Синдром Купидона
Ник Трейси
За два дня до завершения гаплоидного цикла Ханс сидел по-турецки в большой кровати и медитировал с открытыми глазами. Его взор устремлялся за прозрачную стену-окно, где из густого молочного тумана медленно выплывали серо-стеклянные углы небоскребов. На ковре алели лепестки распотрошенных роз, вдоль белых стен стоял ряд маленьких свечей на круглых подставках с морским песком, которые ждали вечера, чтобы замерцать в атмосфере романтической мистерии. Над изголовьем кровати, прямо за спиной Ханса, висел постер глазастой красотки с пышно опадающими рыжими локонами. Рекламная Нони. Женщина, сводившая с ума всех мужчин на континенте.
Огромный голый торс покрылся испариной, а руки до сих пор дрожали. Медитация не помогала. Время для кроссинговера истекало, а он все еще оставался девственником. Приближающийся конец увлекал и пьянил, как песнь губительных сирен. Близость смерти засасывала, как черная дыра. В этом был весь Ханс. Он жил только тогда, когда ходил по краю пропасти, но теперь край действительно обрывался….
Большинство мужчин к тридцати пяти годам уже соединили свою ДНК с женской яйцеклеткой. Ханс выглядел беззаботным холостяком и это казалось нормальным. Жить без семьи не возбранялось и даже было модно, особенно в честолюбивых кварталах Гуам-сити, где, как известно, обитала самая соль прогрессивного общества. Дизайнеры андроидов, художники, пишущие пустынно-оазисные пейзажи для подарочных упаковок, ловцы чишуанского жемчуга, что продают свои истории алчным таблоидам. В таких кругах нередко встречались свободолюбивые харизматики, сорящие деньгами и готовые умереть от передоза новомодным алколоидом или схватить пулю в необдуманном конфликте с уличными гангстерами, что с коварной обманчивостью косят под местных бомжар. Многие из отчаянных прожигателей жизни были одиночками, бьющими себя в грудь перед показным риском. Кто-то из них может и не боялся смерти, но никто в здравом уме не принял бы конец через понижение статуса.
Закон принуждал к процедуре всех мужчин, отказывавшихся делать вклад в обогащение разнообразия вида хомо сапиенс. И Ханс, в отличии от показных холостяков, рисковал по-настоящему. Через два дня ему стукнет 35, а его клеточные маркеры до сих пор не поучаствовали в чуде божественного творения. Он понимал, что его имя уже давно вычленено и перенесено в черную базу данных, где соседствует с какими-то наркоманами, бродягами или алкашами, чьи часы тоже сочтены.
Ханс понимал, что поступает неразумно. С его подтянуто-жилистым телосложением и скандинавским ростом и бледно-голубыми глазами на худом и брутально изможденном лице он мог зачать ребенка уже тысячу раз. Достаточно спуститься к Цветочному бульвару после заката солнца и заказать одинокой блондинке мартини с маслиной. Хватило бы тупого, животного контакта в виртуальных домах свиданий, где сосредоточены самые склизкие и сладкие грехи человечества. Твое семя всего за несколько монет с радостью примут в чрево неимущие деревенские барышни, что грезят о статусе безработной домохозяйки. Ханс отверг все пути к гарантированному спасению, сорвавшись в пропасть тайной страсти.
Трудно сказать, насколько любовь к рекламной Нони была искренней. В его обстоятельствах она скорее представлялась призом в игре со смертью, чем объектом пылких чувств. И все же в глубине души жила надежда, что истоки загадочной тяги прорастают из сложных мотивов сердечной струны и лишь на поверхности кажутся корыстными. Его почти инфантильное безрассудство пустило буйные корни во все уголки психики. За пульсирующими пластами детских воспоминаний скрывались десятки предшественниц Нони.
Ханс влюблялся взахлеб с семилетнего возраста, но никогда не достигал ответных чувств. Все его дамы оставались заранее недостижимы. Сначала это были девушки по старше, которые лишь в альтернативной вселенной могут влюбится в мальчика из младшего класса, а после…..Ханс кажется помнил, как называется его отклонение…Какой-то синдром, когда ты безумно влюбляешься во всякую, кто тебя сразу заранее отвергает. Если девушка в ответ на улыбку Ханса бросала презрительный взгляд, то её образ в считанные секунды заполнял сердечные кубки души и уже в скором времени переливался через край, заливая каждую извилину мозга, каждое облако на небе и каждый силуэт на улице, который отдаленно напоминал о ней…..Все это заканчивалось ничем, хотя и проходило не без боли…..Выброшенные цветы, выплаканные глаза, осушенные бутылки алкоголя, замкнутость, долгие часы в полумраке собственной квартиры – все по порядку взросления….Ханс не был похож на остальных….Он играл со смертью уже в семь, когда полюбил шестиклассницу с французским косами, которая была на полторы головы выше. Уже тогда, осознав пропасть между ними, он забирался за решетчатые барьеры пирса, где таблички предупреждали о начале периода спаривания дантуонских зуборезов, и бродил по краю дощатого настила, глядя, как в прозрачной океанской воде величаво снуют огромные морские чудовища, чьи высокие острые плавники с белыми пятнами можно было спокойно задеть протянутой ногой. Пребывание на пирсе в эту весеннюю пору было чистым безумием….Самки зуборезов пребывали в состоянии гормональной агрессии, поэтому легко кидались на любую подвижную плоть, что находилось вблизи. И хотя за год под зубами глубоководных хищников успевало перемолоться не одна сотня нерадивых рыбаков, маленькому (а потом и взрослому) Хансу всегда везло….Хищники не трогали его…. и это усугубляло изоляцию мальчика…..
Он ощущал непохожесть на других….Ханс не переставал играть со смертью и часто не принимал синие противораковые пилюли по несколько дней, пока его кожа не начинала покрываться странными алыми пятнами….Лишь эти внешние сигналы понуждали его вернуться в правила общества…..быть, как все…Быть контролируемым на уровне клетки, где к каждой хромосоме прикреплялись радиоактивные маркеры…..Если ты не принимал ежедневную норму препарата, то твоя метка начинала пожирать тебя изнутри…..очень быстро и мучительно…..Но Хансу везло….Организм каким-то чудом выдерживал стресс и алые пятна скоро проходили и жизнь продолжалась без опухолей и метастазов….Ханс понимал, что он не такой, как все…..Любой другой бы давно умер, но не он.....
