Эпизод повести;
продолжение; начало см."Синий океан, жёлтый остров".
...Я доехал до автозаправки, залил полный бак и вернулся в город. Лия ждала на автостанции. Одета она была по-походному, почти по-мужски, хотя фигура издали выдавала в ней женщину. На Лии была армейская униформа. Что она собралась штурмовать? Надеюсь, что не меня... За плечами у нее был вещмешок.
- Мы что, едем на войну?
- Не знаю, хоть куда! А ты насчет моего прикида?
- Прикольно.
- Вот именно. Ну что — вперед ?
- На поиск немногочисленных живых свидетелей...
- И необычных фактов.
Настроение у нас было праздничное. Погода соответствовала. Я, не спеша, вел машину через оживленный субботний город. На рынке свернул направо и по длинной почти прямой Трудовой улице мы выехали за город. Грунтовая дорога была в сносном состоянии. Двигатель работал устойчиво. Где-то за лесами, за холмами, за заросшими колючими сорняками, давно не паханными и не сеянными полями нас поджидала деревня Врязино с ее медленной рекой, заросшей камышами, деревянным мостом, поставленным сразу после войны, и разбираемыми местным людом на кирпичи остатками грандиозных советских ферм...
По обе стороны дороги тянулись сосновые леса. Когда-то в них прятались воинские сооружения — стояли комплексы ПВО. Потом «точки» закрыли, ракеты вывезли, имущество разграбили мародеры. В народе говорят, что после отхода военных перестали в здешних небесах появляться и НЛО, которые доселе были не столь уж редкими гостями...
Я спросил Лию, посещала ли она свой остров — после того памятного разговора у реки.
- С тех пор ни разу. А ты?
- Я тоже. А знаешь... Остров — это древний символ одиночества.
- Вот как?
- Острова снятся людям, страдающим от одиночества.
- Стало быть, ты — тоже... одинок.
- Я — тоже... И порой остро ощущаю, что ко мне приближается одинокая старость. И чувствую вакуум в душе. Из-за бессмысленно, глупо растраченной жизни. А у тебя, как у женщины, эти чувства, должно быть, заострены еще сильнее. Вот и разгадка наших снов...
- И какой же напрашивается вывод?
- Надо избавиться от одиночества, и тогда кончится твой навязчивый кошмар об острове.
- Все так просто?
- Проблема твоего одиночества служит генератором твоих снов. Поскольку проблема не решена, бессознательное генерирует одни и те же сны. Штампует их как заклинивший принтер...
- ...пока бумага не кончится... Здорово. А я думала, что генератор можно найти только внутри автомобиля... Оказывается, сны тоже имеют генераторы. Кстати, в твоем драндулете есть генератор?
- Обижаешь! «Запорожец» - машина как машина, просто охаянная, как почти все советское.
- Извини. Позволь, если можно, узнать... Вот ты... со своим одиночеством... расставаться, как я понимаю, не спешишь?
- Мне уже поздно, - сказал я обреченно.
- А мне?
- Тебе... Что равнять? Тебе — в самый раз!
- Ты так думаешь?
- Успеешь в последний вагон уходящего поезда.
- Может быть, и успела бы. Если б не одно «но»...
- Никаких «но».
- Знаешь ли: не с кем мне от одиночества избавляться. Так что мой поезд, похоже, уйдет без меня.
- Как мрачно.
- Мрачнее, чем ты думаешь. И при всем моем уважении к твоим глубоким профессиональным познаниям, я убеждена, что этот остров в моих повторяющихся снах — осколок моей прошлой жизни, может быть самый яркий ее фрагмент...
- В «прошлые жизни», Лия, как и в «параллельные миры», я не верю.
- А в инопланетян веришь?
- Инопланетяне — это реально. Их наличие доказываем своим существованием мы сами. Ведь Земля это обычная планета, которая вращается вокруг обычной ничем особо не примечательной звезды... Звезда как звезда, планета как планета. Таких в нашей Галактике знаешь сколько? Миллиарды! Если на этой заурядной планете развилась разумная жизнь, то нелогично утверждать, что сей случай представляет собой уникальное неповторимое явление...
