История нашей фамилии

               
               
                История предков всегда любопытна
                для того, кто достоин иметь отечество.
                (Н.М. Карамзин)
           Стремясь подавить казачье самосознание и ликвидировать казачье самоуправление, Советская власть пошла на передачу нескольких казачьих земель Казахстану. В эту «обойму», в частности, при образовании СССР в 1922-м году, согласно постановлению Совета Народных Комиссаров по предложению В.И. Ленина, были переданы в состав Казахской ССР мятежная Уральская, Кустанайская и ещё ряд других российских областей.
        Так с лёгкой руки Владимира Ильича стали перекраиваться земли российской империи, предоставляться независимость целым странам на землях, добытых ценою немалой крови наших славных предков. Европа до скончания века должна быть благодарной России, правопреемнице Советского Союза, народы которого более двух десятков миллионов жизней положили на алтарь освобождения её от фашистской нечисти и своей «кровью искупили Европы вольность, честь и мир». Но «благодеяния приятны только тогда, когда знаешь, что можешь за них отплатить; когда же они непомерны, то вместо благодарности, воздаёшь за них ненавистью». Эти слова древнеримского историка Тацита как нельзя точно характеризуют отношение некоторых стран современной Европы к России. Их в глубине подсознания гнетёт понимание исторического «джентльменского» долга - предполагаемой в таких случаях благодарности в виде уважения к нашему государству и народу. Уж очень им не хочется быть чем-то обязанными нам, а ничего не поделаешь.  Это их бесит, и пышут они лютой ненавистью ко всему российскому. «Чужого превосходства вид их (И.К.) раздражает и гневит».
            Как оказались мои предки на Кустанайской земле для меня казалось так и останется нерешённой задачей, поскольку ко времени появления моего интереса к истории нашего рода свидетелей даже не такого уж далёкого прошлого в живых уже не осталось никого. Мне не довелось узнать, где мои корни, и какими путями в эти благодатные края проникли мои предки. Но уже есть предпосылки для того, чтобы надеяться, что придёт такое время, когда наши потомки получат возможность досконально разгадывать такие секреты. Наука последнего времени удивляет мир такими сюрпризами, что я вполне могу допустить появления таких потрясающих открытий «дошлой» мировой науки, которые позволят русскому человеку поднять свою родословную даже со времён самого Рюрика.
            К примеру, даже с моей фамилией до поры до времени было далеко не всё ясно. В книге известного филолога, профессора Оксфордского университета Б. Унбегауна «Русские фамилии», которую я случайно увидел в книжном магазине Уральска, регулярно мною посещаемом, фамилии Крутиков, которую теперь ношу, я не обнаружил, а нашел именно фамилию «Крутько», что означает камень на речных порогах, вокруг которого закручивается водоворот. (Такое объяснение, если из-за давности описываемых событий я ничего не путаю, я прочёл в этой книге).
            А вот что пишет А.О. Ишимова в книжке «ИСТОРИЯ РОССИИ в рассказах для детей»: «Малороссийские казаки разделялись на два разряда - на женатых и холостых. Первые жили в деревнях между Днепром и Бугом, вторые же выбрали местом жилища своего остров Хортицкий, лежавший на Днепре, за порогами его», и тут же поясняет: «Порогами называются такие места в реке, где дно наполнено камнями, иногда такими    высокими, что они видны почти на поверхности воды». Как я уже сказал ранее, эти камни (по утверждению английского учёного) и получили название «КРУТЬКО», которое и легло в основу нашей фамилии. В те далёкие времена фамилий, как таковых, не было и заменяли их так называемые дворовые прозвища, которые затем, со временем, и преобразовывались в фамилии. 
