Фильм американского телеканала HBO "Чернобыль", безусловно, явление яркое и заметное. Он заслуживает и внимания, и особого разговора.
И, как бывает в случае любого незаурядного произведения искусства, говорить о нём непросто. Потому что трудно найти отправные точки, определить для себя ту систему координат, в которой надо вести разговор.
Наверное, каждый, кто решит приступить к детальному разбору этого фильма, сделает это по-своему. И будет прав.
А я сделаю здесь те необходимые предисловия, которые кажутся мне наиболее существенными.
Первое и самое важное - я не физик-ядерщик, хотя имею достаточно ясное техническое представление и о базисе внутриядерных процессов и об использовании ядерной физики в мирных или военных целях. Это знает любой инженер. Но этих знаний мне, безусловно, недостаточно, чтобы на экспертном уровне судить о научной достоверности или недостоверности анализa катастрофы на ЧАЭС в 1986 году, приведённого в этом фильме, хотя этот анализ представляется логичным и достаточно квалифицированным.
Второе, не менее важное, заключается в том, что при всей технической и научной убедительности, этот фильм снят совсем не о причинах катастрофы. Он сделан о совершенно другом. И совершенно с другой целью.
И уже упоминавшаяся выше система координат потребуется сейчас именно для того, чтобы , находясь в ней, попытаться дать оценку фильму и самое главное - целям, ради которых он был снят.
Но, чтобы основная мысль статьи была понятна полностью, позволим себе небольшой эксурс в историю.
28 января 1986 года мир потрясла катастрофа американского корабля многоразового использования "Челленджер". Он разрушился и частично сгорел на высоте 15 километров после 73 секунд полёта. Страшной смертью погибли 7 членов экипажа, причём, предположительно, трое из них выжили после разрушения корабля в воздухе и были живы всё время, пока пилотская кабина. падая с высоты в течение около 3 минут, не ударилась о поверхость Атлантического океана на скорости около 333 км/ч с перегрузкой свыше 200 g. не оставив людям никаких шансов. После чего ушла на дно.
Не вдаваясь в тонкие технические детали, скажем здесь, что причиной катастрофы стали ошибки и небрежности в конструкции уплотнительного кольца в правом ускорителе, низкая атмосферная температура в день старта и, самое главное, граничащая с преступной халатностью, внутренняя политика НАСА, которое решило не выносить сор из избы и решить все проблемы своими силами. Проблемы не решились. Корабль сгорел, экипаж погиб.
Особо хочется обратить здесь внимание на вот эту оценку:
Контракт на разработку и поставку ускорителей выиграла компания «Morton Thiokol». При разработке корпуса ускорителя, желая сэкономить на времени и стоимости, инженеры заимствовали многие детали и узлы от другой твердотопливной ракеты «Титан III», хорошо зарекомендовавшей себя на службе ВВС США.
( McConnell, Malcolm. Challenger: A Major Malfunction)
Вот как писали об этом сами американцы по итогам официального расследования причин аварии Президентской комиссией, созванной по приказу Р. Рейгана:
"...свидетельство выявило проблемы во взаимодействии, которые привели к решению запуска миссии 51L, основанному на неполной, а иногда и недостоверной информации, конфликту между инженерными данными и руководящими решениями, и которые позволяли руководству НАСА обходить проблемы безопасности полёта в обход ключевых фигур программы Спейс-шаттл."
Параллельно с этим документом, Комитет США по науке 29 октября 1986 года также выпустил отчёт расследования причин катастрофы. Там, в частности, говорилось:
"Комитет считает, что основной проблемой, повлёкшей за собой катастрофу «Челленджера», является не слабое взаимодействие между службами или выполнение предписаний, как это указано в заключении комиссии Роджерса. Основная проблема заключалась в слабой политике принятия решений по техническим вопросам, в течение нескольких лет практиковавшейся в НАСА и его подрядчиках, которые не смогли действовать в инициативном порядке для решения серьёзной проблемы в соединениях твердотопливных ускорителей".
Катастрофа Челленджера остановила программу "Шаттл" на долгое время. После детального разбора происшествия, выяснения причин и опубликования отчётов полёты были возобновлены.
И вновь остановлены, теперь уже навсегда, после очередной катастрофы с кораблём Колумбия 1 февраля 2003 , когда челнок сгорел при входе в атмосферу, развалившись на тысячи фрагментов.
На этот раз проблема была другой: при старте кусок изоляционной пены размером с чемодан оторвался от наружной обшивки и повредил термоизолирующий углепластик левого крыла. Во время подъёма корабля это было нестрашно: встречный воздух разрежался, его сопротивление и температура падали, и угрозы шаттлу не было.
