Данное произведение выросло на Стихи.Ру из предыдущего («Сказка – ложь…»), которое тоже имело предшественника («Никто из вас…»). Они были последовательно удалены. Тех из вас, уважаемые читатели, кто знаком хотя бы с одним из этих стадий и даже помнит содержание, я попрошу всё-таки пройтись по строкам и здесь. Спасибо.
Там, на Стихи.Ру, все три стадии подходили к разделу "верлибр". Здесь – такого нет. Но относить к "стихам" либо к "стихотворениям в прозе", что здесь обозначены, не хочется. Потому – "рассказы". Ведь так оно и есть. Только не обычной прозой, но ритмизованной.
Поэт, конечно, пишет о себе.
Но так, что каждый из читателей
найдёт в его строках своё.
Иначе автобиографией
всего лишь будет текст.
Не литературой...
Итак, начнём.
О, родичи, по крови близкие!
Я жизнью жил простой,
семейной, трудовой.
И падал в грязь,
чтоб добывать к существованью средства.
Барахтался, как жук навозный,
чтоб не задохнуться насовсем.
Никто из вас,
о, близкие родные,
не мог понять,
что по рожденью я – поэт…
Никто из вас поныне не способен
сие принять, или хотя бы осознать...
Не упрекаю! Нет! Себе то не позволю!
Я только констатирую сам факт.
А, впрочем, что они!
И родичи, и посторонний люд!
Ведь сам-то я в своё призвание поверил,
когда счёт лет пошёл уже за пятьдесят!
А до того свою стезю
определял лишь только в прозе...
Читаю: муж жену зарезал;
невестка свёкра пьяного убила;
отца родной сын до смерти забил;
с моста столкнул племянник тётю,
и та в лечебнице от ран
отдала Богу душу...
Спасибо, родичи, за то,
что мне насильственная
не грозит кончина!
А упрекать в непонимании кого-то
нет смысла.
Для меня.
Да потому, что жизнь людей
близка поэту, как своя,
и он не знать никак не может:
у каждого своих забот по горло.
И каждому близка и дорога
своя лишь, уж простите, шкура.
Не потому ль, что у людей единая судьба:
пахать, рожать, растить,
завидовать, стараться обойти
и суетиться?..
Судьба поэта,
не подхалима, не флюгера и не подонка,
пока он жив,
властям и богатеям безразлична.
Иль противна.
И потому чиновникам
всех категорий и мастей,
тем паче служащим во всяких массолитах,
нет дела до него.
Как и толпе, и черни, и, в общем-то, читающим персонам...
Вперёд немного забежав,
немедля с ними рассчитаюсь
(читателей оставив в стороне):
с моих теперешних позиций,
свободных от тревог, амбиций,
убрал я с глаз долой,
из сердца выгнал вон
и в "чёрную дыру" ума загнал
властителей, конторских крыс и быдло...
Сестрёнка младшая была близка.
Но только нет её средь нас
уж полтора десятилетья...
Весь мир как будто бы сошёл с ума!
В коробках черепных лишь деньги, деньги!
И самоличный, собственный пиар!
И ближнего не жалко облапошить!
А если удаётся обойти,
злорадствуя, оставить за спиной, –
то се успех,
влекущий самолюбованье,
бахвальство, шаг вальяжный,
гордыню с гонором, как у гуся!..
Поэт в сих гонках тараканьих –
"по умолчанью"! – не пилот...
Кто вешался, кто пулю в лоб пускал,
кто избавление в дуэли отыскал,
кто в омут сам себя с моста бросал.
И всё лишь потому,
что вкруг страдальцев
как будто
марсианская пустыня простиралась...
Создать себя сумел я в том безлюдье.
Обрёл в себе уверенность и силу...
Занозы в сердце есть...
Увы!..
Их ниже обозначу.
Бывает, жду – и нет привета
и тривиальных нет вестей
от ставших взрослыми детей.
А сам-то не был ли таким когда-то?
Нет, не был.
Мы другими были,
и жизнь тогда была совсем другой.
Я жил в столице,
родители – далече:
пятьсот нас разделяли километров.
И не было тогда ни связи сотовой,
ни интернета,
ни ими вызванных путей
на расстоянии любом общаться так,
как будто пребываешь рядом.
Но я, просиживая в переговорном пункте,
звонил по проводному телефону,
слал письма по бумажной почте
и сам их навещал нередко,
меня на свет родивших "предков".
Теперь же езжу к их могилам...
