Богдану Ступке
Он сидел в кафе и ждал женщину. Кофе остыл, пришлось заказать свежий. Он не был уверен, что она придет, но решил ждать до последнего. Хоть сто лет! Принесли кофе, он сделал глоток, закурил, раскрыл ноутбук и написал: «За кефиром». Дальнейший текст возник сам собой...
1.
Майское утро. Старый ленинградский двор, залитый солнцем. На скамейке сидит древняя старушка в кожаном пальто. Одна ее нога закована в гипс, рядом стоят костыли. Из окон надрываются радиоголоса: «Уважаемые радиослушатели! Сегодня 9 мая 2045 года, день столетия победы советского народа в Великой Отечественной войне! Время не щадит никого, и за прошедший век участников и очевидцев военных лет на свете не осталось. Но мы помним, как героически они защищали родину и трудились в тылу, как они стремились к Победе. Это были живые люди такие же, как мы с вами. Они умели любить. Они верили, надеялись и ждали. А тем, чьи мужья пали смертью храбрых, кого война сделала вдовами, оставалось только одно: помнить. Ведь пока нас помнят, смерти нет. Сейчас в память о тех, кто не вернулся и о тех, кто не дождался, прозвучит музыка. Столетию Великой Победы посвящается...» Вступает бравурный марш. Старуха зябко поводит плечами.
«Дожили! Столетие Победы! С ума сойти! Я и сам день Победы хорошо помню: я сидела на этой же скамейке, и мне было 25 лет! Значит, сейчас мне... Господи, неужели 125? Ужас! Зажились мы с мужем! Хорошо, что вдвоем! Одна бы я столько не протянула! Многие старухи говорили, что они устали жить, стали сами для себя обузой! Но это не про меня. Я сомнениями не мучаюсь. Я жду!»
Из окна доносится cварливый женский голос: «Пра, зачем ты вышла во двор? На улице холодно, а тебе только вчера гипс наложили! Смотри, не простудись! Иди завтракать и сними это жуткое пальто! Сейчас по телевизору будет парад!» Старуха не реагирует.
«Что за дурацкое прозвище – Пра? Как будто необходимо напоминать, что я – ее прапрабабка! И что она разоралась? Я не глухая. Я жду мужа, он должен принести кефир. Между прочим, он ее прапрадед. И еще – он после инсульта. За кефиром последнее время ходила я – но вот ногу сломала, и теперь все придется делать мужу а он еще так слаб! Пока я его не дождусь, никуда не пойду. Я волнуюсь. Я, может, оттого и живу так долго, что умею ждать. Как только я перестану ждать – сразу умру. Пошла она со своим завтраком!»
Мимо лавочки, на которой сидит старуха, проходят гламурные юноши и девушки, отягощенные признаками цивилизации середины 21 века. С ними дама средних лет, покрытая татуировками. Лет двадцать назад ей это шло! Прохожих забавляет серьезная древняя фигура, грозно восседающая посреди двора. Они оборачиваются на нее, переглядываются и ржут. А старуха не обращает на это ни малейшего внимания. Она молча сидит на лавочке и успокаивает себя.
«Что, собственно, я разволновалась? Я жду всю жизнь! Да, ждать надо уметь так, чтобы был результат! И я этому научилась! Я ждала, когда в первый день войны он отправлялся на фронт, а я осталась с новорожденной дочкой. Ждала, когда с фронта не было писем, ждала, когда с войны уже все вернулись, и мне предложил пожениться влюбленный с юности сосед. Но я продолжала сидеть на лавочке в кожаном пальто мужа и сухо отвечала: он скоро вернется, ушел за кефиром. От бесконечного ожидания можно было сойти с ума! Я не знала, что и думать: он такой недотепа, с ним могло произойти все, что угодно. Единственное, чего он не мог сделать это умереть. Я в это свято верила. После войны многие попадали в сталинские лагеря. И я подумала, что с мужем произошло то же самое. Как же я была счастлива! У меня появилась надежда! Муж был трудолюбив, он и в лагерях мог продолжать учиться и мечтать, что после реабилитации станет крупным ученым! Я работала за двоих, воспитывала дочь и ждала, пока его амнистируют, и он закончит институт!»
