Продолжение. Начало в 1-й - 11-й частях.
Ч А С Т Ь Д В Е Н А Д Ц А Т А Я.
ГЛАВА 12.1. Баня. Новый обморок.
Один раз в неделю мама ходила со мной в поселковую баню в женский день. Брат ходил с отцом в мужской день. Баня была крепкая, из прочного кирпича. Толстые стены, парилка с вениками. Женщины хлестали себя до красноты, и постоянно поддавали жару. Мы моемся, потом визг и хохот. Оказалось, группа подростков, поднявшись по ящикам, решила посмотреть, как выглядят женщины в бане. В бане, в моечном отделении, одно узкое, но высокое окно. Оно закрашено белой краской, но небольшой участок на самом верху не закрашен. Он высоко. Вот, в него-то и устремили подростки свой взор. Мне восемь лет и я скрываюсь в парилку, там нет окон. Баню я люблю. Мне нравятся массивные гранитные скамьи, которые мать несколько раз ошпаривает кипятком. Нравится после мытья стоять под душем и смывать с себя мыло. Но душевых кабинок всего две, а желающих намного больше, поэтому надо выбрать момент, когда кабинки пустые.
Мать очень любит парилку, и меня туда старается затащить, но я упираюсь и иду неохотно, и то только на очень короткое время. Там очень сильный жар, но моей матери и этого мало. Она заходя, обязательно еще открывает вентиль и напускает пару, так что ничего не видать. В душе, я могу стоять, под чуть теплой водой долго, а в парилке мне очень жарко. Но мать этого не понимает, и старается меня хорошо отхлестать веником. Для меня это своеобразная пытка. Какое-то время, я терплю, потом начинаю орать со всей силы, и вырываться из цепких материных рук. Она с руганью меня выпускает: "Пришла мыться, так - мойся". Сама мама в парилку забегает несколько раз и надолго. Выходит красная, как рак.
Поселковая баня к тому времени (началу шестидесятых годов), уже служила лет тридцать. Она была выстроена еще для лагерного пункта, потом стала служить жителям поселка. Однажды мне от жары сделалось плохо, но я успела выскочить в предбанник, где было прохладно, и обморока не случилось. Он случился позднее, когда мне было пятнадцать лет в Вологде в семидесятом году, где я начала учиться в Педагогическом училище и проживала с теткой - сестрой матери. Мы также с ней пошли в баню. Это было старинное строение, которому было не многим менее трехсот лет. Стены бани были толщиной более метра, прочные, как строили в старину. Там была невероятная духота. Я успела только намылиться и почувствовала сильную слабость. Выскочила в предбанник охладиться, но было уже поздно.
В глазах поплыли сначала радужные, потом черные круги, потом - полный провал. Последнее, что я услышала: "Держите, держите, - падает". Больше я ничего не слышала и не видела. Когда я очнулась, то уже сидела на скамейке, около меня была тетка и банщица с ваткой, смоченной нашатырным спиртом. От этого я и очнулась. Кое-как окатившись прохладной водой, ждала тетку, когда она домоется. Бог и в это, сложное для меня мгновение, был, как всегда, рядом и не допустил погибели! Больше в эту баню, мы не ходили, хотя там было достаточно уютно и очень чисто. В просторных сенях, в больших бочках, росли комнатные растения - чайные розы, фикусы, пальмы. В предбаннике были чистые и крепкие шкафчики. Мы стали, как и раньше, ходить в другую баню, которая была значительно ближе к дому в котором мы жили, и где не было такого уюта, но не было такого и жара.
ГЛАВА 12.2. Лена. Семья Светочки.
Став немного постарше, годам к десяти, я познакомилась с еще одной девочкой из поселка. Она жила в соседнем бараке. Ее звали Лена. Лена старше меня на четыре года. Это лето мы проводим в полупустом поселке. Ровесников моих нет. Кто-то в пионерских лагерях, кто-то - в деревнях у бабушек, кто-то с родителями у южного моря, на пляже. А мы с Леной никуда не выезжаем, все лето в поселке. Катя отправилась на Украину, в Донецк к отцу, Люся - с сестрой Зоей и матерью Велтой, - в Латвию к своей родне. Нам, с братом, ехать некуда, и не на что.
