
    - Прости, Господи, - произнес Игорь едва слышно онемевшими устами, - Ты видишь, что у меня нет иного выхода... Я верю, что это не самоубийство, не предательство Тебя, - и Берестов с трудом проглотил удушающий комок в го¬рле, - а это самоподрыв, именно самоподрыв... Я верю, что Ты поймешь меня. Я не предатель… Просто у меня… - Игорь хотел уже нажать на спуск, но вдруг замер в изумлении, и его рука с парабеллумом начала медленно опуска¬ться.
    Возле сотрясающейся от ударов дубовой двери, в воздухе засветилось яркое золотистое облако. Свет от него становился все ярче, и оно, как если бы набирая плотность и объем, расширялось вовне, одновременно с этим обретая трехмерность и глубину. Игорь завороженно глядел на пульсирующий перед ним золотой свет, уже не удивляясь, но воспринимая его как данность, как единственно возможное проявление милости Божьей. Рука Берестова окончательно опустилась вниз, и он, с облегченным сердцем положив пистолет на стол, осторожно толкнул его назад. Парабеллум, вращаясь, скользнул по гладкой полированной поверхности и, стукнувшись о пресс-папье, остановился на другом конце стола.
    Очертания внутри золотого облака становились все более ясными, и в конце концов Игорь увидел в глубине его иконостас, тоже золотой, с растворенными Царскими вратами. У престола в алтаре стоял священник в золотых ризах, с воздетыми кверху руками. Игорь вгляделся внимательнее, и у него не осталось никаких сомнений; это был он. Шагнув вперед, Берестов надорвано вскрикнул: «Отец Кассиан!»   
    Услышав зов, священник вздрогнул от неожиданности и начал медленно оборачиваться. 
    - Отец Кассиан! - снова позвал его Берестов. Схиигумен с удивлением посмотрел на Игоря, и по движению губ Берестов догадался, что батюшка назвал его по имени. Мгновение, они молча смотрели друг на друга. Затем, как бы в замешательстве, старец сделал Игорю знак, призывая остава¬ться на месте, и решительно шагнул к престолу. Взяв с него тяжелое золоченое Евангелие, он вышел на амвон и, еще что-то беззвучно сказав, с видимым усилием перекрестил Берестова Евангелием. Отец Кассиан внимательно посмотрел на Игоря и добавил еще какие-то слова, но золотое изображение уже начало гаснуть, растворяться и исчезать. 
    Чудесное видение прекратилось, но распространившееся по всему помещению неземное благоухание свидетельствовало о его реальной и несомненной истиннос¬ти. Игорь с удивлением почувствовал, что взамен парализующего волю отчаяния, в его душу вошли неизъяснимые тишина, спокойствие и мир. За стеной по-прежнему слыша¬лись дикие вопли, гогот и рев, а сотрясаемая ударами дверь уже готова была рухнуть вместе с коробкой, но сейчас это перестало интересовать Берестова. Он вынул из нагрудного кармана иконку Георгия Победоносца, приложился к ней и, прощально воздев «очи горе», крестообразно сложил руки на груди. От очередного страшного удара дверь вылетела вместе с петлями, и толпа вур¬далаков с дикими воплями ворвалась в кабинет. Но Берестов, не замечая ничего вокруг себя, спокойно смотрел вверх и лишь только крепче сжал в руке иконку Георгия Победоносца. Сбитый с ног шквальным напором, Игорь рухнул, как подкошенный, и свет мгновенно погас в его очах.

       *  *  *
    Евника стояла на коленях перед образом благоверных князей Петра и Февронии и, закрыв лицо руками, непрестанно творила Иисусову молитву. Наконец, когда бой переместился куда-то в глубину здания, она стала  молиться своими словами: «Господи, помоги ему! Господи, помоги ему! Ты не можешь не помочь!» - Евника выкрикнула эту просьбу несколько десятков раз и вдруг услышала ответ. Это не было похоже на слова. Она ощутила ответ, как присутствие. Склонившись лицом до земли, Евника снова мысленно возопила: «Господи, помоги ему!» -  И вновь услышала безмолвное: «Да! Я помогу! Но!..» - И Евника поняла, что она не сможет это - но... выполнить. Ника оторвала лицо от земли и зарыдала: «Боже, помоги!» -  И опять услышала это безмолвное и непреклонное - но...  Нужно было отречься от своей избранно¬сти, от гордого сознания принадлежности к роду - хранителю особой миссии, нуж¬но было отречься от своего мессианства.   
    - «Мне отмщение, и Аз воздам!» - услы¬шала Ника почти явственно и, сотрясаемая рыданиями, ничком упала на пол. Она поняла, что не может выполнить предъявленное ей требование. 
    - Господи, хочешь, оставлю все! Уйду в монастырь! Или будем жить с ним, как Петр и Феврония! – Но, Сей Некто требовал иного: «Мне отмщение, и Аз воздам!»
    Ника не помнила, сколько  продолжался ее спор с сим Долготерпеливым Некто, но теперь она медленно приходила в себя, как если бы возвращаясь из странно¬го полусна, полуяви, когда кто-то, или точнее Некто, о чем-то говорил ей, пытаясь убедить в непреложности предлагаемых истин, а она повела себя по отношению к Беседовавшему подобно капризному упрямому ребенку. И этот Некто теперь удалился, оставив в душе ее чувство раскаяния и вины. Ника с тревогой огляделась вокруг и торопливо осенила себя крестным знамением. Она настороженно прислушалась, но в зале и в институте было тихо. Лишь где-то вдалеке слышался вой пожарной сирены. 
    - Что-то горит, - отстраненно подумала Евника, - кажется, со стороны промы¬шленной зоны. - И Ника вновь с безмолвной мольбой обратилась к образу Петра и Февронии. Двое святых стояли, обратясь друг к другу, но их лики и поло¬жение рук указывали на осеняющего их Спаса Нерукотворного. Евника вдруг вспомнила, что дева Феврония тоже принадлежала к их роду из чис¬ла потомков праотца Иафета, по прямой. Ей был дан иной подвиг. Не противодействие слугам каиновым силою, а молитвенное ходатайство за семьи христиан. И Евнике стало со всей определенностью понятно, что это и есть самое сильное оружие: жертвенное ходатайство за других. Ника неотрывно смотрела на икону, и образ что-то говорил ей, оживая, наливаясь красками и обретая объ¬ем. И вдруг из ока князя Петра на правую ладонь истекла светлая  капелька мира и осталась на ней. И следом такая же капля истекла из ока девы Февронии. С ужасом прозревая смысл этого знамения, Ника покачала головой и едва слышно прошептала: «Нет!» - И вновь из ока Петра истекла другая капля, и ми¬ро с правой ладони покатилось, как бы пророненное, по иноческим ризам на землю. 
    - Не-е-т! - вскрикнула Евника все поняв, и, упав на пол, зашлась горьким безысходным плачем.
    ...Наконец, Игорь освободился от окружавших его мрака и немоты и увидел себя под самым потолком разгромленного кабинета. Точнее, он осознавал себя так, ибо его тело лежало внизу, в окружении ужасных существ, которые пинали его, би¬ли ногами, но при этом почему-то не могли дотянуться своими звериными лапами. Какая-то невидимая сила не позволяла им прикасаться к телу человека со скрещенными на груди руками. В ярости они могли только пинать его, а также коло¬тить обломками мебели. 
    - Почему они не могут прикоснуться ко мне? - с удивлением подумал Берестов. И тут же получил ответ: «Тому препятствуют Иерусалимские святыни. Старец Кассиан это заранее предвидел». - Игорь хотел окриком прогнать существ, терзающих его тело, но вместо этого неодолимая сила потяну¬ла его в темный тоннель.
    …Евника нашла, наконец, в себе силы справиться с плачем. Постепенно успокаиваясь и продолжая иногда еще всхлипывать, она замерла в безнадежном ожидании. Но вдруг до ее слуха донесся отдаленный шум, и Ника стала постепенно приходить в себя. Кажется, гомонящая толпа уже поднималась по винтовой лестнице, и надо было ре¬шаться, бежать ли сейчас, используя запасной выход, или... но гомон становился все отчетливей, и через минуту толпа уже ворвалась в зал. Из общих разрознен¬ных возгласов участников карнавала вырвалось и несколько одинаковых: «Дед Мороз! Где Дед Мороз?!.. Почему нет Снегурочки?! Позвать Снегурочку и Деда Мороза!» - И тут же началось согласное, как по команде, скандирование: «Снегурочка! Снегурочка! Снегурочка!..»
    Услышав скандирующие крики, Ника упала на колени и с пламенной молитвой обратилась к святым князьям Петру и Февронии. В зале еще несколько раз прокричали: «Снегурочка!» -  но уже слабо, неуверенно и когда крики затихли совсем, то на смену им из киловаттных динамиков ударили мощные аккорды электрогитар:

I said come on over, baby.
а - wholl lotta shaking “goin “on…

    Выкрикнул тугой вибрирующий фальцет начальную фразу известного рок-энд-ролла. Евника взглядом поблагодарила святых угодников и, поднявшись, направилась к зеркалу. Внимательно вглядевшись в свое отражение, она медленно сняла с головы кокошник и стала распускать золотую косу.

Mmm, I said come on over baby.
We got cniken in the barn,
Whose barn, what barn, my barn
Come on over baby,
We got the bull by the horns…

    Понеслось оглушающим ураганом под свист и крики вошедшей в экстаз толпы. Евника, как если бы ничего не замечая, достала из сумочки фамильный кожаный ремешок и одела его на голову. 
    - Надо уходить из этого города и уже навсегда, - произнесла она твердо и сухо, - жив Игорь или нет, но уходить нужно сейчас.
    Мысли Евники были ясными и холодными, как хрусталь, и она вдруг отчетливо поняла, что перед отходом надо предать это место огню. Неожиданно Ника вспом¬нила, где находится помещение с лакокрасочными материалами.
    - Сбросить все это вниз шахты и будет гореть лучше напалма. Но предварительно нужно отключить систему пожаротушения. - И опять неожиданно для себя она вспомнила, что распредщиток этой системы находится в помещении секретариата. Ника еще раз оглядела помещение гримерной, забрала икону Петра и Февронии и, сорвав с гардины штору из темно-синего бархата, накинула ее на себя. Выключив в гримерной свет, Евника вышла в содрогающийся от киловаттных динамиков зал, как молния, пересекла его и, сбросив на выходе кусок маскирующей ее ткани, устремилась к дверям межэтажной лестницы. Под ногами Евники отчаянно захрустело битое стекло, а от осыпавшейся извести и штукатурки поднялось густое облако пыли. Никто не воспрепятствовал ее бегству, и лишь только вслед  неслось постепенно угасающее:

I said shake it baby, shake it
I said shake it baby, shake it
I said shake it baby, shake it oll right
I said shake it baby, shake it.

    Евника выбежала на десятый этаж, и, хотя система наблюдения была уже всюду отключена, она все-таки проследовала к запасному выходу. Картина в приемной секретариата представляла ужасное зрелище, и, вступив на ее порог, Ника замерла в полном ошеломлении. Кругом, явно свидетельствуя о разыгравшейся здесь трагедии, валялись перевернутые тумбовые столы, расколоченные мониторы, обрушенные полки на стенах, вперемешку со сломанными стульями, комнатными растениями и кипами деловой документации.  Еще надеясь на чудо, Ника медлен¬но направилась к кабинету директора, но, перешагнув порог, тихо вскрикнула и остановилась.
    Игорь лежал подле стола, вытянувшись во весь рост, со спокойным мужественным выражением на бледном лице. В его скрещенных руках находился крепко сжатый образок Геор¬гия Победоносца, и казалось, что он просто уснул. Приблизившись, Ника преклонила перед Игорем колени и с надеждой коснулась ладонью его чела. Лоб был уже холодный. Она попыталась разжать его руки, но кисти, сведенные мертвой хваткой, не поддались, и Ника с ужасом поняла, что смерть наступила со всей определенностью. Сдавленно вскрикнув, она с последним упованием взглянула в лицо Игоря и вдруг, вспомнив что-то важное, быстро поднявшись, побежала в приемную. Открыв свой стенной шкаф, она вышвырнула из него все лишнее и достала из дальнего угла два фла¬кона с прозрачной жидкостью.
    - Мертвая вода и живая вода, помогите мне! - дерзновенно воскликнула Евника, но вдруг осеклась. - Нет, мертвая вода здесь не поможет. - Ника поставила флаконы на место и взяла стоящий в противоположном углу маленький пузырек. 
    - Богоявленская вода, помоги мне! - произнесла она молитвенным шепотом и, как с величайшей святыней направилась,  она в это верила, к еще живому Игорю.
    Ника вновь преклонила перед Берестовым колени и, возлив на чело крещенской воды, хотела прочесть кондак на Богоявление, но вдруг неожиданно для себя запела песнопение Пасхи: «Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи, тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли, и упразднив смерть, Пасха нетления, мира спасение».   
    Ника еще раз возлила на чело Игоря крещенскую воду, протерла ее платочком по лицу, и... веки Берестова вздрогнули. Евника с трепетной надеждой посмотрела на любимое лицо. Нет, ей не показалось. Она поспешно приподняла Игоря и, поддержав его голову, влила в приоткрытые губы остатки Богоявленской воды. Кадык Берестова судорожно сократился, и в следующую секунду он сделал вдох, потом еще, и вновь судорога потрясла его тело. Тихо вскрикнув, Ника обхватила голову Игоря и прижалась щекой к его темени. 
    - Я здесь, я здесь, прошу тебя, не умирай... - горячо зашептала она, - не умирай, прошу тебя... - и снова судорога пот¬рясла тело Берестова.
    Спустя мгновение Игорь открыл глаза, и Евника с радостным плачем поцеловала его в висок. 
    - Ника... я должен тебе сказать, - с трудом преодоле¬вая смертный трепет, произнес Игорь, - я должен... тайна, которую ты ищешь... - и тело Берестова уже в который раз сотряслось в конвульсии. Евника еще крепче обняла Игоря и, воздев лицо кверху, лишь с плачем прошептала: «Господи!»    
    - Тайна... здесь! - вновь превозмогая себя, произнес Берестов, - петух прокричит трижды - это шкаф у стены. - Дыхание Игоря становилось все более уча¬щенным, и каждый вдох давался ему все труднее. - Больше не могу удерживать в себе жизнь... сними с меня ладанку... дар отца Кассиана. - Холодный пот проступил на лбу Игоря и в его глазах появился лихорадочный блеск. - Возь¬ми ее себе, пока жива... все... - Взгляд Игоря стал медленно угасать, движе¬ние губ остановилось, и, как от легкого дуновения, на лицо сошла тень неподви¬жности.
    Крупная капля прокатилась по щеке Евники, и она быстро смахнула ее рукой. Еще не в силах осмыслить происходящее, она растерянно заморгала, и горячая ка¬пель заструилась по ее лицу.

