Приятного чтения)
Вельмол шёл широкой, уверенной поступью по охваченному огнём городу. Ему не сложно было отыскать на окраине Бронзового квартала то самое здание лечебницы, держащееся особняком от остальных домов. Лечебница, или дом сумасшедших, а то и обитель безумных представляла собой скопление трёх зданий, рядом стоящих друг с другом за кованными воротами. Это были крайне мрачные сооружение из тёмного камня, стены которого поросли мхом и виноградными лозами. Оттуда до слуха Вельмола доносились еле слышные душераздирающие крики с воем, пробравшие его до мурашек.
Когда ледяной холодок пробежался по его спине, он нервозно подумал:
«Ох, боги. Туда-то мне и надо, в этот омут безумия».
Вельмол подошёл к кованому забору, посмотрел на самый его верх и увидел, что на их концах блестят острые иглообразные зазубрины. Вдобавок подойти вплотную к самом забору невозможно, он весь затянут толстой колючей проволокой.
«Здесь мне не удастся пролезть».
И вправду, перелезть, или же хотя бы избавиться от проволоки, не дающей подойти к забору – не представлялось возможности. Руки у него были крепки, но с собой у него не было толстых кузнечных перчаток, которые могли бы помочь в этой ситуации.
Он отошёл на шаг назад, посмотрел на землю и подумал о подкопе: но Вельмол моментально отсеял эту мысль, понимая, что это может занять слишком много времени и на это также потратиться немало сил, которые, возможно, пригодятся в лечебнице.
Вельмол углубился в свои думы. В голову пришла мысль попробовать топором пробить забор, тем самым проверить, выдержит ли старый металл перед его оружием. И эту мысль он тоже отбросил, понимая, что издаст слишком много непростительного шума, а также, скорее всего, затупит любимый Зубоскал.
Некоторое время он стоял и осматривал тёмное здание лечебницы с омерзением. Он помнил моменты, когда там с ним обращались как с нежелательной собакой. Сейчас, вспоминая те ужасные дни, он даже отчётливо чувствовал на запястьях и лодыжках обтягивающие ремни, которыми его приковывали к кровати. Он точно помнил вгрызающиеся в плоть уколы, после которых его рассудок мутнел, а разум и ход мыслей затуплялся. Ему совсем не хотелось вернуться туда обратно, а того хуже быть пойманным и вновь оказаться среди больных. Но выбора не было.
Он глубоко вздохнул и выдохнул, и обратился со всем уважение к Этману, второй личности внутри его разума:
«Этман, друг, подскажи, как можно попасть внутрь?»
«Через главный ход тебе точно нет пути – в темноте я увидел надзирателей с арбалетами».
«Проклятье, а я их не заметил», – ответил Вельмол,
«Единственное, что мне приходит в голову, так это то, что в этом сооружении должны как-то избавляться от трупов. Крематорий несомненно должен быть, вопрос только в том, куда сбрасывают останки».
«Ты прав, ты как всегда прав, – криво улыбнулся Вельмол, – Не думаю, что здесь особо заботятся о том, куда следовало бы скинуть останки».
И Этман и Вельмол в один голос и в одно и то же время произнесли: канализация.
Он отошёл от ворот и начал тихой поступью, чуть ли не ползком, отдаляться от лечебницы. Вельмол подумал: где-то поблизости должен быть слив в реку. Но как на зло в воздухе витал плотный слой дыма, мешающий разглядеть то, что находится дальше расстояния вытянутой руки. В гнетущем молчании ночи было до опасного тихо; любой шорох, будь то пробегающая по мусору крыса, или упавший камень с обгоревшего здания – всё это напрягало, заставляло его инстинктивно прикоснуться лапищей к ручке топора за спиной.
Некоторое время он шёл сам не зная куда, следуя инстинкту, подсказывающему, где по смыслу строения города должна была располагаться речка. И ему очень повезло, – он хорошо запомнил Горбри с детства, потому как услышал приглушённый звук стекающей воды в реку.
Вельмол подошёл к набережной, упёр обе руки в стальную изгородь и увидел реку, в который раньше, по рассказам Ронэмила, тот ловил рыбу. Вельмол усмехнулся при воспоминании о старине Ронэмиле и подумал: как он сейчас? Жив ли?
Впрочем, он не долго думал о своём друге, потому как понимал: промедление способно жестоко наказывать.
Он перемахнул через изгородь и погрузился по грудь в крайне холодную, мерзко пахучую воду. Вельмол приблизительно понимал, почему она может так пахнуть, но особого значения этому не придавал, понимая, что нужно себя просто перебороть и идти дальше.
Пройдя вдоль берега, он приблизился к наклонной трубе, из которой медленным потоком поступала вода в реку. Вельмол поднял обе руки, зацепился за трубу и с натугой подтянулся. Тело неприятно холодило от колючей воды, но он и на это пытался не обращать внимание. Пройдя вдоль трубы, где стоял непроницаемый мрак, он упёрся руками в тупик и, обозлившись на себя, остановился как вкопанный. Он понимал, что вход в канализацию обязательно должен быть закрыт от нежелательных особ. Вельмол начал на ощупь трогать сырые, грязные прутья. Они были толстыми, но некоторые в руках буквально крошились, уменьшаясь в толщине.
«Вот уж везение». – подумал он, развязывая узел под рукой.
Вельмол достал из-за спины топор, просунул его сквозь решётку, и принялся с натугой выворачивать вертикальные прутья в разные стороны.
– Н-у-у же, да-а-ва-ай... – промычал он сквозь стиснутые зубы.
Один прут не выдержал, поломался пополам и упал на пол. Остальные пытались устоять перед силищей Вельмола, издавая неприятный, но покорный ржавый скрежет. Когда он смог просунуть обе руки внутрь, он встал боком, схватился руками за один из прутьев, упёрся ногами в скользкую поверхность глины (если это, конечно, была глина), и со всей силы принялся гнуть прут в противоположную сторону от других, тем самым освободив чуть больше свободного места.
То же самое он проделал и с остальными тремя, на что потребовалось время и неимоверное количество сил.
Вельмол глубоко вздохнул и выдохнул, и последний прут буквально вырвал из решётки, чему очень обрадовался. Он без особого труда протиснулся бочком сквозь решётку, досадуя о том, что не додумался прихватить с собой факел.
Не столь давно Вельмолу уже приходилось шлёпать в темноте по воде, но сейчас он сильно сомневался, что под его ногами была вода, доходящая до пояса. Он старался не дышать носом, но пользы от этого было мало; въедающийся мерзкий смрад был того неприятен, что к глазам подступали слёзы.
Он совсем не понимал, в правильном ли он направлении двигается, но он следовал интуитивному пути, стараясь идти точно вперёд и чуть влево, туда, где по смыслу должна располагаться лечебница.
