Иван Болдырев
Рассказ
Этот случай произошел, когда последний год доживала советская власть. Когда город Санкт-Петербург еще носил имя Ленина. Но демократия уже вовсю властвовала над державой. Чета Саломатиных возвращалась из города трех революций с крестин их первого внука.
Как теперь помнит Владимир Петрович Саломатин, поезд из Ленинграда отходил часа в четыре. Они уезжали из квартиры сватов, когда гости еще продолжали празднование по случаю появления на свет их внука. На вокзал родителей за десять минут до отправления поезда привез сын на такси. Проводница поторапливала пассажиров завершать прощание и заходить в вагон. Она все время повторяла одну и ту же фразу:
– Поезд отправляется. Просьба к пассажирам зайти в вагон!
Саламатины наскоро расцеловались с сыном и поспешили зайти в вагон. От празднества они сильно устали. Им бы хорошо отдохнуть. Но какой отдых в плацкартном вагоне. Они были не настолько обеспеченными людьми, чтобы претендовать на спальный.
Их соседи уже сидели на своей нижней полке. Саломатины наскоро с ними поздоровались, уложили в багажную камеру нижней полки свои вещи и лишь потом спросили соседей, где им сходить. Те назвали какую-то станцию, как понял Владимир Петрович, на середине пути от их конечной станции.
Поезд тут же тронулся. Пришло время познакомиться. Владимир Петрович представился соседям, назвал имя отчество своей супруги. Соседи в свою очередь назвались:
– Валентина Тимофеевна!
– Иван Моисеевич!
Женщины церемонно поклонились друг другу. И словоохотливая по жизни Мария Михайловна Саломатина взахлеб стала рассказывать Валентине Тимофеевне о крестинах внука. Мужчины сидели молча. Старались женщинам не мешать.
Но красочный рассказ длился недолго. Поезд останавливался на каждом полустанке. Как в народе говорят: «Кланялся каждому столбу». На одном из таких полустанков, где стоянка длилась две-три минуты, в вагон заскочили парень лет двадцати пяти и мальчик лет одиннадцати –двенадцати.
Поезд уже набрал ход, а у проводницы возникли сомнения, что она правильно впустила этих пассажиров в вагон. Что-то в их документах было не так, как требуется. Проводница гневно сказала:
– Я вас высажу не следующей станции.
Парень склонился к ее лицу и что-то стал ей просительно объяснять. В конце концов, проводница смилостивилась. Но строго предупредила, что спать они будут на одной полке. Громкий разговор в вагоне прекратился. Иван Моисеевич высказал предположение:
– По всей вероятности, мальчику надо было покупать билет. Он уже не в том возрасте, чтобы ездить бесплатно.
Все согласились с его доводом. Ма;льчик по виду уже не был ребенком, которому можно ездить задарма.
Проводница пошла по вагону делать свои дела. Женщины потеряли интерес к случившемуся мелкому происшествию. В соломатинском купе снова заговорили о своем. Женщины явно симпатизировали друг другу. Мужчины тоже нашли тему для обсуждения. В стране происходили такие события, которые оставляли безразличным только тех, у кого совершенно не было сердца.
Обоих мужчин очень беспокоила перестройка. Шуму много, а вместо конкретных мер по улучшению жизни людей в стране, все бо'льшая разруха. Власть становилась совершенно бездейственной. Вместо конкретных мер по «ускорению», все чаще происходят, к удивлению многих, нелепица и бессмысленность поступков. Дело дошло до того, что на собраниях стали слушать отчеты рядовых работников. Людей терзали, как они перестраиваются, и как увеличивают производительность своего труда. Выступающие мололи несусветное, в душе понимая, что в стране не «ускорение», а развал. При таком положении может быть не рост производительности труда, а спад выработки.
У мужчин были мягкие расхождения. Оба считали, что в некогда великой державе все стало идти вкривь и вкось. Владимир Петрович был твердо убежден: перестройка – это начало полного развала страны. Иван Моисеевич эту версию категорически не принимал. По его представлению, все нынешние ошибки будут обнаружены, в конце концов, и страна вновь встанет на ноги. Она еще удивит весь мир своим могуществом.
У женщин никаких разногласий не наблюдалось. Они только периодически умолкали и укоризненно смотрели в сторону мужчин, когда те теряли чувство меры и начинали повышать голоса. В разговорах обе пары не заметили, что за окнами вагона уже поздний вечер. И пассажиры укладывались спать.
И тут соседнее купе снова привлекло к себе внимание. Оттуда громко прозвучал недовольный голос мальчишки:
– Серега! На полке буду спать я один!
Парень как-то растерянно произнес:
– Вадим! А мне куда же деваться?
– Дело твое. Ищи где-нибудь другое место. На этой полке я спать буду один!