Мы с тобою древние-древние,
Помнишь фрески во храме Блаженного…
 
    Пытаясь взять себя в руки, со всхлипом произнесла Евника, но вдруг уста ее исторгли горький сдавленный крик. Закусив уголком рта кончик локона, она по¬пыталась снова сдержать себя, но вместо этого зарыдала горько и безысходно, с криками и причитаниями, по-бабьи отчаянно воя и голося...
    Наконец ее рыдания утихли, причитания смолкли, и Евника, опустошенно глядя перед собой в недоумении совершившегося начала медленно и сухо декламировать; ровно, без интонаций, лишь только изредка еще всхлипывая и отирая слезы со щек:

Я надеюсь, ты не Игорь –
Смерть тебя не поражала.
Над твоим поникшим телом
Ярославна не рыдала.

Я надеюсь, ты не воин,
Умирающий от раны,
И не ястреб быстрокрылый,
Прилетевший на курганы. 

И на том зловещем поле
Не тебя я отыскала,
Отгоняя грифов черных,
Не тебя поцеловала.

Солнце красное всходило
И в крови полоска неба.
Не тебя я хоронила
И надеюсь, ты там не был.

    Еще минуту Евника провела в скорбной отрешенности, и лишь затем, поцеловав Игоря в чело, закрыла его очи. Осторожно сняв с Игоря ладанку, она одела ее на себя и, преподав последнее целование, положила тело Игоря на пол.
    - Спи спокойно, мой милый, - произнесла она, будто испрашивая прощения, и затем добавила скорбно: «Во блаженном успении, вечный покой».
    Поднявшись, Евника вышла в соседний кабинет и, сняв с гардины штору из красного бархата, вскоре вернулась назад. Закрыв Игоря шторой и пробыв рядом несколько в печальном молчании, исполнив тем последний ритуал, она направилась к резному шкафу в углу кабинета.
    Шкаф имел определенную антикварную ценность. Резной, из тонкой липовой доски, с двумя массивными дверцами в нижней части и элегантно ажурными, несколько меньшего размера, в верхней. Диссонансной в антикварном изделии являлась только одна деталь; в его медных фигурного литья петлях висел массивный амбарный замок. Конечно, Евнике ничего не стоило взломать деревянные дверцы, но почему-то было жаль портить такую красоту.
    Неожиданно взгляд ее упал на лежащий у пресс-папье парабеллум. Вороненая сталь тускло отливала в неживом свете дневных ламп, и Ника, взяв пистолет в руки, взвесила ладонью его продавливающую тяжесть. Она снова взглянула на шкаф, и решение пришло само собой. Приблизившись к шкафу почти вплотную, она выстрелила поочередно в фигурные медные петли, и замок с грохотом упал на пол. От внеш¬него сотрясения двери шкафа стали медленно отворяться, и Ника, вскинув писто¬лет на изготовку, сделала два шага назад. Внутри явно кто-то был. Евника чувствовала это всем существом и, приготовившись стрелять, замерла, как изваяние. Минуту спустя движение створок прекратилось, и Ника хотела уже нажать на спуск, но... в следующий миг на ее лице отрази¬лось искреннее удивление.
    На жердочке внутри шкафа сидел, поджав лапку, петух и испуганно косил на нее красным глазом. Евника положила парабеллум на стол и, приблизившись, протянула руку к недоверчиво смотрящей на нее птице.   
    - Петя-петя, иди ко мне, - ласково позвала Евника, но петух недовольно заквохтал и остался сидеть на насесте. - Напугала я тебя, - Ника осторожно погладила петуха за гребнем и протянула к нему другую руку. Кочет испытующе покосил на нее глазом и, заквохтав уже с большим согласием, неуверенно шагнул в подставленную ладонь. - Сколько же ты сидел там, в полной темноте? - сочувственно произнесла Евника и перенесла узника из шкафа на стол. Получив вожделенную свободу, петух тут же стал деловито прогуливаться по столу, но, не обнаружив на нем ничего достойного себя, спрыгнул на пол.
    Предоставив кочета самому себе, Евника вернулась к шкафу и с пристрастным вниманием стала его осматривать. Внутреннее убранство жилища птицы было пуритански простым. Оно состояло из большой клетки с квадратным металлическим основанием, двух блюдец с зерном и водой, пакета пшена в крайнем углу и деревянной жердочки посередине.             
    - Странно, непонятно, - недоумевающе произнесла Евника и отошла в задумчивости,  - так просто для петуха, который прокричит трижды... но с другой стороны, зачем такая секретность? - Внезапно догадка овладела Никой и, вернувшись к шкафу, она отк¬рыла шпингалет в нижней его части. Беглый осмотр привел к еще  большему разочарованию. 
    - Странно, здесь, и вовсе непонятно, - она в недоумении покачала головой и еще раз осмотрела нехитрое содержимое шкафа. Внизу стояла красная пластмассовая лейка, цинковое ведро, веник и фаянсовый кувшин без ручки. Задняя стенка была сделана из обычной фанеры, без малейшего намека на тайные лазы, люки и дверцы. Ника пожала плечом и, закрыв дверцу, попыталась поразмышлять.
    - Попробуем изойти из обычной логики: просто шкаф, просто клетка, причем, без явных признаков и намеков на тайники, секретные кнопки и двойные стенки, - произнесла она сама себе и, взяв клетку в руки, покрутила ее со всех сторон. Она пригляделась к клетке внимательнее и вдруг поразилась толщине ее основания. Отгадка была где-то рядом. Ника постучала по дну костяшками пальцев, понимая, что еще минута, и игла, на кончике которой находится жизнь Кощея-бессмертного, окажется в ее руках. 
    Звук, исшедший от донца, явно указал на наличие внутри некоего предмета. Евника еще раз покрутила клетку в руках, и вдруг ее озарило: «Стоп!» - Защелка дверцы была необычно толстая; это был прикрепленный к спице стержень, который, подобно затвору, мог ходить вверх и вниз. Ника покрутила защелку из стороны в сторону. Нет, ничего. Она вновь повторила манипуляцию и потянула его кверху. Вдруг внутри раздался слабый щелчок, и донце клетки выдвинулось вниз на пару сантиметров.   
    - Вот оно: «Спасение там, где петух прокричит трижды», - вспомнила Ника завещание старца и, победно улыбнувшись, вытянула донце до конца.
    В следующее мгновенье в ее ладонь из бокового отверстия в тайнике выскользнул плоский предмет, и Евника ахнула, застыв на минуту, как пораженная громом. Сердце Ники ухнуло в груди, словно молот, и соединившиеся воедино удивление, радость и страх указывали, что она не ошиблась. Старец был прав. Евника счастливо заплакала и с трепетом поставила клетку на стол. На ее ладони лежала родовая венчальная икона Тихвинской Божьей Матери; та самая, неизрубаемая и несгораемая, четырнадцатый век. В знак глубокого благодарения, Ника страстно прижала икону к груди и горячо зашептала слова молитвы: «Матерь Божия, помоги мне! Господи, помилуй мя! Преподобный отче Илие, - она вдруг вспомнила, что сегодня день памяти Ильи Муромца, - моли Бога о мне! Святителю отче Николае, моли Бога о мне!» 
    Окрыленная, она вновь внимательно всмотрелась в икону. Да, вне сомнения, это была она; небольшая, много пять вершков в высоту, четыре в ширину, потемневшая от времени, покрытая сеткой трещин и кракелюр, с осыпавшимся по краям красочным слоем. Ника осторожно спрятала икону на прежнее место и со строгостью позвала кочета к себе: «Петя, вернись назад».
    Петух недовольно заквохтал, но подчинился и, нехотя запрыгнув на стол, с гордым видом вошел в клетку.
    - Вот так, молодец, - ласково произнесла Евника и, закрыв дверцу, направилась к выходу. На  глаза ей вновь попался парабеллум. Колеблясь, она остановилась на мгновение, но потом реши¬тельно отвергла соблазн: нет, теперь у нее есть несравненно более сильное оружие. Лишь только у выхода Ника замедлила шаг и, с горечью посмотрев на лежащего под багряной тканью Берестова, мысленно процитировала Евангелие: «Мне отмщение, и Аз воздам!»
