Запись из личного дневника.
Сенокос - это очень тяжело!
К зиме для коровы и овец надо заготовить много сена. Расчёт таков: десять центнеров колхозу, один себе. В одной копне от двух до четырёх центнеров.
Мама «сенокосит» в колхозе, а я и папа ходим в лес (не очень далеко от деревни) на так называемую - "лесхозовскую полянку", аккуратно огороженную папой тонкими длинными жердями по всему периметру... Маленькие братья Генька и Алёшка остаются дома на попечении восьмилетнего Вени.
В последующие дни мы вдвоём с папой ранним утром уходим далеко в лес по узкой тропе через пень-колоду, примерно в шести-семи километрах от деревни, на другую, довольно большую - Налимову пожню...
Мы сгребаем сухое сено в валки, вилами складываем на две тонкие жерди-носилки, несём в центр пожни к стожару (длинная жердь, воткнутая глубоко в землю и укреплённая клиньями).
Папа идёт впереди, я сзади, - с той стороны, где полегче. Но легче не было: ведь я не по годам маленькая и тощенькая, мне нет и двенадцати и тяжёлое сено вытягивает мои худенькие ручки, вены вздулись...
В этот момент несносно кусачие жирные пауты (овод) прокусывают кожу и кровь течёт тонкими ручейками и не прогнать - руки заняты. Терпела, как могла... шла, спотыкаясь о кочки. Красные круги плывут перед глазами, бешено колотится сердце, подкатывает непонятная дурнота и тошнота, казалось, сейчас упаду...
Наконец-то, время обеда! Папа вскипятил на костре воду из речушки в зелёном солдатском котелке. Я срываю листья смородины, брусники, цветы кипрея, завариваю чай...
Мы сидим на копёшке сена, жуём сырое вяленое на солнцепёке баранье мясо.
Почему, сырое? Папа по молодости после педагогического училища по направлению некоторое время жил и работал в тундре, занимая должность начальника в ненецкой школе и здесь, у северных народов, научился есть сырое мясо и рыбу... Но там-то мясо было оленье!
Папа отметил, что всего лучше употреблять мясо и рыбу промороженными:
-- Нарежешь тонкими полосками, то есть настругаешь и жуёшь, это называется строганина... Вкусно и очень полезно.
-- Ненецкий народ только этим и питается. Ну и ещё дополнительно едят яйца диких птиц, а также ягоды. Лето в тундре короткое, но ягоды кой-какие успевают созревать...
-- Ну, всё! Нинка, пора за работу, делу – время, потехе - час!
Иногда мы ночуем на пожне. Папа спит под копной, а я в сеннике, зарывшись в сено от надоедливых комаров, от которых нет спасу. Звон комаров не даёт долго уснуть, но усталость берёт своё и я проваливаюсь в зыбкий сон.
Папа жалеет меня и будит, когда уже подсохла роса на траве...
Незабываемое время, настоящая романтика. Как хотелось бы вернуться в те золотые, хотя и довольно тяжёлые дни!
С мамой намного легче!
Иногда, когда не бывает в колхозе дела: пока ещё не высохла скошенная трава, на уборку сена с нами ходила и мама. С мамой работа продвигалась споро. Я уже не носила тяжеленные носилки с сеном, а только подгребала...
В то лето была страшная жара, постоянно хотелось пить. Идти к речушке через всю Налимову пожню далеко и я пила воду тут же: под ногами было много ямок с водой от коровьих копыт.
С тонкой трубочкой от дудки, зажатой в зубах, я становлюсь на коленки и пью через ситцевый платок эту болотную воду и вспоминаю сказку: «Не пей, козлёночком станешь!» Но, ничего со мной не происходило, всё было в порядке...
Мама сварила на маленьком костре вермишелевый супчик с мелко нарезанным салом, заправила зелёным луком.
После обеда я что-то устала и даже попыталась чуть вздремнуть на валке сухого душистого сена... Но, куда там, - папа отправил меня прополоскать онучи (портянки):
-- Хорошенько в воде помни онучи и потом тщательно выполощи... Сделай, как следует!
Я подошла к речушке, а папа говорит:
-- Иди дальше, вон туда на край пожни.
-- Зачем? – спрашиваю я, - здесь же удобно и глубоко.
-- Иди, тебе говорят, туда дальше, вон за тот куст!
Делать нечего, - пошла. Но, что-то мне показалось довольно странным... Стирая портянки, украдкой из-за плеча сквозь ветки куста посмотрела в сторону папы и мамы. Они обнимались...
