Эпизод повести
По железной дороге день и ночь тянулись военные эшелоны. С южной стороны уже в первую неделю промчалось несколько обгоревших, расстрелянных в щепки составов. Железнодорожные пацаны с восхищением кричали: "Вот это да! Из крупнокалиберных пулемётов рассажено! Настоящая война идёт. А говорили, у немца кишка тонка..."
Всё население беспрерывно суетилось. Не суетиться, не бегать, как на пожаре, в первые дни войны считалось как-то неудобно, совестно. Все бегали - даже и начальство от мала до велика, только вот проку как-то не чувствовалось.
Никто ничего толком не знал. Радио на площади кричало, что наша РККА успешно бьёт фашистов... Ну а как же разбитые вагоны? Витала в городской атмосфере некая тревога, которую не выкурить было никакими бодрыми речами крикунов из райкома и бравурными советскими песнями. Усиливалось, укреплялось - в самом воздухе - особенно по ночам, ощущение надвигающейся всё ближе смертельной опасности.
Вот уже и первых раненных солдат стоны услышали работники станции (чтобы тут же разнести весть по городу) и увидели бледные растерянные личики санинструкторов и медсестричек, которые бегали на станцию за водой и не знали, чем и как помочь умирающим от чудовищных ранений молодым бойцам.
Приближалась, надвигалась медленно и неотвратимо, как всемогущее чудовище мира иного, фантасмагорическая тень войны... Все, все, как один, это чуяли, но делали вид, что ничего особенно страшного не происходит, цеплялись всеми когтями за стремительно исчезающий из-под ног и рук привычный устоявшийся быт.
Степан, как мальчик на побегушках, теперь ходил и ездил из конторы в центр - по нескольку раз на дню - с разными бумагами. Для него не было секретом, что все пром и сельхоз предприятия района спешно готовятся к эвакуации.
В городе, однако ж, было тихо, просторно, как всегда. И в то же время всё бурлило. Если ехал кто на конной подводе, то непременно гнал, что есть мочи. Если шли прохожие, то уж точно, не гуляючи, а торопливо. Разом исчезли с лиц все улыбки, и серыми какими-то стали лица, будто маски.
Нынче Степан был без лошади, пешком. Бумаги нёс в старом, видавшем виды, портфеле. Сам одет был небрежно: в рубахе-косоворотке, стираной-перестираной, в полосатых штанах, в сандалях, сбитых от постоянной ходьбы набок, на голове - картуз, как почти у всех мужиков...
Пришёл в банк. Там, хоть и утро раннее, уже длинная очередь. Занял за знакомым конторским служащим и вышел из душного помещения на улицу.
Всё не мог Степан привыкнуть к виду Соборной площади без Собора, всё ему виделся грандиозный храм, взорванный в 37-м году. Пустой и неуютной стала Советская площадь. Весь вид её навевал скорбь.
По площади, чеканя шаг, шли взводы солдат. Оба гарнизона, что были расквартированы в Опочке, были построены в колонны и шагом уходили через мост - на Варыгинское поле.
Проходящие ряды красноармейцев, переобутых, как в дни праздников, в сапоги (в будни маршировали в смешных обмотках), с винтовками на плечах, большим количеством и стройностью рядов вызывали в созерцающих чувство восхищения. Ехали конные подводы, затянутые брезентом, лошади тянули полевые кухни, трубы которых весело дымили - сосновым, таким милым сердцу дымком...
Запевалы по команде взводных запели. Каждый взвод пел свою песню. И все они сливались в единый праздничный весёлый гул.
Зрителей было много - как на параде. Воспитательницы детских садов привели малышей и показывали пальцем на бесконечно проходящих мимо солдат.
- Вот наши защитники!
- Они не допустят врага...
- Защитят нас с вами...
- Ещё бы - такая сила!
От проходящих взводов веяло запахом новенькой полевой формы (х/б) и ваксой от начищенных дочерна сапог. Впечатляли порядок и тщательно вычищенное оружие, готовое к бою. Под конец проехали повозки с прицепленными лёгкими полевыми пушечками - "сорокопятками".
Степан вспомнил про свой портфель и заторопился к банку. И у входа наткнулся на старого знакомого...
Петра Петровича и не узнать было - то ли он, то ли не он. Степан, подойдя ближе, удостоверился, что не ошибся. Военкоматский друг был необыкновенно подтянут, держался "косточкой", форма на нём была "с иголочки", пахла вещевым складом. Офицерская фуражка надвинута на самые глаза. Степан обратил внимание на кобуру - тоже новенькую, остро пахнущую кожей. Военный кивнул ему, правда с холодком.
- Привет пропащей душе. Как же я давно тебя не видел, - поздоровался Степан.