              Долгое время мы были по–русски Крутьковы как к примеру Коваленко - Коваленковы, Бондаренко - Бондаренковы и т.д. Затем, то ли мы, новое, советское поколение, то ли какие государственные советские служащие мягкий знак заменили буквой «и», и стали мы КРУТИКОВЫ. А поскольку значительную, даже можно сказать, подавляющую часть сельчан нашей Силантьевки составляли украинцы (потомки кубанских и запорожских казаков - по моим наблюдениям), - но, за незначительным исключением, говорили они только по-русски, - то в посёлке нашу фамилию произносили либо на украинский манер Крутько, либо же «не нашим - не вашим» - Крутьковы, а Крутиковыми мы были только «официально», по документам.  Так мы и жили под тремя фамилиями: официально мы - Крутиковы, а в родном посёлке среди односельчан мы остались или Крутько или Крутьковы,- кому как больше нравится. А в переписи населения 1924-го года мой отец и вовсе значился на казахский манер – КРУТКОВ. На сельском мемориале в память погибшим односельчанам в Великой Отечественной войне мой отец значится под фамилией Крутько, а вот уже на мемориальной доске братской могилы у деревни Медведево, что подо Ржевом, где похоронен отец, – Крутиков. Вот такая одна из загадок нашей фамилии. Возможно я опять же что-то путаю, но мне почему–то помнится, что в сороковые годы ещё существовало в нашем посёлке два кладбища: с одной стороны посёлка русское, а с противоположной - украинское.  Так вот мои дедушка с бабушкой были похоронены на кладбище украинском. И лишь потом стали хоронить покойников только на одном - украинском. Но, опять же, это только моё предположение.
              Когда же мой старший сын вплотную занялся этим вопросом, то вот что он отыскал. По его просьбе (благодаря интернету) нам прислали выписку из церковной книги, что хранится в православной церкви города Кустаная, где чётко записано: «Крутько из Затобольского (это район сразу за Кустанаем в сторону Силантьевки, пригород), Василий Андреевич (мой дедушка); жена Евдокия Фёдоровна (бабушка); сын Алексей (мой отец) родился 16 марта 1898 года (крёстными были Андрей Филиппович Ерисковский и Мария Ефимовна Кузенкова)». Но в Затобольское они попали вроде бы из-под Самары. Итак, будем считать, что наша истинная, «родная» фамилия установлена и она оказалась одной из запорожских, и что ни на есть «самая запорожская», ну а мы – лишь далёкие потомки тех сечевиков, лихих соплеменников знаменитого гоголевского Тараса Бульбы, и лишь из книг узнаём о той казацкой вольнице, которой лишила запорожцев Екатерина Великая и которой так гордились наши отчаянные предки, бросившие (вроде бы)дерзкий вызов в письме турецкому султану. Фамилия – это своего рода история и по её форме вполне можно проследить миграцию, и теперь перед нами встала задача доискаться, откуда и как мои предки прибыли в Самарскую губернию. (Из-под Самары, вроде бы, прибыли и родители моей матери.)  Мы предполагаем, что следы фамилии Крутько идут от запорожских черкас. Так в старину (Х111-Х1V в) назывались Запорожские казаки. Вновь принятым казакам давали новые  фамилии- прозвища - "не ридай мене мати, Шмат, Лисица,Не пий воду и т.п.(Черкасы, как объясняет википедия, - это ранний синоним "казаков". Слово обозначающее "образ жизни", а не конкретную этнолингвистическую принадлежность. Запорожские казаки - часть казачества Поднепровья, на территории современной Украины, на 1555 год имевших ряд разрозненных военных укреплений (Сечи) за днепровскими порогами,  вне зоны юрисдикции каких бы то ни было государств. Впоследствии они объединились в отдельную военную и государственную организацию "Войско Запорожкское", получившее своё название по названию региона проживания, места расположения главного военноо укрепления именуемого "Сечь", главная крепость и место пребывания штаб-квартиры. Черкасы - это воины асы). После упразднения Екатериной Второй в 1715-м году Запорожской Сечи какое-то количество черкас ушло во вновь создававшуюся Кавказскую Линию, образовав Черноморское войско, затем Кубанское и Терское. Один из Крутько, георгиевский кавалер, упоминается в составе станицы Чамлыкской, Лабинской линии. Другой Крутько упоминается уже в составе Харьковского слободского полка, когда некоторые запорожцы стали служить в казачьих полках так называемой «Слободской Украины» со столицей в Харькове. По устранении за ненадобностью казачьего сословия Слободской Украины, по сути екатерининского «расказачивания», служилые казаки были переведены в состав т.н. сословия войсковых обывателей, которых с течением времени превратили в государственных крестьян. В списке переселенцев в Самарскую губернию из Харьковской, повидимому, были и Крутько. Наши предки были заселены в Самарской губернии, Николаевской волости, Колокольцевского уезда село Волчанка, откуда после реформ Столыпина они и двинулись на заселение необжитых земель Западной Сибири – (в частности в Кустанайский уезд. «Параллельно город (Кустанай)превратился в столицу Серого Клина – настоящей украинской колонии, созданной в Западной Сибири «столыпинскими переселенцами: к началу ХХ века в Кустанайском уезде украинцы составляли 40%. населения, превосходя и казахов (30%), и русских (20%)» ("Кустанай: varandj" 16 мая 2012 г.), которые затем в 1922 году были переданы Казахстану.  Одно время со мной по интернету связался некий Петро Крутько из Украины и написал, что у него есть очень много сведений о нашей фамилии, но известные события на Украине прервали налаживавшееся между нами общение.               
