Ради этого мы воевали. Пьеса

Юрий Арбеков
«ЛЮБОВЬ И МЕСТЬ МАТВЕЯ ЛУКИЧА» --
музыкальная пьеса по одноименному роману Юрия Арбекова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

МАТВЕЙ ЛУКИЧ — бывший партизан, разведчик, колхозный бригадир. 70 лет 
ВАСИЛИЙ Николаевич Барсуков, его сосед. 65 лет.
АНТОНИНА Ильинична Барсукова — 60 лет.
ИГОРЬ — их внук, Сережкин Игорь Михайлович, («Барсук») 23 года..
АНЖЕЛКА — его одноклассница и невеста, 23 года.
ЛИДИЯ АНДРЕЕВНА Сережкина — мать Игоря, 45 лет.
ИНДУС (Эдик), главарь преступной группировки, 35 лет.
ГОРДЕЙ (Горыныч) его правая рука, разведчик. 35 лет.
ВАЛЕТ, ХРЯК, ЧИРОК — члены группировки, 25-30 лет.
ДАЧНИЦА — пенсионерка, 60 лет.
ХОЗЯЙКА сельского магазина, любопытная дама лет 50-ти.
               
 Действие происходит в 1990-е годы. На краю лесной деревушки доживают свой век три старика — все, кто остались от прежде передовой артели. Бригадир Матвей Лукич — в юности партизанский и фронтовой разведчик, ныне охотник, рыбак, пчеловод.  Пишет стихи — в основном о войне. Его помощник Василий Николаевич и жена его Антонина Ильинична — дети войны. Где то в большом городе живёт их внук Игорь, но о нём уже давно нет ни слуха ни духа.

 СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Фасад старой деревенской избы, широкая скамья перед ней. В отдалении собачья будка. Матвей вернулся с рыбалки и отдаёт Антонине пойманную рыбу.
МАТВЕЙ ЛУКИЧ. Ну-ка, Тонечка… Прими улов! (Подаёт увесистый пакет).
АНТОНИНА (заглядывает внутрь). Ого, сколько! В заводи ловил, Матвей?
МАТВЕЙ. Рыбных мест у нас много. А я люблю своё, прикормленное!
АНТОНИНА. Сам же и прикормил?
МАТВЕЙ. А кто же?.. Каждый день, куда б ни шёл, загляну, насыплю съестного… Рыба ждёт уже, вода ходуном ходит! Караси ко мне привыкли, а я к ним…
АНТОНИНА. Шутник ты, бригадир!
МАТВЕЙ. Может быть, Тонечка. Но заметь: постоянство — это первый шаг к верности… Помнишь? В семидесятые годы нас переселить хотели?
АНТОНИНА. Как же?! В центральном селе дома построили двухэтажные — с балконами, с ванной… Васька мой загорелся: давай переедем!  А я ни в какую!
МАТВЕЙ. Ко мне тоже приставали: «Ты фронтовик, бригадир, должен подать пример!». А кому я что должен? На войне там всё понятно: «Родина-Мать зовёт!». А здесь какая Мать звала в село чужое?..
АНТОНИНА. Не переехали и, слава Богу!
МАТВЕЙ. А многие снялись с родного места!   Ты молодая, Тонечка, не помнишь, какой была наша Липовка до войны.   От центра до самого леса, до нас — сплошь дома стояли!
АНТОНИНА (обиженно). Как же не помню, Лукич? Когда война началась, я уже в школу пошла.
МАТВЕЙ. Ну молодец… А теперь?.. Жилых домов осталось — как зубов у старика. На всю челюсть — полтора.
АНТОНИНА (с улыбкой). У тебя побольше, дед Матвей!
МАТВЕЙ. Это потому, что своим методом чищу зубы, партизанским.
АНТОНИНА. Что за метод? Ты не сказывал, бригадир.
МАТВЕЙ (широко улыбается). У нас в отряде доктор был. От цинги нас спасал, от кариеса. «Грызите всё, что съедобно! — говорил. —  Будьте как кролики! Они морковь грызут и кариесом не страдают».
АНТОНИНА. И что же ты, Матвей Лукич?
МАТВЕЙ. Спасибо доктору! И зубы сохранил, и всё остальное тоже… (Разминается). Хоть сейчас в разведку!
 АНТОНИНА. Весёлый ты человек! Наподобие Тёркина…
МАТВЕЙ. Твардовский — это да! Наш поэт, фронтовик! (Вспоминает строки Твардовского): «Вот стихи, а всё понятно, всё на русском языке!».
АНТОНИНА. И у тебя стихи, бригадир!.. В районной газете печатают…
МАТВЕЙ (с досадой). Э-эх! Не довелось мне выучиться на поэта, Тонечка! А в школе, помню, кружок поэтический вёл, стенгазету выпускал...
АНТОНИНА. И что же?
МАТВЕЙ. Мечтал поступить на литературный факультет. А тут война проклятая! Окружение, лес, партизанский отряд… Снова армия, разведка… Не до стихов бы…
АНТОНИНА. Не до стихов?
МАТВЕЙ (упрямо). Но время от времени всё равно писал! В землянке, на привале — достану тетрадку заветную, карандаш… Друзьям нравились… 
 АНТОНИНА. И мне тоже… Почитай, бригадир!
МАТВЕЙ. Некогда мне! К пчёлам пора…
АНТОНИНА. Читай, пока Васька спит!
МАТВЕЙ. А Васька причём?..
АНТОНИНА. Он вечно встрянет!..  Ну читай, бригадир!
МАТВЕЙ. Ладно.  (Набирается храбрости). Это, Тонечка, про пехоту. Кто бы что ни говорил, а пехотинец — главный человек на войне. Отступает он, и война назад катится, наступает — пошла вперёд! Но чаще… (поднимает палец) держит оборону! (Читает стих «ГЛОТОК):

Не привыкать солдату к жажде…
На фронте, помнится, однажды
Горячий был денёк!
Степь, не колодца, ни селенья,
Ещё осталась, вот везенье,
Фляжка воды на отделенье,
На каждого глоток!
На переправе рвутся мины,
И солнце жжёт неумолимо,
И на зубах песок…
Уселись в круг на край воронки,
И командир сказал негромко:
— На каждого глоток!
И фляжку мятую по кругу
Передают бойцы друг другу
Будто хрустальный рог.
И двадцать глаз глядят с тревогой,
Глядят стеснительно и строго:
На каждого глоток!
Глотнул — во рту всё также сухо…
А голос жажды шепчет в ухо:
«Ещё! Ещё чуток!
Ну утоли меня, бедняжку!»…
С усильем оторвал я фляжку
От губ: на каждого глоток!
…Глотнул — никто бы не заметил,
Но после этого на свете
Как дальше жить бы смог?!..
Допил последний в одиночку,
Тряхнул над ухом:
— Точка в точку!
На каждого глоток!

АНТОНИНА (после паузы). Это где же с тобой было, Матвей Лукич?
МАТВЕЙ. Что где?
АНТОНИНА. Ну… переправа, мины…
МАТВЕЙ (с усмешкой). Да где угодно, Тонечка… И не только со мной... В отряде, в теплушке, в лазарете — с кем я только не встречался на войне! С танкистами, лётчиками, моряками, … Каждый что-то расскажет, что-то в памяти отложится — вот и стих!
АНТОНИНА. А почему не поступил?.. На литератора…
МАТВЕЙ (чешет в затылке). Закружила жизнь, Антонина! Пришёл с войны, а колхоз на боку лежит, наша ферма вовсе разваливается.
АНТОНИНА. Я помню! Со школы придёшь, бежишь матери помогать. А в овчарне снег лежит, ягнята мёрзнут, жалко их!
МАТВЕЙ. Председатель колхоза за грудки меня взял, велел возглавить ферму… «Я в город хочу, учиться!»… «Потерпи, милый!.. Вот поднимешь бригаду — и ступай!»
АНТОНИНА. Помню я тебя, бригадир. Молодой, безусый! Мамка всё переживала: «Ну какой от него толк? Мальчишка совсем!».
МАТВЕЙ. И что потом?
АНТОНИНА. А потом осень пришла, волки объявились. Их за войну столько развелось, что по деревне ходить страшно…
МАТВЕЙ. Это было, да! Места у нас лесные…
АНТОНИНА. Мать сказывала: «Всех волков извёл бригадир! Вот что значит фронтовик!»
МАТВЕЙ (смущённо). Ну, всех не всех, а острастку серым дали!.. Нас трое было — фронтовиков, охотников. И овчарню подлатали, и кормов заготовили на зиму… 
АНТОНИНА (с обидой). А потом … женился ты на Зинке, бригадир!
МАТВЕЙ (удивлённо). Ну и что тут странного? Она девка видная была, грамотная: ветеринар.
АНТОНИНА (горько)… Эх, Матвей Лукич! Знал бы ты, сколько слёз пролила я в эту ночь! В вашем доме свадьба, а в моём горе!..
МАТВЕЙ. А это ещё почему?!
АНТОНИНА (отвернувшись). Любила я тебя, вот почему!.. (После паузы). Да и сейчас ещё люблю!
МАТВЕЙ. Постой, Антонина… (Разворачивает её). Между нами… сколько? Лет десять?!.. Как же так?..
АНТОНИНА (искренне. Не знаю, Матвей! Но как вошёл ты в моё сердце, так сих пор я эту занозу вытащить не могу! (Пауза). Первое время всё надеялась, что бросишь ты Зинку. Ведь я моложе! Но она тебе рожает и рожает кажный год!.. От таких на уходят…
МАТВЕЙ (с тяжким вздохом). Она сама от нас ушла! (Крестится).
АНТОНИНА. Я специально за Ваську вышла! Думала, вторая любовь пересилит первую…
МАТВЕЙ. Нет?
АНТОНИНА. Нет. И сына ему родила… Сына любила, а мужа…   Лежу с ним ночью, а перед глазами всё ты, проклятый!
МАТВЕЙ (со вздохом). Господи! Да что же это за любовь такая?
АНТОНИНА. Девичья, Матвей Лукич. Другие за свою жизнь столько их поменяют!  А я какая то отсталая, честное слово! Как одна прибилась к сердцу, так уж, видно, и помру! 
МАТВЕЙ (горько). У меня такое было. На фронте. Медсестра меня вынесла с поля боя… Удивительное было имя: Снежана!.. Через месяц погибла она...
АНТОНИНА. Постой! А дочка у тебя?…
МАТВЕЙ. Снежана, да. В честь той сестрички и назвали.
АНТОНИНА. А Зинаида что?..
МАТВЕЙ. Одобрила. «Она, говорит, тебе жизнь спасла… Так пусть живёт у нас имя её!»
АНТОНИНА. Мудрая была женщина Зинаида Андреевна!
МАТВЕЙ. Жаль, что не дожила… (С тяжким вздохом). Дети разъехались, и остался я один, как перст!
АНТОНИНА. Они разъехались, да живые! Письма пишут, навещают… (Всхлипывает). А мой Мишенька никогда не придёт, не проведает мать! (Плачет). 
МАТВЕЙ (обнимает её). Ну будет, будет, Антонина! Плакать можно, я не спорю, но ты гордиться должна своим сыном! Во время войны ордена таким давали!
АНТОНИНА. Спасибо тебе, Матвей. Один ты понимаешь: как тяжко мне на старости лет одной оставаться. Муж чужой, сына нет, а внук… Где Игорёк, что с ним? Убей Бог, не знаю!

СЦЕНА ВТОРАЯ
Полупустое кафе большого города. За стойкой бара сидит Игорь Барсук. Входит Анжела.
ИГОРЬ. Анжелка?  Привет!
АНЖЕЛА. Это ты, Игорёк? Что здесь делаешь?
ИГОРЬ. Жду…
АНЖЕЛА. Угостить даму нет желания?
ИГОРЬ. Есть! (Широким жестом подзывает бармена).
АНЖЕЛА Ты как всегда галантный, щедрый? (Берёт бокал, пьёт). Давно хотела спросить, Игорёк…  Откуда у тебя такая кликуха: Барсук?
ИГОРЬ. А тебе не нравится?
АНЖЕЛА (пожимает плечами). Да мне как то всё равно. Но должны же быть истоки?.. 
ИГОРЬ (со смехом). Как то родители повёли меня в зоопарк. И глянулся мне барсук. Чем он так понравился, не знаю, но с тех пор это любимый мой зверёк.
АНЖЕЛА. Понятно. (Между делом). Шеф твой здесь?..
ИГОРЬ (прищурившись). Я Барсук, а ты Лиса, Анжелка!
АНЖЕЛА. Это почему?
ИГОРЬ. Манера у тебя лисья. Сначала зубы заговорить, а потом выведать… 
АНЖЕЛА (невинно). И что я такого спросила?
ИГОРЬ. Где Балоянц?.. Ведь это тебя интересует?
АНЖЕЛА. Мне твой Балу до высокой лампочки! Не хочешь, не говори.
ИГОРЬ. Вот послать бы тебя, да не могу. Со школы люблю такую, какая есть. 
АНЖЕЛА. А какая я есть?   
ИГОРЬ. Ну… шикарная блондинка… Не дура. Скажи я, где Балу, сразу сделаешь вывод: как? почему?.. Балоянц — слишком знаковая фигура в городе, чтобы не следить за его маршрутами.
АНЖЕЛА. Ну… Индус — фигура не меньшая…
ИГОРЬ (с хитринкой). Может быть. Но ведь я тебя не спрашиваю, где он сейчас?
АНЖЕЛА. А я и не скрываю... Наш Индус едет на встречу с вашим Балу, мальчик! Они заключают пакт о ненападении. Хотят зарыть топор войны!
ИГОРЬ. Да ладно?!
АНЖЕЛА. Вот тебе и ладно! Один очень серьёзный проект задумал Индус. Там прибыль — не мерянная! Всем хватит!
ИГОРЬ. Это хорошо!.. Может быть, тогда… коль мы объединяем свои усилия, и нам с тобой подумать о себе? Моё предложение остаётся в силе, Анжелка!
АНЖЕЛА (задумчиво). Ты снова замуж меня зовёшь, Игорёк?..
ИГОРЬ. А почему бы нет?.. Мы не школьники уже, серьёзные обеспеченные люди. Я люблю тебя. Ты со временем полюбишь тоже…
АНЖЕЛА. Ну не знаю… Ты хороший парень… Но как посмотрит на меня твоя мамаша? Говорят, она очень строгая дама!
ИГОРЬ. А какое это имеет значение? Я человек свободный… Вольная птица! Вот, послушай… (Бросает монету в музыкальный центр, звучит песня «ЗАЛЁТНАЯ ПТИЦА»):

Милый мой бармен, налей, не жалей!
В этом краю я — залётная птица,
Негде мне здесь головой преклониться,
Нет ни любви, ни друзей…
          Где-то за морем, в далёком краю
          Всё это, всё это, всё это было!
          Всё, что мне дорого, всё, что мне мило,
          В сердце сегодня храню.
Буря носила меня по волнам,
Чёрная сила отбила от стаи,
Бог ли увидел, как изнемогаю, —
К вашим прибило камням.
                Дайте окрепнуть — я снова взлечу,
                Мне небольшие нужны лишь усилья,
                Чтобы расправить широкие крылья…
                Дайте окрепнуть плечу!
Мне бы согреть свою душу теплом,
Снова увидеть весёлые лица…
О, как споёт вам залётная птица,
Славя любовью ваш дом!

АНЖЕЛА (с тяжёлым вздохом). Э, милый! До свадьбы все мы — вольные птицы. А потом будет: «Я посоветуюсь с мамой!... Что скажет бабушка?»… Я это проходила, знаю.
      Входит Гордей. Увидев Анжелу, идёт к ней упругой походкой.
ГОРДЕЙ. Вот ты где, Анжела? А я ищу…
АНЖЕЛА. Я зашла между делом. (Указывает на Игоря). Знакомьтесь, господа. Это Гордей. А это Игорь. Тот самый Барсук, я тебе говорила.
ИГОРЬ (на мотив романса). Вы говорили обо мне?.. Как это мило!
ГОРДЕЙ. Ну, обо мне ты знаешь, пацан. Нечего Ваньку валять.
ИГОРЬ. Горыныч тебя кличут, знаю. Служил у «Дяди Васи»…В горячих точках бывал… Главный разведчик у Индуса… Ничего не забыл?
ГОРДЕЙ (сурово). Чёрный пояс…
ИГОРЬ. Ах да! (Учтиво кланяется, как принято в дзюдо).
ГОРДЕЙ. Какие проблемы?
ИГОРЬ. Да нет особых… (Встаёт, чтобы уйти).
ГОРДЕЙ. «Конструктор» — это батька твой? Сидит на зоне?..
ИГОРЬ. Да…
ГОРДЕЙ. Выпустят скоро. Под залог.
ИГОРЬ (повеселев). Это точно?!.. Можно обрадовать мать?.. (Платит деньги и спешно уходит).
ГОРДЕЙ (со вздохом). Пацан ещё…
АНЖЕЛА. И что?
ГОРДЕЙ. Жалко...
АНЖЕЛА. Что он тебе сделал, Гордей?!
ГОРДЕЙ (размышляя). Нет, в подворотне я его убивать не стану. Вызову на честный поединок и покажу, что такое Шестой дан! Хорошо, если довезут до больницы.
АНЖЕЛА. За что, Горыныч?!
ГОРДЕЙ. А ты не знаешь?! (Указывает на неё). Он позарился на мою женщину! Такое не прощается…
АНЖЕЛА (смеётся). Глупый ты, Гордей! Это мой одноклассник. Тебе многих придётся звать на поединок. Все мальчишки в школе меня любили!
       Жмёт кнопку. Звучит песня «ОДНОКЛАССНИКИ»:

Вы мои одноклассники, мои будни и праздники,
После школы мы шли домой
Дорогой одной.
Ты мне нравился… может быть,
Но не надо, мой друг, грустить:
Школа — маленький островок,
Жизни первый урок.
Будет множество новых сцен,
Новых классов и новых стен,
И влюблённостей, и измен,   
И больших перемен!
Всё изменится, может быть,
Мы сумеем себя простить,
И в начале иного пути
Будет проще иных найти.
Но останется как звонок,
Школьный маленький островок…
Ну скажите мне, чья вина?
Я в вас всех влюблена!
Вы мои одноклассники, мои будни и праздники…
Ну не надо, не торопись в эту взрослую жизнь!
    Анжела, Гордей и другие посетители бара танцуют…

СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Квартира Серёжкиных. Лидия Андреевна, сидит за столом в красивом домашнем халате и гадает на картах. Входит Игорь.
ЛИДИЯ. Сынок?.. Ты сегодня рано. Кушать будешь?
ИГОРЬ. Я новость узнал, мама. Только что, из первых уст!
ЛИДИЯ. Ну говори, если узнал. Это касается нашей семьи?
ИГОРЬ. Напрямую! Вполне возможно, что тебе не придётся паковать очередную передачку своему Алексею Марковичу…
ЛИДИЯ (укоризненно). Игорёк! Это наш Алекссей Маркович. Твой папа!
ИГОРЬ. Мой отчим, матушка! Я уже не ребёнок, давай называть вещи своими именами. Нет, я к нему неплохо отношусь, он подарил мне джип и всё такое… Но в детстве, я помню, у меня был другой отец. Не правда ли?
ЛИДИЯ. Сынок. Жизнь — сложная штука. В далёкой молодости я полюбила… простого сельского парня. Симпатичного, не скрою, но… не нашего круга. Он был простым шофёром, понимаешь?
ИГОРЬ. А ты, мама?
ЛИДИЯ. Что я?
ИГОРЬ. Ты в каком кругу росла? В графском, княжеском,   генеральском?.. 
ЛИДИЯ. Ну… Мы из купцов, негоцианты! А Михаил — он из глухой деревни, родители его овец пасли…
ИГОРЬ (весело). Овец?! Это круто! Шашлычники, значит?
ЛИДИЯ. Какие шашлычники, о чём ты говоришь? У них была большая овчарня, но не собственная — колхозная. Дом у дедки с бабкой — обычная деревенская изба…
ИГОРЬ. Да помню я, мама! Сколько мне было? Лет пять, шесть? Жили мы в той деревне.
ЛИДИЯ (со вздохом). Ну короче… разбился твой отец…  Сразу после похорон мы с тобой уехали в город. Я стала работать в торговле, познакомилась с Алексеем Марковичем. Он принял тебя как родного, усыновил, дал свою фамилию…
ИГОРЬ. А отчество?
ЛИДИЯ (со вздохом). Нет, отчество я не разрешила менять. Ты остался как был: «Игорь Михайлович»…
ИГОРЬ. Слава Богу! Хоть что-то от родного отца!
ЛИДИЯ. Ну теперь тебе всё ясно?
ИГОРЬ. А дед с бабкой? Они ещё живы или как?
ЛИДИЯ. Да живы, живы, по-моему! Вот лето придёт, съездишь, навестишь, если хочешь. Но учти, сынок: это не Гагры… Горячей воды нет, ванны нет, удобства во дворе…
ИГОРЬ. Джунгли?
ЛИДИЯ. Летом как джунгли, да. Леса кругом, речки, озеро… 
ИГОРЬ (изображая Маугли). В джунгли хочу!!!
ЛИДИЯ. Но всё, сынок. Теперь, твой черёд. Что там насчёт Алексея Марковича?
ИГОРЬ. Короче, дали мне знать, что скоро выпустят его… По подписке или в залог, уже не помню, как, но будет на воле!
ЛИДИЯ. Да верные ли сведения, сынок?
ИГОРЬ. Самые верные, мама! Об этом ещё никто не знает: ни судья, ни прокурор… А в нужных кругам решили, что Серёжкин свою вину исчерпал, хватит! На свободе он нужнее! А если эти люди возжелают, то воля Всевышнего восторжествует!
ЛИДИЯ. Не богохульствуй, сынок! Скажи лучше: кто эти люди? Я их знаю?
ИГОРЬ (пожимает плечами). Вряд ли, мама. Ты знала свои горкомы, горисполкомы…Им носила «сухие пайки» к праздникам... Сейчас всё иное. Губернаторы, главы, олигархи… Но все они — вот где у нас! (Показывает сжатый кулак).
ЛИДИЯ. У кого у вас, сынок? Я ничего не понимаю…
ИГОРЬ. И не надо, мама. Есть партии, они меняются… А есть «золото партии». Оно всегда в цене и править миром!
ЛИДИЯ. Ой, ну тебя. Запутал ты меня совсем! Ужинать будешь?..
ИГОРЬ. Только омлет, мама, только омлет! (Уходит в свою комнату).
ЛИДИЯ. Ну, омлет так омлет… (Идёт на кухню). А в самом деле интересно: как они там, в деревне — Мишкины старики?..

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
Вновь фасад деревенской избы, Матвей и Антонина сидят на скамейке. Из дома выходит Василий.
ВАСИЛИЙ. Вы проснулись уже? А меня всё ночь крутило так, что лишь под утро удалось вздремнуть…
АНТОНИНА. Ты не просто вздремнул, Вася… Ты так храпел, что я боялась в избу войти… Аки зверь рычащий!
ВАСИЛИЙ. Наговариваешь? (Трёт живот). От бессонницы голод одолел. Мы жрать сегодня будем или нет?
АНТОНИНА (с издёвкой). Тебе толчки или вытолчки?
ВАСИЛИЙ. Кончай свои шуточки, Антонина! Всё, что есть в печи, всё на стол мечи!
АНТОНИНА. Рыбу будешь?.. Матвей принёс.
ВАСИЛИЙ. Караси?
АНТОНИНА. Караси. Не годятся, поймай других…
ВАСИЛИЙ. Годятся! (Матвею). Спасибо, бригадир.
МАТВЕЙ. Кушай на здоровье, Вася. Тебе помочь, Антонина?
АНТОНИНА. Ещё чего? Ловить рыбу — мужское дело, а готовить — женское! (Уходит, прихватив пакет).
ВАСИЛИЙ (обиженно). Что ж ты меня не разбудил, сосед? Я порыбачил бы тоже…
МАТВЕЙ. Ты больной, куда тебя? Лежи, отдыхай!
ВАСИЛИЙ (со вздохом). Вот ты старше меня, Лукич, а на здоровье не жалуешься. Почему так?
МАТВЕЙ. Войну прошёл потому что. От этого.
ВАСИЛИЙ (недоверчиво). Хочешь сказать, что война здоровье прибавляет?!
МАТВЕЙ. Ну не так, чтобы напрямую... Ежели осколок сидит, то он не на пользу, конечно. А в целом… ничто так не закаляет человека, как стремление выжить!
ВАСИЛИЙ. А мы в тылу жить не хотели?! И хлеб с мякиной, и работа колхозная от зари до зари, — это всё не в счёт?
МАТВЕЙ. Всё так, Вася. Но когда тебе дан приказ: во что бы то ни стало — через линию фронта — переползти, преодолеть, добыть «языка» и вернуться обратно… 
ВАСИЛИЙ. Это я понимаю. 
МАТВЕЙ (обрадовано). Во-от! А потому настраиваешь себя  на мыслимое и немыслимое, на возможное и невозможное. В ледяную воду — вплавь! В снежном сугробе — лежать! Без воды и пищи — терпеть! Сильного врага — одолеть!.. Вот так оно закаляется — тело фронтовика! 
ВАСИЛИЙ. Да, Матвей… (Смотрит на соседа). Тело твоё — сплошные жилы! Но теперь то, в мирное время, чего ради надрывать себя? Отжиматься до одури, в проруби плавать?.. 
МАТВЕЙ (с улыбкой). До сотни лет хочу дожить, Вася! Такой обет я дал своим друзьям. 
ВАСИЛИЙ (хмуро). Какой ещё обет, чего болтаешь?
МАТВЕЙ. Не веришь?!.. А представь себе лето 45-го года. Едем мы в теплушке из Европы на Родину.  Пересекли границу, выпили по чарке… И загадали желание: встречать День Победы как можно дольше!
ВАСИЛИЙ. И сколько же этого «дольше»?
МАТВЕЙ. А сколько жизни хватит! Чтобы внуки-правнуки наши смогли посмотреть на живого фронтовика. Послушать его, поверить, поклониться ему — живому!
ВАСИЛИЙ (обиженно). Вон ты какой! А дети войны не в счёт?
МАТВЕЙ. Все в счёт, Вася! Но мы в тот день сами ещё были — вчерашние пацаны. Сегодня внуки мои старше! И дали себе обет: жить долго! Жить за тех, кому не довелось!
ВАСИЛИЙ. Ну и что?.. Сотню осилишь, Лукич?
МАТВЕЙ (разминает правую руку). Рана саднит немного… Но не против сердца, справа… А потому — доживу, Вася!
   Из дома выходит Антонина.
АНТОНИНА. Ну что, спорщики? Проголодались?
ВАСИЛИЙ. Мы не спорим уже, Антонина. (Соседу). Долго жить… кто же против? 
МАТВЕЙ (грозит пальцем). И достойно жить, Василий!
ВАСИЛИЙ. Ну это само собой… (Жене). Поспели караси?
АНТОНИНА. Поспели. Поджаристые, с золотистой корочкой! Прелесть!
МАТВЕЙ (читает вслух):
                И лежат нетронутые караси в сметане,
                Как французские гренадёры в Подмосковном лесу.
ВАСИЛИЙ. Кто это так сказал, Матвей?
МАТВЕЙ. Окуджава Булат Шалвович. Тоже фронтовик. 9 мая рождённый.
ВАСИЛИЙ (удивлённо). Это как?!
МАТВЕЙ. А очень просто. И до войны был такой день. Но самый обычный, чёрный день календаря! Никто и подумать не мог, что станет он праздником праздников — наподобие Пасхи!
ВАСИЛИЙ. Эк куда ты хватил — Пасхи!
АНТОНИНА. Ну всё. Идите в дом, спорщики!
              Старики уходят, продолжая говорить на ходу.
Василий: «Пасха — это возрождение Господа Бога нашего!».
 Матвей: «А в День Победы вся страна возродилась из пепла!»

СЦЕНА ПЯТАЯ
Загородный дом Индуса. На стене фотографии из архива: «Гитлер принимает парад», «Солдаты вермахта в Париже» и т.д. На видном месте «Майн Кампф». Хозяин — ярый приверженец фюрера, что не раз бывало в преступных группировках 1990-х годов.
Входят Гордей и Анжела, оба вытягивают руки в фашистском приветствии: — Зиг хайль! Хозяин небрежно вскидывает правую ладонь — совсем как фюрер.
ИНДУС. Прошу садиться, господа! Этот кабинет у меня — самый секретный. (С весёлой улыбкой). Здесь просто негде повесить прослушку!
ГОРДЕЙ. Это правильно, шеф. Чужие уши — причина потерь!
ИНДУС. А длинный язык — причина короткой жизни!.. Итак, мы идём на мировую с Балоянцем. Сам Балу поверил мне!.. (Пауза). Или ты не согласен, Горыныч?
ГОРДЕЙ. Сомневаюсь я, Эдик. На словах он верит, но что за пазухой держит, не знает никто…
ИНДУС (Анжеле). А ты что скажешь, красавица?
АНЖЕЛА. Балу он и есть Балу. Медведь. Мощь и сила!
ИНДУС. Это правильно, конечно. (Подходит к фото «Париж-1940»). Такой же казалась Франция в 40-м году. По всей границе непреодолимый вал — линия Мажино!.. А фюрер ударил в обход, через Бельгию, и в шесть недель взял Париж!
ГОРДЕЙ. Ты историк, Индус!
ИНДУС. Всю не всю, а историю своего кумира знать надо! Блицкриг начинался не с России — с Запада.   Вот и нам сегодня нужна своя «Бельгия», свой обходной манёвр. Главной будешь ты, Анжелка!
АНЖЕЛА. Я?!
ИНДУС. У тебя, говорят, есть одноклассник? Как его?
ГОРДЕЙ. Игорь Сережкин, Барсук. Тренируется в «Кимоно» Балу. Тот его любит как сына, сделал курьером…
ИНДУС. Во-от! Как всякий «медведь», Балу силён, но… сентиментален. В нашу дружбу он не верит, но поверит в любовь! Ты сумеешь сыграть любовь, Анжела?
ГОРДЕЙ (Анжеле). Ты же актриса! 
АНЖЕЛА.  Да мне и стараться особо не надо. Игорёк сам зовёт меня замуж…
ИНДУС. Прекрасно! (Потирает ладони). Короче, разыграем «Сватовство майора». Мы со стороны невесты (хлопает Анжелу по ягодице), а Балу — отец жениха.
АНЖЕЛА. Обычно родные жениха ехали в дом невесты…
ИНДУС. Ничего. У нас будет «предварительный сговор». Ну а я — «посажённый отец»! (Достаёт пистолет и перезаряжает его).
ГОРДЕЙ (хмуро). Ты сам хочешь поставить финальную точку, Индус?
ИНДУС. Решающий бросок, Горыныч! Вожак его делает лично!
ГОРДЕЙ. Это опасно...
ИНДУС. Акелла не может промахнуться?.. Останься, Гордей, обговорим детали…
 ГОРДЕЙ (Анжеле). Жди меня в машине, милая!
          Анжела уходит
 ИНДУС. У вас с ней серьёзно?
ГОРДЕЙ. Вполне!
ИНДУС. Но ты знаешь, где мы её подобрали, кто прежде был?..
ГОРДЕЙ. Что было, то прошло, а будущее и вовсе мираж. Я признаю лишь сегодняшний день, а сегодня она — женщина, которую люблю. 
ИНДУС. Понятно… Короче, Горыныч. (Чертит схему). Мы входим в логово Балу... Здесь у него охрана…
ГОРДЕЙ. И здесь охрана.
ИНДУС. Да?.. Тогда меняем позицию…

СЦЕНА ШЕСТАЯ
   Ночь. Полумрак. Слышны пистолетные выстрелы, крики раненых.
Выбегает Игорь с пистолетом в руке, навстречу ему Анжела.
ИГОРЬ. Анжелка! Стой! Что это было?!
АНЖЕЛА. А ты сам не видел?.. 
        Раздаётся завывание патрульной машины.
ИГОРЬ. Я видел Индуса… Зачем он это сделал?
АНЖЕЛА. Два медведя в одной берлоге не живут… Беги, Игорёк!
 ИГОРЬ. А ты?.. 
АНЖЕЛА. Беги, сказала!!!
Игорь убегает в одну, она — в другую сторону. Следом, отстреливаясь, пробегает Гордей. Сирена не смолкает.

И снова загородный дом Индуса. Он, Гордей, Анжела, Чирок, Хряк, Валет сидят за столом с бутылками и молча смотрят телевизор… Слышен громкий голос диктора:
— Вчера ночью жители Приволжского микрорайона были разбужены громкими выстрелами, воем сирен… Патрульные машины прибыли на место происшествия — в спортивный клуб «Кимоно». Его хозяин Степан Балоянц, известный в криминальных кругах по прозвищу Балу, «Медведь». Тела хозяина и двух его охранников были обнаружены в просторном зале клуба, ещё один труп молодого человека — во дворе. Имя его устанавливается. По данному факту возбуждено уголовное дело, начато расследование. Но уже сегодня можно сказать, что на лицо очередная преступная «разборка», которыми так изобилует наше уходящее десятилетие. Судя по всему, в «Кимоно» состоялась сходка двух преступных группировок. Одну из них возглавлял покойный Балоянц. Его спортивный комплекс был местом дислокации тех «спортсменов», которые являлись «бойцами» ОПГ. Они промышляли разбойными нападениями на частных предпринимателей, торговцев, в целом на богатых людей нашего региона с целью изъятия прибыли. Сам Балу считался некоронованным королём рэкета, его «крёстным отцом», этаким «метром теней»… Теперь, после убийства «Короля», следует ожидать нового всплеска преступности в нашем городе.
Некоторое время в доме царит молчание.
ИНДУС. Ну? Что скажете, орлы?
ЧИРОК. А что тут скажешь?.. Завалить надо этого краснобая! (Указывает на телевизор). Диктора! Все карты наши выложил, гад!
ИНДУС (весело). А, по-моему, всё он правильно изложил. А Балу так вовсе приподнял до небес: «Некоронованный Король!», «Крёстный отец!», «Метр теней!»… И это радует!.. Знаете, почему? (Пауза). Потому что мы опустили этого «короля» до самого некуда — в яму, в могилу!!!
Сборище ликует. Звенят бокалы… Валет, взяв гитару, поёт песню «ПОБЕГ»:

Нынче выпало на долю друга с зоны провожать.
— Передай, дружок, на волю, что надумал я бежать.
Я сижу четыре года, вдвое больше впереди.
Слово сладкое «свобода» запеклось в моей груди.
Мне бы только пилку остру, парашютную стропу,
Мне бы только ночь беззвездну и звериную тропу.
Я умчался бы как ветер, я растаял бы как дым!
Где-то должен быть на свете уголок, где я любим.
Нынче выпало на долю друга с зоны провожать.
— Передай, дружок, на волю, что надумал я бежать. 

ИНДУС. Ну всё. Песни кончились. Остались серые будни, братва.
ХРЯК. А именно?
ИНДУС. Надо зачистить за собой. Убрать тех, которые остались.
ЧИРОК (удивлённо). Всех бойцов Балу?! Их полсотни, не меньше…
ИНДУС. Ну зачем же всех? Остальные пусть работают… теперь уже на нас! Но есть пара бойцов покойного… или трое?.. которых я лично видел вчера в «Кимоно»… О они видели меня!
ХРЯК. У них там норки потайные… Прошмыгнули двое…
ВАЛЕТ. А, по-моему, трое…
ИНДУС (подняв руку). Всех отыскать! Всех до единого!!! Живой свидетель — самый опасный враг! Сегодня он затаился, а завтра пришёл в ментовку — и всё! «С конфискацией без права переписки»…
ВАЛЕТ. Как говорили в старину, от живого свидетеля и Шапиро не спасёт. Был такой адвокат знаменитый.
ХРЯК. Свидетеля люблю, который в гробу!
ИНДУС. Поняли?! В ближайшие дни ни один не должен уйти!
ГОРДЕЙ (чешет в затылке). Они теперь попрятались по норкам — не сразу найдёшь…
ИНДУС. Ты разведка, Гордей, с тебя первый спрос. И всем говорю: кто найдёт — новое авто, кто упустит — самого на кол посажу! Вы меня знаете…
ВАЛЕТ. Знаем, шеф!
ХРЯК (уважительно). Индус сказал, Индус сделал!
ИНДУС. Тогда вперёд, орлы! Ищите да обрящете!
     Все расходятся. Гордей и Анжела идут рядом.
ГОРДЕЙ. Ты ничего не хочешь мне сказать, Анжела?
АНЖЕЛА. Что именно, Гордей?
ГОРДЕЙ. Вчера возле «Кимоно» я видел тебя с этим фраером…  «Женихом»… твоим
АНЖЕЛА. Тебе показалось, Гордей.
ГОРДЕЙ (грозит пальцем). С огнём играешь, девочка? Индус   раздавит как букашку! Наколет на булавку и будет показывать, как трофей.
АНЖЕЛА. И что же делать?
ГОРДЕЙ. Найти этого Игорька! Теперь уже сантименты по боку! Или мы его, или Эдик — нас!
АНЖЕЛА (с тяжёлым вздохом). Поняла.
ГОРДЕЙ. Адрес его знаешь?.. Поехали! (Достаёт пистолет, проверяет, идёт следом).

СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Квартира Серёжкиных. Лидия Андреевна озабоченно ходит по залу. Игорь выходит из своей комнаты с большим дорожным чемоданом.
ЛИДИЯ. Ты уезжаешь, Игорёк?.. В командировку?..
ИГОРЬ. Да, мама. Для всех я — в дальней длительной командировке!
ЛИДИЯ. А для меня?
ИГОРЬ. И для тебя тоже!.. (Обнимает её). Так надо, мама. 
ЛИДИЯ. Скажи только одно, сынок. Это связано с тем, что случилось?
ИГОРЬ. Где?!
ЛИДИЯ. В вашем «Кимоно». Убили Балоянца… Весь город говорит…
ИГОРЬ. Я уже не работаю там… Всё! Мне пора, мама!
ЛИДИЯ. Мне-то хотя бы мог шепнуть… Родной матери…
ИГОРЬ (колеблется). Нет, мама! И не потому, что я тебе не доверяю. Но иногда знать правду — это также опасно, как говорить её!
ЛИДИЯ. А твой отец? Ты обещал, помнишь?..
ИГОРЬ. Это ты хорошо, что напомнила. (Строго машет пальцем). Кто бы что ни спросил, я меня только один отец: твой Алексей Маркович! Поняла? Ты же поменяла мне фамилию? Будь последовательной до конца!
ЛИДИЯ. Ну а насчёт… освобождения его… 
ИГОРЬ. Теперь уже ничего не знаю. Всё изменилось, мама. Будем ждать. Пока! (Хватает чемодан и уходит).
ЛИДИЯ (подходит к календарю с надписью 1999). Двадцатый век… Скорей бы ты кончался, что ли? (Машет рукой). Разложу-ка я пасьянс! Он меня никогда не обманывал. (Садится за стол и начинает тасовать карты.  Напевает):
 
Мне не надо раскладывать карты,
Чтоб узнать своего Короля:
Я ещё не со школьной ли парты,
Раз увидев, влюбилась в тебя.
Ты об этом не ведал, наивный
Кареглазый весёлый Валет,
И не видел, не видел, противный,
Юной Дамы семнадцати лет.
Ах, как жизнь потрепала колоду!
Мы теперь постарели слегка,
Но зато обрела я свободу —
Дама зрелая лет сорока.
Ты ведь тоже один, мой бубновый,
Мой вальяжный и толстый Король,
Всё такой же, как прежде, бедовый,
Только в карих глазах твоих боль.
Но отныне, поверь мне, родимый,
Ни одна не прольётся слеза,
Потому что вдвоём, мой любимый,
Мы сильнее любого туза!
……………………………………………………
 МАРЬЯЖ — сочетание Короля и Дамы одной масти. Имея марьяж на руках, можно победить даже Туза. (Из правил игры в преферанс).

Раздаётся звонок в дверь.
ЛИДИЯ. Кого ещё черти несут? (Подходит к двери). Кто там?
ГОЛОС АНЖЕЛЫ. Почта!..
ЛИДИЯ (нехотя открывает). Вам кого, девушка?
АНЖЕЛА. Лидию Андреевну Серёжкину. Ей перевод...
ЛИДИЯ (пропуская гостью в дом). Ну я Лидия Андреевна… Что-то вы поздно, милочка.
АНЖЕЛА. Извините, пожалуйста. Я студентка института связи, вечерами подрабатываю на почте. Стипендия крохотная, сами понимаете…
ЛИДИЯ. Понимаю. Проходите, садитесь.
АНЖЕЛА. Спасибо! (Садится за стол, выкладывает стопку денег). Вот извещение, деньги. Посчитайте, пожалуйста. И дайте мне ваш паспорт, я всё оформлю. (Пишет).
ЛИДИЯ (пересчитав). Всё правильно.
АНЖЕЛА. Кстати, на этот адрес у меня ещё один перевод. (Читает). Серёжкину Игорю Михайловичу от Серёжкина Алексея Марковича. Есть такие?
ЛИДИЯ. Есть. Это сын мой и муж.
АНЖЕЛА (игриво). Сыну немного меньше. Ну и правильно. Жена есть жена!
ЛИДИЯ. Вы сами-то замужем?
АНЖЕЛА. Нет пока.
ЛИДИЯ. Вот когда будете, поймёте, милочка.
АНЖЕЛА (восхищённо). Любовь! (Выкладывает ещё одну стопку денег). А сына вашего можно пригласить? Пусть и он порадуется…
ЛИДИЯ. Нет его дома.
АНЖЕЛА (разочарованно). Жа-аль!.. Придётся второй раз шлёпать… А у меня сессия на носу, время расписано по минутам…
      Лидия Андреевна разводит руками: что поделаешь?
АНЖЕЛА (оглянувшись по сторонам). А можно как-нибудь… по договорённости? (Забирает из стопки две купюры, показывает их хозяйке дома).
ЛИДИЯ. Вы далеко пойдёте, милочка! (Одну купюру отнимает).
АНЖЕЛА (весело). Обижаете студентов! Да вы позвоните ему, пусть подъедет! Он не далеко, надеюсь?
ЛИДИЯ (хмуро). Далеко! (Кладёт вторую купюру обратно).
АНЖЕЛА. Спасибо!.. Давайте мне его паспорт, запишу и побегу. У меня ещё три адреса.
           Лидия Андреевна медленно уходит в комнату сына.
АНЖЕЛА (звонит по телефону). Да нет, дорогой, скоро освобожусь. Давай сегодня сходим в кино? Тот самый сеанс, о котором ты говорил… Вот, вот!..  Ну, до встречи, милый…
            Лидия входит с мрачным лицом.
ЛИДИЯ. Нет паспорта! Сын уехал в командировку, взял его с собой...
АНЖЕЛА (глубоко вздыхает).  Что же делать?.. Давайте хотя бы уточним кое-что… У меня ведь тоже начальство…
ЛИДИЯ. А как же иначе?.. У вас ведь государственная почта, надеюсь?..
АНЖЕЛА. Конечно!.. Вот смотрите. Перевод посылает Серёжкин Алексей Маркович, а получает Серёжкин Игорь Михайлович. Он ведь сын?
ЛИДИЯ (тоскливо). Сын.
АНЖЕЛА. Тогда неувязочка получается…
ЛИДИЯ. Эх, девушка! Поживите с моё, узнаете. Любовь не всегда возникает с первого взгляда.
АНЖЕЛА (обрадовано). А! Вы уже были замужем?!
ЛИДИЯ. Нет! Это Алексей Маркович был женат… И вообще… (Собирает со стола и отдаёт «студентке» обе стопки: она уже всё поняла). Возьмите эти деньги… бесовские! Отдайте их тем, кто вас послал!
АНЖЕЛА. Как? И те, и эти?.. (Показывает стопки).
ЛИДИЯ. И те, и эти, милочка. Я родным сыном — не торгую!
АНЖЕЛА. (Встаёт, ссыпает деньги в сумочку). Зря вы так, Лидия Андреевна. Я ведь хотела по-хорошему…
     Выходит, и тут же в дверь вбегают Хряк и Валет.
ЛИДИЯ (в страхе). Вы кто?! Что вам надо? Я милицию позову!
 ХРЯК (с кривой усмешкой). Не успеешь, мамаша! (Толкает её в комнату.  Дверь закрывается).
          Анжела красивой походкой уходит прочь.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ
Деревня. Магазин. За прилавком стоит Хозяйка — дама лет 50-ти с пытливым хитрым лицом. Входит Антонина.
ХОЗЯЙКА. О, Антонина Ильинична в гости к нам! В кои-то веки?!
АНТОНИНА. Хватит болтать, Никитична! То и дело хожу к тебе за хлебом…
ХОЗЯЙКА. Вот именно что «за хлебом». И какой от тебя доход моему магазину? Копеечный!
АНТОНИНА. В магазин не для того ходят, чтобы доход хозяйке  делать.
ХОЗЯЙКА (с искренним удивлением). А для чего?
АНТОНИНА. Чтобы товар купить. А доход — это уже попутно, само собой.
ХОЗЯЙКА (ворчливо). Попу-утно! (Выставляет на прилавок буханки и батоны). А знала бы ты, во что мне обходится этот магазин?! Отчисления, начисления, содержание, охрана...
АНТОНИНА. Не брала бы. Я не торговала никогда, так мне и не предлагали.
ХОЗЯЙКА (с издёвкой). Ты всю жизнь над овцами хозяйка, знаю.
АНТОНИНА. А ты, я помню, с малых лет за прилавком... Вот и командуй своим… «супермаркетом». Господи прости, язык сломаешь!   
ХОЗЯЙКА (со вздохом). Я надеялась, что будет как в добрые старые времена. Привезут того же пива — отбоя нет от мужиков! А нынче и пива хоть залейся, да мужиков на всю деревню трое  осталось. (Ехидно). А из этих трёх — два мужика на одну тебя приходятся, Антонина!
АНТОНИНА. Не болтай, что ни попадя! Кто такую глупость говорит?!
ХОЗЯЙКА. Да вся деревня, у кого ни спроси. У тебя и муж, и сосед с другого боку…
АНТОНИНА. Ему уже семьдесят лет! Как язык у вас поворачивается, бесстыжие? 
ХОЗЯЙКА. Э-э! (С намёком). В свои семьдесят он молодого обставит! Что на лыжах зимой, что на лодке летом — везде Матвей Лукич!
АНТОНИНА. Ну и дай ему Бог здоровья! 
ХОЗЯЙКА. Да говорят… уж ты не обижайся, Ильинична, что живёте вы одной семьёй, как в коммуне когда-то. Вот и хлеб ты носишь — на всех…
АНТОНИНА (начинает закипать). Да что же я?.. Не могу соседу буханку хлеба отнесть?! Фронтовику?!.. Он жизнь за меня не жалел на войне!!!
ХОЗЯЙКА. Молчу, молчу, Ильинична…
АНТОНИНА. Нет, ты не молчишь, Никитична! Вся зараза в деревне от тебя расходится,   из твоего «маркета»! Людям и так живётся не сладко, помогать друг другу надо, а ты, склочница, сеешь зло меж ними!   
ХОЗЯЙКА. Ну что ты, Тонечка?.. Да пошутила я, сказала не подумавши…
 АНТОНИНА. Всё ты подумала! А что касается Матвея Лукича, то я не позволю хаять бригадира нашего!
ХОЗЯЙКА. Не что ты, Ильинична, как можно?..
АНТОНИНА (машет пальцем).  У нас в России завсегда так: пока у власти, хвалят, а как ушёл, хают!… Но я и прежде говорила, и буду говорить: люблю Матвея Лукича!  Даже и на  пенсии, он для нас всё тот же бригадир! (Бросает деньги на прилавок). Ну давай, разноси по всей деревне, сводница! (Уходит).
ХОЗЯЙКА (бросается следом). Ну будет, будет, Антонина! Не серчай ты на меня, глупую. (С горечью вдогонку). Сама видишь, как одиноко мне. И деревня вымирает, и торговая точка — вместе с ней! Э-эх!
    Достаёт из-под прилавка початую бутылку водки, плавленый сырок  и пьёт.
               
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
Изба Барсуковых. Из магазина возвращается Антонина с большим пакетом хлеба, её встречает Василий, следом подходит Матвей с банкой мёда.
АНТОНИНА (смахнув слёзы, весело). Вот как славно! Жена из магазина — и оба мужа тут как тут! Один товар принимает, другой медком угощает… Не жизнь, а малина!
ВАСИЛИЙ. Какие мужья? Ты говори, Тонька, да не заговаривайся!
АНТОНИНА. Ой-ё-ёй, какие мы строгие! Будто сам не слыхал ни разу?
ВАСИЛИЙ. Да о чём не слыхал-то?
АНТОНИНА. О чём всё село гудит… (Умолкает, сжав кулаки). ВАСИЛИЙ. Да говори ты толком, Антонина!
МАТВЕЙ (догадавшись). Похоже, Никитична напела что-нибудь…  Спивается баба, а по пьянке городит что ни поподя!
АНТОНИНА (яростно). Пока она сопьётся, вся деревня передерётся! Она всех меж собой перессорит!
МАТВЕЙ. Да что случилось?
ВАСИЛИЙ. Действительно, Тоня. Скажи как есть!
АНТОНИНА. Эта кобра пустила слух, что мы, все трое… живём одной семьёй!!! 
ВАСИЛИЙ. Как это?
АНТОНИНА. Так это! Помнишь сплетню про первых коммунаров?
МАТВЕЙ. Я помню. Враги шептались, что у них всё общее: и бороны, и бабы, и дети.
АНТОНИНА. И одеяло одно на всех!
           Общая пауза.
МАТВЕЙ. Может быть, мне пореже ходить к вам?..  Как кто ни зайдёт, а я тут. И сижу, и обедаю…
АНТОНИНА. Только посмей, Лукич! Я без тебя и за стол не сяду! Голодом заморю себя, а этим шершням не поддамся!
ВАСИЛИЙ. Действительно, Матвей. Ты нам то рыбки, то зайца…  А скоро утки пойдут…
АНТОНИНА. Я предлагаю всё делать им назло, пакостникам! Мы коммуна?!.. Ну и пусть! Переходи на вовсе к нам жить, бригадир! В зале у нас диван хороший…
МАТВЕЙ (строго). Ну всё! Пошутили и хватит! Свою избу я не брошу, но держаться надо вместе,  Антонина права! Если увидят, что дали слабинку, вовсе заклюют!
АНТОНИНА. По такому случаю… давайте пир устроим, мужики?! У меня есть бутылочка кагора пасхального… А караси твои, Лукич, — это ведь пища монастырская?
МАТВЕЙ. Любили монахи жареных карасей!
АНТОНИНА. Здесь, на солнышке, и посидим. Денёк то какой? Весна красна!
ВАСИЛИЙ (с улыбкой). В такой день, помню, Гагарин полетел! Он ведь тоже — дитя войны, как мы оба.
Читает стихотворение «ДЕТИ ВОНЫ»:

О, дети, дети той войны!
Вы знали боль и запах гари,
Но в день, когда смоленский парень,
Ровесник ваш — майор Гагарин
Достал до звёздной вышины,
Вы, помню, плакали от счастья
И забывали все ненастья
И лучше не было страны!

         Старики несут из дома стол, хозяйка бутылку, закуски, и вот уже все трое сидят с рюмками в руках.
АНТОНИНА. Ты старшой, бригадир, тебе первый тост!
ВАСИЛИЙ. Да, Матвей. Ты больше помнишь!
МАТВЕЙ (встаёт). В коммуне я не был, но от деда слыхал… Было тяжко! А кому было легко в двадцатые годы? Но  жили словно по заповеди: ни убий, ни укради, ни возжелай… Делили и горе и радость, и беду и лебеду.
АНТОНИНА. А что ещё надо близким людям?!
МАТВЕЙ. Будто первые христиане жили! За это и выпьем!
     Выпивают, закусывают, Матвей читает стих «НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ»:
Услышал  я  в  детстве  и  помню  весь  век,
Мне  бабка  сказала  сурово:
— Не  хлебом  единым  жив  человек,
Но  всяким  Божественным  словом!
Разруху  и  голод  гражданской  войны
Мои  старики  испытали.
Нелёгкая  доля  была  у  страны,
И  вместе  они  голодали.
Растили  пшеницу  и  малых  ребят —
Для  новой  войны,  оказалось.
Пошёл из   семьи  за солдатом  солдат,
И  сердце  у  бабки  сжималось.
Пекло  её  солнце,  слепил  её  снег,
Но  в  церковь  шла  снова  и  снова.
— Не  хлебом  единым  жив  человек,
Но  всяким  Божественным  словом.
Свершилась  Победа!  Все   трое  пришли!
Не в  сердце  — свинцовые  граммы.
И  кланялся  каждый  сынок  до  земли,
Скрывая  от матери  шрамы.
Таких  разносолов  не  ела  вовек,
Но   взгляд  равнодушен  соловый:
— Не  хлебом  единым  жив  человек,
Но  всяким  Божественным  словом.
Дал  Бог  ей  праправнуков,  множество  лет
И  лёгкую,  в  общем,  кончину.
Стою  над  могилкой,  и  солнечный  свет
Огнём  зажигает  рябину.
Не  нажил  богатства  за  свой  полувек,
Но  слышу  я  снова  и  снова: 
 — Не  хлебом  единым  жив  человек,
Но  всяким  Божественным  словом.

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ
Слышен натруженный гул машины… Входит Игорь.
ИГОРЬ (обращается к Василию). Это Липки, дед?
ВАСИЛИЙ. Липки, сынок.
ИГОРЬ. До Барсуковых далеко ещё?
     Старики молчат, переглядываются. Молодой человек в дорогом джинсовом костюме может быть проверяющим, а их всегда боялись на селе.
ВАСИЛИЙ. А вам зачем?
ИГОРЬ. Твоё какое дело? Покажи Барсуковскую хату и можешь быть свободен. Вечером придёшь, налью сто грамм. Да не вашей вонючей самогонки, а настоящего Шотландского виски, учти!
АНТОНИНА (прижав руки к груди). А ведь это Игорёк!..
ВАСИЛИЙ. С ума сошла?
 АНТОНИНА. Я тебе говорю. (В полный голос). Игорёк!!! Милый!!!
ИГОРЬ. Бабуля?! (Обнимает её). А это дед?!.. (Обнимает другой рукой). Какие же вы маленькие стали! Я привык на вас снизу вверх смотреть, а теперь всё наоборот.
МАТВЕЙ. Потому что тебе было шесть, а сейчас?..
ИГОРЬ. Двадцать три.
МАТВЕЙ. Ты вверх растёшь, а мы все трое — вниз.
ИГОРЬ. Тебя я тоже помню, бригадир!..  Ладно, деды. Обниматься позже будем, а сейчас покажите, где мне машину пристроить?
ВАСИЛИЙ. Пойдём, Игорёк…
ИГОРЬ. Гараж есть?.. Нет?..  Жалко. Ну в сарай какой-нибудь, дровник что ли… Чтобы не выцвела на солнышке… Я к вам надолго…  (Уходят).
МАТВЕЙ. Ну вот и нашёлся твой внук, Антонина!
АНТОНИНА. Бог услышал мои молитвы! (Крестится). Ведь вот он, Игорёк! Живой-здоровый!
МАТВЕЙ. Рад за тебя, за Ваську тоже…
АНТОНИНА. Теперь и помирать не страшно! Внука увидела, что ещё надо?
МАТВЕЙ. Бога не гневи, девка! Теперь будем Игорю невесту искать. Тебе правнуки нужны или нет?
АНТОНИНА (смущённо). Какие ещё правнуки?.
МАТВЕЙ. Самые обыкновенные, с глазами и ушами. У меня их четверо уже!
АНТОНИНА (удивлённо). Четверо?!
МАТВЕЙ. Жизнь продолжается, Тоня!
        Возвращаются Василий и Игорь. Внук несёт большую дорожную сумку.
ИГОРЬ. Из города выехал, некогда было… Подарок вам только здесь купил… в вашем супермаркете.
АНТОНИНА (отмахиваясь). Какой ещё подарок?! Выдумал тоже!
ИГОРЬ. Набрал что есть. (Достаёт из сумки и выкладывает на стол). Виски шотландский, пиво баварское, колбаса краковская…
МАТВЕЙ (увидев, как хмурится Антонина). Постой, Игорёк! У нас обычай: первый стол накрывают хозяева! Порадуй стариков, отведай нашенского.         
АНТОНИНА. Вот с огорода: соленья, варенья, яблоки мочёные…
ВАСИЛИЙ. А это грибочки: маслята, опята, грузди… Сало деревенское…
МАТВЕЙ (встаёт). Ну? Есть повод выпить! Солдата долго в части не было, а сегодня вернулся! По такому случаю —  сто граммов фронтовых!
Поёт песню Бориса Шигина «ФРОНТОВЫЕ СТО ГРАММ»:

Не пьяный сабантуй, не пир среди чумы,
Без тостов и речей, в недолгой тишине
За что ты пил, Солдат?, наверное, за мир,
          О чём же думал ты? — Быть может, обо мне.
А потому — закон:  пред тем, как в бой идти,
Из фляжки два глотка, — отнюдь не даровых!
Чтоб месть была страшна,
Чтоб боль была сладка —
Сто граммов фронтовых,
Сто граммов фронтовых.

Дойдёшь ли до села, откуда в бой ушёл,
Накроет ли на стол в саду вишнёвом мать?
Да через пять минут что ждёт тебя ещё,
Тебе не угадать, тебе не угадать.
А потому — закон:  пред тем, как в бой идти,
Из фляжки два глотка, — отнюдь не даровых!
Чтоб месть была страшна,
Чтоб боль была сладка —
Сто граммов фронтовых,
Сто граммов фронтовых.