Но при спуске и вхождении в плотные слои атмосферы всё произошло ровно наоборот: плотность увеличилась, и плазма, внутри которой, фактически, находится любой космический корабль при сходе с орбиты и вхождении в атмосферу, сожгла корабль через пробоину в обшивке крыла, полученную при старте.
И вновь расследование выявило не только технические, но и серьёзные бюрократические проблемы. Вот как о них официально сообщалось в те годы:
"Расследование причин катастрофы «Колумбии» с самого начала было сконцентрировано на ударе теплоизолирующей пены.
Предыдущие инциденты ударов льда и пены во время старта челнока были хорошо известны и задокументированы (в частности, во время миссий STS-27, STS-45 и STS-87, когда ударом повреждалась обшивка челноков)"
Как и в случае с катастрофой «Челленджера», руководство НАСА не смогло адекватно оценить опасения специалистов о возможной проблеме повреждения челнока и не отреагировало в должной мере на запросы инженеров о визуальном осмотре места удара астронавтами. Отмечается, что технические специалисты трижды направляли запрос в Министерство обороны США для получения изображений находящегося на орбите челнока для оценки полученных повреждений. Руководство НАСА не содействовало запросам, а в некоторых случаях вмешивалось во взаимодействие, не давая представителям военного ведомства оказывать необходимую помощь.
Обе катастрофы, особенно последняя, наделали в США очень много шума, а позиция НАСА подверглась в инженерено-техническом сообществе Америки уничтожающей критике, особенно на фоне катастрофы 7-летней давности.
Автор сам был свидетелем этого незадолго до отъезда из США и возвращения домой.
Выражения "F..ng money saving" и "another NASA's bullshit" ("чёртова экономия" и "очередная пустая болтовня" от НАСА) были самыми мягкими в те годы.
Но, при этом, все критики и все защитники программы космических челноков понимали, что:
1. Программа необходима и необходима её серьёзная доработка.
2. Это - новые рубежи в освоении космоса, которые, к сожалению, обходятся очень дорого. И эта плата, какой бы высокой она ни была, остаётся, к сожалению, неизбежной платой за прогресс. Так было и так будет, как бы мы ни стремились её избежать. Так устроено развитие человечества.
Говоря о трагической судьбе американской программы "Шаттл", необходимо, как думается, избежать опасного соблазна, а именно - трактовать эту судьбу с позиции воинствующего антиамериканизма, тесно увязывая её с общей политикой Соединённых Штатов, которая действительно даёт множество поводов для упрёка.
Не впасть в то, что называется дешёвым квасным патриотизмом или, как говоря т у нас "пропагандонством".
Отрицать откровенно преступный характер иракской войны, бомбардировки Югославии, события в Ливии, наглое, бесцеремонно вмешательство США в украинские события может только идиот или подлец.
Но в погибших шаттлах не было ни Джона Маккейна, ни Хиллари Клинтон, ни Виктории Нуланд, ни Дика Чейни, ни кого бы то ни было ещё из тех, чья смерть даже в Америкe не вызвала бы общенациональной скорби.
Их космические миссии были сугубо гражданскими. Там были обычные люди, такие же космонавты, как и наши собственные. И вся программа была очередным этапом в освоении космоса, попыткой прорыва в неведомое, следующим шагом в русле научно-технической революции, имевшим самое отдалённое отношение к политике.
Проще говоря, автор этих строк с удовольствием плюнул бы в лицо любому из тех, чьи фамилии только что прозвучали выше и с удовольствием пожал бы руку любому из тех, кто погиб в Челлендежере или Колумбии, если бы мог это сделать.
Но никогда не попытался бы вывести катастрофу первого корабля из лютого антисоветизма Рейгана, а катастрофу второго - из хронической умственной отсталости Младшего Буша.
Наверное, это можно было бы сделать, но так поступить мог бы человек, не более умный, чем сам младший Буш.
И, взяв на себя труд честно написать об этих катастрофах или снять на их основе художественно-документальный фильм, я никогда не смешал бы в одном флаконе Франсиса Дика Скоби и Рика Хасбенда с одной стороны и Рональда Рейгана и Дж. Буша мл. с другой.
Но и это не всё, что необходимо здесь сказать, прежде, чем перейти к американскому фильму о Чернобыле.
Следует, как представляется, тезисно наметить и ещё кое-что.
