Стукач

        Казимир Пшежецкий  был не простым поляком. Его предки, владея многими гектарами земли на Львовщине, были настоящими польскими панами, и местная голытьба работала на них за кусок хлеба. И если что не так, то в ход пускались нагайки, а непокорных вздёргивали на дыбу. И Казик всё это видел в детстве  и всеми клеточками хорошо усвоил, что он  панский сын, кровь от крови из шляхты и, следовательно, господин над этими босоногими украинцами и гуцулами. Польская спесь завладела его душой, и он не мог без презрения смотреть на простой народ.
       Но в 1939 году пришли русские солдаты – и всё рухнуло! Вчерашним босякам отдали его земли и богатства, увели со двора прекрасных коней и другую скотину. Сказали: «Скажите спасибо, что оставляем дом и приусадебный участок». Участок – сад, в котором росли яблони, груши, вишни, сливы, а под окном рос дивный виноград, выведенный ещё дедом, и потрясающие всех чудесные розы.
       Уже немолодые отец и мать с горя почернели на глазах и один за другим быстро ушли в иную жизнь на тот свет, оставив его одного в этой теперь чужой стране. Ему тогда было 26 лет, и всё, что было до этого, ушло с родителями: счастливое детство, беззаботная юность, весёлая молодая жизнь богатого паныча. А главное – привилегированное положение: быть паном, полным хозяином, а теперь на этой же земле стать изгоем. Вчерашние оборванцы, которые ещё вчера наперебой кланялись ему, теперь злорадно усмехались, а некоторые зло кричали: «Бисово отродье! тикай  у свою Польшу, а то гиляка буде!..»
       Многие поляки уезжали, но его Польша не тянула, ничего не звало. Там не было ни родни, ни знакомых. Всё родное его было здесь –  и этот городок, и дом, и предки в склепе на польском кладбище.
       Вскоре пришла повестка: явиться в милицейское отделение к капитану Карасёву. Как явствовало из адреса, оно разместилось в бывшем борделе. Дорогу туда он хорошо знал и в назначенный час прибыл в указанный кабинет. Сидевший за столом лысый человек, услышав, как он говорит по-русски, сразу без обиняков заявил:
- Тебе, панёнок, чтобы избежать крупных неприятностей надо идти работать в железнодорожное депо, там позарез нужны слесари. Или, так как ты хорошо знаешь русский язык, иди работать к нам, в органы, чтобы помогать советской власти бороться с врагами трудового народа.
       Представить себя простым слесарем в грязной, замасленной робе он не мог органически. Поэтому сразу согласился на второй вариант.
- Ваша главная почётная задача, - оживился человек, - будет состоять в том, чтобы находить и сообщать нам о врагах советской власти, особенно среди поляков, здесь да и на всей Львовщине.
       Потом он подробно проинструктировал Казимира, как это делать. Под конец он  строго сказал:
- Сюда приходить только по делу, не больше одного раза в неделю, на входе дежурному называться: Козлов, к  Карасёву. Остальные инструкции будут в ходе работы.

      Его решение – стать  осведомителем, как показала дальнейшая жизнь, оказалось дальновидным. Пришёл 1940 год – и многих поляков, не уехавших в Польшу, стали ссылать в Казахстан. Там после голода в 1921 –1931 годах опустели огромные территории. Надо было их заселять,  строить рудники и поднимать промышленность перед угрозой агрессии со стороны гитлеровской Германии.
      Ему не составило труда передать первый  список  всех его врагов и недоброжелателей, которых у него было достаточно из-за его непомерной спеси и вздорного, злого характера.
- Так… Хорошо, - сказал ему  капитан. – Продолжай дальше. Тебе мы хорошо платим. Поэтому надо больше ездить, посещать общественные места: рынки, пивные, бани…  Прислушиваться, что говорят поляки и местные недовольные украинцы, и самому заводить острые беседы против советской власти, чтобы вызвать людей на откровенность. Ты молодой, пострадавший от русских, из богатой панской семьи. Тебе будут доверять.
             Пришлось потрудиться, и по его наводке десятки людей и семей были высланы.  Вся вина их иногда заключалась в невоздержанности на язык, когда они по своему простодушию начинали кричать и ругать новые власти. Но среди них Казимир особенно выделял врагов поляков, кто кричал, что при поляках было ещё хуже...
     Пошёл 1941 и при очередном отчёте, в котором было новых только четыре фамилии, капитан вдруг сказал:
- Ты хорошо здесь поработал.  Но враги не дремлют… Сейчас тебе, Казимир, надо поехать в Казахстан на некоторое время. Там сложилась тяжёлая обстановка. Поляки саботируют, подстрекают других… Не бойся – дом твой опечатаем. Никуда он не денется.