Девушка из окна раздраженным тоном вопрошает: «Пра, ты идешь или нет? Уже обедать пора! Ты издеваешься что ли? И сними пальто, на улице жара!» Но старуха не шевелится. Она занята: она вспоминает.
«Я дождалась. Когда умер Сталин, из лагерей освободили почти всех, кто был осужден. Но муж так и не вернулся. Я не удивилась: по пути домой он мог встретить другую женщину и с ней уехать. Я решила ждать дальше. Я опять надела вышедшее из моды кожаное пальто, села на лавочку и продолжала твердить, что он отправился за кефиром. Люди пожимали плечами, смотрели с сожалением. Но меня это не трогало. В душе я старалась понять мужа и простить измену: у него была такая тяжелая и однообразная жизнь, пусть немножко порадуется! У меня тоже был повод для радости – дочь сделала меня бабушкой. Правда, радость моя проявлялась весьма сдержанно, и дочь обижалась. Вот дура! А еще мне опять сделал предложение влюбленный сосед. Вот дурак! Как же он не понимал, что эти радости не для меня – я продолжала ждать мужчину, которого люблю. Я знала, что он ко мне обязательно вернется. Потому что никто не будет его любить так, как я!»
Девушка из окна угрожает: «Пра, мое терпение лопнуло! Что это за столетнее наказание! Пойдем, уже полдник! Я сырников наделала. Ты же знаешь, что я не люблю ждать!» Но старуха лишь улыбается: можно подумать, ктото ждать любит...
«Что же она меня никак в покое не оставит? И замуж ее никак не берут – что и понятно. Характер у праправнучки – жуткий, мой, хотя внешне она красавица, вся в прапрадеда пошла. Старик ее любил бы – если бы хоть раз увидел маленькой. Но он не видел – ни ее, ни других наших девочек. А в то время, когда он мог вернуться ко мне от той, другой женщины, наша правнучка уже начала разговаривать. Но муж не вернулся, и я не удивлялась. Зная его беспокойный характер, я подумала: он мог решить, что нам лучше будет уехать в Израиль – там, мол, живется лучше. А он ведь по матери еврей. Я, конечно, категорически отказалась бы ехать – я была секретарем партийной организации и долго еще боялась то Сталина, то возможных репрессий. Тоже дура была! И муж мог решить, что уедет один. Обживется и вызовет нас к себе. У нас родилась вторая правнучка, но это не могло его остановить. Возможно, мужу разрешили выехать на «историческую родину», а я снова осталась ждать. Об Израиле я на всякий случай молчала: мало ли что? День за днем сидела на лавочке в допотопном кожаном пальто и объясняла соседям, что муж пошел за кефиром в угловой магазин. Никто не верил, но мне попрежнему было все равно, что подумают люди. Мне казалось, что без этого бесконечного ожидания жизнь станет пустой. Я верила, что муж обязательно вернется. Потому что моя любовь к нему была сильнее, чем его любовь к земле обетованной.»
Девушка из окна откровенно злым голосом: «Пра! Ну что ты там расселась? Сколько мне еще ждать? Ужин почти готов! Сними пальто, ты же заболеешь!» Старуха молча сидит во дворе, а ветер продолжает перебирать ее седые волосы.