И все же в этот раз игра зашла слишком далеко…..Он поставил на рекламную Нони все свое будущее…..Если она не согласиться зачать с ним дитя в ближайшие два дня, то его понизят…..А это хуже, чем просто смерть….Не то, чтобы Ханс сильно любил свою личность, но именно она делала его таким непохожим на весь остальной свет. В этой личности скрывался дивный странный мир, где Ханс с удовольствием жил все последние тридцать пять лет. Понижение представлялось ему апокалипсисом, бессмысленным забвением, за которым нет ни одного человека, который хотел бы исследовать закоулки его психопатологии.
Лишь за сорок восемь часов до завершения гаплоидного цикла, проснувшись со странным ощущением ампутированного дня, Ханс до конца осознал, насколько велика ставка. Впервые за много лет он не пошел на работу в офис, где последние двенадцать лет изучал рынок товаров для грудных детей. Сам факт того, что часы на прикроватном столике показывали уже восемь утра, а он до сих пор в постели, оглушал неотвратимостью грядущего перевоплощения. Ставки сделаны и переиграть в партии не получиться. К черту работу. К черту всех…
Впервые за долгие годы под кожу проник настоящий страх. Он ощущал его физически, поскольку клеточные маркеры начали расщепляться, испуская сквозь поры слабый аромат древесного мха. Скоро запах привлечет флутаг. Страшных тварей в человеческом обличии, что стараются опередить федералов и сожрать личность до официальной процедуры. Разумеется, их ловили и даже отстреливали без суда и следствия, но в пяти случаях из десяти флутаги добирались до жертвы первыми. Ханс не столько боялся понижения, сколько не успеть бросить кости в последней игре со смертью. Он отчаянно надеялся, что мозг до конца гапло-цикла останется при нем, а не будет переварен в недрах чудовища.
***
Ханс сбил мандраж теплым душем, оделся в заготовленную с вечера одежду, пересчитал снятые наличные и потом долго стоял перед зеркалом, словно пытаясь запомнить себя таким, каким возможно он уже никогда не будет. Сейчас он не был похож на себя клерка. Плотно облегающая куртка из тонкой перфорированной кожи телесного цвета и джинсово-узорчатые штанины, заправленные в высокие ботинки на ярко красной подошве, добавляли ему статуса жителей кварталов Сьоку, где обитали молодые миллионеры, которые давно позаботились о своем ДНК. Ханс прилизал черные волосы назад, открыв непомерно огромный лоб, из-под которого на него с зеркала смотрели древние глаза игрока. Хотя в последней игре ему вряд ли выиграть….
- Заткнись! – прошипел он в ответ на голос сомнения, прозвучавший в голове. – Она клюнет. План сработает.
Каждый раз, когда Ханс слышал свой голос, а рядом никого не было, его пробирало до костей. Этот звук казался ему чужим, словно внутри с рождения поселилось нечто или некто, кто врос в его ткани и заполнил кровяные русла.
Он попытался не показывать страха собственному отражению и поспешил к выходу. За распахнутой дверью в полутьме зеленого коридора его ждал огромный силуэт Софии с занесенным кулачищем, которым она только собралась постучаться. Она весила чуть ли не вдвое больше Ханса, поэтому ему пришлось схватить её за плечи и слегка отодвинуть назад, чтобы выйти наружу.
- Опять пришла, –бросил Ханс, не скрывая раздражения – Ты совсем не вовремя, извини мне нужно бежать….
София приходила к нему каждую субботу, пытаясь пригласить в кино или покататься на колесе обозрения на пляже. Последние две недели визиты угрожающе участились.
Она страдала серьезной генетической патологией, которая, однако, не отказывала ей в праве на деторождение. Синдром Кхата- Брчинского, если точнее. Правый глаз всегда смотрел куда-то вверх, а левый буравил собеседника насквозь. Полушария мозга срослись в нескольких местах, провоцируя спонтанные всплески личностного расщепления. Вес прирастал бесконтрольно и уже к своим тридцати София едва проходила в лифтовую кабину. Можно было поставить тысячу к одному, что такую косоглазую толстуху никто не выберет для продолжения рода, но сегодня она надела праздничный красный сарафан с голубыми цветочками, собрала густые пшеничные волосы в трехэтажную башню и даже каким-то чудом маневрировала на длинных шпильках. Ханс увидел все это, как только девушка оказалась в круге света мерцающего плафона. Разумеется, он не мог так просто убежать от столь агрессивной красоты….На миг его словно парализовало.
- Отлично выглядишь, – подмигнула София и, польщенная ответным вниманием, растянула ярко накрашенные губы в улыбке на пол лица. – Только не делай этого.
- Не делать чего? – Ханс попытался изобразить дурачка.
От неё пахло цветущей яблоней и ромашками. Этот запах обволакивал и Хансу стало страшно, что девчушка прибегла к каким-то запрещенным ароматам, чтобы добиться желаемого. В сущности, он был ничем не лучше.
- Ты знаешь, о чем я, – прямой глаз Софии прищурился и она стала кокетливо буравить обшарпанный ковер носком открытой туфли, из которой торчали красные ногти на огромных пальцах. - Твой гаплоидный цикл заканчивается. Ты это знаешь и я это знаю. Ты правда хочешь так рисковать?
На миг Ханса охватил прилив животного желания, но он тут же отбросил его образом кота, пожирающего куриную голову, которого показали в недавней передаче про чудеса животного мира. Он слишком долго шел к цели, чтобы свернуть на легкий путь.
- Это не твое дело, София. И хватит изучать мои данные в сети. Ты понимаешь, что нарушаешь закон?
- Кто бы говорил, любитель рекламных попок! – с шутливым упреком парировала София.
Сейчас она была воплощением своей девчонки и Ханс не мог не отметить повторный прилив симпатии.