               С дедом моим мне пообщаться довелось очень недолго. Жизнь моего деда складывалась очень непросто, особенно в советский период. Мне теперь трудно даже представить, как ему удавалось управляться самому - по смерти всё своё небольшое хозяйство он оставил в образцовом порядке: все орудия его труда на отведённых для них местах в чисто прибранном сарае, а ведь почти всё ему приходилось делать самому -  бабушка уже несколько последних лет была совершенно слепа. Правда, помнится мне, она свободно могла чистить картошку и отлично вязать варежки. Она мне рассказывала, как деда во время гражданской войны несколько раз ставили «к стенке», иначе говоря, к расстрелу, попеременно - то белые, то красные. В период «господства власти пролетариата» его местные представители стали преследовать деда уже за появившегося в его хозяйстве «лишнего» телёнка: по тогдашнему закону каждая семья имела право содержать лишь определённое количество голов скота.  Старики мои были людьми глубоко верующими: забегая к ним в гости (наша избушка была на две семьи: одну половину занимали мы, другую - дедушка с бабушкой), я часто заставал их стоящими на коленях перед образами на молитве. Над небольшим столом, стоящим недалеко от окна, на стене висело много икон. Было у деда и несколько книг православного учения; краем уха я слышал даже, что мой дед будто бы, имел какое-то отношение к отправлению священно-служительских действий. Иногда вместе с дедушкой мы читали одну из имеющихся у него книг. Названия её я не помню; помню только, что она была очень невнимательно свёрстана - некоторые страницы встречались повторно. Другую книгу я прочитал самостоятельно. Большое впечатление осталось у меня от прочтения описания события продажи Иосифа его братьями в египетское рабство.
              Не знаю по чьему наущению, я стал обращаться к деду на «Вы», на что мне было сделано такое внушение: «Ты» – Бог, а «Вы» - черти. Он видимо под этим подразумевал то, что каждый отдельный человек как таковой, единственный сам по себе, как един Бог, и соответственно, под существами во множественном числе на ум приходят в первую очередь вот эти самые черти. Дед иногда объяснял в доступной мне форме отдельные постулаты православного учения, но не более того; делал это исподволь, ненавязчиво, и даже не научил меня ни одной молитве. На Рождество Христово он расставлял на столе стопки металлических монет, которыми потом одаривал славящих.
               Внутреннее убранство комнатки наших стариков было по–крестьянски предельно простым. Местом для ночного отдыха (сна) служили широкие полати. На столбе посреди комнаты на гвозде висела посудина, в виде чугунного чайника, служившая рукомойником; стулья, табуретки и другие подобные предметы им заменяли две или три небольшие скамейки. У окна, вдоль стены, стояла длинная лавка, на краю которой, ближнего от двери, стояло ведро с питьевой водой. Зимой, когда во дворе уже достаточно было безупречно чистого снега, в ведре у стариков постоянно была вода обязательно с плавающими в ней снежными комьями.
               Дедушка с бабушкой родили восемь детей: три дочери и пять сыновей. Из своих тёток   я запомнил имя только тети Веры, остальных же ко времени моего сознательного мироощущения возможно уже не было в живых; дядья: Андрей, Фёдор, Николай и Григорий.
                В молодости дедушка не прочь был поднять рюмочку-другую, да и в почтенных летах (это уже и я был свидетелем), перед обедом непременно, в обязательном порядке, «употреблял» граммов этак семьдесят -  для этого у него была специальная, самодельно сработанная из медной жести кружечка. Сведав задолго из каких-то, только ему известных, источников о приближении войны, он сделал себе по такому случаю некоторый небольшой запас спиртного, воспользоваться которым ему уже не довелось: он умер от ущемления грыжи где - то за полгода до начала войны.
