Исполнившим долг,
возвращаю долги.
Волонтерам посвящается.
Опять приходили, кто с утра, а кто с похмелья. Не пить нельзя, похмелиться можно, но потом – после записи на радио. Бибик вдругорядь явился и с порога:
- Христос воскрес! – будто я спрашивал у него пароль, а он ожидал отзыв. Я расчехлил рога:
- Ступай, Бибик, и захлопни рот с обратной стороны. Ты знаешь, беспохмельный и в гневе опасней голодного тигра.
Он ушел, оставив смешанный тяжелый запах негодования и аммиака.
(Градус эмоционального состояния неуклонно и стремительно повышался).
Недавно его поперли с работы.
Жутко неприятная история.
В зоопарке обычный рабочий день, но закрытый для посетителей. Закончив чистить клетки и покормив приматов, Бибик и шимпанзе по кличке Шим совершали дефиле по зоопарку. Это запрещено само собой разумеющейся категоричностью и аксиоматичностью, равно как нельзя пассажирам покидать борт лайнера во время полета. Ему любопытно, как Шим, оказавшись в относительной свободе, будет глядеть на зверей в неволе. Хвостатые, копытные, зубастые, когтистые сокамерники с тупым недоумением глядели на эту парочку.
Бибик шагал впереди, курил и потягивал пиво, за ним на полусогнутых Шим. Бибик мимодумно забросил окурок в сумку кенгуру, высморкался в ухо ослику и утерся гривой. Шим беззвучно смеялся, вывернув наизнанку верхнюю губу, и стал чинить насмешки над зверями: корчил рожи мартышкам, дал по рогам горному козлу, плюнул в харю верблюду, лягнув жирафа, жидко нагадил ему на спину и спрыгнул к ногам шефа. Смотрящий зоопарка конь полосатый заржал в четыре копыта и население мохнатых зэков взбунтовалось. Охрана повязала человекообразного и обезьяноподобного челоидов.
В студии на меня надели наушники размером с тазики, установили пупырчатый микрофон величиной с кабачок. И без того глупое лицо поглупело так, что в глазах высветился разум, заметный только его обладателю. Распечатав уста, звуки, как зерна без половы, посыпались по всем правилам орфоэпии. В кураже играл голосом, невпопад расставляя паузы. Прекратив полет мысли, закончил эффектно:
Скажу тебе открытым текстом,
Откуда нелюдь меж людьми,
Знай, недолюбки все от секса,
А дети только от любви!
- Кто еще может так сказать? – спрашивал я себя.
- Никто! – отвечал сам себе.
- Никто! – подтвердил голос откуда-то сверху, и отчетливо услышал, как ангелы аплодируют крылышками.
Читая стихотворение «Русские мадонны», умозрительно видел изображения. Девушки в косынках с легкомысленными хвостиками под подбородком. Загорелые, грудастые женщины в платках, концы которых завязаны сзади на шее. От девушек исходит запах нежности и теплого молочка, женщины пахнут женщинами, сеном и солнцем. В храме они молятся, как дышат. Платочки белые им к лицу, они к лицу России.
Как снял наушники, невидимый ангел-хранитель выдохнул мне в волосатое ухо:
- Вы приблизились к порогу отключения. Пополните баланс. От предвкушения похмелья чуть не списьнул. Я наполню общепитовский стакан горько-градусной прозрачной влагой и выпью на брудершафт с невидимой музой. Прислушаюсь к здоровью, напиток возымеет надлежащее действие, организм расправится, как надувной матрац, физиология передаст слово психике. Как на Гария Гордона на меня снизойдёт озарение: я люблю людей, особенно всех. Люблю – значит есть вкус, есть вкус – имеется талантишко. Вот почему я пью, только в этом состоянии рождаются вдохновенные нетленные строки:
Мадонны русские велики
Служеньем праведным своим,
Извечно скорбные их лики
Давно причислены к святым.
В кафе пришёл раньше неё, заказал то, что любим оба, и чем славится кухня «Старой Мельницы». Знакомая хозяйка заведения, дама с избытком прелестей, в недрах которых не прощупывались ни пульс, ни талия, увидев меня, зачем-то погрозила директивным пальчиком. Помню, как прочитал ей эпиграмму:
Бюст и бёдра – просто клад,
В душу я не лезу,
Жаль, что на такой салат
Не хватит майонезу.
Она долго сотрясалась всеми членами, прекратив смех, объёмный живот продолжал смеяться, колыхаясь, словно студень.
(Градус эмоционального состояния неуклонно и стремительно повышался).
Она – это мой давний надёжный товарищ. У Фани погиб сын. Мне хотелось отвлечь её от приключившегося недуга, причинить здоровье, подарив положительные эмоции первоапрельским розыгрышем.
Я перехватил её взгляд на пузатый графинчик с водкой.
- Вообще-то я не пьющий.