    За окном слышались сигналы мчащихся вдали пожарных машин, и казалось, что своими надрывными гудками, они провожали в по¬следний путь почившего Игоря. Тень суровости легла на лице Евники, и теперь она стала похожей на валькирию: «Боже, помоги мне отомстить!» - произнесла она, гневно сверкнув очами, и решительно направилась туда, куда указывало ей Провидение.
    В актовом зале уже ничто не говорило о совершившемся недавно погроме. Напротив, оживленно беседующие коллеги прогуливались взад-вперед и расска¬зывали друг другу веселые истории. Судя по одеждам эпохи восемнадца¬того века, все участники маскарада принадлежали к привилегированному сословию  и, по крайней мере, сторонний наблюдатель мог сказать о них, как о людях, обладающих высшими степенями достоинства. Собственно, о карнава¬ле сторонний наблюдатель мог догадаться лишь по наличию масок на лицах не-которых дам, да по кое-где встречающимся маскарадным очкам на лицах мужчин.
    Никем не замеченная, Евника вошла в зал и, проследовав вдоль стены, остановилась посредине  помещения. 
    - Дамы и господа! - произнесла она нарочито громко, дабы привлечь к себе внимание. - Прошу простить меня за столь дол¬гое отсутствие! Но, я думаю, что никто из вас не будет обижен! Ибо я вернулась лишь с одной целью: преподнести вам радостный сюрприз! - И предупреждая возможность недоумения, шагнула вперед, подняв над собой клетку с петухом. На минуту в зале воцарилось молчание, и Евника, насладившись произведен¬ным эффектом, открыла клетку и выпустила птицу на волю. Почувствовав свобо¬ду, петух что есть силы захлопал крыльями и, пролетев над толпой, уселся на верхнюю ветку ближайшей ели.
    Волна негодующего гула тут же прокатилась по залу, и чей-то визгливый женский голос истерически прокричал: «Что она се¬бе позволяет?! Просто какие-то детские сказки начинаются!»       
    - Точно-точ¬но, - прозвучал следом уже мужской голос, - сейчас петух прокричит трижды, и нам всем, хе-хе-хе... конец. - И как бы подтверждая их слова, петух действительно голосисто прокукарекал.   
    - Ой-ой, как страшно, - чопорно всплеснула руками одна пожилая барышня, - сейчас упаду в обморок. - И она сделала вид, что на самом деле падает. 
    - Господа, у меня предложение! - с задних рядов, работая острыми локтями, стал истово проталкиваться Айзек Блэкхом. Когда же, наконец, он выбрался вперед, то повернулся вполоборота к присутствующим и кар¬тинно поклонился. - Господа, у меня предложение! Давайте объявим конкурс: кто из нас лучше пропоет петухом! – и, оттянув нижнюю часть горла, он, под  одобрительный смех толпы довольно правдоподобно прокукарекал. 
    - О’кей, Айзек, покажи класс! - выкрикнул кто-то под всеобщие восторженные аплодисменты, - посмотрим, кто кого перепоет! - Блэкхом тут же повторил петушиную руладу, но под конец все-таки закашлялся. Слыша подобные издевательст¬ва, сидящий на ветке петух обиженно заквохтал и в знак протеста спрятал голову под крыло.
    Теперь уже смеялся весь зал. Мортингер, переломившись пополам, пытал¬ся что-то сказать, но в результате, захлебываясь, произносил лишь: «Ой, умру», - и бессильно грозил пальцем. Тойфельс, сменивший шкуру сатира на костюм шута, катался по полу и визжал, как недоре¬занный поросенок. Кулаки стоял на четвереньках и, хохоча густым басом, остервенело коло¬тил руками об пол. Одна из присутствующих дамочек упала на руки Некродия, и уже не смея¬лась, а истерически вопила, будто ее проткнули насквозь стальной спицей. Из чет¬верых иностранных гостей один только лорд Бестингфилд позволил себе иронически улыбнуться, хотя он, по всей видимости, не понимал, по какому поводу ве¬селье.
    Евника долго с гневным недоумением смотрела на хохочущую толпу, но неожидан¬но рассмеялась сама – легко, заливисто и открыто. Блэкхом попытался в тре¬тий раз проимитировать кукареканье, в результате чего следующий шквал смеха свалил с ног едва не половину участников ка¬рнавала. Даже стоящие рядом с Бестингфилдом, ничего не понимающие Клэш и Доминетти, начали странно дергаться и исступленно всхрюкивать. Но внезапно все смолкло. Тот, кто еще стоял, стал спешно отступать назад и в страхе закрываться руками. Остальные, следуя их примеру, поползли вглубь, прячась за ноги своих сотрудников. Неподвижными остались лишь Блэкхом, Мортингер и Бестингфилд. Первые двое трусливо спрятались за спиной высокого гостя и,ощерившись по- звериному, с дикой ненавистью смотрели на Евнику и икону Божьей Матери в ее руке.    
    - Прошу прощения, господа, за столь неожиданный сюрприз! - Евника с торжествующей улыбкой осмотрела притихшую толпу и с силой отбросила ненужную более клетку. - Знаю и вижу: «Николай Васильевич Гоголь, «Ревизор» - «немая сцена», хрестоматийный материал». -  Вспышка гнева блеснула в ее глазах, и она, гордо вскинув голову, произнесла спокойно и властно: «Петька, давай!»   
    Петух, услышав голос хозяйки, громко пропел во второй раз, и Евника, воздев над собой икону, бесстрашно ринулась в неподвижную толпу. И, словно ураганный шквал, пошел впереди Евники, попирая и отшвыривая с воем разбегающихся оборотней, упырей и вурдалаков. И тут же низкий гул потряс все здание, отчего за¬звенели стекла на окнах и опасно замигали лампы освещения. Евника стремительно последовала к обставленной елями шахте и пошла по кругу, закрывшись, как щи¬том, чудотворной иконой Божьей Матери.
    Окружившие ее упыри тоже двинулись по кругу навстречу Евнике, с неистовой злобой протягивая к ней свои звериные лапы. Оборотни пытались  во что бы то ни стало дотянуться до Евники, но, удерживаемые некой силой, они все более ускоряли движение, и Евнике тоже приходилось ускорять свой бег. И снова низкий, идущий из глубины гул, четырехбальным толчком потряс здание. Неоновое освещение стало дрожать и, словно микшируемое, то гасло до предельной степени, то вспыхивало с прежней силой. И как если бы исходящее из адской бездны раздалось густое, тягучее, повторяе¬мое сотней глоток, медленно вытягиваемое, дыбящееся: «Ш-ш-а-а-а... Гуф-ф-ф... Чхая, Гуф-ф-ф... Кух-х-х, Х-х-а-а... Нэф-ф-е-ш-ш-ш... Чхая, Гуф-ф-ф...»   
    Инфернальный ужас стал охватывать Евнику, но она все продолжала и продолжала свой бег, понимая, что остановка равносильна гибели. От следующего подземного толчка вновь закачались ели и на мгновение погасли все неоновые лампы. Вы¬ключилось даже аварийное освещение. И теперь в полной тишине вокруг шахты бесшумно двигались почти неразличимые во мраке фигуры с горящими прорезями масок на глазах.  И именно в этот момент заливистое: «Ку-ка-ре-ку-у-у!!!» - располосовало сгустившуюся до непроницаемой чер¬нильности тьму.
    Вой, стоны и проклятия понеслись со стороны окружавших Евнику монстров, но она все продолжала и продолжала бежать с высоко воздетой над собою иконой. Освещение вновь загорелось с прежней яркостью, и Ника остановилась. Она еще не понимала, что произошло, но гулко колотящееся сердце уже ликовало и плакало одновременно: «Слава  Вышних Богу и на земле мир, и в человецех благоволение».   
