Звонка она не услышала. И эсэмеску заметила случайно. "Я на даче, всех распустил. Мчаться?" Набрала номер. Конечно, - мчаться, - зря она собиралась, что ли? Непонятно. Ему вроде как не хочется. В то же время - всем отказал, а её - спрашивает. Впрочем, - может быть, лишь потому, что другие приходят днём, это она - ночная бабочка, в хорошем смысле... Они похожи. Все трое... И даже не трое, а обе семьи. Немного сумасшедшие. Не спящие ночами. Живущие каждый в своей комнате в квартире, каждый своей тайной жизнью. Впрочем, за последнее время её семья несколько сплотилась общими делами: как позитивными - творчеством, юмором, поездками; так и нерадостными - обследованиями, диагнозами, решениями. Главное, - пришло единодушие в том, что официальная медицина больше не котируется. Всё, что осталось от неё - это ургентная помощь, терапевтическая или хирургическая. Остальное - спихотерапия, выкачивание денег, да лекарства, от коих больше вреда чем пользы... Всё больше и больше понимания, дружбы, и любви даже. Раздирало. Одно оставалось прежним, и даже стало хуже: по-идее, - ужасно, но Лиля радовалась, что в силу нынешних заморочек им сейчас и в голову не приходит спать вместе. Даже игривых намеков больше нет. Она ненавидит себя за это, - но сама ощущает, - что невербально дает понять: она чужая. Что не надо трогать её тело. Даже если переодевается, ходит раздетая, - на самом деле одета в невидимую неприступную броню. Готова дать всё: смех, улыбки, шутки, близость душевную, заботу - больше чем когда-либо. Но только не это! Может, наступит когда-то время, - что придёт и оно, вернётся? А он ни то, что не требует, - даже намекнуть не пытается. Ждёт? Понимает? Господи, неужели всё знает, и её мысли считывает?
Если она наступит на горло собственной песне, - а может, и наступать не придётся, само выйдет, - какой рассказ может получиться! Начиная с конца, например, - как кто-то разбирает старые бумаги давно почившей двоюродной тетушки. Или о том, как через энное количество времени «он увидел нечто, напомнившее её; прозрел, и ощутил, - чем она, оказывается, была... В последние минуты перед инфарктом.» Или с криминальной хроники, расследующей самоубийство. Чудесные сюжеты. Одно лишь против, - не хочет она делать из себя сюжет. Даже для самого пронзительного произведения самого любимого автора. Не хочет молча растворяться в бархатный черноте ночи, не оставляя следов. Красиво и таинственно, как положено. Включить бы голову, сделать ставку на реальные и нужные вещи. Если заведомо обреченный бой не выиграть. Как поступила бы любая нормальная. Ведь понятно, что при любом раскладе, даже самом чудесном, - вариантов нет. Она не дура, чтобы не понимать. Понимает и понимала. Но дочерна влюбленной безразлична реальность. Вновь и вновь будет лезть в игольное ушко, упорно ставить девять шариков друг на друга, не веря, и, - веря, что получится. Как живут, любопытно, - те самые, из лучших рассказов, которые у ш л и, не оставив следов, и начали жизнь заново? Нужна ли им та жизнь?
Задумавшись, нарисовала карандашами целую картину вместо учебного пособия, увлеклась. Вспоминала. Что-то не так, не так! Не складывается пасьянс.
Игра или нет... Субару подкатила к дому одновременно с ней; она, естественно, сделала вид, что не заметила, прошла вперёд.
- Привет! - он догнал сзади. Ну и вид после дачи! Спортивные штаны, кроссовки (она не обратила бы внимания на внешность одежды, ей это безразлично, - но кроссовки без минимального мужского каблука резко уменьшают привычный рост человека на улице. А изменение роста бросается в глаза моментально. Это она уже не раз замечала, - с мужем бывало то же самое. "Что такое, резко стоптался, что ли?" - недоумевала. Позже поняла, что это от уличной обуви зависит. В помещении - то люди, как правило, всегда своего привычного роста, - босиком или в тапках.)
Что она в нём нашла? Почему её тянет сюда, как преступника на место убийства?