Мне стало стыдно, лицо моё запылало, - и зачем они обнимаются, да ещё здесь в лесу, на пожне?
Я долго не выходила из-за куста, до тех пор, пока они не взялись за вилы и грабли. Я не смотрела им в глаза, отпало всякое желание даже разговаривать с ними.
«Белуги»
Я сегодня отдыхаю, присматриваю за братишками. Пока они играют в свои шумные детские игры, сбегаю-ко я к реке на горки с соснами за земляникой!
На том берегу реки деревенские бабы копнят сено: одни сгребают, другие подносят, третьи мечут копну. Они беззлобно подтрунивают друг над другом, рассказывают байки про мужиков, громко хохочут...
Бабоньки окрепли за послевоенное время, годы идут, время лечит. После окончания войны пролетело уже чуть более десяти лет. Бабы расцвели, подобрели телом, щёки округлились, зарумянились, не видать уже горьких слёз, постоянно стоявших в печальных глазах...
Вот и перекур. Бабы разом скидывают ситцевые платья, рубахи и, в чём мать родила, спешат к реке. Тела белые-белые, сильно контрастируют с загорелыми до черноты руками, ногами и румяными лицами.
В гомоне шуток они шлёпают друг друга по голым бёдрам, весело смеются...
Речное дно в мелких камушках, бабоньки осторожно войдя в воду, где глубже, начинают шумно плескаться, разбрызгивая вокруг себя хрустальную воду.
Я сижу под кривой старой сосной на горке, где я собирала для братьев землянику. Моя мама тоже среди баб и я смотрю как она плавает «по-лягушачьи». Она не подозревает, что я всё вижу и слышу. Она не знает, что я оставила братьев одних дома и побежала к реке насобирать кружку ягод...
Бабы, как белые белуги, смеясь, резвятся в прохладной воде...
Потом одна за другой неспешно выходят на берег, набрасывают платья, повязывают косынки на голову и направляются к своим граблям и вилам, оставленным на валках.
***
Сенокос, сенокос!
Полон смеха, полон кос,
Полон мошек и букашек,
Полон клетчатых рубах,
Полон скошенных ромашек
На смеющихся губах...
Из стихотворения Чимкентского поэта.
"Всё нужно делать правильно и красиво"! - установка папы.
Жаркий июль, буйное цветение трав. Только успевай. Мы сгребли сухое сено с пожни, сносили к центру, там где установлен стожар... Папа сидит на копёшке сена, курит «Беломорину» и говорит мне:
-- Нинка, сегодня ты будешь стоять на копне, а не мать... Тебе надо учиться.
-- Мы с матерью будем подавать сено, а ты принимай...
Он подробно объяснил, что и как делать. Я забралась на сено, которым был обложен стожар, держась за него, ходила кругами, утаптывая сено. В руках у меня грабли, нужно прихватить ими сено с папиных вил, поправить так, как надо, и притоптать, чтобы не было ям...
Сначала копну в «талии» надо расширить, потом постепенно сужать и сужать «на нет», пока не кончится всё сено... Уже высоко и копна слегка покачивается.
Крепко держась за шершавый стожар, «обняв» его в кольцо двумя руками, граблями подхватываю клок сена, что подаёт мне папа, тут же как можно плотней прижимаю и обматываю вокруг стожара, вминаю небольшими клочками и притаптываю...
Сено кончилось, копна готова. Мама причёсывает граблями бока копны. Папа подаёт мне на вилах большую берёзовую ветку. Я накидываю её на стожар. Потихоньку, ухватившись за ветку как научил папа, осторожно на животе соскальзываю до вил, воткнутых папой в бок копны.
Черенок он держит на высоте поднятой руки, получилось, как турник. Держась за так называемый «турник», я легко спрыгиваю на землю.
Копна получилась красивая: бока ровные как по циркулю, гладко причёсаны граблями, верхушка острая. Настоящее произведение искусства. Папа похвалил, и я была очень довольна...
Копны, смётанные нашими руками отличались от чужих. Они были идеальны по форме и никогда не кособочились. Папа очень не любил неаккуратность.
Свои копны я узнавала с первого взгляда, - «по почерку» как говорил папа.
В деревне «прослышали», что я хорошо «топчу» копну и стали приглашать:
-- Евстолья, пусть Нина «постоит» на копне, - просит Лизавета Егоркова.