- ЭТО НЕ ТВОЕ ДЕЛО! - повторил он и, грозно подняв указательный палец, медленно направил его на необъятную грудь – Надеюсь, тебя здесь не будет, когда я вернусь.
- Ханс! – окликнула девушка ему вслед.
- Что еще?
- Будь осторожен, – теперь София была серьезна – Флутаги не дремлют.
- Не нужно волноваться, - Ханс отвернулся, чтобы не показывать испуг. - Я как-нибудь справлюсь.
***
Верхушки леса небоскребов Гуам-сити растворялись в низком сером небе. В первую декаду сентября город погружался в осеннее забвение. Океан ежедневно окутывал город густым туманом, который смешивался с производственным смогом и превращал улицы в нуарный сонный муравейник с гудящими клаксонами желтых такси, с неоновыми вывесками аптек и бесконечным потоком людей, которые то шли на работу, то возвращались домой.
Напоминание Софии обострило чувство тревоги. Теплый душ помог лишь на несколько минут.
На улице Ханс сразу встретился глазами с тощим мужиком в сером костюме с галстуком федерала, который поглядывал поверх газеты, сидя за столиком уличного кафе. Аккуратная залысина выдавала в нем служаку. В холодном взгляде просвечивало что-то недоброе.
Ханс быстро отвернулся, но тут же наткнулся на высокую жгучую брюнетку в дерзко обтянутом комбинезоне из белой кожи. Девушка на тротуаре буквально перегородила ему дорогу. Она потягивала из прозрачной трубочки зеленый напиток в длинном стакане и невинно хлопала длинными ресницами, словно потерявшаяся кошечка. Её тугие пухлые губки и проникающие синие глаза заставили Ханса отпрянуть в сторону.
Флутага! – вспыхнуло в голове. Разумеется, именно так они и выглядят! Соблазняют даровым спариванием за красивые глазки! Он едва не сбил мальчишку на велосипеде, бросаясь в толпу под провожающий взгляд озадаченной девушки. Ханс побежал, ныряя в людской муравейник. Он бежал несколько кварталов, не переставая оборачиваться и натыкаясь на десятки других глаз, которые, казалось, изучали и преследовали его….
Понижение близилось. Ханс догадывался, что теперь он все больше не принадлежит себе…Совсем скоро он станет собственностью правительства….Или чьим-то ужином. Вряд ли ему позволят сбежать или сделать нечто, что может испортить личность. Однако последние часы принадлежали ему и он не собирался сдаваться.
Он ускорил шаг и вскоре перестал оглядываться, как беглый преступник. Чтобы как-то отвлечься от надвигающейся паранойи Ханс моргнул два раза, включая любимую передачу о дивном мире диких животных. На экране, вросшем в роговицу правого глаза, появилась пугающая калькуттская сольпуга. Тварь притаилась в палой листве между гниющими плодами хлебного дерева и спустя пару секунд молниеносно бросилась на зеленую колибри. Паукообразное существо душило несчастную пташку в крепких объятиях восьми мохнатых ног. Закадровый голос с полнейшим равнодушием рассказывал об агрессивном симбиозе хищного насекомого и птицы. Сольпуга усыпляла жертву, впрыскивая яд, а после медленно выедала органы пищеварительного тракта, чтобы занять их место. Спустя несколько часов нервные системы членистоногого и птицы врастали друг в друга, запуская хот-трансформацию с буйным ростом видоизмененных органов. Ханс с отвращением выключил ящик...
К тому времени он добрался до стоянки мотокэбов с юркими камбоджийцами в полосатых шлемах и синей униформе, похожей на пижаму. Щуплые извозчики сновали мимо гудящего потока толпы, хлопали в ладоши и вскидывали пятерни с загнутыми пальцами, выкрикивая цены до Набережной Готфрида или до бизнес-кварталов Нуоми.
Под сердитое жужжание мотороллера, обнимая сзади азиата, Ханс пролетел полгорода. Туман не пропускал солнечные лучи, поэтому улицы освещались круглыми фонарями даже в дневные часы. Эти светящиеся шары, пробивающиеся сквозь молочную дымку, казались зловещими зрачками заблудившихся чудовищ.
На улице Монтея, расплатившись с извозчиком, Ханс оказался напротив архаичного кирпичного здания в шесть этажей, большую часть которого занимал огромный пузатый аквариум, вмонтированный прямо в середину дома. В голубой воде плавали хицубы – человекоподобные симбиоты с широкими рыбьими хвостами и чешуйчатым туловищем. Их трюмообразные квартиры были спланированы так, чтобы они могли плавать для пополнения кислорода в общем водоеме и затем возвращаться назад к привычной жизни в кресле возле телека и газовой плиты, где постоянно булькало варево из синих водорослей. Здесь, в глухих кварталах для генетически отстраненных, всегда царила атмосфера мрачной сказки. К изгоям Ханс относился с тайным почтением. Именно поэтому он никогда по-настоящему не ругался с Софией. Приветливо помахав милой яйцеголовой хицубе с огромными глазами, он спустился к подвальной двери приюта для отвергнутых.
Ханс просунул несколько купюр в маленькое квадратное окошко и железная дверь отперлась. Его встретил двухметровый амбал, почти полностью покрытый татуировками, со змеиными зрачками и угрожающим оскалом. Здоровяк проводил гостя через узкие коридоры с дверьми, из –за которых доносились то ли стоны наслаждения то ли крики ужаса, в затхлое помещение со стыдливо горящей лампочкой. Бетонные стены без окон закрывались увешанными друг над другом мониторами и столами с кучей колбочек с красителями. В центре логова помещалось кресло со сложными зажимами и фиксаторами.
За одним из столов спиной к Хансу сидел крайнабивщик, стучавший по клавиатуре. Такой же лысый амбал, но в белом халате и с причудливой оптикой на глазах. Ханс спустил не одну сотню кредитов, пока смог найти нужного человека. Но он ожидал увидеть кого-то вроде Эйнштейна под кайфом, но никак не бугая с бычьей шеей.