Вельмол с трудом продвигался вперёд, под ногами мешался мусор и толстые корни упрямых деревьев, растущих на поверхности, борющихся за жизнь под солнцем. Он шёл, держась скользкой, слизистой как сопли поверхности стены с омерзение, держась правой рукой за неё, оглядываясь каждый раз на всплывающие пузыри воздуха позади него. Вельмол и сам не верил в то, где он сейчас находился, но он достаточно уже перемазался и понимал – пути назад нет, только вперёд.
Кромешная тьма с его продвижением начала отступать: впереди в стене виднелась трещина, откуда изливался слабый свет. Вельмол через воду подошёл к трещине, сквозь которую ему удалось пропихнуть голову, и он одновременно обрадовался и тут же моментально ужаснулся.
Сквозь слёзы он с трудом разобрал то, что по ту сторону за стеной находилось место, куда сбрасывали останки костей и пепла. Он видел перед собой высокое скопление последнего, что оставалось от человека после смерти.
Вельмол резко высунул голову обратно и сказал самому себе:
– Ну уж нет, это слишком. У каждого человека есть свой предел – это и есть предел.
«Соберись». – ответил Этман.
– Проклятье, – сказал Вельмол вслух и, злясь на себя, действительно собрался с духом.
Он достал из-за спины Зубоскал, боясь того, что в скором времени потревожит мёртвых, и всё же начал действовать. Он бил по слабым местам стены тупой ручкой топора, помогал ногами, с силой выталкивал наружу податливые камни, тем самым освобождая себе проход внутрь сброса останков.
Ему удалось продолбить достаточную дыру, сквозь которую он ползком смог залезть дальше. Когда он почти было вылез, то случайно рукой поскользнулся о пепел и рухнул всем телом в костяные останки. Он чуть не заорал, но сдержался потому, что с головой ушёл в мягкий пепел с костями, перепачкав всё лицо и волосы на голове.
Вельмол встал по весь рост и неуверенно пошёл по ломающимся под ногами костями. Его стопы тонули, погружались в прах мёртвых, о чём он старался не думать. Взобравшись на самый верх мертвечины, он подошёл к трубе, откуда сбрасывались останки, и зацепился руками за стальную скобу. Подтянувшись, он рукой в темноте нащупал ещё одну, чуть выше, и вновь подтянулся, помогая ногами пробираться всё выше, по трубе, в которой было крайне темно и тесно.
В то время, как он лез по вертикальной трубе, сверху уже были слышны знакомые звуки безумия, а именно клокочущие выкрики женщин и грубые мужские вопли. Вельмол с силой мотнул головой, как бы пытаясь избавиться от этих беспорядочных, вводящих его в дурное настроение возгласов душевной боли.
К удаче Вельмола, скобы к стенам трубы были прикреплены должным образом, и потому лезть наверх было не столь трудно, сколько долго и напряжённо от того, что его может поджидать там, наверху.
Пытаясь нащупать рукой очередную скобу, рука Вельмола в темноте ударилась о металл.
«Тупик?»
Он с силой упёрся ногами в скобы, сохраняя ровное положение, стараясь не упасть, и обеими руками надавил на металл. К счастью, тяжёлый люк не был заперт и поддался, хоть и нехотя. Вельмол аккуратно отодвинул люк в сторону, пролез в котловую, и спустя какое-то время вылез наружу, в крематорий.
И вновь он почувствовал то же самое, что и несколько лет назад, а именно давящую энергетику всепоглощающей смерти. До этого ему не доводилось бывать в крематории этого замечательного места, и это было хорошо, потому как он еле сдерживался от того, чтобы не залезть обратно в люк и не убраться отсюда сломя голову. Вельмол не был из робкого десятка, в своей жизни он повидал разные места, но именно с этой лечебницей было что-то не так. У него создавалось впечатление, что вместе с эхом отдалённых разговоров в этот мир просачиваются голоса мёртвых, неправильно погребённых тел, тех, что сожгли и не удостоились похоронить должным образом.
В голову Вельмола начали проникать завывающие голоса, слышимые как будто бы из-за спины; но он оборачивался и никого перед собой не видел, кроме крайне грязного крематория, заставленного стальными конструкциями, а именно; креслами с держателями для ног, головы и рук, ржавых столов с такими же держателями, выдвижного стола котельной для сжигания тел, откуда он выбрался.
Вельмол сел на грязный плиточный пол, дрожащими руками закрыл уши, пытался избавиться от голосов в голове. Он силился не думать о них, но их вой в голове и мольба помочь только усиливались, будто бы притягивались его волевым самовнушением самому себе.
«Это просто мёртвые, они тебе ничего не сделают», – говорил он самому себе, и понимал, что от таких слов мало толку.
Он был не в силах даже пошевелиться, настолько ему было страшно от голосов, которые завывали ему в уши проклятья и одновременную мольбу. Вельмол не понимал, что вообще с ним происходит: неужели это место пропитано смертью и несчастьями?
Но он также и понимал другое – время идёт, а он уже как несколько минут сидит на месте и не может собраться с духом. Власть страха перед неизвестным была велика. Он вполне понимал, что рядом действительно кто-то есть, он не сошёл с ума, просто не мог сойти за столь короткое пребывание в этом месте. Также он и принимал ту мысль, что он в силах себя перебороть.
Вельмол крепко сжал зубы, убрал от ушей ладони, сомкнул кулаки с силой и встал во весь рост, стараясь думать о благополучном завершении этой ночи. Он медленно, будто бы сонной или пьяной походкой пытался идти по плиточному полу, ведущему к каменной лестнице.
Слышимые голоса были настолько остро ощутимы, что он мог каждый из многих запомнить и разобрать отдельное звучание и смысл слов, в основном злых, грязных. Из-за впивающихся в разум речей мёртвых его тело слабело, поступь была тяжёлой, перед глазами было мутно. Он слабел по минутам и всё равно продолжал упорно идти по лестнице, подъём по которой был сложнее, чем забраться на гору. Ноги с трудом слушались, руки кое-как переставлялись от поручней и выше, но он чувствовал, что с этого места нужно как можно скорее уйти, пока всю его силу не забрали безвозвратно.
Чтобы преодолеть сквозь завывающие голоса, впивающиеся в его голову, хотя бы несколько ступеней, у него уходило несколько минут на то, чтобы просто собраться с мыслями и побороть всепоглощающую неуверенность и страх. Вельмол боялся, что в любую минуту неизвестное может появиться и застать его, неспособного дать отпор, врасплох. Он по-настоящему боялся вновь почувствовать ту боль, когда «синие демоны» кусали и рвали его ноги на части, впиваясь клыками и когтями в плоть.
Самая последняя ступень далась ему с огромным трудом. Всё его лицо, руки, подмышки и шея с грудью вспотели, пропитали одежду солёной влагой. Он глубоко вздохнул и выдохнул, упёрся на правую ногу и забрался наверх лестницы. Идти по прямой было легче, но не сильно.