В начале прошедшей осени, отец с матерью, распив бутылку вина, рассуждают: "Вот, за зиму накопим денег, и летом - всей семьей на юг - к морю". Мы с братом всю зиму ждали этого, но, как известно, обещанного ждут три года, а мы так никогда этого и не дождались. Мечты остались мечтами, и я, со старшей Леной, провожу время вместе. Лена хитрая, у нее есть свой интерес. Вначале мы просто гуляем по поселку. Лена в ситцевом, розово-красном, открытом сарафанчике, выглядит очень привлекательно. Я горда, что у меня такая видная подруга. Бываем у них во дворе. За окном их дома - хороший палисадничек. Много нежной зеленой травы и растут деревья. Нам нравится там загорать. У Лены большая коллекция открыток с изображением киноартистов. Они все красивые, ухоженные. Мне нравится разглядывать красивых людей. Еще в комнате у Лены красивая мебель. Она делится со мной: - "Марина, всю эту мебель делал мой папа". Так она зовет отчима. Видно, что это не ширпотреб, а ручная работа. Вся мебель из дерева. Еще не покрыта лаком и не покрашена. Это шкафы, сервант, комоды, этажерки. Я такому обстоятельству очень удивлена: - "Как это можно самому сделать всю мебель?"
Лена показывает мне свою копилку, куда она складывает мелочь, какую дают ей родители. У меня тоже есть своя копилка из консервной банки, где хранятся копеечки. В 1961 году была проведена, так называемая - Хрущевская денежная реформа. Деньги по виду стали отличаться, как бумажные, так и металлические, но некоторые из металлических денег еще были в ходу, и мы их также складывали в свои копилки. Потом, года через два, эти монеты стали уже раритетом. Лена делает заманчивое предложение: - "Давай копить вместе. Потом купим хороший альбом для фотографий". Я с радостью соглашаюсь и несу ей свою копилку. Лена, не долго думая, присоединяет мое к своему. Для убедительности бренчит банкой, показывая ее весомость, и дает мне последние наставления: - "Когда у тебя немного соберется, - неси сразу ко мне." Я послушно киваю. Мне нравится дружба с Леной. Она большая и умная, готовится к поступлению в техникум. Как-то мама спрашивает: - "Марина, где твоя копилка?" Я бодро сообщаю, что Лена предложила копить вместе.
Ярость матери не знает предела: "Ну ты и дура! Немедленно иди и забери свои деньги." К такому повороту событий, я не готова. Отношения с Леной мне портить не хочется. Я подспудно начинаю понимать, что это добром не кончится, и что, скорее всего, денежек мне не видать. Дома - разъяренная мать, во дворе - обозленная Лена. Она бросает мне несколько копеек и уходит. "Ты не умеешь дружить, - обвиняет меня Лена. - Ты, предательница, из тебя не получится разведчица". Я понимаю, что экзамен "на партизаны", - я не сдала. Дружбе пришел конец, и я снова хожу одна.
В дальнейшей жизни, я не раз убеждалась и на своем опыте, и на опыте других людей, что самое лучшее в этом мире - жить честно, а лукавство рано или поздно принесет вред лукавому, - это грех. За грех всегда приходится отвечать, всегда приходит расплата. Через Свое слово - Библию, - Бог предостерегает человека: "Бог с милостивым поступает милостиво, с мужем искренним - искренно. С чистым - чисто, а с лукавым - по лукавству его. Людей угнетенных Бог спасает, а очи надменных унижает". (Псалом 17, стихи - 26-28).
Но это было время, когда мы о Боге знали только то, что Его - нет, и думали, что никто не увидит, и не узнает. Не знали, что Бог не только все наши дела видит, но знает и все наши намерения. В школах - светоче знаний, шла непримиримая борьба с Богом! Учителя, обманутые коммунистической, дьявольской пропагандой насаждали этот обман и в нас, детях. Во взрослой жизни, Лена не дожила и до тридцати лет. Она уже в молодом возрасте пристрастилась к алкоголю, и была убита своим собутыльником, который часто избивал ее, и она рано постарела и почернела, ходила в синяках. В детстве, и подростковом возрасте, это была симпатичная девочка с темно-русыми, короткими кудрявыми волосами.