- Присаживайся ,– крайнабивщик, не глядя, махнул рукой на кресло.
Ханс с некоторым волнением забрался в сложный ложемент, обтянутый скрипучей кожей. Узкая многоподушечная спинка, похожая на развернутый хвост скорпиона, закручивалась дугой и заканчивалась мощной круглой лампой, которая вероятно должна была моментально слепить пациента. Крайнабивщик молниеносно оттолкнулся от стола и вот уже сиял редкозубой физиономией прямо перед лицом клиента.
-Ты Ханс Марик.
- Да, мы договаривались на три часа, - кивнул Ханс, протягивая плотную трубочку купюр – Здесь все, как просили.
Крайнабивщик взял пачку наличных, перетянутых резинкой, и швырнул их коллеге, который стоял у двери со скрещенными руками. Здоровяк до сих пор сверлил гостя недобрым взглядом и готов был размозжить тому голову при первом подозрении о полицейском проникновении.
- Задери рукав, – потребовал белохалатный бугай.
Секунду спустя крайнобищик грубо дернул к себе руку с оголенным запястьем и включил лампу, которая моментально залила сознание Ханса белым светом. Девственная белизна обволакивала, топила, уносила куда-то в абсолют. Тело пробрала дрожь, дыхание участилось и он стал задыхаться…В бело-молочном пространстве замелькали образы детства….Пятнистые плавники острозубов, девочка с французским косами, мамины блинчики, книжка про Дон Кихота…
- Тише, тише….- прозвучал откуда-то отовсюду властный голос крайнабивщика,.
Он уже воткнул в запястье клиента сканирующий зонд в виде иглы, от которой шел провод к компактному планшетному экрану. Пока клиент тонул в теплом сиянии бесконечности с вкраплениями собственной жизни, крайнабивщик изучал его личность. Он увидел все желания и страхи Ханса, рассмотрел его патологии психики и узнал о тайной любви. Спустя несколько десятков секунд он буквально знал о своем госте все. Ну, или почти все.
- Парень, ты в своем уме? – крайнабивщик выключил лампу. – Твой гаплоцикл кончается через двадцать четыре часа, а ты приперся ко мне за Бо-пропуском? И все из- за этой тупой шлюхи из рекламы?
- Нони, – произнес Ханс, моргая, и возвращаясь в реальность – Её зовут Нони. И давай обойдемся без оскорблений. Она не шлюха.
- Эй, а я то думаю, чего тут гнилым деревцом понесло! – продолжал крайнабивщик то ли восхищенную, то ли гневную тираду. Ханс для него перешел из «просто клиента» в «редкий экспонат» - Да ты сейчас к нам всех флутаг с округи соберешь! И как ты вообще дошел? Как тебя еще не сожрали, парень!?
- Наверное, я не такой вкусный, – попытался отшутиться Ханс – Так мы делаем дело или будем тут трепаться до утра?
- Да как скажешь, босс, – ощерился белохалатный и его огромный глаз за двойной линзой загорелся азартом – Эй, Квонди, у нас тут готовый трупешник. Отклонение двенадцать икс. Синдром Купидона. Практически списанный.
Последнее было обращено к татуированному коллеге, который вместе с напарником неприятно загоготал.
- Так вы сделаете? – сквозь зубы процедил обозленный Ханс.
- Сделаем, сделаем, братан. Только можно я качну твои детские воспоминания? Получишь скидку. Половину денег можешь оставить. И я советую реально потратить их на какую-нибудь шлюху, если завтра не хочешь стать конченным дебилом.
- Нет! – испуганно и уже с открытой злостью выпалил Ханс – Ничего не скачиваем! Ничего не стираем! Просто сделай мне Бо-пропуск!
Несколько ошарашенный крайнабивщик пару мгновений молча смотрел на Ханса так, словно это была игрушка, которая вдруг заговорила настоящим человеческим голосом.
- А ты мне нравишься, парень, - улыбнулся амбал – Отклонение 12х редкая штука. Я думал таких уже нет. Я дам тебе шанс.
Тут крайнабивщик впрыснул в запястье снотворное.
- Шанс?…какой к черту ша….- начал было протестовать Ханс, но комната поплыла и он отключился.
Спустя несколько минут он вышел из подвала аквариумного дома с синей татуировкой на лбу. Это была филигранная работа. Круглая отметина в виде шумерской пиктограммы плодородия. Бо-пропуск. Такой знак получали редкие люди с безупречным генетическим материалом, гарантирующим потомство с глубокими личностями. Вероятность творческих гениев более пятидесяти процентов. Бо-пропуск примагничивал женщин больше, чем любые богатства мира. Он делал из вас особенную, очень важную персону.
Ханс судорожно проверил память. Он ясно вспомнил свою первую неудачную любовь, вспомнил разбитую коленку в восемь и имя толстого оруженосца из романа Сервантеса. Воспоминания детства остались на месте. Оставалось сделать последний шаг.
***
В стратегии спаривания Ханс ничуть не отличался от больной Софии. Рекламная Нони стала него настоящим наваждением. Он изучил её биографию вдоль и поперек. Как и большинство рекламных моделей, она была не замужем, что подогревало естественный интерес мужской клиентуры. Нони увлекалась китайской культурой, каждый день пробегала десять километров вдоль побережья, была поклонницей Роберта Льюиса Стивенсона, мечтала родить троих детей и жила в белой вилле на берегу океана. Эти сведения не были секретом и скорее всего входили в маркетинговую стратегию туристической компании, с которой Нони подписала контракт на целых три летних сезона вперед. У Нони, как и у многих других рекламных моделей, было множество поклонников, которые собирались каждый день в торговом центре Тао, чтобы поглазеть на неё вживую, когда она презентовала искрометные предложения для «романтического отдыха на двоих на райском острове в экваториальной полосе». Ханс приходил в торговый павильон Тао раз или два, чтобы увидеть её вживую с расстояния нескольких метров. Подойти ближе могли только люди с Бо-статусом.
Сияющий голубизной стеклянный цилиндр торгового центра Тао походил на гигантскую колонну Бога, которая подпирало небо. Верх здания терялся в слоистых облаках, а нижние уровни пробивались пылающей синевой сквозь молочный туман.
