Иногда простая соломенная шляпка может спасти и жизнь, и честь молодой женщины, значительно повысив её личностную самооценку. Нечто подобное произошло с Катюшей, молодой учительницей, приехавшей работать с глухой, отдалённый от райцентра хуторок… Однажды, собравшись по делам в город, Катя проспала на автобус. На часах было шесть утра, когда видавший виды общественный транспорт, помахав ей ручкой и плавно покачиваясь по хуторским кочкам, отчалил от остановки… «Угораздило же меня забраться в этакую глухомань: ни въехать, ни выехать!» - злилась Катя. Ещё свежа была в памяти поездка в райцентр к зубному врачу в весеннюю распутицу. Ехать пришлось на тракторе «Беларусь»: этот бедолага каждое утро в любую погоду отвозит фляги с горячими сливками на маслозавод в райцентр. В кабину к трактористу уселась семипудовая бухгалтерша сельсовета, и Катерине пришлось запрыгнуть в тележку. Прислонившись к накрытой пальтушкой горячей фляге, пригрелась, а когда на ухабах фляги пустились в пляс, - обожглась. В райцентре пришлось лечить не только зуб, но и ожог. на этот раз Катя без раздумий решила ехать на потутке. Примостив на кудрях соломенную шляпку, накинула на плечо сумку на длинном ремешке и отправилась по изрытой колеями пыльной дороге на грейдер. Хуторское бездорожье – это тебе не городской асфальт: то колдобина, то косогор, но молодые ножки не хотели носить деревенских чириков. Катя вспомнила, как в весеннюю и осеннюю непролазную грязь ходит она на работу: мука да и только. Вытащит ногу в красном лакированном сапожке и замрёт, как цапля, выбирая местечко, куда ступить. Председатель сельсовета, добродушный пожилой казак, глядя на её мучения, не выдержал: «Смотрю я на тебя, дочка, и сердце кровью обливается. Оставь ты свою непригодную для наших мест обувку, купи чёрные резиновые сапоги, как у хуторских баб, - и ходи! Ещё спасибо скажешь». Гораздо хуже бывает зимой, в гололедицу – это абсолютно невыносимое испытание! Однажды уже прозвенел звонок на урок, а Катерина никак не взберётся на высокий бугор, где победно высится деревянная хуторская школа, глядя на неё сверху вниз. И зацепиться-то не за что! – лысая ледяная горка, будто кто нарочно её водой полил да отполировал, чтобы посмеяться над молоденькой училкой в коротких меховых полусапожках на шпильках. Только вскарабкается Катерина наверх, выпрямится - тут резкий порыв ветра снова снесёт её вниз... И так много раз. Напрасно кидала она отчаянные взоры на школьные окна, руки воздевала к небу в надежде, что кто-нибудь увидит её мучения, выбежит навстречу и выдернет наверх. Нет, не видят, а её второклашки сидят за партами и ждут. Небось, уже передрались, слёзы рекой льются. Остаётся одно: заползти на коленях на порог школы. Так бы и сделала Катерина, если бы не эти тонюсенькие «фельдиперсовые» чулочки: порвутся на коленках – вот смеху-то будет!
Когда измученная и промокшая Екатерина Сергеевна вошла в учительскую, поняла: директор школы Юрий Николаевич всё это время стоял у окна и, что называется, умирал со смеху.
- С десятой попытки всё-таки одолели подъём? – не то спрашивал, не то утверждал он, сотрясаясь могучим телом. Его раскатистый бархатистый смех не вмещался в тесной учительской и выплёскивался в тёмный выстуженный коридорчик, проникая сквозь тонкие стены в смежные классы.
- Эх, вы-ии, Юрий Николаевич! А я так ждала, так надеялась на простое человеческое сочувствие! – в сердцах выговаривала Катя в потемневшей от влаги, разошедшейся по швам узкой дымчатого цвета юбке, с укоризной снимая с руки часики с разбитым стеклом.
