Роман в письмах закрутился-завертелся, как стремительный водоворот, увлекая юношу и девушку в пучину глубоких платонических чувств и любовных переживаний.
Каждый вечер Вера, управив домашние дела и выучив уроки, садилась в старое кресло, скрипучее и вытертое, и изливала бумаге все свои думы о далёком возлюбленном...
Каждое утро, Милош, измученный томившей его любовной бессонницей, смотрел вдаль из окна своей комнатки и думал над ответом, несколько раз подряд прочитав очередное письмо Веры...
****
" — Я приеду на новогодние каникулы, Вера! Я к тебе приеду, любимая моя! Я обещаю! "
Девушка, не веря собственным глазам, ещё раз внимательно перечитала строки. Аккуратные круглые буквы вдруг неожиданно расплылись, туманя её взор, а крупные капли, обжигающие и солёные, разъедая чернила, превратили письмо в грязную сиреневую лужу.
— Уж не показалось ли мне? — казнила себя Вера за слёзы, с трудом пытаясь разобрать в слившихся и размытых предложениях обещание Милоша.
— Развела сырость! Вот что теперь делать? — девушка пыталась успокоиться и взять себя в руки, но маленькое её сердечко бешено билось и трепетало от мыслей о скорой встрече с любимым, а взгляд метался по календарю, считая дни до приезда Милоша.
****
— Ой! — худощавая и седая Агнешка впилась тощими, узловатыми пальцами сухих своих рук, обнимая рослого внука, и, не в силах произнести что-то еще, тихонько заплакала. Хрупкое её тело затрясла лихорадка, пробегая тяжелой судорогой от самых пят до костлявых плеч, молниеносно передавая свой колкий импульс юноше. Седая голова старушки склонилась на грудь Милоша. Агнешка, схороня морщинистое, влажное от слёз лицо в пыжиковом воротнике пальто внука, заиндевелом с мороза и отпотевшем тотчас от домашнего тепла, пронзительно и горько рыдала, то всхлипывая, то затихая.
Каждое лето она ждала его, то и дело выглядывая из окошка на покосившуюся придорожную остановку. Агнешка мечтала, как старенький переполненный автобус скрипнет ржавой дверцей, выпуская из тесного своего нутра людскую реку, и, петляя едва заметным ручейком маленьких следочков, к ней прибежит внук, зазывая отставших родителей.
Но судьба давно наперёд решает всё за нас, определяя каждому свой век и свой черёд.
Марек погиб, когда Милошу исполнилось восемь. В один из студёных январских вечеров он, подвыпивший, возвращался домой с работы. Получив зарплату и немного посидев с друзьями в пивной, мужчина, зябко кутаясь в рабочую тужурку, решил срезать путь домой через дворы. Там-то и догнали его хулиганы, окружив плотным кольцом. В поисках лёгкой наживы они были готовы на всё. Марек узнал одного из них — он был в пивной и, вероятно, слышал, как нетрезвая компания хвасталась хорошими заработками. Сверкнувшее в свете яркой луны лезвие ножа ловко и бесшумно решило исход этой встречи, хулиганы опустошили карманы убитого Марека, а крепкий морозец довёл их чёрное дело до конца.
Мужчину нашли только утром. Дворник, обходя территорию, набрёл на закоченевший труп в луже замёрзшей крови.
Овдовевшая Ирма отказалась привозить Милоша в деревню на лето, о чём уведомила в письме свекровь, ссылаясь на невыносимые муки одиночества после потери супруга да на страх ночных кошмаров, громкие вопли от которого зачастую будили её спящего сына.
****
— Вот уж не думала, внучек, тебя увидеть, да ещё под Новый год! — суетливо подливая чай Милошу, бормотала Агнешка, кружа у стола, собирая нехитрое угощение к чаепитию. — Неуж матка отпустила, смилостивилась над старухой? Восьмой год думками живу, весточек не получаю.
— Да девушка у меня тут, ба! — выпалил парень, осторожно отхлёбывая с блюдца горячий чай. — К ней и приехал! Пустишь на постой?
При словах о девушке Агнешка замерла на секунду, подавляя в себе приступ резкой боли в левой части груди, вызванный обидой от того, что не к ней лично нагрянул внук с визитом. Защемило да задрожало её чуткое нутро, отказываясь принимать неизбежность своей ненужности и наличие у взрослого внука возлюбленной пассии. Не мог разум женщины смириться с второстепенностью своей роли в жизни Милоша и с тем, что душа её родимой кровинки не принадлежит всецело ей, а отдана безвозвратно и полностью какой-то взбалмошной вертихвостке.
Агнешка не выказала внуку своё недовольство, смолчала и не стала ныть и скандалить, упрекая парня невниманием к бабушке. Ни к чему пустые наставления: приехал, и ладно, живой-здоровый, и слава Богу! А красавец какой!
Когда закончили чаёвничать, Милош скорёхонько выгрузил из небольшого чемоданчика городские подарки, вручил их опешившей от изобилия цветных обёрток Агнешке, сунул что-то за пазуху и рванулся было в дверям, но бабка одернула парня за рукав :
— Да постой ужо! Успеешь убежать -то! Ты хоть имечко скажи дролечки-то своей, а то у нас девок много, а какая твоя - не знаю! — глаза старухи засветились от любопытства, заиграла в них молодая весёлая чертинка, словно она сама была девкой на выданье. — Небось, кобыла какая засиделая, спортит тебя враз!
"Засиделой кобылой" Агнешка звала сельских девиц, которые после школы пробовали устроиться в городе, но вернулись домой, да еще и с брюхом. Оттого и брезговали местные парни их замуж брать, но захаживали навеселе на ночку, а с утра бежали канавами да огородами, не желая нажить себе дурную славу. Девицы эти частенько "выписывали" себе кавалеров из города, знакомясь с ними через подруг, которым повезло зацепиться там и вольготно поживать.
— Вера Лаврова, соседка твоя, — отчеканил Милош, ничуть не смутившись бабкиного вопроса.
— Вера? — в недоумении переспросила Агнешка, припоминая их детскую дружбу. Вмиг лицо её преобразилось, засияло доброй улыбкой, и, как бы в одобрение выбора внука старуха подалась вперёд для объятий, на секунду сжала руку Милоша в своей и шепнула :
— Не шастай долго -то, не лето на дворе. А то и греться ко мне прибегайте! Не морозь девку-то!
Через пять минут Милош стоял уже под Веркиными окнами и неторопливо мял в горячих ладонях маленький снежок. Еще мгновение - она выглянет, услышав стук льдинки в стекло, улыбнётся, махнёт рукой — мол, сейчас иду! — и выскочит на мороз, чтобы наяву обнять того, кому принадлежит её сердце.