Внутри парадного павильона Ханс сразу почувствовал всю мощь Бо-пропуска. Стройные модели в приталенных розовых костюмах с круглыми шапочками устремлялись к нему бесконечной вереницей, весело подмигивая и вручая бесплатные образцы электробритв, парфюмов, кремов и дорогих инчиунских орехов, которые вызывают приливы неудержимой молодости. Ханс, как благодушный Зевс, вежливо отказывался от даров, уверенно продвигаясь к цели.
На одном из лифтов в центре небоскреба он поднялся на трехсотый этаж. За открытыми дверьми лифтовой кабины Ханса ждал тростниковый бар и вокруг райский остров во всем его великолепии. Виртуальное голубое небо кружило голову глубиной. В сотне метрах за чередой королевских пальм оглушительно грохотал прибой, разбрызгиваясь призрачной пеной. Волосы шевелились океанским бризом. На волнах вдоль пирса покачивались яхты. По пляжу прогуливались модели с идеальными задами, которые едва прикрывались брендовыми купальниками. Несколько девушек играли в мяч. Другие прыгали с деревянного причала в сверкающую морскую гладь.
Вместе с Хансом из лифта на остров прибыло около дюжины посетителей Тао-центра, но только к нему подошел кучерявый консультант в бермудах и гавайской рубашке.
- Добрый вечер. Желаете персональную демонстрацию?
- Да, – по-хозяйски кивнул Ханс – Желаю.
- Вам нужна конкретная девушка?
- Мне нужна Нони.
Ханса вывели за пределы пляжного бара, где простым смертным полагалось наслаждаться коктейлем из трубочки и любоваться моделями с расстояния.
Загорелая Нони в сиреневом бикини полулежала на полосатом шезлонге, натирая упругое тело кремом от загара. Из её пышных рыжих локонов над левым ухом высовывался алый бутон. Прямо перед ней голубела прозрачная лагуна с крошечными атолловыми островками на горизонте.
Ханс увидел её издалека и все его нутро погрузилось в приторно-сладкое безумие. Рыжая девушка воплощала образ, достойный причины жить и умереть ради любви. В какой-то момент она полностью овладела его нервной системой и он шел к ней, словно апостол к Иисусу.
- Нони, покажи этому господину райские кущи, - сказал служащий и пожелал Хансу приятной демонстрации.
- Привет, – улыбнулась она так, как этого заслуживает человек с пиктограммой плодородия – Хотите сходим на яхте к черепашьему острову?
- Да, – от волнения Ханс едва ворочал языком. - Хочу.
По дороге к пирсу рыжая рассказывала о чудесном подводном мире в коралловой лагуне, она говорила о мягком климате и вечерних танцах при факельном свете. Ханс почти не разбирал слов, пялясь на её стройную спину и округлые бедра. Внезапно он осознал всю безумность затеи. И все же он должен ей предложить.
Ход конем Ханс сделал уже далеко от берега на полпути к черепашьему острову. Они сидели рядом в удобных парусиновых креслах на верхней палубе, окруженные играющими оттенками голубого океана. Нони не умолкала, смеялась над собственными шутками и показывала пальцем на вдруг вынырнувшего кита.
- Послушай, Нони, – вдруг перебил её Ханс – я хочу тебе кое-что сказать….
Девушка застыла на полуслове и резко изменилась в лице. В интонации клиента чувствовалась запретная теплота, выходившая за рамки презентационной прогулки.
- Мы знакомы? – спросила она с легкой тревогой. – Хотя вряд ли. Я знаю всех своих знакомых с Бо-пропуском.
- Мы не знакомы. Но мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. Я отверг других женщин ради любви к тебе.
В глазах Нони появился интерес. А может Хансу это просто показалось. Однако она еще не смеялась над ним, поэтому он лихорадочно продолжал:
- Знаю, звучит безумно. Ты скажешь, как можно любить кого-то из рекламы, но я верю, что наши личности не просто набор генов. Ты слышала о Дон Кихоте?
- Дон Кихоте? Это наркобарон?
- Нет, не наркобарон, – к сердцу Ханса подхлестнула волна тепла. Он влюблялся в Нони заново прямо сейчас и уже по-настоящему – Это персонаж из книги Сервантеса. У него была дама сердца, но они никогда не были вместе. Он просто любил, понимаешь? И совершал ради неё хорошие дела? Это кажется таким необычным. Любить без ответа, понимаешь? Без планирования личного счастья.
- Похоже на отклонение двенадцать икс, – с легкой улыбкой заметила Нони и тут её ошарашило – О Боже, у тебя отклонение двенадцать икс!? А откуда пиктограмма?
Казалось еще секунда и она поднимет тревогу. Ханса быстро скрутят, а через пару дней обезглавят за подделку Бо-пропуска. Полное понижение без права восстановления. Но она не закричала.
- Да, все верно, – выдохнул Ханс, пытаясь сохранять спокойствие - Двенадцать икс. И Бо-пропуск я сделал, чтобы попасть к тебе. Если нужно я готов умереть ради этого. Мой гаплоцикл истекает через сутки. Так или иначе, меня ждет понижение.
Большие зеленые глаза Нони стали еще больше. Она никогда ранее не встречалась с отклонением двенадцать икс и волнение Ханса передалось ей. Девушка даже оглянулась по сторонам, опасаясь лишних ушей, но вокруг лишь плескался виртуальный океан.
- Боже….- произнесла она пересохшим ртом, только сейчас постигнув смысл авантюры – Так ты хочешь, чтобы я с тобой переспала?
- Я не смею просить об этом, – Ханс потупил взор – Это кажется пошлым, но если мои чувства к тебе настоящие, то ты услышишь меня и захочешь быть со мной. Если не сегодня, то когда-нибудь….
- Это чистое безумие, Ханс. Ты знаешь это не хуже моего. Ты очень рискуешь, находясь здесь сейчас. Флутаги любят наш остров. Они наверняка уже чувствуют твой запах….
- Мне плевать на это.