Он дошёл до стальной высокой двери, очень надеясь на то, что она не закрыта. Моля судьбу на услужливость, он с закрытыми глазами прикоснулся к дверной ручке, покрутил её, и дверь, к счастью, поддалась и отворилась.
Когда Вельмол вышел в коридор и запер за собой дверь, голоса сразу же уменьшили своё упорное проникновение в его разум, но не настолько, чтобы он мог забыть – в каком опасном месте находится. Он почувствовал небывалый прилив сил, прямо как тогда, когда в дождливую ночь, находясь в могиле, на его грудь пала земля и он открыл глаза новым, молодым, другим человеком.
Вельмол завидел впереди выходящих прямо на него двоих надзирателей в масках, оживлённо беседующих друг с другом. Он мигом дёрнул ручку двери, но она не поддавалась, – кто-то могучий с той стороны держал её, не давая ему спрятаться. Наплевав на всё, Вельмол выглянул из закутка и увидел, что надзиратели смотрят друг на друга, оживлённо ругаясь. Воспользовавшись этим и надеясь, что всё сработает, он тихой, но быстрой поступью пересёк коридор, убрал в сторону занавески и взобрался, встал ногами на подоконник возле высокого зарешечённого окна. Он прикрыл себя теми самыми грязными занавесками, очень надеясь, что никому из них не захочется проверить, что нового за окном.
Спустя несколько минут надзиратели вдоволь наболтались и всё же помирились, следуя обратно по коридору.
Голос в маске одного из них звучал глухо, он спросил своего напарника:
– Ты что подаришь Зетнии?
– Я попросил повара разлить по бокалам вина Шеньтье, думаю, она оценит этот тонкий вкус и нашу пирушку.
– Ого, – ответил первый, – Тоже надеешься на повышение?
– Согласись, каждому из нас надоедает нянькаться с этими убогими трупяками, каждый из нас хочет спокойствия. – пробурчал удаляющийся голос.
Вельмол с облегчением вздохнул. Его лоб всё также был покрыт потом от напряжения. Он не боялся вступить в бой с этими коренастыми громилами, нет, просто он помнил то, что они, почему-то, вдвое сильнее обычного человека; такое, по крайней мере, у него сложилось впечатление от первой встречи с ними, несколько лет назад.
Он спрыгнул на плиточный пол с подоконника, проверил, не потерялся ли Зубоскал, и когда ладонь коснулась холодного металла, он несколько приободрился.
И так уж сложилось, что он вновь попал в переплетение двух коридоров в форме буквы «Г», где под ногами была ржавая сталь по которой ему раньше приходилось красться босиком. Но на этот раз двери камер, а точнее тесные комнаты по обе стороны коридора были закрыты на засовы, что ободрило того, так как он помнил, кто перед ним предстал в этом месте. Он как сейчас восстановил перед своими глазами исхудавших людей, без языков и глаз, пытающихся нащупать жертву, а именно его, другого, целёхонького. Он помнил их урчание и завывание, и сейчас, вспоминая это, ему было жалко этих людей. В эту минуту в нём появилась ненависть к тем, кто был причастен к тому, чем эти люди стали. Вельмол понимал, что душевную болезнь трудно, а может и невозможно излечить, но также он и твёрдо верил: недокармливать, издеваться над теми, кому удалили хирургическим путём глаза и языки – дело гадкое, пожалуй, одно из самых скверных.
Вельмол мотнул головой, прогоняя нехорошие мысли, и пошёл дальше по сумеречному коридору тихой поступью, ожидая в любой момент за поворотом коридора неприятеля.
Из чистого любопытства, которое не было сил сдержать, он подошёл к стальной двери, отодвинул задвижку, и заглянул внутрь. Прямо перед ним стояла старуха, худая как смерть, с бледной кожей, глубокими впавшими прямо до костей морщинами. Ниже закатанных рукавов платья он разглядел сухие и до ужаса тонкие руки и скрюченные пальцы, обхватывающие засохшую розу.
Вельмол посмотрел ей в лицо и проглотил подступившую слюну.
У неё были мерзкие, длинные, седые ресницы. Волосы на макушке головы отсутствовали, а те что были по бокам, представляли собой спутанную мешанину седых и чёрных как копоть волос. Она была разута, и лучше бы Вельмол не смотрел ей на ноги, потому как нескольких пальцев попросту недоставало. Она приблизилась к нему на шаг, улыбнулась гнилыми зубами, но тут же сменилась в лице, и с горьким смрадом изо рта проговорила клокочущим голосом:
– Поганец! Увалень откормленный! Я восстану через муки и ты мне покоришься!
– Нет уж, я, пожалуй, пас, – ответил Вельмол спокойно, несколько смутившись.
Он закрыл задвижку, отошёл к стене, упёрся руками и горько усмехнулся тому. И всё же эта женщина, или старуха, вызвала в его нутре жалость. Вельмол постоял некоторое время, подумал и понял: она ему ещё поможет.
– Думаю, он оценит мой выбор по достоинству. – прошептал он самому себе и отправился дальше.
Вельмол завернул за угол, прошёлся вдоль тёмной комнаты, где стояли пустые кровати. Посмотрел на одну из них с печалью, вспоминая, как сам лежал днями, недокормленным, на такой неудобной койке без матраса, привязанным крепко-накрепко. Стараясь не думать о плохих моментах прошлого, он пошёл дальше, и, выйдя из пустой комнаты через двойные высокие двери, выглянул из-за угла, проверяя, нет ли никого рядом.
В дальнем конце коридора в форме буквы «Т» проводили осмотр камер двое надзирателей. Они открывали задвижки, спрашивали полными пренебрежения с унижением голосами нечто вроде: Ну как ты сегодня, родной? Гляжу недоедаешь. А нечего было кусаться, скотина!
Держась рукой за топор, он очень надеялся, что не придётся ослабить под рукой ремни и прибегать к бою. Вельмол стоял около двойных раскрытых дверей и ждал, чего он очень не любил, того, когда же они уйдут восвояси, куда-нибудь подальше отсюда.
Когда надзиратели с издевательскими смешками через маски закончили осмотр и ушли в левый закуток коридора, Вельмол вздохнул с облегчением, убирая с ручки топора свою лапищу.
Сам он отправился тихой поступью в правый закуток, прислушиваясь к шуму сквозь неудовлетворительные возгласы людей в камерах. Среди шума голосов он пытался разобрать членораздельную речь надзирателей в масках, чтобы быть готовым к их возможному внезапному появлению из закутка. Но ему пока что везло; свернув в правый коридор, он почувствовал запах жареного лука на масле и очень обрадовался этому, понимая, что где-то рядом находится кухня, так необходимая ему для плана.
Попав в коридор, стены которого были в старой жёлтой штукатурке, местами обвалившейся, он и дальше шёл по ржавому железному покрытью, которое временами издавало неприятный треск.
