Я знаю, что задушить меня было бы правильно

Манемоника
Ну и денек.
Как подстреленная, грохнулась я на козырек веранды. Ударилась локтями о шифер. Замерла для отдыха.

Твой запах почуяла почти сразу. Такой же замершей горгульей ты сидел почти рядом. Значит, я приземлилась на твой дом.

Ты был без костюма розовой кожи человека, который носишь давно.

- Привет, - сказала я.
- Привет, - сказал ты и медленно повернул морду ко мне.

Я заметила сразу - у тебя не было глаз. Сморщенные веки были опущены не до конца, и ничего под ними не видно.

Мне так стало жалко тебя без глаз.
Я инстинктивно протянула к тебе руку.

От невыносимой любви к тебе кожа на руке стала трескаться. Стало оголяться человеческое. Все мы внутри люди, но для тех, кто ходит внизу, мы горгульи, летучие мыши с вывернутыми локтями.

Сразу отдернула - хоть бы ты не заметил. А ты заметил, зарычал:
- Желание ко мне ощутила?
- Нет, нет, это только любовь...
- Опять ты только про любовь!
- Опять ты только про желания!

Нам еще повезло. Кому-то из горгулий достался только страх или только печаль.
Но все стремятся познать многогранность мира.

Для этого ты давно надеваешь кожу человека.
- Помогла кожа?
- Да, я хочу живую женщину.
- Что еще?
- Я живу полной жизнью, что желаю, то и получаю. Чего не желаю, то..
Из ноздрей у тебя пошел дымок.
- А. А что с глазами, милый Горг? Когда погасли звезды твоих глаз?
- Я хочу, чтобы мне дала звезды человеческая женщина.
- Вот как?

В окне у нас за спиной что-то захрюкало. Я обернулась. В комнате на большой кровати довольно храпела белая женщина.
- Год свиньи сейчас... - поспешно попробовал оправдаться ты.
И ты хочешь, чтобы я оставалась серьезной? Я честно попыталась по-человечески угукнуть понимающе, но горгульино горло предательски загыргыкало. Дым из твоих ноздрей стал красным.

Я бы ничего. Но из распластавшейся по постели дамы торчала не полностью высунутая твоя человеческая кожа и вытекало твое желание.
Ты выполз из кожи, даже не потрудившись выйти из женщины костюмом?
Ты не любишь ее по-настоящему!

- Я ей цветы подарил, завтрак буду делать, уж поверь, с ней я - настоящий человек, - ты сам чувствовал, насколько это неравноценно.
- Ты ее не любишь, Горг! Милый!

- Никому не нужна твоя любовь сама по себе! Что она тебе дала? И мне не нужна твоя любовь! Что ты мне можешь дать? Ты не знаешь, что такое желание, и какое счастье - его удовлетворение. Я хочу звезд в глаза и я их получу! Все, я занят! Меня ждет желанная женщина.
- Ты прогоняешь меня?
- Да.
- То есть все-таки желание важнее?
- Да.

Желание... Я так люблю тебя, что смогу научиться. Что такое желание?

Я знаю! Ведь, если со всей силой любви пожелать, то желание исполняется!
Это я могу.
Я говорила: "Я люблю твою улыбку!" - и ты находил причины для смеха.
Я говорила: "Я люблю, когда ты побеждаешь врагов!" - и враги сдавались без боя.
Я говорила: "Я люблю твои крылья!" - и ты взлетал, даже не зная об этом. Во сне.

Ты весь сжался: "Сейчас она пожелает, чтобы моя женщина исчезла. Ее любовь может. Нет. Только не это! Она погубит своей любовью все!"

Ты схватил меня царапающими лапами и стал сжимать.
Кожа на мне стала трескаться и сползать. От твоих рук шло такое тепло по моему телу, что невозможно было отстановить этот треск. А тебя нельзя было остановить в твоем желании меня задушить, в твоем слепом отчаянном желании остановить что-то.

А остановить было нельзя. Пришел срок.
Я захрипела и выдавила: "Я люблю...".
Я захрипела и выдавила из себя,  уже совсем лишившейся горгульиной кожи, то, что и было любовью - твоего горгуленка. Совсем человеческого, совсем голого, совсем без кожи.

Детеныш скользнул тебе в руки.
Последнее, что я увидела, как разорвал ты в клочья горгульину кожу, чтобы не поцарапать горгульиной грудью голенькое создание, а прижать к человеческой, той, что внутри. И как вспыхнули два огонька. Чтобы увидеть.