Одно ты знал всегда и этому был рад,
Лишь в это верил ты в затишье и бою:
Придёт заветный день, войдёт в Берлин солдат,
И улицы его по-русски запоют!
А потому — закон:  пред тем, как в бой идти,
Из фляжки два глотка, — отнюдь не даровых!
Чтоб месть была страшна,
Чтоб боль была сладка —
Сто граммов фронтовых,
Сто граммов фронтовых.
   Застолье перерастает в доброе веселье с песнями и танцами. Игорь достаёт гитару, поёт песня «ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ»:

Я накануне заправляю полный бак,
Я на рассвете выезжаю на большак,
Сто километров проезжаю с ветерком,
Ещё сто метров — и родимый будет дом.
По этой улочке я еду не спеша,
Здесь тихой грустью наполняется душа,
Ведь я когда-то здесь увидел белый свет,
Тебя милее в жизни не было и нет!

           Припев: Там, где асфальт кончается,
Как раз и начинается,
Моё село, моя земля
И деревенская родня!

Прости, родная, нас сманили города,
Но никогда я не забуду, никогда
Твои сады, твои избушки и поля…
Ведь это малая, но Родина моя!   (Припев).

СЦЕНА ОДИНАДЦАТАЯ
Спортивный комплекс «Кимоно». По пустому залу идут Индус, Гордей, Анжела, Валет.
ИНДУС. Ну что, братва? Изменилось «Кимоно» после ремонта?
ВАЛЕТ (демонстративного нюхает воздух). Прежнего хозяина уже и духа нет!
АНЖЕЛА. Ещё и название бы сменить. Весь город помнит, что «Кимоно» — это империя Балу.
ИНДУС. И что ты предлагаешь, девочка?
АНЖЕЛА. Ну… Какое-нибудь женское название, мягкое…
ВАЛЕТ (ехидно). Она хочет, чтобы клуб назвали «Анжелика»!
ГОРДЕЙ (Валету). Заткни свою пасть, чучело!
ИНДУС. А что? В этом тоже что-то есть… (Пробует слово на вкус): «Анжелика — маркиза ангелов»…
АНЖЕЛА (Валету). Но не таких «Ангелов», как ты, урод!
ИНДУС. Я подумаю. А пока, голубчики, давайте завершим одно ма-аленькое дельце, которое я вам поручил. Свидетели! Что с ними, Гордей?
ГОРДЕЙ. Одного уже нет. Спрятался у своей подружки в новом микрорайоне, в квартире на восьмом этаже…
ИНДУС. Та-ак…
ГОРДЕЙ (разводит руками). Вышел на балкон, упал. Ночь, темно… Как было дело, никто не знает…
АНЖЕЛА. Несчастный случай. Дело уже закрыто.
ИНДУС. Вот это умно! Тихо, аккуратно... Не то, что у тебя, Валет!
ВАЛЕТ (указывает на Анжелу). Это она прокололась! Гадом буду, Эдик! Мы вошли, а мамаша уже вся взвинченная, вся на нервах! Начала орать на весь дом… Ну… Хряк её и успокоил…
АНЖЕЛА. Всё он врёт! Я сделала свою работу чисто, хозяйка проводила меня до двери… (Зло смотрит на Валета). А эти мордовороты ворвались, придушили… Зачем?
ИНДУС. Ша! Дело об ограблении квартиры Серёжкиных надо как то… замять, Гордей. (Строго смотрит на Валета). Надеюсь, вы пальчики там не оставили?
ВАЛЕТ. Как можно, шеф?! 
ИНДУС. Но главное — Игорёк! Где он?!.. Что молчишь, разведка?!
ГОРДЕЙ. Его мамаша та ещё конспиратор. В паспорте только один штамп. Прежней жизни будто не было — всё подчистила!
АНЖЕЛА. Она завторгом была, могла себе позволить…
ГОРДЕЙ. Вот детские снимки Игорька. Всё, что удалось найти. (Передаёт фотографии Индусу).
ИНДУС (смотрит с улыбкой). Смешной мальчишка… Симпатичный… Жалко будет…
АНЖЕЛА (робко). Может, к делу пристроить, Эдик?.. Он толковый парень, я его знаю, учились вместе…
ИНДУС (ехидно). А Гордей что молчит?.. Он ведь тоже твой жених?
             Валет злорадно смеётся.
ГОРДЕЙ. Жених не жених, это не важно. И бойцом мог бы стать, согласен. Но хороший следак расколет его в полчаса!
ИНДУС (со вздохом). Вот это верно! Единожды предавший — кто тебе поверит? (Отдаёт фотоснимки обратно). Помозгуйте над ними! Здесь должен быть ключик золотой…
ВАЛЕТ. А мне что делать, шеф?
ИНДУС. А ты, дружок, поедешь в зону.
ВАЛЕТ (чешет в затылке). Добровольно?
ИНДУС. Пока добровольно, да. Отвезёшь от меня гостинец Роме Мерцалову из Третьего отряда. Пусть поговорит с Серёжкиным-старшим. Узнает, где сегодня первый папаша Барсука. Чую я, что к нему он подался!
ГОРДЕЙ. Не скажет!
ИНДУС. Почему, Гордей?
ГОРДЕЙ. Ревность взыграет. Увёл у мужика красивую бабу, двадцать лет прошло — и вдруг какой-то охламон просит адрес соперника... С какой стати?!
АНЖЕЛА. Да просто может не знать!
ИНДУС. Всё так, всё так, родные… Но Игорёк жив и где-то прячется. Машины в гараже нет — значит, сдёрнул. Ищи, разведка!
ГОРДЕЙ. Мы ищем…
ИНДУС. Плохо ищешь, Горыныч! (Начинает злиться).  В городе, за городом, на даче, у тётки с дядькой, у бабки с дедкой!.. (Выкатив глаза от злости).  Найдите мне его!!!               

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
Изба Барсуковых. Раннее утро. Подходит Матвей в стареньком бушлате, но с блестящей от смазки двухстволкой… По всему чувствуется бывалый охотник. 
МАТВЕЙ (не громко стучит с дверь). Антонина!..
            Антонина выходит, ёжась от холода.
АНТОНИНА. Лукич? Что-то ты не свет, ни заря…
МАТВЕЙ. Как же? Я обещал твоему внуку сводить его на озеро? Обещал! Сегодня утиная охота открывается…
АНТОНИНА. Он спит ещё без задних ног!
МАТВЕЙ (весело). Что? В деда пошёл?
АНТОНИНА. Только что не храпит, как тот.
МАТВЕЙ. Ну как вчера? Долго сидели?..
АНТОНИНА. Да не сказать, чтоб очень. Васька тот вообще… дорвался до английской водки этой…
МАТВЕЙ (многозначительно). Шотландское виски, Тонечка!
АНТОНИНА. Ну виски… Дорвался, выпил всю бутылку — и свалился на койку…
МАТВЕЙ. А Игорь?..
АНТОНИНА (недоуменно пожав плечами). Об Игорьке не знаю, что и думать, Матвей. И пил не много, и закусывал мало… А стал хуже, чем дед… Бормочет, бормочет что-то… Потом уснул…
МАТВЕЙ (задумчиво). Не пил, говоришь?
АНТОНИНА. Как была рюмка, так и осталась…
МАТВЕЙ. А бормотал, как пьяный?
АНТОНИНА. Хуже! Ваську я и пьяного пойму, а этот то плачет, то смеётся… А что, о чём — не скажу...
МАТВЕЙ (мрачно). А руки его смотрела?
АНТОНИНА. Зачем?!
МАТВЕЙ (с досадой). Эх, бабуля! Давно ты не общалась с молодыми… У некоторых вся судьба написана здесь, где вены! (Хлопает себя по руке).
АНТОНИНА (открывает рот — догадалась). Колется?!
МАТВЕЙ. Не знаю… Но как ты рассказала, всё может быть.
АТОНИНА (всхлипывая). И что же теперь делать, бригадир?
МАТВЕЙ. А что тут сделаешь?.. (Со злостью). Какая война, такие трофеи! В 45-м мы фашистские знамёна швыряли к Мавзолею… А с Афгана мак везли мальчишки… Заполонили  Россию наркотой!!!
АНТОНИНА. А вылечить можно от неё?
МАТВЕЙ (со вздохом). Дело это долгое, дорогое…  Не знаю…  (Смотрит на часы). 
АНТОНИНА. Ну что? Будить его?
МАТВЕЙ. Буди, бабуля! Скажи, что на уток идём, — он быстро проснётся!

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
Вновь утреннее кафе, барная стойка. Гордей сидит один, пьёт кофе. Входит Анжела.
ГОРДЕЙ (машет ей рукой). Присоединяйся. Тебе кофе с чем?
АНЖЕЛА. С бисквитом…
ГОРДЕЙ. Располнеешь, девка!
АНЖЕЛА. И что?.. Ты меня замуж не возьмёшь?..
ГОРДЕЙ (критически разглядывает её). Да нет. Возьму, пожалуй…
АНЖЕЛА. Ах, «пожалуй»? (Берёт кофе, пьёт). А ты не думал, Гордей, что я сама умею взвешивать все за и против?
ГОРДЕЙ. Ну-ну… И кто же мой соперник?
АНЖЕЛА (задиристо). Да тот же Игорёк!.. Он моложе тебя, я знаю его с детства… И столько же лет он любит меня! По настоящему любит, а не «пожалуй».
ГОРДЕЙ (с кривой усмешкой). По настоящему любить наркоши не умеют!
АНЖЕЛА (удивлённо). А он что?… на игле?!
ГОРДЕЙ. А ты не знала?… Балу покойный и сам любил ширнуться, и гвардию свою подсадил. Они в тот день все были под дозой… (С усмешкой). Легко ушли на небеса, весело!
АНЖЕЛА. Да, я не знала…
ГОРДЕЙ. Ты много чего не знаешь, Анжелка. (Стучит себя в грудь). Тебе нужен наставник! Такой, как я. А наставники — они всегда и старше, и мудрее.
АНЖЕЛА (вздыхает). Ну ладно, мудрец… Какие у нас планы на сегодня?
ГОРДЕЙ (оглянувшись по сторонам). С зоной ничего не получилось. Как мы и думали, кстати. Серёжкин-старший не колется, хоть тресни!
АНЖЕЛА (уважительно). Упорная семейка!
ГОРДЕЙ. Ну да… Только где же его искать – первого папашу? Сдаётся мне, что пацан где-то рядом…
АНЖЕЛА. Ну-ка, дай его фото… (Пристально рассматривает снимки).  Старенький снимок… По-моему, здесь указан номер…
ГОРДЕЙ. Номер чего?
АНЖЕЛА. Детского сада. Фото сделано на улице… Группа малышей, воспитательница… А за её спиной…
ГОРДЕЙ (разглядывает). «33»… Анжелка! Ты Мата Харри, блин!
АНЖЕЛА (гордо). Заплатите за бисквит, сэр! (Идёт к выходу).
ГОРДЕЙ. Официант! Деньги на стойке! (Уходит следом).

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ
Лес. Игорь и Матвей идут на охоту. У каждого за плечом ружьё.  На юноша — джинсы, сапоги и  модная тёплая  куртка. 
МАТВЕЙ. Ну что? Передохнём, сынок? 
           Охотники усаживаются на поваленное дерево.
ИГОРЬ. А ты, дед, и воевал в этом бушлате? (Ехидно). Весь пулями пробит!
МАТВЕЙ. Нет, сынок. На войну я пошёл в шинели… Скатку  через плечо носил когда-нибудь?
ИГОРЬ. Слышал.
МАТВЕЙ. В окружении, в лесах, она нам всё заменяла: и одежду, и одеяло… 
ИГОРЬ. А потом?
МАТВЕЙ. Потом партизаны наткнулись на нас… У них и телогрейки, и зипуны. А главное — схроны, землянки по нашему.
ИГОРЬ. А ещё?
МАТВЕЙ. В действующей армии? Когда за линию фронта идёшь — по погоде. В дождь — плащ-палатка, в снег — дублёнка… Разведку одевали богато!
ИГОРЬ. А помнишь, дед? Ножик ты учил меня метать?..
МАТВЕЙ. Припоминаю… Не совсем у тебя получалось: рука детская маленькая, а клинок тяжёлый…
ИГОРЬ. Зато у тебя ловко! 
МАТВЕЙ. В разведке, сынок, это главное оружие. Когда кругом враги, стрелять — себя выдавать. А ножик — он бесшумный…
ИГОРЬ. А что надёжнее, Лукич? Колоть или метать?
МАТВЕЙ (пожимает плечами). Если подполз к врагу вплотную, то лучше всего его оглушить и тащить за линию фронта. Потому что «язык» — это главная твоя добыча! 
ИГОРЬ. А когда же метать?
МАТВЕЙ. Это в особых случаях... Положим, часовой стоит у блиндажа. Вплотную к нему подползти невозможно, а проникнуть внутрь необходимо.
ИГОРЬ. Понимаю.
МАТВЕЙ (с усмешкой). Да ты никак в разведку собрался, парень?.. За линию фронта?..
ИГОРЬ (сурово). Можно и так сказать, дедуля.
МАТВЕЙ. Не дай Бог! Мы за всех вас, молодых, отвоевали сполна… Хватит!
ИГОРЬ. А как же Афган?!..
МАТВЕЙ (с глубоким вздохом). Мой старшенький служил в Кандагаре…
ИГОРЬ. Живой?
МАТВЕЙ (нехотя).  Да живой...  Даже полковник…
ИГОРЬ. А говоришь невесело, дед?
МАТВЕЙ. Спорим мы с ним постоянно, как приедет домой.
ИГОРЬ. А что такое?
МАТВЕЙ (отмахивается). А-а! Ты не служил, тебе не понять!
ИГОРЬ. Как знать, дедуля? Быть может, придётся ещё…
МАТВЕЙ. Хочешь в армию пойти?.. Ну что ж… Тебе ещё не поздно.
ИГОРЬ. Да нет, Лукич. Боюсь, что война к нам самим придти может...
МАТВЕЙ (поднимает брови). Загадками говоришь? Ну-ну. Сегодня вся наша жизнь — сплошные загадки. Уснули в одной стране, проснулись в другой. Жили по соседству, теперь через границу… Работали на Армию, теперь ей не нужны.
ИГОРЬ. Это почему, Лукич?
МАТВЕЙ. Как тебе сказать, сынок? Всю жизнь мы овец разводили.  Я тебе говорил про шинель? Вот её, родную, всегда делали из овечьей шерсти…
ИГОРЬ. А потом?..
МАТВЕЙ (с усмешкой). Потом пришла вискоза и прочая гадость, вместо натурального сукна — заменители…  И всё! Овечья шерсть никому не нужна!
ИГОРЬ. М-да… Была б ваша деревня ближе к трассе…
МАТВЕЙ. И что?
ИГОРЬ. Вдоль дороги шашлычные можно открыть, деньгу грести лопатой!
МАТВЕЙ. Пойдём, предприниматель! (Встаёт).
ИГОРЬ. А озеро скоро?
МАТВЕЙ. Скоро!
ИГОРЬ (тоже  встаёт). Я для того и приехал, Лукич, чтобы в вашей глуши отсидеться. Тихо, без шума… (Уходят).

            АФГАНИСТАН 

Афганистан! Мне дороги солдаты,
Сложившие здесь головы свои —
Простые деревенские ребята,
По возрасту почти мои сыны.
Писал о них и всматривался в лица.
О, как беспечно здесь они глядят,
Не зная, что когда-то пригодится
Любительский тот кадр — в военкомат.
А рядом с ними — местные девчата
(Одна из них невеста, может быть),
Придёт повестка из военкомата,
И честно он отправится служить,
Как все мужчины в их семье служили,
Дед — фронтовик, а батя в ВДВ…
А где-то в этот час уже решили
Его судьбу. Предписано в Кремле
Помочь соседям…Ну и закружилось:
Кабул, Амин, талибы, смертный бой…
Любительское фото пригодилось,
Груз 200 возвращается домой.
Хвала вам, защищавшим в Кандагаре
Свой интернациональный долг!
Но тех, кто в политическом угаре
Послал ребят на смерть… Суди их Бог!
 
               
СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Тёплый весенний день. Скромный дачный участок. Хозяйка возится с саженцами, когда в калитку входят Анжела и Гордей.
АНЖЕЛА. Извините, пожалуйста. Нам нужна Надежда Николаевна...
ДАЧНИЦА. Это я.
АНЖЕЛА. Тогда мы к вам. (Восторженно). Как у вас чистенько всё, красиво! А какие тюльпа-аны!
ДАЧНИЦА. Луковицы я из Латвии выписывала. А вот там у меня ирисы, бархотки, садовый ландыш…
АНЖЕЛА.  Прелесть! В другое время мы бы с удовольствием полюбовались вашими цветами, но только не сегодня.
ДАЧНИЦА. А что такое? 
АНЖЕЛА (приложив платок к глазам). У меня жених пропал… Только не смейтесь, пожалуйста!
ДАЧНИЦА. Ну что вы? 
АНЖЕЛА. Вы, наверное, подумали, что он меня бросил?
ДАЧНИЦА.  И в мыслях не было! Как можно бросить такого ангела?
АНЖЕЛА. Всякое бывает… Но Игорёк не такой, честное слово. Мы дружим без малого два года, он души во мне не чает и сам настоял на том, чтобы свадьба была через неделю. Ждать до мая не захотел. Примета плохая…
ГОРДЕЙ (с усмешкой).  Всю жизнь маяться! 
АНЖЕЛА. Это брат мой.
ДАЧНИЦА (Гордею).  Очень приятно...  Так что же?.. Вы и надежду уже потеряли?!
АНЖЕЛА. Родная мать не знает, где он может быть. Как уехал утром на машине, так и сгинул, будто в омут с головой. Ни паспорт не взял, ни деньги.
ДАЧНИЦА.  Вот даже как?!.. Тогда это серьёзно…
АНЖЕЛА. В чём и дело!    
          Гостья вытирает слёзы…
ДАЧНИЦА.  Миленькая ты моя!   А я то чем могу помочь? Скажи только, всё сделаю!
АНЖЕЛА. Скажите… Вы не работали в 33-м садике в восьмидесятые годы?
ДАЧНИЦА.  Работала! 
АНЖЕЛА. А Игорька помните? (Достаёт из сумочки  фотографию).
 ДАЧНИЦА. Всех я помню, как же! Моя группа…
АНЖЕЛА. Узнаёте Игорька?
ДАЧНИЦА (удивлённо). Так здесь два Игорька! Ваш-то какой?
           Гостья потупилась, щёки её порозовели.
АНЖЕЛА. Угадайте. Кто вам больше нравится?
ДАЧНИЦА. Для меня они все равны, доченька. И Полянский Игорёк, и Барсуков…
         «Брат» и «сестра» обмениваются мимолётными взглядами.
АНЖЕЛА. А это разве не Игорёк? (Указывает на юного Серёжкина).
ДАЧНИЦА. Так я и говорю: Игорь Барсуков!
АНЖЕЛА. Странно… А я его знаю под другой фамилией…
              Надежда Николаевна морщит лоб.
ДАЧНИЦА. Ах, да!.. Я же слышала: у Игорька умер папа, разбился на машине… Лидия Андреевна снова вышла замуж, и они переехали… С тех пор я Игорька не видела. Значит, у него теперь другая фамилия?
АНЖЕЛА. Другая… А скажите, Надежда Николаевна: папа у Игорька хороший был? Вы его знали?
ДАЧНИЦА. Коне-ечно!  Очень любил Игорька, часто брал его из садика. И нам охотно помогал.
АНЖЕЛА. Это как?
ДАЧНИЦА. Он был шофёром, ездил на самосвале и, если надо было привезти землю для клумбы или вывезти мусор после ремонта, он никогда не отказывал.
АНЖЕЛА. Значит, у него была своя машина?
ДАЧНИЦА. Самосвал?.. Нет. Он работал на стройке. Но дочку прораба тоже водили в наш садик, поэтому он всегда давал машину, которую водил Миша.
АНЖЕЛА. А кто давал? Какая фирма?
ДАЧНИЦА. Ой, я и не помню уже, как называется… Прораба звали Алексей Иванович, дочку его — Леночка Яркина, да… А фирма… Каменное что-то…
ГОРДЕЙ. Бут?.. Мрамор?.. Щебень?.. Гранит?.. 
ДАЧНИЦА. Во-во! «Гранит»!
АНЖЕЛА. А родители у Миши остались? 
ДАЧНИЦА. Сейчас не знаю, но в то время Игорёк рассказывал про дедушку и бабушку, которые живут в деревне. Лидия Андреевна родом из города, значит, это были Мишины родители.
АНЖЕЛА. Далеко они жили?
ДАЧНИЦА. По-моему, да. Летом Михаил отпрашивал Игорька и всегда надолго. «Путь неблизкий, — говорил он. — Пусть поживёт у дедки с бабкой».
ГОРДЕЙ (нетерпеливо). Где?! Где конкретно?! 
ДАЧНИЦА (испуганно). Не помню… Знала, но не помню. Ведь двадцать лет прошло без малого!
АНЖЕЛА. Мы понимаем… Ну… Спасибо вам, Надежда Николаевна. Мы пойдём.         
 Гости прощаются, уходят. Отойдя в сторону, Анжела набрасывается на Гордея.
 АНЖЕЛА. Ну кто тебя просил лезть в женский разговор?! Рявкнул так, что старуха последнее забыла из того, что помнила.
ГОРДЕЙ. Но главное мы узнали: Барсуков — это детская фамилия твоего Игорька. Фамилия отца, а, стало быть, и деда с бабкой!
АНЖЕЛА (с сомнением в голосе). Таких Барсуковых в деревнях — не счесть! До старости будем искать…
ГОРДЕЙ. Но у нас есть фирма «Гранит»…  Не падайте духом, мадам!
         
СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ
С трудом заметная лесная заимка. Игорь и Матвей выходят из чащобы, останавливаются.
МАТВЕЙ. Ну? Что видишь, охотник?
ИГОРЬ. Озеро вижу. Вот там, в отдалении.
МАТВЕЙ. А ближе? 
ИГОРЬ (подходит ближе). Это жилище?!
МАТВЕЙ. Представь себе. Заимка называется. Охотничий домик. 
ИГОРЬ. И кто рубил этот «домик»?
МАТВЕЙ. Я, твой дед Василий и отец твой, Михаил.
ИГОРЬ. Батя мой?..
МАТВЕЙ. Представь себе. Ещё мальчонкой был, моложе тебя, а работал как взрослый мужик! Заядлым был охотником твой отец!
ИГОРЬ. Я о нём совсем ничего не знаю, Лукич. Мать сказала, что он шофером был, разбился на машине… А больше ничего…
МАТВЕЙ. Своенравная женщина Лидия Андреевна! Не нравилась ей наша глубинка, всё в город рвалась.
ИГОРЬ. Расскажи об отце, дед Матвей!
МАТВЕЙ (снимает ружьё, котомку). Ну что ж... Хороший был человек, правильный. Будь это в годы войны, я пошёл бы с ним в разведку! 
ИГОРЬ. Это что значит, дед? 
МАТВЕЙ (чешет в затылке). Ну как тебе обяснить?.. Тот же охотник — он ведь схож с разведчиком. На войне мы врага выслеживали, здесь — добычу. Но в руках оружие — и там, и тут. Понимаешь?
ИГОРЬ. Вполне.
МАТВЕЙ. Можно легко превратиться в «супермена», глушить живую тварь направо и налево! Таких охотников я видел много. Для них те же утки — живая мишень. 
ИГОРЬ. А разве не так?
МАТВЕЙ.  Нет! Хороший охотник знает, что утка — это будущее гнездо, яйца, утята… Подстрелил одну — лишил жизни целый выводок!
ИГОРЬ. А селезень?
МАТВЕЙ. Здесь у природы свой резерв. На одну утку — пять  «женихов», к примеру. Пару добудешь, живую цепочку не прервёшь.
ИГОРЬ. Нет?
МАТВЕЙ. Нет. Твой отец это понимал. И вообще охотничью дисциплину соблюдал свято! А в разведке без дисциплины ведь тоже нельзя?
ИГОРЬ. А ещё что помнишь о нём, дед Матвей?
МАТВЕЙ. От армии он не бегал, как другие. Ещё до призыва пошёл в автошколу, стал водителем, всё честь по чести.  Служил в авиации, голубые погоны.
ИГОРЬ. Я не знал.
МАТВЕЙ. А то, что Мишка ликвидатором был? 
ИГОРЬ. Тоже нет.
МАТВЕЙ. Что лучшим водителем был на стройке? Что погиб, как герой?..
ИГОРЬ. Расскажи, дед!
МАТВЕЙ (тяжело вздыхает). Была зима, снег. Мишкин грузовик полон и шёл под уклон. Ты сам водитель, и знаешь, что это такое.
ИГОРЬ. Представляю.
 МАТВЕЙ. Вдруг какой-то лихач на «москвиче» обошёл его и тут же ударил по тормозам: снизу поднималась встречная машина. Михаил мог ничего не делать! любой суд оправдал бы его. Но в «москвиче» на заднем сиденье малыши сидели…  Мишка увидел их и увёл самосвал влево, с кручи…
ИГОРЬ. Ты так говоришь, Лукич, будто сам видел…
 МАТВЕЙ. На кладбище напарник Мишкин рассказывал. Он успел выскочить, но готов был поклясться, что только так мог спасти Михаил детвору.
ИГОРЬ (после долгого молчания). Что же? Мой отец герой?
МАТВЕЙ. Можно и так сказать, сынок. На войне тоже… всякое бывало. Вот, помню, один лётчик рассказал. Мы в госпитале с ним лежали. (Читает стихотворение «ЗЕМЛЯКИ»):

 Несложная, признаться, история моя:
Служили в авиации три друга земляка.
Уж видно, так намечено им было на веку:
В родном краю не встретились, а встретились в полку.
          Известно: на чужбине земляк — как брат родной,
          И земляки сдружились — не разольёшь водой.
          Делили хлеб и порох, а как сойдутся в срок,
          Начнутся разговоры про волжский городок.
— Ведь по соседству жили и общие друзья…
— Да, чтоб ни говорили, тесна наша земля!

И как то в откровении Сергей достал портрет:
— Не знаю ваше мнение, но мне милее нет.
…Простая фотокарточка счастливых мирных дней,
Девчонка-старшеклассница отражена на ней.
Иван одобрил: «Видная!», а Костя посмотрел…
Темно было, не видели, как Костя побледнел…
Перевернул: «Любимому Сергею. Буду ждать.»
— Ну что молчишь?
— А что сказать?..  Пора, ребята, спать.

…А вскоре, в том же месяце  тяжёлый был денёк:
Досталось по два «мессера» на каждый «ястребок».
Гудело небо яростно, неравный смертный бой,
А в шлемофоне радостно: «Ещё один!… Прикрой!
На хвост уселись двое, не оторвусь никак!»
«Держись, Сергей, прикрою! Спешу к тебе, земляк!»

И надо же случиться: патроны все, конец,
Но «ястребок» всё мчится врагу наперерез!
И Костин голос звонкий врывается в эфир:
«Я знаю ту девчонку! Как всё же тесен мир!
Мечтой о ней я тоже всё это время жил…
Люби её, Серёжа, люби, как я любил!»

        …Взметнулось в небо пламя над снежной синевой,
         И на мгновенье замер наш тесный шар земной.

ИГОРЬ. Спасибо, Лукич. Это и моему отцу тоже?
МАТВЕЙ. Всем лётчикам, каких я знал.
        Со стороны озера раздаются ружейные выстрелы.
ИГОРЬ. Это кто, дед?
МАТВЕЙ. Охотники! (С усмешкой). Утиная охота начинается на зорьке, но всегда есть те, кто хочет залезть вперёд, без очереди, без спроса…
ИГОРЬ. А мы?
МАТВЕЙ. А мы такое место знаем, что все утки наши будут!
ИГОРЬ (строго). Все селезни, дед!
МАТВЕЙ. Молодец, уловил! А пока пойдём-ка внутрь. Печурку протопим, ельник постелем, ужин сотворим... Будет у нас с тобой настоящая партизанская ночёвка!    
 
СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Дом Индуса. Перед ним на столе — Атлас автомобильных дорог. В  окружении стола — Гордей, Анжела, Валет, Хряк, Чирок..
ИНДУС. Ну и дальше что, Гордей?
ГОРДЕЙ. Есть такой «Гранит»! Солидная фирма, я узнавал. Завтра пойду в отдел кадров…
ИНДУС (с кривой усмешкой). Ты — к кадровикам?.. Это не солидно, Гордей. Набери-ка мне номер…
         Гордей набирает, раздаётся голос по  громкой связи…
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Ну?
ИНДУС. Салазки гну! Ты что же, паразит, не звонишь?..  Думай, думай, шевели извилиной, которая осталась!.. Балоянца помнишь?.. Будешь следующим, если бросишь трубку!..
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ (с глубоким вздохом). Сколько с меня?
ИНДУС. Вот это другой разговор. На днях придёт человек, отдашь ему как прежде и 10 процентов сверху.
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Господи! Да когда же вы насытитесь, изверги?!!
ИНДУС (строго). Поговори ещё!.. Твоя дочь, Леночка, в какой садик ходила? В 33-й?
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Я же сказал, отдам! Не трогай девочку, паразит!!!
ИНДУС. Ну всё, всё, успокойся, прораб. Нужна ма-аленькая справочка. В восьмидесятых у тебя работал один водила. Барсуков Михаил. Откуда он родом?
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ.  Из Новомысского района… Село Липки, по-моему… Но он давно погиб!
ИНДУС. Знаем. И вот ещё что, прораб. Забудь этот разговор раз и навсегда. Понял?..
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ.  Можете не продолжать, я уже забыл.
        Индус кладёт трубку. Потягивается от удовольствия.
ИНДУС. Толстяк наложил в штаны… (Радостно). Мы начинаем собирать урожай, нанайцы!!! Покойный Балоянц действует как пароль! 
          Бойцы радостно потирают руки.
ИНДУС (молитвенно смотрит в небо). Но прежде дух его должен обресть покой! (Гневно). Где второй свидетель?!
ХРЯК. На дне залива, шеф.
ИНДУС. Это точно?
ХРЯК. Точнее не бывает. (Показывает фотографию). Привязали батарею к ногам и... со святыми упокой! Глубина там метров пять, не всплывёт.
ИНДУС (Рвёт снимок). Ну слава богу! Остался последний — и всё! Можно спать спокойно. (Ходит по кабинету). Поймите, братцы! Теперь и сотня сыскарей нам ничего не предъявит. Нет  свидетеля — нет доказательства! А всё остальное адвокаты затрут, они умеют.
ГОРДЕЙ. Я так понял, что нужно ехать в Липки?
ИНДУС. Постой… (Подходит к столу, смотрит Атлас). Где у нас тут Новомысский район?.. О, далеко забрался Бапсук! Да это не медвежий, это утиный край, бояре! Заодно и поохотимся.
 
СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ
Игорь и Матвей возвращаются с охоты довольные и весёлые. У каждого в ягдташе висят увесистые кряквы.
ИГОРЬ. Классная охота, Лукич!
МАТВЕЙ. Проголодался, сынок?
ИГОРЬ. Как зверь!
МАТВЕЙ. Сейчас отварим селезня, макарон туда, картошки, лука… Сказочная получится шулёмка!
ИГОРЬ. А всё-таки молодцы вы: насчёт заимки. Одними топорами рубили?
МАТВЕЙ. Топор и лопата — друзья солдата!  На войне, бывало… Продвинемся в бою километров на двадцать, остановимся… А зима, чистое поле…Что нужно делать солдату?
ИГОРЬ. Костёр развести? Согреться?
МАТВЕЙ. А если враг пойдёт в контратаку?.. Он тебя согреет! Первым делом надо окопаться, сынок! Тотчас лопаты в руки, долбим мёрзлый грунт, окоп в полный рост, бруствер — всё как полагается.
ИГОРЬ. Значит, первое дело — окоп?
МАТВЕЙ. Если он хорошо оборудован, винтовка исправна, патроны в запасе, пара гранат под рукой — ты уже, считай, как в танке!   Голыми руками тебя не возьмёшь!
ИГОРЬ. Ну а мороз?
МАТВЕЙ. После окопов и траншеи всем отделением начинаем сооружать землянку. Кто копает, кто древесину добывает в ближайшем лесу… Как в песне, слыхал? «Землянка наша в три наката»…
ИГОРЬ. «Сосна сгоревшая над ней»…
МАТВЕЙ. Насчёт сосны не скажу, но ежели буржуйка есть и дымоход исправный, — то это праздник! Понежимся в таком раю с неделю, и снова: «За Родину, за Сталина – вперёд!»... Война, сынок, это не только «ура-ура», это ещё и труд каторжный — до кровавых мозолей, до седьмого пота!
ИГОРЬ. Не знаю, дед, зачем вы упирались? Сколько миллионов положили, а для чего?
МАТВЕЙ (оцепенев от таких слов). Не понял?!.. 
ИГОРЬ.  Да чего тут понимать?  Ну победили вы немцев, а дальше что? Они проиграли, а живут как короли. Я был там, видел. До каждой фермы – автобан. А вы до сих пор в грязи копаетесь…
      Матвей Лукич задыхается от гнева! Дёрнул ворот – чуть легче стало. Сдержав себя, старается говорить спокойно.
МАТВЕЙ. Насчёт грязи, конечно — расстояния у нас большие, не как в Германии. До каждой деревушки автобан не проложишь. Но желать поражения родной стране — это… непорядочно, сынок…
ИГОРЬ. Брось ты, дед. У вас, стариков, извращённое понятие о хорошем и плохом. Сюсюкать о нищей Родине, лёжа на жёсткой лавке, для вас хорошо, а для нас не очень. Мы любим всё, что красиво и удобно — разве это плохо? Дороги должны быть гладкими, постели мягкими, а в какой это стране, мне до лампочки. Победила она или проиграла – какая теперь разница?
  Старик делает паузу, чтобы сдержаться, не заорать на мальца.
МАТВЕЙ. Насчёт красивой жизни я тебе так скажу, дружок. Если б немцы победили, красивая жизнь была бы у них, а не у нас. Мы в лучшем случае были бы остербайтерами, рабочими с востока. И стояли бы перед ними навытяжку, сняв фуражки. Ты себя представляешь в таком виде?
ИГОРЬ (глубоко задумавшись). Пожалуй, нет…
МАТВЕЙ. Ну то-то же. И кончим на этом подлый разговор!!!
            Они молча обедают.
ИГОРЬ. Я посплю немного, Лукич? Глаза слипаются…
МАТВЕЙ. Иди, спи… 
   Игорь уходит в заимку. Матвей складывает ложки и миски в оба рюкзака и вдруг видит ампулы...
МАТВЕЙ. Игорёк!.. Спишь? Это что же я нашёл в твоём рюкзаке?.. (Перебирает найденное на свету). Лекарство не лекарство… Нет, брат! Это наркотики называются… А с наркотиками у нас разговор короткий! (Кладёт ампулы на пенёк и колет их прикладом ружья). Вот так! Вот так! Чтобы не думалось! Чтобы и духу их не было!
        Идёт к мазанке и подпирает дверь крепкой слегой.
               
СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Тот же деревенский «супермаркет». Хозяйка поправляет причёску. Входят Гордей и Анжела.
АНЖЕЛА. Здравствуйте.
ХОЗЯЙКА. Добрый день, гости дорогие! Как доехали? Погода сегодня хорошая, не правда ли?
АНЖЕЛА. Весна! Днём даже жарко. Дайте нам что-нибудь… освежающего…
ХОЗЯЙКА. Кола? Пепси? Спрайт?
АНЖЕЛА. Давайте и то, и другое…А квас деревенский есть?
ХОЗЯЙКА. Конечно! Шипучий, с газом!
АНЖЕЛА. Его тоже… (Гордею). А к вечеру, когда приедем?
ГОРДЕЙ. Непременно, дорогая.
АНЖЕЛА. Пива чешского, баварского... А к пиву? Рыбка какая-нибудь?
ХОЗЯЙКА. А как же? Трёх видов.
АНЖЕЛА. На ваш вкус, хозяюшка. А лучше — все три.
ХОЗЯЙКА. Колбаски краковской?
АНЖЕЛА. Можно…
ГОРДЕЙ (глядит в дверь). А ведь я здесь жил когда-то…
АНЖЕЛА. Когда? Где? Ты мне ничего не говорил, дорогой!
ГОРДЕЙ. Да это давно было…
АНЖЕЛА. Ты обещал всё рассказывать! Ну?! Когда ты здесь жил и с кем?
                Приезжий  смеётся.
ГОРДЕЙ. Да на практике студенческой, глупенькая. Лет двадцать назад… (Оборачивается к хозяйке). Пачку «Мальборо» дайте мне… А жил я у бабули... Как же её фамилия? Хомякова… Боброва… Барсукова… Не помню. (Хозяйке). Есть у вас такие?
ХОЗЯЙКА. Хомяковых не знаю, а Барсуковы есть! (Указывает вдаль). Там они живут, на Нижней улице. Её так и зовут, по деревенски  — Барсуковка.
ГОРДЕЙ. Да, да, припоминаю… У них ещё сын был, постарше меня. Не то Васька, не то Мишка.
ХОЗЯЙКА. Васька — это муж ейный. А сына Мишкой звали, да. (Вздыхает).  Погиб он.
ГОРДЕЙ. Как это?! 
ХОЗЯЙКА. На машине разбился… Носятся как угорелые…
ГОРДЕЙ. Обидно… Ещё внучок у них был. Шустрый такой!
ХОЗЯЙКА. Он и щас здесь! Приехал проведать бабку с дедкой. Взрослый стал, богатый. Товаров у меня набрал — полную сумку!
ГОРДЕЙ. Да это, может, не он?
ХОЗЯЙКА. Он, он! У меня сын того же возраста, они хороводились в детстве. Я и мать его хорошо знаю, Лидку… Мы подружки с ней тоже…
АНЖЕЛА (Гордею). Ну что? Поедем дальше, дорогой? Нам ещё километров двести? 
ГОРДЕЙ. К вечеру будем дома.
 Покупатели уходят. Слышно, как заводится машина.
ХОЗЯЙКА (с широкой улыбкой). Заезжайте снова, люди добрые! Счастливого пути! (Провожает машину взглядом). Вот ведь покупатели… Любо-дорого посмотреть!   

СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Матвей сидит возле костра, чистит оружие. Из мазанки раздаётся голос Игоря.
ИГОРЬ. Эй, кто-нибудь!
МАТВЕЙ. Чего тебе?
ИГОРЬ. Это ты, дед? Кто-то запер меня, открой.
МАТВЕЙ. Я и запер.
ИГОРЬ. Чтобы никто не украл? Молодец. А теперь открывай.
МАТВЕЙ. Ты покушал?
ИГОРЬ. Да, да. Открывай!
  Лукич ерошит волосы. В такой ситуации ему ещё быть не доводилось.
МАТВЕЙ.  Скажи мне, Игорёк. Эти наркотики… Ты давно ими балуешься?
ИГОРЬ. Какого чёрта, дед? Ты что, рылся в моих вещах?!
МАТВЕЙ.  В рюкзаке, сынок. Полез за хлебом…
ИГОРЬ. Ясно… А теперь быстренько открой дверь и верни мне шприцы!
МАТВЕЙ (со вздохом).  Я их разбил.
ИГОРЬ. Что?! Как это?
МАТВЕЙ.  Прикладом…
ИГОРЬ. Да кто тебе дал такое право?! Ты, старое чучело!
МАТВЕЙ.  Никто не давал. Я поступил незаконно, знаю.
ИГОРЬ. Сидеть тебе в тюрьме, старый хрыч!
МАТВЕЙ.  Неужели посадят?
ИГОРЬ. А ты как думал, кочерыжка?
МАТВЕЙ.  Такую развалину вряд ли. К тому же, я делаю это ради твоей пользы. Суд учтёт.
ИГОРЬ. Какой ещё пользы, идиот?
МАТВЕЙ.  Говорят, что наркоман может покончить со своей дурью, если посидит без неё денёк-другой.
ИГОРЬ. Кто тебе такое сказал?!
МАТВЕЙ.  От людей слыхал. Это ведь как похмелье, да? Перетерпишь – и опять становишься нормальным человеком. Твоя бабка меня так излечила.
ИГОРЬ. Плевать я хотел на тебя и мою бабку! Вы все здесь чокнулись в этой глуши. Открывай по-хорошему, не то разнесу твою избушку по бревнышку!
МАТВЕЙ.  Попробуй. На века сделано! Брёвна дубовые…
        Слышатся глухие удары в дверь.
МАТВЕЙ.  Напрасно, сынок. Здесь прежде медведи водились. Так мы с медвежьим учётом делали дверь. Основательно!
ИГОРЬ. Я подкоп устрою!
МАТВЕЙ.  Это вряд ли… Лопаты у тебя нет,  ложкой не получится. Ты ведь не Монте-Кристо?..
ИГОРЬ. Убью, старик!!! Открой по хорошему!
МАТВЕЙ (с сочувственным вздохом).   Что, тряска началась? Я понимаю. Потерпи, сынок!
ИГОРЬ. Да, началась! Ты не знаешь, что это такое, дед. Все кости наизнанку выворачиваются. Свободно можно помереть, учти!
МАТВЕЙ.  А вот это, пожалуй, вряд ли. С похмелья тоже мучаются, но не все помирают.
ИГОРЬ. Ну ты и садюга, дед Матвей! И не жалко будет, если помру?
 МАТВЕЙ (со вздохом).  Жалко, конечно. Хлопец ты неплохой. Но чем всю жизнь мучиться, так уж лучше сразу…
ИГОРЬ. Издеваешься, гад?!.. Ну погоди!.. Я ведь рано или поздно выйду…
МАТВЕЙ.  Конечно, выйдешь! В соседней деревне, сказывают, вот так же посадили парнишку… только в баню… Подержали сутки, и вышел он со-овсем другим человеком. Сегодня и видеть не может эту гадость!
ИГОРЬ. Это варварский способ, дед. Есть другие, гуманные. В больнице, под наблюдением врачей. Я тоже лягу, клянусь!  МАТВЕЙ.  А-а! Значит, хочешь бросить?
ИГОРЬ. Хочу, дедуля.
МАТВЕЙ.  А почему не бросил?
ИГОРЬ. Всё некогда.
МАТВЕЙ.  Ну так нечего откладывать. Здесь тебе моя больница, а я тебе и врач, и повар. Кормить буду птичьим бульоном — лучшее лекарство от всех хворей.
       Матвей занимается своими делами, не обращая внимания на крики, угрозы и посулы «пациента».

СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ
Обочина дороги. Слышно, как останавливается машина, закрываются дверцы. Входят Гордей и Анжела. Гордей достаёт телефон, звонит.
ГОРДЕЙ. Аллё, шеф? Как слышимость?.. Всё нормально, он на месте, да… Бабка и дед… Улица Нижняя, но все зовут её Барсуковкой. Теперь ясно, откуда у него погоняло такое?.. Ну что, счастливой охоты? (Прячет трубку).
АНЖЕЛА (со злостью). Что?! Рад?!
ГОРДЕЙ. О чём ты, Анжела?
АНЖЕЛА (с горькой усмешкой). А ты не понимаешь?!.. Вот только что, этим звонком, ты отправил на тот свет хорошего умного парня!
ГОРДЕЙ. Постой! Ты, красавица, тоже приложила к этому руку — и не раз! Вспомни мать его…   Вспомни старушку-воспитательницу… А сегодня в магазине? Разве это не ты узнала точный адрес дедки с бабкой?
АНЖЕЛА (трёт голову в раскаянье). Вплоть до этой минуты мне всё казалось игрой… В шнионку, в Никиту… А вот теперь, когда ты позвонил Индусу и назвал адрес… (Хватает себя за волосы). Что мы наделали, Гордей?!..
ГОРДЕЙ (с усмешкой). Лично я сам хотел избавиться от твоего Игорька. Для меня он конкурент! Но представилась возможность убрать его чужими руками — пусть! Я не ревную.
АНЖЕЛА (смотрит на него пристально). Не правда, Горыныч. Ты ревнуешь к Эдику! Вы ровесники… Ты бывал в горячих точках, а он даже в армии не служил…  Тогда почему ты подчиняешься ему, а не он тебе?!
ГОРДЕЙ. Видишь ли… Он раньше вошёл в этот бизнес… Я ещё служил, когда он сколотил свой первый миллион. В нашем мире только это имеет значение.
АНЖЕЛА. Нет, Гордей. Я не знаю, сколько людей ты убил — там, на войне… Но в нашем городе Индус — главный убийца, а потому всегда будет номером Первым!
ГОРДЕЙ. Ну хорошо. Он первый, я второй… Легче тебе от этого?
              Пытается обнять её, Анжела вырывается.
АНЖЕЛА. Я вас обоих ненавижу!
ГОРДЕЙ. Сказать по совести, Анжелка, мне это тоже всё изрядно надоело. Знаешь, что? Тут где-то рядом дорожный отель. Поедем, закажем в номер русской водки, поговорим по душам!  (Уезжают)
 
СЦЕНА ДВАДЦАТЬПЕРВАЯ
Ночь. Заимка. Матвей дремлет у костерка. Игорь  перестал бесноваться. Самый болезненный период «ломки» подходит к концу.
ИГОРЬ. Слышь, дед?
МАТВЕЙ. Чего тебе?
ИГОРЬ. Молока бы…
          Лукич оживает.
МАТВЕЙ. Вот это дело!.. А то – «зарежу», «застрелю»… Я же тебе добра желаю, сынок! Потерпи, я мигом. Схожу к бабке, принесу молока. Жди! (Уходит).

          Утро. Изба Барсуковых. Антонина разливает молоко по банкам. Входит Матвей с ружьём и добычей).
АНТОНИНА. Ну что? Всех уток подстрелили, охотники?..
МАТВЕЙ. На развод оставили… (Расстёгивает ягдташ). Вот тебе пара селезней на суп. А мне давай молока, да побольше!.. Курс лечения проходим…
АНТОНИНА (обрадовано).  Нешто бросил?! 
МАТВЕЙ (пожимает плечами). При мне ни разу не кололся.   АНТОНИНА.  Да Господи! Я ж такую свечку поставлю в церкви!..  (Глядит в окно). Васька идёт. В магазин ходил.
Василий Николаевич входит хмурый,  недобро косится на соседа и улыбчивую жену.
ВАСИЛИЙ. Всё веселитесь? Ну-ну. А того не знаете, что интересуются нами.
АНТОНИНА.  Кто?
ВАСИЛИЙ. Шут в пальто, вот кто! Заезжала в магазин какая-то парочка – баран да ярочка. Богатые, на иномарке. Спрашивали об нас с Тонькой, об нашем сыне и внуке.
АНТОНИНА.  Ты их сам видел?
ВАСИЛИЙ. Нет. Никитична с ими разговаривала. Дамочка, говорит, совсем молодая, блондинистая, а мужу ейному лет сорок, высокий, чернявый, с усиками. Говорит, что жил у нас в дому — лет двадцать назад, когда студентом был.
АНТОНИНА.  У нас в дому?.. Да к нам отродясь никого не ставили…
ВАСИЛИЙ. То-то и оно! Мне это тоже чудным показалось.  Для чего он соврал? – ума не приложу…
АНТОНИНА.  И про Мишку спрашивал?
ВАСИЛИЙ. Ну. И про Игоря тоже. Помню, говорит, его мальчонкой...
АНТОНИНА.  Да кто же это может быть? Или Мишкин дружок армейский? Помнишь? 
ВАСИЛИЙ. Не-ет… Тот рыжеватый был, а этот чернявый.
МАТВЕЙ. А не спрашивал приезжий, здесь ли Михаил и сынок его?
ВАСИЛИЙ. Игорьком он больше интересовался. Но огорчился, когда узнал про Мишку.
МАТВЕЙ. Стра-анно… Чай, они с Михаилом возрасту ближе друг к дружке… А не интересовался, потому что знал!
       В доме повисла тревожная тишина: догадались.
АНТОНИНА (со страхом).  Игорька ищут?!
МАТВЕЙ. Выходит, что его… Вовремя мы с ним ушли на заимку. Ну ничего! Про нее и сельские мало кто знают, а приезжие и подавно. Вовек не найдут!
     Он решительно скидывает с плеча рюкзак и укладывает туда хлеб, принесённый соседом.
МАТВЕЙ. Сходишь ещё, Василий, не обижайся. Я так полагаю, что с недельку нам придётся пожить в лесу.
АНТОНИНА.  Какая обида?! Дай-кось сюда свой мешок, я вам пшёнки положу, гречи… рису маленько… Будете каши варить. Сала тоже. Муки, яичек. Игорёк любит глазунью!..
ВАСИЛИЙ. Картохи возьми с ведёрко. Без неё какой обед?
МАТВЕЙ. У меня своей девать некуда!..
                Собрали столько, что Лукич взмолился:
МАТВЕЙ. Побойтесь Бога, я ведь не двужильный! Восьмой десяток идёт, не шутка.
ВАСИЛИЙ. Донесёшь помаленьку.
МАТВЕЙ. Умён ты, Вася, чужой спиной распоряжаться.
 
СЦЕНА ДВАДЦАТЬВТОРАЯ
И снова заимка, ночь, луна. Матвей Лукич разгружает тяжёлый рюкзак, открывает дверь, прислушивается.
МАТВЕЙ. Спишь? Живой?.. Ну слава Богу! (Крестится). 
        Облегчённо садится возле заимки и дремлет. Из заимки медленно, на цыпочках выходит Игорь, крадётся к ружью… Взяв его, подходит к Матвею и тычет в него стволом.
ИГОРЬ. Эй, дедуля… Пора вставать... Смерть твоя пришла!
МАТВЕЙ. Смерть?.. Ну что же?.. И простому солдату к ней не привыкать, а разведчику тем паче. Когда идёшь за линию фронта, смерть тебя со всех сторон окружает…
ИГОРЬ. Зубы мне не заговаривай, дед! Я из-за тебя сто раз умирал вчера! Поклялся убить, как собаку, и убью!!! (Размазывает слёзы на щеках).
МАТВЕЙ. Ну хорошо. А последняя воля умирающего?.. Она свята, сынок!
ИГОРЬ. Говори!!!
МАТВЕЙ. Вот там, в рюкзаке, есть банка молока. Бабуля послала тебе. Выпей!
ИГОРЬ. Издеваешься?
МАТВЕЙ. Пей, говорю! Это воля моя!
        Игорь достаёт молоко, жадно пьёт и плачет…
ИГОРЬ. Как мне было плохо, Лукич! Все клетки выворачивало наизнанку! Я реально умирал… и снова просыпался…
МАТВЕЙ. У меня такое было, сынок. В госпиталь меня везли… На каждой станции проверяли: живой или нет?
ИГОРЬ. Доктора?
МАТВЕЙ. Если бы?.. санитары! Они на станциях выгружали умерших, и каждый раз насчёт меня сомневались: не то мёртвый, не то живой?..
ИГОРЬ. И что же?
МАТВЕЙ. Довезли всё же до госпиталя… Операцию сделали… И лежу я под соснами…
ИГОРЬ. Почему под соснами?
МАТВЕЙ. Госпиталь был в бывшем лесном санатории, в сосновом бору, в Поволжье… Лежу, брат… А слёзы текут и текут… А сестра-старушка мне говорит: «Не стесняйся их, милый. Это слёзы радости. Организм твой к жизни возвращается!»
ИГОРЬ. Как у меня сейчас... Остановиться не могу!
МАТВЕЙ. Значит, будешь жить... До другого раза…
ИГОРЬ. До какого?!
МАТВЕЙ (безразлично). А как снова уколешься. Я ведь всякий раз спасать тебя не приду...
          Игорь вскакивает, рвёт рубаху на груди.
ИГОРЬ. Матерью родной клянусь! Никогда! Ты слышишь, дед? Ни разу больше!!!
МАТВЕЙ. Ну хорошо, хорошо… Верю…
         В ночи раздаётся выстрел.
ИГОРЬ. Опять охотники? Ночью?!
 МАТВЕЙ. Да нет, сынок. Это не ружейный выстрел. Пистолетный.
ИГОРЬ. Мне тоже показалось… ТТ?
МАТВЕЙ. Да нет, обыкновенный «Вальтер»... Но главное, что не со стороны озера (тычет пальцем), а из деревни, откуда мы пришли (указывает на  противоположную сторону).
ИГОРЬ. И что это значит?
МАТВЕЙ. А ты не догадываешься? (Игорь молчит). Вчера в наш магазин заезжала странная парочка… На иномарке… Ему около сорока, брюнет, усики… Она красивая блондинка, лет двадцать… 
ИГОРЬ. Двадцать три. Мы с ней одноклассники. (С глубоким вздохом). Горыныч и Анжела… Нашли-таки!
МАТВЕЙ. Тебя?
ИГОРЬ. А кого же? За сто километров от города — они что? В деревенский супермаркет приехали?! (Сжимает кулаки).
МАТВЕЙ. Возьми себя в руки, Игорёк. Коротко, но точно опиши ситуацию. Приказываю, как старший по званию!
ИГОРЬ. А кто ты?
МАТВЕЙ (гордо). Гвардии старшина!
ИГОРЬ (делает глубокий вдох). Короче. Был в нашем городе спорткомплекс «Кимоно», я ходил туда со школы, джиу-джитсу занимался. Знаешь?
МАТВЕЙ. Прекрасно знаю, сынок. (Гордо расправляет плечи). В нашей роте — лучший самбист!
ИГОРЬ. Тогда поймёшь. В начале девяностых хозяином комплекса стал некий Балоянц. Балу его звали, «Медведь». При нём новые секции появились, бои без правил и всё такое… А своих «бойцов» Балу посылал «деньгу выколачивать».
МАТВЕЙ. Это что значит?
ИГОРЬ. Ну рэкет, проще говоря. Приходят крепкие ребята к торгашу, предпринимателю, банкиру, просят деньги на спорт… Отказать невозможно!
МАТВЕЙ. Понятно, сынок. Те же вышибалы, но в кимоно?
ИГОРЬ (смеётся) Это ты умно сказал, дед. «Вышибалы в кимоно». (Вздыхает).   А в целом он был нормальный мужик — этот Балу. Любил меня, сделал курьером. Машина у меня, оружие, денег полные карманы!
МАТВЕЙ. Старикам послал хоть копейку?.. Эх ты, «полные карманы»! А дедка с бабкой впроголодь жили! Колхоз разорён, зарплаты нет, пенсии нет — вот что такое начало девяностых!
ИГОРЬ. Куда послать? Я даже адреса не знал, старик?!
МАТВЕЙ. Ну верю, верю… Говори дальше!
ИГОРЬ. А главный конкурент по части рэкета — Эдик по кличке Индус. Кровожадный, коварный как гюрза! Долго он искал момента и на днях грохнул Балу! Прямо у нас в «Кимоно», на моих глазах!
МАТВЕЙ. На твоих?!
ИГОРЬ. Вот и дело! Мы успели удрать… Трое нас было… Но двоих уже нет…
МАТВЕЙ. Гюрза постарался?
ИГОРЬ. А кто же?! У него железное правило: свидетелей не оставлять!
МАТВЕЙ. И теперь ты единственный?
ИГОРЬ (с кривой усмешкой). «Последний герой»! Только приз мне иной полагается: яма в лесу или бочка с цементом…
МАТВЕЙ. Нравы гангстеров из Чикаго!
ИГОРЬ. Когда разведка была? Вчера?.. (Что-то подсчитывает).  Индус такие дела решает сразу… Сегодня будут в Липках!
МАТВЕЙ (чешет в затылке). Они уже тут, сынок. Вспомни выстрел. Никто из местных пистолетами не балуется… по ночам.
ИГОРЬ. Ты говоришь «Вальтер»?! Индус помешан на немецком оружии времён войны.
МАТВЕЙ. Тогда это он подал голос… Это уже хорошо!
ИГОРЬ. Почему?
МАТВЕЙ. Потому что мы слышали противника, а он нас нет. В разведке это всегда плюс.
ИГОРЬ. И что ты предлагаешь, Лукич?
МАТВЕЙ. Для начала оценить позицию. Где враг, где мы… Приглядеться… Проверить… (Командует). Оружие к бою!
ИГОРЬ (громко). Есть, товарищ командир!
МАТВЕЙ. Можешь звать меня Дедом или Батькой — на партизанский манер… Но вблизи врага только шёпотом! 
ИГОРЬ (шёпотом). Так точно, Батько!
МАТВЕЙ. Без моего приказа ни влево, ни вправо! Замер и не дыши! Ясно?!
         Игорь молча кивает головой.
МАТВЕЙ. Всё лишнее оставляем на заимке… (Игорь относит рюкзак). Попрыгали!.. Что в кармане?! (Игорь перекладывает). Ещё раз!.. Теперь  нормально. Идём след в след, изменение движения и остановка — по сигналу командира (поднимает рука, показывает налево, направо, вперёд)… Всё ясно?!
ИГОРЬ (шёпотом). Так точно!
МАТВЕЙ. Ну… С Богом...  Вперёд! (Уходят).