    Мерзкие, покрытые зеленой чешуей либо коричневой шерстью твари с воплями катались по полу, превращаясь на глазах в змей, крыс, пауков и летучих мышей. Заполнившие пространство зала гады пытались бежать, но необъяснимым образом лопались по¬добно мыльным пузырям, либо вспыхивали как от воздействия вольтовой дуги. Че¬рез минуту зал был совершенно пуст. Продолжая держать над собой икону, Евника медленно обошла шахту. Где-то в углу встрепенулась летучая мышь, но вскоре тоже пропала.
    Унимая дыхание и гулко бьющееся сердце, Ника подошла к стене и прислонилась спиной к бархатной темно-зеленой драпировке.   
    - Вот и все, - произнесла она отрешенно минуту спустя, и так же отрешенно глядя перед собой, стала мерно, без интонаций цитировать стихи «Апокалипсиса»:
    «После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имевшего власть великую: земля светилась от славы его. И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница... За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее».
   Евника отошла от стены и приблизилась к окну. Вдали, за тускло блестящим полем аэродрома, яростно горел один из корпусов промышленной зоны. Несколько пожарных машин в соответствии с боевым расписанием стояли по периметру корпуса, но было ясно, что здание не спасти. Единственно, что могли сделать пожарные, это отсечь огонь от других цехов и построек. Перекрестив иконой бушующее пламя, Евника отошла от окна и только сейчас почувствовала, как усталость чугунной тяжестью наваливается на ее тело.
    - «Се, оставляется вам дом ваш пуст», - процитировала Ника слова Спасителя и, перекрестив иконой также и опустевший зал, направилась к выходу.
    Она уже почти переступила порог, как вдруг почувствовала за спиной чье-то явственное присутствие. Выжидая, Ника замерла на мгновение и, оглянувшись, успела уловить тень, промелькнувшую за стоящими вокруг шахты елями. Не двигаясь, Ника внимательно осмотрела зал, но  никого не увидела.
    - Верно, показалось от переутомления, - облегченно решила она, но едва восхотела продолжить движение, как вновь почувствовала за спиной чье-то присутствие. На этот раз тень, словно играя, промелькнула где-то в глубине зала. Ника решительно развернулась и, приблизившись к елкам на расстояние нескольких шагов, осмотрела их более внимательно.
    - Нет, никого, - произнесла она после минутного осмотра, хотя внутри ее еще оставалась некоторая неуверенность.
    Решив больше не поддаваться наваждению, Ника направилась прочь из опустевшего зала, но у самого выхода была остановлена тихим, вкрадчивым голосом: «Евника Константиновна!..»
    Ника порывисто обернулась и через долгое, томительно длящееся мгновение увидела вышедшего из-за ели Тодезанга.
    - Добрый вечер, Евника Константиновна, - учтиво произнес он и, сняв черный цилиндр, повесил его на еловую ветвь, - надеюсь, вы узнали меня, госпожа Олонецкая? 
    Тодезанг поставил резную, с бронзовой рукояткой трость, у ствола другой ели и, вытащив гребень из нагрудного кармана, причесал свои редкие волосы.
    - Да, конечно, - отозвалась Евника, - узнаю. Тодезанг Артур Павлович, второй заместитель директора.
    - О, небольшая неточность, - Тодезанг снял белую перчатку и, театрально махнув ею, небрежно отбросил в сторону, - мой полный титул: Артур Пауль Вильгельм Карл Людвиг фон Тодезанг. - Он многозначительно кивнул и добавил с великодушным видом, - или, просто: барон фон Тодезанг… Великий магистр ордена меченосцев.
    - Меченосцев?.. - коротко усмехнулась Евника, - но ведь этот орден, святой Александр Невский, в полном составе отправил на дно Чудского озера.
    - Разве? - Тодезанг с искренним удивлением повел бровью, - но ведь я жив… и не только я. Скажу по секрету, мы неуничтожимы. Ваш знакомец Берестов имел честь сегодня в этом убедиться, - и он рассмеялся с глумливым самодовольством, - и вообще, скажите мне ради вашего Бога, где вы отыскали этого ублюдка?
    - Молчите, Тодезанг! - Евника встала в боевую стойку и вскинула над собой икону.
    - О, да, понимаю-понимаю, чувства, - снисходительно произнес гроссмейстер и, закинув руки за спину, стал прохаживаться подле елей. - Вообще, я давно наблюдаю за вами, - Тодезанг хитро улыбнулся и погрозил Евнике пальцем, - эти постоянные шашни с директорами… и вообще, скажите на милость, - он вдруг выразил искреннее удивление, - как вам удавалось устраивать эту чехарду с первыми руководителями института? Не успеешь глазом моргнуть, уже другой директор!
    - Это вам знать ни к чему. - Евника шагнула вперед и, сняв боевую стойку, продолжала наблюдать за противником.
    - Ну, как же, как же, - почти дружелюбно проворковал второй заместитель, - а потом этот Берестов, просто Артур Грей какой-то из «Алых парусов» или принц Тристан из «Тристана и Изольды»… понимаете, завис на мой компьютер, - забрюзжал он обиженно, - как будто я ничего не знаю… вообще, выделывал там черт знает что… вот потому и валяется в кабинете этого дурня Карева.
    - Тодезанг! - грозно произнесла Евника, - хватит предисловий, переходим к делу.
    - Да, разумеется, - барон мигом прекратил брюзжание и, испытующе посмотрев на Евнику, выхватил из-за пазухи короткоствольный револьвер «Смит-Вессон Магнум» 41-го калибра. Ника мгновенно приняла боевую стойку, как щитом, закрываясь выставленной вперед иконой. Увидев реакцию Евники, Тодезанг довольно, взахлеб рассмеялся и, откинув барабан, просыпал из него патроны.
    - Дадим даме фору, - снисходительно произнес он, после чего привел барабан в исходное положение и нажал на спуск. Раздалось характерное цоканье по металлу, но выстрела не последовало. Тодезанг многозначительно кивнул и небрежно отбросил револьвер в сторону.
    - Да, скажу вам по секрету, - барон снова стал прохаживаться вдоль елей, - лет эдак пятьсот назад мне попалась подлинная рукопись романа «Тристан и Изольда». Не версия Беруля или Эриха фон Оберге, а самого Кретьена де Труа!.. Я являюсь единственным его хранителем. Прекрасное произведение. - И Тодезанг смахнул проступившие на глазах слезы.
    - Понимаете, как поэтично: Тристан похоронен с одной стороны часовни, а Изольда с другой, но смерть их не разлучила. Ибо терновник пророс по стенам часовни, из могилы героя в могилу его возлюбленной… Или ваши святые, Петр и Феврония, - патетически обратился он к Евнике, - два гроба и в одной могиле. Это прекрасно… Я обещаю устроить вам именно такие похороны.
    - Тодезанг, - произнесла Евника с тенью усталости.   
    - Ах-ах-ах, как мы нетерпеливы, - словно кокетка, замахал руками барон и, пригладив с жеманным щегольством тонкие усики, подло захихикал. Но уже в следующий миг он резким движением расстегнул пуговицы фрака и с торжествующим злорадством посмотрел на Нику. Из специальных карманов жакета торчали рукоятки семи или восьми ножей. Тон¬кая улыбка скользнула по лицу Тодезанга, и он молниеносно выхватил из ножен два клинка.
    Более двух лет отец натаскивал ее на «белый шум» - особой технике Казачьего Спаса. Учил, как уходить от брошенного ножа, даже если противник находится за спиной и даже в полной темноте. Сначала применялись муляжи. Затем лезвия в пластиковой кобуре. Соответственно, на теле панцирный корсет, на лице маска. Потом настоящие лезвия. Потом без корсета и без маски. Вот и сейчас, как если бы голос отца прозвучал спокойно и твердо: «Ветер и огонь!»   