Нобелевская премия по литературе - безусловно, самая желанная из всех, существующих сегодня премий. И не из-за материальной составляющй, которая весьма велика и составляет сумму в пределах одного миллиона долларов. А из-за чрезвычайно высокой престижности этой награды, открывающей путь к мировому признанию и безбедному существованию.
История присуждения этих премий имеет и свои славные, и свои позорные страницы. Среди лауреатов были те, кто и поныне составляет гордость мировой литературы, и те, чьи фамилии никто не вспомнит в виду крайней незначительности вклада их обладателей в эту отрасль общечеловеческой культуры.
И потому среди тех, кто однажды взялся за перо, нет таких, кто, втайне от всех, не мечтал бы об этой награде. В этом нет ничего плохого. Это нормально.
Предпоследним Нобелевским лауреатом в области литературы, пишущим на русском языке, был Иосиф Бродский. Это случилось в 1987 году.
Поскольку эта статья не о литературе, заниматься здесь сравнительным литературоведением мы не будем.
Скажем лишь, что Иосиф Бродский - выдающийся поэт, человек, чей вклад в сокровищницу литературных произведений на русском языке ещё только предстоит осознать.
Многие его стихи заслуживают определение гениальных, а его "поэтическая линия" напрямую восходит к лучшим образцам классической русской поэзии XIX века, при этом часто превосходя их по языковому богатству, смысловой насыщенности, философскому наполнению и самой "архитектуре" стихотворных строк.
Бродский относится к тем редким авторам, которым не хочется подражать в виду полной бесполезности и невозможности этого занятия. Написать, "как Бродский", нельзя. Его хочется просто читать.
При этом, читать Бродского "запоем" невозможно в виду крайней сложности, глубины его текстов. В силу этого качества его поэзии, она безусловно стоит особняком в ряду не только пустых, но громких современных литераторов, озабоченных не столько литературой, сколько саморекламой, как Дм. Быков, но и действительно крупных поэтов прошлого, таких, как А. Вознесенский или Е. Евтушенко.
И потому присуждение И. Бродскому Нобелевской премии было тем самым случаем, когда награда, вне всяких сомнений, действительно ушла по адресу.
И если бы эти премии могли вручаться дважды, то и в этом случае Бродский это заслужил бы безo всяких "но".
Но мало кто знает, что судьба поэта в СССР сложилась не просто несчастливо, а трагически несчастливо. И если великой системе суждено совершать великие ошибки, то такая ошибка случилась в случае Бродского.
Иосиф Бродский не был поклонником социализма и коммунизма. Назвать его советским человеком можно только с очень большой натяжкой. Однако, в той же степени он не был ни профессиональным диссидентом, ни антисоветчиком, ни, тем более, русофобом. Его антисоветизм лучше всего назвать "бытовым, кухонным диссидентством". Таких домашних, семейных, "интеллигентных" оппозиционеров в те годы было много. И 20-летний Иосиф не был исключением. ХХ съезд Партии давал себя знать.
Тем не менее, Бродский угодил под колесо государства со всего размаха, испытав и аресты, и нужду, и суд, и двухлетнюю ссылку. И, наконец, принудительную высылку из страны в возрасте 32 лет, фактически, ни за что!
Позднее, уже в США, пережив несколько инфарктов, находясь на волосок от смерти, он был лишён возможности увидеть родителей, которым отказали в выездной визе в Америку, несмотря на все просьбы его самого и американских официальных властей. И, в итоге, умер, так и не увидев их.
Это страшная судьба, которой не пожелаешь и врагу.
Но всё, написанное выше, есть лишь прелюдия к главному:
Иосиф Бродский не только не был убеждённым антисоветчиком, русофобом или диссидентом в СССР, несмотря на всю несправедливость, но не стал ни тем ни другим, ни третьим даже в эмиграции. Даже на краю смерти. Его не интересовало ничего, кроме литературы и языка.
Русского языка!
Мой народ
Мой народ, не склонивший своей головы,
Мой народ, сохранивший повадку травы:
В смертный час зажимающий зёрна в горсти,
Сохранивший способность на северном камне расти.
Мой народ, терпеливый и добрый народ,
Пьющий, песни орущий, вперёд
Устремлённый, встающий — огромен и прост —
Выше звёзд: в человеческий рост!
Мой народ, возвышающий лучших сынов,
Осуждающий сам проходимцев своих и лгунов,
Хороня;щий в себе свои муки — и твёрдый в бою,
Говорящий безстрашно великую правду свою.
Мой народ, не просивший даров у небес,
Мой народ, ни минуты не мыслящий без
Созиданья, труда, говорящий со всеми, как друг,
И чего б ни достиг, без гордыни глядящий вокруг.