Это гадкое, скверное место, с неприятнейшими надзирателями и измученными пациентами, с которыми сотворили боги знают что, всё воздействовало на Вельмола гнетуще. Его разум чувствовал в этом месте людскую безысходность оттого, что, оказавшись здесь ты не сможешь пожаловаться никому в том, что с тобой творят. В такие моменты, видя людей, которым не повезло в жизни, Вельмол начинал ценить свою жизнь и свой жизненный путь. Он понимал то, что, не смотря на трудную жизнь, у него по крайней мере есть выбор того, как решать свою судьбу, к каким методам, или к какой помощи воззвать того или иного. Здесь же – погибель, духовная, моральная, и умственная. Он не понимал, зачем такое место вообще существует, кому выгодны эти издевательства над пациентами. Но он тут же понял, что над ними, несомненно, проводят эксперименты по излечению пагубной заразы, именуемой Мутная кровь. При воспоминании того, что эта болезнь делает на последней стадии с людьми, он невольно поморщился.
Вельмол увидел впереди приоткрытую дверь, из которой изливался свет. Он более отчётливо почувствовал запах жареного лука, вдобавок к которому примешался нежный аромат мяса. Он ускорился, перешёл чуть ли не на аккуратный бег и удивился того, что коридор перед его глазами как будто бы увеличился в размерах и вытянулся вперёд. Вельмол мотнул головой и почувствовал сильною тяжесть в разуме. Его голова сильно закружилась, так, как будто бы он перепил вина, или чего покрепче. Он схватился правой рукой за оштукатуренную стенку, начал медленно переставлять тяжёлые ноги, кое-как продвигаясь вперёд. Штукатурка под его рукой осыпалась на пол, рука покрылась белым налётом, а сам он чуть было не падал от того, что его телом овладела всепоглощающая усталость, причину которой он не мог понять. Ко всему его левая нога в икре сильно зудила. Он остановился и с трудом посмотрел на ногу, из плоти которой торчал стальной укол, полностью опустошённый. Вельмол онемевшими пальцами захватил его и с тяжестью вытащил из ноги длинную иглу.
Осмотревшись по сторонам, он увидел приближающегося надзирателя с дубинкой. Вельмол медленно, через силу попятился назад, пытаясь обессилевшими руками нащупать ремни под рукой. Ему кое как удалось их развязать и вытащить весомый Зубоскал, который он не смог удержать, – настолько он был для него в этот момент тяжёл.
Надзиратель с лёгкостью повалил Вельмола на пол и принялся колотить дубинкой по лицу. Нечеловеческих усилий тому стоило закрыть лицо одеревеневшими руками, и какое-то время пытаться отбиваться от коренастого надзирателя, шипящего сквозь маску.
Боль рук и лица несколько привели его в чувство; он, терпя удары, улучил момент и схватил еле гнущейся лапищей дубинку и вырвал из рук того, отбросив подальше. Какое-то время они молча пыхтели на полу, периодически меняя положение лёжа, словно ненасытные любовники; правда, тут шёл вопрос жизни и смерти.
Вельмол устал, у него не было никаких сил сражаться и отбиваться. Предательски слабые руки не хотели слушаться, и всё же ему хватило силы правой ноги на то, чтобы хорошенько оттолкнуть от себя надзирателя к стене. Собравшись с последними силами, Вельмол встал и навалился всем телом на лежащего на полу надзирателя. Сквозь панический смех, не желая стать одним из заключённых пациентов, Вельмол обеими ручищами принялся насмерть душить неприятеля, пытавшегося убрать от шеи его мускулистые, работящие руки. Лицо Вельмола, не желавшего сдаваться, приняло звериный оскал, вдобавок глаза, налитые кровью, несколько испугали надзирателя, принявшегося лягаться ногами.
Вельмол сделал усилие, ещё сильнее сжал руки на толстой шее надзирателя, и вовсе сдавил ему связки горла. В последний момент человек в маске закашлялся, еле слышно пробормотал проклятье и сдался. Чуть погодя, когда Вельмол отполз к топору, из маски того начала просачиваться кровь.
Подобрав Зубоскал и закрепив его на ремнях, Вельмол успокоился, хоть и чувствовал, что от перенапряжения всё его тело налилось горячей кровью и вспотело за считанную минуту, которую длился этот бой.
Некоторое время он постоял и отдышался, глядя на безвольное, мёртвое крупное тело надзирателя в маске, одетого в тёмную кожу с перчатками. Когда некоторая часть силы спустя время к нему вернулась, он взвалил на себя бездыханное тело и медленно пошёл в сторону приоткрытой двери, откуда изливался мягкий свет и шёл приятный аромат мяса.
Чуть погодя коридор перед его глазами вернулся в былое, нормальное состояние. Спустя два десятка шагов Вельмол дошёл до двери, открыл её плечом и скинул на пол труп.
Он попал в прискорбного вида кухню. Она была крайне грязна. Когда-то бывшая деревянная утварь со стальной печкой покрылась толстым слоем грязи, за которой, видимо, никто не желал следить. В этой комнате стоял один единственный человек в треснутых в одной линзе очках, на голове которого располагался криво надетый серый колпак.
Этот человек, завидев Вельмола, попятился назад к плите, обжёгся и прошипел:
– Нет, так нельзя...
– Так можно, – ответил Вельмол, не понимая, что тот имел в виду. – Мне нужна ваша помощь, и я очень надеюсь, что мы, в эту скверную ночь, поймём друг друга.
– Они подумают, что это я убил надзирателя, – вымолвил сквозь стиснутые зубы повар, – Нельзя так всё оставить.
– Я предлагаю вам вот это, – сказал он в ответ, доставая кожаный мешочек с деньгами, – Сегодня у вас есть прекрасная возможность помочь человеку и навсегда забыть это место. Внутри мешочка несколько серебряных монет вдобавок к медным. Я думаю, на такой мешочек вы бы долго работали в этом гадком месте.
– Что ты от меня хочешь?
– Мне нужно, чтобы ты добавил в еду, которой кормишь здешний персонал, несколько капель этой жидкости.
– Зачем? – спросил тот смотря на мешочек, приближаясь на шаг ближе.
– Это поможет мне в одном непростом деле. Скажем так, съеденная еда или выпитое пойло с добавлением этой жидкости не убьёт, но нейтрализует нужных мне людей на какое-то время. Твои руки будут чисты, ты сможешь зажить новой жизнью.
– Я не хочу рисковать собой, – ответил тот, но сменился в лице, завидев топор, – Но, видимо, этой ночью у меня нет выбора.
– Вот и хорошо. Когда здесь подаётся еда? Когда кормят персонал?
– Эти высокомерные ублюдки как раз сегодня пируют в докторской, отмечают именины и повышение главврача Зетнии...
– Какое чудное совпадение, – ответил Вельмол, осклабившись, – Как я понимаю, ты для них сейчас хлопочешь, так?