«Я и сейчас люблю его нисколько не меньше, чем в тот день, когда в первый раз увидела его смущенную улыбку и ясные глаза. И муж вернулся бы ко мне даже из Израиля, но в те времена это не разрешалось. А ведь такому человеку – уже очень взрослому было бы невозможно прижиться на новой почве. От переживаний он вполне мог заболеть. Я продолжала сидеть и ждать его, уже единственная из тех, кто не дождался мужей с фронта. Как будто военные вдовы, уходя из жизни, оставляли безнадежное дело всей жизни – ожидание – на меня! Ах, если бы он наконец вернулся! Я бы выхаживала его, как могла, даже за кефиром стала бы ходить сама. Теперь уже он бы меня ждал – и это было бы самое сладкое время в моей жизни. С каждым днем мужу становилось бы лучше и лучше. И он снова мог начать чтонибудь придумывать, чтобы исчезнуть и обречь меня на ожидание! Но он никак не появлялся – видимо, его не хотели выпускать из далекой страны. Я не вела счет времени, я просто знала, что прошло много десятилетий – к каждому юбилею Победы мне прикалывали к груди новую медаль. И каждый раз я понимала, что прошло еще десять лет… А мне хотелось остаться молодой: он же должен узнать меня! Никто не верит, но с сорок пятого я ни разу не смотрела в зеркало, чтобы не знать, как изменяет меня время. С меня хватает того, что я вижу, как сильно постарели руки. Пальцы искривились и распухли – но теперь никто не сможет снять с меня его обручальное кольцо. Даже когда я наконец умру!»
Бабка зябко поводит плечами – как будто даже в майский день ей прохладно в старом кожаном пальто.
«Неделю назад мне пришла страшная мысль: а вдруг я неправильно поняла мужа и сто лет сижу не на той лавочке? Он же мог давнымдавно вернуться и ждать за ближайшим углом! В панике я обошла окрестные дворы, и, хотя истратила на это последние силы, испытала облегчение: его там не было! После этого я почувствовала, что наступает время, когда я больше не смогу сидеть на скамейке и ждать, что он придет. Мне необходимо было чтото предпринять, чтобы муж наконец вернулся. И тогда я пошла на хитрость и сама сломала себе ногу. Сделать это было несложно: я встала на стул, с него перешагнула на шаткий журнальный столик и вместе с ним рухнула на пол. В ноге чтото хрустнуло, а может, это хрустнул столик. Мне было очень больно. Но эта боль не значила ничего в сравнении с мыслью о том, что я скоро встречусь с мужем! Впервые в жизни я оказалась беспомощной, врачи говорят, что в таком возрасте кости уже не срастаются. Но я торжествую: последнее препятствие устранено. Где бы ни был муж – в лагерях, в Израиле, с другой женщиной теперь его просто обязаны отпустить оттуда. Сюда, ко мне, чтобы он за мной ухаживал. Ведь наши домашние всегда заняты. Только и умеют, что в окно орать, дуры! Я верю, что муж скоро появится и принесет мне любимое лакомство – кефир. Ничего не изменилось: я жду его на том же месте, только нога у меня в гипсе.»
Праправнучка появляется в окне.
Пра, ну что ты не идешь к столу? Все ждешь его?
Жду!
Где он на этот раз?
Как будто ты не знаешь! За кефиром пошел...
Пра! Твой муж не придет! Ни вчера, ни сегодня, никогда вообще! И он не пошел ни за каким кефиром! Он погиб на войне, которая кончилась сто лет назад! Вспомни об этом трагическом обстоятельстве и иди наконец есть! Можем мы почеловечески отметить Столетие Победы?
Старуха оскорбленно смотрит на говорящее окно.
«Что эта дура знает про Победу? (Передразнивает) «Столетие Победы!» Погиб? Да он живее всех вас! Отстаньте от меня со своими праздниками и сырниками! Я жду мужа! Он был очень болен, и я волнуюсь, потому что он один пошел за кефиром! Если по дороге он вдруг умрет, я его просто убью! Хотя верю, что мы с мужем будем жить вечно! Мы же последние из тех, кто видел войну. И умели ждать, «как никто другой!»