Мой народ! Да, я счастлив уж тем, что твой сын!
Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым.
Ты заглушишь меня, если песня моя не честна.
Но услышишь её, если искренней будет она.
Не обманешь народ. Доброта — не доверчивость. Рот,
Говорящий неправду, ладонью закроет народ,
И такого на свете нигде не найти языка,
Чтобы смог говорящий взглянуть на народ свысока.
Путь певца — это родиной выбранный путь,
И куда ни взгляни — можно только к народу свернуть,
Раствориться, как капля, в безсчётных людских голосах,
Затеряться листком в неумолчных шумящих лесах.
Пусть возносит народ — а других я не знаю суде;й,
Словно высохший куст, — самомненье отдельных людей.
Лишь народ может дать высоту, путеводную нить,
Ибо не; с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.
Припада;ю к народу. Припада;ю к великой реке.
Пью великую речь, растворяюсь в её языке.
Припада;ю к реке, безконечно текущей вдоль глаз
Сквозь века;, прямо в нас, мимо нас, дальше нас.
Это было написано в ссылке, в Архангельской области, в возрасте 25 лет.
Не всякого 25-летнего стихотворца назвала бы гением Анна Андреевна Ахматова, а она, как никто, знала цену слову и таланту.
Ей же принадлежит такая оценка юного Бродского, толко что возвратившегося из ссылки:
в смысле пути нравственного это то, о чем говорит Достоевский в „Мертвом доме“: ни тени озлобления или высокомерия…»
Дав себе труд предельно тщательно ознакомиться с жизнью и творчеством Иосифа Бродского, вы, вероятно, найдёте у него немало разрозненных критически-ироничных, а иногда откровенно острых, злых высказываний в адрес Советского Союза, его политических лидеров и его политического прошлого. Однако, эти замечания, какими бы опасными они ни были, особенно в юности, так никогда и не оформились у него в чёткую, связную антисоветскую философию, такую, какой она была у солженицына, Войновича, Синявского, Даниеля, Сахарова и елены боннер, Довлатова, Аксёнова, Гениса и целого ряда других, тех, кто навеки остался в нашей памяти, как "профессиональный диссидент".
Вот как говорил об этом Довлатов, лично знавший Иосифа Бродского:
"Разумеется, он не был советским человеком. Любопытно, что и антисоветским не был. Он был где-то вне… В нем поражало глубокое отсутствие интереса к советским делам. Совершенное в этом плане невежество. Например, он был уверен, что Котовский – жив. И даже занимает какой-то пост. Убежден был, что политбюро состоит из трех человек (как в сказке)..."
После него не осталось ни одного антисоветского стихотворения. Ни одного антисоветского публичного выступления. Хотя, сделай он это, осудить его никто не был бы вправе.
Но вместо этого, пророческим взором гения предвидя будущее, в далёком 1992 году, за 22 года (!!) до всем известных киевских событий, Бродский не только написал, но и публично, на русскоязычную аудиторию, прочитал это:
На Независимость Украины
Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
время покажет - кузькину мать, руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.
То не зелено-квитный, траченый изотопом,
- жовто-блакитный реет над Конотопом,
скроенный из холста: знать, припасла Канада -
даром, что без креста: но хохлам не надо.
Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.
Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,
по адресу на три буквы на все четыре
стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще?
Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.
Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
отвернутыми углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба
нам - подавись мы жмыхом и потолком - не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!
Вас родила земля: грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает вам, кавунам, покоя.
Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.
Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза,
Нет на нее указа ждать до другого раза.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.
Примеров такой потрясающей художнической мудрости, такой человеческой и творческой порядочности в истории - считанные единицы. И не только в новейшей истории. И не только в русской.
Бродский был и остался человеком, чуждым любой политики, "бытовым политиканом", которого в жизни не интересовало ничего, кроме литературы, подобно тому, как другого знаменитого ленинградца Григория Перельмана никогда не интересовало ничего, кроме математики.
И потому, выслушав приговор суда, назначавший ему 5-летнюю ссылку, 25-летний Бродский не удержался от искреннего вопроса: За что?
Ответа он не получил.
И если вам показалось, что автор ни с того, ни с сего рассыпается в комплиментах И. Бродскому, и что тема Иосифа Бродского не имеет никакого отношения к Чернобыльской трагедии и фильму, о котором идёт речь, то не спешите, уважаемый читатель. Имеет! И самое прямое!
Ибо сказано: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;
Об этом - во второй части статьи.