- Итак, взглядами и словами мы прощупали друг друга, а теперь... – И, как бы представляясь, он кивнул головой: - Я – Григорий, а Вы?.. Вот и хорошо, что познакомились, а то всегда неудобно себя чувствую, не зная имени того, с кем разговариваю.
Возможно, что тогда он сказал не совсем так, но моё право, – право автора, - позволяет мне изменять слова, жесты тех, с кем довелось встречаться, поэтому и этот рассказ наполняю своим видением.
В тот весенний вечер он остановился напротив скамьи, на которой я сидела, постоял, присел... А пока читала, он ходил по аллее напротив, потом перешёл в ту, где сидела, и мне подумалось: «Не подсел бы... хотя с виду вроде бы и симпатичный мужчина». Я коротко взглянула на резвящихся детишек детской площадки и снова – к книге, но услышала:
- Извините, хотелось бы узнать... что Вы читаете?
«Ну вот... И банально-то как знакомится.» Но, скрывая легкое раздражение, ответила:
- Лескова*.
- А-а, - оживился: - так Вы тоже любитель Николая Семёновича?
И моё «легкое раздражение» растворилось, - ну как можно иметь что-то против человека, которому нравится Лесков? А он протянул руку к книжке:
- Разрешите?..
Перелистнул несколько страниц и вслух прочитал: «Все, друг, в жизни с перемежечкой». - Улыбнулся: - Да уж... И иной раз с такими перемежечками, что потом диву даешься.
- И много было... дивных? – зацепилась за слово, надеясь, что расскажет что-либо интересное, коль читать уже не придётся.
- Много. - И помолчал. - Но о «многом» не стану... а вот о том, что именно сегодня вспомнилось... – И махнул рукой: - Да и не только сегодня. – Распрямился, раскинул руки на спинку скамейки: - Весна, знаете ли...
И почти рассмеялся, а я подумала: «Хорошо, что он с чувством юмора, значит, не станет занудить, как многие... его возраста». И чтобы направить на что-либо «весеннее», слегка подтолкнула:
- Весной, знаете ли... - осторожно улыбнулась: - всё больше о любви хочется думать. – И тут же поправилась: - Ну, может, не столько думать, сколько вспоминать... в наших-то летах, - поправила свою улыбку в слегка извиняющуюся.
Нет, он не огорчился напоминанием о возрасте, а даже оживился:
- Вот-вот, вспоминать. И если хотите, то я...
- Хочу, - прервала, тихо обрадовавшись: – Рассказывайте.
- Ну, тогда... – вынул пачку сигарет, кивнул на неё: - Разрешите?
- Разрешаю. Только – не одну за другой...
- Договорились, - улыбнулся открыто и почему-то чуть удивлённо.
И, положив её в карман, затянулся дымком, помолчал, словно еще решая: а стоит ли рассказывать?.. но заговорил:
- Итак, взглядами и словами мы «прощупали» друг друга, а теперь... – И, как бы представляясь, кивнул головой: - Я – Григорий, а Вы?.. Вот и хорошо, что познакомились, а то всегда как-то неудобно себя чувствую, не зная имени того, с кем разговариваю. – И посмотрел на меня долгим, чуть изучающим взглядом: - Знаете, иногда очень хочется с кем-то... кому-то высказать то, что вдруг вспыхнуло, вот и ищешь... так что простите уж, что подсел... – Сигарета чуть светилась в его пальцах, он словно забыл о ней: – Так вот... Давно то было, эдак лет двадцать пять назад, когда я закончил институт и стал работать по направлению под Ленинградом. И как-то послали нас... меня и еще двоих ребят в командировку налаживать аппаратуру в одну воинскую часть. Ну, вечерами мы скучали... да нет, книги читали, но ведь были молоды, а как раз тоже... – кивнул на верхушки разлохматившихся лип: - Как писал «наше всё»: «Улыбкой ясною природа сквозь сон встречала утро года...», поэтому душа просила еще чего-то такого!.. Вот и ходили в соседний посёлок, что был в трёх километрах от воинской части. Конечно, каких-то особых впечатлений оттуда не приносили, но знаете, всё же нам, городским, были интересны те знакомства, да и клуб там был неплохой, фильмы показывали, молодежь на танцы сходилась... – Чуть заметно улыбнулся: - Наверное, слушая моё, столь детальное вступление, ждёте захватывающую душу историю, да?.. Вот и хорошо, что «не обязательно», потому что моя история... – Глянул на сигарету, загасил её, бросил в урну: - А у меня едва ли получится история... так, воспоминание, но которое... – И, вопросительно взглянув, жестом пригласил в аллею.