Но, не смотря на то, что в связи с летними каникулами, многие в разъездах, я все равно нахожу в поселке новые знакомства. Появилась подружка из соседнего подъезда Галя. Галя младше меня на три года. Но у нее очень твердый характер, и именно она руководит нашей дружбой. Я у нее нахожусь в подчинении, хотя ей всего шесть лет. В играх она главенствует. Я, боясь потерять знакомство, во всем ей потакаю и исполняю ее распоряжения. Семья Гали давно живет в этом доме, раньше нас. Галя в семье - центр для отца и матери. У нее еще есть два старших сводных брата - отец которых умер, и их мать Августина, которую моя мама называет Густей, - невысокая, худощавая, темноволосая, молчаливая женщина, - вторично вышла замуж за освободившегося из заключения, бывшего жителя столицы. В Галине он не чает души, а пасынков не очень-то жалует. Старшему Владимиру - тринадцать лет, помладше Евгению - одиннадцать лет. Еще в их семье, годом ранее, умерла родная сестра Гали, на год ее младше, от опухоли головного мозга. Густя ездила с ней неоднократно в Москву, на родину мужа, но лечение, проведенное в столице, не помогло. Братья Владимир и Евгений - хорошие, дружелюбные ребята. Мой брат с ними обоими дружит, и они у нас дома часто бывают, когда наши родители на работе. Мы играем в настольные игры, карты и шашки.
Семья Светочки.
В это время, в подъезде Галины поселилась новая семья. Наш подъезд - в центре дома, у Гали - подъезд с торца здания. Это новое семейство сразу поставило преграду в общении с соседями, как бы давая понять, что они здесь временно и случайно, и заводить тесные соседские связи, они не намерены. Каким образом и почему они появились в рабочих бараках, для меня так и осталось тайной и загадкой. Это новое семейство из трех человек: муж, жена и очень хорошенькая, трехлетняя дочка с мелкими, светлыми кудряшками - Светочка. Где они работали и чем занимались - непонятно. Жена, яркая блондинка лет тридцати, одевалась очень хорошо, имела много красивых нарядов, и также всегда очень красиво и нарядно одевала свою дочку, очаровательную Светланку. При огромном дефиците хороших, качественных вещей в магазинах, у них были (для того времени) изумительные вещи, каких больше никто в поселке не имел. Девочка, в нарядной соломенной шляпке, из-под которой выбивались льняные кудряшки, и нежно-розовых, многочисленных, нарядных платьицах выглядела очень красиво. Это была маленькая фея. Она была похожа на куклу из игрушечного магазина. Светочка была капризная, и все ее прихоти исполнялись незамедлительно. Каждый день, мы видели ее на прогулке со своей матерью, и любовались ею. Это было лето 1965 года. В декабре этого года, мы с поселка съехали, отцу от завода выделили только что выстроенную 2-х комнатную "хрущевку" в новой пятиэтажке. Это было радостное событие - переезд в новый дом, в новый квартал, по образцу с московским названный "Черемушками".
Семья Светы, еще оставалась жить в поселке. Сам поселок, как жилой райончик, был полностью снесен к середине 70-х годов. Не осталось ни одного здания. Все жители были переселены в новые кирпичные дома, как сейчас говорят "хрущевки". Тогда мы этого не знали. Сейчас на этом месте, где проживали люди, какие-то мастерские и уже старые гаражи. Но уже начинается новое строительство - модное - торговые богатые центры с эскалаторами и аквапарки. Я очень любила этот поселок и мне жаль, что все исчезло. На фото - часть этого поселка.
Ровно через тридцать лет, когда появились в стране богатые люди, так называемые "новые русские", из газетной статьи, я узнала страшную историю семьи Светочки. В 1995 году, Светлане было уже за тридцать лет, и она имела очень обеспеченного, вальяжного, авторитетного мужа (тогда таким мог быть только человек, связанный с криминалом), и просторную, пятикомнатную квартиру в прекрасном, новом доме. Этот дом уже не был народной, массовой "хрущевкой", а был намного более престижным и комфортабельным. Света была очень хороша собой, обеспечена, как и в детстве. На одной лестничной клетке с ней, в двухкомнатной квартире, проживала ее мать. Это была наша бывшая соседка по бараку, теперь пожилая дама, но все также привязанная к своей Светочке. Старшей дочери Светланы, от первого брака, было четырнадцать лет, младшей, от крутого бизнесмена - один год. Бизнесмен, владелец дорогого джипа, и модного в те годы малинового пиджака и тяжелой золотой цепи на шее, пришел в обед с работы домой, и застал такую картину: жена с тещей, в веселом расположении духа, выпивают на кухне, в ванной комнате, в воде, лежит оставленная на попечение старшей дочери, утонувшая годовалая дочка, - любимица бизнесмена. Падчерица отвлеклась на свои дела и не заметила, как и когда малышка захлебнулась водой. Бизнесмен в ярости убивает из пистолета жену, тещу, падчерицу, а спустя сутки и себя. Так закончили свои дни соседи по бараку 1965 года - яркая блондинка и трехлетняя, прелестная дочка в кудряшках.
