Послевоенное детство было трудным,но романтичным.
Удивительно, в памяти иногда возникают светлые моменты, несмотря на разруху, плохую , отставшую от моды, одежду, чуть согревающую все же растущий, даже при плохом питании, любознательный организм блокадного дистрофика.
Счастье было неописуемым, когда мне подарили единственную, в отличие от совремённых, замученных выбором новинки детей, игрушку – механического слоника.
Моя гордость. С ним я спал, ухаживал за ним лучше, чем конюхи за лошадьми на конюшне.
Заводил и пускал в разных направлениях. Он, исправно жужжа, вышагивал, демонстрируя упрямую и непоколебимую сущность СССР -всегда достигать поставленной цели и задачи, несмотря на "окружение загнивающими странами гадкого капитализма".
Вторую радость приносил пружинный механизм, который стоял вместо иконы в углу небольшой комнаты, где жили мы с тётей, на изящном резном столике и сверкал никелированным покрытием.
На нём была надпись «Патефон, центропромсовет СССР, артель «Граммофон»
На эту модель звукового воздействия на подрастающее поколение тетя возлагала большие надежды. Она применяла его вместо пряника.
Если я старательно сопел за уроками, она, в перерывах ученической трудовой вахты, разрешала мне самому покрутить рукоятку пружины, затем доставала пластинку с классической музыкой, артистичным движением включала «пуск», и, ещё более заворожённо уже дирежёрским движением, опускала мембрану с иголкой на начало пластинки.
В классике, как и в нотах, я разбирался хуже, чем свинья в апельсинах. Но одна пластинка с изображением какого-то всклокоченного, со страшной рожей дядьки трогала меня до глубины хохотульных центров. По слогам, к удовольствию тёти, я читал надпись на диске :«Фёдор Иванович Шаляпин. Блоха».
Раздавался громоподобный , но приятный бас и чудесное песнопение:
«Жил был король когда-то
При нём блоха жила.
Блоха, блоха.
Милей родного брата
Она ему была.
Ха-ха-ха-ха-ха блоха.
Зовёт король портного:
«Послушай ты, чурбан,
Для друга дорогого
Сшей бархатный кафтан»
Блохе, да, да хе-хе-хе-хе-хе,
Хе-хе-хе-хе-хе кафтан.
Слушая первый куплет зычного рёва, я только улыбался и стойко, стиснув зубы, выдерживал, но когда ха менялся на хе, я прыскал, фыркал, и начинал неудержимо хохотать, держась за столик патефона.
Тетя, пережив столько горя в войну, научилась воспринимать любую смешинку как подарок судьбы. Глядя, как я катаюсь от смеха, пробовала вначале сдержаться, но это только усиливало воздействие на эмоции; и она начинала рыдающе хохотать, до слёз и даже до икоты.
Потом обнимала меня и говорила: «Дурачок! Квартира наша коммунальная. В туалете всегда очередь. Придётся стирать твои описанные штанишки. Прекрати немедлено!»
Но это как раз тот случай, когда немедлено, даже собрав всю волю в кулак, ничего со смехом не сделать.
В итоге тётя убирала слоника и закрывала патефон. Мы уходили на прогулку, где я ещё долго подхихикивал прохожим, отчего они смотрели на тётю с большим сочувствием.
Два гения, Модест Петрович Мусоргский и Иоганн Вольфган Гёте, соединились на одной зловредной прыгучей паразитке блохе. Такой прыгучей, что если бы человек имел такие способности, то запросто запрыгнул бы на голову статуи Свободы в Америке.
Эта паразитка-блоха пошла дальше. Она зажгла гениальные умы учёных Еврейского университета в Иерусалиме. Они умудрились выяснить причину такой прыгучести и выделили из этой дуры вещество прыгучести – резилин.
А далее, как говорят в Одессе, пошли еврейские штучки. Используя законы генетики, они получили коллаген в листьях табака. Таким образом убийца курильщиков преобразован в полезный продукт.
В будущем, например, травмированные связки и клапаны сердца будут заменять на синтетические с многократнным запасом прочности, используя соединение коллагена с резилином и отходы производства бумаги.
Меня,как одного из авторов" прозы .ру", утешают отходы бумаги в этом перспективном соединении. Мы, сочинители, оказывается, можем пригодиться,даже когда нас не читают.