– Да, это так.
Вельмол вложил в липкие от пота руки повара мешочек с деньгами, кивнул и сказал:
– Сделай всё должным образом, это последняя твоя ночь в этом месте. Будь выше этого, заживи чистой жизнью.
– Я так и сделаю, – прошептал тот, – Предлагаю вам переждать пару часиков в моей комнате. Я буду готовить ещё какое-то время, затем разносить еду, а потом уж и вы сможете вступить в дело. А что вы, собственно, задумали?
– Ничего плохого. За эту ночь я убил достаточно, с меня хватит крови.
– Только, пожалуйста, приберите труп, скройте его хоть на время от чужих глаз.
– Хорошо.
Он вновь взвалил тяжёлое тело на себя и вместе с ним вышел из этой комнаты. Тихой поступью, с трудом таща мертвеца, он вошёл в пустую палату, и, сбросив с себя тело, спрятал его под кроватью так, что его вовсе как будто бы не существовало.
Вернувшись обратно на прискорбного вида кухню, он кивнул в знак понимания, мол, избавился, не переживай. Перед тем как уйти в комнату повара, Вельмол развернулся и погрозил тому пальцем, намекая: смотри, не глупи.
Отворив дверь, он попал в скромного вида тёмную комнату с единственной незажжённой свечой на кривом столе. Сев на табурет без четвёртой ножки, он постарался устроиться удобно, но это никак не выходило; тот кривился и ходил ходуном под его весом. Пришлось сесть на не заправленную кровать, рядом с которым располагалось решётчатое окно с видом на увядший сад, за которым, видимо, тоже давно никто не следил.
В этом саду росли безлиственные, как будто бы полумёртвые деревья, извивающиеся будто бы в страданиях, что окружает всё это место. У Вельмола создалось впечатление, будто бы эти угрюмые деревья как-то чувствуют то, что творится в этих зданиях.
Закрыв глаза, он углубился в план действия. Вельмол уж очень надеялся на то, что повар не напортачит, не сделает или не скажет чего лишнего надзирателям. Ему очень не хотелось вновь быть пойманным и оказаться подопытным пациентом в этом месте, где за каждым углом чувствовалась смерть и многовековые мучения людей.
Сейчас он понимал: это его самый шаткий план из всех, что были за всю его жизнь. И всё же он верил в себя и знал, что раз уж ему удалось сквозь невзгоды дожить до этого момента, значит и с этим боем постарается справиться.
Сам того не понимая, он прикорнул на пол часа. В это время повар разносил яства, расставлял кушанья на стол в докторской, где в этот момент собралась новоиспечённая главврач Зетния и её коллеги. Они расселись по диванам возле длинного, единственного на всю лечебницу резного стола. Докторская хоть и пыталась походить на месте, где можно отдохнуть головой, устроившись удобно, но этим покоям было очень далеко до тех же апартаментов принца Турбария. И всё же в комнате было на удивление чисто. На тёмно-зелёной доске были расписаны графики и меры предосторожности с тем или иным пациентом. В высоком шкафу, закрывающимся на стеклянную дверцу, стояли книги в алфавитном порядке.
Повар, учтиво отказавшийся присоединиться к пиршеству, справился со своей задачей блестяще, вот только когда он накладывал по тарелкам еду, нельзя было не заметить его дрожащих рук и пот на лбу. И всё же этому никто не предал значения. Он разлил по бокалам, на удивление чистым, уже открытое вино с добавлением той самой жидкости и с лукавой улыбкой удалился из докторской. Плавно закрыв за собой дверь он хихикнул и помассировал свои бескровные ладони, думая: «Наконец-то я выберусь отсюда».
В это время Вельмолу снилась беззаботная жизнь в приюте с.в. Скария. Детство, проведённое в кругу друзей, совмещённое с учёбой на кузница, запомнилось ему на всю жизнь, и потому ему было сладко оттого, что он вновь, хоть и на короткое время, может почувствовать ту энергетику спокойствия, строгости, и доли таинственности, которую излучала настоятельница, периодически лукаво-сладко улыбаясь ему, зовя уединиться к себе в башню.
Увы, этот чувственный, особенно любимый и редко появляющийся Вельмолу сон не длился долго. Его аккуратно разбудил повар, поговаривая ворчливым голосом:
– Здоровяк, ну давай же, просыпайся.
– Да проснулся я, – буркнул Вельмол.
– В докторской кавардак. Прошёл час, я вернулся их проверить, и, угадай, что произошло?
– Они заснули?
– Как мёртвые, – с трепетом в голове ответил повар.
– Что ж, – сказал Вельмол, вставая, – Благодарю тебя за помощь. Рекомендую тебе удалиться как можно скорее из этого гнилого места и никогда не возвращаться. Живи достойной, бесхитростной жизнью.
– О, я так и поступлю, вот увидишь, – ответил тот, протягивая руку вперёд, – Ну, прощай?
– Всего хорошего, – Вельмол ответил на рукопожатие.
В последний раз окинув мрачную кухню, он поёжился от мурашек по спине и вышел в коридор. Теперь он не боялся быть замеченным и потому шёл спокойной, но уверенной поступью. Вдруг, резко послышался над головой раскат грома и коридор озарила вспышка бледного света в окне по правую его сторону. За решётчатым окном послышался нарастающий темп дождя. Капли бились о камни, почву, ржавые конструкции лечебнице и о черепичную крышу. Этот момент, когда он углубился в приятный отзвук дождя за окном, несколько приободрил его. Ускорив темп, он резко, не боясь кого либо потревожить, открыл дверь докторской, и чуть было не рассмеялся от увиденного.
На полу, на столе с перевёрнутыми яствами, и даже на подоконнике лежали в каких попало позах престарелые врачи с открытыми ртами, по которым стекала слюна; так же небрежно застали сон крепкого вида надзиратели без масок и молодого вида врачи в кожаном строгом одеяние. Среди этой мешанины людей на полу Вельмол приметил Зетнию, с которой имел немилость познакомиться несколько лет назад. Она малость изменилась, а именно как-то похудела, и стала, как будто бы, более молодой в лице, что совсем смутило Вельмола. Но он этому не придал особого значения.
Носком сапога он пошевелил тело одного из надзирателей, и когда убедился, что тот спит мертвецким сном, бесцеремонно перевернул его как малое дитя на другой бок и начал искать по карманам связку с ключами.
Проверив карманы большинства, он нахмурился и посмотрел на Зетнию в строгой кожаной сорочке, которую сверху придавили аж два храпящих надзирателя. Он наклонился и убрал оба тела в сторонку, надеясь, что они не проснутся раньше времени. Проверив левый карман на содержимое, он отыскал там белые квадратные таблетки. У него была глупая мысль лизнуть их, проверить вкусные ли они, но он тут же усмехнулся своей глупой детской мысли. Сладкое он очень любил, но не настолько, чтобы проверить, а то хуже отравиться неизвестным лекарством.