За столь рассудительной беседой лес по сторонам постепенно иссяк и весь вышел, отворилось просторное весеннее небушко, пошли взгорки, кусты, потащились жалкие в заброшенности своей одичалые поля, на краю этих обширных угодий замаячила-таки сизыми силуэтами деревьев, крыш и водонапорной башни деревня Врязино. Мое сердце поменяло ритм на более беспокойный. Неужели всего через каких-то несколько минут я собственными ушами смогу услышать правдивый рассказ «контактера», простого человека, которому было суждено в обычной бытовой обстановке столкнуться с тем, о чем пишут фантасты — с таинственными существами иного мира... Или что-нибудь не «срастется», не «состыкуется», и придется нам, потерпев полное фиаско, с разочарованием, а то и с позором, удалиться восвояси. Люди могут просто не пожелать с нами общаться, не пустят на порог, отфутболят куда подальше. И это наиболее вероятный сценарий встречи.
И вот мы почти у цели — то есть подъезжаем к неброскому деревянному дому, который некогда был покрашен в желтый цвет. Серая шиферная крыша, подгнившие доски забора, запущенный сад, печальные темные окошки... В таких строениях проживают теперь либо слишком честные трудовые люди, либо пьяницы. Осторожно заходим за хилую калитку, и нас лаем встречает незлая собачонка-дворняга, которая пятится в испуге, но гавкать не перестает. Вскоре на пороге веранды появляется женщина лет сорока, по всему видно — городская... Не знаю, как бы я нашел с нею общий язык, если бы не моя спутница... Лия проявила чудеса дипломатии, взяла всю инициативу на себя, и вот мы приглашены в дом, заходим, вынужденно кланяясь низким дверям. В доме царит знакомый мне запах прикованного к постели человека. Хозяйка несколько лет как парализована, не может встать, но речь сохранена, и рассуждает, по словам дочки, вполне здраво. А отец умер в прошлом году, осенью. Узнав от Лии цель нашего приезда, дочь немало удивилась, сказала: «Отец бы лучше вам рассказал... Мама — немногословная, она по жизни молчунья»...
Мы сидим у постели парализованной женщины. Видно по всему, что Антонина Григорьевна всю жизнь трудилась, не покладая рук. Руки-то это более всего и выдают. Старая колхозница не совсем поняла смысл нашего визита и по-началу рассказывала о своей болезни, о том, как ей помогает дочь Лариса — каждый день ездит из города, а выходные дни все проводит здесь; зять недоволен, сердится, но ведь не зароешь маму живою; хотя какая это, в сущности, жизнь; но ведь и руки на себя накладывать — грешно... Мы с пониманием выслушиваем, хотя приехали не за этим. Лариса тактично, потихоньку пытается подтолкнуть мать к воспоминанию события двадцатилетней давности...
- А помнишь, мам, о тебе еще в газетах писали и даже в журнале одном — о вас с отцом, - пытается помочь нам Лариса.
- -Это когда нас награждал премией председатель? - припоминает старушка.
- Нет, не то... Люди приехали, чтобы послушать про этих..., про черных».
- А-а, это про тех существ на Змеином прудке! Ну, поняла! Так это когда и было... Давно. Лет двадцать, поди, если не поболе годков-то. В девяностом году, никак... Но помнится так отчетливо. Так в память врезалось. Молодые мы были тогда с отцом, памятливые...
Антонина Григорьевна рассказала следующее:
«Мы с Колей держали тогда корову. Каждый год заготавливали сено. А покос наш в двух километрах от деревни. В тот вечер мы переворачивали скошенную траву и складывали в кучки — к ночи. Было воскресенье, второе июля. Вечер был — где-то половина седьмого... Но летом день долгий. Солнце еще где тебе! Еще работать и работать. Домой же приходишь, когда стемнеет. Солнце в тот день светило очень сильно, трава подсыхала скоро... А там, где наш сенокос, есть пруд. Змеев там пруд пруди... И вот вижу: за прудом кто-то работает. Ходят двое, наклоняются, будто ищут что-то.