Праправнучка выходит во двор. Она подает старухе мятую ветхую бумажку, явно порванную в сердцах и склеенную уже не один раз: «Пра, пойдем! Он не придет! Ты сто лет ждешь напрасно! Целая жизнь прошла! Он погиб на войне! Понимаешь? Погиб!» Старуха в ярости комкает похоронку (это ксерокопия документа, давно хранящегося в музее боевой славы!) и швыряет ее на землю: «Погиб? Напрасно? Да я хоть когото жду!» Праправнучка меняется в лице. Она поднимает похоронку, разглаживает и кладет бабке на колено, потом садится рядом и обнимает старую женщину за плечи. Бабка смотрит вдаль, девушка – на нее... И тут старуха начинает вспоминать вслух!
«Я до сих пор помню первое военное утро – и гораздо отчетливее, чем сегодняшнее! Было только шесть утра, но вся улица была запружена людьми. Я провожала мужа в военкомат. Мы шли под руку, и, несмотря на ситуацию, все обращали на нас внимание – уж больно мы были красивой парой. А может, вокруг нас еще витал аромат любви? Слова «секс» тогда не знали, но перед уходом мужа на фронт мы провели незабываемую ночь. До самого рассвета я стонала от страсти! А когда мы в последний раз шли рядом, я готова была кричать от горя. Мы проходили молочный магазин, где я покупала к завтраку кефир, и муж вдруг остановился: «Война кончится быстро. Ты подожди меня, я очень скоро вернусь. Скажи мне, что ты любишь больше всего на свете?» Я сдавленным голосом ответила: «Тебя, конечно, тебя…» Он засмеялся и спросил: «А еще?» Я наугад ответила: «Не знаю… Кефир!» Он снова засмеялся и произнес: «Рыбонька моя! Иди домой, только не оглядывайся и не плачь... Сядь на нашу скамейку и жди. Скоро ты увидишь, как я несу тебе кефир!» Больше я его никогда не видела. Я пришла домой, и тут на пол с вешалки упало его новенькое кожаное пальто – зимой сорокового года, чтобы подарить мужу такую дорогую вещь, я истратила всю зарплату! Я подняла пальто, от мрачных предчувствий тяжело заныло сердце. Это был очень плохой знак. С фронта почти сразу пришла похоронка, но я надела пальто, послушно сидела во дворе и ждала мужа – потому что он обещал вернуться. А он меня никогда не обманывал.
Ну, вот он идет, видишь? Я же говорила, что он вернется! Он просто ходил за кефиром...»
Гламурные юноши и девушки идут обратно. Это друзья праправнучки. Они недоуменно смотрят на немую сцену, но уже не смеются. Они машут руками: «Маш, тебя ждать?» Старуха подталкивает Машу: «Иди, не заставляй себя ждать! Хуже ожидания нет ничего на свете!» Но Маша не двигается с места. Старуха и девушка, обнявшись, сидят на скамейке, а из радио доносится голос диктора: «Даже сто лет спустя мы повторяем: никто не забыт и ничто не забыто!»
2.
Я скучал за стойкой бара. Наш ресторан назывался «Nach Berlin!», что в переводе означало «На Берлин!», а на календаре было 9 мая 2045 года, но мы не ожидали наплыва посетителей. Участников войны, окончившейся сто лет назад, не могло быть в живых поэтому директор цинично распорядился обслуживать инвалидов и ветеранов вне очереди и бесплатно. Я усмехнулся идиотизму этого нововведения, но спорить не стал и с утра привычно занял место за стойкой. В дальнем углу ресторана, отделанного под сгоревший рейхстаг, который воиныпобедители расписали мелом, притаилась влюбленная парочка, за другим столиком шептались беременная женщина и ее муж. Созерцание чужого счастья не способствовало улучшению моего настроения. «Любви нет!» я пытался уверовать в этот чахлый постулат, хотя все вокруг кричало об обратном. Посетителей не предвиделось, и я склонил голову на стойку, чтобы подремать. Издали доносились старые военные марши. «Какую раньше писали красивую музыку!» пронеслось в засыпающем мозгу.