СЦЕНА ДВАДЦАТЬВТОРАЯ
Изба стариков Барсуковых. В окнах горит свет. На скамье сидит, развалившись, Валет, щёлкает семечки. Выходит Индус, строго смотрит на своего бойца.
ВАЛЕТ (встаёт). Я не понял, Эдик. Какая ко мне предьява?
ИНДУС. Самая главная, сука! Тебе кто разрешил палить?!
ВАЛЕТ. Ну, Эдик, пойми! Этот кобель… он бросился на меня, руку прокусил насквозь! Мне что? Ждать, когда он всего сожрёт?
ИНДУС. Нежные стали? Зажрались?
ВАЛЕТ. Я всё понимаю, Индус. Но ты сам говорил: утиная охота, никто ничего не услышит…
ИНДУС. Утиная охота днём! А ночью утки летают?
ВАЛЕТ. Не-ет…
ИНДУС. Тогда какая к дьяволу охота?! Ночь, тишина, и вдруг палят из «Вальтера»! Ты что творишь, идиот?!
ВАЛЕТ (с усмешкой). Да ладно! Здесь, в глухом селе, кто отличит ружьё от пистолета?
ИНДУС. Не считай других глупее себя!.. Никто не проходил?
ВАЛЕТ. Да пустая деревня, шеф...
            Они закуривают, разговор становится мягче.
ВАЛЕТ. Ну что? Колются старики?
ИНДУС (со злобой). Старуха попалась — кремень! Кровища по всей избе… В общем, там она мне не нужна! Отведешь её… куда-нибудь в сторону…
ВАЛЕТ. Я?
ИНДУС. Ты! А мы займёмся стариком. Он, похоже, посговорчивее будет… (Уходит в ярко освещённую избу)
     Хряк выводит Антонину, которая шатается от боли, швыряет её на скамью.
ХРЯК. На, Валет. Займись старухой.
ВАЛЕТ. Чё, никак?
ХРЯК. Насмотрелись в детстве… молодогвардейцев… (Замахивается на бабку кулаком). Тоже мне… Ульяна Громова!
АНТОНИНА (ослабевшим голосом). Звери!.. Изверги!.. Какие матери вас рожали?..
ХРЯК (указывает на неё пальцем). Вот так уже битый час. А всего-то навсего прошу указать, куда Барсук машину спрятал.
          Из темноты выходит Чирок..
ЧИРОК. Нашлась пропажа! Он её загнал в дровник и закидал соломой, гад! В двух шагах проёдёшь, не увидишь.
ХРЯК (Антонине). Ну, бабуля? Кто был прав? Я говорил, что здесь твой внучёк? А ты: «Я его двадцать лет не видела!   (Замахивается на неё).
ЧИРОК. Скоро покажем тебе и внука, бабуля. Тоже где-нибудь… в амбаре? 
ХРЯК (Чирку). Ну чё там в машине, Чирок? Колись!
ЧИРОК. Ничего нет! Если что было, всё уже перепрятал. Хитрый пацан!
ВАЛЕТ. И червонцы нигде не заныкал?
ЧИРОК. Гадом буду!
ХРЯК (недоверчиво). Да?.. Ну иди…
              Чирок уходит в дом.
ВАЛЕТ. А с ней мне что делать? (Указывает на Антонину).
ХРЯК. Эдик что велел?
ВАЛЕТ. Тебя заменить…
ХРЯК (пожав плечами). Теперь какой смысл? Тачка здесь, значит, и Барсук где-то рядом… Старуха всё равно ничего не скажет…
ВАЛЕТ. И что мне? Сидеть возле неё?!
ХРЯК. Ну запри куда-нибудь. В деревнях всегда полно клетушек разных, амбарчиков…   
ВАЛЕТ. Может, ты со мной?
ХРЯК. Ага! У тебя кожанка тёплая, а я в одной тельнике. (Морщится от холода). Не лето! (Уходит в дом).
ВАЛЕТ (вынимает нож, подходит к Антонине). Ну что? Наколоть тебя, старая?
АНТОНИНА (говорит с трудом). Да режь, душегуб! Если вы все  такие, то лучше и не жить.
ВАЛЕТ. Ладно, некогда мне с тобой. (Заглядывает в одну из «клетушек»). Что у тебя здесь?.. Кладовая?.. Ну посидишь пока…
   Сильный удар по голове лишает его сознания. Из темноты появляются Игорь и Матвей, вставляют ему в рот кляп…
ИГОРЬ. Ловко, дед!
МАТВЕЙ. Не болтай лишнего... Куртку сними!
ИГОРЬ. Зачем?!
МАТВЕЙ. Быстро!!!
  Игорь снимает с бандита кожаную куртку и ворчит при этом. ИГОРЬ. Это что? Партизанский обычай?.. А как же насчёт мародёрства?.. 
 Матвей быстро и ловко вяжет  руки врага за спиной).
МАТВЕЙ. Под замок!
      Связанный Валет помещён в тайник и заперт на щеколду.
ИГОРЬ. И всё же, Лукич?..
МАТВЕЙ. Помолчи, я сказал! Отведём бабулю ко мне…
ИГОРЬ. Она живая?
МАТВЕЙ (щупает пульс Антонины). Бог милует, живая пока! 
               
СЦЕНА ДВАДЦАТЬТРЕТЬЯ
Раннее утро. Открывается дверь, из избы стариков Барсуковых выходят вооружённые бандиты: Индус, Гордей, Хряк, Чирок, безоружная Анжела.
ХРЯК (зовёт друга). Валет! Дружище!.. Куда ты, гад, запропастился?
ГОРДЕЙ (Индусу). Ты его куда послал, Эдик?
ИНДУС (со злостью). На Кувыкину гору!.. Закончить со старухой я его послал. Делов то на пять минут…
АНЖЕЛА (глядя вверх). А кожанка на нём была?
ХРЯК. Была! Черная, турецкая…
АНЖЕЛА. Вон она висит!
    В тумане высоко на лестнице видна большая кожаная куртка.
ИНДУС (удивлённо). Это зачем он туда забрался?!
ХРЯК (идёт в ту сторону). Ты чё там нашёл, Валет? (Поднимается по лестнице).
ЧИРОК. Ты, Хряк, на гориллу отсюда похож!
ХРЯК (отдуваясь). Сам ты… орангутан! (Бандит произносит это слово неверно).

За этим зрелищем с чердака соседнего дома наблюдают Игорь и Матвей.
ИГОРЬ. Ползёт, ползёт… Отдувается…
МАТВЕЙ. Ожирели, сволочи, на чужих харчах! Он кто?
ИГОРЬ. Боец Индуса, правая рука.
МАТВЕЙ. Крови много на нём?
ИГОРЬ. По локоть!
МАТВЕЙ. Ну тогда… Бог ему судья!
ИГОРЬ. О! Упал! 
МАТВЕЙ (с усмешкой). Ты же сам подпилил лестницу, а теперь удивляешься?
ИГОРЬ. Упал на солому… и не встаёт…
МАТВЕЙ. А это я руку приложил… Ты и не заметил?
ИГОРЬ. Нет.
МАТВЕЙ.  Это старый партизанский трюк. Фашисты — народ жадный, повесишь что-нибудь получше — непременно полезут снимать!
 
А рэкетиры собрались возле Хряка, который лежит на соломе, дышит с большим трудом.
ЧИРОК. Ты чё, Хряк?.. (Удивлённо). Разлёгся, не встаёшь…
ГОРДЕЙ (разглядывает его руки). У него лестница в руках. Подпилил кто-то...
АНЖЕЛА (отшатнувшись в страхе). Кровь!
   Изо рта жертвы появляются сгустки крови...
ГОРДЕЙ (находит под соломой конные грабли). Да тут западня, шеф!
ЧИРОК. Грабли кто-то подложил…
ГОРДЕЙ (с кривой насмешкой). Зубьями вверх, чтобы мягче падать!
ИНДУС. Издеваешься, Гордей?! Мы за час двух бойцов потеряли, а тебе смешно?!
ГОРДЕЙ. Я сам удивляюсь, честно. Этот Барсук... он действует как бывалый диверсант!
ИНДУС. А может, он не один? Чирок! Тащи сюда старика!
    Чирок убегает и приводит Василия со связанными руками.
ИНДУС. (Василию). Ну что, дедуля? Твоя работа? (Указывает на умирающего).
ВАСИЛИЙ. Что вы, братцы? Да как бы я смог? Связанный…
ИНДУС. Выходит, что же? Это твой внучок? В одиночку?.. Говори, старик, не выводи меня из себя!
           Главарь кивает Чирку… Тот заходит сзади и бьёт старика по почкам — подло, с оттяжкой. Василий кричит от боли. 
ВАСИЛИЙ. Есть ещё один человек...
ИНДУС. Кто такой? 
ВАСИЛИЙ. Наш бывший бригадир. Разведчиком был во время войны.
ИНДУС. Чеченской или афганской?
ВАСИЛИЙ. Великой Отечественной.
               Бандиты хохочут.
ИНДУС. Сколько же лет твоему диверсанту?
ВАСИЛИЙ. Семьдесят… Восьмой десяток...
ИНДУС. Дурочку валяешь, дед? Ну тогда не взыщи…
    Старика снова бьют и уводят обратно в избу. 
АНЖЕЛА (с жалостью смотрит на Хряка). Он истекает кровью, Индус! Это же твой боец!!!
ИНДУС. И что?
АНЖЕЛА. Я не знаю… В больницу его надо… Скорую помощь...
ИНДУС (разглядывает умирающего). Нет у нас времени на сантименты. Чирок!
ЧИРОК. А что я?.. Я не доктор!
ИНДУС. Он друг твой был.
ЧИРОК. И что?!
ИНДУС. Помоги другу. (С пафосом). Так всегда делали античные воины. Удар милосердия… (Протягивает кинжал).
ЧИРОК (отшатнувшись). Я не могу!!! Пусть кто-нибудь другой!..
ГОРДЕЙ. Устроили спектакль! (Подходит к умирающему и пьёт ножом в грудь).
АНЖЕЛА (в ужасе). Гордей?!
ГОРДЕЙ. Ну что «Гордей»?! Дело надо делать, а вы нюни распустили… (Строго). Чирок! Закопай дружка по-человечески!
ЧИРОК (вытирая слёзы). Ладно.
ИНДУС. Так… Все ко мне! на совещание!
            (Уходят в избу Барсуковых).

СЦЕНА ДВАДЦАТЬЧЕТВЁРТАЯ
Сарай в доме Матвея Лукича. Внизу  солома, на которой лежит Антонина. Лукич ухаживает за ней, а Игорь взобрался на стремянку и наблюдает за противником.
 МАТВЕЙ. Ну что там, Игорёк?
ИГОРЬ. Потревоженный муравейник. Суетятся, бегают… Снова в норку уползли…
МАТВЕЙ. Ничего не хочешь мне сказать?
ИГОРЬ Насчёт куртки? (Смущённо). Извини, Матвей Лукич… …
МАТВЕЙ (с усмешкой). Принял меня за мародёра?.. Нет, сынок. Мы брали у врага лишь то, что нужно для борьбы с ним же! Оружие, форму, трофеи...
   Громко стонет Антонина.
ИГОРЬ. Что ты, бабуля? (Хочет спуститься).
МАТВЕЙ (строго). Сидеть!!! Продолжать наблюдение!
ИГОРЬ. Есть!
МАТВЕЙ (подходит к Антонине). Тяжко, родная?
АНТОНИНА. Тяжко, бригадир. Поверни меня на бок… Спасибо. Лежу и вспоминаю твой рассказ о медсестре. Помнишь?
МАТВЕЙ. Конечно.
АНТОНИНА. Прочти, Матвей! Мне помирать будет легче…
МАТВЕЙ. Вот этого не надо, Тонечка. Помяни Смерть — она   тут как тут! О жизни думай…
АНТОНИНА. Ладно. Читай, бригадир!
Матвей читает строки о фронтовых медсёстрах:

 Ещё свинец свистит над головой,
Но тянет от воронки до воронки
Уставшая замерзшая девчонка
Бойца, который ранен, но живой.
              А сколько в санитарных поездах
              Вас гибло от бомбёжек, тех девчонок!..
              Чудесных милых фронтовых сестрёнок
              Поныне чтут бойцы в своих сердцах.
Война — она не только боль и кровь...
Ведь были, были соловьи на Рейне
И, под стихи Ахматовой и Гейне,
Красивая военная любовь!
                Тогда не говорили слов таких,
                Средь лейтенантов не было виконта,
                Он вас назвал бы Королевой фронта,
                Принцессой лазаретов полевых.

АНТОНИНА. Спасибо, бригадир.
МАТВЕЙ. Спасибо много, Антонина. На-ка, выпей…
АНТОНИНА. Что это?
МАТВЕЙ. А ты пей, не спрашивай! Мы в партизанах не знали средства лучшего, чем настойка из чаги — гриба берёзового.
АНТОНИНА (пьёт, закрывает глаза). Спать…
МАТВЕЙ. Спи, родная, набирайся сил.
АНТОНИНА. А Васька?..
МАТВЕЙ. Жив твой Васька… Спи!
        Отходит от неё, идёт к Игорю.
ИГОРЬ (вскидывает руку). Всё спокойно, командир!.. Продолжаю наблюдение.
МАТВЕЙ. К пустой голове руку не прикладывают. А скажи ты мне вот что: оружия  много у них? 
ИГОРЬ. Насколько я знаю, сегодня вся братва при стволах, у кого и по два. Балу — он любил отечественные, а Индус предпочитает всё, что было на вооружении Вермахта... Вальтер, Люггер…
МАТВЕЙ. Парабеллум?
ИГОРЬ. Точно!
МАТВЕЙ. Я думаю, что пистолеты сегодня припрячет Индус. Был один выстрел, хватит. Будет ружейный поединок. Слышишь?
           Со стороны озера вновь слышны выстрелы охотников.
ИГОРЬ. Слышу, батько, слышу!
МАТВЕЙ. У тебя оружие надёжное?
ИГОРЬ (показывает). «Сайга». Карабин охотничий.
МАТВЕЙ. Годится.
ИГОРЬ. А у тебя, дед? Старинное ружьё, я вижу?
МАТВЕЙ (с усмешкой). Единственное, что я привёз с фронта. Зауэр три кольца. 
ИГОРЬ. О!
МАТВЕЙ. За полвека не подвело ни разу. Ни осечки, ни сбоя. Но и я никогда его не обижал.
ИГОРЬ. Это как понять?
МАТВЕЙ. Не было случая, чтобы оставил не чищенным после охоты, чтобы зарядил не тем патроном... (С улыбкой). Мы с ним уважаем друг друга.
 ИГОРЬ (почтительно). Старики!
МАТВЕЙ (строго). Теперь про них скажи, про соперников. (Указывает в сторону врага).
ИГОРЬ. Это ты их правильно назвал, дед. Индус и Балу соперничали с самого начала, с 90-го года. (С усмешкой). Два медведя в одной берлоге! Но Балоянц хоть спортом занимался, детские секции, то да сё, а Индус — стопроцентный рэкетир, громила. 
МАТВЕЙ (вскинув бровь). Бойцов здесь сколько у него?
ИГОРЬ. Давай посчитать. (Загибает пальцы). Самые матёрые, дружки его — это Валет и Хряк. Один в чулане сидит, другой с лестницы упал… неудачно.
МАТВЕЙ. Этих скидывай со счёта. Так?
 ИГОРЬ. Есть ещё Чирок… Я его плохо знаю. Но вот кого надо в серьёз бояться, это Гордей, Горыныч. Десантник бывший, в горячих точках побывал… Он шмаляет классно!
МАТВЕЙ. Оружие какое?
ИГОРЬ. Он из любого может — из кольт и десантный автомат… А для охоты… скорее всего «Тигр»…
МАТВЕЙ. Знаю. Приезжали охотники, видел. Теперь старшой.
ИГОРЬ (чешет в затылке). Эдик, кликуха Индус, — поклонник фюрера. У него и портреты, и «Майн кампф»…
МАТВЕЙ. Слыхал я про эту забаву… Некоторые, говорят, даже наколки делают себе, свастику… (Проводит по груди).
ИГОРЬ. Бывает...
МАТВЕЙ (с тяжёлым вздохом). Ах, молодёжь, молодёжь! Кино насмотрелись, руки вскинули — «Хайль!»… А вы спросите тех, кто слышал это «Хайль»  вживую, не с кино! Сколько горя оно принесла — и не только нашей — обеим странам!
      Читает стихотворение «Самый длинный день в году»:

 Самый длинный день в году и коротенькая ночь
Подарили на беду двум народам злую дочь.
Названа была она страшным именем Война,
Сотрясла земную твердь, привела подругу Смерть…
Туча грозная плывёт, пронося свинцовый град
То с Заката на Восток, то с Востока на Закат.
Три весны висела тень… На четвёртую весну
В незабвенный майский день схоронили ту войну!
Но пылают до сих пор — там костёр и здесь костёр,
От страны и до страны носят Искры той войны.
 
ИГОРЬ (наблюдая). О!.. Выходят! Гордей, Индус, Чирок… Дедку моего ведут…
МАТВЕЙ. Придумали что-нибудь… В духе любимого фюрера.

СЦЕНА ДВАДЦАТЬПЯТАЯ
Возле избы Барсуковых — Индус, Гордей, Чирок и дед Василий.
ИНДУС. Ну вот что, Василий… как тебя по батюшке?
ВАСИЛИЙ. Николаевич.
ИНДУС. Хорошее отчество. Ну что, Василий Николаевич, поговорим по душам? Мы приехали на озеро, чтобы уток пострелять… Вспомнили, что здесь живёт дружок наш, Игорь Барсуков, твой внук. Усекаешь?
ВАСИЛИЙ. Это я понять могу… Но зачем сразу бить?..
ИНДУС. Мы вспомнили, что Игорёк нам должен… Не слишком много, но всё же… А карточный долг — дело святое, сам понимаешь…
ВАСИЛИЙ. Понимаю. Играл в молодости…
ИНДУС (широко улыбаясь). Ну вот! Ты же догадливый фраер, Василий Николаевич! А мы… поссорились вчера, были не в духе…   Да ещё собака твоя подвернулась, подлая!
ВАСИЛИЙ. Трезор… он такой… Дикий зверь, в лесу живёт. На волков ходил!
ИНДУС (разводит руки). Вот я и говорю: не поняли друг друга! 
 А всего то навсего: хотели узнать, где Игорёк?
ВАСИЛИЙ (чуть не плача). Ну не знаю я, где он!
            Входит Анжела.
АНЖЕЛА (без особого подъема). Нашлась... Машину нашлась! 
ИНДУС. Молодец, Анжелка!  (Василию). Вот видишь, дед, как всё ясно и просто?  Сказали бы сразу — и бабка твоя была живая…
ВАСИЛИЙ (с ужасом). Что?!!.. Убили, сволочи?!..
ИНДУС (почти ласково). Ну а ты как хотел, дед? Уходит время лжи и обмана, торжествует голая правда! Кто честен со мной, тот живёт богато и долго. А кто обманул… сам виноват. Выбирай! (Кивает своему подручному).
     Чирок снова бьет Василия, старик задыхается от боли.
ИНДУС (гневно). Чирок! Я не тебе сказал «выбирай», а дедушке. (Обнимает старика). Всё, Василий Николаевич. Плохая жизнь кончается у тебя, начинается хорошая. (Торжественно). Во первых, я прощаю внуку твоему должок его карточный! Более того, я благословляю его брак!.. Анжела!
АНЖЕЛА (устало). Что ещё, Эдик?
ИНДУС (Василию). Смотри и запоминай, старик. Это невеста твоего внука! Зовут Анжела. Хороша?
ВАСИЛИЙ (смотрит на девушку). Да уж… Что есть, то есть…
ИНДУС (подначивая старика). Твоя бабка в юности… такая же была или нет?
ВАСИЛИЙ. Я уже не помню, какой она была в юности…
АНЖЕЛА. Лучше меня?
ИНДУС. А, дед? (Хлопает Анжелу по ягодице). Видишь, какую красотку мы отдаём за твоего Игорька? А как она поёт! Спой, Анжелка!
АНЖЕЛА. Что тебе спеть, тесть дорогой?.. Про любовь? (Берёт гитару и поёт):

Одной верёвочкою мы с тобою связаны,
Одной повязаны статьёй.
Мы этим Зиночке Потаповой обязаны
С её коварной красотой.
Мы были молоды и жили в общежитии,
А Зинка — в доме у пруда.
На пруд ходили мы купаться, да в подпитии,
А это вредно, господа.
Зинуля плавала, как малая амфибия,
Ну не угонишься за ней!
А загорелая была, как из Намибии —
Вся, от ушей и до ступней.
А мы с Серёгою за ней ходили парою,
Поили девочку вином.
Мы были молоды, но дружбу нашу старую
Не разорвали б нипочём.
Она обоим нам с тобою глазки строила,
А целовалась, блин, с другим.
Она, неверная, нам столько нервов стоила,
Что лучше б ей остаться с ним!
Но он, подлюга, её бросил в положении,
Рыдала Зиночка навзрыд
И вены резала себе в изнеможении,..
Сегодня Зина инвалид.
На деньги Зинкины купил тот парень часики
И обсмеял её позор.
Всё на резиновом катался он матрасике,
Поскольку плавал, как топор.
И вот однажды он заплыл на серединочку,
А мы, свершив по дну нырок,
Проткнули снизу ту плавучую резиночку…
Попомнишь Зиночку, дружок!
Его достали водолазы только к вечеру…
Предупреждал ОСВОД всегда:
Когда в подпитии, в воде вам делать нечего,
Опасно это, господа!
    