После таких неожиданных встреч с незнакомыми людьми иногда думается: и почему мне «везёт» на них? Вроде бы не бросаю завлекающих взглядов, но довольно часто ко мне подходят, подсаживаются в парках, троллейбусах и заговаривают. Может, видят во мне того, кто уже существует в их подсознании? Или просто хотят поделиться тем, чего не поняли близкие? Ведь многие ждут сочувствия или хотя бы того, чтобы их просто выслушали, а я могу... я хочу слушать, ибо такие заглядывания в чужие души подталкивают к самоанализу... хотя это - неприятнейшая штука. И избавиться от неё невозможно, - сколько раз пробовала! Безуспешно.
- Вам не кажется странным, что весна...
И Григорий рукой очертил круг, в который попала полянка цветущих одуванчиков с тремя берёзками, весело играющих молодыми листочками.
– Ведь весна каждый раз, каждый год,.. и, как Вы изволили выразиться, даже в наши лета будит в душе давнишние желания юности.
- Кажется, кажется, - усмехнулась: - Правда, неведомо: зачем?
- Вот-вот... зачем? – опять взглянул с чуть заметным удивлением: - Но знаете, как-то приятно, что душа еще может... – И снова – круг рукой: - отзываться ожиданием чего-то, хотя...
И не договорил. А я не стала ждать пояснения, ведь молчание тоже может быть ответом.
Мы вышли из аллеи, стали спускаться в рощицу, вплотную примыкающую к скверу, ступили на широкую тропку меж сосен:
- Тогда, в той памятной командировке, - заговорил тихо: - со мной и случилось то, о чём хотелось бы... – Взглянул чуть виновато: - Чем хотелось бы поделиться с Вами... – улыбнулся почти весело: - раз вовремя под руку попались и так хорошо слушаете.
Мы аышли на полянку, усыпанную веснушками одуванчиков и призывно распластанную под тремя соснами, склонёнными над глубоким, поросшим кустарником оврагом, остановились:
- Удивительно приветное местечко. Третий раз здесь и всегда не хочется уходить.
- Так Вы – гость нашего города?
- Да... – Окинул взглядом рощицу: - Зелёный Ваш город и хорошо в нём дышится, не то что в нашем... промышленном, - махнул рукой: – Но ладно, не будем о грустном. Так вот... Ходили мы в ту деревеньку, смотрели фильмы, купались в речке, по выходным танцевали под баян или радиолу на танцплощадке... – Взглянул на кроны начинающих цвести лип, на яркие, переливающиеся всеми оттенками изумруда кустарники по обочинам оврага: - Согласитесь, когда видишь... когда живёшь среди такого... – Помолчал, вздохнул: - душа оживает и в ней просыпается что-то забытое, смолкшее в шуме и суете города и начинает ощущать иначе даже привычное, не так ли?
- Да, конечно... – согласилась коротко, дабы каким-либо неуместным словом не сбить с завязавшегося повествования.