Директор был человеком приятной внешности, весёлым и вполне счастливым. Было ему лет 37, не более, любил посмеяться и беззлобно пошутить. Смеялся по-особому, всем своим существом: смеялись его лучистые карие глаза, красивый рот с ровными белыми зубами, сотрясался внушительный живот, весело подрагивали каштановые кудри. Сам он, казак из станицы Дурновской, что на Бузулуке, был человеком несуетным и доброжелательным, и работалось с ним легко. Но сегодня Екатерина Сергеевна негодовала на олимпийское спокойствие своего шефа.
На переменке учителя сочувственно давали ей, младшей в коллективе, советы один хлеще другого. Пожилая математичка Валентина Михайловна посоветовала обвязывать подошвы верёвочками, чтоб не скользить. Жена директора предложила надевать поверх обуви мужские носки.
- Тёрочки надо подвязывать. Тё-роч-ки! – старательно внушал историк Рябов.
«Издеваются», - подумала Катерина, уточнив:
- Какие тёрочки?
- Обыкновенные металлические тёрочки, - по-детски наивно улыбнулся историк.
Историка Рябова Катерина недолюбливала, даже слегка презирала уже за то, что это старпёр (фронтовик)вбирал её глазами, как удав. Это был мужчина с круглой, как футбольный мяч, бритой головой, с невыразительным, изрядно поношенным лицом. Тоже мне, Ален Делон!
Педколлектив незамысловатый, но не без юмора, - думает Катерина, шагая по пыльному грейдеру. Она всё ещё сравнивала своих нынешних коллег с теми одухотворёнными людьми, с которыми довелось работать на Дальнем Востоке… А здесь в субботу, после уроков, историк Рябов, потирая руки, обычно говорит: «Эх, хорошо прошла неделька! Надо бы отметить». Паша Осетров, молодой биолог, предлагает скинуться по «рваному», а его друг географ - сплюнуться по ржавому. Никто не возражает. Рябов сгребает со стола рублики и мчится на мотоцикле в сельпо. «Хлеба купи!» - кричит вдогонку пожилая математичка. Близ живущие учительницы в это время ныряют в свои дома и несут закусон: варёные яйца, солку, розоватые ломтики шпика. Умеют подсуетиться коллеги, если очень хочется…
… Цокающие каблучки отстукивают километры, а мысли Катерины уже переключились на учеников. Хуторские ребятишки, известно, любят выпендриваться перед молоденькими учительницами. Однажды накануне отъезда в отпуск Екатерина со своим сынишкой Алёшкой спать легла рано, чтобы не опоздать на утренний автобус. Только задремала, как сквозь сон услышала мерное постукивание в окошко. Дважды подходила к окну, вглядываясь в темь, пока не догадалась о проделках ребятни – сама в детстве проказницей была. Ах, чертенята! Привязали к окошку катушку от ниток, затаились в высокой траве – и постукивают, потешаются. «Ну, погодите!» Выскользнула за дверь, прислушиваясь к ночным шорохам и звукам. Подкравшись к лежбищу, предстала перед ребятнёй в белом балахоне из простыни, размахивая крыльями, словно приведение: "Ага! Попались!" Те шарахнулись в стороны и растворились во тьме, не проронив ни звука. Сообразительные: подслушали, чертенята, её разговор в школе, что завтра уезжает утренним автобусом к родителям, а значит - разбирательства не будет, за долгое лето всё забудется - можно и пошалить.
Весной эти самые мальчуганы до начала уроков ездят на велосипедах в степь за первыми подснежниками и терпеливо дожидаются её у ворот школы. Стесняясь и робея, протягивают нежные пушистые цветы… На 8 Марта она буквально купается в духах. Каждый делает ей свой маленький презент: зеркальце, расчёску, мыло туалетное, но чаще всего дарят крохотные флакончики духов. Нет, всё-таки замечательные у неё ребятишки. Глаза у них ласковые, сердца добрые…
Катерина уже отмахала добрых четыре километра до хутора Ендовского, здесь дорога поворачивает на райцентр. Неожиданно рядом притормозил грузовик, и улыбающийся рыжеусый симпатичный парень, приоткрыв дверцу, любезно предложил подвезти. Машина загромыхала по грейдеру, оставляя позади клубы белесой пыли. «Сначала проскочу по магазинам, - размечталась Катерина. - Может, платье или кофточку куплю к 1 сентября. А потом… »
Справа от дороги идёт лесополоса, за ней золотятся колхозные поля, луга и перелески. Высоко в небе парит ястреб, высматривая добычу. Слева буреют сыпучие пески, похожие на дюны и барханы. Эти подвижные пески вызывают у неё тревогу: пугает их медленное нашествие на беззащитно цветущие луга.
