На завтрак Бибик кризисничал сухарями, размоченными в родниковой воде. В обед сочинял бутерброд бизнес-класса. Разрезал батон вдоль на две половинки. Намазывал гусиным паштетом и растягивал в аккурат до бордюров хлебной корочки, посыпая мелкой сечкой зеленого лучка.
Бутерброд делил поперек на три равные части. Первую трапезничал сам, второй угощал друга Феликса, облезлую дворняжку с сиплым басом. Оставшийся деликатес предлагал врагу Феликса – коту по кличке Шайтан, однако он не проявлял интереса к подношению и продолжал вылизывать свои подробности, вытянув вверх заднюю лапку, словно ствол пистолета.
Злые языки пукали слухи, что он внебрачный правнук комдива Чапаева, изгнанный из семинарии за то, что спутал апостола с остолопом. Он, как сало, принимающее соли столько, сколько надо, впитывал сплетни и не портился характером, над их избытком потешался. Себя он считал нравственным, но не вполне моральным человеком, потому и одиноким. Когда в беде от него отворачивались полусвятые и высокоморальные личности, грешники приходили на помощь. Бибик странный, противоречивый и простой, как пирожок с капустой. Конфликтов с инопланетянами не имел, снежного человека не встречал, местонахождения Шамбалы не знал, происхождением Данон и Даниссимо не интересовался. Он в цветных оппозиционных штанах и внешне более ничем не примечателен, разве, что выдающийся нос – на спор он им набирал номер на мобильнике. Однажды поднял руку на женщину, чаще у него поднимался на женщин. Независимый, как именительный падеж, и упрямый, как факт, он не принадлежал ни к какой партии, не примыкал ни к левым, ни к правым.
Его неправильного, умного и дерзкого не понимали окружающие, но любили, как раскаявшегося грешника. Он помнил драму из школьной жизни в фильме, гнездо которого покинула крылатая фраза «Счастье – это когда тебя понимают». Бибик в этом смысле несчастный человек. Человечеству повезло – он его понимал в целом и в отдельностях. Его деяния не совпадали с замыслом, как мысль изложенная на бумаге, отличается от нее в голове. Зачастую его поступки и выходки нелепы, грубы и неестественны, как татуировка на валенках.
Бибика, как Россию, умом не понять. Добиваясь места в парламенте, написал: в законодательный орган стремлюсь с целью получить жилье, поправить материальное положение, иметь депутатскую неприкосновенность. Его обвинили в непатриотизме, в несусветной правде и объявили информационную войну. С первым пунктом обвинения яростно не соглашался, потому как нищий и есть патриот, ему нечего терять, кроме Родины. Он любит ее не за должность, деньги, привилегии, а просто так, по врожденному чувству любви. С другой стороны, у него нет запасной Родины, и некого больше любить.
Из образовательного учреждения его уволили за рукоприкладство.
Как-то в кабинет вошла коллега, увидев его одного, сеющего разумное, доброе, вечное на белую пашню толстой тетради, спросила:
- А что, никого нет?
- Никто нет! – подтвердил он, не поднимая головы от рукописи.
Спустя время, из Министерства образования поступило письмо на имя руководителя учебного заведения с требованием разобраться по существу письменного обращения тов. Забулдыгиной Н.С. Такой фамилии в штате не значилось, стало быть, анонимка, к тому отпечатанная на машинке. В нем адресант обвинял Бибика в неправильном образовывании молодого поколения, вместо «никого» употребляет «никто нет», потому как диплом куплен за 30 баранов.
Бибик применил на практике знания по лингвистическому анализу, изобличив автора гнусной клеветы. Он поднял руку, чтобы сделать ей физическое замечание, но увидев на ней все мягкое, отхлестал ее по седалищным щекам.
Умные признавали его острый гибкий ум, глупые не желали признавать его превосходства. Признать – значило расписаться в собственной никчемности. Чем агрессивнее они нападали на его способности, тем сильнее чувствовалось, что они ему не ровня. Их измышления по отношению к его личности и научным работам можно принимать за комплименты: то, что неинтересно и неталантливо, не атакуют с такой животной яростью.
Работа в зоопарке, репетиторство, цех по производству дирижерских палочек, ателье по пошиву меховых жилеток для морозоустойчивых пчел Хибиногорья – не принесли ему доходов и удовлетворения.
После выпивки он вспоминал «то время» - отличительное от нынешней общественной формации, когда экономика была экономной, масло сливочным, рубль не шатался, как больной зуб, экономисты, финансисты и прочие «исты» не придумали вскладчину слова «волантильность». В несытное, запойно-застойное, но стабильное время, он трусил бедой, совершал безобидные для окружающих приятные глупости.