Засунув руку в другой карман, он обнаружил там талисман в виде культа Сумеречной звезды. Он пытался вспомнить, где он такой недавно мог увидеть, и всё же никак не мог собраться с мыслями. Приглянувшись поближе, он рассмотрел у женщины свисающую серебряную цепочку на шее. Он случайно коснулся тыльной стороной ладони тёплой кожи и понял, что та жива, чему немного обрадовался. Вельмол расцепил цепочку, снял её с шеи Зетнии и увидел в отсвете грозы связку с кривыми, уродливыми ключами.
Он облегчённо выдохнул, понимая, что пол дела позади.
Не теряя времени, Вельмол выбрался из докторской и начал чуть ли не бегом проверять каждую камеру, открывая задвижку. Он очень надеялся отыскать в этом месте Абия, того, с кем ему почти что удалось давным-давно сбежать из этого места.
Вельмол открывал уже девятую по счёту задвижку и спрашивал:
– Абий? Нет, вы не он.
– Ты не похож на надзирателя, – сказал худой человек с бритой головой, – Хочешь я потанцую?
– Давай как-нибудь в другой раз, хорошо? – ответил Вельмол на полном серьёзе, закрывая задвижку.
Приоткрыв другую задвижку, он увидел нечто схожее с Абием. Вглядевшись в его лицо получше, он подметил общую худобу лица, засохшую жёлтую слюну под губами и невероятно спокойный взгляд, который, как будто бы, сочетал в себе невероятную мудрость.
– Абий? Так?
– Да, это я. – ответил тот глухим голосом, – А вот тебя я чего-то не могу припомнить. Эти уколы до добра не доводят, всё хорошее стало забываться.
Вельмол достал из кармана связку с ключами, некоторое время повозился с неподдающимся замком, наконец-то отыскал нужный ключ подошедший под замочную скважину, и с трудом открыл тугую, скрипучую ржавую дверь.
Он собрался с духом и высказался полуправдой:
– Ты меня можешь не помнить, потому как над вами тут творят самую скверну, какую только можно выдумать. Я пришёл для того, чтобы дать вам свободу, – Вельмол чуть было не выпали «временную свободу», но сдержался, – Ты хочешь свободы?
– Здесь о таком не шутят, парень, – ответил Абий, медленно выходя из своей камеры.
– Ты видишь во мне недруга?
– Нет. Обычно, когда эта дверь открывается, мне сразу же дают под-дых, а после уводят на уколы.
– Абий, слушай внимательно. Время идёт, сейчас в докторской все свят крепким сном. Все, это доктора, надзиратели, главврач и другие. Мне очень нужно, чтобы ты мне помог набрать отсюда людей. Желательно, чтобы они выглядели и вели себя ненормально, даже жутко. Сейчас в Горбри хаос. Ты помнишь, что такое Горбри?
– Это город, в котором я родился, – как будто бы на автомате и словно бы по щелчку ответил тот.
– Правильно, – ответил Вельмол, – Мне очень, крайне важно, чтобы ты, будучи нормальным и по ошибке помещённым сюда, помог мне.
– Что взамен?
– Если ты будешь вести себя нормально, не будешь кидаться на людей и творить злую неразбериху, я помогу тебе зажить новой жизнью. У меня с собой есть монеты, которых вполне хватит на то, чтобы ты смог зажить с чистого листа. Помоги мне, и я помогу тебе. Ну как?
– Твоя взяла, – ответил тот охотно, – Но для начала мне нужно знать – чего именно ты хочешь добиться?
– Мне нужно чуть ли не до смерти перепугать здоровых, нехороших людей, не знающих страха. И особенно мне необходимо, чтобы их лидер струхнул больше, чем все они вместе взятые. Я его знаю, он боязлив, а я как раз присмотрел одну прискорбного вида женщину.
– А это будет забавно, – ответил Абий с улыбкой на лице, – Вот только я не знаю, как бы всё это можно было бы провернуть. Я не знаю, как заставить больных повиноваться.
– Да, – подтвердил Вельмол, – Это задачка. Мне тоже нужно минутку подумать, подожди.
Вельмол закрыл глаза и постарался углубиться в прошлое, тогда, когда он сам был пациентом в этом месте. Он явственно помнил, как с ним несправедливо обращались, словно с ненужной, поломанной вещью. Также он помнил злорадно-нахальные смешки и грязные словечки от надзирателей, издевающихся над пациентами, которые были не в силах дать отпор из-за уколов, которые ослабляли. Накрепко в его голове впилось то ощущение беззащитности, которое чувствуешь, когда тебя под руки несут по холодному плиточному полу, стаскивают кубарем по твёрдой лестнице, и то, как крепко-накрепко привязывают к кровати. Он как сейчас почувствовал абсолютную беззащитность перед этими людьми и понял, чего эти люди, эти пациенты, хотят.
Свои мысли Вельмол высказал Абию; тот удивился тому, что этот парень смог попасть прямо в десятку, будто бы он сам был на их месте.
Около часа у них ушло на то, чтобы по выбору выбрать самого прискорбного вида больных. У них набралось добрых два десятка разношёрстной компании, одетых в потёртую серую мешковину. У некоторых руки были перевязаны за спиной, у иных на головах находились мрачного вида стальные маски-клетки. Парочка из пациентов постоянно тряслась так, как будто бы они находились на морозе, будто бы они умирали от холода. Лица многих были искажены долгими, мучительными страданиями, что совсем свело на нет настроение Вельмола. И под конец они выпустили ту самую женщину, которая назвала его увальнем.
Женщина как бы нехотя вышла из камеры, игриво поклонилась Абию с Вельмолом и сказала клокочущим голосом:
– Сегодня будут танцы? Я репетировала, я станцую лучше всех!
Абий вспомнил, как врачи привлекали к себе внимание пациентов. Он встал на стул и поднял обе руки вверх, и в тишине, прерываемой лишь болевыми завываниями и стонами людей, звучно защёлкал большими и средними пальцами. Так он проделал несколько раз, ритмично. На него обратили внимание, головы больных и их мутный взор медленно перевёлся с пола к нему на лицо.
Абий прокашлялся, взял паузу, чтобы вспомнить слова Вельмола, и сказал с уверенной интонацией:
– Слушай народ! Те, кто над нами издевался сейчас вовсю пируют, веселятся и отдыхают в академии – так почему бы не воздать должное, почему бы не отомстить гадам?
В один голос несколько из пациентов проговорили:
– Отомстить гадам, отомстить гадам...
– Мы натерпелись достаточно, в нас за все эти годы накопилась злоба, разве не так? – продолжил Абий.
В ответ прозвучало большее восторженных, заряженных ненавистью голосов.
– Так пойдёмте же за мной, путь свободен, надзиратели нейтрализованы. Кто хочет справедливости? Кому надоело терпеть?