- И уж не помню, - отблагодарил взглядом и продолжил: - была ли она столь красива, но... - Я остановилась, взглянула вопросительно, а он, поняв мой «жест», поспешил пояснить: - Да она, Настя, о которой хочу рассказать. А увидел её в первый раз, когда мы, накупавшись днём в реке, вечером направлялись к танцплощадке. – И усмехнулся: - Шла она по улице с хворостинкой в руке за коровой... как раз только что стадо пригнали. Спросите, почему раньше не встречал? – И, не ожидая ответа, продолжил: - А потому... как потом она сказала, что только недавно приехала из Ленинграда, где сдавала экзамены. – Почему-то замолчал, потом махнул рукой, будто отгоняя неуместные мысли: - А, ладно, об этом потом. Так вот... И показалась тогда мне Настя необыкновенно красивой... красивой той красотой, которую уже давно не приходилось видеть и... – Хотел еще что-то добавить, но... – В общем, была красива не ярко-гламурной красотой, а... – И снова не найдя нужных слов, лишь улыбнулся: – В общем, было в её лице то, во что хотелось всматриваться, что хотелось разгадать.
- Не художник ли Вы... помимо своей профессии? – взглянула на Григория. – Уж очень взгляд у Вас любопытствующий... а, вернее, цепкий.
- Нет, что Вы! Просто меня всегда интересуют люди... вернее, их души, а они не материальны, их не напишешь красками, не так ли?
- Так ли, так ли... – улыбнулась ободряюще: - И что же дальше было... с той красивой девушкой?
Но он лишь коротко взглянул, шагнул к широкому пню, так уютно расположившемуся под соснами на краю поляны, жестом пригласил присесть.
Ах, мой случайный собеседник, если бы ты знал!.. Ведь на этой самой поляне много-много лет назад сидела я когда-то с ним... Но тогда была осень и овраг, который теперь и перед тобой, пестрел всеми оттенками оранжево-красного, а над ним всё так же склонялись эти три сосны. Сколько лет назад?.. Да, почти тридцать. И была я в красной короткой юбочке, черной, открытой кофте… И сидели мы здесь прямо на траве, выбравшись из оврага, по которому пробирались босиком, сбросив обувь, а потом обмывали ноги выпавшей росой. Димка, моя неизбывная светлая память...
Какое-то время Григорий сидел молча, потом встал, сорвал несколько одуванчиков, посмотрел на них, сорвал еще один... отцветший, хотел дунуть на него, но возвратился, сел и почему-то осторожно воткнул их в одну из трещин пня:
- Тогда я не подошел к ней, но оторвался от своих ребят, проследил за Настей до её дома, и подумал: может, на танцах увижу? Но она не пришла. И на другой день... воскресный день, пришёл я в Фроловку, нашёл её дом... как раз в огороде она что-то делала, попросил водички, а она... – Тихо засмеялся: - А она вопросительно посмотрела на меня своими тёмно-бездонными глазами, молча прошла в хату, вышла с ковшиком, протянула мне: «Пейте на здоровьице.» Потом шутливо улыбнулась: «Может, еще и кусочек хлеба вынести?» И знаете, после этих её слов, мне сразу показалось, будто уже давно знакомы. Так легко с ней стало, так... – Взглянул на свой «букетик»: - Да и потом, когда опять приходил к ним, знакомился с матерью, братом... Все они казались такими близкими и понятными, что... – Махнул рукой: - Да что там говорить. Бывает, живёшь с человеком много лет рядом, а понимания...