ИНДУС (Василию). Всё, старик! Анжелка мне как дочь, и мы теперь с тобой родня! Зови внука, мириться будем!
ВАСИЛИЙ. А не обманешь?..
ИНДУС. Гадом буду! Век воли не видать, отец!
ВАСИЛИЙ. Но помни: ты слово давал!
ИНДУС. Помню я, помню!..
ВАСИЛИЙ (указывает на дом Матвея Лукича). Вон, под дубом, изба стоит. Видишь?
ИНДУС. Вижу.
ВАСИЛИЙ. Там живёт наш бригадир бывший, Матвей Лукич.
ГОРДЕЙ. Который разведчиком был?
ВАСИЛИЙ. Он самый…Только в самой избе его сейчас нету.
ИНДУС. Это почему?
ВАСИЛИЙ. Они с Игорьком наверняка в пристрой перебрались. Вон… каменный невзрачная, видите?
ИНДУС. Видим. (Смотрит в армейский бинокль).
 
СЦЕНА ДВАДЦАТЬШЕСТАЯ
В пристрое всё по-прежнему. На постели из соломы спит Антонина, возле неё на старом ящике сидит Матвей, а сверху в крохотную продушину наблюдает Игорь.
ИГОРЬ. Замечаю изменения, батько!
МАТВЕЙ. Докладывай.
ИГОРЬ. Индус, Гордей и третий… Чирок, по моему, осматривают нас… Дед указывает… Индус глядит в бинокль…
МАТВЕЙ (поднимается к нему). Ну-ка?.. (После долгого наблюдения). Да!.. Прости, Игорёк, но дед твой, того…  Сдаёт врагу наши позиции.
 ИГОРЬ. Во гад!
МАТВЕЙ (вздыхает). А он бывал у меня, каждый камень знает!
ИГОРЬ. И что же делать?
МАТВЕЙ. Что тут сделаешь?.. Преимущества первого удара мы потеряли, конечно. Понимаешь?
ИГОРЬ. Не дурак.
МАТВЕЙ. По-хорошему, надо бы менять позицию. Уйти в лес, на нашу заимку… Но у нас раненый боец, а мы его бросать не имеем права. (Строго). Так?!
ИГОРЬ. Только так, товарищ командир!
МАТВЕЙ. Поэтому приказываю: защищать данный пункт обороны также, как защищали пограничники Брестскую крепость, а моряки — Севастополь! Ясно?!
ИГОРЬ. Так точно!.. 
     Некоторое время наблюдают молча.
МАТВЕЙ. Грамотно идут. Держат строй.
ИГОРЬ. А впереди… дед мой! Видишь, Лукич!
МАТВЕЙ. Вижу… Не вздумай показать себя, сынок! Они только этого и ждут…
ИГОРЬ. Но он безоружный.
МАТВЕЙ. Это излюбленный фашистами приём. Впереди пускают стариков, детей, а сами прячутся за ними, сволочи!
         С противоположной стороны раздаётся голос деда.
ВАСИЛИЙ. Игорёк! Я знаю, что ты слышишь меня. Эти люди — они не враги нам. Они хотят поговорить…
ИГОРЬ (Матвею). Ответить, командир?
МАТВЕЙ. А ты знаешь, что?
ИГОРЬ. Найду!
МАТВЕЙ. Только не вздумай подняться! 
ИГОРЬ (громко). За что бабку били, сволочи?! Ты ведь меня хотел найти, Индус?.. Она здесь причём?!
ИНДУС. Недоразумение вышло, Игорёк. С самого начала всё пошло не так. Мы приехали свататься, помнишь? Ты и Анжела…
 ИГОРЬ (со вздохом). С тобой всё опасно, Эдик. Хоть мириться, хоть свататься… Ты — гюрза!
ИНДУС. Так называют меня враги…
ИГОРЬ. Для друзей ты не меньшее зло. Даже дружба твоя ядовита!
ИНДУС. Ах ты щенок! (Вскакивает и стреляет из карабина).
   С обратной стороны раздаётся ружейный выстрел Матвея. Индус падает.
МАТВЕЙ. Беги к нам, Василий! Ложбиной! Быстро! Ну?!!!
    Василий вскакивает, бежит… Раздаётся выстрел со стороны Индуса, Василий падает. Начинается лихорадочная стрельба с обеих сторон. 

СЦЕНА ДВАДЦАТЬСЕДЬМАЯ
Изба Барсуковых. Изнутри в старенькую дверь бьется крепкий человек, слышится его рёв… Щеколда сломана, врывается Валет. Он рвёт на себя верёвку, вырывает кляп изо рта — спасён!
ВАЛЕТ (в порыве гнева). Где?!.. Кто?!  Какая сволочь?!.. (Рушит всё на своём пути). Кто меня связал и запер? Голову оторву, собаки!!!
          Бежит в дом и тут же возвращается обратно.
Нет никого… Вы где, нанайцы?
        Слышны ружейные выстрелы — та самая лихорадочная стрельба. Валет сначала бросается туда, но тут же медленно движется назад.
ВАЛЕТ. Стоп, себе думаю... А не дурак ли я? (Прислушивается). Это не менты. И не местная братва. Шмаляют из ружей. Как будто все охотники вместо озера решили пострелять в деревне…
       Ощупывает свои карманы, уговаривает сам себя.
ВАЛЕТ. Не будь фраером, Валет! Если внутренний голос говорит, что нужно делать ноги, делай ноги! (Скрывается в кустах и убегает).

   Деревенский супермаркет. Хозяйка стоит на пороге и слушает перестрелку в деревне. Наконец, набирает телефон.
ХОЗЯЙКА. Райотдел? Это из Липовки вас беспокоят, из местного супермаркета... Нет, меня не грабят, но в деревне стрельба, как, скажите, в кино про войну!.. (Слушает).  Нет, я знаю, что утиная охота… Но стреляют ближе, в самой деревне…
           Входит Валет. Продавщица испуганно умолкает… Слышно, как из райотдела пытаются восстановить связь, но бесполезно. Хозяйка отключает телефон.
ВАЛЕТ. Ты чё молчишь, мамаша? Позвонила в райотдел, и молчишь? Ложный вызов называется…
ХОЗЯЙКА (волнуясь от страха). Я случайно… Я заплачу…
ВАЛЕТ. За что заплатишь?
ХОЗЯЙКА. За вызов. Ложный. Случайный… какой угодно.
ВАЛЕТ. Всё ясно.
      Он вновь чувствует себя рэкетиром и вальяжно прохаживается по магазину.
ХОЗЯЙКА. Виски, шампанское, водочку Смирновскую? Для вас, молодой человек, на всё сегодня стопроцентная скидка…
ВАЛЕТ (прислушиваясь к новой идее).  Слушай, хозяйка… А если изъять у тебя…
ХОЗЯЙКА (подсказывает). В пределах особо крупного…
ВАЛЕТ. Во-от! Тогда… давай мне… года на два!
 
СЦЕНА ДВАДЦАТЬВОСЬМАЯ
Опушка леса неподалёку от места перестрелки. Индус   снимает с себя рубашку. Под ней бронежилет). 
             Входит Гордей.
ГОРДЕЙ. Ты что творишь, Эдик?!.. Всю округу поставил на уши!!!
ИНДУС (капризно). Я только что получил пулю в грудь… Посмотри, какая ссадина! (Снимает бронежилет).
ГОРДЕЙ. В горячей точке, где я служил, такой командир застрелился бы сам! (Выпрямляется в полный рост). Короче. Я на войну со стариками не подписывался! 
ИНДУС. А на что ты подписывался, Гордей?.. Вспомни, каким ты приполз ко мне —  без денег, работы, жилья! А сегодня? У тебя коттедж, у тебя тачка, у тебя крутая тёлка!..
ГОРДЕЙ. Которую ты подсовываешь всем подряд, включая врагов! 
ИНДУС. Потому что так надо, Горыныч! Мы завалили Балу? Завалили! Осталось убрать пацана, и всё! Мы хозяева в нашем городе! Не об этом мы мечтали? И тут ты сдрейфил, мой верный Гордей? (Хлопает его по щеке — сначала шутейно, но с каждым разом всё сильнее).
ГОРДЕЙ (перехватывает его руку). Не смей! Я знаю эту подлую манеру! Твой любимый фюрер так хлопал пацанов из гитлерюгенда… Перед тем, как послать их на верную смерть!
ИНДУС. Но-но, Гордей. Фюрера не трогайть!
ГОРДЕЙ (не слушая). А сам куда он потом?.. Забрался в бункер?.. Чтобы подохнуть там, как крыса?
ИНДУС (удивлённо). Ты, Горыныч, не заболел случайно? Весна, авитаминоз... Заговариваться начал…
ГОРДЕЙ. Наоборот, Индус. Прихожу в себя! Мне надоели твои игры. Ты не фюрер, а я не пацан из гитлерюгенд. Ты знаешь, где я служил…
ИНДУС (со злым прищуром). Но и ты меня знаешь, Горыныч. Меня ведь тоже на испуг не возьмёшь! Я Балоянца не испугался со всей его сворой… Щурок пытался на меня вякать, но плохо кончил!
             Входит Анжела. Судя по всему, она слышала начало разговора.
АНЖЕЛА. Балу мы тебе помогали убрать, Индус. А Щурок… там тоже тёмная история…
ИНДУС. Батюшки! Это у кого тут голос прорезался?..  У той девицы из борделя, которую я тоже… вывел в свет?
АНЖЕЛА. Всё ты врёшь, Индус! Я из борделя, но на панели не была!.. Я актриса, ясно тебе?!
ГОРДЕЙ. Успокойся, дорогая. Я знаю, как было… Пойдём!   (Собираются уйти).
ИНДУС. Ку-у-уда? (Держит в руке пистолет). Вас никто не отпускал, голуби! Здесь пока ещё я хозяин. И не косись на свой логгер, Гордей. Я стреляю не хуже тебя.
ГОРДЕЙ. Знаю. У тебя и «чёрный пояс» тоже… (Скидывает с себя куртку, бейсболку). Давно хотел спросить, Индус: на какой толкучке ты его купил?
ИНДУС. Хочешь честный бой?.. Ну что же… (Откидывает пистолет к своей одежде). Условие известное: победитель получает всё!
ГОРДЕЙ. Согласен. Анжела, ты — рефери!
АНЖЕЛА. Начали!
     Индус и Гордей сражаются упорно. Через некоторое время Гордей начинает побеждать, склоняет противника к поражению…  Индус достаёт из тайника в каблуке своих берцев крохотный шприц…
АНЖЕЛА. Осторожно, Горыныч!
      Но Индус уже вонзает шприц в тело противника. Гордей вскрикивает от боли — и умирает. Анжела подбирает его пистолет и прячет за спину.
ИНДУС (сидит, не в силах подняться). Ну вот и всё, дорогая. Поединок завершился в упорной, но равной борьбе! (Пытается встать). Согласно регламенту, победителю достаётся всё! В том числе ты, Анжела. Я давно к тебе приглядываюсь. Ты похожа на юную Еву Браун! (Хочет подняться).
АНЖЕЛА (выхватывает пистолет). Сиди где сидел, Индус! Я рефери зоркий и видела всё. Доставай свой шприц! Он у тебя в левой руке…
ИНДУС (грозит пальцем). Теперь ты тоже опасный свидетель, Анжелка! 
АНЖЕЛА. Мне говорили, что ты нечист на руку, Индус.
ИНДУС. Сыграем в картишки? Ты ведь бубновая дама?
АНЖЕЛА. Теперь я вижу: у тебя в каблуке не только карты…
ИНДУС (строго). Ну всё, хватит болтать, девчонка!
         Встаёт и приближается к ней, держа в руке шприц.
АНЖЕЛА. Я стреляю!!!
ИНДУС (с усмешкой). Это не так просто, как кажется, милая… Я долго готовился, прежде чем убить свою первую жертву.
       Отнимает пистолет, тянет его к себе, и в это время раздаётся выстрел.
АНЖЕЛА (испуганно). Я же говорила!
ИНДУС (шатается от боли: пуля попала в живот). Что же ты наделала, глупая?
АНЖЕЛА. Не надо было подходить!
ИНДУС (падает на колени). А ведь я хотел тебя… замуж…
АНЖЕЛА. Спасибо, не надо…
ИНДУС (падает навзничь). Я Король!.. Ты была бы… моя Королева… (Умирает).
АНЖЕЛА (смеётся). Королева рэкета?.. Не-ет… Это не моё!
                Слышится сирена патрульных машин.
               
СЦЕНА ДВАДЦАТЬДЕВЯТАЯ  (прошло 3 года)
Вновь изба Барсуковых. Матвей ходит по двору, разговаривает по телефону. 
МАТВЕЙ (сыну). Да ничего, сынок. Живём, хлеб жуём. На могилки ходим. К мамке твоей, к Василию, к Мишке… Наше дело стариковское: караулим! Как бы кто не позарился на наши места?..  (Слушает, смеётся).  Покуда нет желающих? Ну и слава Богу!
    Из дома выходит Антонина — нарядная как невеста.
МАТВЕЙ (продолжая разговор по телефону). Привет вам всем от Антонины Ильиничны. Здоровье? (Обращается к Антонине). Как твоё здоровье?..  О! Берёзовый гриб чудеса творит! Да, жёнушка?
АНТОНИНА. Да, муженёк.
МАТВЕЙ (Сыну). Ну всё, сын. Поговорили и хватит! (Выключает телефон, обнимает и целует жену).
АНТОНИНА. Ну будет, будет, Лукич! Зацелуешь до смерти...
МАТВЕЙ. А вот это вряд ли. Такого ещё не случалось…
АНТОНИНА. Тебе бы всё шутить, Матвей… А нам Игорёк письмо прислал! (Читает). «Раны мои подживают, слава Богу. Кланяйся Лукичу и его заимке. Это лучшая свою лечебница! А приедем мы втроём, но это пока секрет».
МАТВЕЙ. Втроём?..
АНТОНИНА. Втроём.
МАТВЕЙ (загибает пальцы). Жена молодая, тёща, тесть?.. Ну посмотрим…
АНТОНИНА (прижимается к нему щекой). А сейчас… Прочти мне своё последнее. Про ветерана…
МАТВЕЙ. Понравилось?..
АНТОНИНА. Очень!
МАТВЕЙ. Ну слушай.
          Читает стихотворение  «БЫЛЫЕ РАНЫ»:

 Опять не спится ветерану. Ни пули свист, ни пушек гром —
Фронтовику былые раны напоминают о былом.
Напоминает тот излётный осколок — жаркий, огневой,
Что в перестрелке миномётной нашёл солдата под Москвой.
Напоминает пули жало, что в сорок третьем под Орлом
В цепи солдата отыскало и наземь бросило ничком.

Был лёд холодным, липким, скользким,
А сверху пулемётный шквал…
Весь день на льду речушки польской
До темноты солдат лежал.

Тот холод леденит поныне…
Но жив солдат! Уж трижды дед,
И много, много скоро минет послевоенных мирных лет,
Что завоеваны когда-то ценою боли и утрат…
Под гимнастёркою солдата — тяжёлой, звонкой от наград
Болит невидимая рана — о павших горестная мысль:
Все пули в сердце ветерана, друзей убившие, впились!

И в час, когда, сердца волнуя, гремит салют Победных дней,
Простую чарку фронтовую солдат поднимет за друзей.

Слышно, как по дороге едет легковая машина, раздаётся  её сигнал. Входит Игорь с клюкой в руке.
ИГОРЬ (повторяет свои вопросы трёхлетней давности). Это Липовка, дедуля?!
МАТВЕЙ. Липовка, сынок.
ИГОРЬ. До Барсуковых далеко еще?
МАТВЕЙ. А вам зачем?
ИГОРЬ. Твоё какое дело, дед? Покажи Барсуковскую хату и можешь быть свободен. Вечером придёшь, налью сто грамм… 
    Все трое весело смеются, до того получилось похоже!
МАТВЕЙ. На этом месте бабуля вмешалась — узнала внука.
АНТОНИНА (шутливо). А ведь это Игорёк!
МАТВЕЙ. А Васька: «С ума сошла, старая?»…
АНТОНИНА (вздыхает и крестится). Царствие ему небесное!
             Игорь и Матвей крестятся тоже.
АНТОНИНА (Игорю). А мы только что тебя вспоминали, внучек. Что обещал ты приехать на днях…
ИГОРЬ. А я вот он — ещё и раньше приехал!
МАТВЕЙ. Молодец! А с тобой кто?.. Ты сам-трёх обещал…
ИГОРЬ. Ну, раз обещал… (широко размахивает рукой) прошу любить и жаловать!
         Входит Анжела с младенцем на руках.
Это супруга моя, Анжела Львовна… А с нею вместе — наш сын и правнук ваш — Павел Игоревич!
    Старики целуются с невесткой и весело разглядывают своего правнука. Молодой отец стоит рядом и счастливо улыбается.
Звучит песня «РАДИ ЭТОГО МЫ ВОЕВАЛИ»:

Мы с тобою, земляк, воевали, 
Выполняя суровый приказ:
«Стоять на смерть!»… И грудью стояли
За Москву, Сталинград и Кавказ…
Из Берлина, и Праги, и Вены
Возвращались с Победой домой,
И домов обожженные стены
К возрожденью нас звали с тобой.
Ещё сами безусыми были,
Но уже понимали вполне,
Что не просто страну защитили —
Всех, кто жить будут в этой стране!
Возводили дома новосёлы,
Города и деревни во ржи…
Для детей были ясли и школы,
Для потомков росли этажи.
Подрастали детишки, а следом
Милых внуков весёлая трель…
Стал гвардеец четырежды-дедом
В предпобедный певучий апрель.
Впереди соловьиные дали —
Наших правнуков наши глаза…
Ради этого мы воевали,
Ради них отгремела гроза.
Подрастают потомки… И что же?
Им хотя бы бомбёжек не знать!
Ради этого, в общем-то, тоже
Мы с тобою пошли воевать.

 
                114.500 знаков с пробелами.