Абий и Вельмол чуть было не перепугались того, как толпа пациентов возбуждённо завыла в знак согласия.
Скорым шагом впереди всей толпы шёл Вельмол, за ним командовал пациентами, кое-как преступающих с ноги на ногу, Абий. Он оглядывался, и видел перед собой людей с разными расстройствами: у некоторых не хватало глаз, у иных языков, на других были надеты жуткие клетки-маски, которые снять можно только с помощью определённого ключа; эти последние наводили на Вельмола нескрываемое омерзение, потому как и лица за масками были измученно-покалеченными какой-то заразой.
Пройдя коридор в форме буквы «Г», вся толпа завернула за угол и пошла дальше, тяжёлой поступью, периодически выкрикивая неразборную речь, как бы подбадривая друг друга.
Некоторое время они пытались найти выход из этого мрачного здания. Спустя несколько минут поисков Вельмол вошёл в закуток и увидел перед собой две кованые двери с могучим замком. Подыскав нужный ключ, он кое-как повернул его в скважине и со скрипом отпёр двойные двери.
Светало. Моросил мелкий дождь, гроза во всю ругалась. Создавалось впечатление, будто бы озаряемый молниями небосвод был недоволен тем, что Вельмолу удалось сделать: а именно выпустить некую часть пациентов.
Дым от сгоревших домов испарился, видимо дождь временно потушил пожарища. Абий следовал за Вельмолом, который вёл их по Бронзовому кварталу неспешно, как бы давая тем хоть чуть-чуть насладиться свободой.
Пациенты шли боязно, медленно, зорко осматриваясь по сторонам, как бы боясь прогнать эту новую явь, думая, что это сон.
В это время банда Непокорных действительно во всю пировала. Они всю ночь ели всласть жареное мясо и пили в удовольствие кисло-сладкое вино; этой ночью они задумали не один недобрый план по отношению к Горбри. Находясь в Академии Алхимии, они устроились удобно на скамьях для бывших учеников, подложив под себя матрасы и слушая речи и планы Модуна. Отдыхая, играя в кости и карты, развлекаясь с девками, они не замечали, как быстро пролетало время. Болтая о чепухе и погрузившись с головой в омут разгула, они забыли запереть главные входные двери, что было очень даже на руку Вельмолу.
В академии стоял ропот голосов, но нельзя было не услышать то, как с омерзительным скрипом отворилась входная дверь и то, как первым вошёл новенький, огорчённо виляя головой в разные стороны.
Вельмол расположился за скамьёй и принялся ждать своего выхода.
Из двери первым показался Абий, ничем особо не удивив банду, разве что кроме худобы тела, а после него вышли иные люди, а именно пациенты.
Чем больше измученных больных заполоняло академию, тем более разумы банды заполонялись неуверенностью в себе. Многие Непокорные были пьяны, иные только проснулись, другие уже начали пятиться назад, пытаясь закрыть свои глаза, не веря в увиденные ужасы и не принимая то, как измученно-мерзко может выглядеть человек.
В академии стояла абсолютная тишина, разве что были слышны напряжённые дыхания Непокорных. Модуна первым пробрал истинный страх перед неизвестным и непонятным. Его руки задрожали, холодок сковал всё тело. Он моментально вспотел и силился спрятаться и отправить в атаку на больных свою банду; но те были даже не в силах пошевелиться – настолько сильно каждого из них мёртвой хваткой сковал ужас.
Каждый член банды почувствовал, как от этих людей веяло смертью. Многие увидели в пациентов тех, кто пережил запредельные страдания, которые только способен вынести человек – и именно это вгоняло их настроение в жуткое напряжение. Непокорные чувствовали свою немощность перед этими людьми, думая, что те уже ничего и никогда не испугаются, потому как повидали настоящие ужасы и несчастья.
Некоторое время больные собирались с духом, переговаривали между собой грубыми, не то скрипучими или булькающими голосами, что наводило на Непокорных ещё большую неуверенность в себе, потому как звучание этих голосов, отдалённо напоминающих человеческие, сочетали в себе что-то звериное и зловещее.
Члены банды видели то, как их лидер, Модун, забился в угол комнаты, упёрся головой в стену и трясся от страха. Это несколько разочаровало многих, – они с мерзостью сплюнули и хотели были уйти, но их взор вновь встретился с неприятелем, загородившим путь к выходу.
Вельмол с улыбкой наблюдал гримасы ужаса Непокорных. Он понимал, что они, должно быть, почувствовали то же самое, что и он, там, в лечебнице. Целых пять минут члены банды и пациенты смотрели, изучали друг друга. Первые пытались определить – явь ли то, что они видят и слышат? Многие Непокорные думали, что перепили, и всё же потаённо понимали, что это горькая реальность.
Абий вышел из толпы вперёд, встал в центре зала академии, поднял ввысь кулак и звучно щёлкнул двумя пальцами в тишине, громогласно добавив:
– Месть! – и толпа больных сорвалась с места.
– Хозяин, что нам делать? – спросил кто-то из банды.
Модун был не в состоянии даже говорить и обратить внимание на своих подручных. Это подметили попятившиеся от опасности Непокорные. На них кинулись больные, принялись колотить кулаками и избивать ногами; жертвы же были даже не в силах достать оружие из ножен – их онемевшие руки тряслись от тревоги и ужаса перед настоящим воплощением смерти.
Началась потасовка. Из толпы медленно вышла прискорбного вида женщина без нескольких пальцев на ногах и, как и было оговорено с Вельмолом, подошла вплотную к человеку с перьями на шляпе. Она нежно погладила его по плечу, тот было облегчённо обернулся, думая, что всё кончилось, но нет. Их взгляды встретились и Модуна пробрала тревога а затем и ужас до костей.
Лидер Непокорных не мог перестать смотреть на жуткого вида женщину, взгляд которой впился в его глаза. Эта женщина ехидно улыбалась, гладила его по плечу, с её губ на его рукав капала жёлтая слюна, а он хотел было убежать от опасности, но живительные силы окончательно его покинули и предали.
– Хо-озяи-ин! – выкрикнул кто-то из толпы, – Отдайте приказ!
Но Модун был не в силах. Его голова дрожала, вся одежда прилипла к телу от холодного, мерзкого пота. Он желал, чтобы всё это прекратилось, и как на зло мерзкого вида женщина сказала ему клокочущим голосом:
– Милок, ты чего? Давай потанцуем?
– Боги, нет, прекратите, – ответил Модун через силу, – Остановите это!!!
На всю академию раздался жуткий выкрик, полный скорби и потерянности. В воздухе повисло смертельное напряжение. Член банды, которых избивали, оглянулись на крик и увидели своего хозяина, пытающегося закрыться руками от жуткого вида женщины. Это ещё сильнее разочаровало Непокорных. Кое-кто всё же смог через злобу на лидера перебороть себя и стряхнуть худого нападающего, скинув того с себя и освободиться. Некоторым удалось спастись бегом; они в сердцах возненавидели своего лидера, потерявшего в трудную минуту хватку и волю, о которой они были наслышаны, когда тому удалось поднять бунт в соляных копях.
