И ночи, полные огня

Иринья Чебоксарова
Захворала Семеновна, занедужила. И дни не веселы, и ночи стали мучением: кашляла, крутилась с боку на бок, вздыхала. И мужу своему мешала, хотя и помалкивал он, не сыпал упреками. Но совестно было здоровому сну мужика препятствовать. Вот и ушла в другую комнату, да надолго, пока хвори потихоньку не отступили.

Но, как известно, «свято место пусто не бывает». Молоденький котик Ксенофонт, который приблудился к ним, угнездился сначала в ногах хозяина, а потом и вовсе разлегся со всеми удобствами на законном месте Семеновны.

А уж как она его любила, баловала. И покормит, и погладит, и поговорит. Но он выбрал себе хозяина, всегда встречал его у дверей, сидел рядом, в глаза преданно смотрел.

Заскучала Семеновна в своей одинокой светелке и решила вернуться в семью, то бишь, к мужу. Перенесла подушку, легкое одеяльце, да и улеглась. А тут и сон ее сморил на таком удобном ложе. Но оказался он не долог. Как будто что-то почувствовав, открыла она глаза и увидела в лунном свете так близко усатую морду, которая недоуменно всматривалась в ее лицо. Но этим дело не ограничилось. Стоило ей прикрыть глаза, как ощутила она удары по  своей голове кошачьей лапкой. Не больно, без когтей, но настойчиво так.

- Ну чего тебе, Ксенофонт? Иди, спи. Не мешай.
Но все повторилось. Тук-тук по голове.

Уговоры не помогали. Кот потоптался по сонным телам и снова атаковал «разлучницу». На этот раз он не только хлопал ее лапой, но и попытался укусить за руку, лежащую поверх одеяла. Сна, как не бывало. Охая, Семеновна встала, изловила баловня и удалила за дверь.
И только опять подкралась дремота, как в дверь начали отчаянно скрестись со звуковым сопровождением: «Рррмяв! Рррмяу!». И долго так, как и уснула, непонятно.

Вставший поутру муж, не удержал натиск прорвавшегося в спальню кота, и Ксенофонт, легко запрыгнувший на диван, возобновил вымещение своих обид на Семеновне.
- Вот ведь, как спелись. И не нужна я им совсем, хоть обратно уходи. Но этот диван такой широкий, удобный.

Несколько ночей все повторялось с упорным постоянством небольших вариаций. А Семеновна и не сердилась, она смеялась таким «знакам внимания», «разговаривала» с ночным гостем, убеждала его. Это ночью. А днем окутывала Ксенофонта теплом и заботой. У них появились свои ритуалы. Утром она открывала окно в сад, котик тут же прибегал сам. Он слегка высовывал мордочку, смешно шевеля усиками, таращил глазки на все происходящее. И если Семеновна говорила ему о том, что зацвела калина, набрали бутоны ирисы, взошли однолетники, как красивы листочки рябины, а на смородине уже ягодки подрастают, то Ксенофонт обращал внимание совершенно на другое: пролетел шмель или птичка-королек села на веточку вишни, собачки с хозяевами мимо прошли, машина проехала. Парень, одним словом.

И всем, что происходило в жизни, Семеновна делилась со своим молчаливым хвостатым питомцем, была терпелива к его шалостям, не забывала похвалить и приласкать.

А когда приметила, что Ксюшик любит и в одиночестве посидеть на широком подоконнике, задумчиво глядя за стекло, то поняла по-своему: «Тоскует. Мурочку ждет».   

Теперь котик чаще сидел возле нее. Стал доверчивее, спокойнее.
А тут и жара летняя подоспела. Открыли окна, а так как дом их - прямо возле леса, то в гости прилетели многочисленные насекомые. И инстинкт  взял свое. Кот оказался заядлым охотником. С боевым кличем «мяк», он кидался на летающую мелочь, промахивался, громко жаловался, снова и снова возобновляя свои попытки. Как-то ему повезло повергнуть «малярийного» комара, которого он тут же с хрустом зачавкал. И такой «белок» стал желанной добавкой к его далеко не обедненному «столу».

Каково же было удивление Семеновны, когда в одну, воистину прекрасную ночь, Ксенофонт с достоинством вошел в спальню и улегся в ее ногах. И это живое тепло, эти кучеряшки и доверие согрели ей, в первую очередь, душеньку.

«Укрощенная строптивость» безмятежно посапывал поверх одеяла.