«Гражданин! Не найдется ли у вас стаканчика кефира?» я не сразу услышал странный вопрос, и посетителю пришлось повторить его.»Нет, кефира не держим!» отвечал я, не без труда разлепив веки и разглядывая посетителя.
Юный парень в военной форме старого образца, украшенной медалью, и с лукавым взглядом возник из воздуха: секунду назад у стойки никого не было! Неужели я задремал? И что за странный прикид: уж не в «Зарницу»ли они играют? Вспылив, я сорвался на госте: «Ты чего, парень? Хлебнул лишнего? Какой на хрен кефир? Тут ресторан, а не молочный магазин!» Мальчишка осмотрелся, но не ушел, извинившись, что было бы самым логичным. Он сел на барный табурет, хитро улыбнулся и произнес: «Сто лет назад, сынок, здесь помещался именно молочный магазин!»
Так, он еще и хамит. Какой я ему сынок? Этот нахальный посетитель сам годился мне в сыновья! Я решил вызвать наряд полиции и нащупал под стойкой тревожную кнопку. И вдруг мозг пронзило: «А вдруг это действительно участник давней войны, доживший до столетия Победы и случайно забредший на огонек? Уж больно старомоден, и выражается не посегодняшнему. Сколько же ему лет? И почему он выглядит юнцом? Ладно, потом посчитаю! Приказ есть приказ, я должен выполнить любое его желание!»Но кефира не было даже на складе. Мне оставалось одно выслушать удивительного посетителя.
«А вам что, случалось бывать здесь сто лет назад?» в моем вопросе поневоле прозвучал сарказм. Но парень не слышал меня. Он разговаривал сам с собой.
За сто лет все здесь изменилось. Даже магазин рестораном стал! Господи, как же давно я не был дома! Я так соскучился по Рыбоньке! Я обещал, что без кефира домой не вернусь! Целых сто лет мне чтото мешало! Но сегодня я должен выполнить обещание! Ведь она сломала ногу и больше не может ходить в магазин сама!
Я подумал, что вижу перед собой душевнобольного. Посмотритека: сто лет он не был дома! Да ему от силы лет двадцать пять! Но парень не проявлял агрессии. Я решил, что всегда успею вызвать наряд, а пока могу послушать странную историю про Рыбоньку любительницу заурядного кисломолочного напитка.
Я отправился на фронт, ничему не успев научиться. Я даже не понял, когда начался первый бой. Со мной случилось чтото странное, я так и не успел ничего осознать. Это оказалось совсем не больно: меня будто лягнула в грудь огромная лошадь, и мир погрузился в темную тишину. Я знал, что жена продолжает ждать меня, и изо всех сил пытался выбраться оттуда. Сам не знаю, как я попал в наш двор. Рыбонька сидела на скамейке, на плечи было накинуто мое пальто, в руке она держала небольшой листок. Похоронка! Моя жена молчала, но я отчетливо слышал ее голос: «Я не верю, ты жив!»И вдруг я увидел странную картину: я попал в сталинские лагеря!
С самого начала исповеди гостя холодный пот струился по моей спине. Мальчишка посмотрел мне прямо в глаза и без всякой связи добавил:
А может, моя несчастная душа просто заблудилась? Да, я видел то, что у вас принято называть «тем светом». «Жить» что это означает? Вроде бы я и жил уже после собственной смерти в лагерях, и в других местах, куда отправлял меня полет фантазии жены.
Я автоматически налил два больших бокала пива. Один подтолкнул к странному собеседнику, а из второго, забыв кодекс чести бармена, отхлебнул сам. Мой язык отказывался повиноваться хозяину. Да что язык! Мне было не открыть рот! Парень отодвинул пиво. Ему была нужна бутылка кефира! Ну что я мог для него сделать?
