(впечатления от рецензии А.Х. на рассказ «Гоголь и парашют»)
Читатель пишет: «Виктор, я разделяю Ваше восхищение Василием Чечельницким и его женой Ириной. Действительно люди вызывающие уважение. Не идеальные, конечно, но факт.
А вот ёрничать в адрес уважаемых предков: "...потеснили бы там «всяких», к примеру, Гоголей с Менделеевыми и Ломоносовыми", (Понимаю, шутка), я бы, всё-таки, не стал...».
Спасибо, что разделяете восхищение четой Чечельницких. По поводу критики скажу, что мне понятно стремление человека достичь совершенства. Жаль только, если в этом благородном порыве, он будет полагаться только на «предвзятый глаз». Например, при чтении этого рецензируемого рассказа, «читательский глаз» его доведёт только до слова «всяких». И всё! А дальше уж и читать это «непотребство» не нужно. Хотя, там ещё одно «каверзное» словечко в кавычки заключено – «парашютом».
Конкретно, в данном случае обсуждения, очень удивительно, что необдуманно, среди главных слов, было вычленено только одно - "всяких". И вынесен вердикт – ёрничанье.
Если обратиться к грамматике, то можно выяснить, что заключение слов в кавычки уместно и в том случае, если в тексте используются группы слов, которые употребляются не в обычном своем значении (в этом случае они могут приобретать оттенок ироничности). Примеры использования кавычек:
- «У нас, как я уже говорил, ещё и по сию пору царствует в литературе какое-то жалкое, детское благоговение к авторам: мы в литературе высоко чтим «табель о рангах» и боимся говорить вслух правду о «высоких персонах»» (Белинский);
- «Вся деятельная сторона чувства законности совершенно исчезает в «тёмном царстве» и остаётся одна пассивная» (Добролюбов).
Заметьте, что написано - «употребляются не в обычном своем значении» и «оттенок ироничности», а не «ёрничанья», как предвзятый глаз «подсказал». Если разобрать слово «ёрничать», то пытливый глаз выяснит, что это слово означает: озорничать, вести себя легкомысленно и цинично, глумиться, допускать колкости по отношению к другим. Теперь становится понятным, что «предвзятый глаз» и тут «передёрнет», и не заметит слово «озорничать». Такова уж его природа – хмуриться везде, где надо и где не надо.
Лично мне, как автору, далеко до совершенства. Поэтому я всегда рад конструктивной критике. Такие писатели, как офицер Чечель нынче дают пример авторского (или мужского) поведения, в том числе и мне. Если критическое замечание прозвучит по делу, то нужно находить в себе мужество, чтобы извиниться и исправить ошибки, как Чечель. Потому что у этого несгибаемого человека есть чёткое представление о самокритичном взгляде, настоящее, а не лубочный (показной) эрзац. Даже сейчас, находясь на вершине своей житейской мудрости, пересаживаясь из инвалидной коляски в кресло пилота самолёта, он самосовершенствуется, постоянно учится и упорно идёт тропинкой своей жизни, «всем ветрам назло».
Согласен, идеальных людей нет, но Чечель и не рядится в эти одёжки, и не гонится за внешней атрибутикой. Несмотря на жёсткие удары судьбы и пенсионный возраст, он остался в житейском «строю», как офицер по своей основной сути - это главное.
Я в своём рассказе «Гоголь и парашют» повинился перед этим человеком: «Василий Васильевич, Вы уж меня извините, но я опять на пафос сорвусь:)) (смеюсь), ибо моя впечатлительно-эмоциональная натура изголодалась по достойным образам современников - сейчас всё больше про силу денег народ приучают гутарить:)))) (смеюсь)».
Вы (А.Х.), если бы на это своё внимание обратили, то это было бы дельным замечанием. Излишний пафос и восторженность – мой авторский бич. Прекрасно понимаю, что чрезмерный пафос может до состояния лести «скатиться». А её, как известно, только глупцы любят слышать. Усиленная лавина похвалы нормального, самодостаточного человека озадачивает, ставит в неловкое положение, он даже начинает думать, что это неискренне ему говорят, врут, преследуя свои цели. А лётчик Чечель, теперешний – именно такой самодостаточный человек. Поэтому я, пользуясь, случаем, попрошу у него прошения за эту мою авторскую слабость и пообещаю разумно дозировать свой пафос, робко, себе в оправдание, напоминая, что я не только его хвалил, но жёстко критиковал. На что получал подробные разъяснения и даже извинения от Чечеля. Так, что мы квиты с Васильевичем, я надеюсь. :)) (смеюсь) Да и с его знаменитым тёской (Гоголем) тоже.
Я очень рад, что друзья Василия Васильевича Чечельницкого подарили ему сейчас счастливую возможность продолжить полёты на самолётах и путешествия, позволившие написать такие строки: «Сейчас, сижу на веранде маленького домика на склоне горы, на Урале, на высоте 580 метров, на опушке соснового леса, лупит дождь вовсю, я ощущаю полный комфорт, только камина не хватает, как это было до этого на Волге. Никогда бы не подумал, что в моём состоянии инвалида-колясочника буду способен испытывать такие чувства».
P.S. А про Гоголя скажу, что этот великий писатель не нуждается ни в чьей защите – память о нём и его роскошные произведения сами за себя могут постоять. Да ещё и как! Это одни из моих любимых писателей, как автора, я его безмерно уважаю.
Поэтому я не зря написал в рассказе «Гоголь и парашют»:
- «Я эти строки конечно в шутку, по-доброму пишу. На самом деле это всё люди очень достойные и уникальные. Спору нет и быть не может. Они заслужили всемирное уважение и восхищение»;
- «Думаю и даже уверен в том, что славный Гоголь не обиделся бы на мои словесные шутки-вольности в его адрес. Этот гениальный человек обладал большим чувством острого юмора и был не чужд текстового озорства. Поэтому, искренне надеюсь на то, что он бы отнёсся с пониманием к моим словесным озорным потугам. А то и задал бы мне основательного словесного жару к моему дилетантскому литературному «костерку». :)) (смеюсь).
Гоголь Николай Васильевич «Ревизор»:
(Городничий): «Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… Не вспомню его фамилию, никак не может обойтись без того, чтобы взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу), и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого черт знает что может произойти».