- Тебе да, но им нет, - рыжая смотрела на него с затаенным восхищением, почти так, как смотрел крайнабивщик. - У меня много поклонников, Ханс. Очень богатых и с настоящим Бо-пропуском, но я должна оставаться недостижимой. Так я зарабатываю на жизнь….
- Я понимаю…- надежды Ханс тонули, перед глазами вздымалось черное ничто….
- Нет, ты не понимаешь, – девушка коснулась его руки - Ты не понимаешь, насколько прекрасен в своем отклонении. Верящий в прекрасную абстракцию. Растворенный в ней и не знающий правил. Ты средоточие живого, Ханс и флутаги не упустят такой кусок….
- Теперь это неважно.
Несколько долгих секунд Нони молча рассматривала крупное лицо Ханса, словно ожидая когда тот расколется и признается в розыгрыше. Однако перед ней были все те же глаза непонятого одиночества. И тогда она вдруг сказала:
- Я приму твое предложение, но не сейчас. Если ты так верен своему мотиватору и твоя любовь настоящая, ты должен выжить. Усвоил? Пройди гаплоцикл и найди меня через неделю на белой вилле, что стоит на бульваре Розовых Слонов. Ровно через неделю я буду ждать тебя на террасе с белыми колоннами, откуда видны лучшие закаты Гуам-сити. Принеси мне букет венценосных ромашек. Мои любимые цветы.
-Венценосные ромашки,- повторил Ханс – Я принесу их.
- Хорошо, – улыбнулась девушка и вновь стала обычной рекламной Нони.
- Я помогу тебе выбраться отсюда, – сказала она и крикнула шкиперу поворачивать к бутафорско-райскому берегу.
***
Она ждала его в коридоре, сидела на полу с раздвинутыми ногами, прислонившись спиной к двери, словно уставшая слониха. Большая голова свесилась на грудь и трехэтажная прическа угрожающе наклонилась, собираясь рухнуть, как неустойчивая башня. Рука сжимала почти допитую бутылку мятного ликера. Ханс снова почувствовал к толстухе нежность. Её настойчивость была до боли понятна, поэтому вызывала тайное восхищение.
- София, – произнес он тихо, притронувшись к её плечу.
- А? Что? – её ноги зашевелились, как ожившие питоны.
Башня из волос вновь выпрямилась. На большом круглом лице расцвела помадная улыбка. Девушка пыталась подняться.
- Ты вернулся?
-Да, вернулся. Давай помогу.
Ханс протянул ей руку и потянул изо всех сил, поднимая двухсоткилограммовое тело.
- Так ты пригласишь даму в гости? – София вновь была в строю и уже кокетливо подмигивала прямым глазом.
На белых стенах спальни плясали тени от мерцающих свечей. Они сидели друг против друга за столиком у прозрачной стены, за которой не спал полночный Гуам-сити. Нарядный Ханс в белой рубашке разлил в бокалы десятилетнего Джек Дэниелс – любимого напитка Нони, если верить маркетинговым байкам. Рядом на ковре до сих пор алели лепестки роз, а чуть дальше с нетерпением ждала огромная кровать.
София в легком опьянении оглядывалась на стену, рассматривая плакат с рыжей красоткой, отчего Ханс испытывал неловкость.
- И чем же она тебя так привлекла?
- Не знаю, – Ханс отглотнул из бокала и опустил глаза, стараясь не попадать в прицел пронзительно веселого взгляда толстухи. – Может быть недоступностью.
- И она красивая, - продолжала забавляться София – Даже очень. Не то, что я, ведь так?
- Не думаю, что дело в красоте.
- Чушь! – фыркнула толстуха – Дело именно в ней.
Ханс невольно смотрел на её косой глаз, который казалось жил собственной жизнью, рассматривая за прозрачной стеной желтые огоньки небоскребов.
- Может ты и права. Что толку об этом спорить?
- А я и не спорю, – София обнажила крупные зубы в чеширской улыбке. - Я хочу понять, какой ты.
- Такой, какой есть.
- Такой, который загнал свою жизнь в тупик ради призрачного пшика? – бокал со стуком опустился на стеклянную столешницу. София наклонилась к Хансу и схватила его за пальцы – Такой, который готов через восемь часов стать дебилом просто назло всем? Ты знаешь, что с тобой будет после понижения, Ханс?
- Мою личность сотрут, но оставят базовые воспоминания, чтобы я мог спариться в следующем цикле.
- И это будет уже другой Ханс, ведь так?
- Так, – вздохнул Ханс.
- И ты не боишься?
- Боюсь, – признался он, отпивая большой глоток. – Это не гуманный конец. К чему это, София? Хочешь нагнать страху?
- Может и так, – толстуха вновь откинулась на спинку стула. – А может хочу, чтобы понял, насколько я тебе сейчас нужна.
- Ты хочешь, чтобы я тебя умолял? Ползал перед тобой на коленях? Хочешь отыграться на унижениях?
- Не гони лошадей, ковбой, – София явно чувствовала себя хозяйкой положения. - Лучше расскажи, что там у тебя произошло с твоей рекламной штучкой. Неужели эта хреновина на лбу не помогла соблазнить принцессу?
Ханс очень хотел сказать, что это не её дело, но это было не так. Теперь это было очень даже её дело.
- Ну, хорошо, – вздохнул он, помня об обещании про венценосные ромашки. - Ты можешь сколько угодно смеяться, но я её и вправду заинтересовал. Но не из-за Бо-пропуска.
- Да?- в прямом глазе Софии вдруг возник огонек жадного любопытства. – А из-за чего?
- Не знаю, - Ханс не хотел признаться в своем дефекте. - Просто сказал, что хотел только её и никого больше.
- И что она?
- Она дала мне шанс, – улыбнулся Ханс.- Если мне удастся сохранить себя после этой ночи.
- Так вот почему ты так любезен со мной? – вновь дурачилась София. - А я думала дело в моей прическе.
Ханс наклонился над столом, чтобы добавить речи убедительности.
- Послушай, София. Да, я зажат в угол. Но ты мне и правда нравишься. Чем-то. Что-то в тебе есть.