Все могло быть иначе. Мой однополчанин погиб, когда уже пришла весна Победы. И мне поручили сообщить его вдове, что ее муж не вернется. Вдова друга не могла оставаться наедине со своим горем. Так я остался жить в ее доме.
Парень достал почерневший портсигар, вытащил из него помятую цигарку и задумчиво выпустил изо рта дым:
Моя Рыбонька думала так несколько лет. Это была одна из версий, которыми она объясняла то, что я не вернулся. Глупенькая, она так любила меня, что готова была простить измену, лишь бы я числился в списке живущих! Но я не мог так поступить с ней. Ни за что на свете!
Я оторопело поглядел на странного гостя. Он изложил две версии собственной жизни и каждая из них опровергала законы логики, времени, пространства. Новая версия противоречила предыдущей. Я начал злиться: он меня за дурачка принимает, что ли? Но парню мои эмоции были неинтересны.
Израиль оказался прекрасной страной. Я решил, что нам лучше переехать туда, ведь я наполовину еврей. Но, зная убеждения жены, для начала решил отправиться в неведомую страну один. Я снова строил канал и мечтал о том времени, когда жена будет приносить мне по утрам кефир. И вот однажды с моих глаз упала пелена: ну откуда в Израиле взяться кефиру? Один сплошной йогурт! Рыбонька сюда никогда ни за что не переедет! Я решил вернуться в Советский союз, но чиновники не хотели отпускать меня домой. В эти тяжелые дни от переживаний я заболел.
Мальчишка вновь посмотрел мне прямо в глаза:
Ну что, ты и на этот раз мне веришь? Да, красивая сказка. Ее тоже сочинила моя жена. Сказочница! Ей же нужно было объяснить себе, куда я подевался после войны! А остальным она говорила, что я пошел за кефиром. Все сочли ее тихой помешанной.
Я молчал, как сомнамбула, а он продолжал:
Я, наверное, тоже кажусь тебе не совсем адекватным? Я и сам не знаю, что со мной происходило последние сто лет. Но откудато мне известно, что думала моя жена! А у нее хорошее воображение и масса теорий! Рыбонька не могла отпустить меня...
Он снова закурил и предложил еще одну версию:
А может, всю жизнь с перерывами на лагеря, другую женщину и Израиль, я провел в соседнем доме? Каждый день я прятался за тюлевой занавеской и любовался красотой жены! Выкрасив волосы в немыслимый яркокрасный цвет, Рыбонька попрежнему была юной и суетилась по хозяйству. А рядом с ней сидела незнакомая древняя старуха. А потом я узнал свою жену в той старухе! Ведь именно старая женщина постоянно сидела у окна! Прошло сто лет, и она не могла сохранять вечную юность! Рыбонька стала старой! Я решил и дальше оставаться в тени! И только увидев гипс на ее красивой ноге, я не выдержал. Жена была хитрее меня, и изобрела способ, чтобы заставить меня вернуться!
Внезапно собеседник сфокусировал взгляд на моем лице:
А знаешь, почему я пришел сюда? Она должна получить кефир сегодня. Здесь его раньше продавали. И я хочу, чтобы именно ты помог мне. Ведь я выгляжу юным, как и сто лет назад! Рыбонька с ума сойдет, если увидит, что я, в отличие от нее, ни капли не изменился. Кефир отнесешь ей ты, ладно?
