Стоматологическая

      

       Начальник управления, прямо скажем, оказал мне доверие,  назначив  исполнять обязанности кадровика, пока та предавалась заслуженному отдыху.   

       Теперь я курсировала от пишущей машинки в приёмной   к картотеке в отделе кадров и обратно с видом необыкновенной занятости и значимости в собственных глазах.

       Перебирая   личные листки по учёту кадров, я с удивлением обнаружила, что наш балагур,  экспедитор Сан Саныч имеет высшее медицинское образование.  И каким, спрашивается,    ветром занесло саратовского врача-стоматолога  в Казахстан за  баранку камаза?
 
       Спустя пару дней, Сан Саныч, сверкая золотом зубов, заглянул в приёмную и, увидев, что я на месте, засеменил короткими ножками к столу.

- Здравствуй, Оленька. Здравствуй, красавица. Возьми на подпись начальнику мои бумажки. Когда подпишет? Сколько мне ждать? – Сан Саныч говорил скороговоркой, пыхтя и утирая лицо огромным зелёным платком. Он был грузен и выглядел значительно старше своих пятидесяти двух лет. Узнав, что ждать ему ещё  битый час, Сан Саныч расстегнул куртку и заёрзал на диване, усаживаясь поудобней.

- Сан Саныч,  я хочу у вас проконсультироваться, - под стрёкот машинки заинтриговала я экспедитора.

- Я весь внимание, Оленька. По какому вопросу? - Сан Саныч поправил золотую оправу очков, как у Горбачёва, которому до ГКЧП ещё было жить и жить.

- Вы ведь врач, Сан Саныч? – я перестала печатать и ласково посмотрела в серые глаза за стекляшками.

- Врач, - с достоинством ответил Сан Саныч, - только откуда это известно тебе, Оленька?

- Я кадровика  подменяю и  видела вашу карточку. Вы из Саратова. Мой муж тоже родился в Саратове! – радостно сообщила я Сан Санычу.

Сан Саныч улыбнулся и спросил:

- А проконсультировать тебя в чём, Оленька?

- У меня зуб порозовел. Можно на него  золотую коронку поставить?- едва я успела  договорить, а Сан Саныч уже стоял против меня и требовал открыть рот. Схватив со стола ручку, он постучал по зубу, задал  необходимые вопросы и  великоразумно  произнёс:

- Ну, что тут сказать, Оленька? Зуб надо удалять и только потом протезировать. Я бы тебе всё сделал в лучшем виде, но я оставил практику.

- А почему, Сан Саныч, оставили?

- Видишь ли, жизнь так повернулась, - и Сан Саныч, молодея на глазах, коротко рассказал о своём студенчестве, успешной карьере, увлечении частной практикой и незаконным оборотом драгметалла  - золота,  кое было необходимо для изготовления зубов и коронок.

-  Дело кончилось   судом, - вздохнул Сан Саныч, - и Казахстаном, где я и остался жить. Но я об этом не распространяюсь, Оленька, и тебя попрошу – никому не рассказывай, пожалуйста. – Сан Саныч грустно улыбался с самым серьёзным выражением лица.

      После длительной командировки в Алма-Ату Сан Саныч явился предо мной в приподнятом настроении.

- Здравствуй, Оленька! Удалила зубик?

- Нет. Боюсь.

- Дай-ка я взгляну ещё раз, - Сан Саныч внимательно заглянул в мой рот. – Ну, вот что. Я сам удалю этот зуб. Ни-че-го сложного, - засмеялся он и весело подмигнул, - всё сделаем в лучшем виде: и удалим, и новенький   поставим.   6 граммов золота и вопрос решён. Что скажешь?

- А когда?

- Жди! -  и Сан Саныч скрылся за дверью приёмной.

       В канун 7 ноября, в управлении был объявлен субботник. В конторе и на всей территории УПТК кипела работа – все дружно мыли, чистили, подметали и вывозили мусор.

