Почему вторая, но первая? Так у Лидки их было две, да. В первом классе она начала постигать азы знаний с Марией Васильевной, милейшей старушкой с аккуратнейшей белоснежно-седой прической и в неизменной белоснежной блузке с кружевным жабо. От неё веяло свежестью и спокойствием.
Удивительное сочетание мягкости и железного стержня внутри не давали первоклашкам возможности впадать в обычное детское буйство и протесты ни о чем, а явная симпатия и доброжелательность сделали переход от детсадовской вольности к школьной упорядоченности безболезненным и приятным.
Детей она рассадила, зорким глазом приметив все нюансы, кто кому симпатичен, кто порослей, кто совсем мелковат, кто плохо видит, кто склонен к хулиганству. Находиться на её уроках было уютно, почти как дома.
Мария Васильевна была отличным психологом и высокопрофессиональным педагогом, как по взрослому пониманию. А тогда просто считалась доброй и справедливой. Что ещё надо детям?
Первый класс пролетел быстро и совсем не тяжело, как казалось, должно было быть. Все научились писать, считать и читать, в разной степени «мастерства», естественно. Но учительница вытянула даже тех, что пришли в школу, не зная не единой буквы.
С первым в жизни «Табелем об окончании...», где только одна четверка и портила стройный ряд пятерок, Лида ломанулась в первые, опять же, большущие каникулы. Ох, и чудесное было лето! Три месяца на море с подружкой, сменялись только их «няньки», но неизменной оставалась лишь бабушка Олюни, шеф-повар того славного санатория под Туапсе.
Во второй класс Лида явилась крепенькой, загорелой, перечитав все, и не только их, заданные на лето книги для прочтения.
Но их в классе встретила совсем не Мария Васильевна...
Пока они наслаждались каникулами, их первую-препервую учительницу отправили на пенсию.
В класс втиснулась, Лидка до сих пор уверена, что именно втиснулась, весьма мощная дама, туго, до треска ткани, обтянутая, как новый тетушкин диван, чем-то блестящим и ярким. Мама потом с придыханием объяснила домочадцам, что это был кримплен! Так вот, кримпленовая роскошь упаковывала мощный бюст и весьма упитанное тело, все в складочках разной степени глубины. Самой выдающейся частью лица был нос, вокруг маленьких глаз были лихо нарисованы ярко-голубые (очень модные, по словам мамы) тени, а вот вместо волос у нее была неаккуратно вымытая после купания мочалка – «Ну что ты фантазируешь, Лидуся, это же перманентная завивка и обесцвечивание», - неубедительно врала мама.
Грандиозная дама представилась их новой учительницей Капитолиной Семёновной. И начала знакомство с классом с того, что всех пересадила, как она выразилась, для порядка. При этом подслеповатого Ваню запихнула на последнюю парту, Аню, бывшую выше всех на голову в классе, посадила прямо перед своим столом, а от Лиды отсадила её закадычного друга с первого школьного дня – Ренатика. Придя домой, Лидуся горько оплакивала потерю, которая показалась домочадцам совершенно незначительной.
Капитолина Семёновна, как позже выяснилось, смеяться не умела в принципе. За все время сосуществования Лида видала её растянутые губы в некоем подобии улыбки не более двух раз. Первый, когда в конце второго класса родители «благодарили» её отрезом очередного кримпленового убожества, а второй «улыбкой» было озарено дарение золотых перстня и серёг с отвратительными красными булыжниками, на окончание «началки».
Так вот, первую неделю второклассники с трудом привыкали к новым правилам. Научились сидеть тихо, как мыши, вставали и садились только по милостивейшему дозволению, боясь хлесткого и обидного окрика. Учительница обожала вызывать к доске, при этом цепляясь к каждому слову, правильному и неправильному, стараясь запутать и так неуверенного ребёнка ещё больше, а уж что она говорила, если кто-то не мог ответить, то таких обидных слов Лида не слышала даже от соседки Палны, первой склочницы на их улице.
Лида тоже удостоилась чести быть вызванной аж три раза, но её сбить было трудновато, как Капитолина ни старалась. Хотя это не помешало ей поставить во всех случаях девочке лишь четвёрки, якобы чего-то там недотянуто. На второй неделе сентября Лида была уже на взводе, попытка поговорить с мамой успехом не увенчалась, как всегда на неё махнули рукой и велели лучше стараться, а не наговаривать на учительницу.
Яблоки, которые сыграют роковую роль в Лидкиных скорых бедах, она любила до трясущихся рук, могла съедать по десятку в день, и непременно намытое яблоко каждое утро ей в портфель совала бабушка.