- Совсем?
- Совсем! Но с хорошим человеком всегда выпью. А хороших людей больше, чем плохих. Согласна?
- Согласна!
- Вот и получается, чаще приходится пить, чем не пить. С кратким выразительным пожеланием «Будем!» опрокинул стопку в себя, поддел вилкой, словно вилами охапку из копны белого салата. Из бокового кармана извлёк склянку с маслянистой зеленоватой жидкостью и торжественно припечатал к столу.
- Это то, что тебе поможет! – заявил с энергией убеждённости и правоты.
- Лекарство? – бесцветным голосом осведомилась Фаня.
- Кукисвумчоррский бальзам! Интересуешься составом? – она равнодушно прикрыла глаза. – Тогда слушай: масло холодного отжима хибинских камней; копыта утробных северных оленей; свежая плесень мышиной норки; заячья струя; осадки северного сияния.
Мне представлялось, она возрадуется, забудет о недуге, который свалил её бандитской рукой, вспомнит, что сегодня 1 апреля, и розыгрыш ей понравился. Напротив, Фаня со всей серьёзностью приняла «бальзам», как последний шанс, как спасительную соломинку, обещая принимать ежедневно, как я присоветовал. Иногда казалось, она меня дурачит, делает вид, что поверила грубой чепухе.
Как пишут в романах, «повисло тягостное молчание». Молчание можно развеять, переключившись на другие темы, понятные и приятные обоим собеседникам. Однако они не находились, Фаня не проявляла инициативы продолжать весёлый или серьёзный разговор. Искусственную весёлость алкоголем в ней не вызвать, она не пьёт. Я зарядил очередной стопарик, не прислушиваясь к организму, что было против моих правил.
Мы молча наблюдали, как крепко утрамбованный водкой быдлолицый господин выкидывал коники, похожие на движения танцев народов мира и при этом громко излагал собственную версию известной песни. Поперхнувшись ногами, он умолк и плашмя встретился с мраморным полом. Фаня улыбнулась и отвернулась, потупив глаза, складывала узорчатую салфетку.
И вдруг…
«Вдруг» - неожиданное обоюдоострое слово, за ним может следовать нечто спасительное или убийственное. Меня осенило вспомогательным аргументом убедить её в целебной силе авторского «бальзама». По-видимому, Фаня меня не разыгрывала, искренне воспринимала последний шанс к своему исцелению. Помню её слова: «Если сын не со мной здесь, я хочу быть с ним там».
(Градус эмоционального состояния неуклонно и стремительно повышался)
Признаюсь, сам уверовал в чудо, которое непременно произойдёт после воздействия бальзама, теперь уже без кавычек. Моя вера укрепит её веру. Знаю, пусть это не моя сфера занятий, физика тела влияет на психику, наличествует и обратное воздействие. Не из вежливости заполнить пустоту затянувшейся паузы, а по причине естественного желания поделиться вдруг вспомнившимся фактом, взволнованно поведал, как воин отправился исполнить интернациональный долг в горячую точку жаркой страны, оставив жену на сносях. В консультации её уведомили, она заражена дурной болезнью. Рожать или лечиться? Она не успела определиться, как муж вернулся в цинке. После похорон, накануне родов не осталось и признаков заболевания. Женщина родила здоровую двойню девочек.
- Улавливаешь связь? – и замер в ожидании реакции на произведённое впечатление.
- Да… всё… поняла! – твёрдо отчеканила Фаня и стала собираться.
Напрасно ожидал вопроса о содержимом в склянке, его не последовало. Отсутствие любопытства нетипично для женщины. Либо она мне доверяет, или вовсе не станет принимать напиток.
Объявленные в шутку компоненты целебного энергоносителя далеки от истинного состава «каменного масла». «Виньетка ложной сути» - так можно назвать несоответствие словами Рубальской. В пузырьке неочищенное оливковое масло, полученное из рук настоятеля местной церкви. Батюшка говорил:
- Сильней лекарства нет, чем освящённые вода и масло. Всё, что мы вкушаем, это дар любви Божией нам, людям. Через пищу вся природа, и ангельский мир служат человеку. Поэтому перед трапезой нужно особенно усердно помолиться.
В начале сентября, солнечным пряным днём, когда прощальное тепло особенно выразительно предчувствием наступающих холодов, неожиданно встретился с Фаней и поразился произошедшей в ней перемене. Она оправилась, вместо покорной обречённости вернулись здоровье и сила, поселилась прежняя весёлость. Не было желания расспрашивать о чём-либо, и ей не хотелось отвечать на вопросы. Мы вместе молчали. Молчание – понятный язык для двоих, который не допускает ошибок.
Осторожно ступая по сухой хрусткой листве узенькой аллеи, мы знали, что у Неба вечно в долгу, у осени тоже в долгу, за золото, падшее в ноги.
Вот и всё.