       После обеда заглянул Сан Саныч и заговорщически бросил:

- Поехали!

       Валерий Егорович, начальник управления и наичестнейший человек в одном лице, внимательно  слушал меня, приподнимая светлые брови.

- Ну, что же.   Поезжай. Только после зубного сразу возвращайся на работу.

       Последняя фраза меня огорчила. Во-первых, в ней сквозила подозрительность, хотя и оправданная - только что была бодра и весела, а тут в одночасье – зуб приспичило вырвать. Во-вторых, рушился мой план    покончить   с  субботником досрочно.

       В «шестёрке»  цвета слоновой кости нервничал Сан Саныч.

- Что так долго-то? Жду-жду, жду-жду… Поехали! Боишься? Не бойся! Обезболю и р-р-раз!

       Я не боялась, полностью доверившись Сан Санычу, который без умолку рассказывал случаи из своего медицинского прошлого.

       Подъехав к деревянному   дому на несколько квартир, Сан Саныч посерьёзнел и,  повернувшись ко мне, сказал:

- Удаление будет происходить у меня дома, поэтому никаких криков. Ассистировать будет моя жена, она тоже стоматолог, только детский. Пошли.

       Мы поднялись по узкой и скрипучей лестнице на второй этаж и остановились у обитой мягким дерматином двери. Сан Саныч позвонил и на вопрос «Кто там?» неожиданно елейным голоском ответил:

- Открывай, Нэличка. Это я!

       Пропуская меня вперёд, Сан Саныч «пел»:

- Нэличка, это Оля. Оля, раздевайся и проходи.

       Лёгкая суматоха в прихожей, негодующе-вопросительный взгляд жены, тревожность Сан Саныча, которую тот маскировал никчёмными шутками, создали тяжёлую атмосферу приёма.

       Я первой прошла в просторную комнату и увидела  прекрасно сервированный   стол, за которым, качаясь на венском стуле,  сидел красивый и статный мужчина. Он налил себе   коньяка, жестом и мимикой спросил,  хочу ли я, ухмыльнулся и залпом опрокинул рюмку.

       В углу  чернело   старое пианино, напротив которого, в другом углу,  потрескивала дровами печь в синих изразцах.  По   белёным стенам были развешены   фотографии в рамках и картины.  У окна на тонких ножках стоял письменный стол, возле которого зеленел большой фикус. Украшением комнаты был книжный шкаф в стиле ампир. Я не удивилась бы  люстре с оплывшими свечами, но с потолка свисал скромный светильник-чаша с хрустальными висюльками по кругу.

       Наконец,  в комнату вошли, разгорячённые разговором в прихожей, супруги.   Сан Саныч бросился к красивому мужчине и обрадовано заголосил:

- Чертяка! Остался всё-таки! Молодец! Я рад! Это, Оленька, наш однокашник Члёкин Олег – твой тёзка. А мы его зовём Члёка. Ну, а для тебя он будет Олег Павлович.

- Не буду!  Я   уезжаю! – Олег Павлович выпил ещё рюмку и встал из-за стола.

       Нэличка стояла у печи, собрав под подбородком уголки накинутого на плечи белого пухового платка. Олег Павлович прошёл, не прощаясь, мимо  и, тычась в опрокинутые ботинки, пытался обуться, одновременно шаря руками по вешалке в поисках своего пальто.

       Сан Саныч бросился на помощь и, натужно сопя, одел и обул дорогого гостя. Тот крепко обнял друга, расцеловал его в   толстые щёки и вышел. Нэличка кинулась следом,  подхватив дорожную сумку Члёки. Крик мужа остановил её, она обернулась, испепеляя   его презрительным  взглядом, но услышав только: «Нэличка, где у нас новокаин?», зло бросила:

- В сарае!

       Мы остались вдвоём с Сан Санычем. Он потрогал остывший чайник и поставил его на печь.  Потом взял  чистую тарелку, накидал в неё колбасы, котлеток и сыра, пододвинул к себе салатницу с оливье, вытер салфеткой две вилки и пригласил:

- Давай, Оленька,  отобедаем сначала.

