Ишак

               

     Жили-были два приятеля: директор-купец и снабженец-купец. Был у них ишак.
Оседлают они ишака – и на базар. Накупят товаров, навьючат на ишака так, что у того ножки подгибаются, отвезут куда надо, продадут, и вот уже деньги делят: 

     -Тебе, мне… Тебе, мне…

     Оба радуются, руки потирают.

     А ишак в сторонке.

     Опять поедут на базар. Опять нагрузят на ишака товаров, что тот дохнуть не может. Опять гонят неведомо куда. Тащится ишак, ножками едва перебирает. Тяжело. Вот-вот рухнет. В глазах темно. А идти надо – работа. А  если уж совсем невмочь, директор и снабженец всегда рядом, всегда помогут. Один так гаркнет, что душа в пятки, а другой хворостиной - по ребрам, по ребрам.

     И опять деньги считают, руки потирают от удовольствия:

     - Тебе, мне... Тебе, мне...

     А ишак? Ишак в сторонке. Но однажды не выдержал.

     - А мне? – говорит ишак.

     - А ты кто такой? – нахмурились купцы,  директор и его снабженец.

     - Ишак.

     - Ну, если ишак, так стой и молчи.

     Изо дня в день трудился ишак, не жалел ни сил, ни здоровья. Директор и снабженец обрастали богатством. Стали уважаемыми людьми. Один депутатом, другой сенатором. У каждого отдельный дворец. Всё в золоте. Парк иномарок последней модели. Отдыхать ездили на Сейшелы. О богатстве их ходили легенды.

     А ишак? Ишак состарился. Ножки его дрожат, копытца разбиты. Глаза помутнели, слезятся. Но и он не забыт. Имеет свой угол в большом общем хлеву с баранами и коровой, клок сена, который он жует одними губами, потому что зубы его выпали, а ночами, когда одолевает бессонница, сквозь щели холодного закутка своего печально и близоруко взирает на звезды, и в памяти его всплывает весь трудовой его путь. Иногда на улице его гладили дети, иногда какая-нибудь добрая женщина подносила что-нибудь сладкое: ломоть лепешки или даже капустную кочерыжку. И его охватывало умиление. И думалось, что жизнь прожита не зря.

                ***