Белокожий рыжеватый парень оказался говорливым: от него Катя узнала, что живёт он в райцентре, а в хутор приезжал по делу. О ветровое стекло звучно шмякаются, разбиваясь, встречные мотыли и шмели. Машину то и дело встряхивает на ухабах - и молодые люди в кабине невольно соприкасаются плечами.
Вдруг горячая рука опустилась на Катино загорелое колено. Скинув чужую руку, она сердито отодвинулась к дверце кабины, но эта сильная рука крепко обняла её, притянула к себе. Парень, не выпуская руль, жадно искал губами её губы, щекоча лицо пушистыми рыжеватыми усами. Катя вырывалась, увёртываясь от поцелуя, запрокинула голову, но его сильная рука сжимала её всё крепче - дышать нечем. Соломенная шляпка на голове недовольно сморщилась, обескураженная наглостью водителя. «Помнёт шляпку, гад!», - мелькнула мысль, и Катя зло выкрикнула:
- Отстань от меня, рыжая псина!
Губы её брезгливо скривились - инстинкт самосохранения подсказывал, что в таких случаях пыл наглеца следует охладить ушатом ледяной воды. Вот и охладила. Парень отпрянул, оторопев… Вспыхнул, зарделся с головы до пят… Такого поворота он не ожидал. Красный, как маков цвет, молча вёл машину, и рыжие усы его вздрагивали от жестокой обиды и потрясения...
Катя, прижавшись к дверце кабины, нарочито внимательно изучала однообразный пейзаж, представляя себе, как сейчас парень остановит машину, скажет: «Пшла вон!» - газанёт, обдаст её жёлтой пылью и исчезнет за горизонтом. «Ну и чёрт с ним! Дойду пешком!» Идти назад не было смысла, вперёд – далековато: километров пятнадцать ещё топать на каблучках по разбитому грейдеру. Скосила взгляд на водителя: он всё ещё пылал от обиды.
- Извини, но ты тоже хорош! – сказала миролюбиво. – Как зовут-то тебя?
- Григорий, - отозвался парень.
Проехали ещё километров пять, разговорились, даже смеялись чему-то. Рыжеусый решил, что девушка погорячилась, и сделал ещё одну попытку приобнять её.
- Останови! – Катя решительно распахнула дверцу, готовясь к прыжку.
- Сумасшедшая! - выдохнул водитель и резко затормозил.
Спрыгнув с подножки на пыльный тракт, пошла вперёд, придерживая сумочку.
- Ну, всё, всё, извини! Садись, я больше не буду! – упрашивал извиняющимся голосом Гриша.
- Кати отсюда! Сама доберусь.
- Ну, прости и садись!
- Проваливай к чёрту!
Катя нервно летела вперёд, не ощущая неровностей. Встречный ветер играл белым шитьём лёгкого голубого платья, соломенная шляпка на тёмных волосах обиженно подпрыгивала в такт каждому шагу, согласная со своей хозяйкой. Водитель ехал рядом на малом ходу, оглядывая её ладную фигурку.
- Хороша Маша, да не наша, - сказал, вздохнув.
Так и продвигались вперёд: она - по обочине, он – по дороге, уговаривая сесть. Солнце палило, пот тёк по щекам, но Катя была неумолимой. Наконец завиднелся вдали райцентр, и она молча села в кабину. Высадившись на остановке, ушла, не оглянувшись.
Вспоминая ту волнительную историю, Катерина уважительно поглядывала на свою светлую соломенную шляпку, нежно поглаживая: выручила-таки в трудную минуту! Так хватаются за соломинку – иногда помогает….