София наклонилась ближе, расширяя свой здоровый глаз с выражением наивной школьницы, которой признаются в любви.
- Я тебе почти поверила! – воскликнула она после пафосной паузы и залилась разнузданным смехом, отчего волосатая башня затряслась, как при землетрясении.
- Да иди ты, я же серьезно, – Ханс снова откинулся на спинку стула и заглотнул из бокала.
Но она не преставала смеяться и он тоже заразился её смехом. Это продолжалась какое-то время,, а когда веселье кончилось София резко стала серьезной. Перемена в лице была столь внезапной, что к Хансу вновь подкрался страх.
- А если я откажу? – вдруг, спросила она.
- Что?
- Что слышал, - София говорила уже не как школьница – Почему тебе не взять меня силой? Раз уж это так важно для тебя.
- Ты это серьезно? – спросил он, ощущая подвох.
- Вполне, – София больше не казалось пьяной. - На что ты готов ради своей цели, Ханс? Если я тебе откажу, ты возьмешь меня силой?
- Нет, черт возьми! - вспылил он, выскакивая из-за стола и еще больше распыляя запах древесного мха. - Никогда! Слышишь? Я не такой!
- Ты пойдешь на понижение из-за каких-то дурацких принципов? И предашь мечту?
- Да, пойду на понижение, – развел руками Ханс все еще в запале от непристойного предложения, а после продолжал жестикулировать, расплескивая виски во все стороны. - Но не предам мечту. Я сгорю на пути к ней. Это базовые директивы моей личности. Я не могу иначе.
Лицо Софии озарила улыбка удовлетворения. Такое выражение бывает у карточного игрока, который получил беспроигрышный расклад.
- У тебя отклонение двенадцать икс. Синдрома Купидона. Вот почему ты такой. Сколько раз ты влюблялся без попыток спариться?
- Не знаю, – Ханс вернулся к столу, чтобы долить виски. - Много.
- А как давно ты болеешь Нони?
София протягивала опустошенный бокал, требуя внимания. Рыжее спиртное растекалось по стеклу, как моторное масло. Они чокнулись и выпили почти до дна.
- Может быть, пять или шесть лет, – признался Ханс, чувствуя, что пьянеет.
- Твои социальные настройки сбиты и разрушены дефектом гена, – восхищенно говорила София с блеском в глазу. – Вот почему ты не боишься гулять на закрытых пирсах в пору спаривания зуборезов. Ты кайфуешь от того, что можешь умереть, но не умираешь. Ты плюешь на жизнь и она от этого кажется слаще…Ты это нечто, Ханс….
-Постой, я ничего не говорил про прогулки на пирсе. Откуда ты?
- Тшшш, – София жеманно поднесла жирный палец к губам и, соблазнительно выставляя бедро, выбралась из-за стола.
От неё пахло яблоками и сексом. Ханс смотрел на двухсоткилограммовое тело с пышными формами, которые явно не умещались в красный сарафан. Это тело требовало ласки. София допила виски, поставила стакан на стол и взяла Ханса за пальцы. Он последовал за ней, как девственник за опытной шлюхой.
София толкнула его и он упал спиной в шелковые простыни на пружинистый матрас, раскидывая руки в стороны, словно распятый пророк.
- Лежи смирно, – велела толстуха, забираясь на кровать огромными коленками.
Мгновение спустя она возвышалась над Хансом, придавливая его бедра своим весом. С прямой спиной и заголенными ляжками София казалась воплощением богини плодородия. Её большие кисти с толстыми пальцами ныряли в воздух и описывали круги, будто у индийской танцовщицы, а трехэтажная башня из волос пружинисто раскачивалась, грозя рухнуть прямо на Ханса. Тот смотрел на танец рук и погружался в странное оцепенение. Его веки отяжелели.
- Не смей закрывать глаза! – вдруг гаркнула София и залепила звонкую пощечину, от которой посыпались звездочки.
- Что…что ты делаешь? – от спиртного или от чего-то, чтобы было в нем, он едва воротил языком.
- Соблазняю тебя, – сказала она с чеширской улыбкой, продолжая выгибать кисти и включая в движения плечи, спину и бедра.
И тут Ханс увидел нечто, что выбило из него весь хмель. Косой глаз вдруг вернулся на свое природное место. Во взгляде толстухи появилась какая-то томная радость. Ханс почему-то вспомнил передачу про сольпуг и колибри. Сексуальное возбуждение рассеялось, как дым, уступая место ледяному страху.
- Как ты думаешь, Ханс, почему тебя никто не тронул сегодня? – голос Софии изменился. Он стал ниже и глубже.
Её пронзительно прямой взгляд проникал куда-то вглубь, внутрь черепной коробки. Ханс с ужасом смотрел, как эти зрачки растворились в зловещей черноте. Танцующие руки, выкручивая изящные спирали, поднялись вверх, к волосам…София выдернула из прически длинную заколку и волосатая башня обрушилась вниз, на плечи и ниже, спадая прямо к бедрам и на постель волнистым водопадом….
- Т..ты…- едва мог выдавить он, теряя дар речи.
- Тебя не тронули, – продолжала говорить София голосом, шедшим откуда то из груди – потому что я распылила на тебя свой аттрактант….Я пометила тебя, Ханс….Потому что ты мой….
- Т..ты….
- Да, я. Теперь ты всё понял, Ханс.
Она смотрела в его глаза, полные ужаса и была влюблена в них.
- Что ты чувствуешь теперь, Ханс? Когда конец неизбежен….Скажи…скажи мне….
Но он не мог выдавить слов. Он вспоминал себя ребенком, он вспоминал Нони и ту первую девочку с французской косой. А потом он услышал, как хрустит разорванная ткань сарафана. Жало флутаги отделялось от позвоночника, начиная с копчика и дальше, разрывая синьюанский хлопок платья. Это жало выбиралось наружу, словно бесконечный жилистый хвост с которого капала органическая слизь. Оно загибалось снизу и ползло вверх и скоро уже нависало над её большой головой с распущенными волосами.