А что там можно искать, кроме змеев? Меня это удивило. Я кричу Коле ( работали-то ведь порознь, не рядом): «Эй, смотри, кто-то там тоже работает. Кто бы это мог быть?»... Муж стал вглядываться в том направлении, сказал: «Ума не приложу, кто бы это мог быть»... Так мы стояли и смотрели на них. Поначалу их было двое. Они ходили и пригибались к земле, а потом распрямлялись. Позже из-за куста, что растет на берегу, показался еще один — такой же «работник». Нас удивило то что они были черные, как сажа — и это в такую-то солнечную погоду. И ростом все трое были раза в два выше обычного человека. Мы замерли, как будто окаменели. Только смотрели, молча, даже не разговаривали друг с другом. Когда пригляделись к деталям этих необычных фигур, то поняли, что рук и ног у них не просматривается, что они не ходят, а плавно перемещаются... Сверху вместо головы виднелись какие-то шишки такого же черного цвета. У всех троих на уровне груди что-то ослепительно сверкало — как будто огонек электросварки. Когда кто-то из них нагибался или поворачивался к нам спиной, этот яркий огонек пропадал — значит он был у них на «груди», спереди. Они передвигались так плавно — как лебеди по воде. Потом они стали один за одним — как бы в «колонну» и дружно двинулись в одну сторону. Мы смотрели во все глаза, боясь шелохнуться. До нас уже дошло: это — не люди! Вдруг первый из них стал уменьшаться. Уменьшалось, уменьшалось, и вот — только яркий огонек светит на месте, где только что стояло огромное трехметровое существо... А потом исчез и этот огонек — как на телевизионном экране исчезает точка при выключении телевизора. Затем к этому месту, где исчез первый, приблизился второй, и тоже стал уменьшаться в размере, дошел до светящейся точки и растворился без следа. Точно так же пропал третий. Так они все и сгинули. А то место было приметное — там рос огромный лопух. Кто-то не захотел о него косу тупить — ну и оставлен был сей богатырь среди поля. Мы с мужем набрались смелости, сходили к этому лопуху. И что же? Да ничего, никаких следов. И вообще «гости» ничего после себя не оставили. Сколько потом приезжало людей на это место — ведь мы заявили куда следует — никто ничего не обнаружил. И больше этих существ на своем поле мы не встречали. Только вот всегда тревожно было, старались по-одиночке никуда не ходить. Так вот все и делали вместе всегда — пока это все не забылось»...
- А вашему рассказу поверили?
- Кто как. Иные и до сих пор смеются. Только мужу теперь уже все равно. Глупцы смеются. Нас ведь в деревне все знают. Знают, что мы — труженики, не какие-то там забулдыги, врать не приучены. А насчет того, что могло показаться... Кажется ведь одному, а мы оба отчетливо видели — в явь.
- А что-то в вашей жизни изменилось после того случая. Может быть, что-то произошло или состояние стало другим? Ну, хоть что-то...
- Постарели. Двадцать годочков пролетело. Не заметили как. Дедушка вот уже ушел. Теперь я на очереди...
- Понятно... А что вы думаете в отношении этих существ. Они были живые или это были роботы. Или какие-то изображения?
- Я так своим слабым умишком пораскинула и скажу вам, детки: это были недобрики, каких наши бабушки-дедушки в прежние времена встречали на пустырях и всяческих нечистых местах. Вот и весь мой сказ. Потому как все это в мире есть, и нам с Коленькой трапилось с этим столкнуться. А кто не сталкивался — тому трудно в это поверить...
- Недобрики... Это что — черти? - уточнила Лия.
- Так у нас в давние времена называли их, - сказала Лариса.- Впрочем, и теперь в нашем староверском крае помянуть нечистого так прямо, как это только что сделали вы, считается и опасным, и глупым поступком... Вы уж извините.
- Да ладно. Я ведь не знала.
- Незнание не освобождает от ответственности, - усмехнулась Лариса. - Вы читали, поди, «Вий» Гоголя?
- Конечно. И фильм в детстве смотрела. Жуть!
- Так вот, если когда-нибудь еще вернетесь к этому произведению, обратите внимание на то, что герой этой повести студент бурсы Хома Брут трижды произнес это слово — как бы походя, между прочим... И попал в сети нечистой силы.