ГЛАВА 12.3. Ванда. Состриженная челка. О лагерях.
Как-то однажды, в поселке появилась еще одна моя ровесница. Мы, поселковые подружки, гуляли летом на улице, на пустыре, недалеко от бараков. Место красивое, чистый воздух и зеленая трава, и кругом росло много разных полевых цветов. И неожиданно, к нам присоединилась незнакомая девочка. Мне, Маринке, было десять лет. И непонятно было к кому в гости пришла эта белокурая, изысканная красавица. На эту девочку невозможно было не обратить внимания. Очень ухоженная, по сравнению с нами. Длинные, естественные волосы блондинки, почти альбиноса, собраны в аккуратный, по тогдашней моде, высоко поднятый "конский хвост". Высокий, чистый, красивый, мраморный лоб открыт, стянутыми сзади волосами. Красивое лицо с прямым, точеным носиком. И имя у нее было никогда прежде не слыханное - Ванда. "Ванна? - переспрашиваю в недоумении я. Не ванна, а Ванда", - с укоризною поправляет новая знакомая. Все равно не понятно. Странное имя. Нас поразил ее наряд. Мы такого никогда ни у кого не видели. На ней был надет ярко-красный, сверкающий на солнце, как алмаз, в те годы наидефицитнейший, болоневый плащ. Это был 1965 год и плащи "болонья" были у единиц-счастливиц. Но мы этого не знали, такого наряда никогда не видели, и его блеск и цвет, нас очаровал и поразил. Это было, как с другой планеты. Очаровательная блондинка в очаровательном, невиданном плаще! Мы смотрели на эту незнакомку завороженно и не могли оторвать от нее взор. Она пробыла в нашем обществе часа два и испарилась навсегда. О чем мы говорили, и что она говорила, мы не запомнили, но это было и неважно. Она могла, при такой красоте говорить что угодно, и все имело бы значение.
У меня в это время были две не очень длинные косички, и длинная, свисающая на глаза, неровная челка. Мать говорила: "Не волосы, а жиденькая солома. У меня, в твои годы, волосы вились, закручивались в колечки". У моей русской матери, были от природы, иссиня-черные, густые волосы. Я от отсутствия красоты сильно страдала. Мне хотелось иметь кудрявые волосы, и любой другой цвет, но только не такой, как у меня. Я тогда не понимала, что у меня самый прекрасный дымчато-русый цвет волос, настоящей славянки. Познакомившись с такой ухоженной девочкой, мне страстно захотелось также иметь ухоженную прическу и открытый, высокий лоб, но редкая челка не позволяла мне этого сделать.
Когда Ванда, мотивируя тем, что ей надо уезжать, и ее ждет родной дядя в машине, без сожаления покинула нас, на прощанье одарив милой улыбкой, и внеся в нашу компанию сумятицу и какое-то беспокойство - без ее яркого, и очень красивого плаща, словно и мир померк вокруг, я недолго думая, пришла домой, достала из комода тяжелые, портновские ножницы, и свою челку состригла - "на нет". Лоб был открыт. Мать в это время спала, проснувшись долго ругалась, от увиденного кошмара на моей голове. Мне очень хотелось походить на красивую девочку, но я не знала, что чтобы иметь такую прическу, надо долго растить волосы, чтобы собрать их в высокий пучок. С выстриженным лбом ничего сделать было нельзя. Хорошо, что еще до школы было два месяца, и за это время "ежик" на лбу немного зарос. Красота, как всегда, потребовала жертв!
