Письма к Петербургу. Письмо первое

Полина Воронова
Я вообще-то не люблю свадьбы и не вижу никакого смысла в официальном браке. Я могу найти массу поводов (или можно вообще без повода), чтобы надеть шикарное платье, собрать всех друзей и радостно напиться шампанского. День свадьбы ничего для меня не меняет, я не рыдаю в зале регистрации (только ржу над выбором музыки), не дрожу в предвкушении и не горжусь, что наконец-то стала "честной женщиной и законной супругой".

Но однажды я все-таки сама почти решилась на официальное оформление отношений.
Он был строен, хорош собой, немного хмур и не со всеми приветлив. Ему было немного за 300, он был потрепан жизнью, но молод душой, и с ним я была совершенно счастлива. Я впервые увидела его совсем девочкой и обратила внимание, что он хорош собой и мне по вкусу, но сердце мое тогда было занято. А наша вторая встреча перевернула все. Я летала, не касаясь ногами щербатых мостовых, он обнимал меня всей ширью своего неба, а я плакала от счастья, что вижу его. Мы стали видеться часто, я приезжала к нему раз в две недели, и за пару дней до встречи начинала считать часы. Он встречал меня рано утром на вокзале, крепко обнимал и вёл по тихим безлюдным улицам, и тогда он был только мой; мы бесстыдно целовались прямо посреди Невского; мы проводили ослепительные дни, крепко держась за руки; мы вместе пили игристое на подоконнике по вечерам, и я с безмерной любовью прислушивалась к его мерному глубокому дыханию; я сладко засыпала в его объятиях и просыпалась с первыми лучами солнца, чтобы любоваться на него спящего.

Через пару лет такой жизни я поняла, что готова к официальным отношениям. Мой сумрачный возлюбленный не делал первого шага, но встречал меня всегда такой солнечной улыбкой, что я была уверена во взаимности.

Я нашла прекрасную уютную работу с приличным окладом, чтобы не быть своему любимому в тягость. Я встретилась с хозяйкой крошечной квартирки на Васильевском на верхнем этаже с облезлыми стенами и кучкой тараканов, но зато с роскошным видом. Я почти собралась с духом, чтобы сказать своему восхитительному начальнику, что через три месяца мне придётся оставить работу своей мечты во имя светлого будущего.

Я приехала к возлюбленному в растрепанных чувствах, успокаивалась у него на груди, гладила его красивое лицо и шептала, что скоро мы насовсем будем вместе.

А потом я вернулась в Москву, по весне нарядившуюся в великолепный сиренево-яблочный наряд, и изменила своему северному любовнику — цинично и безо всяких мук совести. Мой новый возлюбленный был повенчан с красоткой-Москвой, а я серьезно увлеклась им — и вот я уже в пути к своему любовнику с тем, чтобы объявить о разрыве. Он встретил меня холодно и сдержанно, бросал мне под ноги ледяные пригоршни дождя, но ни единым словом не укорил. Потом мы, как прежде, пили игристое и закусывали черешней, я говорила ему о том, что у нас не было будущего, а он только молча кивал и пил большими глотками. Прощание вышло скомканным и суетливым, на подножке вагона, он порывисто поцеловал меня в щеку и ушёл быстрым размашистым шагом. Потом хлынул дождь.

Я все ещё безмерно рада его видеть. Он великодушен, он давно простил меня и принимает и меня, и моего мужа как родных. Он всерьёз переживал, когда я приехала к нему восстанавливать силы после больниц беременная и вся на нервах, кормил самым вкусным, следил, чтобы мне не напекло голову, и вёл с моим мужем вечерние беседы за кружкой пива. Я все ещё к нему привязана и благодарна за все, что у нас было. Милый мой Питер, я так рада, что ты не держишь на меня, маленькую и глупую, зла. Как жаль, что нам не по пути.