       Не успели мы прожевать по первой котлетке, как вернулась Нэличка. Не  замечая сползающий на пол платок, прошла к столу. Сан Саныч тут же  подскочил, подхватил пуховое облако и  укутал им плечи жены. Затем бросился в прихожую  и, не попадая в рукав куртки,  прокричал:

- Нэличка, я в сарай за новокаином. Где он там?

- В саквояже, - усталым голосом ответила жена и налила себе коньяку.

       Хлопнула входная дверь. Нэличка, поворошила конфеты в вазе, нашла «Белочку» и шелестя фантиком спросила:

- А почему вы не обратились в стоматологию? Зачем вам тут…  так?

       Я молчала. Сказать разве правду, что всему причиной мой панический страх? Рассказать, как одна   стоматологиня, в военном санатории у моря, нещадно мучила меня щипцами, разворотила десну и ободрала рот,   испортив отдых? Как её коллега, спустя год, прежде чем вытянуть простейший зуб, сначала вытянула   все жилы, на которых только держалась моя голова?  А Сан Саныч - всё-таки мужчина и, как бы хороший знакомый, а потом... он  сам мне предложил…
 
       Я смотрела на Нэличку, складывающую веером фантик, и уже думала: «Какая странная пара – союз изысканного хрустального флакончика и лабораторной колбы».

- Покажите ваш зуб, - не дождавшись ответа, попросила Нэличка. – Какой рот у вас маленький.  А сколько же вам, голубушка, лет? 

- Двадцать семь, - отрешённо ответила я.

- А сколько, на ваш взгляд,   лет мне? – Нэличка игриво улыбнулась и налила себе ещё рюмочку.

- Пятьдесят два, - сказала я быстро.

- А вот и нет! Мне уже пятьдесят три года. Как раз сегодня.

       В этот момент в комнату вошёл Сан Саныч, торжественно неся в вытянутой руке пыльный коричневый саквояж, точь-в-точь, как у доктора Чехова.

- Еле отыскал! – обрадовано, почти кричал Сан Саныч.  Он схватил висевшее над печью полотенце, смахнул двумя движениями пыль и широко растопырил пасть саквояжа. Пошурудив пятернёй в его чреве, Сан Саныч достал три больших ампулы с жёлтой жидкостью.

- Вот, он - новокаин!– победно сверкая стёклышками золотых очков, воскликнул мой стоматолог.

- А почему он жёлтый? – с недоумением спросила я, переводя взгляд с Сан Саныча на Нэличку.

- Так ему лет шесть уже, наверно, – спокойно ответила  та и ещё раз наполнила рюмочку.

- Шесть лет и… зим, значит. Он ведь перемерзал! – запаниковала было я.

- Это ни о чём не говорит. Новокаину это не страшно! – заверил Сан Саныч.

       Зато страшно становилось мне. Но Сан Саныч вёл себя  уверенно:

- Сейчас найдём стерилизатор  и примемся за дело! Где у нас инструменты?
 
       Они  торчали в разные стороны из пол-литровой банки, что притаилась в уголке подоконника за шторой.

       Сан Саныч,  радостно загромыхал   находкой и переключился на поиск  щипцов. Охая и вздыхая, он хлопал дверками и тарахтел ящиками, пока в нижнем ящике письменного стола не нашлась   пара щипцов, завёрнутых в вафельное полотенце.

       Стерилизатор так и не отыскался.

       Сан Саныч ополоснул под краном выбранный инструментарий, уложил его в алюминиевую миску, залил водой из чайника и поставил   на уже пылающие спирали маленькой электрической плитки.

       На всю   бурную деятельность мужа Нэличка смотрела с равнодушием, поедая одну за другой конфеты уже без всякого разбора.

       Сан Саныч приблизился ко мне, потирая пухлые руки.

- Открой рот.