Мои же отпрыски
и в городе со мной одном,
и техникой с ног до главы оснащены,
а на меня минуты две им жаль...
«Всё может сам! Умеет всё!
И любит сам всё делать!
А помощи со стороны – не терпит никакой!
И охраняет ревностно
своё уединенье
и независимость свою!
К тому ж всегда за компом!
Иль читает что-то!
Зачем звонить, или писать, и спрашивать "как вы?",
когда без слов
известно, что здоров!
Да так,
что парню молодому в зависть!
Ему за 70,
но длинные дистанции берёт!
И 5, и 10 километров,
и даже полумарафон!
И молодых быстрей спортсменов многих!
И подтянуться может 30 раз
на турнике!
А посему не стОит
по телефону ежедневно докучать.
Разок в неделю – и довольно.
И 3-4 раза в месяц навестить.
И иногда к себе позвать»... –
Сия "Хеопса пирамида"
не вместится в сердца детей
их души и умы.
Они же – дети!..
Но над ними
она незримо
довлеет
в каждодневной
круговерти…
Такие вот,
как говорится,
пироги!
Быть ныне немощным и хворым –
непозволительная роскошь для меня!
А дальше – как?!
И дальше,
дальше,
дальше...
А холодок меж мною и детьми
(досадно слеп он, глух и нем),
который то накатит волной их эгоизма,
то отступает,
но не велением любви
(её не усмотреть, как кошку в темь),
а к чувству долга слух склонив, –
вся эта колебательная физика
уж не гнетёт меня почти совсем.
Есть чувство долга у детей? –
Вот им и будь доволен и радёхонек ,
чудаковатый род людей,
зовут которых поколеньем старшим!
Не можете?
Любви вам не хватает?
Хоть капельку, но искренней любви?
А вспомните себя в такие годы:
любви к родителям детей,
своей семьёй обременённых,
заботами забитых и делами
и к малышам своим любовью и тревогой поглощённых,
скорей всего, и быть не может.
За редким,
очень редким
исключеньем
(не обо мне оно, увы...).
И потому её, любви,
не ждите, старики.
Не желайте.
Не требуйте, тем более.
Иначе споров и обид,
антагонизмов и конфликтов
не миновать.
Что и поведал нам в своём романе
Иван Сергеевич Тургенев...
Увы, отец всего лишь я!
Не мать!
Потомство к ней
добрее несравненно...
Но случай ведь у нас иной:
в мир нами явленных детей,
как говорят, с младых ногтей,
растил один
(при их родительнице,
попавшей в лапы злобного недуга).
А позже,
похоронив свою вторую половину,
по-настоящему любимую жену,
и в люди выводил…
Но в их квартирах,
отдельных от моей,
а также и в смартфонах,
размещены портреты матери.
Красивой, молодой.
Моих же – нет.
Появятся, быть может, и мои,
когда умру.
Жаль, не увижу...
Но с тех заоблачных высот
мне будет больше жаль детей
в их горечи тогдашней
от невозможности
отца тепло обнять,
отцу с любовью улыбнуться
и пару добрых слов отцу сказать...
Пока ж земными занят я трудами.
И повторить не грех
(всерьёз и в шутку):
активен и здоров
умом, душой и телесами.
Упадок настроения и сил
порой случается, конечно.
Но лет немало, как стараюсь,
чтоб каждый день был радостен и дорог,
что праздник долгожданный.
И так же,
как то имеет в ожиданье быть,
светился чтоб сиянием надежды.
И если в двух словах
представить жизнь свою,
то вот они:
"собой доволен".
И, в общем, мне теперь
никто не нужен...
Нет! Стоп! Не так!
Ведь слово сказанное – ложь!
Нужны мне все!
И всё!
(Того и тех помимо,
что загнаны
в ту самую "дыру"!)
И я всем нужен!
Пусть и не всем, но детям – точно!
Не в плане меркантильном,
но в ракурсах иных!
И так, и сяк, и как ни поверни...
Они всего, пока я жив,
не понимают просто.
Да суета та самая туманит им мозги.
И потому от них идут улыбки и смешки,
когда им говорю, что доживу лет дО ста...
Быть долгожителем не прочь.
Но об одном взываю ко Вселенной:
не дай мне пережить
кого-то из детей.
И им устрой
такой же,
правильный,
порядок.
От изложенья неотъемлемый Постскриптум.
Собой доволен? –
Не точно тоже.
Но не могу точнее.
Тем более – лишь только в двух словах.
11-16 июня 2019 г.