Серега сел на боковую полку и замолчал. Он производил впечатление застенчивого интеллигентного человека. Мальчишка, наоборот, поразил всех грубой разнузданной невоспитанностью.
В вагоне это поведение мальчика не вызвало никакой реакции. Большинство уже улеглось на покой, и не посчитало нужным участвовать в таком разговоре перед сном. Другим было наплевать на происходящее, если оно их никак не касалось.
Сергей сидел рядом с пожилым человеком, в котором по многим признакам просматривался учитель сельской школы. Мужчина внимательно и печально слушал то, что ему тихо и взволнованно говорил Сергей. Вероятно, рассказывал, откуда навязался на его голову этот оболтус и почему ему теперь о нем следует заботиться.
Чета Саломатиных и Иван Моисеевич с Валентиной Тимофеевной потихоньку улеглись на свои места. Случившееся в соседнем купе мало располагало их к разговору. В вагоне не было слышно голосов. Только стучали на стыках колеса поезда, да шум его неспешного движения. Как заметил Владимир Петрович, их состав за все время движения ни разу не набирал высокой скорости. «Ну, что ж, тише едем – дальше будем» – умиротворенно подумал он. Саломатин и дома –то в последние годы вечерами засыпал с большим трудом. А в поезде он вообще заснуть не надеялся.
Заполночь на нижнем боковом месте улегся сельский учитель. Сергей, судя по доносившемуся из соседнего купе звукам, валетом устроился на второй полке вместе со своим подопечным скандалистом. Больше в вагоне не наблюдалось никакого движения. И, вопреки своим печальным ожиданиям, Владимир Петрович как-то незаметно уснул.
Проснулся он от скандала в соседнем купе. Учитель уже сидел на своем привычном месте. Судя по его виду, он уже успел привести себя в порядок. Рядом с ним сидел невыспавшийся и неумытый Сергей. Со второй полки из соседнего купе звучал голос Вадима:
–Ты, Серега, козел! Я же просил тебя не ложиться со мной рядом! А ты как поступил?
Сергей промолчал. За него ответил учитель:
– Зря ты так, Вадя! Где же ему было отдыхать? У вас ведь одно место на двоих.
Эти доводы мальчик не принял во внимание:
– Я же ему говорил! Козел ты оказался, Серега!
Учитель продолжал увещевать строптивого Вадима:
– Так, Вадя, нехорошо. Сережа так о тебя заботится. А ты к нему с такой неблагодарностью.
Но слова пожилого мужчины, что о стенку горох:
– Не надо мне лапшу на уши вешать. Козел ты, Серега! Козел!
Потом наступила тишина. Длилась она минут пять. Потом Вадим презрительно произнес:
– И ты, дед, козел!
Сельский учитель весь съежился. Он больше не произносил ни слова. В его глаза страшно было смотреть. В них читалось такое, что выворачивало душу. Владимиру Петровичу Саломатину казалось, что у пожилого мужчины в этот момент рухнула вся его прежняя жизнь. И он, как теперь оказалось, прожил ее напрасно?
Владимир Петрович в отличие от жены мало говорил, но о многом думал. В своих размышлениях въедливо анализировал события, стараясь докопаться до самой сути. Вот и на этот раз он очень хотел бы знать, что сейчас в голове и на душе пожилого человека? Если он действительно учитель, как его определила их компания, тогда он из –за этого грубияна и оболтуса мог прийти к выводу, что учил детей уму-разуму всю свою жизнь напрасно? А, может, он не отказывается от своего жизненного предназначения, но будущее таких вот подростков увиделось ему в ужасном свете?
Примерно через час пожилой мужчина встал со своего места, поднял крышку багажного хранилища и достал оттуда свой портфель. Судя по всему, собирался выходить. И действительно предполагаемый учитель посмотрел на часы и со всеми скромно попрощался. Пожелал всем доброго пути. Потом взял с бокового сиденья свой портфель.
И тут Владимир Петрович не удержался:
– Простите, Вы по профессии учитель?
Пожилой мужчина опустил голову:
– Да, учитель.
Немного подумал и добавил:
– К большому сожалению.
И пошел к выходу. Поезд заметно снижал скорость.
Владимир Петрович так и остался в неведении, что так ошеломило учителя? Что он увидел в нашем недалеком будущем? Возможно, у него перед глазами всплыли результаты полученной после ликвидации советской власти свободы? Ряды памятников на многих кладбищах России покойным пацанам, как их называли в блатном мире. Их так много оказалось на городских и сельских погостах при переделе сфер влияния. Такие Вадимы погибали сотнями в борьбе за жизнь не по законам, а по понятиям.
В том неторопливом поезде Владимиру Петровичу еще не было дано заглянуть в своих мыслях в такие мрачные дали. Так он и остался в неведении, что так опечалило учителя.