Так проходили летние каникулы во дворе. Но однажды отцу выделили на заводе две путевки в пионерский лагерь - для меня и для брата. Лагерь находился за городом, в лесу, на берегу реки. Такие же барачные корпуса для проживания. Комнаты для мальчиков и девочек. В комнатах по десять кроватей. Выдавали по одному одеялу и раз в неделю меняли постельное белье. Ночами, на севере, в неотапливаемых бараках было холодно и я очень мерзла под одним одеялом. В остальном, все как положено: ранний подъем, зарядка, линейка с поднятием флага. Командиры отрядов на линейке отдают рапорт начальнику лагеря о готовности жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин и как учит Коммунистическая партия Советского Союза. Признаюсь мне очень хотелось быть командиром отряда, но меня не выбирали и это вселяло обиду. Была еще более важная должность - командир дружины. Это значило, что все отряды должны ему подчиняться, а он соответственно подотчетен только начальнику лагеря, и рапорт на линейке чаще отдавался именно ему, и только в самых торжественных случаях - начальнику лагеря. Этот месяц, проведенный в лагере, особых впечатлений не оставил, кроме ночного холода, комаров, флирта воспитателей с физруками. Ну и были какие-то концерты, с участием ребят, в которых я не была задействована, по причине, не имения никаких талантов. Была зрителем. Иногда показывали художественные фильмы, где мы сидели на грязном, заплеванном полу клуба. Перед показом, на стене крепили белую простынь, и крутили фильм. Умельцы на прикрепленной простыне, делали различные смешные фигурки - тени, из пальцев рук. Из концертных номеров, запомнились выступления девочек с показом художественной гимнастики - с лентами, с обручами и умением садиться на "шпагат", и делать "колесо". Самое лучшее время было, когда вожатая читала нам вслух сказочную повесть "Приключения Чиполлино", итальянского автора Джанни Родари. И еще была сильная тоска по дому.
Еще один раз я побывала в этом лагере, уже одна, без брата, через два года, став старше. Одно обстоятельство запало мне в душу. Обстоятельство о котором я хочу поведать состояло в следующем: заканчивалась лагерная смена, и нас командир дружины послал собирать ветки для прощального костра. Я оказалась в лесу, на берегу реки, и вот на другом, противоположном, высоком берегу, очень крутом, на скально-песчаной стене, высотой в метров двадцать, от начала полотна воды (реки) до подъема берега, очень крупными буквами из темных камней, выложена хорошо читаемая надпись. "НАС ЗДЕСЬ ТЫСЯЧИ, НАС КАЖДЫЙ ДЕНЬ РАССТРЕЛИВАЮТ, НО МЫ ЕЩЕ ЖИВЫ И ИДЕМ, ГОСПОДИ, ПРОСТИ НАС!" Это было страшно, непонятно и после всех торжественных речей на линейке, выглядело дико и нелепо. Но это было и это осталось в памяти. Как это было написано? Как это на отвесной скальной породе можно было сделать? И как могла охрана это допустить? Очевидно делалось в тайне, и это работа многих и многих дней, выполненная узниками лагерей, как памятник-известие о себе, несчастных людях, заключенных 30-х - 40-х годов двадцатого века, среди, которых находился и мой репрессированный дед, отец отца, погибший в лагере через два года, после приговора, вынесенного в 1937 году.
Эту надпись я увидела и прочитала в 1967 году, когда мне было двенадцать лет, и я была в пионерском лагере. Потом был прощальный костер, пение бравурных, мажорных, советских, пионерских песен, танцы и речевки, и в глубине памяти эта скорбная надпись. Этот лагерь, где мы отдыхали, в довоенные, и в первые послевоенные годы, был лагерем для заключенных - с вышками для охранников, с собаками для беглецов, с офицерами НКВД. В общем жизнь кипела. По распорядку и разнарядке расстрелы, тяжелейший труд на лесоповале в сорокаградусные морозы, радиевом промысле, где люди сгорали за два месяца, а то и за один, а также строящейся, в сложнейших условиях Северной железной дороге, которая по словам старожилов, выстроена на костях, и другие атрибуты лагерной, повседневной жизни. В 60-е годы, лагерь для заключенных преобразовали в лагерь для пионеров. Вышки убрали, бараки подлатали и стали заселять на лето пионерами. Но комары были такие же, как и тогда, и кусали также зло. Я вполне допускаю мысль, что в числе тех, кто в тяжелейших условиях, исполнил такой труд - фразу, выложенную из камней, вполне мог быть и мой дед, который находился в заключении именно в этих местах.
Конец 12-й части.
Продолжение на новой странице.