Глава 12
— А ну, давай окаянная поехали, чего еле плетешься, — Михалыч слегка хлестал лошадь вожжами.
— Эх, Алешка, ведь я говорил тебе, пораньше надо было погрузиться, да ехать. А ежели к почтовому опоздаем? А, что скажешь?
— К какому еще почтовому, — послышался голос с другой стороны телеги. — К какому, к какому, к энтому самому;Я ж тебе говорю, ну чего стоим, время тянем, а ведь время в нашем деле самое ценное, почта должна доставляться вовремя.
— Да что ты разошелся дед, ведь до почтового еще два часа, чего делать будем в Ломовисе, опять в карты играть.
— Ну конечно. А почему бы и нет. Ведь ты знаешь Алешка, как в былые времена соберемся вечерком, у кого нибудь на дворе, возьмем самогонки, да и сидим почти до утра. Эх, я бывало столько выигрывал, тебе и не снилось.
— Да ладно тебе дед, ведь лукавишь.
— Я? — Возмутился дед. — Да если хочешь знать, я всегда говорю только правду.
— Да, правду говоришь, а я слышал совсем другое.
— Другое? Это что другое.
— Ну совсем другое.
— Что, другое-то, не тяни, едрит твою в балалайку, говори.
— Ну, народ так сказывал, — покосившись на деда сказал Алешка. Возьмешь ты вещь какую нибудь из дома, да и пропьешь, а бабка твоя гонит тебя по всей деревне, да приговаривает: ах окаянный, только попадись ты мне на глаза, я тебе покажу…
Дед чуть не свалился с телеги, даже бросил свою самокрутку.
— Уть ты какой Алешка, ты ли это говоришь, что я от тебя слышу?
— Так ведь люди говорят, — коротко ответил Алексей.
— Лю-ю-ю-ди, — как на распев сказал старик. — Люди скажут, да не всему верить надо. Ты лучше вперед смотри, да погоняй лошадей.
— Да смотрю я, смотрю, — сказал Алексей. Лошадь фыркая затащила груженую телегу на возвышенность где проходила труба водокачки, а поднявшись на самый верх, неторопливо пошла вдоль накатанной дороги.
— Эй дед, — окрикнул Алексей.
— Ну, чего тебе, — прищурив глаза от едкого дыма самокрутки, проговорил старик.
— Посмотри, там какие-то люди. Дед посмотрел вдаль, впереди была только длинная грунтовая дорога.
— Да не туда Михалыч, а вон вдоль поля, за поворотом, видишь?
— Да, теперь вижу Алешка. А чего же они там делают? — негромко сказал дед, вглядываясь вдаль, прищурив и напрягая глаза. Вдоль поля, у самого края дороги действительно стояли несколько мужиков, а чуть дальше от них, еще двое размашисто косили пшеницу. Дед спрыгнул с телеги, взял лошадь за узду и потянул в сторону от дороги, спуская с насыпного вала. Оказавшись в низине, с другой стороны поля, старик и молодой парень стали наблюдать из засады за происходящим.
— Кажись, не заметили — тихо пробормотал дед, как будто боясь, что его услышат.
— Не заметили, — повторил Алешка. — Кто же это такие, никак не могу разглядеть, хотя, похоже это не Масловские а, как считаешь Алешка.
— Да, эти мужики пришлые точно говорю, вот ворюги.
Расстояние между ними было примерно чуть больше километра, но все же наблюдая за этими людьми, друзья выяснили, что это были местные жители станции Ломовис. Вдруг один из них стал внимательно всматриваться в сторону где стояла почтовая телега. Не отрывая взгляда он что-то говорил остальным, они подошли к нему ближе и посмотрели в ту сторону, откуда наблюдали за ними дед Михалыч и Алешка. Один из мужиков замахал руками, двое подбежали к стоящей рядом с сеном телеге, быстро запрыгнули на нее, развернули лошадь и быстро помчались в сторону почтальонов. Повозка приближалась очень быстро. Вот уже стал слышен дребезжащий стук колес старой телеги, можно точнее разглядеть лица людей, которые в ней находились, они явно были в ярости и что-то кричали на ходу. Дед и Алешка не могли пошевелиться от страха. Они не знали что делать, как им поступить, ведь их могли просто убить и закопать в поле, так как они были единственными свидетелями преступления.