       Я, как можно шире открыла рот, в который Сан Саныч тут же залез толстым указательным пальцем и ощупал мой зуб.

- Понятно, – многозначительно заключил Сан Саныч и уселся есть, пригласив меня взглядом присоединяться к застолью.

       Отрицательно мотнув головой, я с тревогой  посмотрела на часы.  «Полтора часа  стерилизации плюс на удаление пять минут, плюс на дорогу -  двадцать... До окончания субботника успеем вернуться», - высчитывала я время,  пока    Сан Саныч с удовольствием   уплетал оливье.

       Каково же было моё удивление, когда, окончив трапезу, Сан Саныч вытер жирные губы бумажной салфеткой и направился к умывальнику, командуя и себе, и Нэличке, и мне:

- Приступаем!

  Чертыхаясь  и    звякая инструментами, он  кое-как слил воду.

- Сейчас дадим остыть и начнём, - с испариной на лбу прошептал  Сан Саныч.

- А не мало мы стерилизовали инструмент? – робко спросила я, заглядывая в миску. В ней,  поверх зеркала, пинцета, шпателя и стержня с крючками на двух концах, лежали в белом налёте шприц на 10 кубиков и щипцы.

       Перехватив мой взгляд,  Сан Саныч  успокоил:

- Всё нормально.  Этот налёт от кипячения, не волнуйся, Оленька. –   Сан Саныч осёкся и испуганно взглянул на жену, но та с самым  безучастным видом наблюдала за происходящим.

       Я всё ждала, когда Сан Саныч  наденет белый халат. Мне почему-то хотелось, чтобы он был в белом халате. У моей мамы, а она была всего лишь   медсестрой, дома всегда был белый халат. Я нервничала.
      
       Сан Саныч выхватил пинцет из миски и с возгласом «ух, ты ж, чёрт!» закрутил его в ладонях, остужая. Затем, щуря глаза и кривя рот, уцепил пинцетом цилиндр шприца, вставил в него поршень и надел иглу.

- Нэличка, подай нашатырный спирт, - зачем-то попросил Сан Саныч и тут же,  не глядя на жену,  добавил  – пожалуйста, и ваточку захвати.

       Новокаин,  хранившийся в дровяном сарае, за "бортом" которого резко-континентальный климат баловался сорока градусами в  жару и  стужу, заполнил шприц. Сан Саныч снял пиджак и остался в белой рубашке, едва сходящейся на круглом пузе. Выпустив из иглы струю, он попросил меня пересесть в центр комнаты.

- Ну, уж нет! Только не здесь, - возмутилась Нэличка.

- А где, Нэличка? – спохватился Сан Саныч, - в спальне недостаточно света!

- Включи электричество, – равнодушно посоветовала жена.
 
       Сан Саныч , захватив миску с инструментами,  металлическим голосом скомандовал мне:

- Бери стул и иди за мной.

       Я оказалась в маленькой спаленке с двумя железными кроватями, стоящими спинками друг к другу,  над которыми, во всю стену, висел   невероятной красоты ковёр.  Напротив, у  окна,  сверкало трюмо, а    ближе к выходу – вжался в простенок одностворчатый шифоньер старинной работы. 

       Сан Саныч щёлкнул выключателем, и неяркий свет сделал комнату уютней. Я присела на венский стул и широко раскрыла рот. Игла шприца колола под губу, за щеку, в нёбо, в десну и вскоре верхнюю часть рта распёрло так, что я не чувствовала её, хоть топором  вышибай всю челюсть.

       Сан Саныч, убедившись в успешной анастезии, принялся накладывать щипцы.   Но то ли щипцы были не те, то ли  рот у меня был маленький, то ли пальцы Сан Саныча слишком толстые, но ухватиться,  как следует,  у него  не получалось. Сан Саныч пыхтел и сопел, приговаривая:

- Да, что ж это такое, мать твою! Ничего не вижу!