     Однако, его «командировка» в Казахстане растянулась на много лет. Сначала была Караганда, потом – Экибастуз, Джезказган.  Началась война с немецкими фашистами. Фронту требовались танки, орудия самолёты и другая военная техника. А здесь можно было добывать уголь, необходимый металлургическим заводам Сталинграда и Урала. Караганда не справлялась. В короткий срок была проложена ветка на Экибастуз, где уголь стали добывать отрытым способом. И все работы делались в основном заключёнными.
    Вопреки его ожиданиям, поляков среди них оказалось немного. Основную массу составляли западные украинцы и прибалты. С 1942 года стали прибывать репрессированные советские военные, побывавшие в плену у немцев. Но их большую часть направляли в Джезказган в лагерь для военнопленных № 39, на базе которого был впоследствии создан «Степлагерь» и «Особлаг № 4» в системе ГУЛАГа.
    Особенно люто он ненавидел русских, бывших советских офицеров  и солдат. Это они лишили его Родины,  родительской усадьбы и сладкой жизни. Действуя под личиной репрессированного военного, он легко входил в доверие, вынюхивал их настроения и планы по созданию и подготовки сопротивления против творившегося со стороны работников НКВД  беспредела.  Всё это в преувеличенном виде он передавал в своих записках-отчётах в НКВД. Злорадствуя, он видел результаты своей работы.  По его данным десятки русских офицеров и солдат попадали в списки особо опасных зеков. В результате по этим спискам многим ужесточали и добавляли срок заключения, часть отправляли на север, некоторые исчезали без следа.
     Несмотря на эти меры НКВД, после войны, когда контингент репрессированных военнопленных значительно вырос, каторжные условия труда в этих лагерях вызвали массовые  протестные выступления, а в мае-июне 1954 года под руководством бывшего подполковника Кузнецова вспыхнуло Кенгирское восстание. В восстании приняло участие тысячи заключённых. Оно было жестоко подавлено НКВД с участием солдат и  применением танков.
     Но Казимир в это время работал уже на севере. Ещё в 1951 году его по тактическим соображениям (в Джезказгане его «вычислили» заключённые) перевели работать в Норильск.
     Здесь, на месте поселения Магнезия, заложенного русскими ещё в XYII веке, в 1930-х годах был устроен «Норильлаг» - один из первых лагерей  ГУЛАГа. Ссылали сюда троцкистов и других политзаключённых, в том числе по сфабрикованным обвинениям «неблагонадёжных» литераторов, учёных, инженеров, врачей.  Среди них в 1939-1943 годах отбывал наказание поэт Лев Гумилёв.
     В Норильске Казимир уже приказом был переведён и оформлен кадровым работником НКВД. В звании сержанта специальной службы  он был направлен в женское отделение «Норильлагеря». Открывались возможности выслужиться и перспективы дальнейшего продвижения по службе.
     В женском  «Норильлагере», как и в других женских лагерях и ИТР («АЛЖИР», «Р-17», «СЛОН»…) сидели в основном женщины, репрессированные по приказу НКВД  СССР № 00486. Это были члены семей – жёны, сёстры  врагов и изменников Родины (ЧСИР). Положение заключенных женщин было крайне тяжёлым и унизительным. Женщин заставляли работать на тяжёлых работах по 16 часов. Озверелая охрана и другие работники НКВД, пользуясь своей практически бесконтрольной властью и полной бесправностью женщин, издевались и глумились над ними, как могли. По прибытии партии женщин их заставляли полностью раздеться и по одной пройти для санитарного осмотра перед «приёмной комиссией». Уже здесь, самых привлекательны («рублёвых», «полурублёвых») делили, а затем и меняли между собой члены комиссии от НКВД (от простых охранников до начальников). Если женщина отказывалась вступать в связь, то её  лишали «улучшенного пайка» и она от тяжёлой работы, голода и холода была обречена умереть от дистрофии или туберкулёза.
     Назначенный надзирателем Казимир поначалу пытался даже по возможности облегчить участь таких женщин, но вскоре получил указание от начальства этого не делать. «С волками жить – по волчьи выть» - цинично решил он и вскоре стал законченным негодяем...