    Словно в пульсирующем пламени, Евника короткими шажками пошла навстречу противнику, рефлекторно ук¬лоняясь от несущихся со свистом и жужжанием потоков смерти. Через две или три секунды все восемь ножей в половину лезвий ушли в деревянную облицовку задрапированной бархатом стены. Мгновение барон изумленно смо¬трел на Евнику, но, оправившись, поспешно отступил назад. 
    - А, дама не так уж и проста, - магистр злобно осклабился и полупоклоном выразил подобие джентльменс¬кой учтивости. 
    - Конечно, - хладнокровно отозвалась Евника, - за века, про¬шедшее после потопа, мы не тратили время понапрасну.      
    Тодезанг засмеялся, не разжимая стиснутых зубов, но в следующий миг выхватил из кармана фрака бамбу¬ковые нун-чаки. Секунду длился безмолвный поединок одними взглядами.
    - Проклятые потомки Вейдавуда! - с ненавистью процедил магистр, и снова последовал спокойный и твердый голос отца: «Ветер!..»
    Одним движением Евника скинула верхний костюм, оставшись в нижнем светло-розовом, отороченном серебристо-голубым кружевом платье; в правой руке – пульсирующий, будто в потоке воздуха плащ, в левой – икона. Нун-чаки молниями заплясали в руках Тодезанга, и он короткими шажками стал продвигаться к Евнике. Отвечая на вызов, Ника по касательной двинулась к противнику, охраняя себя предупредительными всполохами серебристого плаща. Меняя тактику, Тодезанг тоже пошел по касательной, встречь движениям Евники. Прошла еще секунда и после двух проследовавших один за другим хлопков плащ с нун-чаками отлетел далеко к стене.
    Тодезанг зашипел словно гадюка и, выставив перед собой скорченные пальцы, быстро, даже не отошел, а как бы отъехал на несколько метров назад. Его лицо вдруг покрылось красными пятнами и стало по -старушечьи обрюзглым и отвратитель¬ным.
    - Сука! Тварь! Потаскуха! - завопил он в бессильной злобе и потряс над головой до белизны стиснутыми кулаками. - Выброси эту дрянь! - закричал он, срывая голосовые связки, и с ненавистью указал на икону скрюченным пальцем.
    Вдруг из глубины здания пошел низкий инфернальный гул, отчего зазвенели стек¬ла, завибрировали стены и закачались стоящие вокруг шахты ели. 
    - А-а-а! - торжествующе возопил второй заместитель. - Вот оно, пришло это время! Пришло это время! Великая праматерь, я верил, что ты поможешь нам! Протей!.. Он идет к нам из глубины тартара! Идет... благодаря тебе, о Великая праматерь!   
    Гул постепенно стал стихать, но Тодезанг еще около минуты стоял, ничего не замечая, экстатически вскинув вверх руки. Наконец он пришел в себя и, безразлично взглянув на Евнику, произнес холодно и сухо: «Скоро я положу тебя, дрянь, рядом с твоим Артуром Греем».
    - Господин Тодезанг, - так же безразлично и холодно отозвалась Евника, - «Вирус Апокалипсиса» уже пошел на серверы суперкомпьютера «зверь».   
    - Что?! - Тодезанга будто облили ледяной водой, и он с ужасом уставился на Евнику. 
    - Я говорю, что вирус Апокалипсиса «зверь», - спокойным тоном пояснила Нина, - уже пошел на серверы суперкомпьютера. И, по крайней мере, ваши банковские счета представляют теперь бесконечную последовательность нулей.   
    Услышав эти слова, Тодезанг задрожал, как от ударов электрического тока. Лицо его дико искривилось, и, вдруг, неистово вцепившись зубами в подкладку воротника фрака, он с треском оторвал от нее кусок материи. Следующим движением он выхватил изнутри фарфоровую капсулу и, зажав ее между пальцами, с торжествующим видом показал Евнике.
    - Как вы думаете, госпожа Олонецкая, что это?! - яростным шепотом выдохнул Тодезанг и тут же, дрожа от радости, ответил: «Протей!» - Несколько секунд он, наслаждаясь эффектом, неподвижно смотрел на Евнику и затем вновь яростно прошептал: «Протей!..»
    Прошел еще один бесконечный миг, на лицо гроссмейстера сошла маска высокомерия, и он, повелительно протянув руку в сторону шахты, нетерпеливо щелк¬нул пальцами. Тут же прислоненная к ели трость отделилась от опоры и, не те¬ряя вертикального положения, проскользнула к своему хозяину. Тодезанг, не гля¬дя, взял самостоятельно прибывшую трость и, нажав кнопку в основании рукояти, рывком отделил ее от нижней деревянной части. Теперь он держал в руке туск¬ло отсвечивающее, довольно грубой обработки лезвие.   
    - Узнаете, чей это нож? - вкрадчиво спросил Тодезанг и ехидно хихикнул.            
    - Вашего праотца Каина, - с холодным безразличием отозвалась Евника.      
    - Именно так, - утвердительно произ¬нес глава ордена меченосцев, и глаза его торжествующе вспыхнули, - но в нашем реликварии хранится еще одна святыня... догадываетесь какая? - и тут же сам ответил на поставленный вопрос, - нож Авраама, которым он хотел заколоть сына своего Исаака, но... его мы оставим на последние времена. На самые после¬дние времена! - и Тодезанг рассмеялся с отвратительным бульканьем и клохтаньем.         
    - Мне надоело слушать ваш бред! - гневно остановила его Евника и, сделав шаг назад, приняла боевую стойку.   
    - О, да!.. - Тодезанг мгновенно посерьезнел и, едва сдерживая ярость, прошипел с клекотом, - все эти Родогаисы и Вейдавуды, Рюрики и Труворы, все эти сарматы и скифы. Как они надоели нам…   
    Тодезанг с невыразимой ненавистью посмотрел на Евнику и, выдержав паузу, лишь затем произнес с надменным безразличием.
    - Сказа¬но вашим Апостолом: «Не все умрем, но все изменимся...» - после чего глумливо усмехнулся и, положив капсулу в рот, с силой ударил ладонью по нижней челюсти.
    Лицо Тодезанга мгновенно покрылось красными пятнами, и следом молниевидные всполохи объяли гроссмейтера с головы до ног. Зловонный зеленовато-желтый дым пошел от его тела и одежды, и лицо Тодезанга, трансформируясь на глазах, стало приобретать откровенно звериные черты. С диким храпом глава ордена меченосцев открыл заполненную пилообразными зубами пасть, и Евника с ужасом увидела, как из десен полезли загнутые на концах желтые клыки. Несколько капель слюны упали с клыков на пол, отчего паркет задымился и стал покрываться черными пятнами. 
    - Царица Небесная, помоги! - безмолвно вскрикнула Евника и, выставив перед собой икону, стала медленно отступать к стене. Кожа лица Тодезанга приобрела уже темно-зеленый цвет, из пальцев рук полезли черные когти, а в нижней части спины начал расти мощный, как у звероящера, хвост. И сам Тодезанг был теперь уже не человеком, а звероящером, только в значительно уменьшенных размерах. С диким рыком он ударил хвостом но полу, и паркет, разрубленный ромбическими пластинами на конце хвоста, разлетелся в куски.         
    - Матерь Божия, помилуй! - снова в ужасе прошептала Евника и услышала безмолвный глас, переполненный жалостью и состраданием: «Дай волю действо¬вать Сыну Моему, покайся в своей гордыне».    
    - Каюсь! - выдохнула Евника всем сердцем и почувствовала, что теперь она не одна, теперь она находится под незримой защитой.
    Прошла еще минута, и новоявленное чудовище полностью оформилось. Разорвавшиеся на нем одежда и обувь свалились, будто облитые кислотой, черными скукоженными пластами, а от самого тела под¬нимался зловонный желто-зеленый дым. Будто осмысливая себя в новом качестве, ящер помотал головой и, подняв вверх каинов кинжал, начал приближаться к своей жертве. Движение ящера вначале было медленным и тяжелым, но потом оно ускорилось, и уже с половины пути монстр бегом устремился на Евнику. 