- Отменил я всё, не поехал никуда...
- И я отменила семинар, перенесла на завтра. – «Скажи, скажи что-то о нас, ну пожалуйста! Мне хватит этого, чтобы перестать психовать».
Гладит его голову, спину. Как странно - ей было плохо, таблетки не помогали от мигрени, спать не могла. А сейчас у неё есть силы массировать его, и ей становится легче, лучше. Он почти лежит у неё на коленях.
- Засну сейчас...
- Спи. - Неожиданно нежно для самой себя, как мать ребёнку, наверное. (Нормальная мать. Не она). Забыла, зачем пришла, забыла об острой боли. Пусть спит, если хочет. Хоть всю ночь.
***
Она с т а р а е т с я не выдавать себя, - но выдаёт постоянно. Плачет сразу после - не может сдержать несколько судорожных всхлипов счастья (того самого, которое - только миг между прошлым и будущим). Почти матерно шипит на телефон, звенящий в самый неподходящий момент, и посылает в этот момент всех очень далеко... Через полчаса она перезвонит, конечно, всем дорогим и близким, - правда, - дорогим и близким, даже с удовольствием позвонит. Это невольное резкое возмущение определяет отношение к нему, а не к ним, - в момент действия. И он видит это, - какая жалость.
Машинально отвечает на спонтанные вопросы о прикосновениях.
- А здесь тебе приятно? А здесь, а так?..
Правду отвечает:
- Теперь - да. - (Забывшись, счастливо улыбаясь).
- Теперь... в смысле?
Прекрасно понял ведь. Но хочет услышать? Впервые она обрывает его, - и ведёт себя, прямо как те, загадочные:
- Не важно... - (Спохватившись).
***
Он притягивает её голову к себе на грудь. Гладит волосы, прижимает её с такой силой и трепетом, и так долго, что впервые она может сосредоточиться на прослушивании тонов его сердца, даже находясь справа. Просто оно так стучит. Просто он так прижал её к себе, словно хочет растворить в себе навеки. Это - он ничего не чувствует к ней, да?! Никакой эротичности сейчас, сплошная душа. Две души, вернее, слитые в одну. Абсолютно неуместное здесь, непривычное для неё, далекой от церковных терминов, слово - б л а г о с т ь какая - то (откуда это слово выплыло? словно прочла внезапно). Она, - благость эта, - заполнила их общую ауру так густо, - что её было видно и слышно, можно рукой пощупать. И не только ей - невозможно не увидеть очевидное, не услышать! Если уж услышал её тихие всхлипы, то это громкое слово - ощущение... Аура была как малиновое варенье. Не может она иначе сказать. Вот так - на вкус, запах, сладкую вязкость и насыщенный цвет. И его сердце, прижавшееся к ней. Вечно бы... Но вечность длится минут пятнадцать.
- Ложись, буду тебя гладить.
Чуть ни взвизгнула от радости, - значит, и массаж будет. Платье, бельё полетело в разные стороны. И вновь, - словно больше души, чем тела. Прикосновения, как крылья бабочки. Поцелуи в позвоночник... такие описаны в камасутре? Нежные. Переходит губами к плечу, и отдергивается (опять вспомнил, что может остаться след. О, хоть бы забыл он об этом! Зачем она когда-то просила не оставлять на ней следов?!)
Затем аура вновь становится единой, но уже не напоминает варенье. Зато его рука держит её ладонь, держит крепко, не отпускает... Господи, не отпускай!
- А что это у тебя во дворе менты караулят?
- Поймали кого-то...
- Нас ловят?
- Ой, посмотри, пожалуйста, горят ли задние фонари? Вчера заменил вроде.
- Горят - не горят - горят...
Субарочку. Моя...
- Закрывай дверь, там крыса!
Закрыла. На крысу среагировала, хоть и не поверила. Не хотелось ехать, тянула время.
- Пошутил про крысу?
- Как же, если бы. Четыре бежали вокруг машины.
Брр. Хорошо, что она не видела.
- Надо было открыть окно и сказать гайцам: "Ничего, ребята, всё в порядке, вы нам не мешаете!"
- А ещё попросить взглянуть, горят ли задние фонари!