То был обычный декабрьский день 1867 года. Михаил с набором ведёрок и кистей стоял на строительных лесах под куполом главного собора. В это время его сущность пребывала в разделённом состоянии: его душа парила в небесах, его разум точно и аккуратно оценивал пространство и размеры каждой фрески, а руки писали Богородицу – краска капала ему на бороду.
– Остановись! Богохульник! – крик явно донёсся снизу.
«Что такое?!» – вопросила душа Михаила, возвращаясь в тело. Оказывается, то был монах Энколпий, одна кожа да кости, с трудом поддерживающий своё скрюченное тело ещё более скрюченной палкой. Его всегда видели на строительной площадке. Глаза его горели безумным огнём. И никто не видел, чтобы он спал или ел.
– Не понимаю, брат Энколпий. Объясни, – попросил Михаил самым спокойным голосом.
– Да ты посмотри на святой лик Богородицы! Это же чистый образ твоей Елизаветы! Я уж не говорю о сыне Божьем Иисусе, во избежание греха!
«Ой, чтоб мне провалиться, – испугался Михаил. – Он прав – вылитые Елизавета и Николаша. Это всё фокусы моего воображения…»
– Сейчас же закрась это кощунство! И соверши сто раз “Отче наш” с земными поклонами! – Энколпий пытался влезть на лестницу.
– Не беспокойся, всё исправлю. Но давай всё-таки решим, – ответил Михаил с хитрецой, – что будем делать, закрашивать или молиться? Ты же слышал, что Его Преосвященство Митрополит прибывает к нам в следующем месяце, правильно? Что будем показывать?
Энколпий проглотил свой гнев вместе с проклятиями и удалился хромая.
«Не обижайся, брат Энколпий, – мысленно проговорил ему вслед Михаил, – но тебе, несчастный цензор, по жестокости да-ле-ко до Великой княгини Марии Николаевны».
С тех пор каждая Богородица на стенах храма или на отдельной иконе была Елизавета, а каждый Сын Божий – его Николай. Это не выражалось во внешнем сходстве, это был их дух. Это было до боли, до крика, до слёз очевидно ему, но никто этого не замечал, к полному удовольствию и удовлетворению Михаила.
***
Прошло два с небольшим месяца – и внутреннее оформление всех храмов было завершено. Главной святыней монастыря была признана огромная икона Божией матери Избавительницы, помещённая в одноимённом храме. Михаил был вполне удовлетворён своим творением. Излишне было бы повторять, что церковные каноны не позволяют художнику в полной мере воспользоваться своей творческой свободой. Но Михаил сумел найти лучшее решение при заданных ограничениях. «Даже если я не могу во всём соперничать с Микеланджело, то, по крайней мере, хоть это будет моей Сикстинской капеллой, – думал он. – В конце концов, может быть, даже и хорошо, что я не поехал в Италию. Не вышло бы там из меня такой влиятельной и успешной персоны».
***
Михаил стал больше времени уделять обучению местных детей в церковной школе. У окрестных жителей появилась и всемерно поддерживалась мысль, что полученное образование будет способствовать успеху в торговле или ремёслах. Теперь в каждом классе количество учеников уже перевалило за двадцать человек; в основном это были мальчики, но были и девочки. Так как кавказские народности находились на периферии мусульманского мира, отношение к женщинам здесь было не таким строгим и жестоким, как в арабских странах, и поэтому родители, по возможности, достаточно свободно отпускали девочек в школу. Михаил обучал школьников арифметике и – факультативно, желающих – рисованию, а учёные монахи Даниил и Лука преподавали чтение, письмо и историю. В монастыре было принято за правило не заниматься обращением в христианство учащихся в стенах школы, поэтому абхазские дети не ощущали на себе какого-либо давления, а родители не испытывали беспокойства в этом плане.
***
Елизавета была опять беременна. Теперь это у них уже не вызывало особого беспокойства – они считали себя опытными родителями. И в один прекрасный летний день у них родился второй ребёнок, девочка.