На третьем курсе профессор Огнев рекомендовал студенту Бибику тему курсовой работы «Фразеологические единицы с числительными в их составе». Бибик заартачился. Это мелкотемье в самый раз тем, кто густо не какал, тот и редкому рад. Свой отказ он убедительно аргументировал, а прежде думал, вернее обдумывал детали, в них и скрывается дьявол. Свою научную работу он озаглавил «Влияние орфографии и орфоэпии современного русского языка на вкусовые качества продуктов питания». Профессор долго протирал толстые линзы очков, соображая, что ответить строптивому студенту. Вдруг этот долговязый с птичьим носом на пороге научного открытия. К этому вундеркинду неуместно обращение «голубчик» - в нем снисходительность и покровительство, - иное дело признать оппонента равным себе и снять с себя корону лингвистической славы.
- Уважаемый, это мне напоминает серьезные исследования иранских ученых о вкусовых предпочтениях навозных жуков.
- Любопытно знать, каков результат?
- Гастрономические запросы членистоногих не дали результата в поиске вакцины против СПИДа. Финансирование прекратилось, работа ученых заняла первое место в рейтинге нелепых изысканий. Бессмысленной оказалась и попытка немецких ученых решить проблему увеличения скорости пловцов в подсахаренной воде закрытых плавательных бассейнов.
- Поверьте… я экспериментально докажу… работа возымеет практическое значение! – разгорячился Бибик так, что участилось дыхание.
Подслеповатый профессор не заметил вспыхнувших лукавых искорок в глазах Бибика. Ему нравился дерзкий и напористый студент. Пусть он ошибается, только бы не отступился от науки. Путь к открытию, как восхождение на вершину горы. Огнев вспомнил себя молоденьким аспирантом и согласился на эксперимент.
В свободную аудиторию внесли два подноса с нарезанными кусочками черного хлеба. Ассистенты удалились, Бибик остался наедине с профессором. Из саквояжа он извлек нож, кухонную доску, стерильные резиновые перчатки и квадратный брусок сала. Нарезая одинаковые ломтики розоватого сала, он комментировал свои действия.
- Обратите внимание, Игорь Витальевич, на хлебы первого подноса я накладываю сало, на втором подносе ложу. Да, да, именно ложу.
- Я запомнил, уважаемый, на втором подносе «неправильные» бутерброды.
- Итак, - снимая перчатки, продолжал Бибик, - на обоих подносах по 30 бутербродов. Для чистоты эксперимента и исключения подлога, предлагайте независимую группу экспертов.
- Пожалуй, следует пригласить первокурсников филологического факультета.
Ассистенты привели группу студентов, которые за пару минут продегустировали бутерброды. После индивидуального опроса, его лично проводил профессор, подвели окончательный итог. Оказалось, все студенты отдали предпочтение вкусовым качествам образца с первого подноса. Профессор Огнев эмоционально отреагировал на зрелище:
- Поразительно! Но такого не может быть! Это фокус или шутка?!
- Это наука! - торжествовал Бибик. – Вы нас учили, если слово «парашют» написать через «у», он может не раскрыться.
- Да…но.., - профессор беспомощно развел руками.
Утром институт перетирал известие об антинаучном эксперименте. Назревал скандал. Бибика пригласили в деканат. Собравшиеся доктора и кандидаты наук всех факультетов говорили о незыблемости марксистко-ленинского учения, о судьбоносных решениях съезда партии и Пленумов ЦК, неуклонном следовании генеральной линии, не делая поправок на ветер перемен. Когда модератор упомянул о шельмовании в науке, Бибик напрягся. Речь издалека закончится голосованием об исключении из института. Взглянув на профессора Огнева, лицо которого по-прежнему оставалось доброжелательным без тени оскорбленности и сокрытой обиды, он догадался, это обычное воспитательно-назидательное мероприятие. В своей взволнованной признательной речи он извинился перед профессором за околонаучный розыгрыш без умысла оскорбить известного уважаемого лингвиста.
- Однако, вопрос остается отрытым, улыбаясь и потирая руки, профессор сделал паузу и продолжил, - объясните, почему, так называемые правильные бутерброды оказались вкуснее?!
- Потому что сало толще!
От грянувшего безудержного смеха долго сотрясались седые головы ученых мужей в строгом кабинете.
Перелопатив свое прошлое – коллекцию бывших в употреблении лет – необъяснимое смутное томление обретало вполне ясную форму понимания его разлада не с людьми, но с жизнеустройством. Одиночество и ненужность гнетом клонили к земле. Зависть и злоба в нем не прижились. Неизвестная медицине железа выделяла секреции по их нейтрализации. После избавления от искусственно приобретенных пороков и причастий в церкви, на него снизошла благодать обновления.
У него нет долгов, зависимостей, обязательств, привязанностей. Что удерживает в немилосердной суете? Жизнедеятельность организма? Биологическое существование без духовного кормления, подобно смерти! Он сделал свой выбор. Его назначение – служение Богу.
Бледногорск, подступающий к горам, как по ступенькам к Богу, прощался звуком сирены, доносившейся с рудника. Перекрестившись на Образа, он ушел в монастырь. Без сожалений, навсегда. Его никто не провожал. Так лучше.