- И не увидишь ещё тысячу лет.
- Да ты никак в командировку?
- Да, брат, отчаливаю.
- А я думал в гости пригласить...
- Кончились "гости", Стёпа.
- Да-а...
- Всё, брат, не поминай лихом! Хочешь, помолись за меня, многогрешного...
В это время открылись хозяйственные ворота банка, со двора выехала крепкая гнедая кобылка, запряжённая в повозку с сеном, сопровождал её невзрачный мужичок.
- Прощай, брат! - шепнул военписарь и ловко уселся на телегу.
Он прикрикнул на лошадь умелым конюховским "нно!", в котором прозвучали и удальство, и отвага, и сила... и муж настоящий. Лошадь, почуя хлёсткую руку, резко застучала по каменной мостовой, так припустила, что гражданский, севший справа, аж завалился. Повозочка стремглав вылетела на бывшую Великолукскую, а ныне Ленинскую, и вскоре затерялась в городской тесной дали.
Женюшка в который раз остался на хозяйстве. Наташа на рассвете пошла 27-километровой дорогой в город - босиком по холодному песку болгатовского большака. Навстречу, на восток, гнали колхозные и совхозные стада - коров, лошадей, овец... Гуртоправы ехали на конях, щёлкали кнутами, сердито кричали на наровящую разбежаться по сторонам скотину. Все пастухи были молоды - парни да девушки, на рубашках и майках у них поблескивали комсомольские значки. На лицах погонщиков не читалось ни тревоги, ни страха - они сияли задором и храбростью... Наташе несколько раз пришлось отходить на обочину, дожидаться, когда пройдёт стадо. Её душу томило предчувствие беды, это и вынудило её отправиться в город, к Степану. Ей сильно хотелось увидеться с мужем - так сильно, что после бессонной ночи она на скору руку собралась и пошла...
Солнце в безоблачном быстро выцветающем небе поднималось всё выше. Дорожный песок, взрытый тысячами копыт, уже за Лаптевом, на половине пути, стал жечь стопы - начиналась жара. Уже и спина взмокла от пота под рубашкой, и голову сквозь тонкий ситец платка припекало...
За Кудкой Наташу напугали самолёты: один, другой, третий, они кружились над дорогой и плавно садились на ровном поле за деревней Пружки, где с недавних пор был оборудован военный аэродром. Бипланы По-2 с грозным рокотом заходили на посадку, низко летя над большаком. Наташа в страхе кидалась в дорожный кювет, ей думалось, что это могли быть немцы...
Ямное озеро, предвестник города, было идеально спокойно. В его тёплой красноватой, как чай, воде путешественница помыла разгорячённое лицо, ноги, которые гудели от долгой ходьбы, посидела на холмике над озером и тронулась в путь. Оставалось километра три- четыре.
Была суббота. В пригородной деревне Шлепетне уже топили бани, пахло дымком. В коричневой узкой речке Семендяевке шлепетинские женщины полоскали бельё.
Железная дорога гудела и стонала - слышно было за версту. На путях стояли составы и одиночные вагоны, кричал маневренный, раздавались команды, крики, чёрный паровоз у перрона шумно выдыхал излишки пара - себе под колёса. Всё здесь было крайне серьёзно и значительно. И где-то здесь работал её муж.
В станционной конторе не знали, где Степан. Пожилой лысый бухгалтер в очках, сидящий с умным видом за счётами и ловко кидающий так и этак костяшки, сказал тоном, не допускающим продолжения беседы:
- К вечеру будет. Дождись, коль жена.
Он что-то записывал и бормотал себе под колючие усы.
Наташа покорно вышла в коридор. Походила взад-вперёд, думая у кого бы ещё спросить. Ей встретилась дородная женщина в чёрном халате с ведром и шваброй. Глаза у неё были тёмные и печальные. На Наташин вопрос она сказала:
- В хороди ён. У банки али у финатделе. Хде-то там.
- Спасибо.
- Спасай бох.
Что же делать? Не толкаться же на станции до вечера... Наташа медленно пошла по каменной Железнодорожной улице в сторону центра. Люди и конные упряжки сновали здесь туда и сюда. Все куда-то спешили.
Наташа вглядывалась в фигуры отдалённых встречных: не Стёпа ли, но все прохожие были незнакомы ей. Шла Наташа обочиной каменной дороги в грохоте копыт и железных ободов, скромная, как богомолка, белый платок скрадывал половину лица. Солнце пекло с безоблачных небес немилосердно - казалось, и небо объявило войну России.
Пройдя к городу с версту, Наташа увидела большое копошащееся столпотворение: пестрели, как в базарный день, крикливой разноголосицей женские блузки, косынки, платья... Женщины разных возрастов, вооружённые лопатами, копали широченный - больше десяти метров - ров. А солдаты, скинув гимнастёрки, рыли по обе стороны дороги колодцы. Две военных полуторки на обочине охранял часовой.
