Целый день и с самого утра стоял страшный грохот. Казалось, по ушам туда и обратно елозили огромные машины, проезжающие мимо самосвалы, с грохотом, но уже чуть позже, когда наступал жаркий день, с громко звучащей в салоне автомобилей музыкой легковушки, вся эта грохочущая кавалькада цеплялась за слух лежащего на диване человека, он пытался вклиниться в тишину, что наступала на секунды в промежутках между этим шумом, но у него ничего не получалось.
Вечером всё же наступала долгожданная тишина, а с рассветом, когда только начинали пробуждаться птицы, всё начиналось снова. Снова грохотали шины по пробоинам асфальтового шоссе, снова звонко дребезжали стёкла в окнах, отдаваясь резью в ушах человека, проезжающие мотоциклы тоже визжали, не доезжая до поворота, воздух сотрясался от всего этого неимоверного грохотания за пределами квартиры, не только внутри её, где находился человек.
Он снова и снова пытался уловить минуты, секунды тишины в тех промежутках, будто пытался втиснуться между вагонами бегущего на всех скоростях поезда. У него это не получалось, не получалось попасть между, как и сесть хотя бы в последний вагон, чтобы уехать по незнакомому маршруту далеко-далеко от этого грохота он не мог. Он продолжал лежать и слушать грохот и не слышать тишины. Ему казалось, что он находится в музыкальной шкатулке, где звучит монотонный звук без перерыва, только в его шкатулке этот звук тоже беспрерывный, был очень громким. Он вонзался через уши, через голову внутрь этого человека, и там словно жало дрели молотил по его внутренностям, дробя на мелкие кусочки его органы — сердце, почки, печень, не оставляя ничего живого и целого. Потому что из-за этого постоянно звучащего грохота от него самого давно уже ничего не осталось. Он лежал полностью раздробленный, уже не слушая ни шума и не ища тишину, он просто лежал и тихо умирал в этой музыкальной шкатулке, хотя ни в чём не был виноват и не мог ответить ни на один вопрос, задаваемый ему во время этой пытки.
У него даже не болели уши, его барабанные перепонки давно лопнули, он стал глух, и всё равно продолжал слышать всю эту грохочущую массу, несущуюся мимо его окон, его маленькой квартиры, наступающую на его уши, на отсутствующий слух, который отказывался сначала слышать грохот, желая слышать только тишину, и слышал теперь только гвалт, что нёсся не переставая, разносясь во всему нутру человека.
Даже приходящая ночью свобода, вместе с наступающей тишиной, не приносила облечения человеку. Ему казалось, что он теперь вечно будет слышать грохот проезжающих самосвалов, их трущихся об асфальт шин, визги мотоциклов и даже не на поворотах и несущуюся из салонов автомобилей звуковую какофонию, называемую музыкой. Но он знал, что вечности не бывает, бывает только вечная тишина. А ему так хотелось именно этой тишины, уже даже вечной тишины, хотя он вроде не собирался умирать, но грохот, этот грохот...
Вот, опять затряслись в ужасе от происходящего в стареньких рамах стёкла, будто издевательски хохотали и смеялись, глядя осколками стекла прямо в глаза человеку, создавая ещё больше шума в его голове, снова пронёсся какой-то транспорт мимо окна, человек уже не разбирал, какой именно, ему было всё равно, как и всё равно было, будет ли он ещё жить, потому что жить ему в этом шуме, с которым он так и не сумел срастись, хотя уже многие года слышал его, изо дня в день, находясь в своей квартирке, но этот гвалт настолько утомил его, что однажды он решился и всё же поставил точку в этой игре с музыкальной шкатулкой.
Теперь его тело мирно и тихо раскачивалось в петле, под самым потолком, жилистую шею обкручивала не верёвка, а тонкие ниточки, в которые превратились его нервы за всё это время, он наконец, обрёл в своей жизни то, что ему больше всего хотелось — тишину, хотя за окном по-прежнему не прекращалась ужасающая звуковая какофония, раздавившая своим грохотом не только слух человека, его самого, но и всю его жизнь. А ему хотелось совсем малого, он просто хотел жить и просто хотел всего-то тишины.
14.06.2019г
Марина Леванте