И встал, подошёл к склону оврага, постоял там и мне подумалось: «Наверное, неладно у него в семье, раз сказал такое», а он вдруг обернулся и почти весело выкрикнул:
- Но снова... не будем о грустном! – Подошел, постоял напротив меня и начал медленно прохаживаться, поглядывая то под ноги, то на кроны деревьев:
- Потом были у нас с Настей купания в реке... после чего она всегда сплетала венок из одуванчиков... – И радостно заулыбался: - А как-то, когда уже шли к её дому, нас застал грибной дождик, мы побежали, но, конечно же, вымокли и её платьице так беззастенчиво выписало её изящную фигурку! – Радостная улыбка погрустнела, он помолчал, но вроде как встрепенулся: - А еще были у нас танцы на площадке, стояния возле её дома до поры, когда нам надо было возвращаться в часть, поездки в соседний городок, где жил её брат и где в парке качались мы на качелях и однажды... – Григорий остановился напротив, отстранённо взглянул на меня: - А однажды мы опоздали на автобус, заночевали в квартире брата... как раз он уехал в командировку, и она... и я... – Коротко взглянул: - Нет, не подумайте чего-то! Моё отношение к этому юному существу... я же был старше ее почти на десять лет. Моё отношение к ней, было настолько восторженно и чисто, что не посмел притронуться к ней, да и она... уверен в этом!.. не ждала от меня этого, и только утром... Когда подошёл к ней, еще спящей, и тихо прикоснулся к щеке, то она вдруг проснулась, улыбнулась и... обняла меня. – Растерянно улыбнулся, притронулся к щеке: - Удивительно. Я и теперь ощущаю её руки... её мягкие руки на шее и лёгкое прикосновение губ к щеке...
Григорий постоял, опустив голову, потом бросил на меня растревоженный взгляд и жестом пригласил идти.
Помню, помню и я! Сразу заметила Стаса там, на танцплощадке и подумала: какой красивый... неужели не пригласит на танец? А он тут же и пригласил. И танцевали молча, но разве то было молчанием? Нет, душа моя пела, трепетала от счастья. А потом вечерами приходили мы в сквер, я садилась на скамейку, он ложился на нее и головой - на мои колени. До чего же сладостно было вот так сидеть, перебирать его волосы и замирать от счастья!.. Или: я иду по бордюру тротуара, он поддерживает меня за руку; сижу в глубоком кресле, а он, опершись руками на поручни, склоняется надо мной, смотрит в глаза, и я вдруг ощущаю себя совсем беззащитной перед ним; у детской беседки целует меня порывисто, спешно, будто в последний раз… Так и случилось.
Низкое солнце удлинило тени, косыми полосами расчертило тропинку, подсветило кроны деревьев, отчего листья на верхушках окрасились позолотой. Моя любимая предвечерняя пора. Ведь именно в такие минуты воздух наполняется запахами зелени, начинают громче звучать голоса птиц, трели настраивающегося соловья... Интересно, а Григорий ощущает всё это, слышит ли птиц? Но спрашивать об этом не стану, а вот о Насте...
- Скажите, а было ли продолжение этого, столь романтического знакомства, или...
- Нет, - не дал договорить: - А вернее, «или»... - Сделал несколько шагов, остановился, вынул пачку сигарет, кивнул на неё: - Разрешите еще одну?
- Да, конечно, - улыбнулась ободряюще: – Судя по тому, что Вам захотелось курить, услышу еще что-то волнующее?
Нет, то был не вопрос, а понуждение к продолжению.
- Да. Услышите. Хотя... - Затянулся, помолчал: – В такой прекрасный вечер Вам, наверное, хотелось бы слышать не такое, но... – И взглянул вопросительно: - Но коль согласились слушать, то... Раз мы вместе начали строить некое здание общения, то надо и закончить его, не так ли?
Я не ответила, ведь он не у меня спросил, а у себя.