В тот день Михаил заканчивал внешние росписи храмов и давал последние уроки перед роспуском школьников на каникулы. После полудня он всё-таки не выдержал и пошёл к больнице, чтобы увидеться с женой. Они решили дать ребёнку имя Катерина – им обоим очень нравилось это имя. В радостной суматохе они только вечером заметили, что нигде не видно Коленьки, которому ещё не было четырёх, но был он шустрым и любопытным. Михаил накричал на няньку, которая должна была следить за мальчиком, и начал поиски: обшарил все углы больницы, побежал в школу, осмотрел все храмы, огород, скотный двор – мальчика нигде не было… Михаил обратился за помощью к отцу Андрею. Тот немедленно направил на поиски нескольких крепких монахов. Начали обыскивать всё вокруг. Темнело, но ребёнка нигде не находилось. С факелами в руках люди бегали по окрестностям и кричали наперебой. И вдруг монах Энколпий воскликнул:
– Стойте! Я, кажется, знаю, где он – в пещере.
– В какой пещере, святого Симона? – засомневался Михаил.
– Да, Симона, но не в парадном входе, а в норе с другой стороны Анакопийской горы!
С этими словами он послал туда двоих монахов-строителей и сам заковылял за ними. А остальные люди из поисковой партии вошли в пещеру через монастырский вход и начали пробираться по лабиринту карстовых ходов. Вскоре они обнаружили Николая – холодного и дрожащего. Чувство страха немного отпустило Михаила, но в нахлынувшем гневе он тряс мальчика и кричал:
– Как ты посмел убежать сюда, как ты посмел?!
Сквозь рыданья мальчик прошептал:
– Но теперь у вас есть ребёночек, и я решил сделать здесь своё царство, на острове, как у князя Гвидона.
Михаил больше не мог сердиться на сына. «Все беды от книг», – улыбнулся он, вспомнив комедию “Горе от ума” Александра Грибоедова.
***
В солнечные осенние дни 1869 года Михаил сидел на крыше собора и прибивал листы золота. Самое подходящее занятие для купца!..
«Брат Михаил», – донеслось снизу. Старик Энколпий с трудом карабкался по лестнице к Михаилу. На лице у него была написана тревога. Задыхаясь, сдавленным голосом он произнёс:
– Только что прибыл курьер. Вот-вот ожидается вторжение турок. И черкесы ударят нам в спину, как пить дать. Завтра рано утром мимо нас в Россию пройдёт наш обоз, охраняемый казаками. Отец настоятель велел тебе собираться всей семьёй, с провизией и скарбом. Вас возьмут.
– Господь с тобой, Энколпий. Может быть, всё образуется, как в прошлый раз, – попытался успокоить его Михаил.
– Боюсь, в этот раз хуже чем некуда. Верно говорю, беды не миновать. Мы уже чистим ружья.
– И ты туда же, старый? Будешь драться?! Разве Христос не говорил, что если ударили тебя по правой щеке, подставь левую?
– Но Христос ничего не упомянул про третью щёку, – с деланым учёным видом произнёс Энколпий. Михаил не удержался, усмехнулся, оценив богословскую глубину шутки.
Монах посерьёзнел:
– Стены прочные. А если доведётся погибнуть в бою, так сначала мы отправим в ад каждый по несколько нехристей-супостатов, – последние слова он произнёс с мрачной решимостью готового на всё человека.
***
И вот уже Никоновы Михаил, Елизавета и дети – трясутся в телеге по разбитой дороге, и Михаил предаётся тягостным размышлениям: «Опять судьба влечёт меня в неизвестность, и ничего нельзя изменить».
Елизавета держит на коленях Катерину и напевает ей песенку:
Катя-Катерина, ты мой свет,
Никого на свете лучше нет.
Ягода малина, Катя-Катерина,
Катя-Катерина, ты мой свет.
«Да, пять лет мы жили на свободе, в отпуске, или может быть, даже в чудесной сказке. Пора возвращаться к реальной жизни».
На иллюстрации:
Ново-Афонский монастырь. Вид сверху
(современный)
Оглавление http://www.proza.ru/2019/06/12/820
Картина 27, бирюзовая. Николай. http://www.proza.ru/2019/06/14/56
Картина 29, будничная. Затруднения. http://www.proza.ru/2019/06/14/67