На Наташу будто пахнуло надвигающейся войной. Всё-то она, беда, маячила там, вдалеке, и вот мгновенно придвинулась, стоит совсем близко. Вспомнились Нюшкины слова пророческие, сказанные на митинге в первый день войны: "Немец прилетит скоро, как на крыльях"... Сердечко у Наташи тоскливо сжалось от этой надвигающейся неотвратимо напасти, которую никакими человеческими силами не отвратить.
Вглядываясь в встречные лица, пришла Наташа в самый центр Опочки, на площадь. Редко наша путешественница посещала окружной центр. Ей всё мнился уходящий под облака ярко белый Собор, украшение города. А Собора не было. В пустом небе над пустынной невероятно широкой площадью распалялось безжалостное белое светило.
Народу на площади было не сказать, чтоб уж очень много - как обычно в будни... Стёпа! Она узнала его с очень большого расстояния - по фигуре, походке... Да, это он неторопливо идёт с портфелем в видавшей виды косоворотке, серых штанах, поношенном картузе... Она кинулась к нему напрямую, через всю площадь.
И тут все, кто был в этот миг на площади, все разом закричали - в один голос! Наташу пронзил страх - как в кошмарном сне. Она не сразу поняла причину этого всеобщего крика. Не ей ли он адресован?! Она остановилась в самом центре площади и огляделась вокруг: все прохожие замерли, обратя взгляды вверх. Глянула и она. И ужаснулась. Страшный кошмар сбывался наяву: высоко в синем небе чётким строем шли немецкие чёрные самолёты, в количестве жутком.
В воздухе напряжённо глухо загудело, каменная площадь и окружающие её кирпичные здания затряслись мелкой дрожью.
Все стояли замерев, пялились в небо. И только она бежала через площадь к своему любимому. Степан тоже разглядел её и кинулся ей навстречу. Они обхватили друг друга. Степан скорее повёл жену к скверу, где прежде, в годы веры, стояла кафедральная часовня...
Тем временем один военный, конечно, не рядовой и не младший командир, припав на одно колено, вскинул винтовку СВТ и начал стрелять по самолётам. Выстрелы звучали резко и громко, лёт трассирующих пуль был хорошо виден всем, в том числе и немецким лётчикам. Одна за другой на мостовую выскочили десять красноватых, звенящих по камням гильз.
И, о, диво! Неуж-то попал наш герой? Крайний бомбардировщик чуть заколебался, качнулся, заваливаясь набок, оторвался от общего строя. Сейчас начнёт падать!...
Но хейнкель не падал - он плавно разворачивался по большой окружности, совершая снижение. Он заходил на город.
Никто ничего не понял на площади. И тут все увидели отделившуюся от бомбардировщика крохотную точку. Самолёт же стал резко набирать высоту, помчал догонять своих.
Люди, загипнотизированные небесным явлением, всё так же стояли, задрав головы кверху, смотрели на чёрную несущуюся к земле каплю. Лишь очень немногие - в основном, военные - приняли меры для спасения себя - залегли. Степан толкнул Наталью на тротуар, закрыл её своим телом.
Бомба рванула в центре площади. Содрогнулся и зашатался весь привычный обывателю каменно-кирпичный, бревенчато-дощатый мирок. Осколки с яростным воем срубили ветки и суки деревьев, и они замедленно обваливались. Ливнем сыпанули внутрь зданий выбитые стёкла. Начался массовый переполох с воплями о помощи, беготнёй, руганью. Одна женщина была убита, несколько прохожих - покалечены.
Так в Опочке мельком показалась война. Никто, никто из простых смертных не думал тогда, что она будет чудовищно долгой. Всем верилось в лучшее: ничего, как-нибудь обойдётся, прогонят немца... Ведь нами правит мудрый вождь, а при нём Клим Ворошилов, Семён Будённый... Уж они-то знают, как нужно вести войну. А если и отступает РККА, то, значит, так и надо - это тактический ход, задумано так, чтобы заманить врага в западню...
П.С.
* * *
Наталья и Степан...
Их имена -
Как Лэйла и Меджнун,
В моих кружАтся снах.
Поведала мне бабушка моя
Свою Любовь и жизнь.
Как Книга Бытия
двух жизней прожитых
захлопнуты тома.
На полку Вечности уже
судьба сама
их водрузила навсегда...
Но вновь
их к жизни обернёт
моя любовь!
А Время... Время -
полноводная река
в низовья жизни сносит
мой жалкий плот,
который весь
рассыпится
вот-вот...
24 03 2015