       Он лазил мне в рот пальцем,   и снова,  и снова пытался наложить щипцы. Наконец, ему это удалось, и он заорал на меня:

- Куда ты голову воротишь? Держи ровно! Всё!  Захватил! Сейчас расшатаю и вытащу.

       Но щипцы соскочили. Сан Саныч психанул и истерично закричал:

- Нэля! Принеси табурет, а то под ней стул ходуном ходит! Сиди ровно! –  цыкнул   на меня Сан Саныч, - и голову держи ровно!

- Нэличка, подай полотенце, пожалуйста, - уже «пропел» Сан Саныч появившейся с табуретом жене.

       Я пересела на дебёлый табурет  в ожидании продолжения стоматологического процесса. Ассистент повесила мне на грудь кухонное полотенце и хотела тут же уйти, но Сан Саныч взмолился:

- Нэличка, подержи её голову – невозможно ведь работать!

       Нэличка послушно обхватила мою голову сзади, и Сан Саныч без промедления полез щипцами  в рот. Я сидела с широко открытыми глазами и ещё шире распахнутым ртом. Передо мной  краснело  натужное лицо Сан Саныча, покрытое каплями пота.

- Вот… вот… сейчас… хватаю… шире рот! Ещё шире! Схватил! Теперь бы не обломать коронку, - сопел Сан Саныч, -  да твою мать! Опять соскочили!

       Сан Саныч, тяжело дыша, отстранился  и попросил:

- Нэличка, принеси мне, дорогая,  водички!

       Осушив кружку и взяв другие щипцы, Сан Саныч дождался,  пока я сплюну и открою рот. Когда щипцы накрепко захватили зуб, Сан Саныч злорадно восторжествовал:

- Попался! Вот, ты где у меня, миленький! Сейчас-сейчас! – и стал расшатывать злополучный зуб.   Зуб сидел намертво. Сан Саныч то и дело проверял пальцем результат своих действий,  и в какой-то момент я непроизвольно сомкнула челюсти. 

- Ай! Не кусаться! Так… так… так…  Всё!  Тащу!

       Тащил Сан Саныч долго. Наше дыхание смешивалось -  его прерывистое   с нотками коньяка,  моё поверхностное – с запахом крови. Нам было тяжело обоим.

- Элеватор нужен! Э-ле-ва-тор … - пыхтел Сан Саныч, - а его нет, чёрт возьми!  Только бы не обломать! Ноги раздвинь! Раздвинь быстро!

       Я молниеносно выполнила команду. Сан Саныч упёрся коленом в табурет и  потащил зуб. В щипцах хрустнуло. Сан Саныч, злобно  улыбаясь,  вытряхнул на ладонь сломанную коронку.

- Я так и знал!  Знал! Знал! Чёртов зуб!

       Нэличка помогла мне подняться и увела  в душевую. Следом вломился Сан Саныч – законопатить ваткой раскуроченную десну.

- Давай, Оля, быстро умойся и поедем  в поликлинику! А ты, Нэля, организуй мне крепкого чаю и дай чистую рубашку.

       Когда я вошла в комнату, зубодёр уже заправлял рубашку в штаны.  Увидев на полу чеховский саквояж, я внутренне усмехнулась. А ведь это был знак!
 
       Уходили мы  стремительно,  не прощаясь.

       Начала болеть десна. Сан Саныч крутил руль и,  поглядывая на меня, сетовал, что скальпелем точили карандаши, поэтому нечем было сделать тракцию. Коронка сломалась из-за элеватора, который куда-то подевался. И рот у меня маленький, и вообще надо было сразу везти меня в поликлинику, а не возиться со мной два часа в день рождения супруги. Я уже подвывала от боли.

- Так, - сказал Сан Саныч, затормозив у порога поликлиники. Иди,   пусть удалят корень и сделают назначение. Где рвала, кто удалял – ни слова про меня! Иди. Я  буду ждать.

        В зубном кабинете доктор в белом халате, осмотрев десну,  сочувственно спросил:

- Где же вас так?