    - Бо¬же! - только и успела выкрикнуть она и, схватив икону обеими руками, выстави¬ла ее перед собой.
    Нечеловеческая сила вдавила Евнику в стену, и нож со свистом пролетел мимо ее головы. С безысходной обреченностью Ника поняла, что не удержит ящера и нескольких секунд, но вдруг Тодезанга затрясло, как от разрядов электрического тока. Из-под иконы, которой Евника уперлась в его грудь, пошел густой сизый дым. В попытке преодолеть преграду Тодезанг раскрыл смрадную, усаженную двойным рядом зубов пасть и, заревев, снова взмахнул ножом. Лезвие врезалось в стену, будто выброшенное катапультой и, пробив деревянную облицовку, разлетелось на мелкие ку¬ски. 
    - Боже, помоги! - снова, что есть сил вскрикнула Евника. Она почувствовала, что напряжение значительно ослабло, но тут же, охнув от боли, едва не потеряла сознание. Ящер обломком ножа сокрушил половину ребер в левой части груди Евники.
    - Боже, спаси! - выкрикнула она, захлебываясь от боли, с ужасом понимая, что жить ей осталось всего несколько секунд. - Боже, помоги!   
    И вновь время словно остановилось. Все движения вокруг замедлились в десят¬ки раз. Повисшая, как плеть, рука Ники непостижимым образом обрела движение, и медленно, странно медленно она сняла с груди ладанку схиигумена Кассиана, чтобы следующим  движением вбро¬сить ее в ощеренную пасть звероящера.
    Отброшенный, будто пушечным ядром, монстр отлетел на середину зала и, дико заревев, рухнул наземь. С размаху ударив об пол хвостом, он в куски разметал паркетное покрытие. Затем ударил еще и еще раз, выламывая ромбическими пластинами до¬щатое основание пола. И вдруг страшный рев изошел, теперь уже не от То¬дезанга, а от рвущегося из адской бездны чудовищного Тифона: «Ты победил меня!!! Галилеянин!!!.. Победил меня!!!..» - Рев повторился, но стал постепенно уходить все глубже, угасая, свертываясь и становясь едва слышным: «Ты победил меня!..  Га¬лилеянин!..  Победил!..»
    Неожиданно мощный удар потряс здание, отчего в зале лопнула половина ламп. От следующего удара зашаталась уже сама башня и стала постепенно рушиться, угрожая проломить потолочные перекрытия верхнего этажа. Теперь многотонные обломки башни с глухим стуком падали на землю, усиливая этим идущее из глубины сотря¬сение, отчего  ходившее ходуном здание, казалось, могло рассыпаться в любой момент. Неожиданно погасли последние уцелевшие электрические лампы. Очевидно, произошло замыкание коммуникаций, либо пожар в промзоне достиг расположенной рядом ТЭЦ. Возможно, по запасному выходу еще можно было покинуть здание инс¬титута, но Евника с безучастной отрешенностью смотрела перед собой, не пред¬принимая никаких попыток к бегству. Судя по всполохам за окном, в здании Центра уже бушевал огонь, а это означа¬ло, что скоро он достигнет и верхнего этажа. А потому Евника вовсе не уди¬вилась, когда багровое пламя вырвалось из центральной шахты и, мгновенно по¬жрав все вокруг, с ревом устремилось наружу. Стоявшие рядом с шахтой ели одна за другой с треском попадали в зал, накрывая горящими кронами мертвое тело ящера.
    Корчась от яростного пламени, ящер, как живой, стал конвульсивно изгиба¬ться, и спустя мгновение Евника увидела, что монстр превратился в Тодезанга. Пылающие ели падали поочередно, шипя и стреляя смолой, и, когда на пол рухнуло последнее дерево, в яром пламени вновь горела рептилия. Прошел еще один, будто вспышками стробоскопа расчлененный миг, и в этом огненном расчленении появлялись поочередно, то женщина в платье восемнадцатого века, то снова Великий магистр, но уже в камзоле позднеренессансной эпохи, и следом вновь пожираемый огнем ящер. А далее видения стали меняться в словно рапидом разделенных кадрах кинофильма: полковник нацисткой армии... ящер… и вслед за всполохом огня снова полковник, но времен Первой мировой войны... После следующего всполоха – в пламени вновь в конвульсиях корчилась рептилия... И следом – Тодезанг, в смокинге и цилиндре...
    Перед взором Евники менялись времена и эпохи – уходя все далее вглубь веков. Страшная слабость стала овладевать Никой, но она, прижав к себе икону, до по¬следнего держалась на ногах. Лихорадочная дрожь начала бить ее, и Евника чувствовала, что в любой момент может потерять сознание, но, во что бы то ни стало ей нужно было досмотреть до конца эту огненную феерию. Пылающий монстр принимал все новые и новые обличья, когда одежды Ренессанса сменялись на рыцарские доспе¬хи, затем на тоги древних римлян и все далее вглубь веков, пока Евника не поняла отчетливо: «Бытие», глава четвертая: Тувалкаин, Ноема... Иувал, Ада... Цилла, Ламех... Мафусал, Мехиаэль, Ирад, Енох...   
    Пламя ели яростно вспыхнуло и разлетелось искрами во все стороны. И Ника увидела, что ящер превратился в огромную пылающую анаконду, древнего змия, который своим хвостом отбросил в противоположную часть зала рухнувшие на него ели...               
    - Каин!!! - беззвучно произнесла Евника, и огнен¬ная вспышка полностью поглотила змия.
    Пламя в центре зала свободно рвалось сквозь пролом в потолке, и жар от него был уже почти нестерпим.  
    Изнемогая и чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Евника медленно пошла вдоль стены к распахнутому окну, достигнув которого стала жадно вдыхать морозный, с залетающими внутрь снежинками воздух. Еще один толчок потряс здание. Оно опасно пошатнулось, но все-таки устояло. Отдаленный гул раздался в недрах земли, и раздвиж¬ные аэродромные плиты рухнули внутрь подземного ангара. Ревущее пламя сразу же вырвалось наружу, но Евника, опустившаяся бессильно на пол, ничего уже этого не видела.               
    Потолок вдруг ис¬чез, подобно поднятому театральному занавесу, и посреди заполнивших  небо всполохов северного сияния выстроилось непостижимо огромное множество людей. Внизу неисчислимо, как песок морской – миряне, подвижники благочестия, блажен¬ные, праведные. Выше – воины, как в древних доспехах витязей, так и в современ¬ных шинелях и гимнастерках. Еще выше предстояли монахи, священники, преподоб¬ные, святители и Патриархи. С ними же Цари, князи, военачальники. И далее – праотцы, пророки, Апостолы. Особо, в центре, на два крыла разделяя предстоящих: мученики, священномученики, исповедники. А высоко в небе, в сиянии золота, Евника не смогла увидеть, но она поняла - Сам Христос, Царь Славы, восседающий на Престоле. У подножия Престола, Пречистая Божия Матерь и двадцать четыре старца. И Тот, Кто восседал на Престоле, милостивым оком взглянул на Евнику, и от Него ярче тысячи солнц стал разгораться, заполняя все видимое от горизонта до горизонта пространство, –  Свет.
    Евника крепче прижала к себе обретенную родовую святыню. Она верила, что там, среди неисчислимого множества людей, пребывают все ее родственники от начала и до нынешнего века. Там князь Родогаис, призванный на княжение в Новгород и в конце дней принявший христианство с именем Константин. Там умученные в Орде бояре, согласившиеся принять смерть, но не отречься от Христа. Там схимонах Алипий, написавший по обету сей образ, и с ним его благочестивые потомки. Там пребывает ее мама. Там  горячо любимый старец Па-вел. Там... или на пути туда, находится Игорь. И они ждут ее, зовут к себе, мо¬лятся о ней. Ника счастливо улыбнулась, и ее взгляд начал туманиться, стекле¬неть и покрываться пеленой неподвижности.