И я шла «топтать» копну к Егорковым, потом к Дуне, к Лёлюшке Гришкиной, к Лизке Доськиной...
Творог со сметаной
Нашу корову звать Малютка. Она белой масти с большими чёрными овальными пятнами на щеках, самая крупная в деревне и по окрасу красивая в сравнении с другими коровами, ещё и характером добродушная. Молока даёт много: полное ведро утром и столько же вечером. Если бы доили в обед, точно было бы не меньше ведра.
Когда Малютка приходит вечером домой, из вымени ручьём течёт молоко в четыре струи прямо на землю, образуя лужу. Малютка бьёт хвостом, нетерпеливо переступает ногами, мычит, зовёт маму, чтобы та скорей подоила. Наверное, ей было больно... После дойки корова успокаивается.
Мама наливает нам всем тёплого парного молока. Мы с братиком Венькой «припадаем» к пол-литровой банке, соревнуемся, кто выпьет быстрей...
В то время мы с братьями объедались творогом со сметаной, сливками...
Ещё мама готовит домашний сыр, такой вкусный, что просто тает во рту.
Иногда мы делаем из сметаны домашнее сливочное масло. Надо очень долго взбивать мутовкой в большом глиняном горшке, пока сметана не отслоится на пахту и кусочки масла.
Я люблю кисловатую жирную пахту. Пахта оставалась и для моей подруги - москвички Танечки. Она пила её с удовольствием, и сильно выделяя по-московски букву «А», приговаривала:
-- ВеликАлепнА! ЗамечательнА!
Вечером мы с мамой ходим за огородец косить свежую траву, приносим две вязанки. Малютка за ночь всё съедает...
Часто я хожу за травой одна, косить уже умею, правда, не совсем качественно, - махать косой в моём возрасте ещё трудно. Завязав вязанку верёвкой, я с трудом взваливаю её на спину, приношу и высыпаю в ясли...
Со временем я научилась доить корову. Трудного ничего нет, только устают руки. Этот опыт в дальнейшей жизни мне пригодился, да ещё как пригодился...
Каждое утро я ношу молоко на маслозавод полный пятилитровый алюминиевый бидон. Молодая тётенька (лаборантка) тут же при мне измеряет процент жирности - 4.6 процента и записывает в книжку.
А дождя так и не было
В тот летний день после работы в школьном огороде, я пришла домой после полудня, ещё принесла с собой сетку продуктов из магазина. Венька, приглядывающий за братьями, сразу с порога меня «обрадовал»:
-- Папа сказал, чтобы ты быстро шла на лесхозовскую полянку, надо сгрести сено и сложить в копёшки, вдруг будет дождь...
Устала я! Огорчилась... А что делать? Привязала грабли и вилы к раме велосипеда и поехала в лес... В поте лица, до позднего вечера, я сгребала в валки сухое сено со всей полянки. Сена здесь всегда накашивалось много - большая копна в три центнера.
Я торопилась, уже смеркалось. Ближе к осени августовские ночи у нас на севере довольно тёмные, но надо ещё собрать сено с валков в копёшки...
Пора бы уже домой, но работу на полпути нельзя оставлять, а вдруг действительно будет дождь и замочит валки, а это ещё хуже. Собрав все свои силы, стала копнить сено. Копёшки одна за другой появляются на полянке...
Августовская ночь темна, в лесу особенно, и я боюсь волков. Но я должна сделать дело до конца и не кое-как! Наконец, всё закончено.
Ехать на велосипеде нельзя, в темноте тропинку плохо видно и можно убиться. Веду свой велосипед, еле передвигаю ноги от усталости, мне страшно, «зыркаю» глазами по сторонам, спешу в сторону деревни подальше от жуткого чёрного леса.
Под деревней в лощине вижу под тёмным кустом два неподвижных огонька. Ужас сковал всё моё существо. Это глаза волка! Но огоньки тут же разъехались в разные стороны, это же мои братья пугают меня фонариками!
Меня взяло зло и обида на них, заодно - на папу с мамой... Никто не пришёл мне на помощь, а братья ещё и развлекаются, пугают меня!
Домой пришла со слезами на глазах, молчаливая... Ведь мне ещё нет и двенадцати лет! Папа взглянул на меня и, наверное, пожалев, сказал:
-- Не надо было убирать сено со всей полянки! Эта работа на целую артИль и на полдня...
-- Сделала бы столько, сколько успела до темноты!
-- Хотя, ты – молодец! Хвалю за исполнительность!