Дорогие ,пишите более свободно и вдохновеннее!
Ваши вирши могут даже спасти человека.
В 1879 году Мусоргский, совершая поездку по югу России написал знаменитую песнь о блохе на слова Гете из поэмы «Фауст».
Её напевает Мефистофель в погребке Ауэрбаха. Перевод с немецкого сделал А.Н.Струговщиков.
Еще долго, встречая портреты Шаляпина на полотнах разных художников, я вспоминал его замечательный высокий бас, и, к удивлению окружающих, продолжал дурацки подхихикивать в музейных залах.
Голова имеет свойство расти, а с ним и светлое серое вещество нашего мозга.
Пришел момент и наступила зрелость. Я стал расуждать. Король, унижаясь, зовёт «чурбана», значит ценит его руки, тем более, вдобавок, просит сшить бархатный кафтан на маленькую мелкую паразитку. Но её надо ещё поймать. Получается, что этот «чурбан», такой же умелец, как Левша Лескова.
С того времени я проникся уважением к этой незаметной, но такой нужной профессии для людей.
Начиналась эпоха брежневского застолья, о которой я рассказать лучше Лилианы Лунгиной, знаменитой переводчицы (особенно удачны у неё переводы замечательной детской писательницы Астрид Линдгрен) и матери кинорежиссёра Павла Лунгина, не смогу: «Вся страна, сверху донизу, без различия социальных категорий пила.
Пили везде – в учреждениях, в цехах, на лестнице, улице, вокзалах, в поездах, в любое время дня и ночи, до, после и во время работы. В цехах рабочие не могли включить станок, не хлебнув водки или самогона, потому что после вчерашней пьянки дрожали руки, и, чтобы унять дрожь, нужно было опохмелиться: поправиться.
День начинался со сбора мелочи – чтобы «сбегать за горючим. Водкой торговали с одиннадцати, можно себе представить, в котором часу приступали к работе. Партийные боссы снисходительно относились к пьяницам, так как большей частью пили сами.
Водка к тому же обладала меновой ценностью: всякая работа или услуга могла быть оплачена определённым количеством бутылок. Водка стала религией. Не надеясь на перемены, люди в той или иной степени находили выход в стремлении устроить свою жизнь.
Странная была атмосфера: какая–то смесь усталости, безразличия и цинизма, что-то вроде пира во время чумы» - обобщает Лунгина, в книге Дормана «Подстрочник».
Когда количество алкоголя достигло рекордных результатов в мире - до восьми литров на закалённую душу советского человека,. вышел запрет на водку – ночью не пить, а утром только с одиннадцати.
К словам Лунгиной об этом периоде, я хочу добавить то, что происходило непосредственно рядом со мной.
Начался жестокий период, ночью «паленую» водку продавали водители такси, но по спекулятивным ценам, а днём пили, купленную после одиннадцати. Цена на поллитровку выросла с 2 руб. 07копеек, до 3 руб. 62 коп.
Для удобства граждан головку бутылки закатывали алюминиевой крышкой, напоминающей матросскую бескозырку. Теперь штопор был не нужен. Собутыльники покупали «бескозырку» на троих, скидываясь по рублю с копейками на закуску. Обычно один в троице обладал надёжным открывающим механизмом – сохранившимися зубами. Копеек хватало на селёдку и солёные огурцы.
Пить в столовой или кафе было накладно. Во-первых, надо было заказать водку в графине, а там был только запах водки. Во-вторых, везде обвешивали, или обкрадывали, особенно на рынках, хотя существовала статья закона, по которой за обман полагалось три года тюрьмы. Хозяйки грустно шутили: «Если за день нигде не обдурили – день не состоялся».
Поэтому вожак вёл свою троицу в какой-нибудь парк, где на обломанных сучках деревьев, как заветные плоды висели знаменитые для того времени граненые стеклянные стаканы,красиво переломляя лучи заходящего солнца( между прочим произведение скульптора Мухиной по госзаказу), заранее развешанные заботливой рукой.
Святая троица традиционно садилась под местную «смоковницу» и произносила только два тоста, по количеству водки на брата: «За то, чтобы у нас всё было, и ничего за это не было». Надо было занюхать хлебом. Затем «За тех, кто в море» - пили не чокаясь, после чего можно было заесть селёдкой и огурчиком, и спокойно разойтись.