Ханс впервые видел, как выглядит это страшное орудие, этот боевой наконечник в виде круглой чаши с острыми краями, из центра которого вытягивались четыре длинные костяные спицы.
- Ты не умрешь, Ханс,- сказала София перед роковым ударом – Я обещаю тебе. Ты станешь частью меня.
На какой-то миг к нему вернулось самообладание. Словно он попал в пятачок штиля на пути беспощадного шторма. Он ощутил спокойствие и умиротворение.
- Да чтоб ты подавилась! – бросил он ей и жало молниеносно опустилось на череп.
София было старой, опытной и гуманной флутагой. Кроме того, Ханс действительно нравился ей, поэтому она не хотела причинять ему боль. Костяные спицы пробили голову прежде, чем он успел что-то почувствовать. Стальная чаша впилась острыми краями по периметру черепа и мгновение спустя выдернула круглый костяной вырез, словно крышку заветного сундука.
За тридцать пять лет личность Ханса разрослась, захватив около трети кортикальных нейронов в левом полушарии мозга. Все они пульсировали черным маркерным цветом, четко выделяясь из кроваво-желтой массы. В этой голове дремало еще несколько Хансов, но теперь им не суждено было проснуться. Костяные щупальца вонзились в центральный сгусток личностных клеток, сжав центральные колонки с бережностью ювелира, а затем выдернули всю черную кортикальную сеть с корнями.
Темная клякса мозговой плоти свисала с костяных спиц, словно удаленная раковая опухоль. Безопасное удаление материала с сохранением базовых настроек личности было возможно лишь под конец гаплоидного цикла, когда мозг начинал отторгать автономную кортикальную сеть. Вот почему флутаги старались добраться до жертв быстрее федералов.
Кровь капала на мертвое тело Ханса, на его белую рубашку, на простыни. Жало с мозговыми ошметками зависло точно над теменем флутаги. Её глаза блаженно закатились, обнажая белки. Черепная коробка раскрылась, разъезжаясь двумя волосатыми половинами в стороны. Древний мозг флутаги зашевелился всеми складками. Они группировались, теснились, уступая место новому материалу. Когда там освободилось достаточно места, спицы отпустили ошметок точно в небольшую ямку и извилины вновь сдвинулись, а коробка закрылось. Еще мгновение спустя это была уже просто София. Толстая девушка с косым глазом и синдромом Кхата-Брчинского.
***
София обнималась с унитазом у себя в тесной уютной квартирке в прибрежном кондоминиуме. Она заливала белоснежный унитазный мрамор полупереваренным цыпленком по-каджунски и, плюясь, поминала Ханса обидными словами. За свою древнюю жизнь флутага переварила не одну сотню чужих мозгов, сделав их частью богатой и хищной личности, но в этот раз что-то пошло не так. Кортикальные нейроны жертвы должны были поглотиться клетками хозяина и проложить новые синаптические связи, наделив Софию свежими мотиваторами, симпатиями и вкусами…Но этого не произошло. Черный ошметок личности Ханса почему-то не переваривался. И с каждым новым желудочным спазмом флутага понимала, в чем дело.
Нейростабилизаторы. Этот наивный влюбленный хрен подстраховал себя запрещенным препаратом. Она должна была догадаться. Ведь он ходил к крайнабивщикам, к этим ушлым потрошителям синапсов, готовых за отдельную плату сделать из вас симпатичного шизоида, который будет верить, что он аллигатор.
На этот раз она облажалась по-крупному. Когда в желудке не осталось ничего кроме желудочного сока, она почувствовала его. Ханс уже проснулся и трогал свой новый дом, ощупывая её нейронные сети, проникая все глубже в мозг. Теперь София знала ответ на свой вопрос. Она физически ощущала близость конца. Взрывная паника, ярость, опустошение и восходящее смирение – вот, что чувствуешь, когда пресс сминает твою жизнь в мокрое место.
Флутага не могла удалить автономные нейроны жертвы. Прошло слишком много времени. С каждой секундой все больше мозговых клеток флутаги окрашивались в черный цвет личности Ханса. Удаление этой животворящей опухоли означало мгновенную смерть.
Пошатываясь, София поднялась с колен, чтобы увидеть себя в зеркале. В роскошных пшеничных волосах слиплись кусочки рвоты. У неё кружилась голова и вообще вид был не важный.
В голове призрачно всплывала мысль о самоликвидации. Она еще может успеть. Лучше закончить это здесь и сейчас, чем стать чьей-то рабыней…. Но мысль не успела продолжиться действием…
Спустя четырнадцать часов после своей смерти Ханс открыл глаза. Первый глоток воздуха, головокружение, голод, запах огуречного шампуня, боль…много боли….Каскад ощущений затопил его, закружил голову и он не сразу понял, что лицо в зеркале принадлежит ему. На него смотрела знакомая толстуха, которую порядком потрепало.
Пробуждение чужака заставило Софию отозваться чудовищным ревом. Это был содрогающий душу вой истерзанной флутаги, попавшей в острозубый капкан. Этот рев заставил вибрировать весь небоскреб. Стекла окон у соседей сверху и снизу дрожали, как от подземных толчков. В ярости хищница занесла кулак, чтобы разнести зеркало в дребезги, но тот остановился в миллиметре от гладкой поверхности.
- Привет, София, – поздоровался Ханс откуда-то из недр её рассыпающегося сознания.
Минутой позже флутага стояла на балконе шестьдесят седьмого этажа с видом на старые портовые доки. Сквозь завесу облаков пробивалось солнце. Туман над заливом редел, открывая береговую линию серых высоток. Вскоре можно было разглядеть дальнее побережье с роскошными пальмами и белоснежными вилами.
Толстые пальцы крепко сжимали балконные перила, а глаза смотрели вперед, туда , где находился бульвар Розовых Слонов. София изо всех сил пыталась овладеть мышцами, чтобы перемахнуть через перила и отдаться гравитации, но Ханс придавил её, как лев подбитую зебру.
- Даже не думай об этом, – сказал он чуть погодя, надышавшись соленым океаном – Лучше скажи где нам достать венценосных ромашек?
Конец.