     Главным объектом работы заключённых «Норильлага» после войны стало строительство на базе месторождения медно-никелевых руд  Норильского комбината. Месторождение этих ценных руд  было открыто заключённым «Норильлага» геологом Николаем Урванцевым. В 1951-1956 годах здесь работало до 70 тысяч зеков. В основном это были политзаключённые и репрессированные бывшие военные. Комбинат строился в непомерно тяжёлых заполярных условиях руками голодных, истощённых людей.
     И в 1953 году  доведённые до отчаяния люди подняли восстание. В восстании приняло участие до 16 тысяч заключённых, в том числе и женщин.
     За активное участие в подавлении восстания (только убито было 150 человек) Казимира наградили и повысили в звании до старшины специальной службы, назначив старшим надзирателем женского отделения.
     Вот теперь он зажил на полную катушку. «Рублёвые» сами строили ему глазки, норовя подцепить и стать  его наложницей, чтобы облегчить себе жизнь. Вместо работы на рудниках  он устраивал их работать в медпункте или пищеблоке. Кроме того, как доверенный работник, снабжал «девочками» своё начальство. За хорошую работу через два года его опять повысили в звании, присвоив звание младшего лейтенанта государственной безопасности.
     Теперь жить стало легче. От этого кружилась голова, захотелось наконец чего-то… домашнего и чистого.  И тут через год на строительство комбината из Воркуты пригнали свежую партию заключённых женщин. Среди них он сразу приглядел  её – молодую русую девушку. Высокая, статная  она, как только что расцветший на бурой весенней земле подснежник,  выделялась на фоне серых, измождённых женщин. Ознакомившись с её делом, он выяснил, что она – Оля Круглова – дочь раскулаченного в 1930-е годы сибирского крестьянина. Как она, такая молодая, попала в эту партию, можно было выяснить, но для него это было не так важно. 
     От молодости и красоты Оли он совсем потерял голову. На потеху охранников лагеря и начальства он не только, как голубь при виде голубки, кружил вокруг неё, но и предложил ей выйти за него замуж.
     Но она, эта шестнадцатилетняя девчонка в ватнике, гордо выпрямившись, презрительно смерила его взглядом и отказала! Отказала – и сделала его, начальника с неограниченными возможностями, всеобщим посмешищем. Перед ним встал вопрос: Что сделать с ней?! 
     Однако он не стал мстить, а, напротив, с ещё большим упорством стал ухаживать и оберегать её. Добился, чтобы её перевели работать из бетонщиц в нормировщицы, а потом медсестрой в лагерный лазарет.
     И он своего добился. На Новый 1955 год они поженились. Через год она родила сына Стасика. Казалось всё хорошо, но Казимир  чувствовал, что она его не любит.  После рождения сына она вообще перестала его замечать. Все его попытки и усилия наладить отношения натыкались на стену молчания и отчуждённости.
     В 1957 году «Норильлаг» под давлением  общественности по решению хрущёвских властей официально прекратил существование. Подошёл и срок его выхода на пенсию.

     Прощай этот проклятый север, эти унылые чёртовы бараки, эти ненавистные лица зеков, охранников и начальников. Он выжил и неплохо! Дорога на Москву открыта!
     За свою «безупречную работу на благо Отечества» он спустя год получил в Москве трёхкомнатную квартиру. Очень кстати незадолго до этого Оля родила второго сына, Владика. Но пенсии его на жизнь с детьми не хватало, и Ольга с его помощью через год устроилась работать в отделе кадров ОВД.
     Живи и радуйся! Но не получается… Жена со своей работой совсем забросила его. Дети тоже почти не общаются, смотрят волком. Это она, его собственная жена, да начавшиеся с выступления Хрущёва на ХХ съезде разоблачения  преступлений Сталина, развенчали его, вбили им в головы, что он вовсе не герой-чекист, а злодей ГУЛАГа, в котором были уничтожены миллионы неповинных, таких, как их мать, людей.  На его упрёки Стас, его сын, без стеснения заявил ему: «Ты свои медали и эту квартиру, папаня, получил за кровь, за погубленные тобой  человеческие жизни!» И что ему на это ответить, если это правда? Стал говорить, что он сам ненавидит НКВД и пошёл работать в эти органы, чтобы спасти себя и, что, в конце концов, они – дети его и жена, обязаны ему своими жизнями. Но, нет! Не хотят понять его, а только смотрят отчуждённо, с презрением.
      В завершение Ольга в открытую завела себе любовника, не ночует дома и отказывает ему в близости. А тут ещё одна за другой навалились болезни, то печень, то почки, то поджелудочная и эта последняя – рожа,  от которой чешется и пухнут руки, тело, и нет сил со всем этим бороться. И никто ему не сочувствует, не жалеет даже младший сынок! Выделили ему отдельную посуду и комнатёнку, и косятся и ждут его смерти.

     Незаметно для себя он превратился в чёрную угрюмую тень, вечно бормочущую себе под нос что-то матерное и угрожающее. Чаще всего его можно было видеть, спешащего с толстой палкой в руке на ближайший рынок Ломоносовского проспекта, где он, махая этой палкой и злобно ругаясь с приезжими торговками, мог отвести свою загубленную душу. Встречные люди, завидя его, опасливо уступали ему дорогу, собаки, особенно шавки, злобно наскакивали, норовя укусить…
     Наконец, в один из пасмурных дней наступившей золотой московской осени его мучения кончились. То ли по воле Бога, то ли по-собственной, то ли кто-то из очень обиженных им в лагере людей, наконец, разыскал его и помог ему в этом. Смерть нашла его в лифте дома, остаток жизни в котором оказался для него сплошным мучением.