                Я к этому времени ещё не был близко знаком с географией и сведения мои о моей Родине ограничивались родным посёлком, городом Кустанаем и несколькими близлежащими поселениями. Мне, по моему маловозрастному мышлению, и в голову не могла прийти мысль поинтересоваться границами моего отечества. Ведь, если верить справке, то родители моих родителей были одними из первых переселенцев на эту благодатную землю, и я имел бы много интересных и полезных сведений из прошлого, как о моих предках, так и всего этого края.
                Не могу точно вспомнить, какой род трудовой деятельности был у моих родственников основным, но хорошо помню из рассказов родителей, что значительное место в нём занимали охота и рыболовство. Пойманную рыбу дед продавал в соседних посёлках, а иногда даже возил её для продажи в город. Возвращаясь из города после успешной торговли, дедушка позволял себе слегка «расслабиться»: не доезжая километра четыре до посёлка, на опушке последнего на пути лесочка, выпрягал лошадь и, привязав её к дереву, ложился в тенёчке вздремнуть до возвращения организма в соответствующую норму, ибо крепко боялся бабушкиного гнева.
                Холёная, сильная лошадь, не выдержав затянувшегося безделья, освобождалась от не очень удачно выполненной привязи и прибегала домой. Бабушка, безошибочно оценив обстановку, тут же отправляла старшего сына (Андрея) за отцом. Андрею это уже не впервой. Он с готовностью на-конь и охлюпкой скачет по хорошо изведанному им маршруту. Прибыв на место, сын не спешит извещать батюшку о происшедшем; вначале он отыскивает «заначку», и, слегка «пригубив», будит отца и излагает ему суть сложившейся ситуации. Семь бед - один ответ - уж коль всё открылось и скрывать больше нечего, отец с сыном опохмеляются слегка и, не слишком поспешая, чтобы отдалить хотя бы ненадолго момент встречи с разгневанной старухой, отправляются домой.
                Для дяди Андрея эти прогулки верхом не прошли бесследно - он пристрастился к спиртному и погиб от алкоголизма ещё довольно молодым, при полном расцвете сил. Остались у него три дочери и сын. Старшую из дочерей дяди Андрея, двоюродную свою сестру Анастасию я не помню. Мне кажется, что я с нею даже ни разу и не встречался, слышал только от старших, что это была женщина невероятной, недюжинной богатырской силы: она без лишних отговорок охотно соглашалась бороться с работавшими с нею мужчинами-казахами и легко укладывала «на лопатки» любого из них.
                Младшую - Марию не помню тоже. Со слов моей матери это была   девушка удивительной, «неземной» красоты. Можно сказать, что помню я только сестру среднюю, Анну, потому что она некоторое время проживала в Силантьевке, вышла замуж за некоего Кравцова, и потом они вместе с мужем куда-то переехали.
                В какой-то, не помню, год на конкурсе красоты победительницей была признана девушка из Кустаная, Маргарита Кравцова. Когда её показывали по телевидению, моя Софья Сергеевна срочно позвала меня к телевизору:
    - Ваня, иди посмотри, наша казахстанская красавица - вылитая твоя сестра Мария. Как они похожи!
                Я не успел определить внешней похожести красавицы Маргариты на мою родную сестру, проживающую в городе Калининграде, зато я вспомнил, что у меня была двоюродная сестра, носившая фамилию Кравцова и подумал, не находятся ли эти Кравцовы между собой в какой либо степени родства?