        Я  расплакалась.

- Придёте, когда  заживёт. Сделаем рентген и удалим корень.

        Добрый доктор дал таблетку, назначил лечение и прописал пить обезболивающее.

        Сан Саныч прогуливался у машины и, как только увидел меня, завёл мотор и,  едва я хлопнула дверкой,   сорвался с места.

- Ну, рассказывай! Ничего про меня не говорила? Корень удалили? Что врач сказал? – тарахтел Сан Саныч. 

        Моя челюсть разламывалась от боли. Я не могла говорить, зато   Сан Саныч справлялся за двоих.

- Ничего! Потом удалят. Сделают рентген, надо будет – сделают резекцию.

        Я вопросительно вытаращила глаза.

- А! Резекция – надрез на десне. Да, не бойся! Всё обезболят новокаинчиком. Но знаешь, Оленька, я не буду протезировать тебя – рот у тебя слишком маленький. Ну, очень неудобно работать. Приехали! Дальше не поеду – не хочу светиться. Тут метров 300 пробежишь и в конторе! А я к жене. Ещё трёпку из-за тебя получу, - расхохотался Сан Саныч.

        Валерий Егорович, увидев меня на пороге своего кабинета, живо  поинтересовался,  продолжая  перекладывать бумаги:

- Как прошло удаление зуба?

        Я подошла к столу и, разлепив спёкшиеся в крови губы, прошептала:

- Сложно.

- О-о-о, вижу. Пусть Талгат отвезёт тебя домой. Иди, я сам его вызову.
 
       "Москвич" катился по асфальту под ровное урчание двигателя. Талгат негромко пел что-то своё на родном языке. За окном серый город мелькал многоэтажками и голыми деревьями.
 
        Таблетка начала своё действие, сознание с пристрастием пытало  разум.

       «Вот, как это понимать?  Глаза всё видели. Сердце противилось. Внутренность ужасалась. А ты где был? Почему не приказал мне встать и уйти, как только я увидела просроченный новокаин? Почему  не было слышно твоего голоса, когда не нашёлся стерилизатор? Разум! Ты где был?»
 
       Разум молчал, а потом подал голос.  «Где я был? В отключке. Знаешь ли, страх отключает  здравые мысли. Сознание, ты   позволило  наполнить себя до краёв   страхом перед болью. А где царствует страх, там    сознание повержено  в рабство чужой воле, и благоразумие теряет голос».

P.S. 
       Изучив снимок, молодой   врач   осмотрел зажившую десну и сочным басом сказал:

- Вот, с чего мы начнём. Сначала я вам сделаю укол. Корень разломан на несколько частей, находится глубоко, поэтому…

       Тут я, трясясь от страха,перебиваю его и спрашиваю:

- Доктор, надо будет  делать эрекцию?

       Вижу, как округляются над марлевой повязкой глаза в рыжих ресницах, и после длительной паузы  доктор поднимается со своего стульчика, уходит и не возвращается. 

       Оставшуюся часть дня мне было неспокойно.   Что я сказала доктору? Что я такого сказала доктору, что он повёл себя так странно?

       На ночь глядя, меня прострелило. О, какой же краской стыда я залилась, когда моя память всё-таки  выдала слово в слово наш диалог! 

       Подумать только! Спасибо Сан Санычу- он обогатил мой лексикон словами  «тракция» и «резекция», но атакованный  страхом разум отключился на доли секунды,  и язык бесконтрольно  изрёк, сидевший глубоко в сознании, и так   пришедшийся   некстати, зато созвучный,  медицинский термин.
       
        С рыжим доктором мы   стали хорошими друзьями. Кстати, его в Казахстан, самым срочным ветром,  занесло из  Украины, где он  практиковал незаконный оборот с драгоценными металлами и неожиданно попал в неприятности.

        Василий Сергеевич поставил мне золотой зуб и коронку и, любуясь своей работой, гарантировал:

- Десять лет простоит!

       Не обманул.