- Значит, по-вашему, вся его печальная история может рассматриваться как последствие неосторожного поминания в обиходе слова «черт»?
- Вы это слово повторили уже дважды... А каждое поминание этих существ лишает человека защиты. Защиты небесного воинства. Тот, кто поминает «нечистого», тот сам себя обезоруживает перед врагом рода человеческого. И привлекает на себя его внимание. Так меня в детстве учили...
- Так, значит, я иду по стопам Хомы Брута?
- Не смейтесь над этим!
- Черт знает, что такое! - искренне изумилась Лия.
- Ну кто вас дернул за язык? - с досадой и сожалением сказала Лариса.
На обратном пути мы заехали на то самое место. Нельзя сказать, чтобы поле как-то поразило меня. Да и подзаросло оно с той, социалистической поры изрядно — тронули его уже березки и осинки, пока еще худенькие, но уже наметился здесь будущий грибной лес... И все же впечатление от места исходило какое-то мрачное, будто страшное злодеяние наложило здесь свою неизгладимую печать. Обошли мы с Лией и заплывший, почти заболотившийся округлый пруд, однозначно напоминающий метеоритную воронку. Может быть, когда-то сюда рухнул небесный камень? А то и созданная нечеловеческими руками машина... Не к воронке ли, называемой Змеиным прудком, проявили неподдельный интерес странные черные существа?
Лия ходила вокруг загадочного пруда с фотоаппаратом, прицеливалась так и этак, снимала. Я шепотом предложил ей запечатлеть двух обвившихся сонных гадюк, которые неподвижно лежали на стволе рухнувшего трухлявого дерева... Но пока Лия приближалась к ним, гады проснулись и уползли в землю.
(...)
Лия ждала меня, как всегда «на реке». Шел дождь. Она стояла на мостике под зонтом и смотрела на чаек. Лия кидала им хлеб, и яркие белые чайки налету хватали добычу. Она даже не заметила, как я подошел.
- Я тоже всю зиму подкармливал лебедей и уток.
- А лебеди куда-то уплыли. И уток не видно сегодня.
- Чайки всех вытеснили.
Лия достала из сумочки фотографии: «Посмотри... Девяносто процентов — испорчены».
- Вроде бы ничего. Четкость снимков хорошая. И контрастность... А откуда эти полупрозрачные кляксы?
- Это пятна. Хотя и на кляксы они тоже похожи.
- Может быть на объективе что-нибудь было. Или пленка бракованная...
- Какая пленка? У меня же - «цифра».
- А, ну да. И эти кляксы — не везде, не на каждом снимке. Значит, объектив чист.
- Я тебя хотела спросить. Ты у нас все знаешь...
- Как-то по ТВ один космонавт рассказывал, что были они с женой, с детьми в Египте, снимались на фоне пирамид. А когда дома посмотрели фото — там все в таких вот пятнах...
- И какой же вывод сделал космонавт?
- Он сделал вывод, что там, возле загадочных пирамид, что-то летает такое, что глазами не различимо, а вот фотоаппарат это «нечто» фиксирует. Какие-то энергетические образования...
- А я слышала другое: у кого на фотках появляются такие полупрозрачные шары, тому жить осталось не очень долго. Знак смерти.
- Ну, одно другому не противоречит. Может быть они и приводят к смерти...
- Спасибо, утешил.
- Я думаю, надо туда съездить еще разок. Отснять по новой. Если опять на снимках будут шары — значит они там прописаны постоянно.
В субботу опять лил дождь. По стеклам «ЗАЗа» стекают струйки дождя. Я прогрел двигатель. Включил стеклоочистители — щетки взялись успешно бороться с дождевыми наплывами на лобовом стекле. В путь!... Выплеснув из глушителя клуб синеватой гари, «Запорожец» тронулся со двора. На автостанции я подобрал Лию, стоявшую под липой у киоска. На ней красовалась неизменная армейская униформа, плюс плащ-накидка по случаю дождя.
- Они могут неправильно понять.
- Что именно?
- Ты — в «хаки». Сочтут, что мы к ним - с мечом...
- Неудачная шутка.
Грязные лужи распахивались по сторонам и вновь собирались позади нас. Дорога была вся в выбоинах...