— Они нас заметили, заметили! — Закричал Алексей. — Ну, что будем делать дальше?
— Вижу что заметили, — ответил Михалыч. — Кажись нашу телегу хорошо видно, даже издалека.
— Да это точно, разве здесь спрячешься в чистом поле. Слушай Михалыч, ведь у тебя было охотничье ружье, ты же всегда брал его с собой, А?
— Ружье! Какое ружье, беды-горя нажить, зачем оно мне? Дед на несколько секунд задумался, затем посмотрел Алексею в глаза и сказал:
— Вот что, слушай меня паря внимательно, сейчас ты пойдешь в аккурат между валом и краем дороги, вон прямо по тем кустарничкам до поворота, так тебя не будет видно, затем свернешь в поле и прямо выйдешь на деревню к самой Масловке, так будет безопаснее и быстрее. Ну и сразу в правление к самому председателю, а там и все расскажешь, понял?
— Я? — удивился Алексей, — Да ни за что не уйду, это получается, я тебя брошу?
— Эх, едрит твою в балалайку, — возмущенно крикнул дед. Ведь они нас двоих-то порешат точно! А вот ежели они будут знать что один из нас ушел, то побоятся. Да к тому же может я успею доехать до Ломовиса, а там люди, и тогда они точно мне ничего не сделают, теперь понял?
— Да, я все понял дед Михалыч.
Алексей быстро прошмыгнул между кустарников, повернул с дороги и исчез в поле. Михалыч развернул телегу в обратную сторону и прикрикнув на лошадь почти не имея шансов оторваться от преследования стал удаляться в сторону станции Ломовис.
Воровство с полей в те времена пресекалось очень строго. За несколько сотен граммов пшеницы, можно было получить уголовный срок и угодить в тюрьму. Конечно, попасть под постановление Совета народных комиссаров от 7 августа 1932 года об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации, было еще страшней. Ведь данное постановление гласило следующее: «Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества» ;выписка из постановления; .
С другой стороны, от каждого работника юстиции требовалось не применять закон в тех случаях, когда его применение приводило бы к дискредитации его в случаях хищения в крайне незначительных размерах или при исключительно тяжелой материальной нужде расхитителя.
В те нелегкие годы люди были на грани выживания и кражи все же совершались, не смотря на суровость наказания. Особенно было тяжело на селе, где в послевоенные годы животноводство находилось на пороге исчезновения. Скот нечем было кормить, запасов фуражных кормов почти не осталось. С каждым днем животные умирали от голода, да и не только, их нечем было лечить, не было элементарных лекарств. Поголовье скота на селе резко уменьшалось. Причин этому было несколько. Конечно, очень важно отметить то, что закончилась самая страшная в истории человечества война. На фронтах полегло огромное количество людей, это более двадцати млн. населения нашей страны. А сколько людей пропало безвести;Ведь по сей день статистика не дает точного ответа на этот вопрос. Не все возвращались в свои семья, да и инвалидов было много, которые не могли работать в поле. Оставалось только надеяться на баб, да стариков, которые работали в поле от восхода до заката. Из-за нехватки специалистов по сельскому хозяйству в руководящих комитетах райкомов и обкомов определялась неверная стратегия по посевам зерновых. На высоких должностях находились люди, которые были некомпетентны и просто безграмотны в сельском хозяйстве. Они не понимали, что делали и от их работы был только вред. Ко всему этому в 1946-1947 годах пришла еще одна беда, от которой пострадало не только Черноземье, но и вся наша огромная страна, наступила засуха.
Продолжение http://proza.ru/2019/06/21/1648