— Пациент Ковальский, доброе утро! — неожиданный стук в дверь заставил мужчину в инвалидном кресле вздрогнуть.
В комнату вошла невысокая стройная медсестра в зелёной униформе. Её густая русая чёлка слегка прикрывала выразительные голубые глаза, чуть тронутые неброским макияжем. Девушка, доброжелательно улыбаясь, протянула мужчине стаканчик с таблетками и, подойдя к окну, распахнула глянцевую пластиковую створку, впуская в палату свежесть и шум летнего утра.
— Доброе-доброе, Галочка! — мужчина захлопнул ноутбук, убирая его с коленей на широкий подоконник, и, с усилием перебирая руками обода колёс, выехал на середину комнаты.
— Ой! — медсестра замешкалась, уходя. — Хотела Вам сказать, что весь персонал с восхищением Ваши рассказы о войне читает! Захватывающе и интересно, только очень страшно!
— Да, милая... — мужчина погладил седые волосы, убирая их со лба, изуродованного шрамами. — Давно это было. Лет тридцать прошло, а каждую ночь снится. Не отпускает меня Афган, будто должен я ему остался... Закроешь глаза — и как наяву: взрывы, жара, моджахеды — хитрые, как шакалы, и жестокие, да ребята наши, пацаны совсем — пушечное мясо... Сколько их там осталось... И сколько еще калек, как я, никому не нужных... Не дай бог никому пережить. У меня ведь и невеста была! Знаешь, какая красавица! А я сам напросился, желание изъявил именно туда, думал, героем вернусь — а вот как вышло...
Мужчина с иронией похлопал себя по обрубкам, оставшимся от ампутированных ног, на миг отвёл затуманенный слезами взгляд, чтобы случайно не выдать медсестре свою слабость, и, показно бодрясь, продолжил:
— Вот, недавно новую повесть начал! — мужчина приглашающим жестом подозвал девушку поближе к столу, на котором беспорядочно лежали рукописи, — "Дорога к Вере" называется. Про любовь. И про то, как просто всё потерять в один миг.
— Ой! — Галочка любопытно пробежалась глазами по предисловию, торопливо пролистала пухлую рукопись. — Милош! Какой жe Вы молодчина! Когда закончите и распечатаете, дайте мне знать. Я буду ждать.
— Галочка, непременно! Запаситесь терпением! И — до завтра! — распрощавшись с девушкой, мужчина развернул коляску к распахнутому окну и бесцельно уставился вдаль. За несколько лет один и тот же вид из окна успел ему наскучить. Времена года предсказуемо меняли лишь краски, добавляя в пейзаж соответствующие сезону оттенки.
Милош не обращал никакого внимания на суетливый шум улицы, сосредоточенно обдумывая следующий сюжет своей повести, возвративший его на много лет назад...
****
— Сыночек, родной мой! — убивалась Ирма, уже в сотый раз перечитывая повестку. — Как же так? Не пущу! Не отдам!
Опухшие её глаза вновь и вновь наполнялись слезами при виде даты и времени. Скупые и чёткие цифры, словно приговор, окончательный и неоспоримый, врезались в разум женщины и заставили материнское сердце задыхаться от боли.
Ирма просидела в тесной кухоньке всю ночь, убивая себя дурными думами и бесконечным надрывным плачем, не желая понимать и принимать реальность. Словно предчувствуя неминуемую беду, которая поджидала её мальчика в скором времени, она молила Бога отвести от него неибежное зло и обещала в залог свою жизнь.
Шумная толпа новобранцев куролесила на вокзале, ожидая команды к отбытию. Молодые люди, сбившись в тесные кучки, курили, смеялись, пели песни под гитару и целовали своих заплаканных подруг.
— Мама, ну перестань! — успокаивал Ирму сын. — Я вернусь! Ты и сама не заметишь, как время пролетит!
Ирма не слушала его, лишь, вцепившись в рукав, крепко сжимала пальцы, окаменев. Осунувшееся её лицо, потемневшее от безутешных рыданий, выражало скорбь и отрешённось, как на похоронах.
— Мама, у меня просьба к тебе. Слышишь? — Милош тихонько потрепал мать по руке, гладя побелевшие костяшки застывших пальцев.
Ирма очнулась, вырванная словами сына из немого своего небытия, и, не поднимая на Милоша тусклых глаз, еле слышно пообещала :
— Всё, что угодно, родной... Только не оставляй меня...
— Мам! — Милош вытащил из кармана мятый конверт. — Вот, не успел отправить. Пожалуйста, сделай это за меня.
Ирма кивнула и бросила письмо в сумку.
Как пушечный залп, неожиданный и гулкий, раздалась команда "По вагонам!" .
— Мальчик мой! — что есть сил кричала Ирма, высматривая в окнах тронувщегося поезда сына. — Милош!!!
Но в шумном гуле перрона терялись её крики, заглушаемые ревущей толпой провожающих.
По пути домой она вспомнила про неотправленное письмо. Свернув в проулок, женщина медленно направилась в сторону почты, прижимая руку к груди. Перед её глазами всё плыло, превращаясь в непонятное месиво из серых домов, пыльного асфальта, деревьев и ярких, едва различимых пятен, похожих на людей. С трудом поднявшись по каменным ступеням широкого крыльца, Ирма затуманившимся взглядом разыскала синее расплывчатое пятно почтового ящика и прислонилась к стене, чтобы достать из сумки конверт.
— Женщина! — легко похлопала Ирму по плечу длинноволосая тоненькая девушка в красном платье, вышедшая из дверей почтового отделения. На её глазах бледная незнакомка осела, медленно сползая по стене. — Женщина, Вам плохо?
Но Ирма уже не слышала ничего, лишь глухие хрипы вырвались из её груди, унося с собой последние моменты жизни...
Письмо осталось лежать в сумке, так и не найдя своего адресата. Вера и Милош потеряли связь друг с другом. Они продолжали писать на старые адреса, не получая ответов на свои послания. Молодые люди терзали себя и терялись в догадках, не понимая, почему вдруг стали чужими ...