– Так вот, конец был таким, о котором и захотелось поделиться с кем-то... с Вами. Тогда наша командировка закончилась и через день мы уехали. Я оставил Насте свой адрес... правда, она потом почему-то редко писала, но как-то сообщила, что скоро снова приедет в Ленинград на очередную сессию. Я, конечно, обрадовался, послал ей номер рабочего телефона... мобильников же тогда не было, попросил, чтобы обязательно позвонила. И вот потом-то... – Григорий замолчал, остановился, подошел к сосне и двумя руками опёрся о неё: - И вот тогда-то началось то, что не даёт покоя здесь, в вашем зелёном городе... где у меня нечаянно появилось столько свободного времени для воспоминаний, для этой весны. – Взглянул на крону сосны, обернулся, прислонился к ней спиной, взглянул в сторону покинутой нами поляны: - Кстати, тогда тоже была пора цветения одуванчиков... – Постоял с опущенной головой и заговорил, будто только теперь вспоминая: - Мы встретились. Я повёл её в ресторанчик и от радости вначале не обратил внимания на её простенькое деревенское платьице, каких-то нелепые босоножки, косу, перехваченную розовым бантом... – Растерянно улыбнулся: – Ведь там, в деревне не замечал всего этого, а теперь... а здесь, поглядывая на Настю, стал невольно сравнивать её с девушками, сидящими за другими столиками. А тут еще... – Сделал какое-то непонятное движение руками: - Когда нам подали заказ и мы стали есть, то почему-то она взяла сразу несколько кусочков тонко нарезанного сыра, свернула их трубочкой и стала с аппетитом есть... – Усмехнулся: – Да и потом... шницель наколола на вилку и начала понемногу откусывать, хотя рядом лежал нож. – Посмотрел на меня чуть растерянно: - Знаете, когда я представил себе, как познакомлю её со своими родителями, хранящими былые этикеты, и она так же, как в ресторане... – И махнул рукой: - Короче, я, назначил ей свидания, но... –- Улыбнулся виновато: - Но не пришел, а она... – И снова улыбка, но почти извиняющаяся: - А она позвонила. Но трубку снял мой коллега и услышал: «Передайте, пожалуйста, Грише, что звонила Настя.» И всё. – Взглянул на меня вопросительно: - Да нет, потом я хотел с ней встретиться и дважды ходил к её институту на набережной, но... А на третий всё же увидел её в парке, что был рядом. Она... всё в том же платьице и в тех же нелепых босоножках, сидела на скамейке и читала книгу.
- И Вы не подошли к ней, - почему-то уверенно сказала я.
- Нет, не подошел, - не удивился моей догадке: – А тут еще хлынул дождь, Настя сунула книгу в сумочку, побежала к институту, я – за ней... хотя и не думал окликать и лишь видел... лишь опять любовался её обозначившейся под мокрым платьем точёной фигуркой...
Пройдя круг по роще, мы возвращались к поляне. Подошли, присели на тот же пень, украшенный его букетиком одуванчиков:
- Так что же Вас, Григорий, так взволновало в этой, в общем-то обычной истории? – посмотрела я на него и тут же спохватилась: - Вы уж извините, что назвала её обычной, ведь встреча людей разного уровня воспитания почти всегда...
- Обычной, говорите? – И взглянул на свои одуванчики, взял их: - Может, для Вас и обычная, а для меня... Ведь потом я вскоре познакомился с девушкой, чем-то похожей на Настю, женился, перебрался к её родителям в Ленинград, обзавёлся семьей и всё эти годы всё вроде бы шло у нас нормально... – Вдруг почти рассмеялся: - Нор-маль-но... - повторил по слогам. – Но почему же я всё чаще и чаще возвращаюсь к той, в простеньком платьице Насте и каждый раз мне кажется, что те дни с ней были самыми счастливыми?
Я чувствовала, что мой неожиданный рассказчик не ждёт ответа, поэтому и молчала, а он вдруг смял цветки, отбросил их, а тот, отцветший, приподнял, резко на него дунул и... Фейерверком взлетев перед нами, белые зонтики стали медленно опускаться на траву.
Мимолётные перемежечки жизни... Далеко не все из них оседают в нашей памяти, но те, которые прячутся в её дальние уголки, однажды выпархивают на волю, являясь среди серой рутины жизни и словно подсказывает заново взглянуть на них, дабы придать им иные смыслы.
*Николай Семёнович Лесков (1831–1895) — русский писатель, публицист и литературный критик.
http://galinasafonova-pirus.ru/proza