При этом трогательно прощались, обнимались, ведь следующая встреча могла и не произойти. Каждый задавал единственный и самый важный для мужчины вопрос: «Ты меня уважаешь?» После долгого размышления, ответ чаще был положительным, иначе встреча могла перейти в потасовку.
Когда денег не хватало, переходили на суррогаты алкоголя. По очистке спиртосодержащих изделий народ проявлял удивительную Российскую смекалку. Были настоящие мастера, не уступающие учёным химикам. Любая политура или лаки, пройдя многоэтапную систему фильтров: центрифугу, капроновый чулок, уголь, кварцевый песок и т. д.- превращались в почти безопасное изделие.
Если все же употребление грозило жизни, то на страже утопающих, будто с небес появлялась скорая помощь. Не рассчитывая на божью помощь, врачи самоотверженно сражалась с клинической смертью.
Когда и химических знаний не хватало, некоторые, особо страждущие, принимали готовые аптечные изделия, в которых, вместо научных формул, были написаны простые, приятные для души, слова на родном языке:«на спирту».
При обнаружении этого волшебного слова, терпения читать инструкцию не хватало. Пили самое невероятное, проверяя уже токсикологические знания спасателей.
В этой окружающей весёлой среде, нам студентам медицинского вуза надо было серьёзно и трезво вгрызаться в науку, чтобы каждый житель строющий развитой социализм , при изучени его трёх источников,трёх составных частей и предложенных формул фаз построения кафедрами марксизма-ленинизма, был спокоен за своё здоровье .
Мой друг Петя Князев, со способностями Ломоносова, прибывший к нам не как Михайло с обозом рыбы, а на современном поезде из Пятигорска. (похожего по названию на Холмогоры) слегка подизносился и отдал на пошив брюки очень хорошему мастеру, но тот ушёл в запой.
Пётр ходил грустным, и, чтобы как-то поднять настроение, я рассказал анекдот: Армянское радио спрашивают – как поймать льва в пустыне? Пришло три ответа.
Учёный физик говорит – легко – отсеять песок,- останется один лев. Учёный математик говорит - лучше рассчитать кривые, по которым он будет бегать, и в конце каждой посадить по львице. Сами понимаете – обязательно выйдет.
Приз за лучший ответ даем дяде Васе – милиционеру. Он сказал, что так напрягать голову не надо. Надо идти в ближайший лес, поймать зайца, посадить в угол, навести свет, и бить до тех пор, пока не признается, что он лев.
-Ты дал прекрасную идею, сказал друг.- Идем.
- Куда? - Спросил я. – Узнаешь, глубокомысленно ответил Петя.
-Не могу, завтра зачёт.
- У меня конспекты, вместе подготовимся, - настаивал он.
Мы поехали к дому, на проспект лётчика - героя СССР Валерия Чкалова,где жил знакомый Князеву портной, находящийся в запое.
Петя вёл себя решительно и объяснил:« Идём на практику по лечению хронического алкоголизма.»
Он замыслил вывести из залётного виража ,попавшего в запой на таком героическом проспекте , специалиста кройки и шитья.
По дороге купили четыре бутылки кефира и глазированные сырочки.
- Дезинтоксикация тут очень важна,продолжил научное объяснение студент института,носящего имя академика И.П.Павлова,великого учёного трезвенника и глубоко верующего в Бога.
Все это уместилось в профессорский «двухспальный» вместительный портфель друга, доставшийся ему от «высокого» дяди.
Ждать пришлось недолго.
-Тише, тише. Идет! – Прикрывая рот рукавом, как в разведке прошептал однокашник. - Походка ровная. Похоже, трезвый, восхищено продолжил он охоту. Это главное.
В трепетном ожидании, на цыпочках, мелкими бесшумными шагами поднялись мы по лестнице за портным в его квартиру.
В нос сразу ударил запах водки смешанный с самогоном,«тройным» одеколоном и другими суррогатами алкоголя.
Свет высветил портного.
Он выглядел бледным, истощённым. Руки и голова тряслись.
Квартира предстала ,как сцена из спектакля М.Горького «На дне»,пожалуй,ещё хуже- была заставлена немытой посудой,пустыми бутылками,пустыми консервными банками.