       *  *  *
    С военных аэродромов Санкт-Петербурга, Архангельска и Череповца по тревоге поднялись вертолеты МЧС. В эфире, открытым текстом следовали позывные: «Фотон-2! Фотон-2!.. Срочно следовать в указанные квадраты... Горят: «Центр изуче¬ния тонких полей» и «Институт транс-эниологии». Доклады через каждые пять минут!» - И снова следовало открытым текстом: «Фотон-3! Фотон-3!..» 
    Со всех концов к рвущемуся до небес пламени с непрекращающимся воем сирен и миганием аварийных сигналов следовали колонны пожарных автомашин. В эфире то и дело раздавались позывные вертолетов МЧС и командиров пожарных подраз¬делений.
    Здание института уже полностью было объято огнем. Расположившиеся по периметру пожарные из нескольких десятков стволов поливали его стены. Но струи во¬ды, едва коснувшись их, тут же испарялись.  От страшной температуры повсюду ло¬пались стекла, а в южном корпусе от взрывов оборудования на полигонах в нес¬кольких местах выворотило блоки стен. Уже не осталось уголка, где бы ни властвовал огонь. Ураганный смерч пламени и дыма выходил через центральную шахту, и казалось, что горит сама преисподняя, и там, в глубине ее, проснулось древ¬нее чудище Тифон, чтобы снова изгнать всех Олимпийских богов в Египет.    
    Огонь властвовал всюду, но в ночном небе, где-то очень высоко, посреди всполохов северного сияния, уходили все дальше и дальше, оставляя за собой светлый след, две необычно яркие звезды. Возможно, это были выносящие спутники связи раке¬ты, запущенные с космодрома в Плесецке. Но, может быть,.. и сердцу почему-то хочется так думать  –  то были две возносящиеся к Вратам Небесным души...

       январь 2005 г. - сентябрь 2006 г.