Прошло несколько минут избивания Непокорных. Члены банды были до смерти перепуганы, они силились дать отпор, но почему-то их сила не шла ни в какое сравнение с мощью и жестокостью этих исхудавших безумцев. На всю академию слышались восторженные выкрики больных, выпустивших пар на мародёров и поджигателей с насильниками.
Среди хаоса и погрома глаза Вельмола и Абия встретились, первый кивнул второму, и тот, подняв вверх обе руки, звучно защёлкал пальцами, привлекая внимание, и выговорил громогласно:
– Всё, хватит! Мы молодцы, мы справились!
– Мы справились, – подтвердили в один голос некоторые из пациентов.
– У нас получилось воздать должное. Дайте им сбежать, они достаточно избиты! – добавил Абий.
– Достаточно избиты, – ответило большинство из больных.
Пациенты в мешковине слезли со своих жертв, пинком прогнали тех к выходу и остались ждать дальнейших приказов.
Вельмол и Абий отошли в сторонку и пошептались:
– Ты прекрасно справился, – сказал Вельмол, – Всё прошло как нельзя лучше, и без потерь. Думаю, Непокорные теперь разочарованы в лидере и больше никогда не станут слушаться того, кто спасовал в трудную минуту и испугался как мальчишка.
– Уговор в силе? – спросил Абий.
– Всё по честному, я держу слово, – ответил Вельмол. – Скажи больным, что теперь они могут заслуженно отдохнуть. Пусть повеселятся и наедятся. – он показал на столы, заполненные многочисленными мясными и фруктовыми яствами с бочонками вина.
– Как бы они чего не учудили, – высказался Абий.
– Да брось, – буркнул Вельмол, – Они заслужили отдохнуть. После всего, какие несчастья они смогли пережить, уж они-то как никто другой должны перевести дух.
Абий вновь привлёк внимание больных и высказался о том, что они могут заслуженно отдохнуть и повеселиться.
Толпа пациентов устроилась за столами и накинулись за еду. Они не ели, они хватали куски мяса и чуть ли не жуя проглатывали, настолько они были голодны. Вельмол видел всё это, и ему было грустно. Он понимал, что вернуть обратно в лечебницу пациентов невозможно, потому как они уже почувствовали вкус свободы. И всё же ему в голову пришла идея о том, как можно этих людей вернуть обратно восвояси.
Вельмол направился к Модуну, над которым стояла женщина, пугающая его своими речами, лишёнными всякого смысла. Вельмол отстранил женщину в сторону, указал на стол, набитый яствами, и та охотно ушла. Он присел на корточки и с силой повернул голову своего сына к себе, внушительно сказав:
– Твоей банды больше нет. Твоя борьба окончилась, и это я сделал за одну единственную ночь. Модун, ты меня слышишь?
– Слышу, – через силу ответил тот.
– Ты мне сейчас вряд ли поверишь, но я всё же скажу правду. Я твой отец, я Вельмол. Наша семья ждёт нашего возвращения. Мы можем зажить спокойной жизнью. Ты со мной?
– Ты не можешь быть моим отцом. Того схватили наблюдатели и он гораздо старше тебя.
– С тех пор много воды утекло. Хочешь верь, а хочешь нет, но мне удалось переселиться благодаря сложному ритуалу в более молодое тело. И да, я действительно был пойман наблюдателями, и от них поступил приказ: обезвредить твою банду. С этим я справился как нельзя лучше – без потерь с обеих сторон.
– Я не верю тебе.
– Помнишь, несколько лет назад, я пришёл с набега и подарил тебе не заточенный клинок и пообещал, что как только ты вырастишь, мы его вместе заточим? Разве можно забыть тот день?
Модун посмотрел на Вельмола с поднятыми бровями. Он мотнул головой, вгляделся в глаза незнакомца и глубоко вздохнул, сказав:
– Родня тебе поверила? Тому, что ты Вельмол?
– Всецело. Мы с ними жили несколько месяцев в приятных трудностях, бок о бок.
Вельмол с лёгкой улыбкой протянул руку распростёртому на полу сыну, и тот, помедлив, принял её.
Чуть погодя они оба встал и обнялись, а Модун заплакал горько, с надрывом. Так они стояли некоторое время. Вельмол понимал запутанность сына и то, что Оросамил, либо Терат как-то его использовали в своих целях через его переписанный дневник и планы по отношению к народу Горбри. Он не мог одного понять: зачем всё это? Кому это выгодно и для чего?
Модун скинул с себя шляпу и с поникшей головой, не смотря на веселящихся больных, вышел на улицу, дожидаясь отца.
Вельмол навострил ум, вспоминая: всё ли он сделал? Щёлкнув пальцами, он стукнул себя по лбу, прошёлся по залу, спустился по крутой винтовой лестнице на цокольный этаж. Отворив дверь, он скорым шагом пересёк строгую лабораторию, развязал под правой рукой ремень, достал Зубоскал и сокрушительно обрушил удар на замок клетки.
Профессор ахнул от неожиданности. Его челюсть вздрагивала от эмоций. Выйдя из клетки, он в последний раз оглянул её скупое убранство, а именно горшок без крышки, полотенце, которое он подкладывал под голову и мешковину, которой укрывался.
Он мотнул головой и взглянул на Вельмола с улыбкой, сказав:
– Ты прекрасный человек. Редко кто в наше время держит слово.
– Благодарю на добром слове, но я бы не стал так категорично говорить за всех, – ответил Вельмол.
Он принял и крепко пожал холодную руку профессора. Вельмол посоветовал тому первое время не находиться в Академии Алхимии, так как временно это здание заполонили больные. Он обещался, что это временно, что придут те, кто сможет их увести восвояси.
Поднявшись на первый этаж вместе с профессором, они расстались, – каждый пошёл своей дорогой. Вельмол окинул взглядом пациентов и от увиденного ему стало грустно. Эти люди сильно отличались от нормальных, как повадками, голосами, измученно-больными лицами, так и худобой тела. Но сейчас он видел, они хоть на некоторое время смогли отвлечься от своего безумия. Они сидели расслабленно, попивая вино и вкушая ту сытную и добротную еду, которую вряд ли в скором времени смогут вкусить. И всё же Вельмол с грустью понимал, что им не место среди нормальных.
Он отвернулся от них и зашагал на улицу, к сыну. Моросил мелкий дождь, в небе бушевала гроза, Вельмол был рад, что всё позади и обошлось почти что без жертв, если не считать надзирателя, который хотел его скрутить.
Вельмол положил свою лапищу Модуну на плечо, кивнул с улыбкой, и они направились домой, к семье.
Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 18.05.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)