Я согласно кивнул. А мальчишка хитро усмехнулся и, глядя в широко распахнутые глаза слушателя, поднял указательный палец:
Жизнь могла сложиться по сотне сценариев. Ты знаешь, что сказал СентЭкзюпери? «В действительности все совсем не так, как на самом деле!»Я помню, как она провожала меня на фронт. Я спросил: «Скажи, что ты любишь больше всего на свете?»Она ответила, не думая: «Тебя, конечно, тебя!»Я засмеялся и снова спросил: «А еще?»»Не знаю, кефир, наверное...»Я пообещал, что скоро вернусь и принесу ей любимый кефир. И жена послушно села ждать меня, потому что знала, что я обязательно приду: я ведь никогда ее не обманывал! Мы были уверены: война кончится быстро, и жизнь продолжится с того места, на котором мы остановились. Милая, я бы давно сдержал обещание, но меня убили в самом начале войны. Моя жена продолжала ждать меня, а пока нас помнят смерти нет!
Я приклеился к стойке бара, готовый поверить и во все рассказанные парнем истории, и в его бескрайнее чувство юмора. Мне казалось, я слушал его с широко раскрытыми глазами. Но тут я раскрыл их еще раз и внезапно вышел из странного состояния, в котором пребывал, пока слушал гостя из прошлого. Зал был почти пуст, а мальчишка исчез. Взгляд упал на барный табурет, где только что восседал человек, история которого меня потрясла. На табурете лежал пожелтевший конверт. Я осторожно поднял его видимо, это было единственное письмо, которое таинственная Рыбонька успела отправить любимому на фронт. Я развернул его, но посмел прочесть только несколько строчек: «Милый мой! Не бойся, с тобой ничего не случится! Моя любовь защитит тебя от вражеской пули! Знай, родной, что, пока мы любим и помним, смерти нет! И не забудь принести кефир! Ты обещал...»
Я снова взглянул на конверт. Адрес! Рыбонька жила в двух шагах отсюда. Теперь я точно знал, что делать. Я упросил менеджера отпустить меня с работы. Банальный кефир к 2045 году сделался редкостью и все же мне удалось раздобыть его в одном супермаркете. Ради этого пришлось объехать полгорода и три часа провести в пробках, но я был счастлив. Я точно знал, что сегодня, в день столетия Победы, произойдет чудо, и мое никчемное существование наполнится смыслом. Я припарковался возле дома, где век назад жил со своей женой таинственный гость из прошлого. У меня перед глазами стояла странная пара: древний призрак в обличье юного парня и его молодая супруга с кожей, подобной коре столетнего дерева! Надо же! Мальчишке в военной форме, залитой кровью, и его древней старухежене со сломанной ногой было суждено изменить мою жизнь. Существовали ли они на самом деле? Мне некогда было разбираться! Четким шагом я вошел в подъезд, вызвал лифт и поднялся на последний этаж. Воздух был пронизан электричеством, старинное здание замерло в ожидании того, что не могло произойти, но обязательно должно было случиться. При каждом шаге меня подбрасывало. Такое чувствовал солдат, который дошел до Берлина и вотвот водрузит знамя над обгоревшим рейхстагом. «Nach Berlin!»Впервые я осмысленно воспринял интерьер ресторана, где имел честь служить. Дрожащей рукой нажал кнопку старого звонка. Тишина. Я снова позвонил за дверью раздались быстрые шаги. Звонкий женский голос вопросительно произнес: «Кто там?» и, не дожидаясь ответа, дверь распахнулась. Огромные голубые глаза, копна красных волос. «Вам кого?» спросила она, и я понял, что встретил женщину моей жизни.
Он закончил рассказ и закрыл ноутбук. Его девушка так и не пришла.Но ему уже было все равно. Он расплатился по счету и встал. Его ожидание было материализовано в системе «Word» и осталось в прошлом.
2012
https://www.youtube.com/watch?v=lM22JE6ANx8&t=23s2011
2015
КЕФИР. ДИНАСТИЯ ГАЛИНЫ КОРОТКЕВИЧ. К столетию основательницы театральной династии. Сама актриса и продолжатели ее дела Ирина и Екатерина Конопацкие, Дмитрий Ладыгин читают рассказ "Кефир. Династия".
https://youtu.be/B24L6uLu888
2021