Украшением сверкал старинный «Зингер»,а рядом в идеальном порядке антикварный портновский столик с лекалами и , сделанной из бронзы , старинной портновской линейкой.
.
- Михалыч, выпей лекарство,- сказал Петя,- подавая кефир, мы, всё же, будущие доктора.
Выпей кефир за нас и за новую пятилетку без алкоголя, уговариал специалиста будущий доктор.
Выпей, пожалуйста, тебе даже обмерять меня для покроя будет легче – продолжал лечение Петя.
- Что вы понимаете в шитье? Мы для всех сфера обслуживания. Я в ней более тридцати лет. Шил и артистам, и генералам и даже высокому начальству. Их артистично обмерял,чтобы прочувствовали усердие. На чаевые-то и стал пить.
А, вообще-то ,я уже много лет шью без замеров, глаз точный, осечки не было.
- Вы сосунки, а не доктора. Лечение надо начинать с водочки, её открыл самый большой учёный Менделеев и ему за это присвоили докторскую степень. Потом вы в таком городе, где надо всегда здороваться и представлять друга, а не заниматься тем, что вы ещё не изучали.
Весь мир пьёт, а причина не изучается. Надо человека ценить больше своей шкуры,а у нас в стране каждый человек просто винтик маховины социализма.
Почему цель оправдывает средства идиотов? Кто придумывает войны?...
Михалыч, ещё долго рассуждал осмысленными фразами, пытаясь нас воспитывать.
Кефир он все же выпил, закусил глазированными сырочками. Дрожание заметно уменьшилось.
Петя, как у себя в доме,проветрив комнату и убрав посуду,вынес мусор, а затем достал из тумбочки материал, и положил на стол закройки.
Я поразился преображению мастера. Он как-то выпрямился. Лицо приняло вдохновлённое выражение. Руки уже не дрожали, приняли артистичную точность. Острым мелком он виртуозно очерчивал контуры тела будущего доктора. Затем достал красивые старинные портновские ножницы и точным хирургическим движением произвёл раскрой.
Сев в старинное портновское кресло , выверенным движением закрепил материал под лапку своего антикварного «Зингера», с ножным приводом и пошутил: «Ну старик не подводи, мы же с тобой даже сбрую для коней шили.»
«Старик» послушно запел портняжную мелодию, которая помогала одевать даже царей.
Мне показалось,что Михалыч с улыбкой ему чего-то подпевает,в то время как материал четко передвигался по меловой разметке.
Мастер удивительно ловко успевал подхватывать его на поворотах и перепускать в нужном направлении.
Не производя замеров, портной за два часа раскроил и пошил великолепные брюки, обработав края на оверлоке.
За это время, мы прочли всё нужное для зачёта.
Расплатившись, мы, удивлённые мастерством, вышли на улицу.
На Пете были новые, влитые по его фигуре брюки, превосходящие самые лучшие образцы промышленного производства.
- Хе-хе-хе-хе-хе, почти бахатный кафтан - пропел я и расхохотался.
Петя, глядя на меня, повертел указательным пальцем у виска.
- В тебе кроется талант следопыта, как у Шерлока Холмса - восхищённо глядел я на друга. Видимо, ты знаток произведений доктора Ватсона.
А, главное, как точно выбрано время и противоядие.Это же шаг в науку!
И пророчески угадал. Он теперь известный учёный, доктор наук, работает в Германии, и, практически, готов раскрыть причину онкозаболеваний.
Если бы Михалыч знал , что он прикоснулся к учёному миру, утепляя нижнюю часть фигуры студента, он бы, возможно, серьезно задумался о вреде алкоголя в онкопрофилактике.
А может быть даже перешёл бы на безалкогольные напитки, что, честно говоря, очень сомнительно для той эпохи, когда не только блохи, но клопы и тараканы, и прочая легендарная живность коммуналок были одержимы движением в парах спирта, а некоторые мастера ловили их в период галюцинации при синдроме «белая горячка».
Народ называл это просто – посетила «беляночка».
Винтики выпадали, а двигатель развитого социализма неудержимо приближайся к «разносу». Как в старинной песне: «В котлах не сдержать больше пара».
- «Хе-хе–хе-хе-хе» - сквозь слезы. И грозным предупреждением о повторении загулов в новое время в глазах осталась таблички на столах общепита около солонок того времени:"Яйца в соль не опускать"