В первом классе, особенно в самом начале, яблоки спасали Лиду от стресса: почувствовав неуверенность или усталость, она тихонько сползала под парту, доставала яблоко и сгрызала втихую. На второй раз её вычислила Мария Васильевна и мягко, совсем не осерчав, спросила с милой улыбкой: «Ты устала, да, Лидочка?» И
Лида закивала благодарно, разом перестав бояться. Нервное поедание яблока под партой повторилось ещё пару раз и оба раза учительница как бы ничего не заметила. Потом Лида успокоилась, и яблоко спокойно доживало до перемены, где и съедалось с непременным удовольствием.
Казалось, эти детские прятки были забыты... Но, не выдержав прессинга новой учительницы, Лида опять тихо сползла под парту и вгрызлась в успокоительный фрукт. Она почти пришла в себя, когда с грохотом открылась крышка парты, а над ней показалось покрасневшее от гнева лицо Капитолины Семёновны, заоравшей так, что дети чуть не оглохли.
Учительница, схватив Лиду за воротничок форменного платья и продолжая осыпать витиеватыми ругательствами, начиная от «дуры» и заканчивая «тюрьма по таким плачет», отволокла девочку к доске, а уже оттуда прицельно швырнула в угол возле двери.
- Будешь стоять до конца уроков, Панова! Никаких перемен, походов в туалет и обеда! – Капитолина Семёновна уже не орала, напротив, в её голосе сквозило сытое торжество справедливости.
Оглушенная Лидка стояла и не верила, что это с нею происходит. Что-то сказать она не могла, впав в ступор. К окончанию занятий, а всего она простояла три урока с переменами, девочка уже с трудом соображала – ноги тряслись, слёзы закончились.
Под конец последнего урока Капитолина разразилась длинной речью, смысл которой сводился к угрозам, что так будет с каждым за малейшее непослушание.
Самым странным было то, что добредшая кое-как домой восьмилетняя девочка так и не нашла сочувствия и защиты у родных. Мама и бабушка, с ужасающей в своей правоте уверенностью, заявили, что Лидка – фантазерка, а учительница на то и есть, чтобы их, охламонов, в строгости держать.
С того первого прецедента, этот метод воспитания стал повторяться с ужасающей частотой. Иногда так наказывался весь класс, только дети стояли возле парт и после уроков, от часа до трех, пока учительница проверяла домашние задания.
Кстати, к Лидиной учёбе она перестала предъявлять претензии, что недвусмысленно дали понять пятерки в табеле за второй класс, а маме Лиды ещё и придали уверенности, что все хорошо, а то, что там дочь фантазирует, так то от чтения запойного всего подряд. Но кроме Лиды в классе было еще тридцать детей, к которым прилагалось не меньше шестидесяти родителей-бабушек, получается, они тоже считали своих отпрысков врунами?
Свою учебу в третьем классе Лида помнит плохо. Индивидуальные стояния почти не практиковались, но вот после уроков и всем классом, те были раз в неделю как минимум, а то и больше. Дети, уже подросшие и рано понявшие, что надеяться им, кроме как на себя самих, не на кого, стояли как стойкие оловянные солдатики, уже не плача, не жалуясь, но и не отвечая Капитолине на регулярные придирки. Это был самый молчаливый коллектив, в котором довелось бывать потом Лиде по жизни.
Вручение табелей за третий класс стало самым счастливым событием в её маленькой жизни. Получая от Капитолины Семёновны табель с отличием и глядя на пухлую руку с подаренным отвратительным перстнем, которая тянулась, чтобы лицемерно потрепать её по голове, Лида отшатнулась, а вместо повторения маминых указаний: «непременно скажи спасибо, не растаешь», - она с ненавистью выплюнула: «Ненавижу!»
В наказание за невоспитанность и грубость Лиду вместо поездки на море к Оленькиной бабуле сослали на лето в провинцию к тётям. Впрочем, Лида ни разу не расстроилась, главное счастье уже случилось, вторая первая училка осталась для неё кошмарным воспоминанием.
И эти два года, проведенных будто в психологическом концлагере, ни она, ни её мама никогда не вспоминали, до той поры пока уже Лидина дочка пошла в школу. Лидия рассказала маме про небольшое недоразумение с учительницей, намекавшей о некотором наказании «провинившейся» семилетки, болтавшей с соседом, а Лида твёрдо посоветовала ей рассадить детей, раз учительница не может справиться с этой ерундой, она вдруг услышала от матери фразу, которую ждала всю жизнь: «Правильно, Лида, своих детей надо защищать!»
- А что же ты меня, мама, от Капитолины Семёновны не защитила тогда? – Лиду затрясло от нахлынувших воспоминаний.
И её старенькая мама, отведя глаза, пробормотала:
- Ну, чего, чего, время было такое, и вообще ты такая придумщица была... Ой, Светочка, внученька, пойдем обедать, бабушка тебе такую вкуснятину приготовила, а на десерт я твой любимый яблочный пирог испекла. Ты же любишь яблочки, прям, как твоя мама!