                В истории дяди Фёдора, которую я слышал от взрослых, мой детский умишко так и не смог   определиться: от кого во время гражданской войны он прятался в лазу под печкой.  То ли от красных, то ли от белых, то ли от тех и других одновременно, памятуя о случае с его отцом, моим дедом, расстрелять которого пытались как белые, так и красные. Когда однажды неожиданно явились к дяде незваные гости, он не успел спрятаться в своё убежище и «нырнул» под кровать. Посетители, в составе трёх человек, прошли к столу, что находился как раз напротив кровати, уселись по-хозяйски, стали разглядывать фотографии, висевшие рядом на стене и приговаривать: «Вот попался бы он нам сейчас, мы бы с ним поговорили по-мужски».  Дядю Фёдора надёжно скрывало под кроватью низко опущенное какое-то покрывало. В это время его трёхлетняя дочка Настенька подошла к кровати и, став к ней спиною, стала раскачивать ножкой покрывало: качнёт назад и дядя Федор весь тут, на виду, весь «как на ладони». Изрядно и славно потрудился Ангел  Хранитель дяди Фёдора: посотрясав воздух хвастливыми угрозами, даже не взглянув в сторону кровати и ничего не заподозрив, непрошеные гости удалились. Пытаясь как-то восстановить события того далёкого прошлого, я прихожу к выводу, что дядя Фёдор, скорее всего, во время гражданской войны участвовал в казачьих войсках на стороне белых, а «непрошенные гости» были представителями новой власти. В моей памяти всплывает фотография, которую мне в детстве удалось подержать в руках. На ней дядя Фёдор был сфотографирован вместе с двумя однополчанами в летней казачьей форме, при шашке. Участвовал ли дядя   Фёдор в Отечественной войне 1941-45-х годов, не помню. Скорее всего нет, поскольку был возраста уже «непризывного». Умер он после войны в ауле Аманкарагай, куда потихоньку скрылся, покинув Силантьевку, и где прожил все последние годы.
              Дядя Николай сгорел в Челябинском военном госпитале в 1916-м году, где находился   на излечении после тяжёлого ранения.
              Дядя Григорий, самый младший из братьев, был мужичок хилый и болезненный, но не в меру скандальный и задиристый: под хмельком, во время застолий, он частенько затевал ссоры. Но разгореться настоящему скандалу, как правило, не давали другие участники «симпозиума». Как-то во хмелю дядя ударил моего отца. Отец, ни слова не говоря, сгрёб его в охапку и уложил в кровать. Дядя горько расплакался. Слишком обидным показалось ему столь оскорбительно безразличное отношение к его так энергично предложенному скандалу. Он физически ощутил бесперспективность исхода затеваемого конфликта, и в результате, может быть, даже осознал   свой недостойный поступок по отношению к старшему брату.
Наверное, злым человеком был дядя Григорий, и шутки у него были какие-то злые. У моего отца был замечательный охотничий пёс – водолаз Полкан. Добрый, ласковый, весёлый, он очень любил ловить на лету мягкие предметы, которые бросали ему для забавы. Так вот однажды дядя Григорий во хмелю бросил ему каменный брусок для заточки ножей. Несчастное животное стало, по существу, инвалидом. Несмотря на своё далеко не богатырское здоровье, дядя Григорий был человеком очень деятельным и предприимчивым, не богатым, но вполне состоятельным; до Октябрьской революции в его хозяйстве был породистый жеребец - красавец. После Революции жеребца, естественно, отняли у него и отправили в Кустанай - то ли на возрождающийся, то ли на создающийся, конезавод. Во время Отечественной войны дядю Григория по состоянию здоровья взяли не на фронт, а в так называемую «трудовую армию», из которой через несколько месяцев демобилизовали по непригодности: по существу, отпустили домой спокойно и тихо умереть в кругу своей семьи. Но не из тех людей был дядя Григорий, которые вот так безропотно отдаются в руки безжалостного рока. Он заключил договор с местным сельпо и ранней весной каждого года и до глубокой осени уезжал к реке Убаган, где занимался привычным для него делом - ловлей рыбы и доставкой её в сельскую торговлю для продажи.
            Здесь же нашлась работа и моей матери. Как жена рыбака она, конечно же, хорошо умела вязать сети, и сельпо наняло её для выполнения этой работы. Сети мать вязала из ниток, которыми регулярно её снабжало сельпо; нитки были зелёного цвета и не очень прочные, но другого материала не было. Помню, как я любовался ловкими материными руками, как завидовал ей в эти минуты, и как хотелось мне самому включиться в эту, такую интересную, работу.
             Постоянное пребывание в течение целого лета на природе, около воды, на открытом, свежем, и таком целительном воздухе нашего края, наполненного запахом целебных трав, настолько благотворно повлияло на состояние здоровья дяди Григория (medicus curat, natura sanat – врач лечит, природа исцеляет), что он без особых проблем дожил до восьмидесяти двух лет. И это при том, что дядя до самой смерти курил и не отказывал себе в удовольствии пропустить стопочку хмельного, и даже не одну.